Текст книги "Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)"

Автор книги: Reo-sha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Что ж, тогда я рад, – улыбается Мэтт и достает с полки очередную папку, спешно пролистывая ее в поисках необходимой бумаги.

Удивительно, но он, наконец, привыкает к манере общения Джеймса. Его грубость и замкнутость больше не выбивают Мэтта из колеи, и даже абсолютный игнор в курилке со стороны Джеймса больше не вызывает недоумения. Вместо этого в душе появляется смутный интерес к этому парню. Мэтт все чаще ловит себя на мысли, что присматривается к Уильямсу, когда тот оказывается в зоне видимости, вслушивается в его разговоры в курилке и запоминает истории Гилберта об этом парне. Это не романтический интерес, боже упаси, Мэтт очень хорошо чувствует отношение к себе и о подобном даже не задумывается. Но с точки зрения личности Джеймс интересует его все сильнее.

Мэтт всегда увлекался людьми, их взаимодействием с обществом и личностной составляющей. Он мог бы стать неплохим психологом, если бы не отцовская карьера, но даже на работе эти способности Уильямсу весьма помогают, отчего он и может грамотно распределять все обязанности и учитывать в работе особенности каждого. С Джеймсом пока все идет не так гладко. Мэтт привык сам общаться, чтобы невзначай узнавать ближе людей и их предпочтения, но Джеймс словно изначально отгораживается от него высоченной каменной стеной. Мэтт поначалу предполагает, что всему виной природа – омеги часто недолюбливают альф и держатся от них на расстоянии, но даже с Альфредом Джеймс ведет себя куда более открыто, хотя по нему и видно, что Джонс тому абсолютно не нравится.

И все же Мэтт продолжает копать глубже. Он пытается вытянуть Джеймса на разговор хотя бы в те редкие минуты, когда дела заносят к нему в кабинет, и цепляется за все фразы, кинутые с явной неохотой, но Джеймс и тут легко пресекает все попытки сблизиться. Мэтта все сильнее гложет любопытство, в чем же причина такого отношения, но спрашивать напрямую не в его правилах, в конце концов, мало ли какие тараканы сидят у человека в голове.

– Долго ты еще будешь мельтешить перед глазами? – недовольный хриплый голос долетает до Мэтта сквозь толщу мыслей. – Отвлекает, – фыркает Уильямс.

Он и правда нервно стучит пальцами по мышке чуть громче, чем обычно, а брошенный исподлобья взгляд явно предназначается для убийства. Но Мэтт только мягко улыбается. Он привык улыбкой и мягкостью сглаживать все углы в общении, вот только с Джеймсом это работает откровенно говоря фигово, если не с точностью до наоборот.

– Скоро уйду, Феликсу срочно понадобились старые эскизы костюмов, а они… – Мэтт не успевает закончить.

– Мне похуй, что тебе здесь надо, – обрывает его на полуслове Джеймс. – Просто не будь таким тормозом и выметайся скорее.

Мэтт молчит и сверлит Уильямса нечитаемым взглядом. Слабая улыбка так и не сползает с его лица, вот только Джеймсу с секунду кажется, что он наконец-то довел этого парня до точки кипения, что сейчас случится долгожданный взрыв и слетит вся эта дружелюбная маска. Но Мэтт молчит и пронизывает взглядом точно насквозь, а после возвращается к делам.

– Скоро уйду, – повторяет спокойно – слишком спокойно! – он, словно не в его адрес сейчас прозвучала явная грубость.

Джеймс едва ли сдерживается, чтобы не треснуть кулаком по столу. Не при этом чертовом Уильямсе показывать свое бешенство и эмоции, не при нем срываться и открывать себя. Джеймс и сам не до конца еще понимает, что выбешивает его в этом парне настолько сильно, но сам факт его присутствия рядом, витающий в воздухе тонкий мягкий запах просто выводят из себя.

