Текст книги "Колибри (СИ)"

Автор книги: Росса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– О, Женечка, для тебя всё что угодно. Тем более время, которое я Рудьке обещал, прошло, а денег я от него так и не увидел. – Жорик весь светился от удовольствия.

– К тебе через часик подъедет мой адвокат. Деньги переведут сразу. Документы на право собственности отдашь ему. Понял?

– Жду, – он отключился, а я снова связался с Севой, обрисовал ситуацию и дал чёткие указания.

– Что шеф, адреналина не хватает? Решил почистить Авгиевы конюшни в отдельно взятом городке? Учти, тронешь Рудика, придётся схлестнуться ещё и с тамошним мэром.

– А кто у нас мэр?

– Владимир Эдуардович Самойлов.

Я потрясённо сел на стул. Вот это поворот. Мой папаша – мэр? Встал и нервно прошёлся по маленькой кухоньке. Ну, уж нет, такого шанса я не упущу. Берегитесь, Владимир Эдуардович. Я выхожу на тропу войны. Дело Чингачгука будет жить вечно. Тем более Севка прав с адреналином в моём организме беда.

Я набрал знакомый номер и дождался ответа.

– Ванилька, мне нужна твоя помощь. Профессиональная. Сможешь в понедельник приехать в Мирск?

– Естественно, для тебя, белочка, что угодно? Орешков захватить?

– Лучше Родьку захвати, его это тоже касается. Заодно с сестрой познакомится.

– Заинтриговал. В понедельник будем. Жди.

Глава 22

Люсьен.

Я пожал Мэтти руку и попытался улыбнуться. Так, придётся тихонечко прозондировать почву, действительно ли он оказался здесь случайно? Что поделать, ну не верю я в совпадения.

– Да, а как твоя фамилия? – Мэтт улыбнулся. Я тебе свою назвал, а ты нет.

– Прости, – да уж, действительно невежливо получилось. – Люсьен Ситнов.

– Иди ты? – Глаза Мэтти полезли из орбит. – Зашибись. Так ты компаньон моего дяди? Он о тебе с таким восторгом отзывается. Господин Ситнов – то, господин Ситнов – сё. Деловая хватка, как у бульдога – это тоже про тебя. Не думал, что ты такой молодой.

Я засмеялся:

– Твой дядя в ближайшее время столкнётся с моим другом и тогда сменит объект обожания. Потому что до Женькиной хватки в бизнесе я не дотягиваю.

Мэтти вдруг о чём-то крепко задумался, я не люблю прерывать раздумья других людей, поэтому отошёл к холодильнику и достал апельсиновый сок, разлил его в два высоких бокала и поставил один пред усиленно о чём-то думающем парнем.

– Ты знаешь, – наконец, заговорил он, – может, я придумываю, но, по-моему, у Алекса и дяди идентичные медальоны. Я ещё, когда эту побрякушку на шее у парня увидел, силился вспомнить, почему она мне знакома. А когда мы о дяде Ники заговорили, то меня осенило. В детстве я часто его брал поиграть и даже первым обнаружил, что он открывается.

Я заинтересованно подался вперед:

– Внутри что-то было?

– Была какая-то бумажка со стихами, но я её нечаянно подпалил. Эх, помню, сёстры на меня и орали, когда узнали. А папа в угол поставил, он тогда ещё жив был, – голос Мэтти был задумчивым.

– Слушай, а ты не помнишь, как была фамилия отчима Николя? – спросил я, не надеясь на успех.

– Помню. Вяземский. А что? – теперь уже в глазах моего собеседника появились искры заинтересованности.

– Слушай, – я сделал большой глоток сока, – а он завещание в пользу пасынков оставил?

– Ну да, своих детей у него не было. Только мой папа и дядя Ники. Это важно?

Я ещё раз пристально присмотрелся к Мэтью. Не знаю почему, но он мне нравился. Было в нём что-то бесхитростное и на удивление милое. Да и, похоже, он мне не врал. Ложь я чувствую на расстоянии. Рискнуть, что ли и всё ему рассказать о поиске сокровищ, ведь часть их принадлежит парню по праву? Или дождаться Алекса и спросить его мнения? А ладно… Рискну…

– Слушай, Мэтти, я должен тебе кое-что рассказать. Это касается медальонов и сокровищ, – по мере моего рассказа глаза Мэтью всё сильнее наполнялись охотничьим азартом. Мне стало казаться, что он сейчас вскочит и побежит искать сокровища немедленно.

