Текст книги "Северянин (СИ)"
Автор книги: Nnik
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Подходя утром к деревне, Тормод испытал необычайное облегчение: ночью Бьёрни начал метаться в бреду, и Тормод загадал – если друг до деревни дотянет, то уже и не умрет. И теперь глупая уверенность в благополучном исходе наполняла его сердце.
Только вся радость куда-то улетучилась, а в груди что-то оборвалось, когда им навстречу выскочила растрепанная и заплаканная Ингигерд, девочка, что жила по соседству с ними.
– Тормод, Тормод! – задыхаясь, кричала она. – Скорее!
Тормод рванул к ней, полностью перекладывая вес Бьёрни на Бранда.
– Ингегерд, в чем дело?
– Скорее, – сквозь всхлипы проговорила девочка, – там… за Ингеборгой… Эрика… быстрее!
Тормод кивнул и опрометью кинулся домой, пытаясь на ходу достать охотничий нож и жалея, что у него нет с собой настоящего оружия.
У жилища Тормода столпился напуганный народ. У входа стояло несколько всадников в дорогих одеждах. Один из них прижимал к груди визжащую и вырывающуюся Ингеборгу. На пороге лежал Эрик с огромной раной в голове. Один из мужчин на коне, лениво оттирал свой меч от крови. Тормод замер. Но отчаянный крик сестры заставил его очнуться.
– Что здесь происходит?
– Чего надо? – всадник, очищающий меч, недовольно взглянул на Тормода.
– Отпустите сестру!
– Ах, сестру, – насмешливо протянул он. – Радуйся, мальчик. Ее заметил сам конунг, теперь она будет ублажать нашего правителя.
– Что? Нет!
Не задумываясь, Тормод кинулся на держащего Ингеборгу. Но даже не успел подойти достаточно близко – сзади на его голову обрушился удар, и Тормод провалился во тьму.
* * *
Норд сидел на носу драккара Торкеля, прижав колени к груди, и наблюдал за медленно удаляющимся берегом Англии. Он снова покидал Родину, несясь навстречу неизвестности. Но у этого путешествия было одно существенное отличие от предыдущего: тогда он бежал – неважно куда, лишь бы подальше – а сейчас шел вперед, стремясь к определенной цели, хоть и считал ее немного безумной.
Норд неверяще покачал головой, снова вспоминая свой разговор с Олафом:
«– А ты оказался еще сильнее, чем я думал, – Норд лишь насмешливо приподнял бровь. – Злишься, что я не навещал? Зря. Поверь, у меня было много дел. Но я очень, очень за тебя волновался. И желал твоего скорейшего выздоровления.
Норд фыркнул:
– И мотивы у тебя были исключительно бескорыстные.
– Ну, – загадочно улыбаясь, протянул Трюггвасон, – не мне тебя дурить.
– А еще явиться как можно скорее просил, лишь желая убедиться в крепости моего здоровья.
– И это тоже.
– Могу я узнать остальные причины?
– Почему ты заранее злишься?
– Господи, помилуй. Или правильнее будет сказать «Один»***? Прости, я так и не понял, кого ты предпочитаешь, – голос Норда был полон сарказма.
Олаф довольно улыбнулся и подошел к Норду близко-близко. Склонился к его уху и тихо зашептал:
– Вот и причина: твоя проницательность, способность видеть людей, – Норд недоуменно нахмурился. – Ну, что непонятно? Все считают меня примерным христианином. А ты вот заметил… Хочешь, в благодарность тайну открою? Ни того, ни другого над собой видеть не желаю. И думать о них не хочу. Сам свою судьбу решу.
– Да? И что, уже надумал чего?
– О, да. И искренне надеюсь на твою помощь.
– Какого рода?
– Очень… тонкого, – Олаф отошел от Норда и присел на лавку, стоящую прямо в саду Дублинского поместья. – Это, наверно, прозвучит весьма неприглядно, но я весьма рад, что в том бою при Малдоне пали все мои переводчики. Не случись этого – я бы тебя никогда не увидел. А ты занятный… Я давно искал такого человека. Мечом махать многие могут, и я в их числе. А ты… даже и не знаю, как объяснить, но ты побеждать и без оружия можешь. Готов хоть на эти владения поспорить, – Олаф сделал неопределенный жест, обводя все вокруг. – Говори с англичанами кто другой, мы б куда меньше получили. Пока ты жил у меня, я все больше и больше убеждался, что ты подходишь. А в Манчестере убедился окончательно. Только эта дура Гида чуть все не испортила.