А Мэтт тем временем заканчивает и собирает в стопочку все бумаги. Он все так же улыбается и чуть ли не светится своей добротой и спокойствием, и лишь когда выходит за дверь, позволяет себе вздохнуть чуть глубже, чтобы привести мысли в порядок. Что ж, это уже что-то новенькое. Мэтт догадывался, что Джеймс его недолюбливает, да и сложно было не догадаться, когда в его сторону постоянно летят едкие комментарии и недовольство, но что все настолько запущено в его голову не приходило. Это перевешивает чашу интереса окончательно, а потому Мэтт идет по коридорам чуть быстрее, относит в гримерку бумаги для Феликса, а затем торопится на площадку.

Гилберт, на счастье, все еще здесь и именно в этот момент смачно материт всю конструкцию рельс для камеры, а заодно стойку и саму аппаратуру. Удивительно, но факт – мат помогает технике заработать быстрее, качественнее и надежнее. Или же он придает особых сил и мастерства Байльшмидту, кто ж знает. В любом случае, Мэтт старается не отвлекать и просто садится на край сцены, дожидаясь, когда освободится Гилберт.

– Вот же дерьмо, – Байльшмидт отрывается спустя минут пятнадцать и, наконец, поднимает взгляд вверх. – Опа, Мэтти, давно ты тут? – спрашивает он и хлопает по карманам рабочего комбинезона. – Вот что, ты просто обязан составить мне компанию в курилке, иначе я за себя не ручаюсь и к чертям раздолбаю эту хрень.

Мэттью смеется и соглашается, спрыгивая со сцены и следуя за Гилбертом.

В курилке темно, хоть глаз выколи. Свет по всем этажам уже выключен в связи с поздним часом, и лишь редкие помещения все еще функционируют, будучи задействованы. Рабочий день официально закончен уже больше трех часов назад, вот только никто не отменяет сверхурочную работу. Впрочем, таковая здесь бывает крайне редко, а потому никто не жалуется.

– Скорее бы уже расправиться со всем, и домой, – мечтательно тянет Гилберт и выдыхает в воздух дым.

Они сидят с Мэттом на подоконнике при свете фонарика с телефона. Атмосферу можно назвать почти романтичной, но о романтике никто даже не помышляет. За окном завывает осенний октябрьский ветер и накрапывает мелкий дождь, а от стекла заметно веет прохладой. Но в помещении пока тепло. Мэтт еще даже не успевает перейти на любимые свитера, а потому пока носится по студии в привычных футболках и толстовках. Дресс-код, конечно, имеется и здесь, вот только на сотрудниках он присутствует исключительно при проверках свыше. Во все остальное время Оливер не просто позволяет, а настоятельно упрашивает ходить своих ребят в чем им удобно.

– Да уж, мне такое еще пару часов не светит, – усмехается Уильямс и откидывается на стену.

Ему, как ответственному, предстоит закрывать все помещение, а значит уйдет он только после того, как со всем закончат Гилберт и Джеймс. И если Байльшмидту, скорее всего, осталось совсем немного, то, судя по нервозности Уильямса, у того с работой полнейшая запара. К слову о Джеймсе, Мэтт вспоминает, что вообще хотел узнать.

– Гил, можно кое о чем спросить? – интересуется он и втягивает воздух через фильтр.

Огонек на сигарете на секунду загорается ярче, бумага с табаком тлеют чуть сильнее, а потом снова гаснут.

– Спрашивай, конечно, – Байльшмидта почти не видно в полумраке, только светлый силуэт различается в темноте, но Мэтт готов поклясться, что тот усмехается.

– Что из себя представляет Джеймс? – задает свой вопрос Уильямс.

В курилке виснет тишина, в которой слышна еще одна оборвавшаяся затяжка. Гилберту требуется секунда, чтобы осознать смысл вопроса, и еще столько же, чтобы понять, кто вообще это спросил. А потом он давится дымом и закашливается от неожиданности, потому что вот это уж совершенно нежданный интерес.

– Вот уж не думал, что доживу до момента, когда малыша Мэтти заинтересуют омеги, – он говорит это хрипло, сквозь слезы, выступившие на глаза от сильного кашля. – Неужто, наконец, вспомнил, что ты альфа? – он беззлобно подкалывает, а у Мэтта даже обидеться не выходит, в конце концов, примерно такой реакции он и ожидал.