– Круть, – выдохнул парень. – Прямо приключенческий роман. Жюль Верн отдыхает. А вы уверены, что всё правильно поняли? А можно на медальоны посмотреть? А…

– Сбавь обороты. Сейчас придёт Ал, и мы у него попросим разрешение на твоё участие в поисках. Он всё-таки хозяин дома. Но думаю, проблем не будет. Только у меня к тебе просьба, как бы сказать… Твои сестры…

– Да не парься, – Мэтти беспечно махнул рукой. – Я им ничего не скажу. Они же из-за денег глотки кому угодно перегрызут. Мне же просто интересно в поисках поучаствовать, а сокровища – это так, приятный бонус.

Я засмеялся и растрепал ему волосы, мальчишка мне определённо нравился. Именно в этот момент в кухню вошёл Алекс. Увидев меня, рядом с Мэтти, моя фея подобралась и полыхнула злобным взглядом из-под накрашенных ресниц. Да – да, вы не ошиблись, именно из-под накрашенных. Выглядел он… В общем слов, чтобы описать это безобразие у меня просто не было. Видимо у Мэтти тоже, потому что он потрясённо застыл, уставившись на вошедшую секс-бомбу.

На Алексе был надет серебристо-серый брючный костюм из полупрозрачной струящейся ткани. Сквозь эту ткань просвечивала нежная кожа. Лицо умело накрашено, любая кокетка позавидовала бы такому мастерству. Подведённые глаза стали большими и выразительными, накрашенные ресницы ещё больше удлинились, на щеках горел румянец, вроде бы свой, и розовые блестящие губы в которые хотелось впиться поцелуем. Первым паузу не выдержал Мэтти, он встал напротив Дюймовочки и скороговоркой проговорил.

– Снимай штаны, хочу убедиться, что ты действительно мальчик, и я не могу за тобой приударить. Пока не увижу, не поверю, – если он наделся выбить Алекса из колеи, то не тут-то было.

– Господи, да, пожалуйста, – Ал одним движением стянул с себя брюки, нижнего белья под ними не было. – Убедился?

Тут уж не выдержал я, шагнул вперёд, натянул на него брюки и зло прошипел:

– Ты что творишь? Тебя какая муха укусила?

– А тебя? – Алекс снова зло посмотрел на меня. – Ты что ему, – он кивнул головой в сторону Мэтти, – весь вечер улыбаешься? Сверкаешь, как ёлка новогодняя.

Я на секунду опешил. Боги, да у феи приступ ревности. Ал тем временем продолжил, всё больше распаляясь:

– Уже по головке его гладишь, а дальше что? Целоваться полезешь?

– Ребята, простите, что перебиваю, но я, пожалуй, вас оставлю. – Мэтт проскользнул мимо Алекса и быстро ретировался наверх, в тайную комнату.

Я рванул мальчишку на себя и прошипел, тряхнув его за плечи:

– Успокойся немедленно. Уж кому ревновать, так это мне. Ты что за виляния бёдрами недавно здесь устроил? И что это на тебе надето, разврат ты ходячий?

– Не уходи от темы, – Алекс гневно топнул ногой. – Трахнул один раз и всё? Больше не нужен? На другого потянуло?

Я разозлился окончательно, да что этот мальчишка себе позволяет? Резко толкнул его к столу и вжался пахом в его ягодицы.

– Похоже, что ты мне не нужен? – хрипло произнёс я, а Ал, застонав, потёрся об меня. – Ну и что мне с тобой прикажешь делать?

– Можешь поцеловать, приласкать, покусать, вылизать и трахнуть. Порядок выбери сам. – Вот ведь бестия.

Я подхватил его на руки и отволок в спальню, уложил на покрывало, и, крепко поцеловав, направился к двери.

– Ты куда? – Ал метнулся вслед за мной, хватая за руку.

– Я? Спать. И тебе тоже не мешало. – Спокойно проговорил я, поцеловал его в лоб и отцепив руки снова пошёл к двери. – И запомни на будущее, я на провокации не ведусь. И ещё… Чтобы больше никакой косметики и Кирилловых эксклюзивных шмоток я не видел. А теперь сладких снов, Дюймовочка! – Я закрыл дверь, и в неё тут же ударилось что-то тяжёлое. Похоже, Ал метнул мне вслед настольную лампу.

