Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Шики? Только один.

Киваю в ответ. Я не нуждаюсь в источнике света, а значит, обойдемся и одним фонарем.

Бросаю еще один взгляд на импровизированную схему, возвращаюсь за брошенной в комнате курткой, там же нахожу ножны. По привычке проверяю оружие. Лезвие в порядке, но… Досада. Что значит жалкий нож после приятной тяжести рукояти катаны?

– Акира, мелкий гаденыш, в прихожую.

– Ты издеваешься? Мы что, на улицу, к ЭТИМ?

– Ты меня поражаешь, глупый ребенок. Канализация имеет сообщение с подвалом. Но, если особо хочется, можешь пробежаться до люка.

– Чтоб ты сдох.

– Непременно. Когда-нибудь.

***

Темные затопленные коридоры с негромко шумящей водой в трубах, спертый, словно гнилой воздух.

Противно чавкающая жижа под ногами. Даже не под – мне достает почти по щиколотку. Не без злорадства слышу приглушенные вопли Рина. Разорался, стоило ему только спуститься со слизких ступенек и сразу же по колено оказаться в натуральном дерьме.

– Вот блядство…

– И кто виноват, что ты коротышка?

– Заткнись, Акира. Просто заткнись.

Ухмыляюсь и молча иду вперед, каждый шаг сопровождается отвратительным громким звуком.

Яркое пятно света скользит от стены к стене, изредка задерживаясь на потолке или стенах.

– Прекрати, раздражает. Свети под ноги.

– Ага, – легко соглашается мышонок. Мне кажется, или он отчаянно пытается скрыть дрожь в голосе?

Очень сыро. Конденсат скапливается на стенах и потолке. Пара холодных капель уже закатилась мне за шиворот. Мерзость.

Пара ответвлений, и становится заметно просторнее и суше. Ноги уже не увязают в слизкой поверхности пола, а лишь негромко мокрыми подошвами касаются влажного грунта.

Везде трубы и тяжелые крышки люков на «потолке».

И негромкий низкий гул. Такой, словно кто-то протирает влажные стены наждачной бумагой.

Даже я дергаюсь, когда этот звук раздается совсем близко. Но теперь не такой глухой, шаркающий по металлу.

Рефлекторно вскидываюсь.

Сверху.

Что-то карябает люк.

И я знаю, что это такое. Не испытываю ни малейшего желания проверять наверняка. Поэтому только киваю вперед и сам направляюсь дальше, краем глаза замечая низкие ящики из сетки под трубами. Должно быть, минимальный набор инструментов для устранения неполадок.

Я уже хотел было заглянуть вовнутрь одного из них, как мое внимания привлек еще один звук, выбивающийся из общего гула.

Такой же шаркающий, но очень отчетливый, словно тушу тащат по мокрому полу.

Совсем близко, в одном из многочисленных ответвлений

Шарканье и тут же резкий нарастающий вой. Отчаянный и голодный.

Ближе…

Шаг назад, в тень узкого перехода.

Луч фонаря упирается в противоположную стену – как раз туда, откуда доносится ЭТО. Пятно света дрожит, дергается.

Выхватывает движение, обезображенные очертания. Полуистлевшие кончики пальцев, наполовину скрытые в липкой жиже. Показалось запястье, точнее, начисто обглоданная белая кость. С кусками сухожилий и свисающей высохшей кожей.

Перемещается резкими рывками, медленно, но упорно ползет вперед.

Минута, и виден локтевой сгиб. Еще столько же, и плечевой сустав, неестественно выставленный, с выпирающими мышцами, кажущимися зеленовато-бурыми в ярко-желтом пятне света.

Скрежет пальцев по выщербленной плитке пола, единственный в помещении и оттого более зловещий, медленно разрастается с помощью послушного эха.

Не все… Еще кое-что…

Страх моих маленьких спутников. Он так материален, что, кажется, протяни я руку – смогу схватить и намотать на кулак его липкие нити.

Рин меня не интересует.

А вот мышонок… Его запах. Здесь, в вонючей канализации, с затхлой водой и пропитанными тухлятиной стенах, он кажется мне особенно сладким. С неповторимым привкусом страха. Так соблазнительно. Шаг вперед, и ладонь быстро забирается под тонкий свитер. Рывок, и маленькая дерганая мышка прижата к моей груди.

– Эй, ты чего?

