Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Вот как.

При первой же возможности вспорю брюхо и вместо хребта ножны вставлю.

Первый выпад будто ленивый, пробный. Труба пролетает в метре от моей груди, со свистом рассекая воздух. Вторым заходом она едва не касается моих ног, успеваю отступить, прежде чем металл с хрустом промнет мои коленные чашечки, тем самым превратив меня в кузнечика и удобную, неподвижную добычу.

На его стороне существенные преимущества: большая масса и, как ни странно, смерть. Любая из нанесенных им ран может стать фатальной для меня, но вряд ли мои выпады существенно повредят ему.

Остается только вальсировать по пустому залу, уклоняясь от тяжелых атак, призванных не ранить, а размозжить, промять и превратить меня в однородное изломанное месиво.

– Что же ты бегаешь от меня, красавчик? – почти демонически хохочет Киривар, а я тем временем резко наклоняюсь вниз, стремясь спасти голову от сокрушительного удара.

Его голос заметно ниже, словно горло чем-то забито – должно быть, голосовые связки тоже гниют.

Вот черт.

Прямой удар в подбородок был явной глупостью с моей стороны. Нет, кулак достиг своей цели, и челюсть не то мертвяка, не то карателя громко щелкнула, но это не лишило его координации.

Отнюдь: пальцы, сомкнувшиеся на моей кисти, резко дернули ее вперед, а после он, удобнее перехватив за куртку, броском через плечо разложил меня на низком столике, чудом уцелевшем. Его стеклянная поверхность тут же потрескалась от соприкосновения с моим телом, и под звон разлетающихся осколков я проваливаюсь вниз. Сразу неприятным жжением отзывается правая лодыжка – именно на нее пришелся удар металлического угла каркаса стола.

Голова кружится, ощутимо мутит.

Перед лицом возникает расплывчатое смуглое пятно с темным ежиком волос.

– Как ты, котеночек? Головка не бо-бо?

– А ты, я смотрю, забавляешься…

– Еще бы! Великий призрак Тошимы у моих ног – того и гляди начнет харкать кровью.

– Да что ты…

Очередную остроумную реплику я уже не услышу, зато слышу треск расползающейся раны, бульканье почти черной густой крови да звон, с которым мой нож, вогнанный по самую рукоять в шею карателя, падает на пол.

Пользуясь случившейся заминкой, цепляюсь за края рамы и тут же раню ладони об острые выступающие осколки.

Но куда больше меня заставляет кривиться боль в лодыжке – столкновение с каркасом было весьма неудачным.

Изворачиваюсь, уходя от очередного удара, но все же недостаточно быстро.

Оглушающая боль, и я, схватившись за разбитое локтем лицо, отпрыгиваю назад, с отвращением ощущая привкус собственной крови на разбитых губах.

С сожалением провожаю взглядом звякнувший о пол нож, перепачканный в густой, как желе, крови мертвеца.

Глаза противника впиваются в мое лицо, неотрывно смотрят на перепачканные кровью губы и подбородок.

Эти глаза… Белые, с, словно вываренными, белками и потускневшей радужкой, с черной точкой зрачка – эти глаза уже жрут меня, по кускам растаскивая тело на части.

Так и стоит напротив меня, поигрывая трубой, а бордовая загустевшая кровь из раны, нанесенной мной, медленно стекает по смуглой коже за воротник куртки, пачкая затасканную зеленую футболку.

Оценивающе оглядываю тушу под центнер весом и прикидываю свои шансы. Как ни крути, а я в полном дерьме – безоружный и сильно уступающий противнику по массе.

– Ты всегда мне нравился, Шики. Ничего личного. – И глумливая улыбочка с выступающей желтоватой пеной на губах, подернутой ниточками крови.

Вот она, фраза-спусковой крючок, после которой он медленно направляется ко мне, а я – к лестнице.

– Вы только посмотрите: сам Король бросается в бегство!

– Бывший король, старый придурок, – шиплю в ответ, стирая алую жидкость, перепачкавшую мое лицо, рукавом куртки.

Преграждает мне дорогу, словно запирая в просторном холле. Но пространство за спиной лишь видимость, рано или поздно он зажмет меня у стенки – и тогда все кончится.

