Текст книги "Веретено Миров. Земная Любовь (СИ)"
Автор книги: Птичка Певчая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
Она порывисто встала и бросилась к Трогу, отдающему невдалеке приказания группе мужчин.
– Там ребенок! Мертвый ребенок! – обвинительно выкрикнула Кира ему почти в лицо, указывая рукой в сторону ужасной находки.
– Что тебя так взволновало?
– Чей-то ребенок умер, а его даже не похоронили. Я сомневаюсь, что ему хоть кто-то попытался помочь! Что же вы за люди?! Его нашла вон та малышка, что сейчас сжалась у двери своей землянки. Она сказала об этом своей матери, по-видимому, но та и глазом не повела.
– Мы плодим много детей, потому что половина из них умирает. А те, кто выживают, становятся сильными и достойными этой земли! – пренебрежительно ответил Трог. Ему было невдомек, почему эта женщина вдруг подняла крик.
– Даже кобылица, потерявшая жеребенка, долго скорбит над ним, стоит, склонив голову, отстав от своего стада. Обычное, примитивное животное! А та, кто родила того бедного мальчика, видимо, не особо убита горем, – презрительно сказала Кира, ее глаза уже сверкали гневом.
– Что с ним случилось?
– Откуда мне знать. Половина его тела покрыта жуткой красной сыпью.
– Он прошел сквозь куст глокса, это смертельно. Это знают даже младенцы, не умеющие разговаривать. Он заслуживал смерти, – Трог пожал плечами.
Кира увидела за его спиной улыбающуюся Зару. В ее черных глазах явно читалась насмешка. Она считала Киру истеричной дурочкой. Закатывать сцену из-за такой мелочи. Да, у Маюги умер сын. Хоть она и сама отшвырнула его в заросли глокса, когда он не захотел отдать ей только что пойманного зайца, с помощью которого Маюга надеялась вернуть расположение своего мужа, это не имело никакого значения. У нее было еще семеро детей… или больше? Кому какая разница? Она оставит после себя потомство, земли не опустеют, а другим ее отпрыскам будет наука – не тягайся с тем, кто тебя сильнее. Или ешь своего зайца прямо там, где поймал, пока никто не видит.
У Киры все перевернулось в душе. Она больше не чувствовала слабости, гнев кипел внутри, наполняя силой и энергией, будто ядерный реактор.
– Я не буду оставаться с теми, кто не имеет ни малейшего понятия о заботе, милосердии и любви, кто готов оставить без зазрения совести умирать своего ребенка, – Кира сказала это скорее Аргусу, но Трог и остальные отчетливо расслышали ее слова.
– Мы приняли вас, оказали вам почет! – гневно ответил Трог. – А вы пренебрегаете нашим гостеприимством?!
– Вы проявили ваше гостеприимство после того, как поняли, что вас скоро одолеют, – заметила Кира.
– Потому что наши законы гласят – выживет или умный, или сильный, – вступила в разговор Зара. – Теперь ты видишь, почему мы так воспитываем наших детей. Ты не жила здесь, не видела тех опасностей, которые подстерегают нас день и ночь со стороны диких животных, других племен и самой природы. Как можешь ты осуждать нас за то, что мы растем твердыми, как камень, что не теряем самообладания перед лицом опасности и всегда оставляем наш ум холодным, иначе здесь не выжить? Как только слезы зальют глаза матери, она не успеет заметить зверя, подкравшегося сзади. Но чтобы наш род не умер, она готова рожать новых дочерей и сыновей. И когда потребуется, они станут на защиту перед лицом врага.
– Неужели только враг может сплотить вас? Чем же вы отличаетесь от стада животных, объединившихся для охоты или нападения?
– Тем, что мы всегда побеждаем, – словно выплюнула Зара. – Разве ты не борешься за жизнь? Разве не ищешь те пути, которые окажутся наиболее эффективными? Вот и сейчас стоишь рядом с огромным, сильным мужчиной, который сможет защитить тебя от любой опасности, не так ли? Он убивает ради тебя? Наверняка. Так почему же ты судишь нас, если сама выбираешь свои собственные методы выживания?
