Текст книги "Коридор (СИ)"

Автор книги: rakugan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Ну, как?

– Уф-ф! – ответил он, встряхивая головой. – Пап, а тебя мама тоже так гоняет?

– Намного хуже, – честно ответил я.

Белла, проходя мимо, поцеловала Гарри в макушку.

– Ты у меня такой молодец! Вот если завтра так же хорошо поработаешь…

Гарри закатил глаза и сделал вид, что падает в обморок. Красотка уселась на свое место и завела очередную лекцию о пользе тренировок. Но тут раздался стук в окно, и она отвлеклась.

***

На подоконнике пристроилась маленькая серая сова. К ее лапе был привязан большой конверт, запечатанный сургучом. Судя по обратному адресу, это была посылка от Райкрофта. Я совсем запамятовал, что писал ему, так что страшно удивился.

Из конверта на стол вывалилась целая куча бумаг. Там была записка от «приятеля Джонни» с извинениями, что не сразу сумел устроить встречу с Фламелем, о которой я просил, – Рождество ведь, никого нет на месте… Также прилагалось рекомендательное письмо от председателя Французского алхимического общества и три билета на портключ до Парижа на 27 декабря.

Ничего себе оперативность!

Гарри обрадовался, узнав, что мы отправимся в Париж, но Белла возмутилась:

– Что еще за Фламель? А тренировки?

– Если пропустить один день, – заметил я, – ничего страшного не…

– А ты забыл, что моя мать ждет нас в гости?!

– Э-э… Совсем вылетело из головы. Но, думаю, мадам Блэк вряд ли очень расстроится, если мы…

– Ты специально это подстроил, чтобы увильнуть! Она обидится!

– Послушай, – сказал я, понизив голос, – ты же прекрасно знаешь, что это формальность и Друэлла вовсе не горит желанием нас с тобой видеть.

– Я знала, что ты скажешь о маме какую-нибудь гадость! Никто ни в какой Париж не поедет!.. Гарри, что значит – «почему»? Потому, что я так сказала!..

Остаток ужина прошел в мрачном молчании. Из-за этого я опять выпил больше, чем следовало. Белла была оскорблена, и, в общем, справедливо – я не предупредил ее, что затеял историю с Фламелем. Но кто же знал, что получится…

В таком же мрачном молчании мы легли спать. То ли угрызения совести сработали, то ли алкоголь так странно подействовал – я в кои-то веки почувствовал, что сегодня что-то могу. Но когда попробовал поцеловать Беллу, она меня оттолкнула:

– Отстань! И учти, я тебя ненавижу!

– Неужели? – отозвался я.

– Даже не надейся, – предупредила Красотка, – что чего-нибудь добьешься.

– Ш-ш…

Я слегка прижал ее к кровати – и тут же понял, что зря так поступил. Белла замерла, ее тело напряглось, как струна. Я медленно убрал руки, держа их все время на виду, и отодвинулся. Ни в коем случае не делать резких движений, не провоцировать…

Ошибка с моей стороны была серьезная. Знал же, что Белла теряет рассудок при малейшем намеке на агрессию в постели! Еще бы, с таким прошлым, как у нее… Правда, хвала всем богам, Красотку ни разу не насиловали. На допросах в аврорате выручила Элисон Уизерфилд, «Звоночек», одна из наших агентов, служившая в Департаменте правопорядка. Рискуя тем, что такое служебное рвение покажется подозрительным, она добилась права присутствовать на допросах Беллы. Мерлин знает, почему она это сделала, – если верить моим воспоминаниям, у нас с Элисон было что-то вроде платонического романа, так что у нее не было причин хорошо относиться к моей жене…

Однако если присутствие Элисон спасало от насилия, то от пыток оно защитить не могло, и об этом следовало все время помнить.

А всякие пособия на тему «Как разнообразить вашу сексуальную жизнь» еще советуют играть в связывание или надевать наручники! Дескать, многих женщин это возбуждает. Хотя по молодости мы с Красоткой тоже таким баловались. Вот идиоты-то были…

Белла потянулась за палочкой, лежавшей на столике у кровати. Я зажмурился. Сейчас мне достанется по первое число. Ну, сам виноват – пил бы меньше, не делал бы глупостей.

