Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Затрещина.

Оседаю на пол, шокировано прижимая ладонь к все той же многострадальной скуле.

– Знай свое место, мусор.

Самое дно. Алые, с яркими всполохами пламени, угли.

Последняя нить оборвалась…

***

Не помню, сколько просидел в этой чертовой ванной. Помню, как осторожно выковыривал мелкие осколки из ступней и натягивал мерзкие мокрые шмотки на измученное тело.

После, шатаясь, я все-таки смог заставить себя выйти из этой каменной коробки. Как же стыдно.

Темный коридор.

И такая же непривычно темная большая комната.

Первое, что я замечаю – это меловые щеки Рина и его огромные зареванные глаза. Кеске и вовсе забился в угол, пряча лицо под тонким пледом, только пальцы подергивает едва заметная дрожь.

Они все слышали.

***

Неделя прошла.

Ты больше ко мне не прикасался и не разговаривал, но повсюду таскаешь за собой, как шавку. У меня даже мелькнула мысль, что не потерялся бы тот ошейник – и ты бы посадил меня на цепь.

Брр…

Передергивает.

Под ногами гулко шлепает канализационная жижа, а пальцы до побелевших костяшек сжимают фонарь. Эти твари сверху каким-то непостижимым образом и сюда попали, в подземные катакомбы. Их немного, но все же… Встреча с парочкой полных разложенцев даже теоретически не может оказаться приятной.

Ты чуть впереди. На пару шагов. Двигаешься почти бесшумно даже в липкой жиже, закинув на плечо тяжелую сумку с питьевой водой.

Шики…

Я чувствую себя последним идиотом. Все еще надеюсь, что даже у твоей последней отвратительной выходки есть основания… Должны. Не может не быть.

Не расскажешь.

Кажется, мы вернулись к тому, с чего начали: все те же вопросы и тот же замкнутый круг. Бесконечная череда сплетений нитей смятения, тонких насмешек и едва заметной паутины презрения.

«За что?»

Вопрос, который так и не покинул моей головы. Расколотая, как то злополучное зеркало, душа болит. Ее осколки саднят и кровоточат.

Знобит. Кажется, липкая тьма бесконечных запущенных тоннелей, едва разбавленная блеклым светом фонаря, проникает под кожу и царапается там, прогрызая болезненные тонкие канальцы, по которым страх постепенно заполняет все мое тело.

Стараюсь не подавать вида.

С каждым днем все сложнее выдерживать физически ощутимый, тяжелый взгляд алых глаз.

Задумчивый… Оценивающий… Безразличный.

Последний – самый страшный и самый частый.

Мое внимание привлекает лязг. Пронзительный в полнейшей тишине, разбавленной звуками наших шагов и капающего с потолка конденсата.

Останавливаюсь и шарю по стенам желтым пятном света в поисках источника этого звука.

Позеленевшие склизкие кирпичные стены… Залитый пол. Выщербленный, с белым налетом потолок, с круглой выемкой подрагивающей крышки канализационного люка.

Замираю.

Отчетливо слышу стоны сверху и нетерпеливые завывания. Негромкий шершавый скрежет – словно размороженный стейк втирают в мощеную булыжником мостовую.

Вот черт…

И люк поддается, медленно, по сантиметру приподнимается, раскачивается, опускается на место, расплющивая попавшие в просвет пальцы, но поддается.

Ч-ч-черт…

Зубы отбивают чечетку, а пальцы леденеют.

Луч фонаря перемещается вперед, на спину впереди идущего.

Лязг сменяется оглушительным размноженным эхом, скрежетом.

Пятно дневного света тут же образует ровный круг на мутной поверхности воды.

И следом, прямо в эту импровизированную мишень, валится тело.

Громкий всплеск.

Окатывает затхлой жижей.

Еще один звучный шлепок о воду… Еще и еще…

Ноги непроизвольно делают шаг вперед, к тебе.

И тут же застываю, не смея пошевелиться.

Твои глаза… Алая бездна.

Мне больно. Больно. Я снова падаю.

Животный голодный стон прямо над ухом выводит меня из этого транса.

Спохватившись, пригибаюсь, чтобы развернуться и оттолкнуть тушу, жаждущую моей плоти.

Удар – и мой локоть с чавкающим звуком врезается в мягкую посиневшую грудную клетку с промятыми вовнутрь ребрами и разорванной тканью футболки.