– Я не оставляю людей умирать, не бросаю перед лицом неминуемой гибели, – тихо промолвила Кира. Она помнила, как помогла Дастиану, когда его ранило, хотя он и охотился за ней, чтобы доставить своему повелителю Лорду Хоранов. Он бы умер, не сделай она этого.
– Его стенания привлекли бы сюда тех, кто рад поживиться умирающей, ослабленной добычей. Именно поэтому мы хотим получить волшебный порошок. Возможно, тогда бы этого мальчонку удалось вылечить, – Зара уже не говорила нараспев, ее речь напоминала поток камней, катившихся с гор. Резкая, отрывистая, призванная не обольстить, а доказать собственную правоту.
Кира отвернулась. Она не могла смотреть на жесткие лица, на сильные, будто вырезанные из скалы тела. Эти люди живут так, как им кажется правильным. У них свой уклад и своя философия. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят, но разве их сердца совсем очерствели, если не способны на сочувствие, на нежность, на благородство?
Она покачала головой и пошла прочь, не разбирая дороги. Ей вспомнилось ее одинокое детство. Дни, наполненные тишиной ее маленькой комнаты, отсутствие товарищей по играм, а главное – безразличие, даже страх родителей, робеющих перед своей не совсем нормальной дочкой. Тогда ей казалось, что хуже судьбы, чем у нее, просто не может быть. Потому что если у ребенка-сироты мама и папа умерли, то это хотя бы объясняет тот холодный, непроницаемый кокон, в котором он оказался, место, куда не долетает ни одна позитивная эмоция, где нет мягких, надежных объятий ласковых рук. Кира же жила в этом коконе почти всю свою жизнь, имея живых отца и мать, пока сама не разбила его и не покинула ненавистный родительский дом.
Девушка вошла в лес с стой стороны, где он был прозрачным, редким, а часть деревьев была вырублена. Но уже сейчас природа практически на глазах старалась заполнить пробел, толстые лианы с зелеными в коричневую крапинку стеблями заплетали стволы, образуя растительную паутину. Из пней ввысь к небу стремились молодые побеги. Ростки были нежного мятного цвета, листья казались гладкими на ощупь. Кире вдруг захотелось провести по ним рукой, ощутить их приятную прохладу, почувствовать себя не такой одинокой. Она потянулась, чтобы погладить молодую поросль, понимая, почему иногда некоторые люди заводят комнатные растения или разбивают палисадники – все это чтобы ощутить вокруг жизнь. Даже эти безмолвные представители флоры могут согреть сердце в минуты печали.
– Я бы не стал этого делать, – раздался знакомый голос за ее спиной.
– Я не слышала, как ты подошел, – ответила Кира, не поворачиваясь.
– Разве ты не поняла, чем грозит неосторожное прикосновение к чему бы то ни было в этих лесах? – спросил Аргус.
Кира замерла. Ее рассудок совсем помутился, если из-за своих расстроенных чувств она забыла о том маленьком мальчике, тело которого она сегодня обнаружила.
Возможно, Зара права? Возможно, она слишком близко все принимает к сердцу? Наверное, ни одна женщина в этом проклятом мире не расстроилась бы настолько из-за смерти абсолютно чужого, незнакомого ребенка, чтобы невольно подвергнуть себя опасности.
– Мне просто хотелось взять в руки это растение, почувствовать, как оно тянется вверх, возможно, вдохнуть его запах. Когда тебя никто не обнимает, не показывает, насколько сильно ты нужен кому-то, не удивительно, что в этих буйных, полных силы и энергии зарослях кто-то пытается обрести свой дом. Я понимаю этих обездоленных детей. Я помню, как пахнут ели в мае, когда на них появляются молодые шишечки. Я ждала этого времени, сколько себя помню. Брала свои игрушки, а потом и учебники, и уходила в парк неподалеку, чтобы там, под кронами могучих деревьев, наслаждаясь их хвойным ароматом, забыть обо всем.
Кира обернулась, чтобы посмотреть на Аргуса. Он стоял, не двигаясь, всматриваясь в нее своими пронзительно-синими глазами, потом его ноздри дрогнули. Он осмотрелся вокруг, подошел к раскидистому растению в пяти метрах от него, большому, с крупными зелено-фиолетовыми листьями, и сорвал с его стебля ярко-красный цветок.