*****

На завтрак моя фея спустилась последней: заплаканной, злой и не выспавшейся, но благо в простых джинсах и футболке. Мы с Мэтти сделали вид, что ничего не заметили, продолжая тихо переговариваться друг с другом. Сюзи поставила перед мальчишкой стакан с молоком, но он к нему не прикоснулся.

– Дюймовочка, я вчера тебе не успел сказать, Мэтти поживёт у нас. Он поможет в поисках сокровищ. Ты не против?

Алекс поднял на меня глаза, и я задохнулся, в них плескалась неприкрытая боль.

– Зачем меня спрашивать? Ты же уже всё решил. Делайте что хотите. – Он вскочил из-за стола и понёсся наверх.

– Иди за ним, – тихо сказал мне Митчелл, – по-моему, малыш на грани.

Кивнул головой и поднялся в хозяйскую спальню. Алекс, свернувшись клубочком, лежал посреди кровати и тихо плакал.

Осторожно сел рядом и запустил руку ему в волосы. Нежно перебирая шелковистые прядки, заговорил.

– Маленький мой, я всё понимаю, гормоны и прочее, но так нельзя себя вести.

Он повернулся ко мне и, вглядываясь блестящими от слёз глазами в моё лицо, тихо произнёс.

– Прости. Я люблю тебя.

Глава 23

Олег.

Поговорил с белочкой. Сам понимаю, что звучит это странно, такое чувство, что я запойный алкоголик, словил белочку и вот теперь с ней разговариваю. Тем не менее, поговорив с белочкой, носящей гордое имя Евгений, уже собрался отключать ноут и сообщить Родьке, что в понедельник мы едем в Мирск, но не успел. Пришёл ещё один вызов. Алекс? Странно, он вызывает меня в очень, ну очень редких случаях.

Я ответил на видеовызов и уставился на мальчишку, сидящего посреди огромной кровати. В его позе была какая-то застывшая безнадёжность и просто физически ощущаемое отчаянье. Он не смотрел на меня, ничего не говорил, просто сидел, обхватив коленки. Время текло, он молчал, я тоже. Наконец, Алекс издал судорожный вздох и поднял на меня глаза.

– Я признался ему в любви, а он мне не поверил.

– А он должен был поверить? Ты же и сам в это не веришь, – я старался говорить тихо и вкрадчиво, чтобы не спугнуть.

– Верю… Я знаю, что я чувствую…– его глаза гневно блеснули, а я позволил себе усмехнуться.

– Кто-то всего неделю назад что-то похожее говорил в отношении Женьки. А теперь удивляешься, что Люсьен тебе не верит?

– Но что мне сказать, чтобы он поверил?

– Ничего. Здесь определяют не слова, а поступки. Не говори – действуй. Докажи, что ты говоришь правду, – я откинулся на спинку стула, и пристально посмотрел на сжавшегося в клубок Алекса.

– Я думал, ты поможешь мне, – и снова нотки отчаянья.

– Ты сейчас напоминаешь мне ребёнка, – вздохнул я, – который жаждал получить игрушку, но она – игрушка, оказалась очень строптивой и в руки не давалась. Тебя это злило, но поделать ты ничего не мог. Судьба, посмотрев на это, сжалилась над тобой и послала тебе другую игрушку. Такую же красивую, а самое главное, как ты думал, покладистую. Поэтому для тебя трагедией оказалось узнать, что игрушка имеет свой собственный характер и ни в какую не хочет идти у тебя на поводу. Ты кричал, топал ногами, требовал, но заставить непокорную игрушку играть по своим правилам не смог, расплакался и побежал к взрослым за помощью. Уж они-то точно заставят игрушку поступать так, как надо тебе.

– Он не игрушка – он человек, которого я люблю. – Алекс решительно вскинул голову и сжал губы.

– Ты кого в этом убеждаешь? Себя или меня? Меня не нужно, мне абсолютно безразличны твои чувства к Люсьену. А вот если себя… То мы вернулись на круги своя. Ты не веришь в то, что говоришь, а значит, и Люську убедить не сможешь. Я не люблю давать советы, они как правило, оборачиваются против того, кто их даёт, но тебе скажу. Притормози! Отойди в сторону. Разберись сначала в своих чувствах. Позволь всему идти своим чередом. И повзрослей, наконец! Научись отвечать за то, что делаешь и что говоришь, или хотя бы научись мириться с последствиями своих поступков. В них виноват только ты.