Вместо ответа сжимаю пальцами горло своей жертвы, дергаю, вынуждая смотреть только вперед, на это отвратительное НЕЧТО.

– Ты больной. – Затравленный, дрожащий шепот. Я слышу его очень четко. Но мне нет до него никакого дела. Куда больше занимает холодная шея, покрытая липкими мурашками. Прикусить… Зализать… Добраться до мочки уха…

Пресечь попытку сопротивления. Встряхнуть хорошенько и зарыться носом в светлые волосы всего на секунду. Дальше сильный, такой, что красные капельки выступают, укус в основание шеи.

Запах становится еще сильнее, теперь с едва уловимым оттенком, привкусом муки.

Утробный животный рык заставляет меня оторваться от маленького ушка и таки удостоить разлагающуюся тварь взглядом. Уже совсем близко, хотя ползет совсем медленно, упорно цепляясь пальцами единственной руки и подтягивая ошметки тела вперед. Надо же, какой живучий. Только голова, покореженная рука и остатки грудной клетки со шлейфом из раскуроченных внутренностей. Но, несмотря на это, упорно продолжает двигаться к своей цели, пусть им и движет всего лишь инстинкт, вызванный наркотиком.

Запах крови сводит его с ума, вызывает еще большую жажду плоти.

Искоса бросаю взгляд на мальчишку, вжавшегося в стену. Наблюдает за мной широко раскрытыми глазами, полными шока и ужаса.

Ухмылка. Не стоит, не здесь. Но так хочется поставить эту наглую сучку на место.

Укус чуть ниже мочки уха, там, где кожа совсем тонкая и нежная. Алая струйка, которая мгновенно исчезает, впитавшись в ворот водолазки…

Полузадушенный, болезненный стон с едва уловимыми нотками сладкой истомы, бешеный, отчаянный рев и испуганный выдох Рина.

Просто музыка для ушей.

Ладонь, которая прежде покоилась на теплой коже живота, ползет выше, тем самым задирая тонкий свитер. Пальцы зажимают маленький сжавшийся сосок, трут его, оттягивают, крутят…

И снова сплетение звуков, шорох ткани, приглушенные всхлипы и глухое трение плоти о влажную терку каменного пола.

Метр, и пальцы с обнажившимися фалангами коснутся черных кроссовок мышонка.

И Акира начинает отчаянно вырываться, извиваться, пытаясь выскользнуть из моих рук.

Тщетно. Только трение наших тел усиливается. Еще пара рывков, и он затихает, когда его попка оказывается вжатой в мой пах.

– Чувствуешь, как сильно я хочу тебя?

Новая волна липких мурашек, схлынувших за воротник водолазки. Вот она, реакция на мой голос, вибрирующий на его шее.

– Ты псих! Отпусти меня! – Вероятно, это должно было быть возмущенным воплем, если бы не было полузадушенным шепотом.

– И ты ненормальный – нормальному бы не понравилось.

– Мне не нравится!

Да ну… А это тогда что…

Вырываю фонарь из неверных заледеневших ладоней парня и откидываю его вправо, куда-то в сторону братика, и меня не заботит, поймает он или нет.

– Да какого хрена ты… Шики!!! – Ну наконец-то. Голос прорезался. Возмущенный вопль еще долго отражался от стен, стоило только плотно обхватить его член, обтянутый грубой тканью джинсов.

Твердый и мокрый от выступающей смазки, я уверен. Жаль, что я не могу взять тебя сейчас, только приласкать немного.

Сжать пальцами другой руки выступающие скулы и запрокинуть голову, уложить макушку на свое плечо. И наконец-то найти пересохшие губы своими. Облизать их, поделиться влагой своего языка, протолкнуться в теплый ротик… В такт с ладонью, ритмично сжимающей его между ног.

Мои губы глушат почти все звуки, которые он издает, но и без того упоительно вкусно. Интересно, приестся ли мне когда-нибудь это блюдо?

Истеричный вопль и острые зубы.

Сученыш!

Недовольно отстраняюсь. И тут же замечаю раздувшийся трупак, все-таки ухвативший его своими цепкими остатками кисти за штанину.

Еще одно движение корпусом – и челюсти сомкнутся на такой желанной сладкой плоти.

Мне только кажется, или же оно действительно предвкушает это? Нарочно оттягивая это мгновение?

– Шики…

По-прежнему не даю отступить.