Почувствовалось легкое движение воздуха. Я приоткрыл глаза. По контуру двери бежали голубоватые искорки. Заглушающее заклятие… Белла отложила палочку.

– А то Гарри услышит, – сдавленным голосом сказала она.

– Иди сюда, – ответил я, чувствуя огромное облегчение и одновременно страх: а вдруг теперь, как назло, случится осечка?

Белла медленно опустила голову на подушку. Она все еще тяжело дышала, но, кажется, уже немного успокоилась.

Теперь бы еще правильно угадать, в каком она настроении и чего сейчас хочет…

Я оперся на локоть и осторожно тронул губами мочку ее уха.

– Ты хорошая девочка? – спросил я шепотом.

Она слегка кивнула.

– А хочешь, я научу тебя плохому?

Еще кивок.

Ну, хвала Мерлину, вроде все идет на лад…

Я свинья, конечно. Уделял бы ей внимание чаще, чем раз в полгода, – и все было бы нормально, и с головой у нее, может, было бы получше.

Но если сейчас об этом думать, точно ничего не выйдет…

Я зажег свечу на прикроватном столике и взялся за одеяло, но Белла крепко вцепилась в него.

– Надо, моя девочка, – убедительно сказал я. – Надо.

Она отпустила одеяло и позволила мне его стянуть. Сквозь длинную ночную рубашку были видны очертания тела.

– Подними рубашку, – сказал я, усаживаясь рядом. – Ты же послушная девочка? Вот молодец, вот умница… Выше… Еще выше… Хорошая, старательная девочка… Раздвинь коленки… Еще немного…

Мне всегда было интересно: как Красотка умудряется так натурально краснеть? Ей нравилась эта игра, а может, она и не играла особо – за двадцать лет нашей совместной жизни Белла умудрилась остаться стеснительной, как школьница. Но хотя бы сейчас она уже не отворачивалась и не требовала, чтобы я занимался с ней любовью исключительно в темноте.

Я придвинулся и стал гладить Красотку, шепча всякую ласковую чушь. Как говорил наш учитель английского в подготовительной школе, образованного человека легко отличить по правильной речи и богатому словарному запасу… С последним у меня, надо полагать, все было в порядке, потому что Белла прижималась ко мне все сильнее. Ей стало жарко, на коже проступили капельки пота.

Теперь главное не затягивать, а то я сейчас доболтаюсь, и весь пар уйдет в свисток… Я осторожно вошел в нее. Внутри Красотка была мокрая, хоть на салазках катайся, и горячая, как огонь. Но замолчать мне не позволила – стоило закрыть рот и сосредоточиться на процессе, как она начинала жалобно поскуливать. Невозможно же двигаться и говорить одновременно, только женщины на такое способны, а тут ведь еще и думать надо, ляпнешь что-нибудь лишнее – и все испортишь.

Теперь поразмашистее и посильнее; Красотка уже близко, совсем близко, если ее не довести до кульминации, она насмерть обидится; а с члена уже будто сняли кожу, и ощущения такие острые, словно меня при каждом движении насквозь прокалывают иглой; я сейчас, наверное, вывернусь через него наизнанку, что твоя морская звезда; хотя на самом деле морские звезды, кажется, выворачиваются через что-то другое, лучше мне об этом не знать…

Да долго еще?! Я же не смогу так бесконечно, ты кончишь когда-нибудь, или нет, Bellissima, имей совесть! И Красотка, словно услышав мои мысли, выгнулась, впилась ногтями мне в спину и закричала так, что я чуть не оглох. Мерлин великий, какой идиот рассказал женщинам, что они тоже должны получать удовольствие, да еще вопить при этом, как под круцио?

А мне бы еще немножко, ведь должно же получиться, ну, хоть как-нибудь…

Но «догнаться» не получалось, как ни дергайся; волна спала, так и не ударившись о берег; идиотское чувство, какое бывает, когда летел куда-то, но забыл вовремя свернуть и теперь без толку нарезаешь круги над незнакомой местностью. Я лихорадочно пытался двигаться, но это уже было в пользу бедных, как говорил когда-то Долохов, глядя на наши попытки пробить магический щит. Щит-то я сейчас умею пробивать, а вот все прочее, увы, не удается, хотя когда-то было наоборот. Ладно, пора заканчивать с этим убожеством, всегда главное вовремя уйти, не дожидаясь, пока тебя выставят…

Я сполз с Беллы и лег рядом, чтобы отдышаться.