Я понимал, что говорю жестокие вещи и Алекс ждал от меня совсем не этого, но мне не хотелось жалеть его. В жизни не всё бывает гладко. Ему это надо понять. Я смотрел, как он вытирает слёзы и улыбается, глядя на меня.

– Спасибо тебе! Ты прав. Я знаю, что ты прав. Не знаю смогу ли воспользоваться твоим советом на все сто процентов, но очень постараюсь. И он поймёт. Хотя… Не важно. Спасибо.

Алекс отключился, а я ещё долго смотрел на погасший экран. Как легко разбираться в чужих жизнях и как трудно навести порядок в своей.

Мы с Родькой с того момента, как приходил Женька, почти не разговариваем. Между нами словно натянута струна. Она дребезжит от натуги и ждёт момента, чтобы оборваться.

В замочной скважине повернулся ключ. Родька прошёл в комнату и, не посмотрев на меня, плюхнулся в кресло.

– Устал, – прикрыл глаза и откинулся на спинку.

– Женька звонил. В понедельник мы едем к нему в Мирск. – я взял с маленького столика журнал и стал листать, чтобы хоть чем-нибудь занять руки.

– Зачем? – Родька открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.

– Не знаю, – пожал плечами и продолжил перелистывать страницы. – Да это и не важно.

– Знаешь, – голос у Родьки был безжизненно пустой, – мне иногда кажется, что тогда семь лет назад ты должен был выбрать его, а не меня. Вы понимаете друг друга без слов. Я никогда так не умел.

– Не уметь и не хотеть – это разные вещи.

– Может быть, нам разойтись на время? – в груди всё сжалось от пронзительной боли, но я не подал и виду, лишь снова пожал плечами.

– Может…

– Ты так спокойно об этом говоришь, – Родька вцепился в подлокотники кресла с такой силой, что у него побелели пальцы.

– Ты спросил, я ответил. Заметь, я не сказал, что мне без тебя будет лучше. Будет плохо, очень, но если тебе нужно побыть вдали от меня, я потерплю.

– Пойдёшь на жертву? – он рассматривал меня, как будто впервые видел.

– Именно, на жертву, я уже сказал, что мне без тебя будет плохо, но и смотреть на то, как ты мучаешь себя у меня тоже нет сил. Ты принял решение, изменить ничего нельзя. Оказался не таким благородным, как о себе думал? Не смог принять абсолютно чужого для тебя ребёнка? Ну и что с того? Люди не совершенны. Если бы было по-другому, мы бы были богами, – я захлопнул журнал. – Меня не напрягает твоё решение, но вот то, из-за чего ты его принял, заставляет нервничать.

– Прости? – он недоумённо посмотрел на меня.

– Мы вместе семь лет, а ты всё ещё во мне не уверен. Это обидно. Неужели за всё это время я так и не смог заслужить доверия с твоей стороны? – я хотел сказать это спокойно, но в голосе невольно проскользнула горечь.

– Неправда, – возмутился Родька, – я всегда верил тебе, но…

– Но… Всегда появляется но. Я говорю тебе, что люблю тебя. «Да любишь», – отвечаешь ты, – « но»… А его нет этого, но. Я просто люблю. Беда в том, что ты как то за семь лет не удосужился понять, что мне давно не четырнадцать, и я привык отвечать за свои слова, действия и поступки. Если я говорю, что люблю тебя, не надо искать в моих словах двойное дно. Посмотри на меня…– я встал с дивана и навис над Родькой, он заворожено смотрел мне в глаза. – Мне двадцать один год. Если ты заметил, то за последние семь лет я несколько прибавил в ширине плеч и в росте, правда, внешность… Но с ней уже ничего не поделать. Глаза останутся синими, ресницы кукольными, губы коралловыми, а волосы вьющимися, и от дебильных ямочек на щеках мне тоже не избавиться, – позволил себе улыбнуться, – но ты ведь во весь этот внешний антураж когда-то и влюбился.

Родька протянул руку и стащил с моих волос резинку, когда я перестал комплексовать по поводу своей внешности, то отрастил их. Теперь они у меня почти по пояс и мне нравится забирать их в высокий хвост. Освободившись от сдерживаемого фактора, волосы рассыпались по плечам, и Родька сразу запустил в них руку.

