Текст книги "Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)"
Автор книги: Reo-sha
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
– Я рад! – объятия длятся всего секунду, а светлый ураган уже радостно смотрит в окно и широко улыбается.
Ваня точно слишком сильно устает за этот день, потому как у него даже нет желания обматерить наглого альфу и влепить тому оплеуху. Вместо этого он смотрит на яркие огни за окном и отрешенно думает, что Джонс порой слишком похож на них.
Комментарий к Глава 8. Не ребенок
https://vk.com/wall-141841134_119
========== Глава 9. Непогода ==========
– Нда, ну и погодка, – Гилберт сидит на любимом подоконнике в курилке уже полностью одетый и ждет, пока соберется Доминик.
На улице и впрямь совсем паршиво – с неба сыпется крупными хлопьями снег вперемешку с дождем, а сильнейший ветер и вовсе превращает эту картину в настоящую бурю.
– Вы хоть до дома доберетесь? – с волнением спрашивает Мэтт, выдыхая привычный дым из легких.
– Ну, не здесь же ночевать? – усмехается Байльшмидт и снова смотрит в окно. – Хотя может не такая уж плохая перспектива…
Рядом хмыкает Джеймс и качает головой. Он все еще старательно игнорирует Мэтта каждый раз, стоит им оказаться в одной компании, но вот с Гилбертом совсем не прочь поговорить.
– Оставайся, – усмехается он, так же затягиваясь. – Составишь мне компанию этой одинокой ночью…
Это вполне могло бы сойти за подкат, вот только Гилберт прекрасно знает, что Джеймс откровенно стебется. За четыре месяца совместной работы он уже успевает неплохо изучить этого парня, как впрочем, и Джеймс его. На лестнице раздаются шаги и виден темный силуэт Доминика, который старательно заматывает покрепче шарф вокруг шеи.
– Прости, малыш Джей, ты не в моем вкусе, – томно и горько вздыхает Байльшмидт. – Так что я с чистой совестью пойду домой, а тебя оставлю на растерзание Мэтта, – усмехается он.
– О да, Мэтт его растерзает очень жестоко, – подключается Доминик. – Напоит чаем и попытается завернуть в пледик, чтобы не замерз.
Картинка представляется весьма комичная, но вот слова имеют странный эффект: Мэтт чуть краснеет и отводит взгляд в сторону, что в темноте совсем не заметно, а Джеймс ощутимо клацает зубами – он вообще предпочитает воспринимать Уильямса как пустое место.
– Как будто я это позволю, – фыркает Джеймс, который воспринимает шутку в серьез. – Удачной дороги, – бросает он, и торопится наверх, где его ждет завал работы.
Мэтт со вздохом смотрит ему вслед и тоже прощается с ребятами до следующего рабочего дня. Он и сам не до конца понимает, что расстраивает его так сильно, но предпочитает не задумываться. В конце концов, работы много и у него.
К полуночи дела постепенно заканчиваются, и Мэтт с ужасом смотрит на улицу, где погода не то что не улучшается, а становится в разы хуже. Он сам на машине, поэтому волноваться в общем-то не о чем, а вот Джеймс обычно добирается общественным транспортом, до которого пилить отсюда не меньше десяти минут. По такой погоде все двадцать – снег из-за сильного ветра летит почти параллельно земле.
– Можешь собираться! – ворчливо кидает Джеймс, показываясь из своего кабинета.
Он потягивается и разминает затекшие мышцы, прежде чем отнести кружку с допитым кофе к раковине. Мэтт только кивает и идет за своим рюкзаком и вещами.
– Ты доберешься сам? – уже на выходе, не удержавшись, спрашивает он. Джеймс снова пытается убить его взглядом, но лишь мотает головой и смотрит в дверь – лишь бы не на Уильямса.
– Возьму такси, – сухо отвечает он и хлопает по карманам, пока Мэтт закрывает двери студии.
Он не видит, как волнение проскальзывает по лицу Джеймса, не видит, как тот судорожно обыскивает всю куртку, зато слышит смачный мат.
– Погоди-ка секунду, – Уильямс касается дверной ручки, цепляясь и за ладонь Мэтта. – Я кое-что забыл.