И вот оно. Последний рывок. Но вместо лодыжки обнажившаяся нижняя челюсть встречается с моим тяжелым сапогом. Откидываю назад и наконец, размыкая руки, подхожу ближе. Подгнившие мышцы легко рвутся, а отсыревшие кости легко деформируются. Когда-то крепкий череп становится частью плоского пола.

Мусор.

Даже омерзения не испытываю, так же, когда сминаю и выкидываю пустую бутылку из-под воды.

Оборачиваюсь и прикрываю глаза ладонью от раздражающего желтого пятна света.

– Ты, ты… придурок чокнутый! Вот ты кто, ясно?!

– А тебе не понравилось? Передернуть не успел?

С удовольствием наблюдаю, как алые пятна проступают на бледных щеках подростка. Хотел все-таки, значит, да?

Отлипает от стены и почти бегом устремляется вперед.

Мышка молчит. Только бросает на меня недовольный взгляд, пропитанный едким раздражением. Пару секунд вглядывается в мое лицо, а потом, отвернувшись, все также молча устремляется за исчезающим источником света.

Кромешную тьму, сомкнувшуюся вокруг, разрезает только моя усмешка.

***

Тяжелая дверь, замки на которой Рин быстро сбивает кинжалом, открывается с негромким скрипом. Все также темно, но уже сухо. Котельная под отелем.

Дальше кухня. Все еще со стерильным запахом хлорки.

Бетонные ступеньки и просторный холл ресторана.

И зловещая, осязаемая тишина.

Ни топота ног, ни привычного гула голосов.

Но и шаркающего топота ног тоже нет, как и протяжных завываний.

Главный холл.

Первое, что бросается в глаза – это тяжелые металлические жалюзи, опущенные на окна и двери. А уже после – бесконечное количество тел, которыми усеян пол.

Шелест ткани и топот шагов. Всего нескольких.

Оборачиваюсь.

Рин зажимает рот ладонью. Голубые глаза, кажется, заняли больше, чем пол-лица. На секунду, всего на один короткий миг, мне становится жаль его. Почти все, лежащие здесь, были его друзьями или знакомыми. Поэтому ему так больно. Поэтому его лицо становится равнодушным, стоит только ладоням Акиры коснуться вздрагивающих плеч.

Не показывай, когда больно. Когда добивают, еще больнее.

Прочно усвоенная еще в детстве истина.

Неважно, жалость или насмешки – все это лишь унизит меня. Причинит новую боль. Этому я когда-то пытался научить своего раздражающего младшего брата. Еще до того, как он стал ненавидеть меня, до того, как я перестал ненавидеть его.

На смену этому чувству пришло равнодушие. Такое же холодное, как тела усопших, такое же пустое, как белый цвет.

Спускаюсь ниже, носком переворачиваю одно из тел. Ни ран, ни следов насильственной смерти. Разве что… Вены. Все вены и артерии расширены до предела, четко проступают сквозь белую кожу, ставшую прозрачной.

И никакого запаха гнили или разложения. Тела словно мумифицировали. Плевать. Меня не это интересует.

Огибаю стойку портье. Вот оно. Две черные сумки с солидом. Цепляю одну и перекидываю на стол.

Пронзительный всхлип привлекает мое внимание.

Мелкая тварь!

Пальцы тут же сжимаются на краю деревянной столешницы.

С каждой секундой желание калечить и убивать становится все сильнее. Стоит только взгляду коснуться спины в черной куртке и маленьких рук, обвивающих талию Акиры. Моего, твою мать, Акиры!

Мелкая расчетливая тварь!

Плевать ты хотел на всю эту подохшую шваль! Но такая возможность… Вызвать к себе жалость, подобраться поближе… Возникшее подозрение становится железобетонным, стоит моему взгляду коснуться его лица. Парень, осторожно перебирающий светлые волосы этого ничтожества, не видит, но зато отчетливо вижу я. Открытое торжество на лице и ехидно высунутый язык.

На слишком детском личике проступает поистине дьявольская улыбка – и она становится еще шире по мере того, как ладони с талии переползают на бока утешающего его парня.

– Ты так трогательно убиваешься, я сейчас тоже расплачусь.

И тишина в ответ, мой выпад остался непарированным. Единственное, чего меня удостоили – это скальпельно-острый осуждающий взгляд Акиры. Взгляд, полный презрительного осуждения.