– Ты прав, – он осторожно коснулся губами уголка моих, – я боюсь. Боюсь того, что в моём сердце нет места ни для кого, кроме тебя. Ты моё дыхание, моя жизнь. И мне страшно, а вдруг ты поймёшь, что я не стою твоей любви и уйдёшь? Это как наваждение…

Я фыркнул и сел к нему на колени:

– Тогда бояться стоит мне, вдруг твоё наваждение когда-нибудь рассеется?

Родька притянул меня к себе и впился в мои губы требовательным поцелуем. Это было на грани жестокости, он сминал, терзал мои губы и я позволял ему. Но вдруг, в какой-то момент, всё изменилось, и на смену животной грубости пришла нежная и воздушная ласка. Он прошёлся языком по моей нижней губе и слегка пососал её, раздвинул мои губы языком и принялся исследовать мой рот, как будто делал это впервые. Поцелуй страстно-нежный, пьянящий, обещающий райское наслаждение. И я знал, что так и будет. Что я утону в наслаждении, которое он мне подарит. Что я буду стонать и прогибаться под его ласками и просить о большем. Просить о любви, которую только он один и может мне дать.

Глава 24

Леон.

Мне было тоскливо и грустно, тишина, установившаяся в доме, чертовски напрягала. Нет, сначала я даже был рад, что остаюсь в выходные один. После того, как бельчонок свалил в Мирск, я собственноручно отправил нашу домработницу Екатерину к родственникам. Она, правда, сопротивлялась, как могла.

– И что это у вас за блажь такая, Леонид Захарович, одному в пустом доме сидеть? Иль любовника завели? Глядите, я Женечке всё расскажу, – она, хитро прищурившись, смотрела на меня.

– Екатерина, ты часом не сдурела? Какие любовники? Мне ещё только тридцать лет, я жить хочу. Сама знаешь, что со мной будет, если я даже подумаю о таком, – я закатил глаза, а Катя рассмеялась.

– Знаю, осколки от сервиза после вашего последнего подумаю я собирала. Вам повезло, что у Женечки в этот день было мирное настроение и он его разбил над вашей головой, а не об голову. Ладно, поехала я, не скучайте тут. – Екатерина подхватила сумку и проследовала к ожидающему её такси. – Кстати, – оглянулась она, уже взявшись за ручку дверцы, – еда в холодильнике. Я вам на все выходные приготовила, вы же, наверное, писать будете?

Я подтвердил, что непременно буду и вот уже два часа сижу над грёбаной диссертацией и не могу написать ни строчки. Оказывается, я привык работать, когда кто-то постоянно мешает. Мне не хватает Женьки, тихо сопящего на диване в обнимку с очередным детективом. И Екатерины, которая всегда не вовремя протирает пыль. Грустно, скучно и пусто. Позвонить, что ли, своему ненаглядному? Узнать, как там дела. Я уже взялся за телефон, но набрать знакомый номер не успел. В дверь позвонили.

Обрадовавшись, поскакал открывать. Сейчас приму гостя, и весь вечер буду строить из себя великомученика, мол, мне писать надо, а тут ходят всякие, отвлекают…

Желание строить из себя что-либо пропало сразу же, как только я увидел, кто стоит на пороге.

– Мама? Что случилось? – узрев, в каком она состоянии, я не на шутку перепугался. Моя всё время веселая, энергичная и жизнерадостная мама стояла передо мной зарёванная и с чемоданом в руке.

– Сын, вы пустите меня к себе пожить? – тихим, измученным голосом спросила она.

– Господи, – я подхватил чемодан и проводил её в гостиную, усадив на диван, – да без проблем. Живи. А как же папа?

– А о нём теперь и без меня есть, кому позаботиться, – мама гордо выпрямилась, – у него теперь своя жизнь, у меня своя.

– Ничего не понимаю, – я растерянно смотрел на неё, – вы что, поругались?

– Можно и так сказать, – она снова начала тихо плакать, а я побежал за валерьянкой, правда, не знаю, кому больше нужно успокоительное – ей или мне.

Мои родители прожили друг с другом душа в душу почти сорок пять лет. Нет, они, конечно, ругались, не без этого, но так, чтобы мама из дома ушла, никогда. Накапав в стакан валерьянку, я отдал его маме и присел рядом с ней.

