Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Часть 12

Присесть на корточки, очень аккуратно, чтобы не запачкать светлые брюки. Привычным движением закинуть мешающий шарф из перьев за спину. Вот так. Теперь ничто не отвлекает от созерцания прекрасной, просто восхитительной картины: смерть в самом чудесном ее проявлении.

Лицом вниз в темной багровой луже.

Кожаный плащ разорван на лоскуты, особенно на спине, где через дыры видны почерневшие от запекшейся крови раны. И не разобрать уже, что послужило страшным орудием пытки. Ножи или острые зубы. Кто знает?

Чудесно, просто замечательно.

Открытые участки кожи приобрели синюшный оттенок, зеленоватые пятна, следы трупного разложения, такого беспощадного даже к тебе.

И, словно узорами, красные розы укусов вырванной плоти в темном обрамлении бордовой корки. Неровные, фактурные.

Взгляд жадно скользит дальше, по посиневшим предплечьям и локтям. Замирает на пальцах… Скрюченных, словно ими цеплялись за асфальт в тщетной попытке отползти, ухватиться за жизнь.

Чуть ниже, и порванные перчатки на кончиках пальцев. Сломанные ногти и вывороченные фаланги.

Целая гамма чувств, мельчайших оттенков и нюансов… боли.

О, эти пальцы… Сколько я завидовал их обладателю? Длинные, тонкие, как у лучших пианистов и античных статуй. Но теперь они не кажутся мне такими прекрасными, им недостает былого изящества.

Сколько кругов ада ты прошел, прежде чем смерть милостиво забрала тебя, Иль-Ре?

– Переверни, – небрежно брошено ближайшему из охранников. Даже белая маска не в силах скрыть мелькнувшего на его лице отвращения. Отвращения к тому, кого боялись проводить даже взглядом.

Но… царская мантия неизбежно падает, а судьба равнодушно меняет фаворита. Фортуна и так улыбалась тебе слишком долго.

Усилие, и следы разложившейся плоти остаются на белых перчатках, а тело оказывается лежащим на спине. Внезапное движение привлекает внимание.

И отвратительная серая мерзость в спешке пытается покинуть место недавнего пиршества. Ну, хоть кому-то ты был действительно полезен. Грязной крысе.

Разорванная материя не скрывает раскуроченной грудной клетки и торчащих осколков сломанных ребер.

Белые кости… Какой контраст с черным блестящим полотном плаща.

Через зияющую дыру в груди видны ошметки внутренностей. Кажется, что там можно рассмотреть даже сердце – мертвое, потемневшее, холодное.

Наверное, никто не сможет поручиться, что оно не было таким и при жизни.

Выставленный кадык.

И самое сладкое напоследок…

Лицо обглодано так, что не узнать, с почерневшими обнаженными мышцами в обрамлении мокрых и слипшихся от крови волос. Разбитые скулы, порванные губы, лоскуты кожи на висках.

Сломанный, свезенный набок нос. Правого глаза вовсе нет – выеден до самой глазницы и дальше, а по обезображенной щеке медленно сочится темная слизь.

От левого глаза остался только высохший белок и выцветший растворившийся зрачок.

Бордовые куски плоти и позеленевшие куски кожи в обрамлении черной запекшейся корки – вот что сменило аристократическую бледность.

Но ты и сейчас прекрасен, черный принц.

Король, лишившийся регалий. Катана у стены, окропленная кровью.

Сорванные с шеи кресты, разорванная цепочка в грязи чуть поодаль.

Внимание отвлекает белая макушка, невесть откуда возникшая справа. Тянется, вертит носом, вдыхая воздух, морщит носик и утыкается в мое бедро. Ободряюще треплю светлые прядки. Папочка с тобой, моя прелесть.

Отстраняется и снова ведет носом по воздуху, отползает. Наклоняется вперед…

– Фу! Испачкаешься!

Подняться и отряхнуть идеально чистые брюки. Поправить перья на растрепанном боа, повернуться к охране.

– Да здравствует новый король!