– А разве я про это забывал? – совершенно спокойно интересуется он. – Но дело вовсе не в этом… – он заминается, пытаясь правильно передать смысл своего вопроса, и в итоге выкладывает как есть. – Джеймс… Мне интересно понять, что это за человек, хотя признаю, есть и еще один момент, – Мэтт тушит сигарету и спрыгивает на пол. – Я хочу знать, за что он меня так сильно ненавидит.

Мэтт смотрит спокойно, без какой-либо грусти или сожалений. Это всегда поражает Гилберта в Уильямсе. Отрешенность и интерес, с которым Мэтт воспринимает реальность, порой кажутся Байльшмидту просто ненормальными хотя бы потому, что тот воспринимает спокойно абсолютно все. Гилберт так и не смог понять за столько лет общения, что же на самом деле скрывается за душой у Мэтта, но даже он, будучи зацикленным на себе, догадывается, что там спрятано что-то очень и очень неприятное.

– Ненавидит?.. – Гилберт, признаться, впервые слышит об этом. – Честно говоря, Джеймс ни разу не упоминал такого при нас с Домиником, – он спрыгивает на пол следом, тушит сигарету и подбирает телефон с подоконника. – Но он достаточно тяжелый человек, так что не могу сказать, что сильно удивлен.

Байльшмидт манит Мэтта за собой и выходит из курилки. Уильямс не отстает и идет следом.

– Что ж, я не такой спец в людях, как ты, но могу с уверенностью сказать, что Джеймса порядком напрягают альфы, – Гилберт продолжает говорить сразу, как только заходит в студию и снова устраивается рядом с конструкцией рельс. Что касается Уильямса, за прошедшее время он успел узнать его достаточно хорошо, хотя Джеймс и не привык распространяться на счет своей жизни. Но даже он травит интересные байки, включается в шутки и вступает в дебаты, и по отдельным фразам вполне можно составить какое-то представление о нем. – Хотя это не та боязнь и стеснение, которое испытывал например Феликс поначалу. Он скорее воспринимает себя равным альфам и видит в них соперников, во всяком случае, так это смотрится со стороны.

Мэтт чуть морщится. Все это деление на «слабый» и «сильный» пол его очень сильно раздражает. И пусть древность, когда омег существенно притесняли, давно миновала, отголоски ее присутствуют и теперь. Сам Мэтт не видит особой разницы ни в ком и считает равными абсолютно всех, вот только далеко не все в обществе имеют такое мнение, а от того зачастую омегам и приходится доказывать свою значимость.

– Честно говоря, чем больше я с ним общаюсь, тем сильнее убеждаюсь в том, что Джею куда больше пошло бы быть альфой, – Гилберт чешет затылок и с головой закапывается в механизм, отчего голос его звучит куда более глухо. – Вот уже действительно тот случай, когда внешность совсем не обманчива.

Байльшмидт замолкает ненадолго и сосредоточенно подкручивает болты, а Мэтт думает. Что ж, неприязнь к альфам вполне обоснована, как и стремление быть с ними наравне. И все же это не объясняет подобной ненависти к Мэтту, хотя бы потому, что он никогда не ставит себя выше других и ко всем относится одинаково хорошо. Значит дело не в этом.

Голова Гилберта снова показывается из-за аппаратуры, а на губах стелется улыбка – видимо дело сдвинулось с мертвой точки.

– Кстати, я тут вспомнил еще кое-что, – говорит он, и Мэтт снова обращается в слух. – Джеймс терпеть не может любые проявления слабости, а так как в людях он разбирается еще хуже, чем я, то за слабость вполне может принимать мягкость и уступки. Быть может дело в этом?

Мэтт замирает от услышанного. Вот это уже куда больше походит на правду, и он расплывается в довольной улыбке и даже на месте подскакивает.

– Господи, Гил, спасибо! – искренне благодарит он. – Если оно и правда так, то неудивительно, почему его аж колотит от моего появления.

– Какой же ты иногда странный, – хмыкает Байльшмидт. – Радоваться от того, что тебя кто-то ненавидит… В любом случае, это лишь мое предположение, так что не могу ручаться за его правильность, – предупреждает он.