– Объясни толком, что случилось.

– Твой отец мне изменил. Подлец.

– Чтоооо? – я вскочил.– Быть того не может. Он не мог.

– Смог, как видишь, – мама вернула мне стакан, – а я-то, дура, действительно думала, что он обо мне заботится.

– Так, а теперь по порядку. Где, с кем, когда? – я посмотрел на пузырёк с валерьянкой, который всё ещё держал в руках и глотнул прямо из него.

– В нашем собственном доме, с новой горничной, сегодня, – мама четко ответила на поставленные мной вопросы.

– Мамуль, а может, ты что-то не так поняла? – с надеждой спросил я.

– Леончик, когда ты застаёшь мужа в его кабинете целующимся с полуголой девицей, что тут можно не так понять? Нет, может, я каких-то новых веяний в медицине не знаю, и теперь искусственное дыхание рот в рот принято делать сидя на коленях? Господи, как же мне хреново, – мама свернулась клубочком на диване, а я, поверите ли, не знал, чем ей помочь. Даже что сказать не знал .

– А откуда у вас взялась горничная? Ты же всё всегда сама делала, – я нежно гладил мамину руку.

– Твой отец настоял. Ах, Алисочка, отдохни хоть немного от домашней суеты. В конце концов, мы можем позволить себе хоть три горничных. Я думала, что он обо мне заботится, а ему нужно было любовницу в дом привести, так, чтобы ни у кого подозрений не было. И в первую очередь у меня. Ты знаешь, – она вдруг резко села, – нас, наверное, прокляли.

– О, господи, – я закатил глаза. – Вот уж не думал, что ты у меня во всю эту чушь веришь.

– А как не верить, если на нас последнее время одни несчастья сыплются. Сначала пупсик мой уехал и теперь ни с кем общаться не хочет, а я скучаю.

– Этому твоему пупсику ремня хорошего надо всыпать, – мама грозно посмотрела на меня:

– Ремень – это не педагогично. Детей надо воспитывать лаской.

– Угу, тогда из них вырастают настоящие разбойники. А Алекс оторва ещё та. Пупсик, блин. Разбаловали по самое не балуйся.

– Правда? – мама перестала плакать и хитро посмотрела на меня. – А не напомнишь мне, кто именно его разбаловал?

Я вздохнул, что тут сказать, большую часть времени он проводил у нас с Женькой. А Женька, который чувствовал перед Алексом вину, не мог ему ни в чём отказать. Почти ни в чём, поправил я себя.

– Ладно, – я поднял руки, – сдаюсь, тут мы виноваты, но я думаю, скоро всё утрясётся и Ал приедет домой.

– Пупсик уехал, – опять запричитала мама, – Тимур ногу сломал, – ого, об этом я ещё не слышал. – Серёженька в лагере на солнце обгорел, Машенька потеряла кошелёк с кредитками, а мне муж изменил. Точно! Нас прокляли. Это всё Катька – мегера. Ну, я ей устрою… – мама вскочила, засверкав глазами.

– Какая Катька? – уже совсем ничего не понимая, спросил я.

– Эльдрссон. Она у меня не так давно была и всё повторяла, что она мне завидует. И Женечка меня больше чем её любит. Сглазила. Пойду ей последние волосёнки вырву.

Я потрясённо смотрел на мать и не знал, смеяться мне или плакать. Нашла виноватого! Честное слово, цирк уехал, а клоуны остались.

– Мама, давай причёской Екатерины Андреевны ты займёшься завтра, а сейчас я вколю тебе успокоительное и уложу спать. Утро, как говорится, вечера мудренее.

С грехом пополам всё-таки уложил маму спать, введя ей лошадиную дозу снотворного, и схватился за телефон. Нет, звонить я стал не отцу. С ним я пока разговаривать не буду, а то сорвусь и гадостей наговорю. Мне нужен Женька.

– Привет! – раздался на том конце любимый голос. – А девочку нам отдают. Здорово!

– Это очень здорово! – я невольно улыбнулся, ну хоть здесь приятная новость. Женька же, несмотря на мою наигранную бодрость, сразу насторожился.

– Лёнечка, у нас что-то случилось? – вкрадчиво спросил он. – Что-то мне твой голос совсем не нравится.

– Мама от папы ушла. Застукала того с любовницей, – в трубке повисла пауза.