Руки у этой твари слишком длинные – обойти не получится, а вот оттолкнуть…

Тяжелый ботинок врезается в его грудь, слышу хруст ребер. Даже такой силы удара недостаточно, чтобы опрокинуть эту тушу, но вполне хватит, чтобы заставить немного подвинуться. Поднимаюсь на ступень выше, чтобы следующим ударом грубой подошвы снести с его лица эту чертову, словно прилипшую, широкую ухмылку, а вместе с ней и большую часть лица.

Хруст сломанного носа, чавканье поврежденной плоти…

Дальше все словно в тумане, призрачной дымке, затянутой алым маревом.

Перехватить трубу и локтем блокировать ответный выпад пудового кулака. Вывернуться из сомкнувшихся было смертоносных объятий, все также, не разжимая пальцев, мертвой хваткой вцепившихся в трубу.

Оказаться за широкой спиной, неестественно выгнув длинную руку, и ногой с силой вдарить по голени, прямо под коленную чашечку, двигаясь как можно быстрее, выставляя из сустава конечность.

Все слишком быстро…

Слишком стремительно.

Не знаю как, но длинный металлический огрызок систем отопления оказывается у меня под аккомпанемент хруста сломанных костей.

Что это было?

Пальцы? Запястье?

Плевать.

У меня есть куда более важные дела, нежели возня с падалью, пусть и разумной отчасти.

Задумчиво подкидываю этот примитив на ладони – никакого баланса. Единственный плюс – так это немалый вес и длина больше метра.

Но то ли дело катана – изящное орудие смерти, ни с чем не сравнить ее стальное перо, окрашенное багряной краской, способное столь легко поставить точку в той или иной истории чьей-то жалкой жизни.

– Ничего личного, Киривар. Ты никогда мне не нравился, – насмешливо кривя губы и специально растягивая слова, проговариваю я, прежде чем замахнуться и, уходя от медвежьего броска, обрушить стальной обломок на спину нападавшего. Еще и еще, раз за разом, пока он не окажется неподвижным мешком костей на полу, а мое дыхание не собьется.

Неужели все?

Так быстро и, как оказалось, просто.

Труба падает рядом с неподвижным телом хозяина. Ее лязг еще несколько секунд стоит в моих ушах, не желая затихать.

Сейчас, когда адреналин все еще бушует в крови, повреждения кажутся незначительными, но нога уже ощутимо распухла, а ладони ноют, плюс пара хороших синяков на спине…

Отчего-то медлю, кругом обхожу тело, замираю у ног, после отворачиваюсь и, обходя его вдоль туловища, направляюсь к котельной.

Шорох и резкая боль в покалеченной лодыжке, чуть выше голенища высокого сапога, заставляют меня зашипеть от боли и пинком свободной ноги скинуть вцепившиеся намертво пальцы.

Мразь!

Опираясь на стремительно немеющую от противной тупой боли ногу, изо всех сил опускаю другую на поднимающуюся голову.

Раз за разом, пока противное чавканье не перешло в хруст, а кровь, из ранее нанесенной раны, грязной тягучей лужей не растеклась по почти белому, выщербленному мрамору пола.

Отвратительно. Морщась и подволакивая нежелающую сгибаться ногу, среди обломков мебели и кусков стекла нахожу свой нож, вытираю лезвие об куртку, и так порядком изгвазданную, и возвращаю его в ножны.

До котельной я добираюсь черепашьим темпом и с почти острой зубной болью думаю о том, сколько же мне придется ползти до квартиры.

Тяжелая дверь, которую я раздраженно отпихиваю рукой, гулко бьется об облезлую, крашеную стену. Слишком громко. Не могу не скривиться еще больше при мысли, что придется разбираться еще и со сбежавшейся на звук трупачиной.

Ну, может, мне повезет хоть немного, всего один раз за весь этот гребаный день.

Бетонные ступеньки, тусклый свет ламп дневного освещения, едва пробивающийся в этот закуток из основного помещения. Уже распахиваю еще одну дверь, последнюю на пути к бесконечным канализационным лабиринтам, как замираю и прислушиваюсь к быстрому топоту ног.

Твою… Не успел выругаться, как в мою грудь на всем ходу врезается светлая макушка.

– Я велел тебе убираться час назад! Так какого хера ты все еще тут?!

