Текст книги "Северянин (СИ)"

Автор книги: Nnik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

          – Обычно не слишком, – нахмурился Хаконсон. – Просто… Просто его еще твоя сестра очаровала. А он, видать, чует, что родичи вы.

          Тормод погладил блестящий лоб и глухо ответил:

          – Ясно.

          Эрленд закончил седлать своего коня:

          – Вы тут еще пообщайтесь, я пока тебе лошадь приготовлю.

          Увидев предназначенную ему клячу, Тормод фыркнул, но позже, уже на тракте, подумал, что так даже лучше: животное это спокойное, а он за последние годы навыки подрастерял.

          – Коней можно будет оставить на въезде, там постоялый двор есть, присмотрят. А гулять пешком будем.

          Прогулка была… странной. Тень мертвой Ингеборги нависла над мужчинами. Она их и сближала, и отдаляла. Неразделенная боль, пустое пренебрежение, сочувствие, обида… Так много и так мало, чтоб понять друг друга, принять.

          – Ты… я с Эриком познакомился.

          – Да? Милый ребенок.

          – Но его мать меня пугает. Кажется, что съест и не подавится.

          – Тора? Относись проще. Обычная шлюха, только наглая, – увидев, как побледнел Тормод, Эрленд мысленно дал себе хорошего пинка за невнимательность и торопливо продолжил: – А Эрик забавный. Болеет часто, хилый совсем, а я ему деревянный меч выточил, страшный правда, грубый. Как он им махал! Будто целое войско один перерубить хотел.

          – А я могу красивые игрушки делать. Раньше мог, – в ответ на недоуменный взгляд Эрленда Тормод поднял ладонь и растопырил кривые пальцы, – с такими руками ничего доброго не сотворишь.

          – Ты это любил.

          – Да, наверное. Я просто это делал. В нашей деревне, наверно, у каждого ребенка было по моей игрушке, а то и не одной. Пробовал продавать, потом понял, что бесполезно. Кто станет покупать то, что может и задаром достаться? Не мог я детенку отказать, если просил очень.

          – Сейчас совсем не получается? Ты пробовал?

          – Нет. Даже не пытался. Я только недавно пальцы сгибать спокойно стал, и то еще бывает: как прошибет, шевельнуть не могу. Какая мне резьба?

          – Жаль… я бы хотел увидеть.

          – Почто тебе? Захочешь – купишь у лучшего мастера.

          – А мне на твое поглядеть интересно бы было.

          Тормод пожал плечами. А что тут скажешь?

          – Ты есть еще не хочешь? Давай там, где лошадей оставили, перекусим, а потом уже домой.

          – Не думаю, что там мы сможем поесть за одним столом.

          – Да… точно. Тогда… купим чего-нибудь на рынке и поедим на обочине.

          – Тогда… на рынок.

          И только на рынке Тормод осознал, как давно не бродил по городу вот так вот бесцельно, просто гуляя. Не сливался с праздной толпой.

          – Эту головку сыра, этот хлебец и… мясо копченое брать будем или пройдем подальше и возьмем горячего? – не дождавшись ответа Тормода, Эрленд, расплатившись за сыр и хлеб, двинулся вглубь рыночной площади. Тормод поспешил следом, боясь потеряться, но налетел на кого-то:

          – Прости, я…

          – Тормод! – радостный, полный восторга восклик.

          Тормод вглядывается в знакомо-незнакомое лицо и оторопело спрашивает:

          – Ингигерд?

          – Тормод, Фрея-покровительница, Тормод, это ты, – захлебываясь эмоциями, тараторит девушка. – Думала: не найду. А вот, тут ты. Нашла. Жив! Жив!

          – Ты… ты почему здесь?

          – Ушла. Из деревни ушла. Все сгорело, и я ушла. За тобой, к тебе.

          Тормод непонимающе трясет головой, хочет спросить, что это значит, но не успевает:

           – Ты где потерялся? – выныривает из толпы Эрленд. Увидев его лицо, Ингигерд пораженно ахает и глупо хлопает светлыми ресницами.

          – Знакомую встретил.