– Тебе помочь? – спросила она.

– Не надо.

Наверное, это прозвучало слишком раздраженно, потому что Белла не выдержала:

– Скажи честно, все из-за меня, да? Я старею и больше тебя не привлекаю?

Хотел бы я сам это знать… Но какой толк винить во всем женщину? Плохому танцору вечно что-нибудь мешает.

– Неправда. Ты молода и прекрасна, а все дело во мне. Это я старею…

Я перевернулся на спину и подтащил к себе одеяло.

– Дай-ка лучше сигарету.

Белла зажгла две сигареты – себе и мне, – потом пристроила палочку на край столика, чтобы та втягивала дым. От этого получались маленькие смерчи, и мы какое-то время развлекались тем, что дули на них и смотрели, как они изгибаются, но все равно упорно тянутся к палочке, чтобы там исчезнуть.

– Вы с Гарри езжайте в Париж, – сказала Белла, – а я к матери.

– Зачем? Давай с нами.

– Нет. Тогда она совсем разозлится.

– Ладно. Что тебе привезти из Парижа?

– Вечную молодость, – сердито ответила она.

– А серьезно?

– Да глупости. Не надо мне ничего.

***

Утром назначенного дня в магопорту Лондона царила обычная неразбериха. Портключ отправлением в 11:18 задерживался по техническим причинам, и пассажиры слонялись по залу, рассматривая витрины с сувенирами. Пожилой волшебник с обвисшими щеками честил на все корки транспортное управление Министерства, а группка молодых французов посматривала на него с веселым изумлением.

Наконец без четверти двенадцать явился угрюмый работник магопорта и принес портключ, похожий на помятый гончарный круг. Пассажиры столпились вокруг него. Служащий сверял их фамилии со списком и собирал билеты.

– Кто здесь путешествует с ребенком? – спросил он. – Возьмите его на руки.

– И как же вы предлагаете мне это сделать? – поинтересовался я.

Он обернулся и взглянул на Гарри.

– Сколько тебе лет, мальчик?

– Одиннадцать, – возмущенно ответил Гарри.

– А у меня написано «год», – служащий вынул из-за уха перо и дописал на пергаменте единичку. – Вечно перепутают… Все готовы к отправке?

Я на всякий случай взял Гарри за руку.

Волшебник пробубнил: “Отправляю”, вынул палочку и коснулся ею портключа.

Я почувствовал знакомое дергающее чувство в животе и крепко сжал пальцы Гарри. Нас несло куда-то в разноцветном вихре, вращало, подбрасывало. Через минуту вращение прекратилось, и по инерции мы оба чуть не полетели на пол.

Вокруг было шумно и светло. Под потолком гремел магически усиленный голос, говоривший по-французски:

– Портключ номер 437 из Лондона прибыл.

Таможенный контроль мы прошли быстро, а вот в очереди на обмен валюты пришлось отстоять полчаса. Наконец мы вышли наружу. Небо над Парижем было низкое, серое с голубизной, так что отдаленные здания расплывались в дымке. Казалось, вот-вот пойдет снег. Во внутреннем дворике магопорта, откуда можно было аппарировать, воробьи клевали брошенную булочку, не обращая внимания на почти беспрерывные хлопки, которые сопровождали появление и исчезновение волшебников. А над двориком нависали стальные переплетения Эйфелевой башни – магопорт специально построили совсем рядом с ней, чтобы колдуны могли, не привлекая внимания, смешаться с толпой туристов.

Закинув голову, Гарри рассматривал башню. В короткой магловской куртке и вязаной шапке он казался совсем маленьким и очень хрупким.

– Зачем маглам такая громадина?

– Для красоты.

– Вот это – для красоты? – изумился он.