Сказать, что меня распирает от злости – ничего не сказать.

– Я ушел, а там… Там ЭТИ. Везде.

– Что, парочка тухляков – и ты уже наложил в свои распрекрасные клетчатые штанишки?

– Вот сам туда и иди, урод!

– Захлопнись, выродок.

Отпихиваю малявку в сторону и уже заношу ногу над железным проржавевшим порогом, как низкий гул голосов заставляет меня прислушаться. Десятки надрывных стонов, завываний… И длинные ломаные тени в тусклом свете, едва долетающем из котельной.

Что же вы друг друга-то не жрете, твари? Силуэты совсем близко – уже вижу, как они плотной пробкой своих гниющих тел закупоривают единственный выход из подвала котельной.

Матерясь, звучно захлопываю тяжелую дверь и этим звуком лишь призываю эту разлагающуюся массу двигаться с повышенным энтузиазмом.

Подпираю дверь здоровой ногой и оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подпереть дверь. Взгляд натыкается на Рина – стоит у дальней стенки, сложив руки на груди.

– Что, парочка тухляков – и ты уже наложил в свои распрекрасные штанишки, братик? – В точности копирует мою интонацию и точно так же насмешливо кривит губы. Вот сученыш.

– Заткни пасть и лучше поищи что-нибудь подпереть дверь.

Кивает и скрывается в котельной, спустя пару минут до меня доносится его приглушенный крик:

– Лом подойдет?

– Тащи.

Вот черт. Я что, действительно разговариваю с ним? И что, даже диалогом?

Твое отсутствие слишком плохо влияет на меня, мышка – я так привык трепаться с тобой, что привычная ранее тишина начинает угнетать.

Дверь начинает ходить ходуном, и я покрепче стискиваю ручку. Мерные шлепающие удары тел, налегающих на дверь и утробно урчащих от запаха жертвы, снова заставляют меня кривиться. Но в их непомерной тупости есть один большой плюс: не знаю, сколько бы я продержался, если бы у них хватило мозгов подергать ручку.

Звон стекла. Этот недомерок все это время ходил вокруг пожарного щита и не знал, чем разбить стекло? Вот идиот.

Наконец-то возвращается и замирает на минуту. Наверное, думает: огреть меня этой херовиной или же все-таки сдержаться и запереть ей дверь.

После секундной заминки выбирает второй вариант и протягивает лом мне. Вклиниваю его, как распорку под ручку, блокируя дверь.

Отступаю на шаг назад.

– И что будем делать дальше?

– Даже не знаю. После того как ты привел сюда гору тухлого мяса и запер нас здесь…

– Шики! Хоть сейчас не будь тварью!

– Это мое перманентное состояние. Надо убираться отсюда как можно скорее, бодро перебирая ножками.

– Твои предложения?

– Что, даже не наговоришь мне гадостей в ответ?

– Шики, твою мать!

Дверь надсадно скрипит, а импровизированный засов ходит ходуном.

Не так уж много у нас времени.

Ощущение медленного погружения, отнюдь не в горячий шоколад, не оставляет меня с того момента, как я остался один в этом чертовом закоулке в канализации. Все ты виноват, мелкий сученыш! Не брось ты меня, я бы сейчас не застрял здесь!

Как только я найду тебя… А что я сделаю? Действительно, что?

– Эй! Прекрати спать стоя!

– Отъебись! – зло огрызаюсь я, автоматически перенося часть раздражения и на Рина. Хотя о чем это я? Он меня одним своим видом раздражает.

– Шики… – уже тише, зовет вполголоса.

Выдыхаю… Спокойно. Я все равно вынужден тащить этот балласт. И удобнее, если он будет резво бежать рядом на своих ножках, нежели придется волочить его бессознательную тушку на плече.

Так…

Отель размерами не обижен, а значит, и котельная должна быть не одна, или же… В этой трубы в относительно сносном состоянии, значит, новая, ну, по довоенным меркам, до того, как «Lovers» стал пристанищем всякой шушеры.

– Это же не единственная кочегарка? Еще есть? В старой части?

– Да, кажется. Все-таки собираешься лезть в канализацию?

– А ты хочешь выйти на солнышко и немного позагорать? Прямо до хрустящей корочки – уверен, им понравится.