Мэтт удивленно смотрит, но дверь отпирает и впускает парня внутрь.
Джеймса нет добрых минут пять, так что Уильямс уже начинает волноваться – с быстрыми шагами Джея, дойти до кабинета занимает не больше половины минуты. Однако вскоре он показывается в поле зрения, вот только вид у него куда более пугающий, чем обычно.
– Что-то случилось? – интересуется Мэтт.
– Не твое дело, – огрызается Джеймс и торопится вниз.
Уильямс провожает его удивленным взглядом, но закрывает окончательно дверь, вскидывает на плечи рюкзак, и неторопливо идет по лестнице к выходу.
Все становится ясно, когда Мэтт, едва ли попрощавшись с местным охранником, выходит на улицу и видит знакомый силуэт впереди. Такси, вроде как не ловят у края дороги с поднятой вверх рукой. А раз Джеймс стоит именно так – денег на такси у него точно нет, как и машин на дороге – в такую погоду рисковых людей мало, особенно в час ночи.
Мэтт оскальзывается на мокром обледеневшем асфальте, но все же упрямо идет к Уильямсу. Он прекрасно знает, что его сейчас тысячу раз проклянут и пошлют куда подальше, но оставлять парня на улице в такой холод он не намерен. Даже если в свою машину придется затаскивать силком.
– Джеймс! – Мэтт перекрикивает завывания ветра и настойчиво тянет омегу за руку.
– Да что ж тебе надо-то… – у Джеймса даже сил материться нет – от холода зуб на зуб не попадает.
– Я могу подбросить тебя до дома, – Мэтт говорит это твердо, уже рассчитывая на отказ.
– Без твоей помощи обойдусь, – ожидаемо рявкает Джеймс, настойчиво утыкаясь в дорогу. Он ждет, что Мэтт привычно отступится и уйдет. Вот только совершенно не ожидает, что его резко развернут лицом к себе и заставят смотреть в глаза.
– И долго ты будешь ждать? – вспыхивает Мэтт. – Да ни один водитель в такую погоду не затормозит, не говоря уже о том, что тебя попросту не заметят за этой метелью, – настойчиво говорит он, не давая отстраниться от себя. – Я прекрасно знаю, что ты недолюбливаешь меня, но, черт возьми, я предлагаю просто подбросить тебя до дома.
Джеймс смотрит удивленно на такого Уильямса. Вот это уже что-то новенькое. Он-то думал, что до Мэтта никак не дойдет его отношение к нему, а тот, оказывается, все прекрасно знает. И тон голоса… Джеймс с грустью смотрит на пустую дорогу и нехотя кивает.
– Ладно, – соглашается он, и Мэтт разжимает ладонь, позволяя Джеймсу отстраниться. – Показывай, где твоя машина.
В салоне автомобиля не жарко, но хотя бы нет этого пронизывающего насквозь ветра. Мэтт уже торопливо включает обогрев и выруливает с парковки на дорогу. Видно впереди отвратительно даже с включенными фарами, отчего ехать приходится совсем небыстро.
– Значит твой дом на другом конце города, – Мэтт уже ввел адрес в навигатор и теперь сверяется с маршрутом.
– Угу… – Джеймс напряженно смотрит за окно и проклинает себя за то, что оставил дома кошелек именно сегодня.
Ветер, кажется, становится все сильнее.
– А я вот совсем рядом живу. Не представляю, каково это таскаться по часу до работы, – продолжает говорить Мэтт. Он не требует ответа, но у Джеймса уже, кажется, входит в привычку огрызаться.
– Представь себе, точно так же, только чуть дольше, – фыркает он и снова напряженно утыкается в окно. Из-за снега вперед видно максимум метров на десять и это очень сильно беспокоит Уильямса. Он, в конце концов, не самоубийца. – Ты сказал, что живешь совсем рядом? – Джеймс и сам не верит, что задает этот вопрос именно этому человеку.
– Да, минут семь по этой улице… – Мэтт на секунду задумывается, – Хотя сейчас все двадцать, – виновато улыбается он.
– Я могу переночевать у тебя? – Джеймс даже не разворачивается к Мэтту, настолько не по себе ему от собственного предложения. – Не пойми неправильно, но погода дрянь, а я еще жить хочу, – звучит все это как оправдание.