Немного подержал его в руках, растирая между пальцами сочившийся из стебля сок, и неторопливо подойдя к девушке, вложил ей его в ладонь.
– Он не ядовитый.
Этот поступок растрогал ее. Неужели он прочувствовал ее боль, корни которой уходили в ее детство? Неужели понял, как ей было плохо одной? Как одиноко и печально, потому что никто ее не любил?
Кира потрясенно смотрела на суровое лицо, на линию бровей, сведенных сейчас вместе, на яркие глаза, выделявшиеся на смуглом лице. И сейчас она начинала тонуть в этих омутах. Ее неотвратимо затягивало в пучину, в самую глубь, туда, где вспыхнуло пламя, разгораясь все ярче.
Она машинально поднесла к лицу цветок и вдохнула сладкий, тяжелый аромат, дурманивший голову.
Ее губы раскрылись, Аргус перевел на них взгляд. По ее телу пробежала дрожь. Кира боялась себе признаться, что ждала его прикосновения, его поцелуя. Быть рядом с ним, физически ощущать те потоки тепла и энергии, исходившие от его большого тела, и не поддаться влиянию самого сильного зова природы, было невозможно.
Он наклонял голову, медленно, чтобы дать ей время отвернуться, отпрянуть от него, приближался к ее губам, но она не могла двигаться, не хотела.
Он дотронулся до нее сначала так легко, что это походило на прикосновение крыльев бабочки, и отстранился. Кира смотрела на него во все глаза, не в силах прервать их зрительный контакт, выйти из-под его влияния. И тогда он поцеловал ее снова. На этот раз по-другому. Властно раздвигая ее губы, он мгновенно завладел ее ртом, подчинил все ее тело ритмичными движениями языка, заставляя ее прижаться к нему, обвить руками, отгоняя ее страхи, заменяя все ее эмоции и желания лишь одной потребностью – потребностью в нем.
Киру словно пронзил электрический разряд, когда его язык оказался у нее во рту. Она больше не могла думать. Ее трясло, как в лихорадке. Его руки, сильные и настойчивые, обхватили ее талию, прижали к твердому телу, заставляя прогибаться под его натиском. Она пила его дыхание, а он – ее.
Мир вокруг куда-то провалился, стал абсолютно нереальным, несущественным. Когда он провел немного шершавыми ладонями по ее груди, из ее гора вырвался низкий стон. Она хотела его так сильно, что если бы он отстранился, она бы умерла.
Нет больше одиночества, нет усталости, неизвестности, сомнений. Есть он и она.
Кира обхватила его лицо, обвила одной ногой его бедро, и поцеловала так, что теперь уже он низко зарычал. Аргус подхватил ее по попку, заставляя обвить его талию обеими ногами. Теперь их лица находились на одном уровне.
Она запрокинула голову, пока он целовал ее шею. Ей было плевать, что в прошлый раз она сочла их единственную ночь ошибкой. И что, возможно, она сейчас ее повторяет. Влечение к нему прорвалось сквозь все преграды, которые она воздвигала. И в эту секунду она не могла вспомнить, почему им нельзя быть вместе.
Когда его губы нашли ее сосок сквозь ткань рубашки, Кира ощутила, как внизу разлился огонь. Она хотела его до боли.
Но прерывистое дыхание, вырывавшееся из ее груди, мешало сказать хотя бы слово. Она лишь просунула руку к его брюкам, в нетерпении нащупывая то, что так хотела почувствовать внутри себя.
Он потерся об нее, давая почувствовать всю силу ответного желания, и Кира совсем ослабела, одурманенная, оглушенная мощным желанием.
Но в следующий момент Аргус оторвался от нее, всматриваясь в сторону, заслоняя Киру своим телом от невидимого врага.
– Здесь кто-то есть, – глухо сказал он.
– Я никого не вижу, – смогла вымолвить задыхающаяся Кира, хотя инстинктивно она уже опустила ноги на землю и поправила рубашку, прикрывая почти оголенную грудь.