На схеме, которую прислал Райкрофт, было указано ближайшее к дому Фламеля безопасное место для аппарации – небольшой сквер рядом с башней Сен-Жак-ла-Бушри. В сквере было почти пусто. Пара маглов, прогуливавшихся вдалеке с собаками, нас не заметила. Здесь было заметно холоднее, и от невидимой за домами реки тянуло промозглой сыростью. Голые ветви деревьев казались разбухшими, а сама башня Сен-Жак, четырехгранная, грязно-серая, выглядела угрожающей.

Мы немного посидели на скамейке – после аппарации у Гарри кружилась голова. Потом, сверившись с картой, я направился к выходу из сквера. Несколько поворотов – и мы оказались у искомой двери, невысокой и словно утопленной в мостовую. Гарри засмущался и отошел в сторону. Я постучал старомодным дверным молотком в форме львиной головы. По другой стороне улицы прошла магла с детской коляской. На нас она не посмотрела, да и самого дома явно не видела.

Дверь открылась минуты через три. Изнутри пахнуло теплым жильем, старым деревом и особой затхлостью, какая бывает в комнатах стариков. В широком, слабо освещенном коридоре появилась дряхлая эльфиня, завернутая в льняное полотенце с вышивкой. Она взяла у нас верхнюю одежду.

Стены прихожей были обшиты темным деревом, и весь дом казался таким древним, что Гарри в своих магловских джинсах и я в свитере смотрелись, наверное, почти неприлично.

Доложив о нашем приходе, эльфиня провела нас в гостиную – длинную, жарко протопленную комнату с низким потолком. У камина в большом кресле сидел старик. Голова его ушла в плечи, так что он напоминал нахохлившегося больного воробья, но крохотные черные глаза, смотревшие чуть искоса, были не по возрасту яркими и выразительными. На старике была теплая мантия с меховой подстежкой и войлочная шапка, прикрывавшая уши.

Я принялся говорить что-то ужасно длинное и вежливое о рекомендательных письмах и прочем, но Фламель махнул рукой – сморщенные пальцы напоминали птичью лапку.

– Не нужно, не нужно. Я только рад – мы тут соскучились по гостям. Но вот Перенелла к вам не выйдет, она устала, прилегла…

Он говорил на архаичном французском, так что мне поначалу было нелегко его понимать. Гарри, повинуясь приглашению хозяина, сел в другое кресло, в котором тут же утонул. Его ноги не доставали до пола, и у Гарри, видно, было большое искушение поболтать ими в воздухе, но он дисциплинированно держал спину прямо и молчал, ожидая, пока хозяин дома первым к нему обратится.

Фламель тем временем зажег свечи – я заметил, что он делает это от живого огня, а не от палочки. Ну да, он же сквиб… Поразительно, что единственный в мире человек, сумевший изготовить философский камень, – даже не волшебник. Он ни дня не проучился в Бобатоне и, судя по рассказам, с магами старался общаться как можно меньше, разве что время от времени принимал в ученики талантливую молодежь. Одним из таких учеников когда-то был Дамблдор.

В остальном я почти ничего не знал о Фламеле, так что подарок выбрал самый нейтральный: первоиздание записок Роджера Бэкона из букинистического отдела “Флориш и Блоттс”. Но Фламелю книга неожиданно понравилась.

Еще минут десять мы обменивались ритуальными вопросами и ответами: “Вы в Париже навещаете родственников? А ваши предки из каких Лестранжей – с Луары? Ах, из Бретани?”… Все это время Фламель рассматривал Гарри. Наконец эльфиня принесла поднос с печеньем и серебряные кубки с подогретым вином.

– А что тебе, мальчик? – пошамкал губами Фламель. – Чаю? Молока? Горячего шоколада?

– Шоколада, – ответил Гарри.

– Ты уже учишься в Огвартсе? – расспрашивал его Фламель, а я переводил. – Кажется, Альбус мне про тебя рассказывал… Тебя ведь зовут Том, верно?

– Нет, – Гарри улыбнулся. – Не Том, и даже не Дик, а просто Гарри*.

Я запнулся, не зная, как адекватно перевести эту игру слов, но Фламель, кажется, не обратил на нее внимания. Он взял печенье с блюда, ощупал, поднес близко к глазам, потом, удовлетворенный исследованием, принялся жевать, роняя крошки на мантию.