Мэтт, кажется, так же не верит в происходящее, но кивает:
– Не вопрос, – легко соглашается он. – У меня пустует комната папы, так что будет, где спать.
Что ж, Джеймс думает, что это, определенно лучше, чем попасть в аварию где-нибудь по дороге.
***
Дом Мэтта, вопреки ожиданиям, представляет собой небольшой двухэтажный коттедж на тихой улочке. Джеймс припоминает, что отец Уильямса известный актер, а потому он отчего-то всегда был уверен, что у Мэтью должен быть, по меньшей мере, особняк с золотым бассейном и кучей слуг. Однако подобным и не пахнет.
Мэтт торопливо паркует машину в гараже и пропускает Джеймса в дом, после чего с трудом закрывает дверь и спешит избавиться от мокрых вещей. Казалось бы на улице они простояли не больше пяти минут в сумме, но вся куртка мокрая, а руки сводит от холода.
Пока Мэтт ставит на кухне чайник и греет ужин, Джеймс беззастенчиво осматривает помещение. Небольшая гостиная обставлена скромно, без лишних изысков, на многочисленных полочках красуются рамки с детскими фотографиями улыбчивого альфы и изредка мелькает его отец. Второго родителя не видно ни на одной из них, что отмечает про себя Джеймс, зная, однако, что это, скорее всего, не пригодится. Вообще здесь чертовски мило и чисто, так что по помещению и не скажешь, что в нем живет одинокий альфа. У самого Джеймса со Стивом в доме обычно стоит завидный срач.
– Джеймс, идем кушать, – глухо раздается голос Мэтта спустя некоторое время.
Джеймс отрывает взгляд от полки с дисками и неторопливо следует на кухню. Здесь тоже уютно. На небольшом круглом столике стоит ваза с цветком и розеточка с конфетами на аккуратной салфеточке. Тут же лежат и две тарелки с ужином, хоть и незатейливым, но пахнувшим весьма недурно. Джеймс радуется даже тому, что это просто еда и она не «правильная и полезная», какую любит делать его брат. Обычная еда на масле, со специями и без избытка овощей.
– Спасибо, – желание огрызаться почти пропадает, хотя бы потому, что Джеймс чертовски устал, он голоден и сам навязался в дом к Мэтту. Минимальные понятия вежливости у него все же имеются.
– Прости, не сильно густо, – извиняется Мэтт и ловит на себе строгий взгляд.
– Забей на это и просто ешь, – Джеймс разве что взгляд к потолку не поднимает, но принимается за ужин.
Картошка с мясом оказываются весьма вкусными, а главное – горячими. После ледяной улицы это именно то, что надо, а стоящая рядом кружка с какао и вовсе кажется манной небесной. Во всяком случае после ужина, прошедшем в молчании Джеймс определенно чувствует себя намного лучше и даже не настроен больше столь пессиместично по отношению к пребыванию в этом доме.
Мэтт тоже старается не навязываться. Он и сам порядком вымотался за день, а потому лишь доедает в тишине и с удивлением смотрит, как Джеймс забирает пустые тарелки и идет к раковине.
– Твой взгляд меня бесит, – слишком уж беззлобно фыркает Уильямс, включая воду и вооружаясь губкой. – Должен же я хоть как-то отблагодарить за то, что ты мне помог.
– Но ты же в гостях… – охает Мэтт, пытаясь подойти и перехватить инициативу.
– А ты на ногах с семи утра, – огрызает Джеймс. – Так что заткнись и прими помощь, пока предлагают.
Мэтт честно пытается еще хоть как-то отобрать свое законное место у раковины, но после очередного наезда лишь оставляет это на Джеймса, а сам идет готовить кровать. Его отец в командировке да и в подобной ситуации поступил бы так же, а потому Мэттью не сильно терзается угрызениями совести, когда перестилает постельное белье на чистое и находит в шкафу вещи более-менее по размеру. Его папа – омега тоже не маленький, а потому и Джеймсу эти вещи должны подойти.