Аргус с сожалением посмотрел на нее. Он не заметил тех, кто наблюдал за ними, но все еще слышал их запах. Их прервали в этот раз. Но в следующий уже никто и ничто не сможет помешать ему довести задуманное до конца.
Глава 21
Леа погрузилась в горячую воду, закрыв глаза. Сегодня она купалась в большом открытом бассейне, вода которого была чуть розоватой и пахла экзотическими цветами. Помимо нее здесь были еще девушки, обнаженные, свободно расхаживающие по каменным плитам или плавающие в ароматной воде, подобрав волосы. Никто не стеснялся своей наготы. Побывавшим в лапах Мора смущение было неведомо.
На спинах и бедрах некоторых пленниц Леа видела кровоподтеки и синяки, пару раз замечала ссадины на шеях. Пристрастия у жёсткого тирана не менялись. Его наложницы не смеялись, не разговаривали между собой, в них не было огонька жизни. Женщины без надежды, тела без душ.
Леа думала о том, как долго ей удастся не попадаться Мору на глаза. Да, наложниц у него множество, возможно, она ему и не вспомнится, даже если снова попадется на глаза. И он примет ее за одну из многих, кого Терей направляет в его покои, соблюдая строгую очередность. Однако она боялась, что помимо ее неожиданного защитника здесь еще множество прихвостней занимаются осеменительной программой повелителя.
В ее комнатушке тоже опасно оставаться надолго, не делая коротких вылазок. Страх сводит девушек с ума, вытягивает на поверхность самое гнусное, что есть в человеческой природе. И если ей она решит отсидеться там, то изнасилованные, униженные рабыни могут возмутиться, что их участь не коснулась еще одной пленницы. Они запросто донесут на нее. И тогда такие же отметины на теле появятся и у нее.
Леа отвернулась. Она не хотела смотреть на свое будущее, а потому принялась отвлеченно разглядывать небольшой сад неподалеку. Только низкие деревья и кустарники, ни тебе высоких сосен, стремящихся верхушками прямо к небу, ни шелеста густой листвы, ни треска сухих веток.
Дворец, как и его хозяин, подавлял все вокруг. Даже растения здесь боялись тянуться к солнцу, привлекая к себе внимание высоким ростом. А прозрачные полы постоянно напоминали о том, что ждет любого за неповиновение. Красная река текла быстро и бесшумно, становясь видной на определенных участках дворца. В этом саду также был колодец, подобный которому однажды уже видела Леа в свою первую встречу с Мором. В зияющем отверстии плескались смертоносные воды. Иногда слуги зачем-то зачерпывали кровавую жидкость и уносили ведрами вглубь дворца. Леа содрогалась от омерзения.
Жаль, что здесь не поют птицы. Закрыв глаза, она вспоминала, как заливисто перекликались друг с другом маленькие пернатые озорники ее края, как щебетали у открытого окна весной, как затихали в летний зной.
И ей вдруг показалось, что она слышит тонкую трель, звонкую и веселую, как во времена своего детства, когда подыгрывала суетливым пташкам на своей деревянной свирели, а они отвечали ей.
Невероятно красивое создание, уже не девочка, но еще и не девушка, выбежала откуда-то из глубины здания. Она тянула руки к странному летящему предмету, бабочке или стрекозе, сделанной из бумаги, приводимой в движение явным волшебством.
Смех, такой забытый и нежданный в этом месте, отражался от стен и разносился по длинным коридорам и бесчисленным пролетам.
Леа залюбовалась этой шалуньей. Такая румяная, довольная, невинная. Вряд ли она – одна из наложниц. Слишком смело себя ведет, не испытывает страха или смущения. Кто она?
Летающая забава затрепетала, заискрилась, разбросав вокруг блестящую пыльцу, и стала пикировать вниз.
Девочка с веселым криком попыталась поймать игрушку, но та четко летела в колодец. Юная незнакомка подбежала к его краю, перегнулась, потянувшись за бабочкой, но та пролетела мимо ее рук. И тогда неразумный ребенок оттолкнулся ногами от земли, надеясь удержать равновесие, опираясь на бортик животом, и молча плюхнулся вниз.