          – Знакомую? – хмурится Хаконсон и окидывает Ингигерд придирчивым взглядом.

          – Ингигерд, господин, – робко представляется девушка.

          – Эрленд. Мы идем?

          – Ум… подожди, а? – просит Тормод и поворачивается к бывшей соседке. – Все сгорело, говоришь? Как же ты теперь? Где живешь? Чем занимаешься?

          – Я… живу у одной вдовы. Помогаю ей. Но… Тормод, с тобой что? Где ты… как…

          Тормод молча расстегивает плащ, прикрывающий ошейник. Ингигерд вскрикивает:

          – Но… но как же так? Что… ты должен бежать! Ты…

          – Ингигерд, успокойся, хватит. Со мной все хорошо.

          – Как так «хорошо»? Тормод, я… я так хотела тебя найти, думала, вместе по миру брести будем. Я ж теперь такая же, как ты, неприкаянная.

          – Нет. Нет, ты не такая, – Тормод сжал ладонь едва не плачущей девушки, – ты не такая. Красивой стала, прям как я говорил. Звездочка северная. Зачем ты, глупая, все кинула, вот скажи? Зачем? Замужем уже была бы, счастливая.

          – Да… кому я нужна, такая? У меня ж что есть, все на мне.

          – Держи, – Эрленд решительно сунул девушке небольшой холщевый мешочек, – бери-бери, пригодится. И слушай его, слушай. Возвращайся в деревню. Здесь – не лучшее место для юной девы без защиты.

          – Не нужны мне твои деньги, господин, не нужны! Ты, господин, лучше его отпусти! Тогда хорошо все станет.

          Эрленд посмотрел на Тормода. Он ж ведь отпустил бы. И сейчас, вздумал бы тот затеряться в толпе и пропасть, и в любой другой момент. Попросил бы, сам ошейник снял.

          – Ингигерд, возьми деньги и поблагодари. И… подумай о возвращении в деревню.

          – Хорошо, – всхлипнула юная красавица, – только… не уйду, пока снова тебя не увижу.

          – Договорились. Скажи, где живешь, я приду, как смогу.

          – У… вдовы Барна Кривого, на южной окраине. Спроси, там все знают.

          Эрленд сплюнул:

          – Да уж. Даже я знаю. Беги, девочка, беги.

          – Я… я пойду. Только пока не появишься, точно из города не двинусь! Я… я вот, – девушка выудила из складок на юбке маленькую резную фигурку волчонка, – ты мне подарил. Придешь – отдам. Забуду. Вот! – и метнулась прочь.

          – Дурочка влюбленная, – фыркнул Эрленд вслед Ингигерд.

          – Глупость.

          – Ну, почему же? – усмехнулся Хаконсон. – Вон как к тебе привязана. Зверушка-то, твоя работа?

          – Да… я и рассмотреть толком не успел. Может, и моя. Ты… спасибо тебе. Ну, что денег ей дал. Она…

          – Не благодари. Пустое. Только проследить надо, чтоб она убралась отсюда. Я ж правду говорю, не место ей здесь. Девчонка еще совсем.

          Тормод неопределенно тряхнул головой:

          – Есть-то будем?

          – А, да. Пошли за мясом. Я точно помню, где-то в том конце продают куски жарящейся прям там туши. Ум… вкуснятина.

***

          – Что? Доволен? – растрепанная, злая Аста сидела на разворошенной постели конунга и яростно потрясала разодранной сорочкой. – В этом могущество правителя Норвегии? Силой дев брать? – Хакон лениво повел плечом и отвернулся: его слова женщину совершенно не трогали. – Другого, видать, ничего не умеет владыка наш! Лишь грязными чреслами потрясать!

          Тут конунг не выдерживает и, развернувшись, бьет Асту по лицу.

          – Молчи!

          – А вот и не стану! Мерзкий, грязный! Сам уже всех баб не помнишь, с коими спал! Вонь, вонь преступлений наполняет твои покои! Боги накажут тебя! Не попадешь в Асгард ты, – хлесткий удар, и уже окровавленные губы продолжают: – Стенать тебе на берегах мертвых.