– Брось, этого более чем достаточно, – отмахивается Мэтт, у которого наконец-то все встает на свои места.

Гилберт только качает головой, но молчит. Он и правда давно привык уже к этим странностям Мэтта, а потому предпочитает не обращать на них внимания. А вот Мэтт, наконец-то, может окончательно разложить у себя в голове все по полочкам, чем и занимается, пока Байльшмидт снова хватается за инструменты.

Джеймс Уильямс недолюбливает людей за слабости… Что ж, этого вполне следовало ожидать даже исходя из его собственного поведения. Самостоятельность, уверенность в себе, твердость характера, – все это не просто проскальзывает мельком в Уильямсе, а буквально горит в каждом его жесте и слове. Хотя надо отдать ему должное, к омегам он относится намного мягче и спокойнее, чем к тем же бетам. Взять хотя бы Феличиано, которого Джеймс покорно терпит и выслушивает все рассказы болтливого омежки. Странный парень, как считает Мэтт, но его интерес вместо того, чтобы, наконец, угаснуть, разрастается с новой силой.

Гилберт заканчивает со всем буквально минут через двадцать. Он потягивается сладко, разминает затекшие конечности и, хлопнув Мэтта по плечу, прощается. Мэтт выходит с ним покурить напоследок, прикрывает дверь студии и садится на диван, разбираться со сценариями к понедельнику.

Глаза слипаются все сильнее, когда Джеймс, зевая, наконец выходит из кабинета. Он выглядит совсем вымотанным, но довольным, однако стоит только увидеть Мэтта, и ухмылка сползает с лица.

– Все сделано, – отчитывается он достаточно сухо и ведет носом. К ночи запах Мэтта чувствуется сильнее, возможно оттого, что нет вокруг него толпы, и Джеймс слабо различает его сладость, но молчит.

– Уже поздно совсем, – чуть отрешенно шепчет Мэтт без привычной улыбки – он весь сосредоточен на бумагах. – Подбросить тебя до дома? – спрашивает он, не поднимая взгляда.

Джеймс подвисает от этого непривычного, несколько сухого тона, но проходит секунда, Мэтт поднимает голову вверх и на губах его снова лежит мягкая улыбка, вымораживающая до скрежета.

– Доеду на такси, – бросает он и разворачивается на пятках.

Мэтт смотрит чуть удивленно, но он готов поклясться, что в последнюю секунду видел в глазах Джеймса интерес. А впрочем, это должно быть, всего лишь игра света.

Комментарий к Глава 5. Странные

https://vk.com/wall-141841134_79

========== Глава 6. Дядюшка Олли ==========

– Родерих, не хочешь встретиться на выходных?

Людвиг слышит негромкий разговор у диванов и качает головой – ответ он знает почти наверняка.

– Воздержусь.

Людвиг почти видит отрешенное высокомерие на лице Родериха, и усмехается – его двоюрный брат, та еще зараза, хотя, несомненно, мужчина очень красивый и умный. Доминик же, по всей видимости, не расстраивается, потому как голос его звучит весьма бодро и весело даже после отказа, но Людвиг больше не обращает на них внимания – Оливер как раз заканчивает телефонный разговор и продолжает прерванный диалог.

– Прости, сладкий, я просто нарасхват, – широко улыбается он и манит за собой в коридор. Рабочий день Керкленда уже закончен, а разговор Людвига не столь важен, чтобы тухнуть из-за него в кабинете, поэтому Оливер предпочитает говорить по дороге к выходу. – Так что ты хотел спросить? – уточняет еще раз он.

– На счет встречи с редактором журнала, – напоминает Людвиг.

– Ах да, что-то не так с ней? Мне казалось, Ваня обо всем договорился, – удивляется Оливер и одергивает полы жилета.