Вот черт.

Никакого результата кроме испачканной трупачиной куртки.

Всего трое. И все проявляют исключительный интерес только к моей персоне – еще одного человека, одетого в черное, они просто не замечают.

Пока не замечают. Вот сожрут меня, тогда…

Чего ты ждешь?!

Пока меня растащат на куски?

Выхватываю лезвие из ножен и первым же замахом рассекаю податливую рыхлую плоть в районе шеи. Серые куски мяса ломтями свисают с поврежденного участка, обнажая белые выпирающие позвонки.

Тяжелый фонарь только мешается и слепит меня же.

Перехватываю его поудобнее, и увесистая рукоять легко проминает подгнивший нос вглубь черепа одного из ходячих мертвецов.

Он шатается, замирает, словно пытается осознать, что произошло, но нет. Не выйдет.

Удар по голени, хруст, и падает на колени так стремительно, словно коленные чашечки уже были подпилены и держались только на растянутых нитях сухожилий.

Еще удар, локтем – и уже окончательно мертвое тело неуклюже плюхается лицом вниз, окатывая вонючими брызгами мои джинсы.

Все это время ощущаю на себе внимательный взгляд. Изучающий, словно анализирующий каждое мое движение.

И почему-то именно это сдерживает мой страх, не дает ему выйти из-под контроля и вогнать меня в ступор.

Невольно отвлекаюсь на него – слишком важным мне сейчас кажется выражение твоего лица, изгиб тонких губ, вскинуты ли брови…

Зря.

Острая боль вместе с отвратительным зловонием сковала все мое плечо – вот она, цена минутной заминки.

Холодными могильными плитами наваливается паника.

Неожиданно сильно стальным обручем сдавливает плечи, не могу выбраться из тисков плоти.

Трепыхаюсь, пытаясь разжать действительно «мертвую» хватку.

Не выходит. Шею обжигает сначала болью, а после и струей горячей влаги.

Использую левую ногу как опору, пытаясь лягнуть мертвеца в живот или хотя бы ударить по голени. Не выходит. Потому что обе мои ступни пригвоздили к полу еще две руки. Человек-фонарь с силой вгрызается в мыски кроссовок, крепко обхватив щиколотки руками.

Обездвижен.

К сладковатому удушающему запаху разложения примешивается еще один – металлический, словно солоноватый…

Голова кругом… Среди всеобщего черного выделяется только два алых пятна.

– Шики… – Отчаянный хрип.

Ладонь разжимается, и нож выскальзывает из пальцев, звонко, даже весело, лязгая о затопленную бетонную поверхность.

Охватывает нечеловеческий ужас такой силы, что, кажется, он, как питон, задушит меня своими кольцами раньше, чем мое тело станет пищей для мертвых нарков.

Сознание кристально-чистое, белое, как только что выкрашенный потолок. Всего одна фраза, два слова:

– За что?! Шики??! – В этот крик я вложил все: отчаянную мольбу, накипевшую, словно в старом чайнике известь, обиду и дикую боль, причиной которой все новые раны.

Алое марево совсем рядом.

Единственный источник света – открытый канализационный люк, и поэтому я с трудом различаю его движения. Но звуки…

Хруст – и удерживающие руки опадают на мои плечи, а зубы так и продолжают сжимать край куртки.

Плеск воды, движение твоих ног рядом с моими, и сразу становится светлее – это мой включенный фонарь теперь упирается в потолок желтым пятном. Тяжелый военный ботинок просто пробил дыру в черепе, размозжив кость.

Осторожно, шатаясь, отступаю назад, на полшага.

Бледное лицо в обрамлении черных волос кажется особенно зловещим, мистическим.

Должно быть, именно так описывают демонов…

Сердце бьется, как загнанная в клетку маленькая дикая птичка. Налетает на стальные прутья, мечется.

Шики…

Твое имя, одними губами, без единого звука.

Презрительное «слабак» в ответ.

Больше не оборачиваясь, подбирает брошенную сумку и скрывается в одном из многочисленных ответвлений подземной коммуникации.

А я так и остаюсь стоять на месте. Ноги приросли к полу.

Какое-то движение за спиной…

Оборачиваюсь.

Слишком быстро… Слишком больно.