          – Кто силен – тот берет, кто победил – тот прав.

          – Думаешь, вечно сильным быть?

          – Я конунг, женщина, конунг!

          – Недолго остается тебе, попомни! Широко простирается терпение людское, подобно ветвям Иггдрасиля, только и ему предел есть.

          – И что будет? Что? Крестьяне, машущие вилами, ко мне пойдут?

          – Брюньольв, супруг мой пред людьми и пред богами, поведает всем, он не побоится…

          – А ты? Ты, дура, не боишься гнева моего?

          – Нет правды в гневе твоем, нет и страха у меня в сердце! А ты, конунг, трус. Трус! Дрожащий трус! Можешь брать, можешь притворяться сильным да бахвалиться этим, но никогда не тронешь то, что принадлежит могучему человеку!

          – Ничего не боюсь я, – зашипел Хакон, – ничего! Была бы мужем ты, уже бы мертвой лежала.

          – А ты не пугай! Ты докажи, удаль свою да бесстрашие яви, – пристально, въедливо глядя в глаза Хакону прошептала Аста.

          – Я покажу, покажу…

***

          Нежное свежее мясо источало сладкий запах костра, хмельная бражка весело плескалась в грубой глиной кружке, нехитрая песня лихо струилась по дому, и Норд счастливо и довольно глядел на улыбающегося друга. Было как-то на редкость хорошо и спокойно. Даже во владениях Ивара он не мог так расслабиться. Не хватало там простоты, незатейливости. А Норд хоть и рос в доме тэна, а все был ближе к крестьянам.

          – Сделай что-нибудь со своим лицом, – жарко дыхнул в ухо Торвальд.

          – Зачем?

          – Ну, ты весь такой счастливый-умиротворенный сидишь… так и хочется куда в сторонку оттащить, да как следует…

          – Тише, ты! – шикнул Норд. – Думай, чего болтаешь.

          – Да не слышит ж никто, – Торвальд присел.– А может, правда, пойдем уже? Хозяева нам, добрые люди, комнату отдельную дали. И болтать все, что вздумается, можно будет, да и не только болтать…

          Норд раздраженно ткнул Тормода локтем в бок:

          – Куды ты так спешишь, неугомонный? Посиди чуток, поешь вот, попей. На хозяйку посмотри, дурень. Где еще красоту такую увидишь, а? Правду сказал Ивар… звезда!

          – Нет, каков наглец! – возмутился Торвальд. – Я ж ревновать буду!

          – Что? – захохотал в голос, шептавший до этого Норд.– Точно дурень! Я ж ничего не говорю, когда ты морем любуешься иль еще чем…

          – Не надо ли чего нашим любезным гостям? – подплыла хозяйка дома, первая краса Лундара. Колыхнулись необычно темные, лишь слегка отливающие медью волосы, сверкнули зеленые, как море в сумерках, глаза.

          – Благодарим, все просто великолепно. И угощение, и общество!

          Гудрун улыбнулась:

          – Сразу видно, высокие гости, с конунгом водились. Как губы разомкнут, речи сладкие, что мед, польются.

          – Да этот, – кивнул на Норда Торвальд, – кого хошь заболтает.

          – И это тоже дар богов.

          – Но не сравнимый с тобой, хозяйка. Сияние твоей красоты всю Норвегию греть может.

          – И от красоты, порой, бед больше, чем радости.

          – И все же… глядишь на тебя, и душа поет!

          Торвальд тихо рыкнул и, заискивающе глядя на Гудрун, затараторил:

          – Ты уж извини, хозяюшка, да устали мы шибко. Позволь спать отправиться.

          Гудрун удивилась, но отвела гостей спать, одеяла дала.

          – Ты чего творишь? – рыкнул Торвальд, прижимая Норда к стене. – Согреет тебя красота ее? Лучше меня согреет?

          Губы к губам, тело к телу, глаза в глаза, дыхание сбито.

          – Знаешь же… что нет…

          – Неуж? – наигранно удивляется Торвальд и целует. Стискивает плечи, гладит грудь, опускает руку вниз, приподнимает край рубахи, скользит пальцами вдоль кромки штанов. Резко развязывает шнурок, тянет штаны вниз, кладет ладонь на пах, легонько сжимает. Отстраняется и пытается отойти. – А может, вернемся? Ты же не хотел… спать.