– Значит, ты хочешь, чтоб я говорил? Но не думаю, что тебе нужен переводчик.
– Нет. Не переводчик. Меня вообще мало интересует твой английский. А вот норвежским ты теперь тоже владеешь безукоризненно.
– Что я должен сделать в Норвегии?
– Ты? Ты должен сделать меня королем.
«Королем? – подумал Норд. – Вот так просто?»
– Мечта, конечно, красивая. Только вряд ли осуществимая.
– Почему же? Кровь мне позволяет претендовать на это звание. А конунг Хакон Могучий****... он уже не так любим своим народом, как раньше. Лодка уже не крепка. Но все же сама она не развалится. А ты можешь ее раскачать.
Норд прикрыл глаза и задумался: задача, конечно, сложная… но Норвегия не Англия. Там власть действительно очень зависит от народа. Норд усмехнулся – теперь ему стало ясно, зачем Трюггвасон рассказывал ему об истории своей родины.
– Это дело не одного мгновения.
– А я и не тороплю. Я, конечно, не мальчишка, да и ты тоже, но мы молоды – у нас впереди годы.
– А какой мне от этого толк?
– Ты станешь ярлом великой страны. Ярлом, приближенным к королю.
Норд поймал двумя пальцами маленький листочек. Сорвал его, покрутил и отпустил, ветру на потеху.
– Этого… мало. Мне нужно еще кое-что.
– Что?
– И это – обязательное условие.
– Я повторяю: чего ты хочешь?
– Ты знаешь, что на Торвальде рабский ошейник?
– Что? – кажется, викинг растерялся. Норд же не на шутку удивился, как за год можно было не заметить.
– Его надел мой дед.
– Ты хочешь его себе?
– Ошейник?
– Торвальда.
– Нет, конечно. Я хочу, чтоб ты его освободил. Торвальд не трэлл*****. Он должен быть свободен.
– Это все?
– Про положение ярла я не забыл.
– Конечно. Так ты согласен?
– Освободи Торвальда, и я поплыву. И сделаю все, что в моих силах, чтоб корона стала твоей».
И теперь легкий драккар Торкеля нёс Норда на север. А свободный Торвальд, с которым после купания в речушке близь хижины Ив Норд ни разу не заговаривал, сидел на веслах вместе с другими членами команды.
* Бальдр – бог плодородия и хлебопашества, его красота легендарна. По мифу, он был так прекрасен, что все в мире поклялось не причинять ему вреда, лишь бы любоваться его лучистой красотой.
** Фригг – в германо-скандинавской мифологии жена Одина, верховная богиня. Она покровительствует любви, браку, домашнему очагу, деторождению. Является провидицей, которой известна судьба любого человека, но которая не делится этими знаниями ни с кем.
*** Один – верховный бог, бог воинов, клятвопреступников, самопожертвования, мудрости.
**** Хакон Могучий – король Норвегии с 969 по 995гг.
***** Трэлл – раб (скандинавское).
========== Глава 10 ==========
Мягкое белое тело Торы так и манило к себе. Покатые плечи, полные груди с крупными розовыми сосками, пышные бедра. Золотые волосы смело отброшены назад – Тора не пытается прикрыться ими в глупом смущении. Она знает, что прекрасна, соблазнительна, желанна. Знает, что отказаться от нее невозможно. Изменить – легко. Забыться на ночь в объятьях другой – проще простого. Но покинуть навсегда – нет.
Самой нежной юной прелестнице с испуганными глазами олененка не сравниться с Торой. Она не жертва, Тора – хищница. Еще никто не смог покорить ее. Торой нельзя овладеть – она владеет мужчиной, что отважился разделить с ней ложе. И все его заслуги и звания теряют значение, когда Тора понимает: «Хочу!» Стоит ей поманить, слегка поведя плечом, и любой окажется у ее ног. А испробовав раз, будет вновь и вновь, подобно верному псу, нестись по первому зову.
А Тора вечно голодна, вечно исполнена страсти. Порой кажется, что боги прокляли ее, устроив между ног женщины свой огненный алтарь, постоянно требующий мужскую силу в жертву. Поэтому для Торы нет разницы: крестьянин, воин или ярл. Будь это не Тора, ее бы давно окрестили шлюхой.