Часть 17

Мерзкий, раздражающий мальчишка… Мой мышонок. Вина перед которым жрет меня, раздирает на куски и острыми пиками терзает мою душу.

Виновен.

Виновен.

Виновен.

Бьется в висках с каждым шагом.

Сколько жизней я забрал? Мучило ли меня раскаяние? Нет.

Страдаю ли я сейчас? Да.

Страдаю, стоит только взгляду коснуться бледного, сильно осунувшегося лица с потускневшими серыми глазами. И это бесит.

Все бесит.

От стен этой долбаной, осточертевшей мне уже квартиры до бледной тени за спиной, – тени, к которой я не смею прикоснуться.

Кажется, стоит только протянуть руку – и он окончательно рассыплется на множество мерцающих частиц.

Бессилен. Бессилен изменить что-либо.

И это душит, лишает остатков разума.

Злоба накатывает. На себя, на Рина, но больше всего – на НЕГО. Какого черта он позволил мне это? Почему не остановил?!

Идиот. Не ты. Я. Я, который привык снимать с себя всю ответственность за совершенные поступки. Я, который натворил что-то страшное, непоправимое.

Почему? Тысяча бесконечных вопросов. Не найти ответа.

Твой яростный, обреченный выкрик все еще звучит у меня в голове.

Этот резкий, пронзительный звук словно вывел меня из транса собственных мыслей. И он же стал причиной мучительной головной боли.

Поэтому мне нужно стремительно отгородиться презрительно брошенным оскорблением. Забавно, я даже не помню произнесенного мной слова, от которого бледное лицо, искаженное гримасой боли, стало совсем меловым.

Отворачиваюсь. Так чтобы в потемках тоннеля он не успел разглядеть такую же мину на моем лице.

Впервые за много лет на меня давят последствия моих же поступков. Даже не давят – душат, шипованной удавкой перетягивая горло.

Поэтому темная длинная кишка очередного узкого перехода, подземного монстра, кажется мне такой привлекательной. Нырнуть в ответвление и чувствовать, как свет фонаря, петляющий по стенам, изредка упирается в мою спину.

Какой-то посторонний шум привлекает мое внимание: резкий всплеск, хруст и снова только эхо, разносящее по пустым коридорам звук падающих капель воды.

Два метра, три. Замедляю шаг, прислушиваюсь.

Твою мать.

Ну нет. Ты же не идиот. Ты же не мог…

Останавливаюсь совсем.

Тихо.

Ни единого намека на то, что рядом есть еще кто-то.

Решил остаться тут и дождаться следующей партии любителей вкусных маленьких юношей?

Жду еще немного.

Натягиваю на лицо выражение крайнего ехидства и, мысленно выдохнув, возвращаюсь назад.

Язвительные реплики уже готовы сорваться с языка.

Только вот некому стать свидетелем моего остроумия.

В небольшом квадратном отсеке, где я оставил тебя несколько минут назад, никого нет.

Что за?!

Пальцы стискивают нейлоновую ручку закинутой на плечо сумки.

Еще раз глазами обвожу все помещение: только зияющие чернотой дыры ответвлений коммуникаций и круглое пятно света из раскрытого люка.

Прислушиваюсь.

Опять ничего.

Никакого постороннего шума, напоминающего звук шагов. Даже стонов этих тварей, которые, видимо, просто провалились в незапертые люки, не слышно.

В груди неприятно тянет.

Тревога. Едва ощутимый звоночек маленького колокольчика в подсознании.

Беспокойство.

Глаза автоматически находят единственное место, через которое ты мог бы так быстро скрыться.

Идеально круглой формы выемка на потолке, на высоте примерно трех метров и с железной заскорузлой лестницей.

Подхожу ближе, ни на секунду не отводя глаз от источника света.

Недотруп, жаждущий отгрызть от меня что-нибудь, – это явно не предел моих мечтаний.

Пальцы касаются слизкой перекладины, которая всего лишь под весом моей ладони лязгает и распадается на куски.

Голодное эхо тут же радостно растаскивает этот звук по подземелью.

Эта рухлядь бы не выдержала веса человека.

Тогда, блять, где ты?

Сквозь землю провалился? Уплыл, ведомый канализационными водами?!

И тут же эхо радостно доносит до меня звук чьих-то легких шагов.

Ах ты, маленькая сука…

Решил напугать и обойти меня?