          Норд закатывает глаза и шагает вперед, толкает Торвальда, валится за ним на постель.

          – Ну чего ж ты хочешь-то, а? Чтоб я тебе говорил, какой ты красивый? Что у тебя тело, как у бога? Как у Тора, с мускулами, натренированными в кузне. Или что у тебя самые мягкие волосы, в которые хочется зарыться пальцами, за которые хочется потянуть, чтоб ты задрал свою голову, и можно было прижаться губами к твоей шее… А да, конечно, губы… сладкие, вкусные… не оторваться. И самое главное… горячие… ты весь горячий. Такой жар ничем не затмишь… Ты хочешь, чтоб я так говорил? Или все же не гово…

          – Хватит болтать, – прохрипел Торвальд и прижал Норда к груди, начал вылизывать щеки, подбородок. Норд прикрыл глаза, откинулся на спину, расслабляясь. Как же хорошо… Только штаны на коленях сбились, мешают! Брыкнув ногами, он их скинул, полез раздевать Торвальда. Тот вроде и помогать ринулся, но почему-то только мешал.

          – Еще будешь перед всякими кралями соловьем заливаться? – шипит Торвальд, вытаскивая из походного мешка мазь.

          – Буду, – посмеивается Норд, раздвигая ноги.

          – Не… смей! Никогда! – сбито шепчет викинг, резко входя.

          – Еще чего! – тихий вскрик, толчок навстречу.

          – Даже смотреть не смей!

          Норд хочет ответить, хочет! Но не может: язык не слушается, тело само движется. А потом – уже не важно. Потому что нет ничего лучше, чем вот так, вымотанным, но счастливым, засыпать, прижимая к себе горячее потное тело.

          Чего Норд уж никак не ожидал, так это холодного серого тумана, возникшего словно из ниоткуда и сомкнувшегося вокруг знакомой плотной пеленой. Норд пару раз тряхнул головой, больно ущипнул себя за запястье и что было мочи крикнул, надеясь проснуться. Боль прошла, вопль улетел в пустоту, но туман не исчез.

          Подобные видения уже многие годы не посещали Норда, но уверенность в том, что пока не увидишь положенного, не очнешься, была крепка. Норд горестно вздохнул: ему отчаянно не хотелось смотреть, что бы ни собирались показать, но… но ведь раньше зачарованные сны помогали.

          – Ну, давай! Давай уже! – поторопил Норд. Ответа ожидаемо не пришло, и Норд неторопливо побрел сквозь дымку.

          Через некоторое время вышел на поляну. Там играл маленький мальчик. Он держал крошечный огонек, сияющий теплым мягким светом. Мерцание манило, затягивало. Хотелось вечно смотреть на искорку в руках ребенка. Норд было двинулся вперед – глянуть поближе, но не успел: на поляну выскочила свора мелких собак. Так сначала показалось Норду, но, присмотревшись, он уже не был так уверен, что эти звери – собаки. Грязно-серые шкуры, совершенно черные глаза, длинные, скрюченные лапы, тощие бока с жесткой торчащей шерстью, острые мелкие зубы, длинные, волочащиеся по земле хвосты.

          Животные окружили мальчишку, и самая крупная тварь вышла вперед. Из оскаленной пасти, вперемешку с рычанием, полилась человеческая речь:

          – Отдай! Отдай Звезду Лундара, отдай!

          Мальчик задрожал, прижал огонек к груди, но взгляда от чудовища не отвел:

          – Отдам. Если вы принесете мне другую звезду. Ту, чей свет померк за годы, что сияет. Тогда отдам.

          Шавка тявкнула, присела, почесала лапой с длинными когтями за торчащим ухом.

          – Жди…

          Твари скрылись, а ребенок принялся шарить в траве. Опустив звезду на колени, он поднял стрелу и, чуть коснувшись ее острием огонька, поджег его. Взяв лук, он запустил горящую стрелу в небо и прикрыл глаза.