И сам конунг Норвегии пал жертвой бесстыдного взгляда. Похотливый любитель нежных девичьих тел, после встречи с Торой он все так же брал в свою постель невинных дев. Так же бездумно отнимал их честь и ломал души, но это боле не приносило ему того острого наслаждения, что в былые дни. Теперь игрушки надоедали быстрее, становясь пресными в момент.
Тело конунга принадлежало распутнице, ныне раскинувшейся перед ним.
Хакон опустился рядом со жмурящейся красавицей и мягко сжал ее бедро, утыкаясь носом в дурманяще пахнущую плоть. Он заскользил губами по ноге вверх, лизнул кожу у самого края кучерявых волос.
Тора усмехнулась и откатилась от конунга.
– Скажи, что за визг сегодня нарушил мой сон?
Хакон поднял на Тору полный жажды взгляд и недовольно поджал губы. Снова потянулся к женщине, но та лишь насмешливо взглянула на него.
– Привезли очередную девицу.
– И как? – томно протянула Тора. – Хороша?
Рот конунга изогнулся в глумливой улыбке:
– Хрупкий изнеженный цветочек. Зато волосы… огонь!
– Но есть ли пламя внутри?
– В этой девчонке? – Хакон презрительно фыркнул и, положив ладонь Торе на живот, слегка вдавил пальцы в упругое тело.
Тора расслабленно прикрыла глаза и перетянула руку Хакона себе на грудь. Она убедилась, что ее положению ничего не угрожает, и решила получить свою долю наслаждения.
* * *
Тормод открыл глаза и застонал. Сознание было мутным, а горло совершенно сухим. Он облизал губы и еще один стон вырвался из его груди.
– Живой! – радостный возглас противно резанул слух.
Тормод повернул голову и увидел довольную Ингигерд. Девчушка задорно улыбалась, держа в руках стопку чистых рубах.
– Воды дай.
– Угу, я мигом! – кивнула Ингигерд и выскочила вон. Вернулась она с большой крынкой, полной прохладной, пахнущей травой воды.
– Давно?
– Три ночи минуло.
Тормод прикрыл глаза и стиснул руки в кулаки так, что побелели костяшки. Ему волком выть хотелось, кусаться, царапаться – хоть что-нибудь. Только поздно. Три дня – слишком большой срок. Он не спас Ингеборгу, не сумел защитить единственную ценность в своей жалкой жизни.
– Отец?
– Один принял его, – вмиг потухнув, пробормотала Ингигерд, – Эрик был хорошим воином.
– Ясно…
– Тормод, ты…
– Ты знаешь, что за человек увез Ингеборгу?
Ингигерд отвела глаза и закусила губу. Нервно заправила выбившуюся прядь за ухо.
– Тебе на что?
– Если спрашиваю – вестимо, надо.
– Не нужно оно тебе, – твердо произнесла Ингигерд.
– Поговори мне тут. Не тебе мужчине указывать…
– И поговорю! – уже сквозь слезы выкрикнула девочка. – Поговорю! Ничего ты ужо не исправишь, а сам сгинешь! Не лезь, куда не звамо! Дом твой сгорел, ты б его лучше поднимал, а не о глупостях думал!
– Как… сгорел? – растерянно переспросил Тормод.
– Так, – тихо ответила Ингигерд, – раз – и нет. Насилу затушили, чтоб на соседей не перебросился.
– Значит, судьба… хитрые узлы на моей нити старухи-Норны* завязали. Только, боюсь, недолго нитке виться…
– Не говори так, – побелевшие губы Ингигерд еле шевелились. – Отстроишься, запас сделаешь, поживешь. Там, гляди, и женишься, а потом и детки пойдут…
– Хорошая ты, Ингигерд, – с сожалением в больном голосе сказал Тормод. – Вырастешь – мечтой станешь, звездой северной.
– Тормод, ты чего? – удивилась девочка, глядя на грустную улыбку Тормода.
– Так кто увез мою сестру?
– Все же торопишься в Асгард?
– Пожалуй, тороплюсь.
– Ярл Виглик со своими людьми. Только сразу не беги – дай пустой голове своей хоть чуток зажить.
– Спасибо. Спасибо, Ингигерд.
* * *
– Ну, что, великий посол-бунтарь, что делать будем?
Норд улыбнулся и бросил на Торкеля хитрый взгляд:
– Смотреть. Смотреть и слушать, великий полководец!