Леа выскочила из бассейна, грудь сжало, она не смогла закричать о помощи, лишь прохрипела что-то невразумительное. Она понимала, что подводное течение может утянуть глупышку под плиты. И тогда ее вряд ли когда-нибудь найдут.
Леа подбежала к колодцу и увидела тонкую белую руку, цепляющуюся за выступ, почти скрывавшийся в темном потоке. Сама девочка уже была под кровавой водой. Колодец оказался неглубоким, стенки его были не больше метра в высоту и столько же в диаметре. А внизу с огромной скоростью бежала Красная река, готовая увлечь новую жертву в свои глубины.
Леа перегнулась так сильно, как только могла, упираясь коленями в стенку колодца, и ухватила холодную детскую руку. Пальчики судорожно сжались вокруг ее запястья. Она потянула на себя, ощущая, как сдирает колени, как растягиваются ее сухожилия, а камни царапают голый живот, но не отпустила.
Голова девочки появилась над поверхностью, она судорожно глотала ртом воздух, пытаясь отплеваться, но ее накрывало очередной волной, и в рот снова затекала кровавая жидкость.
Леа зарычала, делая невероятное усилие, чтобы удержать нелегкие вес. Ждать помощи не было времени – тонкие пальцы выскальзывали из ее руки. Рывком она потянула на себя сопротивляющееся тело и с шумом упала на холодные плиты голым задом. На нее сверху навалилась неразумная шалунья, хрипящая и кашляющая.
Только теперь стражи и слуги заметили, что произошло. Девочку подняли, Леа же осталась лежать на земле, мокрая, обнаженная, вся в кровавых потеках.
На шум из палат выбежала женщина и бросилась к девочке. Леа с трудом села, подтянула к груди колени, хоть как-то скрывая свою наготу. Подняться и одеться сейчас она была не в силах. Ее трясло от напряжения и адреналина.
– Рами, доченька, что с тобой? – женщина упала на колени возле Леа и притянула к себе своего ребенка. Девушку обдало запахом духов, темных и изысканных, сотканных из тысячи оттенков, настолько разных, но слившихся воедино в абсолютной гармонии.
– Мама, я упала, – голос девочки слегка дрожал.
– Глупышка, играешь, как маленький ребенок, а сама уже взрослая девушка, – женщина говорила это без упрека, она еще не отошла от испуга за жизнь дочери.
– Меня спасла эта наложница, – девочка указала в сторону Леа.
Ребенок уже знает, кто она? Кто все эти голые девушки вокруг?
Женщина посмотрела на Леа. В ее огромных, шоколадного цвета глазах светились признательность и любопытство.
– Как вас зовут?
– Леа.
– Пройдемте в мои покои. Она идет со мной, – громко объявила она страже.
Женщина властно прикрикнула на слуг, они подхватили девочку и понесли вслед за своей госпожой.
Леа пошла за ними, кутаясь в широкую простынь, которую ей на бегу подала служанка с обезображенным лицом.
Под хрустальными сводами появилась широкая двойная дверь, за ней огромный светлый холл, потом еще одна дверь, еще больше и абсолютно матовая, молочного цвета.
Леа восхищенно ахнула. В покоях матери девочки царила роскошь. Стены цвета кости, с многочисленными узорами и вырезанными искусным мастером картинами. Темно-красные, цвета крови ночью, шторы закрывали все окна, такими же были покрывала на кроватях, обивка диванчиков и небольших пуфов, расставленных повсюду. Леа подумала, как же ей противна любовь местных жителей к этому отвратительному цвету, символизирующему смерть. Она с тревогой поглядывала на кровавые следы своих босых ног на светлом полу. Но, казалось, их никто не заметил. А через мгновение служанки вытерли все, включая и ее грязные ноги.
В покоях было много зеркал. Огромные, от потолка до пола, они висели на стенах, создавая иллюзию тоннелей, провалов в пространстве. Какие-то были занавешены тканью, переливающейся и струившейся на пол, будто сама Красная река. Другие отражали великолепие покоев, увеличивая их визуально в несколько раз.