          Норд же присел на землю и приготовился ждать. Но не минуло и пары сотен ударов сердца, прежде чем чудища вернулись. Похоже, они и не ходили ни за какой угасающей звездой, нет. Они просто обошли поляну и теперь сжимали круг. Одна из тварюшек прошла совсем близко от Норда, но, похоже, не заметила его. Зато он явно ощутил мерзкий запах разлагающейся плоти.

          Переведя взгляд на мальчика, Норд увидел, что тот сидел совершенно спокойно, уже не дрожа и не боясь. Через пару мгновений стало ясно почему: вслед за непонятными псинами из тумана выбежала толпа взрослых с мечами и секирами. Поляну огласили жалобный визг и лаянье.

          Норд отвернулся: кровавая расправа была отвратительна, а запах мертвячины стал просто удушающим. Поднявшись, он хотел пойти прочь, но тут боль пронзила все его тело…

          – Проснись, да проснись же! – Торвальд тряс Норда за плечи, но тот висел безвольной куклой. – Подъем! – взревел Торвальд и отвесил звонкую пощечину. Норд дернулся и открыл глаза.

          – Эй, ты чего? – гневно вопросил он, потирая горящую щеку. Тормод кивнул на дверь. Там стоял взволнованный Орм.

__________

* Мабон – день осеннего равноденствия (21-23 сентября).

** Иггдрасиль – мифический ясень, чьи ветви простерты над всеми мирами и поднимаются выше неба. Из трех его корней один – в мире богов, второй – в мире великанов, третий – в Нифльхейме.

========== Глава 22 ==========

                  – Куда ты? – растерянно спросил Эрленд, когда Тормод махнул рукой, вознамерившись завернуть совсем не в тот коридор, что вел к покоям Хаконсона.

          – Конунг ждет. Будет искать, – пожал плечами трэлл, словно извиняясь.

          – Глупости. Он и не заметил, что тебя нет. По-моему, он тебя в принципе не замечает.

          Прислонившись плечом к стене, Тормод хмыкнул и печально улыбнулся:

          – То, что всегда рядом порой действительно незаметно. Но лишь пока оно есть.

          Быстрый, короткий взгляд на вздрогнувшие руки. Но Эрленд замечает и судорожно вздыхает. Снова это чувство: ничего не произошло, а на душе погано.

          – И все же… мало ли куда ты мог уйти? По его же поручению.

          – Меня и так весь день не было.

          – Он сам выгнал.

          – Знаю. Но теперь будет искать.

          Эрленд поджал губы, переступил с ноги на ногу. Поднес руку к голове, будто почесаться хотел или, к примеру, волосы оправить, но передумал и совершенно не свойственным ему неуклюжим взмахом завел ее за спину:

          – Все еще ненавидишь его?

          Лицо Тормода сделалось жестким, глаза, что весь день сияли живым блеском, стали холодно-пустыми.

          – Да, – сухо, твердо. Будто не ненависть звучит, а ледяная решимость.

          – Убьешь его?

          – Непременно.

          Эрленд слегка качает головой и прикрывает руками лицо. Пару мгновений смотрит на раба сквозь растопыренные пальцы. Медленно отводит ладони, кладет их на бедра и трет о шершавую ткань штанов. Тормод отстраняется от холодного камня стены и разворачивается.

          – Убегаешь, – почти равнодушный шепот.

          Тормод наигранно тяжело вздыхает и, резко прокрутившись на пятках, подходит вплотную, накрывает руки Эрленда, слегка сжимая. Он ведь… он не бежит. Тогда, проснувшись, едва первые лучи солнца коснулись век, перетрусил, конечно. Выскользнул из постели, вещи похватал и, едва прикрывши срам, прочь улетел. Так то когда было! Как ни старайся, а нельзя осудить за испуг тот – непонятно все слишком. Как тяжелым по голове огрели – и сознания не теряешь, но и мыслить здраво не можешь. А теперь…

          – Я не бегу, – мягко, но уверенно, чтоб сомнений остаться не могло, – мне правда нужно идти, – Эрленд открывает рот, но Тормод перетягивает одну руку Хаконсона с бедра на его же губы, чуть прижимает, запирая лишние слова. – Думаю, пару дней он меня не отпустит от себя. Даже к тебе. А потом… ему притащат очередную девицу, и я приду. Сам.