– И на что же ты желаешь обратить свой взор?
– А что ты можешь мне показать?
– Порт?
– Ну уж нет – в порту я уже бывал. Второй раз неинтересно.
– Тогда, быть может, тебя заинтересуют знаменитые снега? Только, боюсь, даже здесь летом их не бывает, придется подождать.
– Как близко к конунгу ты сможешь меня провести? – Норд заговорил серьезно.
– Хочешь его внимательно рассмотреть?
– Да нет. На самом деле, на него мне смотреть пока вовсе не обязательно.
– Тогда зачем?
– Меня интересует его окружение.
– То есть, тебе надо не просто попасть в его окружение, но и стать там своим?
– Примерно.
Торкель нахмурился.
– Это не то чтобы уж совсем невозможно, но весьма проблематично.
– Ничего. Трудности нас не пугают. К тому же мы не торопимся. У тебя здесь есть знатные знакомые?
– Есть несколько.
– А друзья?
– Так, парочка. Но я не уверен, что они сейчас здесь – мы ж на месте не сидим. И ты должен понимать: то, что они являются моими друзьями, не делает их сторонниками Олафа.
Норд задиристо улыбнулся и кивнул.
– Веди! А там разберемся.
* * *
Тормод смотрел на крепкий добротный дом и задыхался от клокотавшей в груди ярости: от его жизни осталось только пепелище, а этот боров счастлив и здоров. И пусть этот Виглик лишь выполнял приказ конунга – нет ему прощения.
– Папа! – крошечная девчушка выбежала из дома и, широко размахивая руками, кинулась на задний двор. От бега ее тоненькие рыжие косички подпрыгивали на худых плечах.
За девочкой на улице появился высокий, даже по скандинавским меркам, мужчина. Он двигался медленно, с ленцой, будто наевшийся зверь.
– Папа, смотри, кого Луна родила, пока ты в город ездил! – маленький пушистый щенок жалобно скулил и вертелся, видимо, желая оказаться на земле.
– Хороший, – важно кивнул ярл Виглик, бросив на щенка рассеянный взгляд.
– Я его Месяцем назвала, чтоб как мама был!
– Хорошее имя, – Виглик нежно погладил девочку по рыжей макушке. Взвизгнув, малышка развернулась и потащила бедную зверушку за дом, должно быть, обратно к маме.
А Тормод улыбнулся и беззвучно отступил назад, скрываясь среди деревьев. Он знал, что делать.
* * *
План-то у Тормода появился, только, как выяснилось позже, знать и сделать – не одно и то же. Два дня спустя Тормод стоял над плачущей от страха девочкой, сжимая в руке любимый охотничий нож, и никак не решался ударить.
Увидев ребенка, Тормод решил, что это – наилучшая месть, пусть и не самая достойная. Раздавить, опустошить, лишить самой большой радости жизни, заставить стенать от невыносимой боли и убить, не лишая жизни, – вот чего он хотел. Чтоб так же, как и у него, в груди ярла появилась большая кровоточащая дыра. Тормоду казалось, что месть – единственное, что ему осталось. Что только она заставляет его двигаться.
Но, увидев большие испуганные глаза, понял, что еще не все чувства в нем выжжены. Потому что понял: девочка не виновата, и заставить ее платить за грехи отца – выше его сил. Он сделал глубокий вдох, резко выпустил воздух из груди, спрятал нож и небрежно спросил:
– Чего ревешь?
Девчушка шмыгнула носом, протерла грязным кулачком покрасневшие и опухшие от слез глаза, оставляя на лице смешные разводы, и бросила на Тормода подозрительный взгляд:
– А ты зачем ножом машешь?
– Ничем я не машу, – буркнул Тормод и задумался. Убивать девочку он не станет, только, что теперь с ней делать, он совершенно себе не представлял. – Есть хочешь? – от растерянности спросил он.
– Хочу, – немало удивив Тормода, ответила девчонка.
– У меня только хлеб и сыр, – словно извиняясь, ответил Тормод и полез в мешок доставать заботливо сложенные Ингигерд припасы.
– Давай сыр, – покладисто согласилась крошка. – А ты, что, охотиться совсем не умеешь, да? – Тормоду показалось, в голосе ребенка звучала жалость.
– Умею.
– Тогда почему нету мяса? Вот папочка умеет охотиться! Он знаешь, как хорошо охотиться? Мы все время мясо едим.