Джеймс сидит у окна к моменту, когда Уильямс спускается вниз. Мэтт задерживает взгляд на спокойном сейчас лице и ловит себя на мысли, что Джеймс, несмотря на абсолютную свою нетипичность, весьма красивый внешне. Это скрыто обычно за неряшливостью и ехидной ухмылкой, скрыто растрепанными волосами и отвратительным характером, но Мэтт видит куда глубже, чувствует подвох во всем этом напускном. Он невольно втягивает носом запах и почти не чувствует привычной горечи и синтетического привкуса лекарств. Чувствует лишь едва уловимый хвойный аромат, и так и замирает на месте.
– Харе принюхиваться, у меня нет с собой таблеток, – вся эта идиллия падает со вновь настороженным взглядом и заметным напряжением.
– А зачем вообще их пить? – Мэтт аккуратно опускает на стул рядом домашние вещи и полотенце. – Твой собственный запах куда приятнее.
Мэттью не успевает сообразить, что вообще сейчас сорвалось с языка, как не успевает и засунуть эти слова куда подальше. Это слишком личное. О таком не говорят вслух, а Мэттью… Мэтью просто невольно снова ведет носом, запоминая эту хвою, прежде чем в его направлении летит поставленный удар.
– Если это был подкат, то он весьма дерьмовый, – рычит Джеймс, но тут же осекается. Его кулак с легкостью и без усилий остановил Мэттью, этот бесхребетный, слабый, трусливый Мэттью, который только что прервал внезапный удар.
– Это не было подкатом, – спокойно мотает головой Мэтт из стороны в сторону. – Просто констатация факта, – говорит он и ловит вторую руку, когда Джеймс замахивается и ей.
Это и правда не было подкатом, Мэтт в этом уверен. Однако даже он не может понять, что дернуло его сказать подобное Джеймсу. Тот, к слову, в недоумении замирает, чувствуя сильные ладони на своих руках. Сильные. Это никак не вяжется с образом мягкого Уильямса, однако сомневаться не приходится – он запросто остановил оба удара Джеймса, даже глазом не моргнув. Это заставляет абсолютно потеряться. Это заставляет вглядеться в спокойное, но растерянное лицо Мэтта.
– Прости, – Джеймс одергивает свои ладони и не сводит настороженного взгляда с альфы. – Дурная привычка, – усмехается и идет на попятную он. – У тебя же есть ванная? – как ни в чем не бывало продолжается обыденный разговор.
– Да, на втором этаже, справа по коридору, – на автомате чеканит Уильямс, вообще толком не понимая, что именно сейчас произошло.
– Отлично, – кивает Джеймс. – Вздумаешь подглядывать – размажу по стенке, – это должно звучать вроде как угрожающе, но Мэтт видит растерянный взгляд и ухмылку у Уильямса на губах, которая ложится туда при общении с Гилбертом например.
Джеймс поднимается наверх, не в силах до конца осознать, что произошло. Мэтт не хилый – вот все что бьется в его голове. Феликс был прав, он абсолютно не знает этого альфу.
Комментарий к Глава 9. Непогода
https://vk.com/wall-141841134_123
========== Глава 10. Любовь? ==========
– Земля вызывает Мэтта, как слышно? – звонкий голос Альфреда не заметить крайне сложно, и все же Уильямсу это удается сейчас слишком легко.
– А? – только и поднимает взгляд на друга он, но вместо его лица видит огромный букет с цветами. Цветы тем временем продолжают говорить голосом Альфреда.
– Ты либо не выспался, либо очень не выспался, – тараторит он, плюхаясь рядом. – Я уже пятый раз зову тебя, а ты все не откликаешься.
Это и правда нонсенс – Джонса даже будучи глухо-немым сложно не заметить хотя бы с третьего раза. Мэтту же, обычно внимательного ко всему, хватает и мимолетного взгляда или звука, чтобы понять, что к нему приближается друг детства. Однако сегодня у Мэтта неудачный день. Или он и правда вымотался после почти бессонной ночи.
– Очень не выспался, – соглашается он. – А зачем цветы?
Альфред хмыкает слишком довольно и мечтательно, прежде чем начать свой рассказ. Он в подробностях говорит о своем интервью, о главном редакторе, который просто на коленях валялся и просил его повторить все заново и рассказать обязательно что-нибудь еще, и, конечно, о Ванечке, который просто растаял перед ним в тот день. Мэттью вслушивается и тщательно фильтрует слова друга, получая более-менее правдоподобную картинку.