***

Две тысячи триста восемьдесят два шага. Пятьдесят ступенек. И множество рваных вздохов, негромких стонов и скрип стиснутых зубов.

Шаг, шаг. Вверх по лестнице. Бетонные ступеньки, обшарпанные пролеты, а вот и нужная мне дверь. Я оставил ее незапертой, уходя пару часов назад. Тихо в квартире. Направляюсь в ванную, поскорее смыть с себя эту мерзость.

Щелкает выключатель, загорается свет. Электричество в Тошиме – просто сказка.

Как и вода из включенного душа – такая горячая, что пар поднимается и льнет на плитки. Торопливо скидываю одежду, свалив бесформенным комом в углу. Позже постираю.

О, боже, просто блаженство. Горячая вода расслабляет уставшие мышцы.

С остервенением тру себя найденным куском мыла, пахнет какой-то хренью – то ли ромашкой, то ли еще какой гадостью. Плевать. Главное – чистый.

Понежиться бы немного, но нет. Нельзя. Потом, когда-нибудь.

Выключаю воду, стягиваю с батареи теплое полотенце. Воняет этими же чертовыми ромашками… Что поделать, другого мыла я здесь не нашел.

Наскоро вытираюсь, оборачиваю полотенце вокруг бедер и тороплюсь в дальнюю комнату. Мне нужен отдых, да и не только он.

Осторожно крадусь в темноте, окна завешаны плотными одеялами. Огибаю большую кровать – должно быть, раньше она принадлежала семейной паре – и, отогнув край одеяла, забираюсь в теплую постель. Почему теплую?..

Тянусь вперед, на ощупь, касаюсь теплой кожи и ткани.

– Сделал, как ты сказал… – чуть слышно, шепотом, а вдруг он спит? Но нет…

– Умница, маленькая рыбка.

***

Совсем рядом, меньше чем на расстоянии вытянутой руки. Боюсь ближе. Тебе и так… больно. Хоть и терпишь, сжимая зубы, но я же знаю.

Раны туго перетянуты, но от этого они не болят меньше.

Третьи сутки.

Думаешь, что я не слышу, как ты стонешь по ночам. Не сплю, твою мать, не могу спать.

Не могу, но упорно сжимаю веки и отодвигаюсь подальше, боюсь ненароком причинить еще большие страдания.

Спиной ко мне. В темноте вижу только смутные очертания правой руки, одним неразборчивым белым пятном.

Перекатываюсь на живот, утыкаюсь лицом в подушку. С этим проблядским запахом ебаной ромашки. Наволочку грызть готов.

Шорох простыней, сдавленное ругательство. Секунда, и что-то падает на пол. В полной тишине звук кажется особенно громким и еще долго, как эхо, отдается в моей голове.

Бутылка с водой. Я оставлял ее на тумбочке.

Поднимаюсь, опираясь на руки. И, не глядя, шарю по полу – с моей стороны тоже должна быть одна. Нашел. Цепляю кончиками пальцев, подкатываю ближе… в ладони.

– Вот. Возьми.

– Я и сам могу достать. Не инвалид. – Ты никогда не шипел на меня с такой злобой.

Бессильной. Она жрет тебя. Привык полагаться только на себя? Отлично.

– Как хочешь.

Падаю назад. Злополучная бутылка между нами, как раз под твоей правой рукой. Чувствую движение, и снова – неудача. Холодный пластик касается моих ребер.

В тишине комнаты отчетливо слышны скрип моих зубов и его дыхание, надломленное, через раз. Сломанные ребра дают о себе знать. Да и сквозная дыра в боку явно не то, на что можно просто не обращать внимание.

Спокойно, терпи, Акира. Просто ради… себя.

– Слушай, в аптечке обезболивающее есть.

– Сам справлюсь.

– Шики…

– Отъебись от меня, я сказал! – давится этим гневным выкриком, захлебывается в собственном дыхании. У меня внутри все сжимается. Но как, блять, помочь тебе?!

Как, блять, если ты не позволяешь?!