При упоминании «папочки» Тормода перекосило.
– Тебя звать-то хоть как?
– О, у меня очень красивое имя: Ингеборга!
Норд выронил кусок хлеба, от которого хотел отрезать ломоть. Это… это несуразное недоразумение носит имя его сестры? Он поднял на девочку неверящий взгляд и попытался найти в ней хоть призрак своего цветочка. Но имя этого дитя казалось издевательством, насмешкой. Даже рыжие волосы были жалким отблеском роскоши на голове его Ингеборги.
– Э-эй! У тебя нет, что ли, имени?
– А? – Тормод понял, что девочка, не замечая его смятения, продолжает говорить.
– Звать тебя как?
– А, звать… Тормод.
– Хорошее имя, – копируя отца, похвалила Ингеборга. – Ты мне покушать-то дашь?
– Кушать… Конечно. Держи.
Девчушка схватила хлеб и сыр и начала с аппетитом жевать.
– А сам почему не ешь?
– Не хочу.
– Почему?
– Я занят.
– Занят? Да ты же ничего не делаешь? – подивилась Ингеборга.
– Я думаю.
– О чем?
– Что мне с тобой делать.
– Со мной? Как, что делать? Домой вести, к папе.
– Нет! – смерти девочке Тормод не желал, но и возвращать ее родителям не собирался.
– Что? – судя по голосу, Ингеборга снова собралась плакать.
– Не смей реветь! Не обижу я тебя.
– Но я домой хочу.
Тормод взъерошил свои волосы, стараясь успокоиться и вспомнить, как он веселил сестру, когда она была маленькой.
– Да погоди ты. Домой – всегда успеешь. А ты вот где-нибудь кроме дома-то была? – заметив, что разводить сырость девочка передумала, Тормод продолжил: – Ничего-то ты не видела, ничего не знаешь! А я тебе столько интересного показать могу! Ты белку-то хоть видела, малышка я-хочу-домой?
– Видела! – обиженно крикнула Ингеборга. – Видела-видела. Папа маме на шапку много приносил.
– А… на шапку… Тогда ничего ты не видела. Белка – на нее, на живую смотреть надо. Она куда интереснее твоего Месяца будет, когда скачет по веткам.
– Ты откуда про Месяца знаешь?
– А я много чего знаю. Но, если будешь капризничать, тебе не расскажу.
– Расскажи, расскажи!
– Потом. Может быть. А сейчас ешь.
Ингеборга кивнула и снова вгрызлась в сыр. Тормод усмехнулся: дитя. Скора на слезы, но и улыбка – частый гость на остреньком лице.
Когда Ингеборга наелась, жизнь Тормода резко стала веселее. Потому как смотреть белку, искать ягоды и учить Тормода охотиться «как папа», девочка пыталась одновременно. Как результат, к заходу солнца Тормод еле ноги волочил. Ингеборга попыталась продолжить осмотр интересностей в лесу и по темноте, но Тормод сделал страшное лицо и сообщил, что пора спать.
– А где?
– Что?
– Спать где будем?
– Да тут и будем.
– В лесу?
– Ну, да. А что не так? – не понял Тормод.
– Тут же кровати нет!
Тормод устало поморщился и потер затылок.
– Весь лес – волшебное ложе для того, кто чувствует его.
– Чувствует?
– Ага. Для настоящих охотников. Ты же дочь великого охотника? – заговорщицки подмигнул Тормод.
– Да, – с сомнением ответила Ингеборга.
– Значит, и тебя лес примет. Ложись давай.
Ингеборга настороженно опустилась на листву и, очаровательно пристроив щеку на сложенных ладошках, закрыла глаза. Тормод слабо улыбнулся. Что делать с похищенным у родителей сокровищем он так и не придумал. Но ни убивать, ни возвращать не хотелось.
Тормод и сам уже начал засыпать, когда услышал шорох и почувствовал, как маленькое тельце прижимается к его боку.
– Ты чего? – шепотом спросил он.
– Холодно, – Тормод кивнул и обнял девочку за плечи. Но мерзнуть Ингеборга не перестала, а через некоторое время еще и дрожать начала. Тормод сердито подумал, что так она заболеет. Пришлось вставать и разводить костер, с трудом нашарив в темноте сухие ветки.
– Спасибо, – выдохнула Ингеборга, придвигаясь к огню.
– Так, все. Теперь точно спать.