Цепляю вторую сумку и под скрип собственных зубов поднимаюсь назад, к этой парочке. Сейчас, вблизи, желание оторвать их друг от друга становится еще сильнее. Даже не знаю, кого я хочу выпотрошить сильнее: маленького гаденыша или наивного глупца, который так легко повелся на уловку.

Огибаю их, направляясь назад, к котельной.

Ревность, горячая, обжигающе-жгучая, наполняет все мое существо. Совершенно идиотское чувство, которое я и не должен испытывать.

Бесит! Бесит! Бесит!

Взгляд пристально изучает заляпанную канализационной жижей шнуровку на ботинках, а внутри клокочет ярость. И с каждым шагом, с каждым вздохом…

С каждым всхлипом за спиной…

Пальцы все сильнее стискивают нейлоновые ручки, швы которых больно впиваются в ладонь. Хоть что-то отвлекает, сдерживает лавину из смеси противоречивых чувств.

Тяжелая дверь преграждает мне путь – в раздражении толкаю ее плечом. Задерживаюсь, чтобы отобрать фонарь. Но для этого приходится поднять глаза и снова посмотреть прямо на висящего на Акире мальчишку. Так и не расцепил кольцо своих культяпок, стискивающих узкую талию.

Я не могу. Не могу позволить ему увидеть, как меня цепляет это. Это будет значить, что он добился своего, смог забраться под твердый панцирь и оцарапать меня.

Снова темные вонючие лабиринты. Держусь впереди, изредка краем глаза наблюдаю за все еще «убитым горем» братиком и его «опорой».

Блядство.

Тяжелые наигранные вздохи Рина, шорох куртки, которую он теребит руками, скрип моих зубов и почти бесконечная канализационная шахта.

***

Ступеньки! Наконец-то бетонные ступеньки!!! Еще совсем немного, пара пролетов, и я наконец-то смогу утащить это серое недоразумение в темный угол и злобно его там наказать.

Так, чтобы мелкий выскочка не смел больше лезть к тому, что ему не принадлежит.

Пара ступенек – и деревянная дверь.

Толкаю ее и тут же оказываюсь оглушенным громким воплем. Как же ты меня бесишь, сука! Еще один радостный дебил! Брезгливо протискиваюсь мимо него в комнату и раздраженно швыряю сумки на диван. Чтобы после обернуться и увидеть, как Рин стаскивает куртку с Акиры.

И ТОТ ПОЗВОЛЯЕТ ЕМУ ЭТО! Какого хера?! Какого хера он вообще позволяет ему касаться себя?!

Все. И без того тонкая нить моего терпения давно лопнула, а сейчас и остатки разом вспыхнули и прогорели.

Шаг. Быстрый удар. Красные капли крови, брызгами оседающие на скулах удивленного, еще ничего не понимающего парня. Запоздало дергается назад и хватается за разбитое лицо.

Рывок, пальцы с таким наслаждением сжимают хлипкое горло тщедушного мальчишки. Легко отрываю от пола и брезгливо, как блохастую паршивую псину, откидываю назад.

Второй.

Испуганно смотрит на меня и пятится. Давай, тупорылый урод. Ничего лучше, чем спрятаться в коридоре, не придумал?!

Злоба распирает.

Оцениваю ее в пару переломов. Открытых, с разорванными мышцами и хлещущей кровью.

– Да что с тобой?!

Хватают за плечи и разворачивают. Акира.

Будто красная пелена взгляд застилает. Не понимаю, отчего он вдруг сложился пополам и судорожно хватает воздух.

Плевать.

Еще движение, и он падает на пол. Нагибаюсь. Под пальцами оказывается ворот куртки. Стискиваю ткань и волоком тащу его в ванну.

Часть 16

Скрип кафеля. Ворот водолазки, пережимающий горло. И тут же боль, тупая, нарастающая противным гулом в висках – это мой затылок встретился с чугунным бортиком ванны.

Темнеет на мгновение, замедляется и выцветает. Блаженный миг пустоты. Миг. После которого становится больнее, ярче и громче…

Оглушает непривычно громким лязгом щеколды.

Как же сложно собрать части расколовшегося черепа руками. Сжать покрепче у висков, пытаясь заставить черные пятна если не исчезнуть, то хотя бы перестать бешено скакать перед глазами.

Вот черт…

За что?!

За что, блять?!