Так. Тихо. Когда людям больно – спорить с ними бессмысленно. А этот засранец еще и гордый безмерно.

Засунуть бы тебе эту гордость в… Тсс, спокойно.

Сажусь на кровати, поджав под себя ноги. Нахожу эту чертову бутылку с водой. Отвинчиваю крышку, делаю пару глотков и протягиваю ему. Несколько секунд смотрит на меня злобно, с прищуром… и локтем резко выбивает ее у меня из рук. Падает, попутно заливая меня и простыни.

Прикрываю глаза, на пару секунд. Терпи…

Я убью тебя, тварь! Придушу, блять!!!

– Ты что, сука, делаешь… Я помочь тебе пытаюсь, – цежу сквозь стиснутые зубы, все также плотно закрыв глаза. Увижу хоть каплю, кроху насмешки или высокомерия в этих глазах – и добью собственноручно. Тварь неблагодарная.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи. Я. В. ПОРЯДКЕ. По слогам повторить? – ядовито.

Кулаки сами сжимаются. Проклятье, ты этого и добиваешься, верно? Хочешь, чтобы я ушел и оставил тебя страдать в одиночестве.

Терпеть больше нет сил?

Но ты не можешь позволить себе показать свою слабость.

Уже на грани. Сколько ты еще сможешь притворяться бездушным манекеном? Куклой, которая не чувствует боли.

– Отлично. Как скажешь. Помогай себе сам, свинтус.

– Своим друзьям-неудачникам задницу подтирать будешь.

– Захлопнись.

– Был здесь у тебя один, помнится, тот нарк…

– Пасть закрой.

– Увы, зря я дал ему уйти. Мусор не имеет права на существование…

– Заткнись!!! Мразь!

– Или что? Что ты сделаешь?

Медленно, очень медленно, стараясь унять подступающую к горлу ярость, наклоняюсь к нему, нависаю…

– Давай, устрой истерику, как ты любишь. Собери манатки и катись отсюда.

Ухмылка словно прилипает к моему рту. Черта с два, ты нарвался, ублюдок.

Есть кое-что получше. Кое-что.

– Не-е-ет. Знаешь, что я сделаю? – Наклоняюсь ниже, так, что челка касается его лба.

Подцепить мочку уха зубами, слегка прикусить.

– Я просто поимею тебя…

– Не посмеешь…

– О, еще как посмею…

– Маленькая сука…

– Мышонок мне нравился больше. Ну так останови меня, ты же «в порядке». В чем дело? Тебе нехорошо? Так побледнел…

– Отъебись.

– Ну нет. Ты сейчас такой соблазнительный, БЕСПОМОЩНЫЙ. Как я могу устоять?

Отворачивается и сжимает губы в прямую тонкую линию.

– Не пристало королю унижаться, да? А, точно. Ты же сдох три дня назад. Гниешь в переулке неподалеку в своих офигенных шмотках, с катаной и прочим… Смешно, правда?! Все, что делало тебя… тобой, теперь там, на разлагающемся куске плоти.

Оставляет без ответа, только скулы обозначаются резче. Молчишь.

Жестоко, да.

Но… посмотрим, как долго ты протянешь.

Осторожно, чтобы не бередить раны, обхватываю его поперек торса. Спускаюсь ниже, губами прижимаюсь к синяку под ключицей. Дергается. Чуть ниже, и влажный язык обводит ореолу соска, вылизывает его, сжимает губами, цепляет языком. Теперь прикусить – несильно, играясь.

А ладонь скользит ниже… по бинтам, стягивающим ребра, по повязке, перекрывающей рану чуть выше выпирающих тазобедренных костей, по мягкой ткани пижамных брюк, найденных здесь же.

Легко подцепить растянутую резинку, забраться поглубже. О… Слегка, кончиками пальцев, погладить твердую плоть, словно ждущую моих прикосновений.

– Уже готов? Это перспектива наконец оказаться на моем месте так завела тебя?

Молчит. Ну да, еще бы это меня удивляло. Собрался мученически терпеть, а после просто свернуть мне шею?