– Да иди ты!

Лязг прогнивших петель бьет по ушам, расшатанная распорка вот-вот упадет. Поправляю ее, возвращая лом в первоначальное положение. Все равно долго не продержится.

Бросаю еще один красноречивый взгляд на мелкого.

– Покажешь мне старые подвалы с приведениями, братик?

***

Ну ебаный стыд…

Вот же дыра, а. Должно быть, этот закуток отеля так и остался девственно-нереставрированным с того самого момента, когда «Lоvers» был захудалым хостелом.

Склизкие, покрытые зеленым налетом стены, прогнившие деревянные полы и непроглядная, даже для моих глаз, тьма. А уж запах… Что, старые кошки ползли сюда дохнуть со всего города?

А еще под низким потолком тянутся толстые трубы, обтянутые вылезшей стекловатой, уходят прямо в нескончаемые вонючие лабиринты подземного монстра, даже мысль о схожести с кишками мелькает.

Но хуже всего – дверь.

Рыжая от ржавчины настолько, что только трупаки, дышащие своими отваливающимися ртами нам в затылок, могут заставить меня схватиться за засов.

Только со второго раза, дернув изо всех сил, мне удается сдвинуть приросший шпингалет. Раненые ладони тут же начинает разъедать. Ну да, обстановка – стерильнее некуда. Но все же я сдохну куда раньше, если мне откусят голову, нежели от заражения крови.

Наконец-то долбаная дверь поддается и медленно открывается.

М-да… Да эта каморка просто номер класса люкс по сравнению с тем, что творится в старом канализационном отсеке. Тут мне дерьма почти по бедро.

– Не захлебнись, братик.

– Не беспокойся, я и тебя с собой утащу, братик. – На удивление, спокоен. Или это лишь видимость? Пофиг. Лишь бы не истерил у меня под ухом. И меня совершенно не касается то, какой ценой ему дается это показное равнодушие.

Пропускаю его вперед и закрываю дверь. Опираться в пол приходится двумя ногами, и поврежденная лодыжка тут же вспыхивает болью. Как всегда, вовремя, а чего еще ожидать с моим-то везением?

Осторожно спускаюсь со скользких ступенек прямо в вонючую жижу. Ну да, ошибся: не по бедро, а чуть выше колена.

Вспыхивает яркое пятно маленького фонарика, свет которого, разумеется, направлен мне прямо в глаза.

– Прекрати, или я тебе его в затылок вобью.

– О, так то твоя работа была…

Память услужливо подкидывает картинку с распластавшимся на грязном полу жмуриком с ярким лучом света, бьющим в низкий потолок. И бледное, меловое лицо парня рядом. Именно его лицо я помню в мельчайших деталях. Чуть искривленный рот, распахнутые светлые глаза…

И снова это, уже выжравшее во мне дырку, «за что?!».

Стоит только на секунду, на единственное мгновение вспомнить это перекошенное мукой лицо… Нет. Не время. Не сейчас.

Я не хочу вспоминать его, я хочу видеть его перед собой.

И я увижу. Только для этого мне нужно выбраться отсюда.

– Шевели задницей.

– Ты там его и бросил, да?

– Шевелись, я сказал!

Не вижу лица мальчишки, прикрывается ярким светом фонаря. Наконец-то отворачивается и медленно, с трудом переставляя ноги в тягучей жиже, двигается вперед по пустынному тоннелю.

Подозрительно тихо вокруг. Даже далеких стонов, столь привычных уже для этих мест, не слышно.

Идем молча – я не хочу препираться, а Рин, кажется, полностью погружен в свои мысли.

Через пару сотен метров становится суше. Но явно не легче – чертова лодыжка дает о себе знать с каждым новым шагом, да и правая лопатка ноет так, словно мне под нее осколок стекла загнали. Может, так оно и есть – у меня не было времени проверить. Прощальный привет от стеклянного столика, как бы по-идиотски не звучало.

Постепенно тоннель расширяется: должно быть, как и все боковые ответвления, выходит на главную магистраль.

Верно, спустя еще десяток метров пятно света натыкается на два черных провала. И какой из них наш?

Рин тоже мешкает, останавливается.