На небольших столиках лежали сладости, стояли графины с водой и винами, шкатулки с драгоценными украшениями и маленькие флаконы всевозможных цветов.
Движением головы хозяйка апартаментов отослала всех слуг вон. Они исчезли, как призраки, шелестя одеждами. Девочка на диване поднялась и пошла в угол комнаты, где за ширмой сняла перепачканное платье.
К огромному удивлению Леа, маленькая шалунья сделала несколько шагов и нырнула в пол. Оказалось, что прямо на уровне полов здесь же находится и бассейн с молочно-белой водой. Рассмотреть его Леа удалось только тогда, когда девочка нарушила недвижимую гладь, погрузившись туда с головой. Леа только поразилась, как малышка может спокойно нырять, когда только что чуть не утонула.
– Я Шакту, – заговорила женщина. – Это моя дочь Рами.
– Вы – одна из наложниц Мора?
– Можно и так сказать, – женщина как-то недобро усмехнулась.
– Так вот, значит, куда попадают наложницы, когда рожают Мору детей.
– Не всегда, – засмеялась Шакту. – Такая честь выпадает лишь немногим. А ты, я смотрю, не очень жалуешь своего повелителя.
– Он меня пленил, купил, как скотину, и обращается со мной не лучше. Мне не за что его любить.
– Да, не за что, но не из-за любви ты должна относиться к нему уважительно, а из-за страха.
– Я не люблю это чувство.
– Оно вложено в души, чтобы оставлять нас живыми. Страх напоминает, что следует бежать, когда на тебя несется большой зверь, и следует молчать, когда находишься под властью человека, который легко может убить.
– Видимо, у меня больше гордости, чем страха.
– Тоже полезное чувство. Но не здесь.
Шакту взяла кусок воздушной пушистой ткани с низкой тахты и поднесла его Рами, вылезшей из бассейна. Девочка энергично ею растерлась, накинула легкое прямое платье белого цвета и подпоясалась серебристым пояском.
Леа подумала, что ей, гостье и спасительнице собственной дочери, по правилам хорошего тона можно было бы тоже предложить платье вместо простыни. Но Шакту не предложила даже присесть. В этой женщине чувствовалась властность, непокорность, нечто скрытое от глаз, тайное, что давало ей силу. Она тоже не знала страха, зато гордыни у нее было побольше, чем у Леа.
– Рами – дочь Мора. Его первый ребенок, рожденный в рамках закона. От официальной наложницы.
– Так вы его жена?
– Ты что, совсем недавно здесь? Все знают, что женой повелителю станет только та, кто родит ему сына.
– Тогда кто вы? Что значит «официальная наложница»?
– Это титул, который заслуживает женщина, которую он взял девственной, родившая Мору больше одного ребенка. Ну, и оставшаяся в живых, конечно, – Шакту забросила в рот сочную ягоду.
– И много таких здесь?
– Нет.
– А как вы попали к Мору? Вас тоже продали?
– Нет. Когда-то давно он увидел меня на празднике нашего народа, посвященного плодородию. Я была жрицей, меня, согласно нашим традициям, раздели догола, обвили мое тело цветущими лианами, на голову водрузили венец из колосьев – символ богатства наших земель – и купали на закате солнца в священном озере Джалтырь. Мор был молод, он влюбился в меня и захотел забрать с собой. Но старейшины не позволили ему этого. У меня был предначертанный судьбой жених, наше потомство стало бы продолжать традиции рода, возглавило бы наш народ в будущем. Мы оба были из знатных и влиятельных семей. Но Мор плевать хотел на запреты, моего жениха и старейшин. Он уже тогда был горячим и решительным. Я пожалела его, сказала, что не перенесу, если его убьют во время попытки меня похитить. И пообещала, что приду к нему сама, как только поравняются луны. Он поверил и стал ждать.
– И ушли?
– Да. Я ушла. Я любила его и готова была идти за ним хоть через тысячи миров.
– Я бы никогда не бросила свою семью, – Леа покачала головой, не понимая, как этот жестокий тиран смог соблазнить юную девушку, которую все почитали и любили.