Он, как и всегда, сама грация. Легкие движения, кажется, выверены до миллиметра, взгляд голубых глаз направлен из-под пушистых ресниц и смотрится столь невинно, что Людвиг в очередной раз невольно засматривается. На Оливера сложно не смотреть – он слишком привык быть в центре внимания и мастерски умеет это внимание получать. Керкленд легкий в общении, кокетливый там, где это нужно, и даже его излишняя слащавость не раздражает, а напротив приманивает, полностью дополняя его образ идеального омеги. Таких действительно надо еще поискать: даже в свои тридцать шесть, Керкленд вызывает восхищение у окружающих. Не только альф, у абсолютно всех.

– Да, Ваня и правда договорился, – соглашается Людвиг, возвращаясь к разговору. – Но у меня вопрос немного… Личного характера. Зачем на эту встречу идет Альфред?

Людвиг держится спокойно, хотя до последнего не хотел говорить об этом с Оливером. Это всего лишь просьба Вани, который, едва узнав о Джонсе, смачно разбил в кофейне чашку. Вряд ли нарочно, но, кажется, окажись в тот момент перед ним целый сервиз, Брагинский бы методично скидывал его поочередно на пол.

– Ах, ты об этом, мой хороший… – Оливер отмахивается как от пустяка. – Мальчик очень просил меня отправить его вместе с Ванечкой, так почему не дать ему набраться лишнего опыта?

Людвиг тяжело вздыхает. Все ровно так, как он и предполагал – Альфред сам просил об этом, а Керкленд, добрая душа, никогда не откажет ребенку. «Чем бы дитя не тешилось», как говорится.

– И все же, – Людвиг старается призвать всю свою логику и веские доводы. – Главный редактор – человек весьма капризный, и Ваня немало сил потратил, чтобы добиться у него встречи. У Альфреда будет возможность увидеться с ним на интервью, а потому я не вижу смысла… – его прерывают не грубо, но весьма неожиданно, подхватывая под руку. Оливеру закон не писан, он и о личном пространстве слышал, кажется, только понаслышке, а потому Людвиг осекается в удивлении.

– Отставить все эти домыслы, мой хороший, – Керкленд говорит, как ни в чем не бывало. – Я ценю твою заботу о нашем успехе, но поверь моему чутью, в таких встречах полагаться нужно не на это, – он указывает на свою голову. – А на это, – палец плавно перетекает к сердцу. – Я больше чем уверен, что Альфред задобрит этого редактора, а потому готов рискнуть и послать его туда под присмотром Брагинского, – Оливер вдруг кокетливо хихикает и идет дальше. – Заметь, только под присмотром Ванечки, одного бы я его туда не пустил. Так что вопрос решен.

Людвиг хочет завыть, но не может не согласиться – в конце концов, у Альфреда и правда дар нравиться людям. Кажется, Ване придется набраться терпения и крепких нервов в предстоящей встрече, но Людвиг, по крайней мере больше не будет корить себя за бездействие – он хотя бы попытался помочь другу.

Они доходят до выхода, где Оливер машет на прощание рукой и выскальзывает из лифта. Людвиг же возвращается обратно на их этаж – его еще ждет работа.

– Здравствуйте, Мистер Керкленд, куда изволите ехать? – грубый голос звучит от входа, а в мусорку летит недокуренная сигарета.

– Мой маленький кексик, еще раз назовешь меня мистером Керклендом и навечно останешься малышом Джеем. Даже при Стиве, – Оливер грозит пальцем в воздухе, а Джеймс усмехается и примиряюще поднимает руки перед собой.

– Каюсь, был неправ, – на его губах лежит грубая улыбка, которая редко когда появляется в офисе, а Оливер тут же тянется и трепет его по волосам, и впрямь как маленького ребенка.

– Вот то-то же, – тихо хихикает он. – Ну что, сладенький, поедем в магазин или ты как всегда предпочитаешь что потише? – он хитро щурится и смотрит, как Джеймс нервно усмехается.

– Давай как-нибудь без магазинов, мне до сих пор страшно с тобой ходить за вещами.

Оливер смеется и подзывает личную машину, а Джеймс, не торопясь, забирается в автомобиль следом за ним.