– Арри, вот как… И ты, значит, хочешь стать алхимиком?

– Ну-у, – Гарри замялся, потом решительно ответил: – Вообще-то я хотел бы узнать о философском камне.

Фламель засмеялся. Это было похоже на голос иволги: скрип, кашель – и тут же высокие звонкие всхлипы-посвисты.

– Ох, это же совсем не интересно…

Он сложил руки на животе и опять наклонил голову набок. Мне показалось, что он сейчас вскочит на подлокотник кресла, как на жердочку.

– Добыть философский камень нелегко. Многолетние усилия, бессонные ночи, адский труд – а потом одна крохотная ошибка, и изволь начинать все сначала. Порой целой жизни не хватит… Оттого-то это почти никому не удается.

– Почти никому? – спросил Гарри. – Я думал, только вы…

– Нет, нет, были и другие. Но я один остался, так уж вышло.

– Но ведь камень дает бессмертие, разве нет? А все остальные…

Фламель опять засмеялся и поерзал в кресле, придвигаясь ближе к огню.

Полено в камине треснуло и рассыпалось ворохом искр. Бросив туда мимолетный взгляд, я заметил в пламени саламандру – она сидела неподвижно, рассматривая нас агатово-черными глазками. По алой тонкой кожице то там, то сям расползались уродливые выцветшие пятна, будто лишаи. Видно, она тоже была очень старая, как и все в этом доме.

– Бессмертие, – Фламель укутался поплотнее в мантию, – это еще один обман… Эликсира жизни, который получается с помощью камня, никогда не бывает достаточно. Это все равно что слизывать росу с листьев или жевать вишневую смолу – ты жевал когда-нибудь вишневую смолу, мальчик?

– Да, – ответил Гарри, когда я перевел ему вопрос.

– Ну, вот… Ее никогда не бывает много, правда? Тут, там, капельки, подтеки, чуть-чуть. Или взять калачики. Знаешь, такие семена травы, они вкусные, сладкие, дети их любят… Но их тоже мало, совсем мало, ими не наешься.

Фламель умолк, глядя в огонь. Я подумал, что пора вежливо прощаться и уходить – он явно выжил из ума. Немудрено, в таком-то возрасте… Смотреть на это было грустно, и каждая лишняя минута усиливала неловкость.

Гарри мелкими глотками пил шоколад и неотрывно смотрел на Фламеля.

– А, так вот, – сказал тот наконец. – Даже если тебе удастся после долгих усилий получить камень, то эликсира все равно не будет много. Его хватит, чтобы дать бессмертие тебе, ну и еще одному-двум людям. Конечно, двое бессмертных – это уже… уже… Ты как думаешь?

– А нельзя раздать хоть по капельке, но всем? – спросил Гарри.

Я перевел вопрос Фламелю.

– Можно, да только проку? Одна капелька может всего лишь исцелить. Эликсир затягивает все раны, лечит все болезни: и чуму, и холеру, и безумие, и паралич… Но чтобы спастись от смерти, нужно принимать его постоянно. Ты будешь жить сто, двести, триста лет – а твои друзья и родные сойдут в могилу. Хотел бы ты такого бессмертия?

– Нет, – немедленно ответил Гарри. – Зачем оно тогда нужно?

– Ну вот, ну вот, – Фламель опять не то засмеялся, не то закашлялся. – И они, те другие, тоже так решили. Ты все понимаешь правильно, мальчик, ты молодец. Не иди в алхимики, оно того не стоит. Например, Роже, – он любовно погладил узловатыми пальцами переплет книги Бэкона, – добился, чтобы в Огвартсе запретили преподавать алхимию. И был прав, ох, как прав…

– А можно посмотреть на камень?

Я украдкой погрозил Гарри пальцем, чтоб не наглел. Но Фламель лишь ласково улыбнулся.

– Камень не здесь, мальчик, он далеко. Хотя, может быть, ближе, чем ты думаешь. Или чем я думаю… Но пока увидеть его нельзя. Зато я тебе покажу кое-что другое. Атанор покажу, вот что, настоящую алхимическую печь.