Низкий гул за спиной заставляет его вздрогнуть. Судорожно оборачивается, крутится на месте, пытается определить источник звука. Скрежет далекий, но, благодаря услужливому эху, быстро долетает сюда и разносится дальше по канализации.

– Не напрягайся. Это дверь.

– Мне стало в разы легче, когда ты сказал это вслух!

– Тогда прекрати тормозить и топай вперед!

Шипит что-то себе под нос и ныряет в ближайшую арку, я следом. Эта, как оказалось, примыкает еще к трем таким же, а одна из них, в свою очередь, вливается в еще шесть. Идиотские лабиринты.

А трубы все так и тянутся по потолку, только теперь значительно ниже, настолько, что я вполне могу зацепиться за них, если протяну руку. Еще один переход, и луч фонаря выхватывает круглую крышку люка на потолке, а рядом с ней – старую проржавевшую лестницу.

Гул за спиной становится все громче. Даже завидую этим тварям – они-то знают, куда идут.

Рин бросается было в сторону дальнего ответвления, но останавливается и замирает на месте, как вкопанный. Закатываю глаза и пытаюсь обойти его, но он не позволяет, пальцами вцепившись в рукав куртки.

– Слушай.

Плеск воды. И мокрое отвратительное чавканье. С таким звуком свиней режут – именно с ним расходится их кожа, и внутренности просто выпадают наружу. И с ним же хищники обгладывают туши своих жертв.

Молча хватаю мальчишку за плечо и отталкиваю в сторону другой арки, он не сопротивляется, но в последний момент резко тормозит и пронзительно взвизгивает, уворачиваясь от тянущихся к нему из темноты рук. Пять пар – не меньше. Начинают истошно завывать, грудью налетая на сдерживающую их стальную решетку – должно быть, старый слив.

Отрезаны. Тупик.

Влажное шарканье совсем близко. Еще минута, и оно ускоряется. Совсем рядом, настолько, что я слышу противное причмокивание.

Отступаю на середину импровизированного капкана, еще раз оглядываюсь… Взгляд натыкается на все те же трубы на стальных тросах, приваренных к потолку.

Мышцы протестующе ноют, стоит только мне вскинуть руку и зацепиться за обшивку. Высоковато, но…

– Шики! – Истерический вопль тонет в загробном вое.

Оборачиваюсь, мелкий тут же отскакивает ко мне, уворачиваясь от тянущихся к нему рук.

Вот блядство.

Пара шагов, и я у полусгнившей лестницы. Первая же ступенька обламывается под моим весом, зато третья вроде выдержит.

Под треск сожранного ржавчиной металла цепляюсь за трос, и тут же раздается радостный лязг все-таки отвалившейся ступеньки. Не обращая внимания, перебираюсь на обитую стекловатой трубу.

Низковато. Но лучше ползать на четвереньках, чем ползать на откушенных культяпках. Кстати, о культяпках. Свешиваюсь вниз и за шкирку, как щенка, тащу наверх активно упирающегося братца.

– Да не дергайся ты!

– Меня покусают!

– Тогда я не удержу – и тебя вообще сожрут!

Затыкается и замирает, тяну наверх. Откатываюсь чуть дальше так, чтобы мальчишка смог зацепиться за трос и затянуть себя сам.

Довольно шустро подтягивается и, навалившись грудью, тянет свое тело вверх. И тут же вскрикивает – его тянут вниз за висящие ноги.

Ловит мой взгляд своими напуганными, с затаенной мольбой на дне, голубыми глазами.

Презрительно фыркаю и, схватив его за локоть, сильно дергаю на себя. Еще один визг, перешедший в негромкий скулеж.

Подтягивает поврежденную конечность к груди, осматривая следы зубов и четырех глубоких царапин, оставшихся от чужих ногтей.

– Почему ты помог мне?

Внизу орут так, что у меня уши закладывает. От запаха крови, должно быть, у них окончательно срывает крышу.

– Тебе не кажется, что обстановка не та для сопливых признаний?

Уже отворачиваюсь и собираюсь ползти дальше, как цепкие, неожиданно твердые пальцы цепляются за мою ногу. За мою лодыжку, и без того едва ли не вопящую от боли.

– Да отъебись ты от меня, сученыш. Как затащил, так и назад скину!

– Почему? – Ну надо же, как быстро маску истерички сменило лицо серьезного засранца.