          Эрленд расслабляется, только сейчас осознав, как туго все нутро натянуто было, как звенели сухожилия и подрагивали мускулы. Тормод отнимает ладонь Эрленда от лица и, чуть помедлив, прижимается к ней сам. Теплое дыхание щекочет кожу, шершавые обветренные губы едва задевают кончики пальцев.

          На мгновение Тормод сощуривается, так что все лицо кривится в забавной гримасе, и уходит. Эрленд слабо улыбается и сам идет вовсе не туда, куда собирался.

***

          Неодобрительно нахмурив брови, Олаф наблюдал за скачущим по палубе, словно белка по ветке, Валпом. Совсем мальчишка еще: щеки гладкие, глаза распахнутые, сила молодецкая ключом бьет. На море смотрит как на диковинку какую, еще не пресытился, не потонул в яркости мира. Как же здорово оно: глядеть вокруг и чудеса видеть. Даже там, где нет ничего. Трюггвасон вспомнил то время, когда и сам наслаждался легким скольжением ветра по коже и захлебывался восторгом от одной мысли о дальней дороге. Счастливое время, далекое время… Уже не вернуть.

          Валп подобрался к самому носу драккара, наклонился вперед и раскинул руки, подобно крыльям летящей птицы. Приподнялся на носки, перекатился на пятки. Олаф покачал головой и за шиворот откинул мальца подальше:

          – Упадешь, дурень.

          «Дурень», впрочем, ничуть не расстроился: сел, прям где упал, устроился поудобнее, озорные глаза прищурил, из-под кудрявой челки на Олафа зыркнул да улыбнулся:

          – Хорошо так!

          – Как есть дурак.

          – Хэ-ей! – возмутился мальчишка, видать, и думать забыв, с кем говорит. – Не шибко-то ругайся!

          Олаф только строго посмотрел да прочь пошел, давясь смехом. И это недоразумение сын ярла Оркнейских островов? Да в жизни не скажешь, что высокородный. Крестьянские дети обычно такие. Открытые, чуть нагловатые, не боящиеся никого. Это потом, уже становясь старше, они понимают, что хошь не хошь, а спину пред ярлами гнуть придется, а пока молоды… душа гуляет, все нипочем. А вообще, кто знает, как на островах живется-то: земли уединенные – хоть близко, да редко кто наведывается. Может, там ярл и не многим лучше крестьян перебивается.

***

          – Эленд! – тонкие детские ручки крепко сжимают шею Хаконсона. Эрленд, хоть и весьма смущен, чувствует себя счастливым от этих объятий. Подхватив брата за подмышки, он отрывает его от пола и кружит радостно смеющегося ребенка. Эрик хохочет и даже повизгивает, болтая в воздухе ногами.

          – Пришел, – раздраженно бросает Тора, глядя на нежданного гостя.

          – К Эрику, – ставя на ноги мальчика, отзывается Эрленд.

          – От дитя-то тебе чего надо? – растягивает губы в похабной улыбке женщина.

          – Поберегите боги! – изумленно восклицает Эрленд и треплет Эрика по светлым волосам, точь-в-точь таким же, как у него самого.

          – Игать будем? – Эрик настойчиво дергает Хаконсона за рукав.

          – Будем, – кивает Эрленд. – Ты меч-то еще не потерял?

          – Не-а! – Тора кривится, глядя, как сын машет грубой деревяшкой. Эрик подбегает к брату и с грозным воплем тыкает его игрушкой в живот. Тот громко стонет и картинно заваливается набок. Мальчишка напрыгивает сверху и, отбросив меч, щекочет поверженного противника.

          – Прекрати, – брезгливо поджимает губы Тора. Вот за этот жест Эрленд ее и не любит – слишком высокомерно.

          – Хватит уже. То, что я не поддался тебе, еще не делает меня таким чудовищем.

          Тора фыркает:

          – Ты о чем?