Губы едва слушаются, и этот вопрос, не находя ответа, вертится у меня в голове. Пытаюсь собраться, подтянуть ноги и, зацепившись пальцами за эмалированный край ванной, поднять тело вверх, придать подобие вертикального положения.

Выходит с трудом. Темные круги становятся радужными и постепенно, увеличивая радиус, исчезают. Еще бы ставшая такой привычной головная боль куда-нибудь свинтила. Так не-е-ет же… Уцепилась за нервные окончания, чертовка.

Зато зрение ничего вроде… тоже тут. Щурюсь, все еще не решаясь отцепиться от своей холодной опоры, сглатываю и поднимаю глаза.

Тут же, словно из дырявого шланга, обдает презрением.

Эй, что еще за новые заебоны?

– Шики…

Холодное молчание и поджатые бледные губы мне ответом.

Воздух наэлектризован, словно перед бурей. Скорой бурей…

Ладонь еще раз несильно сжимает бортик, и я наконец-то делаю шаг вперед. Небольшой, осторожный, словно от этого зависит что-то важное. Ну да, например, чем я отделаюсь на этот раз: синяками или переломами. Стоит подумать об этом, и спина покрывается липкими мурашками…

Пересилить себя…

Еще один бесконечный микрошаг.

Затянутая бинтами, со следами укуса, ладонь робко тянется вперед, чтобы коснуться рукава кожаной куртки, а после скользнуть ниже, найти теплую ладонь.

Стоит только пальцам коснуться кисти…

– Не трогай меня, грязь!

Притихшее было алое пламя в глазах разгорается с новой силой, а на скуле тут же унизительно вспыхивает след от пощечины.

Отшатываюсь назад.

Прислушиваюсь к противной тупой боли и чувствую, как медленно немеет челюсть. Глаза подозрительно щиплет. А я, оказывается, уже отвык от побоев и унижений.

– За что на этот раз? – Негромкое, обиженное шипение. По-другому не могу, голос предательски срывается, а я лучше сдохну, чем позволю тебе заметить это.

– А к чему мне повод? Разве ты не моя собственность?

– Повтори…

Не верю, не слышу… Не хочу слышать! Ты не мог сказать этого! Не мог сказать этого поганого предложения своим поганым ртом!

Показалось… Пусть мне показалось – во всем виноват твердый бок ванны, о который ты и приложил меня затылком. А тем временем тонкие губы искажает надменная ухмылка.

– Ты испачкался, давай-ка я помогу тебе.

Инстинктивно, словно жертва, почуявшая хищника, пячусь назад… Ага, далеко, блять, ушел, в узкой-то ванной комнате. Запоздало понимаю, почему ты притащил меня именно сюда. Не сбежать.

Подойдя вплотную, не торопясь ведет плечами, скидывая куртку на пол, продолжает улыбаться, все также жутко и отрешенно.

Хруст суставов пальцев. Ужасный звук.

Желание зажмуриться все сильнее.

Кисти с длинными аристократичными пальцами прямо у моего лица. Указательным ведет в воздухе, словно очерчивает мой нос, а большим нажимает на губы.

Слежу за этими манипуляциями, как завороженный. Зря. Удар как всегда сильный, и в этот раз – неожиданный.

Под дых. И это тоже уже кажется привычным. Но не боль – к ней привыкнуть невозможно, что бы ни говорили. Это ощущение, как в замедленном времени… Сначала воздух покидает легкие, так словно вокруг образовался вакуум, лишенный кислорода, затем тянущее ощущение в мышцах живота, от которого они начинают сокращаться.

А уже после – боль. Резкая, словно от бритвы.

И все также привычно, в попытке унять этот ад, складываюсь пополам, но и этого не позволено. Щека прижимается к грязной, с тонким налетом пыли, кафельной плитке, которой облицованы стены. Пятерня давит между лопаток, другая шуршит чем-то. Глаза поневоле округляются, когда понимаю, чем: металлическими сочленениями длинного душевого шланга.

Твою мать…

Еще не утихшие, более чем просто неприятные ощущения отходят на второй план. От предвкушения новой порции твоих забав.

– Шики… снова? – Обреченность – вот что слышу я в собственном шепоте.

Ты накажешь. Не остановишься, не в этот раз. И само ощущение, предчувствие… словно покрыто тонкой пленкой, оболочкой страданий, которые меня ждут.