– Не хочу слушать его вопли еще и по поводу твоей сожранной тушки, когда найду. А теперь убери от меня руки и ползи вперед.

– Боишься, что я буду пялиться на твою задницу? – Под иронией пытается скрыть горькое разочарование.

А на что ты рассчитывал, братец? На внезапно проснувшиеся чувства?

– Боюсь, что не удержусь и все-таки скину тебя вниз.

– Какая же ты все-таки тварь, Шики.

– Я стараюсь.

***

От труб, обтянутых блядской стекловатой, адски болят в кровь растравленные раны на ладонях. От бесконечного лазанья на карачках едва ли не отваливается поврежденная нога, шея затекла, и я вот-вот сверну голову что-то там радостно болтающему Рину, пришедшему в себя.

Наконец-то место кажется мне смутно знакомым – должно быть, одно из прямых ответвлений главной магистрали. Прислушиваюсь. Вроде ничего, кроме звука капающей воды. В любом случае, я устал от этого ползания и мелькающей впереди костлявой задницы настолько, что даже встреча с рыхлыми трупами предпочтительнее этой тягомотины.

Останавливаюсь и, свешиваясь вниз, спрыгиваю.

Едва сдерживаю поток ругательств. Долбаная лодыжка.

Разминаю затекшую спину и, не дожидаясь того, пока мелкий заметит мое отсутствие, двигаюсь вперед к бледному пятну света.

Через пару метров я узнаю этот промежуток. Лицо дергается и, как бы я ни пытался сдержать эмоции, кривится, словно от острой зубной боли.

Несколько жмуриков на полу, и один из них с уже неработающим фонарем в черепе.

«Шики?!»

Гребаное эхо, или это подсознание так зло шутит со мной?

Безжалостно комкаю возникшие образы и закидываю их в самый далекий уголок разума, задвигаю в самый нижний ящик.

Звонкий голос Рина дребезжит где-то рядом – судя по интонации, снова возмущается. Плевать. Не хочу сейчас ничего слышать.

В висках стучит, и кажется, что этот чертов стук нарастает с каждым шагом.

Не успел опомниться, как под ногами оказываются сухие бетонные ступеньки. Дверь подвала. И наконец-то темный, лишенный протухшей сырости, узкий коридор за деревянной дверью.

Почему-то только сейчас, словно поджидая, когда я вернусь, дает о себе знать усталость, а боль усиливается и расползается по нервным окончаниям.

Прохожу вперед. Оглядываю комнату. Автоматически скалюсь недоразумению, едва не подорвавшемуся с дивана, со свежим фиолетовым пятном на скуле. Так грозно вращал лампой, что сам себе ей и зарядил?

Неважно.

Его здесь нет.

Не вернулся.

Отталкиваю плечом замершего в коридорчике братца, щелкаю выключателем. В ванной загорается свет, протискиваюсь туда и, привалившись к эмалированному бортику, медленно стаскиваю одежду. Рука тянется к аптечке в старом шкафчике. Непроизвольно наклоняюсь вперед, и мой взгляд цепляется за остатки осколков на полу с редкими каплями запекшейся крови.

Пальцы стискивают пластиковую коробку с медикаментами. Треск. Красный полуистершийся крест пересекает длинная трещина.

В ванну осторожно заглядывает Рин, робко оглядывает меня, а после останавливается взглядом на аптечке.

– Может, тебе помочь?

Молча поднимаюсь на ноги и толчком в грудь выкидываю его из ванны, сразу же щелкая старой задвижкой.

Где ты, мышонок?

***

Длинные, почти бесконечные черные лабиринты заброшенного метро, запустелого, редким гостем которого является лишь затхлый воздух сквозняков.

Я же не гость, а лишь непрошеный посетитель этих платформ, сокрытых мраком, и бесконечных километров железнодорожного полотна.

Не знаю даже, каким ветром меня сюда занесло. Но может, и ты тоже здесь?

Признаю, ты вымотал меня настолько, что сил даже злиться уже нет. Осталось только мое горькое отчаянье, кислотное, пропитанное ядом сожалений чувство вины да паника тех двоих, твоих друзей.