Девчушка зевнула и, вцепившись в рукав Тормода, уснула. Тормод растерянно погладил ее по голове и сам прикрыл глаза.
Ближе к утру, когда первые лучи солнца слегка поджелтили небо, Тормода разбудили тихие шорохи. Сначала он подумал, что какой-то зверь пробежал слишком близко, но, прислушавшись, насторожился. Звуки шли сразу со всех сторон, будто их окружали. И тут Тормода прошиб холодный пот: среди ночи он не сообразил, что костер – просто замечательный сигнал. И теперь их выследили.
Стараясь не совершать резких движений, Тормод нащупал рукоять меча и беззвучно простился с сестрой. Что ж, он получил, что хотел – у него есть шанс скрестить клинки с Вигликом.
* * *
Норд внимательно рассматривал человека, которого Торкель представил как своего хорошего друга. Это был невероятно маленький в сравнении с большинством местных жителей мужчина. Ростом он был чуть повыше Норда, но казался странно хрупким, сухим. Еще не вернувший форму после отравления Норд казался рядом с ним могучим гигантом. Волосы Бранда смешно торчали во все стороны, будто на голове у него лежал пучок соломы. Глаза были какими-то блеклыми, холодными как у рыбы.
– Ну так что? – спросил Торкель у Бранда, хлопая того по плечу. – Приютишь?
– Ну, не бросать ж его на улице, – усмехнулся тот. – Тем более, говоришь, что человек хороший.
– Еще какой хороший! – закивал датчанин. – Умный парень. Он, если что, и сподмочь сумеет.
– Это-то замечательно, только я сейчас в свои северные владения собираюсь. Просто чудо, что вы меня застали. Но, коли желаете, можно со мной ехать. Молодец-то твой, небось, Норвегии и не видел. Вот и поглядит заодно.
Торкель бросил на Норда вопросительный взгляд, и тот едва приметно кивнул.
– Отчего не поехать. Токмо он не один, с ним еще молодчик есть.
– Кто таков? – напрягшись, спросил Бранд.
– О… это Торвальд. Торвальд Эриксон, сынок Эрика рыжего.
– Такой же буйный? – загоготал Бранд. – Сберегите боги с таким связаться!
– Да нет. На удивление спокойный. Даже странно бывает. Юнец еще совсем, только-только семнадцатая весна минула, а ужо как настоящий воин ведет себя. Токмо за этого, – Торкель кивнул на Норда, – переживает всегда очень.
– Ну, раз спокойный, возьму. Пускай отдыхают сегодня, а завтра с утречка двинемся.
* Норны – древние, могущественные богини судьбы, имена их: Урд («Судьба»), Верданди («Становление») и Скульд («Долг»). Они пряли нити человеческих судеб и в урочный час обрывали их.
========== Глава 11 ==========
Ингигерд сидела на лавке и, жмурясь, смотрела на маленькую деревянную фигурку волчонка, стоящую на окне. Лучи утреннего солнца подсвечивали игрушку, обращая крошечную деревяшку в волшебного сияющего зверя. Волчонок был смешон в своей глупой ярости – неудача в ловле хвоста искривила мордочку в забавно-угрожающем оскале. Ингигерд быстро заморгала, сгоняя непрошенные слезы. Глупый маленький зверек! Никому его гнев не страшен – силенок маловато, разве что мышь придушить хватит – и то, если поймает.
Так на хозяина похож – совсем один и вовсе не опасен. Но зубы скалит. Сгинул бы, точно сгинул, коли не подобрала б его Ингигерд. А Тормода кто подберет? Кто от ошибок сбережет? Ингигерд попыталась, да только разве послушал он ее? Разве обратил внимание на разумные слова? Сумел очистить голову от тумана горечи? Нет. Собрался и ушел. Мстить.
Да только есть ли прок от мести? Ингигерд не знала. Ей казалось, что нет. Кому от этой мести легче? Вот ей отнюдь легче не стало, когда отец мстить за мать ушел. Да и не вернулся. Должны они были с сестрами расти без матери, а остались круглыми сиротами. И Ингигерд – младшая, еще ничего, под крылом-то сестриц расцвела. А вот старшенькая не выдержала: тянула дом на себе, тянула – да и слегла больной старухой, а потом и вовсе дух испустила, двадцатой весны не проживя.