Скрип старого вентиля, шипение воды и поднимающиеся клубы белого пара, оседающего на плитках.

Отстраняется.

Твою мать.

Ладонь со спины ползет вниз, перемещается на запястья и больно стискивает их.

Блять…

Сердце бьется быстро-быстро… Того и гляди разломает ребра и будет отчаянно толкаться в твердую стену, к которой я прижат.

– Не надо!

– Еще как надо… Ты грязный, выпачкался… – проговаривает негромко, намеренно растягивая гласные.

А вода все шипит, растекается брызгами, сталкиваясь с гладкой кафельной поверхностью.

– Шики… Шики, пожалуйста…

Ладонь скользит по спине вниз, по гладкой поверхности куртки. Неторопливо, часто замирая.

Одумался?

Отступает.

– Шики?

Тишина… И мерное звонкое шипение воды из душа, кажется, стало громче.

– Шики… – Уже и не пытаюсь скрыть мольбу в голосе.

Усмешка. Отодвигается еще дальше.

– Шики!

Негромкий, полный злобы возглас почти материален. Настолько, что кажется, будто именно этим звуком мое лицо впечатали в твердый кафель, а не резким подзатыльником. Нос саднит, а тягучая жужжащая боль растекается ото лба к вискам.

Кровь шумит в сосудах.

Кажется, я пропустил что-то.

Матерчатая куртка мгновенно намокает под упругой струей воды. Спину обдает жаром, а через мгновение вымокшая ткань прилипает к коже.

Сукасукауродтыгребаный!!!

Шиплю и выгибаюсь, извиваясь, как бешеная кошка, беспорядочно дергаю руками в попытке выбить чертов душ.

Ага, сейчас.

Удар по ребрам, и стальные пальцы вцепляются в шею, сжимают и с силой дергают назад, заставляя замереть, неестественно выгнувшись, словно специально подставляя спину под обжигающие струи.

Вот черт…

Больно, больно, больно…

Все тяжелее держать челюсти сомкнутыми. Стараюсь не проронить ни звука – не дождешься.

Жар льнет к коже, струи воды стекают по ногам, образуя лужу на полу.

Становится почти терпимо…

«Почти» – это как тонкая грань, хлипкий мостик… который ты, разумеется, безжалостно обрываешь с недовольным шипением, выкручивая кран с горячей водой до упора.

Тряпка… Слабак… Ничтожество… Не смог сдержать полного муки крика. Даже не крика – всхлипа. Но ты слышал. Ты ждал…

Именно поэтому чертов душ отлетает назад, с лязгом падает на дно ванны, продолжая фонтанировать вверх.

Сжимаюсь, как могу, даже веки плотно сомкнуты в попытке унять это тягучее жжение.

Вымокшая ткань быстро остывает и противно липнет к коже.

Надо отдышаться, как можно быстрее прийти в норму – кто знает, что еще взбредет в твою больную голову?

Но… За что?

Не ответишь. Знаю.

Разве шавка достойна объяснений?

Горький привкус обиды растекается по нёбу – противный, желчный.

А твои руки в это время сдирают с меня куртку. Снова жмурюсь, поплотнее стискивая челюсти, когда ткань водолазки прочесывает по обожженной коже.

Молчу, когда холодные ладони грубо стискивают мои бока и дергают назад, вынуждая прижаться тазом к его бедрам.

Молчу, когда пальцы перебираются выше, касаясь сосков.

Но не в силах удержаться от болезненного вздоха, когда крепкие зубы с силой впиваются в мое плечо. Терзают, оттягивают кожу и тут же скользят ниже, оставляя пылающий след.

Мерзкая тягучая волна колкой боли продирает между лопаток, когда холодные губы плотно прижимаются к участку ошпаренной душем кожи.

Дергаю плечом в попытке сбросить с себя удерживающие руки и освободиться.

Ага, хрен.

Ты еще не наигрался, не насытился моими страданиями, сволочь.

И поэтому ладонь быстро перемещается выше, чтобы сжать мое горло железными тисками пальцев и несильно встряхнуть. Как предостережение: не делай глупостей, мышка.

Черт.

Сглатываю, языком прохожусь по шершавым пересохшим губам.

– Отпусти…

Негромкий рык над ухом в ответ. Еще одно предупреждение.

– Шики, пусти…

Безуспешно. Только губы прижимаются к вздувшейся полоске кожи на спине, ведет по ней языком вниз, очерчивая.