По темным узким коридорам, рискуя то и дело споткнуться о невидимый порожек или ухнуть вниз со ступенек, мы перешли в другую часть дома. Лаборатория, куда нас привел Фламель, была, в отличие от остальных комнат, хорошо освещена – рассеянный зимний свет падал через высокие окна. Атанор, сложенный из розоватой глины, сиял изнутри тепло и ласково, как живот беременной женщины. Его крутые бока украшали рельефы. Пока Гарри заглядывал внутрь через окошко, я от нечего делать рассматривал одно из изображений: Солнце, Луну и соединявшие их кольца змеи. Над светилами змея сплеталась со львом, а еще выше распростирал крылья феникс.

– А вот еще интересное, – прошамкал Фламель. – Иди сюда, мальчик, как тебя звать, я опять забыл… Том, Арри… Смотри.

В углу лаборатории у стола с инструментами стояли две чугунных жаровни. В одной горел самый обычный огонь, с тихим треском и шорохом облизывая березовые поленца. Во второй, соседней, тоже металось и дрожало пламя – но оно было темное, почти черное, и горело беззвучно, и воздух над ним пах озоном и снегом.

– Только руки не подноси к этому огню, ни в коем случае, – предупредил Фламель. – Он не горячий, заметь. И чаша холодная, видишь?

Основание жаровни и вправду было покрыто слоем льда.

– Зачем такой странный огонь? – присев на корточки, Гарри рассматривал темное пламя. – Он не греет. Какая от него польза?

– Все несет в себе зерно собственной противоположности, – Фламель, шаркая ногами, подошел к Гарри. – Светлый огонь живит и согревает, но он же сжигает и разрушает. Темный – убивает и леденит, но при этом восстанавливает из останков. Гляди…

Неловко двигая искривленными пальцами, он набрал совочком немного углей из костерка и бросил в черное пламя. Оно вспыхнуло сильнее, хотя все так же бесшумно. Похолодало, и живой огонь заплясал от потока ледяного воздуха. Зато на наших глазах угли в замерзшей жаровне стали приобретать былой вид, превращаясь в березовые поленца.

– Здорово! – Гарри восторженно оглянулся на Фламеля. – Получаются бесконечные дрова, так? А что, если объединить два огня? Тогда они будут гореть вечно.

– Объединить, – Фламель растирал замерзшие руки. – В этом-то и сложность… Пока ни одному мудрецу это не удавалось, но как знать, какие чудеса ты, мальчик, увидишь на своем веку?

Неслышно появившаяся эльфиня что-то шепнула ему на ухо. Он распрямился, болезненно поморщившись.

– Перенелла меня зовет. Простите… Я бы с радостью все вам показал, но надо идти. Однако на прощание, мальчик, я тебе кое-что подарю… На память… Где же оно? А, вот.

Наклонясь низко к лабораторному столу, он наконец нащупал нужную склянку.

– Держи. Здесь немного философского эликсира. Ровно две капельки, для двух человек. Те, что излечивают все на свете болезни: и безумие, и паралич, и все-все-все, кроме старости. Бери, мальчик, бери, не стесняйся. У меня не так часто бывают гости, а по правде сказать, очень редко, так что кому мне и дарить подарки, как не… А теперь беги, – он потрогал щеку Гарри острым сухоньким пальцем и склонил голову набок, прикрыв круглые птичьи глаза. – Беги, играй.

***

Когда мы вышли на улицу, мне в первые минуты все вокруг казалось странным, словно мы перепрыгнули на пятьсот лет вперед. После жарко натопленного дома зимний холод пробирал до костей.

По дороге я размышлял о том, что Фламель не так уж прост. Может, он только притворяется, будто выжил из ума, а сам… Почему он с таким упорством называл Гарри Томом? Что ему наболтал Дамблдор?

Сам Гарри как-то непривычно притих. Он долго рассматривал крохотный флакончик из мутного стекла, внутри которого виднелась рубиновая жидкость. Потом протянул мне:

– Спрячь, пап, а то у меня в карманах столько барахла, еще потеряется…

– Куда пойдем? – спросил я. – Хочешь в музей какой-нибудь? Или в магический зоопарк?

– Да нет. Лучше просто так погуляем.

– Нам еще надо в магический квартал, чтобы купить маме подарок.