– Значит, Ваня похвалил тебя, – эта мысль проскальзывает в словах слишком часто, а значит точно является правдой.
– О чем и речь! – воодушевленно смеется Альфред. – Это значит, что он, наконец-то, признал меня, и теперь я на полных правах его парня могу подарить ему букет самых дорогих цветов.
– Ал, ты слишком торопишься… – пытается предупредить его Мэтт, но куда там, разве же Джонс умеет слушать кого-либо кроме себя и своего сердца.
А потому он уже бежит в кабинет к Ване, которого, к слову, пока еще нет в студии, а несколькими секундами позже возвращается довольный как черт и направляется готовиться к съемкам. Мэтт в который раз мысленно желает терпения Брагинскому, и все же сам искренне радуется, что у них сдвинулось хотя бы с мертвой точки.
Смотреть на слишком радостного Альфреда сейчас просто невозможно, а потому Мэтт отводит взгляд в сторону. Тут тоже все по старому: за столом сидит знакомая троица с Родерихом во главе, и все картинно пьют чай под не самые приличные шутки Гилберта. Прямо-таки семейная идиллия, вот только насколько знает Мэтт, Эдельштайн так и не обращает на все жирные намеки внимания. Так, во всяком случае, рассказывал недавно Гилберт, а Мэтт привык другу верить.
– Мэтт, ты типа сам не свой, – рядом осторожно присаживается Феликс, и трепет парнишку по голове почти по-отечески.
– Да нет, все в порядке, – качает головой Мэттью и привычно мягко улыбается. – Не выспался, – хватается за подкинутую Альфредом соломинку он.
Это даже почти правда. Мэтт уже добрую неделю спит просто отвратительно и постоянно ловит себя на мыслях об одном очень специфичном омеге. Эти мысли становятся почти навязчивыми, и на этот раз Мэтт не может оправдаться простым интересом.
Уильямс вздыхает и прикрывает глаза, откинувшись на спинку дивана. С того момента, как Джеймс Уильямс ночевал у него, прошла уже неделя, и за это время Мэтт старается даже на глаза ему не попадаться, не то, чтобы попытаться заговорить или остаться рядом. А все дело в том, что он, кажется, бесповоротно запал. С головой влюбился в этого неприступного омегу, в его холодность и суровость, даже в его язвительность. И это все было не просто паршивым. Это было абсолютно ужасным. Во всяком случае сам факт того, что из всех омег Мэттью умудрился втюхаться именно в Джеймса Уильямса, который его если не ненавидел, то как минимум терпеть не мог, порядком пугал.
– Чувак, ты типа врать не умеешь, – косится с ухмылкой Феликс.
Мэтт только вздыхает. Он не хочет лгать Лукашевичу, но и говорить правду пока не спешит. В конце концов, время точно покажет, действительно ли это любовь, а не простое увлечение. Хотя пока что Мэтт, вспоминая образ Джеймса, едва ли может сдержать глупую улыбку. При том он сам не до конца понимает, что именно так сильно зацепило в этом омеге, хотя в сторону других Уильямс даже и не смотрел. Взять того же Феликса или Феличиано, они были хорошими друзьями, но никогда не вызывали романтического интереса. Как и любые другие омеги.
– Я потом расскажу, – обещает Мэтт под внимательным взглядом. – Пока еще я сам не разобрался, – виновато улыбается он и поднимается с места, потягиваясь и зевая. – Пойдем, съемки скоро начнутся, – зовет он, и Феликс согласно кивает.
Работа протекает спокойно и без лишней нервотрепки. В какой-то момент Мэттью видит, как в студию заходит Иван и направляется к своему кабинету. Он мысленно желает Альфреду удачи, хотя и предполагает, что та ему вряд ли поможет. Так и выходит. Во всяком случае, пока Джонс что-то активно вещает на сцене, Брагинский выносит лишнюю растительность из своего кабинета и украшает ими мусорку. Проще говоря – выбрасывает. После чего с чистой совестью возвращается обратно работать уже без ненужных отвлекающих предметов.