– Отпусти!!!

Вывернуться, освободить горло и оттолкнуть назад.

Чтобы тут же замереть от сковавшего ужаса, встретившись с алым взглядом.

Не знаю, что в нем: лава или ад. Но с каждым мигом дремавшее пламя разгорается с новой силой… Разгорается, покрываясь оплавившейся корочкой презрения.

Зверь, успокоившись было, снова готов рвать на части.

– Да за что?! Что на этот раз ты вбил в свою больную голову?

Разумеется, вся моя ярость и отчаянье улетели в никуда, коснувшись только лишь тишины узкой комнаты, но никак не тебя.

– Ненавижу! Тварь бездушная, мразь! Прав был Рин!

Чернильная кобра закручивается, как тугая пружина, перед тем как с чудовищной силой распрямиться и броситься вперед.

Хрипы.

Жалкие задушенные хрипы.

Вот какие звуки сейчас издает мое горло.

Их и только лишь.

Еще мгновение в обрамлении темных расплывчатых пятен, и я чувствую, как ноги перестают касаться пола.

Два раскаленных угля, горящие лютой ненавистью – это все, что сейчас есть в моем стремительно ускользающем сознании. Еще минута – и я просто задохнусь в этих холодных тисках.

Это понимаю не только я, и только поэтому хватка слабеет, а я бесформенной тряпкой пытаюсь сползти вниз. А сердце, кажется, сейчас разорвется от нахлынувшего страха, адреналина и сжавшихся от недостатка кислорода легких.

Оставь меня уже… Пожалуйста… Пожалуйста…

Не услышан.

Снова.

Господи, ты вообще есть?

Неужели я заслужил все это больше, чем он? Почему ты караешь меня раз за разом? Меня?! Не его?

Руки заломлены за спину, перед глазами снова синяя плитка, но теперь кажется, что вся она покрыта какими-то причудливыми двигающимися узорами.

Сознание немного проясняется, стоит мне почувствовать, как чужие пальцы нетерпеливо теребят пуговицу на моих джинсах.

Нет-нет-нет!

Я не шлюха тебе! Не блядь, которая будет радостно раздвигать ноги по первому требованию.

– Перестань! Я не хочу!

Тяжелое прерывистое дыхание обжигает шею – кажется, мои жалкие попытки высвободиться лишь распаляют его еще больше.

Чертов маньяк!

Наконец-то удается освободить одну руку. Тут же отталкиваю твое запястье, не позволяя расстегнуть узкие джинсы.

– Поищи себе другую девку!

– Почему нет… Даже ходить далеко не придется. Рин или этот неудавшийся нарк? Выбирай, кто займет твое место?

Я не надеялся на ответ, но так жаждал его услышать.

Теперь же леденею. От ужаса.

Глаза поневоле расширяются, а рот пару секунд открывается в беззвучном вопле. Не могу выдавить из себя ни звука.

– Ты не можешь… не посмеешь… – Голос чужой, горло саднит, словно наждачной бумаги нажрался.

Такая знакомая надменная усмешка в ответ – и меня больше никто не держит. Разворачивается, направляясь в комнату.

Дергаюсь в его сторону и хватаю плечо за мгновение до щелчка дверной ручки.

Черная бровь насмешливо ползет вверх, уголок рта кривится, придавая лицу этого дьявола вопросительное, уничтожающее выражение.

Разжимаю пальцы, сжавшие горячее предплечье. И одновременно с теми звуками, что срываются с моих губ, я слышу надсадный треск. Возможно, это лишь внутри моей головы, но я слышу… физически ощущаю, как ломаются хлипкие дощечки прогнившего мостика, удерживающего меня от падения в бездну отчаянья.

– Делай что хочешь.

Треск, гул бездны…

Падение.

Вот и все.

Что будет там, на дне бездны…

Еще не знаю.

Чувствую только такой привычный уже холод кафеля, слышу негромкий шорох упавших на пол брюк.

После теплые, но совершенно не согревающие руки. Везде. Без стеснения шарят по моему телу, иногда к этому прибавляется боль от свежих, неосторожно задетых ссадин.

Лязг твоего ремня, ступни не касаются пола. Ноги механически обхватывают чужую талию. Кажется, я смотрю перед собой, но ничего не вижу – как утром в низине после дождя: все затянуто таким же густым, молочным туманом.