Вот только из десяти пальцев не сломано всего четыре: мизинцы и указательный с безымянным.

Черт. Против воли меня передергивает так, как будто мне самому больно.

Или же ты просто не веришь мне? Думаешь, я не смогу…?

Зря.

Ниже, под одеяло, с головой. Черт. Все-таки не удержался и прижался щекой к твоему животу на пару мгновений. Ты же не заметишь, правда?

А если и заметишь, то… Оставляю отпечаток чуть ниже пупка, зубами. Тут же зализываю. Табун мурашек под пальцами…

Это боль сделала тебя таким чувствительным?

Не знаю, но мне кажется, что каждая клеточка этого измученного тела просто молит о ласке. Но ты же, блять, гордый. Не попросишь.

Стянуть штаны. Даже непривычно – податливый хлопок после грубой кожи.

Да и сколько раз ты позволял мне хоть что-то сделать самому?

Ах, да… Ты же любишь, когда я сверху. Усаживаешь на свои бедра и задаешь невозможный темп. И твои же железные пальцы мешают мне замедлиться хоть чуть-чуть, ввергая нас обоих в безумие.

Послушно кричу каждый раз так, как ты этого хочешь.

Но ты… Прикрытые веки, сжатые челюсти – это все, на что я могу рассчитывать.

Но не сейчас. Сейчас ты полностью в моих руках.

Еще чуть ниже, перекатиться на твои ноги. Сжимаешь бедра. Ну да, смешно. Рывком раздвигаю их. Слишком слаб, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. И мы оба это прекрасно понимаем.

Душно под одеялом… А и хуй с ним, развел сопли, истеричка.

Рывком откидываю мешающий плед. Ты же должен это видеть, верно? Не отрываясь от твоих алых глаз ни на секунду, осторожно сгибаю твои ноги в коленях.

Целую каждый синяк на внутренней стороне бедра, медленно пробираясь ниже.

Не скрыть пылающие скулы. И не надо. Под алым взглядом еще ниже, кончиком языка коснуться головки, подцепить солоноватую капельку смазки, растянуть ее в тонкую нить, смешивая со слюной.

Провести широкую полосу языком, очерчивая контуры головки.

Пока не опускаюсь ниже, ласкаю сладкую вершину, пробую тебя на вкус. Медленно. Теперь нам некуда спешить.

Еще очень долго.

Горько.

Такого, как ты, нельзя приковать к кровати, но, может, стоит попробовать другие путы…?

Чуть ниже.

Очерчиваю контуры выступающих вен, дохожу до основания, снова выше.

Не торопясь, осторожно сжимая твое бедро ладонью.

Что бы ты ни говорил, как бы ни пытался оградиться сейчас, я не смогу сделать тебе больно.

Не смогу заставить.

Но… это не мешает мне поиграть с тобой.

Теперь обхватить губами и вниз, все так же тягуче и медленно оглаживая языком. Еще, глубже, на всю длину, не дыша.

Отстраняюсь, языком убирая влагу с губ. Ловлю твой взгляд из-под опущенных ресниц…

И в нем откровенная насмешка!

Ах ты, мразь!

– Не отвлекайся, рыбка. Если ты собрался иметь меня ТАК, то я не совсем против.

Вот же самовлюбленная скотина.

Медленно, улыбаясь, совсем как ты, падла, ехидно приподнимая уголки рта, иначе – совсем по-блядски провожу кончиком языка от основания до налитой кровью головки, не прекращая все также улыбаться тебе. Наслаждайся, пока можешь, дальше – моя очередь.

Сползаю ниже, прикусываю нежную кожу у ягодиц. Чувствую, как под пальцами напрягаются мышцы. Опускаюсь ниже, к тугому, никем не тронутому – в этом я уверен – входу.

Обвожу языком колечко мышц…

Чтоб ты поседел, урод.

– Даже не думай…

– Пасть закрой.

– Я тебе голову… О, черт… – Не даю ему закончить эту гневную, без сомнения, тираду. Ибо срать я на нее хотел.