От горьких воспоминаний Ингигерд отвлек шум на улице:
– Какие гости на нашем дворе, да с утра пораньше! – голос Свандис звучал зазывно, играючи – она еще не оставила надежды найти мужа и сбежать от тяжелой жизни одинокой женщины.
– И тебе утра доброго, Свандис.
– Добро, добро. Чем сподмочь тебе надобно?
– Я к Ингигерд. Ты уж не серчай, хозяюшка, – Ингигерд очень живо представила, как при этих словах сморщился носик сестры, как на мгновение поджимаются ее губы, а потом лицо снова становится приветливым.
– Сейчас кликну!
В дом заскочила зарумянившаяся Свандис. Светлые растрепанные пряди у висков, тугая коса на плече. Сильные полные руки держат большой кувшин для воды.
– Мелкая, к тебе там.
Ингигерд легко вскочила и, тряхнув кудрями, выбежала во двор. Завистливо-ободряющий взгляд сестры она предпочла не заметить.
– Лодин! – Ингигерд махнула рукой.
– Здорово живешь! Помощь нужна?
Ингигерд вспомнила бадью, что держала Свандис и кивнула:
– Воды принести.
– Неси посуду.
Лодин легко тащил полный воды кувшин и грустно поглядывал на Ингигерд. Наконец он пожевал губу и, словно не за этим пришел, спросил:
– Думаешь, взаправду совсем сгинул?
Ингигерд рассеянно пожала плечами. Лодин словно вторил ее мыслям, ее сомнениям.
– Боюсь за него, – выдохнула девочка.
Лодин поудобнее перехватил кувшин, пролив пару капель, и ободряюще подмигнул:
– Он у нас парень крепкий, удалой. Свое дело сделает.
Ингигерд запрокинула лицо к небу, стараясь сдержать слезы. Она ничуть не сомневалась, что Тормод справится – только выберется ли потом. Да и захочет ли выбираться.
– Эй, ну, ты чего? – обеспокоенно пробормотал Лодин. – Да вернется наш герой, вернется. Как такую красоту бросить можно?
Щеки Ингигерд вспыхнули, глаза стыдливо зажмурились:
– Полноте чушь молоть.
А Лодин довольно улыбнулся. Сам шел к девочке за успокоением, а пришлось ее отвлекать.
***
– Ну, как тебе наши края? – спросил Бранд, широким жестом обводя земли вокруг. Еще вчера путники двигались по узкой лесной дороге, вдыхая пряный хвойный аромат и уклоняясь от самых низких ветвей, так и норовивших пощекотать иглами лица всадников. Полусгнившая древесина и прелые листья шуршали под лошадиными подковами. Время от времени что-то скрытое под подушкой опавших игл ломалось с громким треском, и лошади нервно всхрапывали и пряли ушами. Тогда седоки оглаживали их лоснящиеся шеи и ласково похлопывали по мускулистым крупам.
Сегодня же лес поредел. Теперь деревья стали встречаться реже, уступив место приземистым кустарникам и сочной траве. Буйство зелени резало глаз, и широкая грязная дорога, неровной лентой вьющаяся перед викингами, казалось инородно темной и чужой в этом царстве Фрейра*.
– Красиво у вас здесь, только холодно.
– Холодно? – хохотнул Бранд. – Сейчас середина лета!
– Это и печалит.
– Откуда ж ты такой «север» теплолюбивый-то взялся?
Норд задумчиво улыбнулся и прикрыл глаза:
– Из Англии, вестимо. Али Торкель не сказал?
– Скажет он, как же… присмотреть за тобой-то попросил, а ничего толком не объяснил. Ни кто таков ты, ни откуда.
Норд почувствовал, как в груди разливается довольство: молодец Торкель, не подвел. Точнее, не смешал планы – позволил Норду самому решать, что и как рассказывать.
А Норд долго думал и решил, что врать не стоит – избыток лжи порождает путаницу и неверие, легко что-то упустить, незначительная деталь может разрушить всю придумку. Но и правду сказать нельзя – не так Норд рос, чтоб этим хвастать пред норманнским ярлом можно было. Однако одну и ту же историю можно рассказать по-разному:
– Из Англии я. Из Норфолка, сырого болотистого края.
– Да не схож ты с англичанами… Ни цветом, ни сложением!
– Я сын викинга и англичанки.
– От островной шлюхи, стало быть, рожден…
– Отнюдь, – ничуть не смутился ожидавший чего-то подобного Норд, – она была знатной женщиной – дочерью тэна.