***
– Может быть, ему не нравятся пионы? – с видом юного исследователя флоры говорит Альфред, перебирая отвергнутый букет прямо в мусорке. – Или, например, бордовый цвет, – выносит следующее предположение он.
Мэтт честно сдерживается, чтобы не высказать истиной причины. Альфред все равно не услышит ее и придумает свое оправдание. Хотя на данный момент он даже расстроенным не выглядит – его искренняя вера в любовь Вани, кажется, настолько же непоколебимая, насколько упрям сам Джонс.
– Может быть, стоит повременить с букетами? – осторожно спрашивает Мэтт. – Ваня взрослый, серьезный человек, возможно, ему понравится что-то менее броское и вычурное…
– Точно! – Альфред так и подскакивает на месте, хлопая в ладоши. – Ты просто гений, Мэтти! – он крепко сжимает друга в объятиях, так что у того кости хрустят, и несется к гардеробу. – В следующий раз испеку ему кексиков! – на ходу кричит он.
Мэтт так и столбенеет на месте, но в итоге лишь машет рукой. Альфреда не переубедишь ничем, а его странные идеи и вовсе мог бы понять только второй такой Джонс. Ну или же Хенрик. Все же Ал всецело пошел характером в своего отца. Мэтт думает об этом, когда неторопливо на автомате идет к выходу из студии в курилку. Как бы то ни было, единственное, чего он действительно сейчас хочет, это хорошенько затянуться и избавиться от всех своих мыслей.
Мэтт понимает, насколько плохой была идея, стоит ему только коснуться ступеньки и услышать знакомый голос. Сердце екает в груди, пропускает, кажется, удар, а в голове зарождается мысль удрать прочь отсюда, пока его еще не заметили. Пока еще не поздно.
– О, Мэтти, иди к нам, – машет рукой Гилберт, разбивая все надежды на скорый и незаметный побег.
– А я думал, вы уже ушли, – неловко улыбается Мэтт, едва ли не спотыкается о ступеньку, но все же без лишних падений спускается к ребятам.
Как назло, единственное свободное место рядом с Джеймсом. Как назло, именно он рассказывает сейчас что-то интересное, смысл чего Мэтт абсолютно не улавливает за хриплым голосом. Он даже не сразу осознает, что так и не зажег сигарету, пока Гилберт не хохочет и не подставляет ему под нос зажигалку, а Доминик ободряюще хлопает по спине и вещает о переработках.
– Ты бы спал хоть иногда, – говорит с ухмылкой Джеймс.
Мэтт от неожиданности давится дымом и закашливается, так что на глазах выступают слезы.
– Чего?.. – сипит сквозь кашель он. – Ты это мне?
Его удивление слишком велико, чтобы вспоминать сейчас о тактичности, вежливости и прочих приятных жизненных аспектах. Мэттью вообще на секунду кажется, что он, наверное, задремал на диване в студии и увидел странный сон, потому что не мог Джеймс Уильямс в реальности заговорить с ним без действительной необходимости.
– Конечно тебе, – хмыкает тот, как назло выдыхая дым прямо в лицо и растягивая губы в кривом изломе. – А ты видишь тут еще одну настолько же сонную муху?
– Вот уж точно, ты и на площадке сегодня совсем растерянным был, – подхватывает Гилберт и постепенно переключается на прерванный разговор, но Мэттью уже не слушает его.
Джеймс заговорил с ним, как и со всеми – это то, что его беспокоит и радует одновременно. Это то, от чего сердце в груди замерло на миг и теперь бьется как сумасшедшее. Мэтт постепенно включается в диалог, постепенно осваивается и думает лишь о том, что ему срочно нужно с кем-то посоветоваться, как быть. Взгляд сам собой падает на увлеченного Байльшмидта. Что ж, Гилберт на роль советчика самая лучшая кандидатура.
***
– А они типа все равно пытались переодеться во что-то свое. Не, чувак, ну ты представляешь, променять типа брендовые вещи на свое старое шмотье! Полный атас.