Обхватываю пальцами член, сжимаю и медленно начинаю двигаться вверх-вниз, изредка сжимая нежный орган чуть сильнее, а язык тем временем тянет его, вылизывает, толкается внутрь. О, дьявол, как же хочется добавить еще парочку пальцев. Тебе бы понравилось, я уверен.

Только не простишь.

Слишком высокая цена ради пары минут сомнительной власти.

И потом – указательный палец нажимает на головку – я и так владею тобой.

Широкий влажный росчерк, и снова твердый кончик языка толкается вперед.

А кисть скользит, едва касаясь.

Как тебе такое?

О, да, закрытые глаза и плотно сжатые челюсти.

Ну уж нет, не в этот раз. После поиграешь в благородное полено.

Перемещаюсь выше, заменяя пальцы влажными губами. Вздрагиваешь, выгибаешься и тут же стонешь от боли.

Чертовы ребра.

Но не останавливаюсь, все быстрее.

Твои стоны, вызванные этой адской смесью, – почти эйфория и почти агония.

Голос на пару октав выше.

В паху просто больно, все тянет и требует разрядки.

Не могу оторваться от тебя.

Тогда ты перестанешь издавать эти чудесные звуки. А я хочу еще. Еще… и еще… Еще…

Такой ты… Новый.

Задерживаю дыхание и беру еще глубже, так что головка протискивается в глотку. Сжимаю твои ягодицы, толкая еще глубже.

Почти кричишь. Наконец-то. С трудом, не дыша, сжимаю губы.

Горячая влага стекает по стенкам горла вниз, во рту остается привкус. Твой.

Не отпускаю. Еще твердый, влажный… настолько, что пальцы тут же становятся липкими.

Хочу тебя.

Прямо как там, в кабинете этого чертового масочника.

Так, что дыхание перехватывает.

Твое лицо… Кусаешь губы.

Такой живой.

Без вечной маски закоренелого циника.

Дышишь через раз, носом.

Против воли скулы сводит судорога. Опираюсь на локти, стою на четвереньках и не могу оторвать взгляда от твоего лица.

Черт, словно я мог бы забрать хоть ничтожную часть этой муки.

Чернильные брови ползут вверх, изгибаются. Да что ты за тварь такая? Стоит мне только… Только что? Пожалеть тебя? НЕТ. Ты сильный. Тебе не нужна моя жалость.

Она лишь унизит тебя.

Тянусь выше. Подползаю, нависаю над твоим лицом. Челка прилипла к мокрому лбу, у тебя тоже. Убираю ее. Морщишься. Да, ты сам не можешь, я помню.

– Почему ты все воспринимаешь… так? – надломленный шепот.

– Я же говорил, что ты не сделаешь этого…

Колено касается моего бедра.

Не хочешь говорить об этом, снова пытаешься спровоцировать меня. Ну уж нет. Фиг.

– Да. Не сделаю. Но не потому, что боюсь тебя, а потому, что не хочу причинять тебе боль, придурок.

– Жалеешь, значит? – Ненавижу, ненавижу, когда ты шипишь так.

Как осколки льда, как колючие тонкие иголки. Такие надолго забираются под кожу, стоит подцепить немного – и они ломаются, уходя глубже.

– Да ты даже жалости не заслужил, бездушная ты тварь.

Бледные, обескровленные губы искажает ухмылка. Та самая, от которой меня просто трясет и хочется разорвать ему глотку.

– Ну так вали отсюда, давай. Прямо к Арбитро или к своему дружку. Что больше нравится.

Слова, призванные разъярить меня еще больше, внезапно… успокоили.

Ехидная маска тает, на ее месте возникает неприкрытое удивление, когда я просто накрываю его губы своими, целую. Медленно, ласкаясь, вкладываю всю нежность, на которую я только способен. Ее немного, но все, что у меня есть сейчас, я отдаю тебе.

Я, сука, душу тебе открываю, и только посмей туда плюнуть.

Оттягиваю нижнюю губу и глажу его язык своим. Отползаю назад чуть-чуть.