Керкленд решает направиться в небольшую кофейню. Он сам и впрямь бы предпочел съездить с воспитанником за шмотками, вот только Джеймсу такое не просто не по нраву – он терпеть не может все эти омежьи тряпки, а сам, зачастую, одевается в отделе альф, благо рост и комплекция позволяют. В общем, вариант с шопингом отметается сразу и на протяжении многих лет. Шести, если быть точнее, ведь именно столько времени Оливер и находится в их странной семье.

Оливер Керкленд, несмотря на свой пол, всегда был очень целеустремленным. Он рано начал работать, рано нашел себе пару, рано расписался с суженным и создал семью. И так же рано ее потерял. Возможно, сложись жизнь иначе, не было бы ни работы на телевидении, ни собственного шоу, а сидел бы Оливер со своими детьми и познавал бы омежье счастье. Вот только судьба его распорядилась иначе.

После третьего выкидыша, врач поставил неумолимый диагноз, а суженный – альфа, просто помешанный на традиционных порядках, в которых обязательно должны были быть дети, просто ушел от никчемного омеги. Этот период стал для Оливера переломным. Именно тогда, он стал вкалывать как проклятый, чтобы отвлечься от своих проблем, именно тогда, будучи двадцати двух летним юношей он пробился на такие высоты, о которых другие и не мечтали. Керкленд хватался за все, полностью зарываясь в своей карьере, и оно того стоило. Депрессия отошла на задний план, карьерный рост был просто колоссальным, и Оливер был почти доволен своей жизнью.

Это «почти» преследовало его еще восемь лет, пока однажды ночью он не повстречался в переулке с мужчиной. Пьяный альфа, попытался сначала просто пристать к незадачливому путнику, а потом вдруг ни с того, ни с сего отступил и заговорил о своей треклятой жизни. Оливер испугался в первый момент, но перебивать не смел, а постепенно проникся историей мужчины. У альфы было двое детей – альфа и омега, стабильная, но никчемная работа, мертвый муж и куча долгов. Все деньги уходили детям на жалкие обноски и учебу, а так же на выпивку, без которой мужчина просто съезжал с катушек от тоски. Оливер тогда проводил его до дома, помог добраться до кровати, и лишь когда тот уснул, заметил две настороженные пары глаз из-за двери.

Так он познакомился с Джеймсом и Стивом, от них получше узнал об Андре, и сердце, столь долго искавшее пристанище, дрогнуло. Оливер так и не смог уйти из этого потрепанного дома и бросить все как есть. Вместо этого он начал навещать эту семью, и сам незаметно стал ее частью.

– Ну, расскажи мне, сладкий, как тебе твоя работа? – вопрос звучит заинтересованно, на что усмехается Джеймс – Оливер чуть ли не единственный, не считая брата, кого и правда волнует его жизнь, даже несмотря на то, что Уильямс ему не родной. Для Керкленда это не имеет никакого значения – и Стив, и Джеймс для него дети, которых надо опекать, сколько бы лет тем ни было.

– Все прекрасно, – Джеймс впервые за долгое время говорит это совершенно искренне. Все действительно прекрасно, он чувствует себя здесь «на своем» месте, с легкостью вливается в коллектив, чего не было уже… Да никогда не было, Джеймс всегда испытывал проблемы с обществом. А теперь он не только спокойно общается со всеми на работе, но и может некоторых даже назвать друзьями. – Спасибо большое, Олли, – совершенно серьезно благодарит он.

– Ой, да брось ты, пирожочек, – несмотря на слова, Оливер так и светится счастьем. – Я только рад, что ты прижился. Так еще теперь ты всегда под моим чутким надзором и я больше не волнуюсь о сомнительных местах, где ты работал до этого, – тараторит быстро он.

Джеймс только усмехается. Что ж, Оливер и правда имеет черту присматривать за воспитанниками, да и, надо сказать, пару раз это было весьма кстати, потому как работа Джеймса порой была не просто «сомнительной», а откровенно опасной.

– Андре будет счастлив это услышать, – заканчивает Оливер. По лицу Уильямса разом ползет нечитаемая тень, что не укрывается от взгляда Керкленда. – Брось, Джеймс, неужто ты все еще не успокоился?