Так возмущенно вещает Феликс, болтая в воздухе ногами и обводя заваленный бумагами кабинет взглядом. Он появляется тут достаточно часто, например, когда уходит домой Феличиано, или по утрам, когда никого из друзей еще нет в студии. А здесь спокойно, уютно и есть внимательный слушатель, так что Лукашевича все более чем устраивает в жизни.
Слушателем оказывается местный бухгалтер Кику Хонда. Мужчина крайне милый и вежливый, из тех самых людей, по которым никогда точно нельзя определить их возраст. Кику на вид не больше лет двадцати, однако стоит послушать его философские изречения о жизни и многие без труда дали бы ему все сорок. На деле же Хонда – ровесник Феликса, им обоим по двадцать девять лет и оба они совершенно не тянут на этот возраст, пока дело не доходит до жизненного опыта.
– Не все брендовые вещи удобны, – качает головой Кику. Он даже не отрывается от своего компьютера с расчетами, что, однако, совершенно не мешает ему внимательно слушать. – Мне кажется, душевный комфорт куда важнее внешней красоты.
Многим Кику кажется человеком излишне серьезным и скучным. Тот же Альфред с трудом выдерживает его неторопливые речи, однако сам не прочь излить Хонде свою душу, если под рукой не оказывается Мэтта. Феликс же любит слушать Кику. И дело здесь вовсе не в вежливости – Хонда слишком сильно, можно сказать кардинально отличается от него по взглядам, а от того общение зачастую перетекает в неторопливые дискуссии, которые просто обожает Феликс. По нему не скажешь, но этот омега действительно любит порассуждать, а заодно и почерпнуть что-нибудь новое. Противоположности же для него становятся просто кладезем информации, а потому он тянется к ним куда сильнее, нежели к тем, кто схож с ним характером. Это не означает, что Феликс совсем не общается с ними, тот же самый Феличиано тому подтверждение, однако…
С Кику Феликс познакомился уже очень давно и с тех самых пор не раз уже оставался надолго в этом кабинете. Поначалу он правда несколько стеснялся этого молчаливого беты, но Хонда был из тех людей, которым рано или поздно начинаешь полностью доверять, зная, что любые слова не уйдут дальше этого человека. Так вышло и с Кику. Феликс сам не заметил, как отвлеченные разговоры об интересах перешли на личную жизнь, а потом и на абсолютно разные темы, какие только могли прийти Лукашевичу в голову. Кику мог поддержать любой разговор, при этом умудрялся ловко увиливать от расспросов о себе и переводить темы в более желательное для себя русло. Он так же любил собирать новую информацию, причем абсолютно разного характера. Кику много что слышал, много что вылавливал из случайных разговоров, а потому мог без проблем рассказать что-то о каждом в их студии. Он так же догадывался и о многих отношениях, хотя никогда не злоупотреблял этим знанием.
– Не-не-не, чувак, погоди, – Феликс мотает головой, чуть удобнее устраиваясь на столе. Вообще-то рядом есть куда более удобный стул, но омега отчего-то всегда занимает собой именно этот почетный край столешницы. – Я не говорю о всяких модных, дико навороченных шмотках, которые порой смотрятся тотально нелепо и крайне неудобны. Я говорю о брендовых вещах. Они, типа, сделаны из дорогих качественных тканей, в меру украшены, гладко и по размеру сшиты, – перечисляет Лукашевич под внимательным взглядом. – Так что дело не в комфорте. Это типа самая удобная одежда, которую часто делают по личным меркам, и отказываться от нее глупо.
Кику кусает кончик ручки и задумывается. Во всяком случае, выглядит он задумчиво, но на деле лишь смотрит на этого омегу. Он давно уже перестал задаваться вопросом, почему тот приходит именно к нему после рабочего дня, а не спешит отдыхать домой. Кику и правда этого не понимает, но без Феликса рядом становится как-то пусто и слишком тихо. Не то чтобы Хонда не любил тишины, вовсе нет, и все же есть что-то неправильное в тишине без Феликса.
– Хм, – он тянет это спустя долгих несколько секунд, когда взгляд успевает проскользить по угловатой, тонкой фигуре и плавному изгибу спины. – Возможно, в таком случае поступок действительно глупый, – соглашается он и встречается взглядом с зелеными глазами, которые смотрят на него в упор. Феликс улыбается чему-то своему, он часто так делает, витая в облаках, а Кику все пытается угнаться за ним, понять взбалмошный ход его мыслей. – Однако своя одежда может так же хранить воспоминания о чем-либо, – снова предполагает он.