Мои руки статично, безучастно обхватывают обтянутые водолазкой плечи.

Его руки шарят внизу, по внутренней поверхности бедра, касаясь мошонки и входа в мое тело. Стараюсь максимально расслабиться, чтобы ему было удобнее. Так все кончится намного быстрее…

Но, кажется, тебя не устраивает моя безучастность.

Моя спина врезается в зеркало. Оно падает, слетев с крепления, и звонко разбивается под твоими ногами на множество осколков.

Низкий животный рык… Больно стягивает волосы на затылке, вынуждая поднять лицо.

Красный бешеный взгляд его глаз встречается с, как мне кажется, бесцветным моим.

– Ну уж нет. Так не пойдет. Я не собираюсь трахать манекен.

Делает шаг назад, отталкивая меня от себя.

Приходится встать на ноги. Босиком, прямо на осколки разбитого зеркала. Пара незначительных вспышек боли в ступнях, хруст… и снова плитка перед лицом. Что-то часто меня ставят в угол… Идиотская мысль мелькает на грани сознания. Грани… А что осталось, кроме этих граней?

Внутри сосуд пуст. Треснул. Не выдержал давления. Осталась лишь оболочка. Хрупкая форма, которая стремительно летит в темную бездну. И не за что уцепиться. Нет ее, пресловутой соломинки.

Оглаживает бедро. Поднимает его. О да. Так удобнее, конечно.

Прохладная ладонь ложится на мой пах, сжимает, гладит член, дожидается физической реакции…

Как стыдно… Душа на клочки разорвана этим чудовищем, а тело млеет под его ладонями.

Соски становятся чувствительными сморщенными горошинами, а его пальцы лениво ласкают упругую эрекцию. Оглаживает меня там, то едва нажимая подушечками, то царапая выступающие жилки вен.

Это не я. Всего лишь тело реагирует на тебя так. Глупое тело, находящееся под властью инстинктов.

Первый толчок неожиданный, грубый. Заставляет меня всхлипнуть и сморгнуть выступившие слезы. Второй не легче, хоть я и отчаянно пытаюсь расслабиться. Третий… А дальше ад. Ад, который я пытаюсь сдержать внутри.

ОНИ не должны слышать… Не должны.

Но у тебя, как всегда, свое мнение и на этот счет.

Решил уничтожить меня полностью.

– Кричи.

Влажная дорожка тянется вслед за кончиком языка: от мочки уха до выступающих на спине лопаток.

Падаю все быстрее… Света совсем не осталось, только чернильная, как твои волосы, тьма с уже заметными красными точками углей, точь-в-точь как твои глаза, на дне ямы отчаяния.

– Будь послушным, песик.

Отчаянно стискиваю зубы, часто-часто моргая, все еще наивно пытаясь сдержать поток…

– Голос!

И резкий грубый толчок, который, кажется, к чертям разорвал меня почти до грудины.

Сознание топит острыми, как пики, вспышками боли.

И я срываюсь. Во время очередного рваного вздоха… Нос заложило из-за подступающих слез, и мне пришлось разжать челюсти, чтобы не задохнуться.

Я кричу. Громко. Надсадно. Унизительно. Позорно всхлипывая и уже не останавливаясь, делая короткие перерывы, от которых горят легкие.

Стоит только немного привыкнуть, как вспышка боли становится особенно яркой, раздирающей.

К счастью, сорванный голос садится очень быстро, и я могу только хрипеть, беспомощно извиваясь в твоих руках.

А у истерзанной души нет сил даже ненавидеть. Нет сил… Резерв исчерпан… Потухла последняя аварийная лампочка.

Наконец, внутри все обжигает горячей волной. Ты тут же брезгливо отстраняешься, застегивая брюки.

Пальцами, скованными судорогой, цепляюсь за стену. Почему-то мне кажется, что на твоем лице я увижу нечто важное. Значимое…

Едва разворачиваюсь, радуясь тому, что поясница попросту онемела – я не смогу сейчас вытерпеть и эту боль.

Стоит. Лицо выглядит абсолютно пустым, безэмоциональным.

В глубине сознания надежда мелькает светлой ласточкой. Одумался?

Хрустящий, неуверенный шаг вперед.

– Шики… – В голосе оттенки пережитой муки.

Пожалуйста, скажи, что ты не хотел, переклинило – неважно. Что-нибудь, скажи…