Я тебе ноги вырву и местами поменяю, как только поймаю, вредный сученыш!

Но почему мои быстрые шаги не заглушают эту тревожную трель?

Уверен, очередная отвратительная шутка.

Но это мерзкое чувство, как червяк, подтачивает меня изнутри.

Ну ничего, совсем немного, еще пара сотен метров, несколько лестничных пролетов… И ты заткнешься, мерзкое, снедающее меня беспокойство. Сразу, как только я снова услышу недовольные вопли…

***

Дверь открывается с непривычным скрипом. Должно быть, дерево просело.

Плевать.

Сейчас пальцы сожмутся на хрупкой шейке того, кто решился на столь неудачный розыгрыш.

Пол скрипит под моими тяжелыми ботинками. Сумка с негромким скрипом падает с плеча и глухо плюхается на выцветший ковер.

Взгляд натыкается на распахнутые голубые глаза.

Рин сглатывает.

– А… Где Акира?

Что ты сейчас сказал? Мне послышалось?!

Но верно – в этой комнате мальчишки нет. Как и в соседней. И на узкой кухне.

Замираю в дверном проеме.

А в висках гулко звучит кровь, превращаясь вместе все с тем же звоном проклятого «колокольчика» в отвратительную какофонию.

– Шики?

Нет, только не сейчас – исчезни, мелкий, или на одного задушенного мальчика с вырванным из задницы хребтом станет больше.

Пальцы, перепачканные ржавчиной, неосознанно сжимают виски. Запах подвергшегося коррозии металла напоминает мне другой, такой же пропитанный солью аромат.

Отрешенный, пустой взгляд скользит по пятнам на пальцах и на секунду, на одну бесконечную секунду они кажутся мне алыми.

Такими же алыми, как выпачканное кровью лицо юноши. Его крик, фантомный крик, все также стоит у меня в ушах.

– Шики, блять! – Еще один мерзкий писк – и абсолютно идиотские огромные распахнутые глаза оказываются прямо напротив моих. Этот гаденыш лезет мне прямо в лицо. Ненавижу это. Дергает.

Толкаю в грудь, вынуждая отступить. Не сдается и виснет на мне, зацепившись за края распахнутой куртки.

– Куда ты дел Акиру? – В его голосе даже беспокойства нет. Лишь любопытство и что-то еще, едва уловимое… Насмешка?

Как же ты меня бесишь. Бесишь с момента первой встречи, маленькая лицемерная тварь. Жалкая кукла, которая давно двинулась, в жизни которой нет ничего, кроме ненависти, прикрытой показным равнодушием, и раздражающего извечного позитива.

Уцепился за невозможное, как мелкая псина за кусок мяса. Отберут, наградив увесистым пинком! Ты знаешь, отберут, но уже не в силах отказаться от задуманного.

Но… Подождите-ка…

Пальцы, уже было дернувшие мальчишку за плечо, разжимаются и замирают в воздухе.

Застываю в растерянности, не пытаюсь даже скрыть ее – так сильно меня поразило сделанное открытие: не он, а я… Я этот жалкий пес, побитый жизнью.

Это слишком. Слишком для моего подсознания.

Хор голосов, который я так упорно пытался заткнуть последние годы, совсем обезумел. И раз за разом твердит о моей глупости, ничтожности.

Заткнитесь! Умолкните, ничтожные твари!

И снова алые вспышки в темной комнате. Ослепляют. Океан переполняющего меня безумия неспокоен, бушует.

А шею стягивает оттянутый воротник. Не смей на мне виснуть!

Хватаю все еще небольшую детскую ладошку и до хруста сжимаю своими пальцами. Рин тут же начинает биться, дергаться, вопит что-то… Не знаю. Не слышу. В ушах лишь гул обезумевших голосов.

Все те же фразы нараспев…

Тише и тише с каждым разом.

– Пусти, ты мне пальцы переломаешь! – Истошный девчачий вопль.

И едва всколыхнувшаяся ярость застывает снова, покрываясь тонкой корочкой презрительной брезгливости.

Нарочито медленно вздергиваю мальчишку так, что подошвы его педовских ботинок едва касаются пола. Поднимаю, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

Нет, ты – не ровня мне, много ниже, где-то там, в грязи, у моих ног.

– Знай свое место, мусор. – Последнее слово как плевок – именно так на него реагирует мальчишка.