– Старый кобель, – через минуту взорвался Женька. – Я еду в Москву! Через два часа буду. С мамы глаз не спускай, а блудного папашу я беру на себя. Он у меня забудет, как его зовут.

– Смотри не убей, он мне дорог, всё-таки отец.

– Убить не убью, а покусаю точно. Готовь прививки от бешенства. Всё! Еду!

Глава 25

Я уже говорила, что ваши отзывы благотворно влияют на мою музу, подстёгивая её к работе))) И это действительно так, вот вам следующая глава. Закономерность выявилась, чем больше отзывов, тем быстрее я пишу)) Спасибо вам огромное. Надеюсь, что то, что я пишу, вам нравится.

Евгений.

Я был жутко зол. Хотя, о чём я говорю, я был в бешенстве. Такое ощущение, что мир, к постоянству которого так привык, вдруг дал трещину и начал рушиться. Захар Петрович изменяет Алисе Михайловне! Это просто в голове не укладывается. Где-то на подсознательном уровне вырабатывалось стойкое ощущение, что что-то тут не так. Может быть, конечно, и сработала поговорка: седина в бороду, бес в ребро. Я не знаю. Правда, бороды у папы отродясь не было, зато рёбра в наличии. Все двенадцать штук. В какое из них ударил бес, мне и предстояло выяснить. Я гнал по шоссе с невероятной скоростью, мечтая превратить свою машину в самолёт. Эта моя мечта не устроила гаишников, которые тормознули мою машину на самых подступах к Москве. Подошедший ко мне сотрудник правопорядка просто светился от счастья. Как же, такую крутую тачку остановил.

– Капитан Орлов, – представился он и демонстративно поправил автомат, висящий на пузе, – ваши документы, пожалуйста.

Я тяжело вздохнул, но документы отдал.

– Нарушаем? – почти нежно спросил меня господин Орлов. – Спешу напомнить вам, что это шоссе, а не взлётная полоса. Куда спешим?

– На убийство, и поверьте, я очень опаздываю, – мрачно сказал я.

– Убийство? – гаишник весь как-то подобрался. – Вы что, хотите его предотвратить?

– Нет, я хочу выступить в роли киллера, а вы мне определённо мешаете, – буркнул я.

– Вынужден вас задержать, до выяснения обстоятельств, – Орлов схватился за автомат. – Выйдите из машины, я должен её осмотреть на предмет оружия.

– У меня только одно оружие, гнев. И не волнуйтесь, убивать я буду не физически, а морально. Зато, долго и болезненно, – я сжал руки на руле, – если будет доказан факт измены.

– Жена, что ли, изменила? – вдруг проникся сочувствием ко мне гаишник. – Все они бабы, стервы, моя вот тоже такая. Знаешь, что, ты поезжай, только поосторожнее там. А то не ровен час действительно убьёшь, а из-за всяких шалав в тюрьму садиться не стоит.

Я поблагодарил полицейского и тронулся дальше. Эта непредвиденная остановка позволила мне немного остыть. Так что к дому Захара Петровича я приехал уже более-менее спокойным.

Сам хозяин дома обнаружился в кабинете в растрёпанных чувствах и сильно подшофе.

– Женька, – он почему-то утвердительно мотнул головой, – так и знал, что ты явишься. Остальные меня боятся. А ты смелый.

– Нет, – я смотрел, как он наливает полный стакан виски, – просто я единственный, кто не убьёт тебя с порога. Могу даже выслушать повесть о том, как ты докатился до такой жизни.

– Как колобок, – хихикнул олигарх. – Если я скажу, что не виноват…

– Ну да, она сама пришла, – перебил я его.

– В том-то и дело, что сама, – Захар Петрович тяжело вздохнул. – Я тут самый пострадавший. Алиска меня теперь не простит ни в жизнь.

– Это почему вы так уверены? – я уже смотрел на отца с плохо скрываемым сочувствием, кто его знает, вдруг действительно не виноват.

– Она поднос с кофе на стол поставила. Конец нашим отношениям… – убито произнёс папа и сделал большой глоток из бокала.

– Причём тут поднос? – я присмотрелся к Захару Петровичу повнимательнее, ища признаки белой горячки. Может, уже бригаду санитаров пора вызывать?

– Как же, – папа неопределённо махнул рукой, – если бы она мне его на голову одела, то был бы шанс помириться, а если спокойно поставила, то всё… Шансов нет.