– Знатная, стало быть… И как тебя не утопили только…
Норд и сам не раз задавал себе этот вопрос. Ненависть деда ему была понятна, а вот любовь матери не соответствовала законам мира, в котором они жили. Но ведь говорят же, что любовь не требует объяснений?
– Зачем? Мать любила меня. Я и из Англии не уезжал-то из-за нее. У мамы было слабое здоровье, а без меня она еще пуще тосковать начинала. Не мог я ее бросить, а путешествовать – страсть тянуло. Вот, – Норд слегка качнул головой, – родину отца посмотреть.
– Посмотреть, говоришь? Столько хлопот ради красивых видов?
– Глупо называть дорогу хлопотами, – улыбнулся Норд. – Во мне течет та же кровь, что и в тебе, пусть и слегка разбавленная. Одна страсть к морю, одна жажда нового.
– Да, – низко протянул Бранд, – норманнская кровь сильна, не забьешь ее. Как ни воспитывай, как ни приручай, а все едино – диким странником останешься.
Что ж, кивок стал достойным ответом на реплику Бранда: Норда устраивало, что его сочли лихим воином, вырвавшимся-таки из-под опеки матери.
– А чего друг твой такой молчаливый? – неожиданно поинтересовался Бранд.
– Что? Да… он часто такой, – на этот раз ложь легко сорвалась с губ.
– Неуж? Вот бы не подумал. Мне как Торкель сказал, что он Эрика Рыжего сын, я сразу решил: бешеный малый будет. Ну, датчанин-то этот, хитрюга, меня, конечно, успокоить попытался: мол, так и так – смирненький он. Да только я не поверил. Знаю же, сильна отцова кровь. А семейка эта… страсть. Об их норове по всей Норвегии славные слухи ходят. И об отце этого твоего, и о его папане… А он, глянь-ка, правда, едет, ни звука лишнего не издаст. Лошаденке только что-то на ухо шепчет, да оно правильно, верно. Хорошо обучен, видать. Ну, с животиной-то управляться. Да и нрав, стало быть, у него добрый. Знаешь, как дочери жениха-то подыскивать надо, коли счастья-то дитятку своему желаешь? – неожиданно спросил Бранд. – Знаешь? Чтоб удал да домовит – оно и так ясно-то. А коли колотить станет? Нет, оно бабу на место поставить, разумеется, надобно бывает, да только тут меру знать надо. Вот… ты на то, как женишок-то этот со скотинкой обращается, глянь – сразу поймешь, коли нежным да ласковым быть может. Этого Эриксона сразу видать – может, может…
Норд недоуменно моргнул, коротко взглянул на Бранда, явно получающего удовольствие от передачи знаний молодым, и перевел взор на Торвальда. Тот с хмурым видом брел рядом с лошадью, давая ей отдохнуть. Пред глазами Норда почему-то всплыла виденная еще в глубоком детстве картина: колонна рабов – грязных и понурых тощих людей, еле волочащих ноги под тяжестью безысходности.
Норд замотал головой, сгоняя наваждение, и чуть не свалился на землю, когда конь под ним запнулся. Ободряюще потрепав серого за ухо, Норд окликнул Бранда:
– Когда становиться будем? – он думал, стоит ли спешиться или уже можно не беспокоиться.
– Скоро. Вон пригорок видишь? За ним станем.
***
Норд рассеянно огляделся и чуть не взвыл. Такого он не ждал. Не ждал, что снова окажется в дымчатом мареве, снова попадет в плен морока. Правда на сей раз он явственно понимал, что спит, только это совершенно не успокаивало. Как вырваться из лап липкого тумана, он не знал, и от этого становилось страшно
Норд сел прямо на землю, теряющуюся в сером ничто. Никуда идти он не хотел – боялся снова потерять рассудок, заблудившись среди бесконечных образов этого сумасшедшего мира, снова быть втянутым в пеструю круговерть сцен прошлого и грезящегося будущего. Захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и уснуть. А проснуться уже наяву, лежа закутанным в плащ с седлом под головой.
Но серый океан в голове Норда имеет собственные желания.
– Чего сидишь? Неужто молот свой Мьёлльнир** назад получить не желаешь? Фрейя, конечно, сподмочь отказалась нам в деле сем благородном. Да только не повод то, руки свои опускать и ётуну Трюму волшебный молот в дар отдавать.