– Тогда мне казалось, что он – моя судьба. Мы были счастливы, хотя и не во всем. Кроме меня не было других женщин в его сердце и в его постели. Но все изменилось, когда я ждала нашего первого ребенка. Он встретил Провидицу. Она предсказала ему, что только сын сделает эту страну поистине великой, превзойдет его в умении править и прославит Край Песка и Крови среди сотен других измерений. Мор стал словно одержим этим предсказанием. Когда у нас родилась дочь, он так расстроился, что не приходил ко мне, пока полная луна не сменила месяц. Он успокоился, даже взял Рами на руки и вынес на самую высокую башню дворца, чтобы все люди могли увидеть его первого ребенка, но мысль о сыне не покидала его. Я забеременела, когда еще не отлучила Рами от груди. У меня родилось пятеро детей. Двое из них умерли в младенчестве, самые младшие. И все – девочки. Тогда-то, после смерти нашей последней малышки, он и решил, что должен во что бы то ни стало исполнить пророчество, должен зачать сына. А меня посчитал непригодной, ведь у меня рождались одни девочки. Появились толпы наложниц, а он, словно семенной бык, оплодотворял их, поставив это своей главной целью.
– Как давно это продолжается?
– О, не смотри на возраст Рами, – улыбнулась Шакту. – В нашем мире время тянется медленно. Звезды сделали сорок полных циклов по небосводу. Во многих землях этого бы хватило для достижения расцвета жизни, а у нас это всего лишь ее начало.
– Так долго? Неужели за все это время ни разу не было ребенка мужского пола?
– Нет, даже среди мертворожденных. И это так гнетет Мора, что он боится, не проклят ли он. Мор одержим, и эта одержимость изменила его, взрастила в нем жестокость. Он забыл о ценности человеческой жизни, он забыл о милосердии и любви, зато вспомнил о самых древних и темных традициях своего Края – поклонении Красной реке, почитании крови.
– Зачем вы все это мне рассказываете?
– А почему бы и нет? Я устала от молчаливых, вечно трясущихся слуг, от раболепствующих подхалимов, запуганных наложниц Мора, мечтающих только о двух вещах – или рождении сына, или смерти.
– А что заставляет вас думать, что я не такая?
Шакту улыбнулась. Ее зубы влажно блеснули на смуглом лице, придавая ему пленительную притягательность. Леа залюбовалась этой молодой женщиной. Такая необычная красота, мягкая, но в то же время абсолютная, без единого изъяна. Она никогда такой не была, и вряд ли станет. Не удивительно, что ей удалось пленить Мора. Пусть и на короткое время.
– Почему он пощадил вас и дочерей? Я ведь слышала, что младенцев часто бросают в реку.
– Да, он иногда проделывает это, – Шакту презрительно скривилась, – в порыве гнева или если видит какой-то недостаток. Но, обычно, детей он не трогает. А почему он пощадил меня, я до сих пор не знаю. Роскошь, личные покои и слуги, жизнь в этой хорошо обустроенной клетке и его полное равнодушие. Он не захотел отпустить меня домой, не убил, хотя был сильно разочарован, не признал женой, потому что хочет отдать этот титул только матери его сына, чтобы законно утвердить права наследника. Я вижу его только случайно, мимоходом, и знаю, что ему нет до меня никакого дела. И в тесноте этих прозрачных стен, дающих лишь иллюзию свободы, показывающих неограниченные просторы, но не пропускающие к ним, я задыхаюсь.
– У вас здесь не прозрачные стены. Не так, как везде.
– Моя привилегия. В золотой клетке тоже можно жить по своим собственным правилам.
– Я здесь не так давно, а все-равно как в аду. Хочу выбраться, убежать.
Шакту хрипло рассеялась.
– Дашь мне знать, как, если найдешь способ.
– Неужели никому не удавалось?
– Даже тем, кто смог переступить тень дворца, не удавалось пересечь пустыню. Их белые кости вбивают в песок на границах города, как предупреждение другим.
– Наверное, мне нужно идти.
– Тебя должны вести к нему, не так ли? – уголки губ Шакти опустились то ли в презрительной, то ли печальной усмешке.
– Нет. Меня пока минует эта участь. Наверное, у Мора слишком много новых рабынь. И повторно до меня еще не дошел черед.