Оливер, признаться, слабо надеется, что Джеймс когда-нибудь начнет воспринимать отца нормально, вот только Уильямс совсем не хочет идти с тем на контакт. Оливер не осуждает, в конце концов в этой семейке слишком много своих тараканов, и все же его это порядком расстраивает.

– Я спокоен, – сухо говорит Джеймс и смотрит куда-то в окно, где быстро проплывают мимо дома, укутанные октябрьским дождем. – Но это не меняет моего отношения к Андре.

Уильямс даже не называет его отцом. Оливера удивляло это поначалу, ведь даже у Стива нет-нет, но проскальзывало хорошее отношение к родителю, а вот Джеймс всегда общался с ним как с чужим человеком.

– И все же он твоя семья, Джей, – Оливер мягко касается плеча парня, а тот лишь отфыркивается.

– Ни в жизни не признаю его своей семьей, – почти выплевывает он. – Тебя и Стива – да, но не его.

Кажется он едва ли сдерживается, чтобы не треснуть кулаком по дорогому салону машины, настолько взбешенным выглядит взгляд. Оливер видит это и идет на попятную.

– А что же на счет собственной семьи? Так и не думаешь об этом? – с улыбкой спрашивает Керкленд.

Джеймс выдыхает чуть спокойнее и возвращает мысли в более нейтральное русло. Что поделать, Оливер достаточно типичный омега, мысли которого заняты семьей, шмотками и, конечно, работой. Он не прочь следить за собой, чем и занимается, будь такая возможность, родил бы еще детей и находился бы рядом со своим нелюдимым альфой, устраивая в доме тепло и уют.

Джеймсу этого просто не понять. Он потерял отца-омегу в восемь и с тех пор их со Стивом жизнь начала превращаться в сущий кошмар. В школе их гнобили за обноски и старые учебники, денег иногда не хватало даже на тетради, а потому оба нет-нет, но крали что-то в магазинах или из чужих сумок. Отсюда вырастало только больше проблем и ненависти. К выпуску Стива их караулили в каждом переулке, а кошмар Джеймса начался немногим позже, когда брат больше не ходил с ним вместе из школы. Пусть Джеймс и был достаточно сильным и способным постоять за себя, вот только в одиночку против группы альф выстоять не получалось. Дорога до дома превращалась в сущий кошмар, благо Джеймс все же был физически достаточно выносливым, чтобы пробежать весь этот маршрут и не попасться в цепкие руки одноклассников. И все же свой отпечаток на восприятии мира это оставило.

– Нет, – просто отвечает Джеймс. – Меня не интересует семья в твоем понимании этого слова, – он говорит это уже далеко не в первый раз, но Оливер, видимо, еще рассчитывает на другой ответ. – Я скорее сведу свою жизнь с омегой или, на крайний случай, с бетой, но уж точно не с альфами.

Водитель с переднего сиденья странно косится на Джеймса через зеркало, но тот не обращает внимания. Оливер в курсе, что Джеймс за свою жизнь встречался только с омегами, в курсе он и предпочтений воспитанника. Ему и правда тяжело это понять до конца, и все же он понимает.

– Что ж, это твой выбор и твоя жизнь, – пожимает плечами Оливер. Машина как раз тормозит перед небольшой кофейней. – Но учти, если что, ты всегда можешь прийти ко мне за советом.

Джеймс только кивает и выбирается на дождливую улицу, где быстрее идет под навес. Он прекрасно знает, что Оливер поддержит его в любом случае. Но так же хорошо он знает, что дядюшка был бы куда счастливее, найди себе Джеймс альфу. Этого, однако, делать он совершенно не хочет.

***

– А я-то думаю, откуда тленом запахло, а это ты домой вернулся!

Стив кричит это громко, выглядывая с кухни. На нем надет милый розовый фартучек подаренный – кто бы сомневался, – Оливером, а в руках лопатка и сковорода. Вообще изначально кухонная амуниция предназначалась Джеймсу, вот только младший Уильямс и плита вещи настолько несовместимые, что Стив доблестно сам забрал все себе и занял место на кухне. Уж что-что, а готовить он умел и любил, а в связи с помешанностью на здоровом питании в последнее время кухня просто стала его царством. Джеймс подобной любви ко всяким салатикам и курочкам на пару не разделял, а потому часто заказывал под возмущенные комментарии брата себе пиццу или еду из ближайшего фастфуда.