Не скрыть нахлынувшей боли в огромных глазах, которые разом стали влажными.

Удивлен? Чему это?

Я что, обязан с тобой цацкаться?

А обескровленные губы этого недоросля беззвучно повторяют одно и то же слово: «брат».

Брезгливо разжимаю пальцы. Мальчишка неуклюже плюхается на пол. Тут же вытираю ладонь об одежду – медленно, демонстративно, всем своим видом показывая, как мне противно.

А чертов взгляд все также упирается в мое лицо.

Не сдерживаюсь. Не считаю нужным.

– Ты думаешь, что-то изменилось, маленькая дрянь? Ты все тот же бесполезный кусок дерьма, который я вынужден терпеть по прихоти судьбы. Не более.

– Ты прав, черт возьми, ничего не изменилось. Тебя бросили. Снова.

Мышцы сводит судорогой, а желание превратить эту смазливую мордашку в однородное месиво из сломанных костей и изуродованной плоти все сильнее и сильнее.

– А может, мне наскучило? Как думаешь? Что делают с надоевшими вещами? – возвращаю реплику спокойно, с тонкой приторной ухмылкой.

И результат не заставил себя ждать: страхом уже не пахнет – им воняет, а ненависть этого недоростка становится почти материальной, окружает его плотным коконом, и это приносит мне какое-то горькое, злое удовлетворение.

– Ты врешь. – А голос-то дрожит, мой наивный братец.

– Кто ты мне, чтобы отчитываться?

Не находит ответа, отводит глаза.

Шорох ткани привлекает мое внимание.

О, точно. Еще один.

Со взглядом коровы, которая понимает, что ведут ее вовсе не на водопой.

Не смеет даже пошевелиться – так и замер в углу дивана, натянув плед по самые уши.

Трусливая дрянь.

И за что только глупая мышь так привязана к тебе?

За отчаянную дурость, собачью преданность? Или что-то иное?

Стоит только краем сознания коснуться мыслей об этом «ином», как снова накрывает. Вышвырнуть бы всех сбежавшихся дворняг – так после уши завянут от воплей.

Воплей, источник которых мне предстоит еще отыскать и задать такой трепки…

Тут же подсознание услужливо подкидывает картинки последнего «наказания». И потухшие, не стальные, а всего лишь матово-серые глаза.

Передергивает.

Внутри снова разрастается противное, мучающее меня чувство. Чувство, о котором я знал только понаслышке.

И имя ему – вина.

Отгоняю наваждение. Взглядом нахожу всклокоченные пряди каштановых волос.

– Ну, а ты что? Даже не тявкнешь пару раз? Как же твоя клятва защищать дорогого друга?

Молчание в ответ и красные пятна стыда, которые расплываются по смуглой коже лица и шеи.

Ежится под моим взглядом, сжимается. А мне отчего-то хочется услышать его ответ, а после растоптать его еще больше.

– Я… Я… смогу защитить Акиру.

– Да что ты. Уже защитил. Понравилось слушать его крики? Так мне несложно повторить.

Это трусливое существо словно подменили. Тут же вскакивает на ноги и выглядит так, словно вот-вот бросится на меня. Как забавно.

– Так и будешь запугивать меня своим грозным видом?

Краем глаза слежу за светлой макушкой, которая осторожно, боком, перемещается за мою спину.

Какой же ты идиот, мой недалекий братец.

Неужели ты до сих пор думаешь, что сможешь причинить мне вред? Даже с помощью этой неуклюжей скотины?

Ну что же. Я дам тебе минуту потешить себя этой мыслью.

– Долго мне ждать мести обманутого «жениха»? Тебе даже представить не дано, какой умелый ротик у твоей «невесты».

Как это низко: давить на гордость и топтаться по несбывшимся мечтам, но зато так действенно.

– Сдохни, тварь! – Полный ненависти крик и вырванная из розетки тяжелая настольная лампа в руках.

Такой он вполне смог бы проломить мне голову. Смог бы… если бы не был таким клиническим дебилом.

Бросается прямо в лобовую. А маленький пакостник, якобы не замеченный мной, цепляется сзади, повисая на спине и сдавливая горло.

Идиоты.

Легкий придурок и неуклюжее быдло с тяжелой лампой наперевес.

Кормить мне червей уже многие годы, будь вы мне серьезными противниками.