Пятые сутки уже. Сам не знаю, когда стены квартиры сжались до размеров спичечного коробка. Пустынная платформа ночной, объятой ужасом Тошимы – не самое приятное место. Но все же здесь мне лучше, чем быть запертым в четырех стенах, то и дело ловя на себе полные ненависти взгляды. Но куда хуже, когда в голубых глазах моего брата проскакивает искра сочувствия. И за это мерзкое чувство мне хочется удавить его еще больше, чем обычно.

Мне не нужна его чертова жалость. Ни крупицы.

Поэтому я просто шатаюсь по мертвой части города, изредка натыкаясь на недотрупов, и ищу тебя.

Видишь, я уже даже готов признаться в этом. Себе. Не более.

Черт.

Бре-ед. Что за гребаный бред?

Почему я вообще о тебе думаю?!

И раз за разом эти мысли все больше и больше пропитаны чем-то затхлым… Виной. Пара дней – и того и гляди, что она переполнит меня и разорвет на части, вытекая вместе с кровью из порванных артерий и вен.

Движение и топот ног за спиной. Живых ног, обутых в легкие кроссовки.

Не может…

Без раздумий бросаюсь за своей намеченной жертвой, которая только что скрылась в темном тоннеле. Замираю, прислушиваюсь к тяжелому близкому дыханию. Осторожно, направляя свет фонаря исключительно себе под ноги, двигаюсь вперед, небрежно делая вид, что не замечаю замершего худого паренька, вжавшегося спиной в каменную стену. Подумать только, даже в кромешной тьме я вижу, как трясутся его руки, сжимающие толстую палку.

Неторопливо приближаюсь, все также пристально глядя себе под ноги. Совсем рядом. И в момент замаха легко вырываю импровизированное оружие из дрожащих пальцев.

Слишком легко.

Откидываю часть ножки стола в сторону, чтобы тут же сжать горло трясущегося мальчишки.

Изучаю его, направив яркий луч света прямо в лицо. Меня совершенно не заботит, что ему режет глаза, должно быть, отвыкшие от яркого света.

У него светлые пепельные волосы и оранжевая испачканная футболка.

А у судьбы явно есть чувство юмора. И не самое белое.

И даже глаза… серые. Не стальные, нет, без непокорного блеска, просто серые, испуганные и затравленные. Совершенно иные.

Абсолютно не похожие на те, дерзости чьего обладателя мне так не хватает.

Но если эта затравленная крыса смогла выжить, пусть прячась, а сейчас едва ли не умирая от страха в моих руках, то умный, смелый мышонок наверняка в порядке и отсиживается где-то. Будь ты проклят, Акира. Я даже извинюсь. Может быть.

В любом случае, разукрашу тебя парочкой фиолетовых пятнышек, своевольная дрянь.

Снова возвращаюсь взглядом к дрожащему пареньку. Ну надо же, у него даже губы посинели. Даже убивать такого не стоит. В его случае – это будет скорее актом милосердия, а я благотворительностью не занимаюсь.

Разжимаю пальцы, сжимающие худую цыплячью шею, и отступаю на шаг назад, как бы невзначай проводя ладонью по своей одежде. Пусть видит, как мне противно. Разворачиваюсь, направляясь к выходу, и уже у самого края платформы слышу судорожный всхлип и шорох, с которым одежда трется о каменные плиты – должно быть, перепуганный щенок сполз по стене вниз.

Ничтожество.

***

Поднимаясь по лестнице, слышу, как дождь барабанит по стеклам.

Неплохо. Давно пора было хоть немного отмыть этот город от крови.

Мне уже окончательно осточертели эти ступеньки, эта деревянная дверь, покрывшаяся царапинами и отпечатками моих же ботинок, и два придурка с одинаковым взглядом побитого щенка, который тут же становится тухло-разочарованным, стоит мне только появиться в дверях. Я и так прекрасно знаю, КОГО вы ожидаете увидеть. И также прекрасно осведомлен, что меня вы не желаете видеть вовсе, как, собственно, и я вас.

Мне будет абсолютно плевать, даже если вы, пока меня нет, кишки друг у друга повыжираете.

Но нет, стоит мне переступить ободранный порог, как снова…

– Братик, ты вернулся!

– Что, и сегодня твои надежды не оправдались?

Кивает и сокрушенно цокает языком.