– Завались, комок позитива, на себя бы посмотрел, – усмехается в ответ Джеймс и стаскивает на вешалку куртку.

Уж что-что, а назвать Стива жизнерадостным можно только с большой натяжкой. Старший Уильямс тот еще скептик, а улыбка на губах появляется крайне редко – куда чаще альфа просто криво ухмыляется, что в определенных ситуациях выглядит весьма угрожающе.

– Неужто опять охмурил какого-то омежку? – спрашивает Стив, стоит только брату заглянуть на кухню и стащить со стола яблоко. – Уж больно рожа твоя довольная.

– Да если бы, – Джеймс только качает головой – пары у него не было достаточно давно, а секс по дружбе с Гюнтером, к слову, двоюрным братом Байльшмидта, прекратился, как только тот нашел себе альфу. – Всего лишь сидел с дядюшкой Олли.

Вечер и правда прошел хорошо. Все разговоры о семье закончились еще в машине, а потому не омрачали оставшееся время. И все же небольшой осадок остается и от них.

– Держу пари, тебе снова полоскали мозги о семье, – хмыкает Стив и возвращается к сковородке. В ней тушится что-то непонятно зеленое, цвет которого Джеймс не решится сравнивать ни с чем, уж больно неприглядные сравнения выходят.

– Не без этого, – пожимает плечами младший Уильямс, и смотрит за окно, где снова начинает накрапывать октябрьский дождь.

Комментарий к Глава 6. Дядюшка Олли

https://vk.com/wall-141841134_107

========== Глава 7. Надежды ==========

Джеймс понимает, что день явно не задался, едва ли спускается с утра на кухню. Всю ночь ему снится какая-то дичь, отчего встает он вместо привычного полудня чуть ли не в семь утра. Где-то на периферии зрения маячит Стив с завтраком, а Джеймс только успевает дойти до чайника, как все тело скручивает мощным спазмом.

– Твоего ж папу…

Он впивается руками в столешницу до побелевших костяшек и стискивает зубы крепче. Этот спазм он не спутает ни с чем и никогда, а слабый жар, который следует прямо за ним, не дает усомниться в догадках. Джеймс матерится снова и поднимает дрожащую руку вверх, благо аптечка находится совсем рядом, но неудачи дня только начинаются, а спасительные таблетки отсутствуют, отчего младший Уильямс со злостью хлопает дверцей по шкафчику и вновь утыкается взглядом в мутнеющий стол.

– Кажется, кого-то зовет омежья природа? – Стив рядом смотрит с интересом и усмехается совсем нехорошо. – Что делать будешь без пары-то, братец? Снова дома запрешься? – он хихикает и трогает Джеймса за плечо, но тот лишь стряхивает ладонь с себя и смотрит почти вызывающе.

– Пошлю тебя в аптеку, придурь, а потом пойду на работу, – рявкает он и резко выпрямляется. Надо сказать, зря, перед глазами все кружится от наваливающейся слабости, а кожа начинает слабо гореть. – И только попробуй отказаться – размажу потом в лепешку, – шипит он.

Стив снова хихикает с этого «потом» и смотрит брату вслед, потому как тот идет медленнее обычного, а резкие движения несколько сглаживаются, что смотрится весьма притягательно. Приятный запах тоже шлейфом остается на кухне, но Стив давно привык к тому, а потому не реагирует никак, только снимает сковороду с плиты и идет одеваться – в конце концов, привычка заботиться о брате, как и у того о нем, вбита еще с детства.

К тому моменту, как Джеймс доходит до ванной, жар становится попросту невыносимым и распирает изнутри все сильнее. Он успевает тысячу раз проклясть свою природу, прежде чем наконец-то раздевается и встает под прохладные струи душа. Те ни черта не помогают, но Уильямс и не рассчитывает на это. Он лишь упирается головой в прохладную кафельную стену и заводит руку за спину, очерчивая пальцами влажную от смазки промежность.