– Хорошо, – согласился Гарри. – Только давай найдем общественный камин. Ненавижу аппарировать, бр-р!

Мы пошли по улице, которая вела к набережной. Едва вышли к Сене, начался такой пронизывающий ветер, что пришлось прятать лицо под шарфом. За серой лентой реки смутно виднелся Нотр-Дам. Мы остановились у парапета, я закурил. Гарри залез на парапет и уселся там, болтая ногами.

– Фламель хороший, – сказал он, разглядывая реку, – но все равно это так… Знаешь, я не хочу быть старым.

– Не бойся, – сказал я и погладил его по плечу. – Это еще нескоро.

____________________

* Из английской идиомы “Tom, Dick and Harry”, где обыгрываются самые распространенные имена. В переводе означает “каждый встречный, первый попавшийся”.

Глава 10

Ей привиделось, будто остров Нетинебудет подплыл совсем близко к дому.

В Хогвартс Гарри уехал через неделю. В первый же вечер от него пришло паническое письмо: «ПАПА, У ТЕБЯ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?!!!». Я ответил, что да, и спросил, в чем дело. В следующем письме Гарри пояснил, будто слышал новости по радио, насчет какого-то ареста.

Затем еще несколько месяцев все было спокойно. Даже слишком спокойно, если вдуматься. Гарри писал о квиддиче и о своих успехах в дрессировке пса, которого, кстати, до сих пор никто не видел. Я работал, искал заказы на системы безопасности, писал колонки от имени Джека Робинсона. Все шло хорошо, просто замечательно…

Странности начались, когда в первых числах мая мне ни с того ни с сего написали из «Ежедневного пророка». Спрашивали, не хочу ли я съездить военным корреспондентом в Боснию, где началась гражданская война. Оплата – две тысячи галлеонов за месяц работы, плюс страховка на случай чего.

Предложение было заманчивое: и в Англии надоело сидеть, и деньги не лишние… Но что-то меня смущало. Я решил спросить Красотку, что она думает на этот счет. Но Белла внезапно стала краснеть и отводить глаза.

– Ты знаешь, – она тревожно сцепила пальцы, – дело в том, что… В общем, недавно я разговаривала с Эйвери. На него через Джагсона вышел один человек, который хотел со мной встретиться. Эйвери заявил, что человек надежный, но ему-то откуда знать? В общем, чуть позже этот тип написал мне. Я не стала отвечать, но через пару дней аппарировала в одну магическую кофейню в Ливерпуле и оттуда послала ему сову – мол, буду здесь еще два часа, если хотите, давайте встретимся и поговорим… Это чтобы у него не было времени установить на месте встречи прослушку или что-нибудь в таком роде. Я все правильно сделала?

– Да, – настороженно ответил я. – Давай дальше.

Белла нервничала все сильнее. Она не могла усидеть на месте и, вскочив, стала ходить по комнате.

– В общем, является этот крендель. Обычный такой, неприметный – ростом чуть ниже меня, волосы светлые, глаза серые… Хотя это, конечно, оборотка, так что я даже не присматривалась. Он назвался Майклом, говорил по-английски вроде правильно, но с акцентом. Сказал, что хочет предложить мне работу. Есть какая-то маленькая страна под названием «Чечня», это, кажется, в Африке…

– В России.

– Да какая разница? В общем, они там провозгласили независимость, а раньше их угнетали… Он долго распинался на эту тему, но мне было неинтересно. Короче, по словам Майкла, в этой самой Чечне формируются магические боевые группы, и требуется инструктор в тренировочный лагерь. Оплата пять тысяч галлеонов до начала работы и пять тысяч по итогам.

– Мерлин великий! – я зажмурился, готовясь к худшему. – Ты согласилась?!

– Н-нет… Я сказала, что подумаю. То есть, сначала сделала вид, будто вообще не понимаю, о чем речь. Говорю: «Я обычная домохозяйка, вы меня с кем-то путаете». А он: «Миссис Лестрейндж, вы к себе несправедливы. Я имел честь общаться с мистером Долоховым, и он считал вас лучшим бойцом в Англии после него самого»…

– Дальше! – поторопил я сквозь зубы.