Прохожу мимо, одергиваю импровизированную занавеску и пару минут просто наблюдаю за крупными каплями, стекающими по стеклу.

Шатающиеся фигуры внизу тоже привлекают мое внимание.

Их мало. Насчитал всего шесть. А остальные что? Не любят водные процедуры? Боятся, что последние куски кожи отгниют?

– Бра-ати-и-и-ик… – как навязчивый комар зудит под ухом.

– Отъебись.

– Фу, какой ты грубый. Может, мне нужна твоя помощь в подготовке домашнего задания?

Отрываюсь от окна и молча смотрю него, скептически вскинув бровь. Это еще что за новый бред?

– Ну, должен же я как-то привлечь твое внимание.

– Привлек? Теперь отъебись.

– А других слов ты не знаешь?

– Отъебись.

– Бедный, бедный глупый братик. Это с твоим-то образованием…

– Какие сложные предложения для маленького мальчика, бросившего школу. Мозги не перегрелись?

– Ах ты…!!!

И началось. Удовлетворенно киваю сам себе. Теперь монолог затянется надолго, ответа от меня никто требовать не будет. И без кровавых слез и линчевания обошлось.

Перевожу взгляд на запотевшее стекло. Небо потемнело, и вдалеке зловеще вспыхивает молния, пока еще без грома.

Мелкий, накрапывающий дождь перерастает в настоящий ливень.

Взгляд блуждает по соседним заброшенным домам, касается грязных закупоренных окон, скользит выше, по вылезшим между плитами швам из монтажной пены.

Выше, едва очерчивает контуры крыши.

И замирает. Замирает на прямой темной фигуре, застывшей на самом краю ограждения. Но она не одинока. Чуть позади есть еще один силуэт. Словно изломанный, погнутый, как фигурка из мягкой проволоки.

Сердце заходится в сумасшедшем ритме.

Вспышка молнии.

Я больше ничего не вижу.

Локтем отпихиваю Рина, краем сознания впитав в себя его возмущенный вопль, и бросаюсь к двери.

Ничто и никто меня так не интересует, как эти фигуры.

Я узнал их. Узнал обоих.

Не задумываясь, вылетаю на улицу и просто отпихиваю первое тело, вставшее на пути. Бежать. Так быстро, насколько позволяет это тело и поврежденная лодыжка. Плевать на боль. Плевать на гребаных ходячих мертвецов. На все плевать.

Есть только я и цель.

Тяжелые двери подъезда я буквально тараню грудью. Заставляю их распахнуться и как угорелый несусь наверх, взлетая по лестнице и перепрыгивая по пять-шесть ступенек.

Саднящая боль в ладонях не значит ровным счетом ничего.

Быстрее, быстрее.

Плевать на сбитое дыхание и черные круги перед глазами.

Еще примерно четыре лестничных пролета. Замираю на секунду, опираясь на перила, чтобы сделать судорожный вздох, наполнить таким обжигающим сейчас воздухом легкие.

И еще один бросок, последний.

Железная привинченная лестница. Последний десяток ступенек.

Незапертый люк, крышка которого вылетает с первого же удара, глухо ударяясь о бетонную крышу многоэтажки.

Ступенька, прыжок, после которого мне хочется собственными зубами откусить эту чертову ногу. Но боль тут же отходит на второй план, когда сквозь косые струи, падающие с неба, я вижу свою цель.

Нано. Чертов безумный ублюдок.

Взгляд скользит по его лицу совсем мельком, даже не задерживаясь, как обычно, на глазах. Сейчас он не интересует меня вовсе.

Моя мышка.

Моя маленькая, бледная, словно фарфоровая кукла, мышка.

Шагаю ближе.

И парень тут же повисает над пропастью высотою в четырнадцать этажей. Все, что удерживает его, неподвижного, словно тряпичную куклу, – это пальцы фантома, пережавшие тонкое запястье.

Даже не знаю, что сказать, не могу. Ни слова не могу произнести.

Только холодная, давней вражды ненависть постепенно закипает, превращаясь в раскаленную, как расплавленный свинец, ярость.

– Отпусти.

Пустые фиолетовые глаза останавливаются на моем лице, изучают его – физически ощущаю давление этого взгляда.

– Разве он еще нужен тебе?

– Разве это касается тебя?