Не разрывая поцелуя, опускаюсь сверху. Осторожно, стараясь не кривиться от боли.

Это мелочи по сравнению с тем, что терпишь ты.

Это чувство… наполненности. Замираю. Просто для того, чтобы снова поцеловать тебя.

Идиотизм. Вот оно, средство, которое может заткнуть тебя. В прямом и переносном смыслах. Стоило бы и раньше догадаться.

Двигаюсь так мучительно медленно, тело давно просит разрядки. И мне мало, чертовски мало этой размеренной «медитации».

Я не могу даже опуститься на тебя, сжать твои бока бедрами, вцепиться в плечи, оставляя красные полосы. Не могу. Только ебуче-медленный блядский темп.

И вот она, лазейка.

Не сдерживаюсь, требовательно прикусываю твои губы, отвечаешь весьма болезненно. Снова кровь, сладкая. Выдыхаешь и тянешься языком к выступающим алым каплям. Жадно, постанывая, убираешь алую влагу. Прогибаюсь ниже, опираясь на локоть. Другой рукой тянусь к своему паху.

Ты не разрешал мне… раньше. Мучил меня, растягивая сладкую истому, предвкушение этой эйфории.

Сжимаюсь сильнее.

Пальцы словно чужие. Блять, лучше бы это делал ты. Если бы мог… Все бы вообще было по-другому. Если бы ты мог, я бы наверняка торчал в безопасной зоне со сломанной ногой как минимум.

А…

Почти… Дергаюсь чуть сильнее, и ты сдавленно шипишь от боли. И этот стон сносит мне крышу, круги плывут. А телу все мало.

Горячая белая влага выплескивается на твой живот чуть выше, прямо под повязкой. Краем сознания замечаю проступающие бордовые пятна. Блять.

Руки дрожат. Осторожно, чтобы не зацепить, откатываюсь на свою сторону.

– Повязка… Сменить надо…

– Не надо. Получил то, что хотел? Проваливай.

Аргх. Спокойно. Дышать, дышать. Он не виноват в том, что конченный, озлобленный, эгоистичный мудак.

Так. А кто тогда виноват?!

Общество… О, точно! Во всем буду винить общество – ни слова в сторону Шики.

– Ну так? Ты, наконец, избавишь меня от своего присутствия?

Ненавижу, ненавижу.

Осторожно встаю с кровати, натягиваю найденные здесь же растянутые штаны. Великоваты и поэтому едва держатся на бедрах.

Ненавижу.

Огибаю кровать и останавливаюсь у двери.

– Знаешь, я останусь. Не потому, что иначе ты попросту сдохнешь, а потому, что больше у меня никого нет.

Дверная ручка негромко скрипит, когда я прикрываю дверь. Пальцы сводит.

Горько.

***

Кровь, много крови, целые лужи алой жидкости. Ужас, животный страх. Оружия у меня нет, но, к счастью, блестящая сталь катаны совсем рядом. Схватить ее раньше, чем ОНИ заметят меня. НЕ люди. Мне хватило взгляда, чтобы понять это. Не могут люди сотворить такое.

В голове вертятся дурацкие аналогии с идиотскими фильмами о зомби.

Но это не кажется мне бредом, когда я вижу, как двое терзают ТВОЕ тело. Рвут его зубами.

Наблюдаю за собой словно со стороны, только чувствую, как пальцы сильнее сжимают гарду катаны с запекшейся кровью на рукояти.

Чьей – не знаю.

Взмах. Какое лезвие острое – легко перерубает и плоть, и кости. Что-то катится к моим ногам, замирает в метре.

Второй отрывается от своего занятия и рычит на меня. Зверь, охраняющий свою добычу.

Но… он мой.

Мой!

Слышишь ты, тварь?!

На этот раз лезвие вспарывает его куртку на спине. Хрустит позвоночник. Падает на бок, статично, как кукла. Ни криков, ни стонов. Просто так, как будто заряд кончился.

Не важно. Не это.

Подбегаю и падаю на колени так стремительно, как будто суставы перебили.