Почти невесомый подросток отлетает к ближайшей стене за считанные мгновения, а тело, взявшее слишком большой разгон, неуклюже, как жаба, впечатывается в стену.

На поворот уходит слишком много времени. Времени, которого мне с лихвой хватает, чтобы парой ударов тяжелых ботинок заставить встретиться взъерошенный затылок с выщербленным полом.

Вот и все. Так просто и так скучно.

Грубая подошва опускается на тяжело вздымающуюся грудь. Надавить чуть сильнее – и ребра затрещат, еще усилие – и ботинок легко промнет грудную клетку.

Но… нет.

– Упивайся своей беспомощностью, ничтожество, – сказано негромко и совсем без эмоций.

Карие глаза наполняются слезами. Но это не те слезы, которые мне бы хотелось осушить. Эти мокрые дорожки соленой влаги не вызывают ничего, кроме липкого омерзения.

Противно.

Убираю ногу, наконец-то позволяя шавке сделать судорожный вздох.

Бормочет что-то – плевать, неинтересно, и так только впустую трачу время, возясь с этой шушерой.

Пальцы неосознанно проводят по пояснице, проверяют наличие ножен.

Уже в прихожей, у дверей, меня настигает голос Рина.

– Надеюсь, он действительно тебя бросил.

***

И снова…

Снова этот проклятый отрезок канализации с сумеречным алым светом в дыре люка.

Все те же нетронутые тела в воде.

Дергает, но не от брезгливости, нет. От твоего крика. Снова звучит в моей голове, стоило только вернуться на это место, едкой щелочью разъедает мою непоколебимость.

Я должен отыскать тебя, во что бы то ни стало.

Должен, не для тебя.

Для себя. Чтобы вконец обезумевший собственник внутри меня перестал вопить.

Чтобы треклятая гордость наконец-то заткнулась о том, что я лишь зря трачу время.

Чтобы все больше разгорающийся костер, потрескивающий на тонких ветках беспокойства и чувства вины, наконец-то утих и потух.

Только вот отпустит ли? Станет мне легче, когда я снова увижу посеревшее, под стать глазам, измотанное лицо?

Столько чертовых вопросов – и ни единой возможности получить вразумительный ответ.

Бездумно брожу по небольшому помещению, наворачивая круги один за другим. Все ответвления я буквально облазил за прошедшие пару часов. И пару ли?

Черт его знает.

Только лишь помню, что раз за разом, пробираясь по очередному заброшенному тоннелю, я неизменно возвращаюсь сюда.

Останавливаюсь.

Мое внимание привлекают уже до одури знакомые, шаркающие по воде звуки. Несколько ног. Весьма разбухших, подгнивающих ног.

Не так уж и близко, но и не далеко. Пара десятков метров. Как скоро они почувствуют запах добычи? Этого я тоже не знаю.

Как и количества полуистлевших бывших любителей наркоты.

Взгляд оценивающе осматривает черные распахнутые рты ответвлений.

В какой из этих норок спряталась моя мышка?

Стоп.

Маршрут всегда один.

«Lovers».

Куда тебе еще деться?

Негромкий звук, чавканье жижи.

Недолго думая, направляюсь в сторону отеля. Возможно, мы встретимся чуть раньше, чем ты ожидаешь, рыбка.

***

Мрачновато.

Почти все лампы дневного освещения перегорели, и лишь несколько едва мерцают, силясь разогнать, разбавить наступающую тьму умирающими лучами.

Под ботинками хрустит стеклянная крошка. Не припомню, была ли она здесь в прошлый раз.

Поворот. Гипсокартонные тонкие стены.

Холл.

Пустой.

Трупы, чьими телами был щедро усеян пол, исчезли.

Движение у барной стойки. Размытое бардовое пятно.

И мой нож высекает искры, блокируя выпад маленьких кинжалов.

– Придумай что-нибудь новое – твои жалкие попытки меня уже не забавляют.

– Заткнись!

Шаг назад, чтобы разорвать дистанцию. Делает новый выпад, ухожу в сторону, пролетает мимо.

Ну как тут удержаться от увесистого пинка в спину?

Падает на колени и шипит.

Вот и все. Очередной раунд окончен, так и не начавшись.

– Долго еще будешь от меня бегать?

Я бегаю? Вот как?