Леа не хотела, чтобы о ее заступнике кто-то знал.
– Приходи ко мне, когда сможешь. Хотя вряд ли ты имеешь право передвигаться свободно. Я пошлю за тобой сама. Ты не боишься его. Встретить такого человека здесь все-равно, что найти белые воды в Красной реке.
– Я не знаю, удастся ли мне. Я под замком большую часть времени.
– Не смогла забеременеть?
– И не хочу никогда. Тоже мне счастье!
Шакту еще раз рассмеялась. Несмотря на свое заточение, эта женщина не испытывала тех чувств, которые заставляют забыть о радости, которые истребляют саму физическую возможность исторгнуть из груди мягкие, мелодичные звуки. Тряхнув темными волосами, она провела по ним тонкой ухоженной рукой, увешенной золотыми, красными и прозрачными браслетами.
– Я пришлю за тобой этой ночью. А теперь иди.
Она хлопнула в ладоши дважды, двери в ее покои тотчас распахнулись и стража встала за спиной Леа. Уходя, девушка обернулась и краем глаза увидела что-то в зеркале, какое-то странное движение. Хотя в нем никто не мог отражаться. Леа моргнула, решив, что ей все привиделось.
На обратном пути к своей келье она думала о том, что когда-то Мор был обычным человеком. Ну, не совсем уж обычным, но он любил по-настоящему, был настолько очаровательным, что девушка без принуждения, по собственной воле пошла за ним. Сейчас же у всех, кто разделил с ним ложе, волю отнимали, топтали и истребляли.
Разве может такой человек, как Мор, после всех издевательств и убийств стать прежним? Никогда!
Кира просидела у небольшого ручья почти весь день. Она не могла смотреть на дикие обычаи племени, давшего им приют, она не желала ощущать на себе плотоядный взгляд Трога и прожигающий и насмешливый – Зары. Но больше всего она не хотела видеть Аргуса. Его ленивая походка, скрывающая силу, подергивание широких плеч, а главное – наглые синие глаза, неустанно следившие за ней, словно говорившие, что он знает о ее слабости, сводили ее с ума. Она была как на иголках после того, как чуть было не отдалась ему в этих джунглях, расклеившись от неумелого комплимента, как девочка-подросток. А он, такой уверенный и самодовольный, раздражал ее, служил укором ее совести.
Кира не переоценивала свои возможности. Обычная девушка, хорошенькая, но есть и получше, умная, но не блещущая талантами. Сначала он ее презирал, относился, как к грузу, который ему нужно доставить. Потом изводил, пытаясь доказать, что его интерес к ней находится на уровне ее юбочки и его джинсов. Она знала, что Аргус – любитель покувыркаться с женщинами, она еще не забыла того случая на постоялом дворе, когда ее похитил Дастиан.
Все в его внешности говорило о том, что вниманием противоположного пола он не обижен не будет. И ему было все-равно, с кем это делать. Так ведь?
Кира потерла лоб. Уже вечерело, из джунглей доносились все более пронзительные крики. Кире становилось жутковато. К тому же, она проголодалась и живот ее громко урчал, недовольный таким долгим перерывом между приемами пищи. Она встала, чтобы поспешить к деревне, и в тот же момент замерла, кривясь от отвращения к себе. Какая слабая, беспомощная, наивная дурочка. В одиночку – нуль без палочки. Всегда вынуждена искать защиту, и обеспечивал ее мужчина, который прекрасно знал об этом, а потому и не беспокоился, что она сбежит.
Вот и сейчас он даже не смотрел в сторону этого дикого леса, где она пряталась последние часы. Беседовал с самой большой стервой, небрежно облокотившись на столб. Зара не сводила с него взгляда горящих черных глаз. Она бы съела его, прояви он хотя бы каплю интереса. Но он, по-видимому, не проявлял. На его лице не играла улыбка, он интересовался совсем не теми вещами, на которые надеялась жрица. Она вдруг протянула руку и положила ему на широкую грудь, там, где рубашка открывала смуглую кожу на ключицах, подошла ближе, позволим ему ощутить ее шикарное тело.