На удивление, я спокоен, как труп. Никаких эмоций.

Пульс… Черт. Окоченевшие пальцы не могут нащупать его.

Есть, пульсация едва ощутима, но ты еще здесь! А значит, я вытащу тебя. Ты обещал мне – и сдержишь слово, я заставлю.

Разорванная артерия.

Твою мать.

Быстро стягиваю куртку и отрываю рукав, перекрываю куском ткани рану. Бегло осматриваю тело на предмет повреждений.

И едва сдерживаю поток отборного мата… Сквозная дыра слева, чуть ниже пупка.

Да как ты мог так вляпаться?!! Ты??! Хренов идеальный боец!

Чертыхаясь, рву остатки куртки на лоскуты. Нужно перевязать этот ужас.

Едва уловимый стон. Осторожно приподнимаю голову и подтаскиваю тебя ближе, укладывая к себе на колени. Чуть выше, так, что твоя голова упирается мне в грудь.

Правое предплечье выглядит так, как будто его долго и по-садистски кромсали тупыми ножницами. Обглоданная ключица, куски кожи свисают лохмотьями.

Глаза щиплет. Проклятье.

Что делать, что делать…

– Только реветь не вздумай… – хрипло, едва слышно.

– Шики…

Алые глаза… И ты весь в таких же красных пятнах крови. Наклоняюсь пониже и обнимаю, обхватываю за плечи.

– Я велел тебе убираться…

– А я не твоя псина. Встать сможешь?

– Смогу или нет – неважно. Должен – значит встану.

Приподнимаюсь на корточках, помогаю ему сесть, придерживая за спину.

Тут же хватается за ребра, прикрывает глаза, задыхается, но даже сейчас пытается скрыть это.

Вскакиваю на ноги и тяну его вверх за запястье. Пальцы неестественно изогнуты. Твою мать.

Рывком ставлю на ноги и тут же перехватываю за пояс, с трудом удерживаю в вертикальном положении. Какой тяжелый. Выше меня к тому же.

– Держу. Давай я…

– Сам.

Сука.

– Здесь недалеко…

Морщится, прикрывая глаза. Повязка на шее едва держится, но рана неглубокая, к счастью. Чего не скажешь о той, что на животе.

Оборачивается, устремляет взгляд на катану, колеблется. Словно прощается с верной подругой. Все…

Кивает в сторону выхода из узкой подворотни. Первый шаг… С трудом удерживаю его.

Почти всем весом на мои плечи, едва переставляет ноги.

Вздрагиваю, всхлипы застывают в горле.

Эмоции в сторону! Жалкий ты кусок дерьма! Соберись, ничтожество!

Считаю шаги. Один… Второй…

Кое-как до угла центральной улицы. Тихо, город вымерший. Впервые радуюсь этому.

Сто… Сто один…

Колени подгибаются, едва удерживаю.

Ловлю взгляд красных глаз. Спокойный, сосредоточенный. И это придает мне сил.

Триста три… Триста четыре…

Мышцы ноют.

Все медленнее. Жилые корпуса.

Пятьсот восемь… Пятьсот девять…

Совсем близко.

Когда ты успел сменить жилье?

Тысяча…

– Подожди…

Послушно останавливаюсь, осторожно обхватывая твою талию. Пытаешься отдышаться, наклоняешься, прикрывая глаза. Носом касаешься моей челки. Оборачиваюсь назад.

Кровавая тропинка тянется за нами следом. Множество свежих пятен. Плохо.

Ты тоже замечаешь ее. Не время сейчас.

Поудобнее перехватываю торс, стараясь не задеть рану и ребра. Левое запястье, затянутое в латекс, на моем плече.

Две тысячи триста одна…

Небольшой двор.

Две тысячи триста тридцать… Темный подъезд…

И гребаные ступеньки.

– Какой?

– Третий…

Ты уже на грани, с трудом держишься. Держался.

Становится тяжелее. Просто заваливаешься назад. Перехватываю, с усилием удерживаю. Вовремя ты решил отдохнуть.