Феликс хмыкает и спрыгивает на пол, обходя кругом стол и зависая рядом с Кику. Тот смотрит несколько удивленно, как тонкие холенные руки проводят по лацкану пиджака, и чувствует запах духов и приглушенный запах омеги. От Лукашевича пахнет приятно, Кику давно это отметил во время множественных разговоров. Он не был альфой, чтобы как-то реагировать на этот запах, но без проблем мог понять, что аромат ему нравится. И теперь этот самый аромат витает совсем рядом, оседает на пиджаке, а Феликс вдруг наклоняется ниже.
– Интересная мысль, чувак, – тянет он, окончательно нарушая личное пространство.
Кику и понять не успевает, как тонкая ладонь зарывается к нему в волосы и тянет к себе. На губах горит поцелуй, трепетный, испуганный, нежный, потому как, несмотря на напор ладони, Феликс действительно боится.
– Теперь ты типа будешь думать обо мне, когда наденешь этот пиджак снова, – кидает он шепотом и скрывается за дверью, прежде чем яркое смущение вспыхнувшее на щеках, выдаст его с головой.
Кику сидит в ступоре и молча касается губ на которых еще горит поцелуй. От темно-синего пиджака тянет духами и этим слабым омежьим запахом. Запахом Феликса. Хонда вдыхает поглубже и нервно сглатывает собственное смущение. Что ж, такое он точно вряд ли забудет.
Комментарий к Глава 10. Любовь?
https://vk.com/wall-141841134_128
========== Глава 11. Советчики ==========
– А вот, собственно, и мой дом.
Ваня, чуть пьяный после посиделок в баре, добродушно открывает дверь в святая святых, свою родную обитель. Дверь распахивается слишком сильно и громко шмякается об стену, от чего Брагинский матерится, но уже секундой позже громко хохочет.
– Бдум-с, – копирует он забавный звук со слишком серьезным видом, и смех раздается уже за порогом, где стоит не менее пьяный Драган.
Он заходит внутрь вслед за Ваней, а многострадальная дверь с грохотом закрывается за ним, так что звякает небольшой колокольчик на стене.
Вообще эта встреча изначально носила абсолютно деловой характер. Брагинский в назначенный день должен был встретиться с Калишем, чтобы внести последние коррективы в будущую статью и утвердить ее для печати. Все пошло не так еще в тот момент, когда на подъезде к зданию редакции у Брагинского вдруг зазвонил телефон. Жизнерадостный Штефан объявил, что встреча переносится в ближайший бар, и общаться Иван будет ни с кем иным, как с Драганом, взявшимся за статью, так как он – Калиш, – немедленно должен улетать по делам. Брагинский тогда в очередной раз проклял статью, журнал, его главного редактора и, заодно Альфреда, которого вообще проклинать стало привычкой. В конце концов, статья же была про него? Значит, Джонс и был корнем всех проблем. Однако к назначенному бару Ваня все же поехал.
Драган уже ждал его на месте за кружкой пива, что само по себе было весьма странным для деловой встречи. Ваня, помятуя о том, что Милошевич весьма напомнил ему небезызвестного Джонса, поспешил натянуть на себя самый серьезный вид и возжелал разделаться со всем побыстрее.
– Ну и рожа у вас, товарищ Брагинский, – первым делом совсем не по деловому хмыкнул Драган. – От такого выражения есть только одно средство… Бармен!
И бармен подошел и принес опешившему Ване кружку пива. А потом еще одну, пока Брагинский внимательно вчитывался в статью и не мог найти в ней ни одного изъяна. И еще одну, когда, подписав утверждение статьи, Ваня уже вовсю беззастенчиво болтал с этим абсолютно нетактичным, но интересным альфой. Драган оказался человеком весьма занимательным, и слово за слово разговор пошел сам. Брагинскй и сам не заметил, как легко пролетело несколько часов, и только темнота за окном оповестила, что надо бы возвращаться домой.