Оборачиваюсь, мельком касаясь взглядом сгорбленной фигурки на полу.

– Ты действительно глуп, если думаешь, что меня хоть как-то волнует твоя месть.

– А что волнует? Акира?

– Это не твое дело.

– Казуи тоже не был моим «делом». Скажи, за что мне наказание такое? Старший брат, убивающий близких мне людей?

Ненавижу, когда в моих ранах ковыряются грязными пальцами. Сдирая только-только образовавшуюся корочку, чтобы под ней обнаружить лишь кровь и гной.

– Не лез бы не в свое дело – оба были бы живы! – Сорвалось, само слетело с языка. И теперь эта фраза разлетается по пустому холлу, подхваченная насмешливым эхом, призраком этих коридоров, призраком с моим голосом, призраком, преследующим меня уже несколько часов.

– Так ты все-таки убил его… – Голос неожиданно низкий для подростка, с едва различимыми хриплыми нотками.

– Нет.

Я ответил не ему – я пытаюсь убедить в этом себя.

– Тогда где он, черт возьми? Как ты вообще мог оставить его? За что? – Этот гребаный вопрос хуже, чем пощечина. В разы хуже. И также заставляет пылать скулы.

Мальчишка пристально наблюдает за мной, вскакивает на ноги и подбегает ближе.

– Что такое, Шики? Наконец-то зацепило? Неужели тебя интересует что-то еще, кроме твоей божественной задницы и одержимости?

Морщусь и быстро пересекаю холл. Бежит за мной следом, пытается зацепиться за плечо. Небрежно смахиваю холодные пальцы.

Я не настроен на бессмысленные разговоры. Разговоры, вследствие которых я вполне могу не сдержаться и переломить чей-то хрупкий, как у котенка, хребет.

Взглядом шарю по темным углам и вскользь касаюсь им перевернутых столов.

Моей пропажи тут нет. Это я понял, еще когда увидел светлую макушку Рина – он наверняка трется тут уже несколько часов, все то время, пока я плутал по тоннелям, и, найди он Акиру, его бы уже и след простыл.

– Где ты оставил его?

Зеркальная гладь моего едва установившегося спокойствия пошла рябью.

Идиотские повторяющиеся вопросы я не люблю так же сильно, как надоедливых подростков.

– Эй! Прекрати меня игнорировать!

Уже замахиваюсь, чтобы заткнуть этот писклявый источник красноречия, как мое внимание привлекает кое-что еще. Шум. Даже не так. Лязг…

Не церемонясь, отпихиваю мелкого в сторону и замираю. Вслушиваюсь.

Так и есть.

Негромкий скрежет доносится из банкетного зала недалеко от котельной.

Звук странно знакомый, близкий.

Уверен, слышал раньше, и не раз, но вот что это…

Не знаю. Еще не знаю.

– Шики…

Морщусь и раздраженно прижимаю палец к губам. Отвечает быстрым кивком. Ну еще бы – припоминаю, так всегда и было раньше, когда-то давно. Стоит только запахнуть жареным, и мой крикливый, вечно недовольный братец бледнеет, затыкается и осторожно, якобы невзначай, отодвигается назад, за мое плечо.

Столько воды утекло, а привычки-то все те же. Смешно.

Звук все ближе – теперь я могу различить еще и тяжелые неторопливые шаги.

Лязг сопровождается негромким перезвоном – такой издают тонкие металлические пластинки, когда сталкиваются друг с другом.

Кажется, я уже знаю, кто решил почтить нас своим присутствием.

Совсем близко, в паре метров.

Арка…

– Да ты жив, красавчик! – Громкий самоуверенный голос того, кого я и ожидал увидеть.

– Не могу сказать о тебе того же, Киривар.

Рин громко сглатывает, а бывший каратель пожимает плечами и расплывается в широкой усмешке. Должно быть, его совершенно не заботит его нынешнее состояние: посиневшая кожа и следы разложения на скулах недвусмысленно намекают на то, что я и братец – единственные живые в этом помещении.

Тяжелая труба, источник того самого лязга, неизменно закинута на плечо, так небрежно, что моя рука незаметно ныряет за спину, чтобы проверить, легко ли мое оружие вынимается из ножен.

– И маленький котенок тоже здесь.

– Чего не скажешь о большой драной кошке. Гунджи тебя кинул? – Достаточно смело, малыш Рин.