У меня руки дрожат. Не думал, что смогу даже просто удержать тебя на весу. Первые десять ступенек. Мышцы сводит, чертов плащ путается под ногами.

Еще один пролет, уже медленнее.

После еще и еще. Какого же хера так много… ебучих… ступенек.

Последний… едва переставляя ноги… медленно…

Всего три двери. Толкаю первую – заперто.

Вторая…

Приветливо распахивается. Ну надо же, а эта даже не скрипит, как свинья резаная.

Темно и тепло.

В Тошиме все еще есть рабочие котельные?

Обязательно спрошу об этом. После.

Последние пару метров. Диван.

Осторожно опускаю тебя на мягкую поверхность.

И тут же падаю рядом, медленно стекая на пол. Пара секунд, чтобы унять дрожь в мышцах.

У меня нет времени на отдых.

Осматриваюсь и бреду в коридор искать ванную. В предыдущей квартире аптечка была именно там. И здесь тоже. Нахожу белую коробочку в одном из ящиков.

Закатываю рукава водолазки и мою руки.

Мыло ужасное.

Быстро ополаскиваю таз.

Наливаю горячей воды, тащу все это к дивану. И еще…

Пара простыней находится весьма быстро. Надо же, даже чистые.

Дальше как в тумане… Смутно помню, как стаскивал с тебя одежду, обрабатывал и перетягивал раны.

Но хорошо помню, как вправлял сломанные пальцы, один за другим, с громким хрустом.

После также перетянуть и зафиксировать, крепко примотав друг к другу.

Тугая повязка на ребрах. Четыре нижних сломано.

И напоследок укусы…

Неглубокие, но, блять… Передергивает от мысли, что какая-то мразь касалась твоего тела так, как не было позволено мне.

Это даже хорошо, что ты без сознания. Болевой шок или еще что – не знаю. Но… я бы просто не смог проделывать все это под твоим взглядом. С тонкой поволокой страданий.

Вот и все. Последней была длинная царапина на груди.

Антисептик шипит, смешиваясь с кровью, становится розовой пеной. Поднимаюсь с пола, нахожу плед в дальней комнате, в спальне.

Накрываю тебя, осторожно, скрывая уродливые раны и белые полоски бинтов под тканью.

Голова кружится, оседаю на пол, лопатками упираясь в деревянный каркас. Давит… больно.

На макушку ложится что-то тяжелое, чужое… Ан нет, всего лишь твоя ладонь, затянутая бинтами. Закрываю глаза… Больно.

***

Задремал на этом чертовом диване. Спина затекла.

Это преследует меня, как наваждение. Я не могу сомкнуть глаз. Боюсь. Боюсь, что мне снова придется пережить это. Все, с самого начала.

Стон, приглушенный закрытой дверью и скрипом кровати.

А, знаешь, катись оно все…

Поднимаюсь на ноги и в два больших шага оказываюсь у этой самой двери. Боюсь повернуть ручку, снова нарваться на грубость. Но, к черту, я сказал.

Решительно открываю. Оказываюсь справа, опускаюсь на матрац и просто молча подкатываюсь ближе, забираясь к тебе под одеяло. Осторожно, стараясь не касаться израненного плеча, просовываю руку тебе под голову, тяну ближе, так что темная макушка оказывается на моем плече.

Первый раз я позволяю себе что-то подобное.

И пока ты не успел прийти в себя от такой наглости, переворачиваюсь на бок и обнимаю, утыкаясь лицом в твои волосы. Осторожно ладонями оглаживаю спину.

Дрожишь.

Дыхание обжигает мои ключицы. Сухие губы касаются горла – наверняка готовишься выдать очередную гадость.

Не сейчас.

– Рыбка, а тебе не…

– Просто заткнись.

Подчиняется, к моему удивлению. Ерзает, устраиваясь поудобнее на плече, и затихает.

Наконец-то. Закрываю глаза, проваливаясь в спасительную тьму. Без сновидений. Как я рад этому.

Просто бездна, провал.

Черный может быть уютным…