– Я спросила, какой стартовый уровень подготовки и какая нужна программа тренировок. Он ответил, что уровень бойцов выше среднего, но их нужно обучить тактике войны в городских условиях и в горах. Я сказала, что в городе я умею, но вот насчет горной войны – тут я некомпетентна, у меня нет такого опыта…

– Дура! – взорвался я. – Ты этим уже наболтала на Азкабан, понимаешь?!

– Не ори! – раскрасневшаяся Белла топнула ногой. – Записи разговора не было! Я специально взяла с собой обнаружитель заклятий! Хватит держать меня за слабоумную!

Я ничего не ответил.

– Руди, – она подошла и потрогала меня за плечо, – ну, не злись. Это было две недели назад. Если бы меня хотели арестовать, то…

– И ты все это время молчала?!

– Ну да, – она смущенно поковыряла пол носком туфли. – Но ведь я ничего определенного не сказала. Как ты считаешь – соглашаться или нет? Все хорошо, но мне тут что-то не нравится…

– Вот именно! Если этот Майкл еще появится, ни в коем случае не вступай в контакт. Никаких магических договоров ты не подписывала, слова не давала, так что пошел он к черту. Это или провокация, или… В любом случае какое-то дерьмо!

После того, что рассказала Красотка, предложение из «Пророка» выглядело совсем по-другому. Похоже, нас обоих пытаются выманить из Англии. А уж там, на месте, убрать или подставить – легче легкого…

Не так уж активно выманивают, конечно. Скорее, прощупывают – вдруг получится? Но почему именно сейчас? Точно без «приятеля Джонни» тут не обошлось, тем более что их ведомство наверняка по уши увязло и на Балканах, и в России.

Тревожило и другое – с «Ежедневным пророком» я никаких дел раньше не вел. Почему они написали именно мне? Райкрофт намекнул, что я балуюсь журналистикой? Как много он еще знает, вот что интересно…

***

Следующая неделя прошла, тем не менее, спокойно. В редакцию «Пророка» я отправил сову с отказом, а «Майкл» больше не появлялся.

Еще через неделю «Пророк» стал публиковать боснийские репортажи, подписанные неким Марком Сигрэмом. Значит, по крайней мере, это предложение было настоящим. Кто такой Сигрэм, я не знал. Наверное, тоже кто-нибудь под псевдонимом…

Вчера я приехал в Мостар, – писал в одном из репортажей Сигрэм. – Это маленький городок, который рассекла надвое гражданская война. Волшебную часть города не защитили даже мощные охранные щиты, и она превратилась в такую же груду битых кирпичей, обломков, осколков и щепок, как и те кварталы, где жили маглы. От одной из лучших в мире магических библиотек с двумя сотнями средневековых манускриптов остался только пепел…

Магловские обстрелы в Мостаре если и прекращаются, то не больше чем на два-три часа, и от этой тишины становится по-настоящему страшно. Единственная на весь городок магическая гостиница почти ушла под землю и с трудом вмещает несколько десятков журналистов из разных стран. Мы делим между собой свечи и пергамент, которые здесь ценятся на вес золота, а также самогон и сигареты, которые стоят иной раз дороже, чем жизнь. Чтобы отправить почту в свои редакции, мы аппарируем в Сараево. При этом есть риск нарваться на магический патруль одной из воюющих сторон. Если окажется, что разрешение на аппарацию выдано противником, – тебе крышка…

Джек Робинсон при виде этих репортажей оживился и стал строчить свою колонку, как заведенный. Проехался прежде всего по нашим властям. Подумать только: очаг войны не где-нибудь за тридевять земель, а в самой Европе! Завтра мы можем получить пару тысяч беженцев, если не что похуже, но магическая Британия ведет себя так, будто это нас не касается…

Впрочем, чему удивляться, писал Джек Робинсон, если один и тот же человек занимает пост председателя Международной конфедерации волшебников, возглавляет Визенгамот и руководит Хогвартсом? Понятно, что у Альбуса Дамблдора не хватает сил на все сразу. Поэтому, пока на Балканах идет война, конфедерация волшебников занята подготовкой кубка мира по квиддичу, а ее председатель – предстоящим ремонтом школы. Дела, спору нет, нужные, но ведь сейчас важно другое!