Сейчас твои выкрики мне даже на руку – нужно выиграть немного времени, чтобы оценить противника. Чутье подсказывает мне, что эта схватка будет отнюдь не легкой.

– Много болтаешь, мелкий паршивец. Чревато иметь слишком длинный язык, – каратель огрызается скорее лениво, все с той же безумной ухмылкой. Так и стоит, замерев на мраморных ступеньках, прямо под светом одной из уцелевших ламп.

Жуткое зрелище – живой труп.

Не нужно быть гением, чтобы понять, чьих рук это дело.

– И давно тебя законсервировали?

– Сначала ты мне расскажи, Шики-чи, зачем дурачишь дядюшку Битро? Он был весьма расстроен, когда лишился такого замечательного образца.

Лицо замирает каменной маской при одной только мысли о том, что я сам мог оказаться ходячей грудой гниющего мяса.

– А ты? Разве ты не был верным цепным псом Арбитро? Когда ты стал лабораторной крысой? – звонкий мальчишеский выкрик позволяет мне уклониться от ответа, под неподвижной маской скрыть накатившее омерзение.

– Киса так громко шипит… Киса хочет поиграть? – Делает шаг вперед и замирает ступенькой ниже, на секунду. После еще шаг. И еще… Труба небрежно постукивает по полу. Вот сейчас…

Бросок слишком быстрый для разлагающегося тела.

Стремительно ухожу вправо, за шкирку утягивая за собой замешкавшегося мальчишку.

Еще этого мне не хватало – беспокоиться о том, чтобы самонадеянный поганец не мешался мне.

– Проваливай.

– Но…

– Я сам тебя прирежу, если будешь путаться под ногами.

Быстрый взгляд голубых глаз. Пару секунд словно оценивает мое лицо, легко кивает и, оценив расстояние между тяжелым Кириваром и лестницей, начинает боком продвигаться к котельной.

– Уже уходишь? А как же наша игра?

Молча разворачивается и бросается к арке уже со всех ног. Каратель было делает выпад в его сторону, но замирает и медленно, готов поклясться, что со скрипом, поворачивается ко мне.

– Тогда, может, ты поиграешь со мной, Шикичи?

Осторожно переставляя ноги, под скрип стекла…

– Раньше ты был равнодушнее.

– Раньше я был живее.

Наблюдаю за лицом, почти не отрываясь, не могу отвести взгляд от бешеного волчьего оскала с выступающей багровой пеной на его губах.

– Ты отличаешься от безмозглых трупов снаружи. Почему?

– Исследования папочки Битро дают все новые и новые результаты. Экспериментов так много, что даже лабораторных мышек не напасешься.

– И в расход пошли каратели?

– А тебя это так интересует, сладкий?

Задеваю бедром ножку перевернутого столика, но даже не оглядываюсь назад – секундная заминка может обойтись слишком дорого.

– Почему нет? Назовем это жаждой новых знаний.

– А я и не знаний жажду вовсе.

– Плоти? – осторожно уточняю, тщательно следя за тем, чтобы дистанция не сокращалась.

– Да не то что бы плоти… Просто жрать, – задумчиво пожевав воздух, отвечает мне Киривар.

Ну да, разница огромна и принципиальна, особенно если жрать он будет мою оторванную руку или голову.

– И знаешь, ты кажешься мне достаточно вкусным.

– Я горький на вкус.

– Зато свежий.

И не поспоришь с этим жутким утверждением.

– А ты зубы не сломаешь? – фирменным холодным шепотом, приправленным абсолютно сумасшедшей ухмылкой, отвечаю я.

– Посмотрим, котеночек, посмотрим.

Передергивает от такого обращения, но я заставляю себя отбросить эмоции в сторону. Только холодный расчет – ни одной лишней мысли.

Ничего, кроме тяжелой рукояти ножа, которую стискивают пальцы. М-да… Учитывая длину рук и трубы Киривара – короткое лезвие полностью бесполезно.

Мне остается только держать дистанцию – ближний бой закончится слишком быстро.

Вот же, блядство.

Должно быть, досада все же отражается на моем лице – и от этого ухмылка карателя становится только шире.

– Что такое, Шики-чи? Катана была бы весьма кстати, верно?

– Знаешь, где она?

– Одна из регалий нового Короля.