Логика в его изречении, как ни странно, была. Правда, понятная немногим. Я улыбнулся, вот значит в кого Леон. Всё дело в том, что чем сильней он злится, тем более спокойным становится. А уж когда его лицо начинает напоминать маску а’ля безразличие, то дней пять полного игнора мне обеспечены. По всей видимости, Алиса Михайловна такая же.

– Шансы есть всегда! – изрёк я прописную истину. – Ты скажи, на кой хер ты с горничной лизался? Да ещё дома? Если в штанах зудело, мог бы номер в гостинице снять. И ещё… Ты зачем эту фрю в доме поселил? Совсем обленился? Секс, не отходя от станка?

– Так откуда я мог знать, что оно так обернётся? – папа устало закрыл глаза. – В агентстве сказали, что Ксюша хорошая девочка, работящая, правда, молоденькая. Я согласился. Пришла девчушка лет восемнадцати, миленькая такая. Правда, юбчонка по самое не балуйся. Но кто вас, молодёжь разберёт, у вас же эта…. – Захар Петрович усиленно подбирал слово, – мода! Ты и сам…

– Вот уж юбки по это самое, никогда не носил, – возмутился я и покраснел. Вру ведь, было дело. Почему-то вспомнилось, чем мы с Лёнькой занимались, когда он с меня эту юбку снял. Румянец стал больше, а в паху потяжелело. Стоп! Сейчас не до эротических фантазий. Хотя, давно мы что-то не играли в ролевые игры. На Лёньке очень эффектно будет халатик медсестры смотреться. Отогнав от себя видение: Лёньку в белом халатике и таких же белых чулочках, я снова попытался сосредоточиться на разговоре.

– Ксюша, она вроде бы такая хорошая была, только вот всё около меня крутилась. Раздражала ужасно.

– Ага! Именно поэтому ты и решил поработать пылесосом и оставить ей засосов. От раздражения?

– Чёрт! Да не целовал я её. Это она меня целовала. Я даже сообразить ничего не успел. Запёрлась на колени и присосалась, как пиявка. Потом Алиса с кофе пришла. А я кофе не просил. Его вообще на ночь вредно пить. – Захар Петрович жахнул целый стакан виски одним махом, у меня даже челюсть отвисла. Я так не могу. Я вообще виски терпеть не могу – самогон самогоном, по мне, так лучше коньяк. А ещё лучше молоко, полезнее и голова потом не болит.

– И что теперь делать? – папа с надеждой посмотрел на меня.

– Где эта твоя Ксюша – юбочка из плюша? Зови, буду проводить разъяснительную работу и брать признательные показания.

– А я её того, фьють, – Захар Петрович махнул рукой в сторону двери.

– Что фьють? В птичку, что ли превратил? Надеюсь в утку, зажарить можно будет или в курицу.

– Какие утки, я её того, выгнал.

– Дебилизм – это неизлечимо, – констатировал я. – Нахера было выгонять, пока не узнал, почему она так поступила?

Папа попытался сосредоточиться на вопросе, но получилось у него плохо.

– Женька, верни Алису в лоно семьи, у тебя получится, – это были последние слова и престарелый горе-ловелас отключился.

– И за что мне такие мучения? – спросил я сам себя, перетаскивая бессознательную тушку своего тестя на диван и накрывая пледом. – Ладно, поищем документы на нашу горничную.

Документы нашлись быстро, в верхнем ящике стола. Я позвонил Севке:

– Я тебе сейчас по факсу документики на одну особу перешлю. Найди мне её. Из-под земли достань, но чтобы завтра с утра она была у меня дома. Сделаешь?

– А то, – ухмыльнулся Севка, – знаете, шеф, я рад, что не женат. С вами у меня никакой личной жизни. Трахаюсь с работой. Хорошо, хоть с вами не приходится.

– Сева, – нежно пропел я, – ты сам понял, что сказал?

– Простите, шеф, зарапортовался. Завтра получите вашу мадам, в праздничной упаковке и с бантиком на попе.

– Сева…

– Молчу, молчу. Шеф, а отпуск дадите?

– Дам, в январе. Поедешь на крайний север, там очень длинная ночь, – хохотнул я.

– Вот так и знал. Злые вы, – печально протянул Севка.

– Кто бы сомневался, – услышал я на заднем плане приглушённый голос Сёмочки.