          – Сама знаешь. Я Эрика погулять заберу?

          – Не стоит.

          – Ну, мам…

          – То-ра…

          – Ладно, идите. Только погоди, я его одену. И не долго – застудится.

          – Мы на солнышке, – улыбается Эрленд, – беги, одевайся, – уже Эрику. Мальчишка кивает и, вскочив, несется в угол, где хранится одежда.

          Бегая с Эриком по желто-коричневой траве, то и дело поскальзываясь на лужицах грязи, Эрленд думает, что, вопреки всему, благодарен Торе. По-настоящему благодарен за брата. Наверно, такие чувства должен испытывать мужчина к женщине, подарившей ему сына, но с Хаконсоном боги были жестоки. Ни одна из девок, что ложилась под него, не обрюхатилась. Может, не будь Эрика, Эрленд бы и не подумал о том, как много значат дети, но сейчас какая-то щемящая боль колола сердце. Не суждено. Еще молод совсем, но знает откуда-то: уже и не успеет.

          – А ты меня из лука стелять научишь?

          – Конечно.

          – Пьямо сейчас?

          – Хочешь – сейчас.

          Внимательные глаза наполняются восторгом и обожанием. Наверно, так смотрят на божество. Так должен был смотреть Бор* на Бури**. Жаль лишь, что Эрленду этот взгляд принадлежит не по праву. А может, все же… В памяти всплывает потерянное лицо Тормода в ночь смерти Ингеборги. А ведь он тоже всего лишь брат. И, пожалуй, теперь Эрленд понимает, как можно так любить. Еще не любит, нет. Эрик дорог, но не ценнее жизни. Но понимает.

***

          – Чего они хотят? – на всякий случай переспрашивает Норд, через щелку наблюдая за жадно поглощающими густую похлебку рабами, присланными Хаконом. Торвальд сидит на полу, привалившись к краю лежака, и хмуро смотрит на метания Орма. Сам он кажется расслабленным: одна нога вытянута чуть ли не через всю комнату так, что суетящийся Орм то и дело запинается об нее, вторая согнута в колене, на ней покоятся скрещенные руки – только вот чуть подрагивающие пальцы да чересчур ровное дыхание выдают готовность в хоть сие мгновение вступить в бой.

          – Мою жену, – чуть не воя, отвечает Орм, задевая неудачно стоявшую крынку, и глиняные черепки разлетаются по полу. Орм аж подпрыгивает, Торвальд морщится, Норд, похоже, вовсе не замечает, а сидящая на краешке ложа Гудрун лишь спокойно оглядывает осколки, словно прикидывая, сложно ли будет убрать.

          – Они хотят, да поглотит их пламя Локи, мою жену! Мою Гудрун! Что? Что мне делать? Что?

          Норд отходит от двери и плюхается рядом с Торвальдом, сжимает виски. Беготня и постоянные причитания Орма его только раздражают. Прям как баба заполошная! Норд же… ищет выход. На самом деле, судьба этой женщины ему безразлична. Не она первая, не она последняя в длинной череде невольных любовниц конунга. Безразлично. Не трогает, не задевает… Почти. Потому что нельзя увидеть Звезду Лундара и не очароваться. А еще… глупое, невесть откуда взявшееся ощущение. Эта женщина неуловимо, на самой грани восприятия, напоминает единственного человека, любившего Норда. Нет, теперь-то есть Торвальд, понятно все… Только это кажется уже таким правильным, таким естественным – иначе и быть не может. А до него… Норд не любит вспоминать жизнь до него: стужа, сплошная стужа и лед, пусть Англия куда теплее Норвегии. Но мать не забыть, как ни старайся. Тот мешочек, что дала она, так и лежал у Норда. Точнее, деньги-то давно разошлись, а вот из украшений не тронул ничего, не смог. А одну крошечную брошь, с перламутровым шариком жемчужины, прикалывает к исподнему али на обратную сторону рубахи. Не то талисман, не то оберег. Норд и сам не знает, радуется только, что Торвальд ничего не спрашивает и не говорит.

          И все же спасение Гудрун – дело десятое. Как бы так все провернуть, чтоб и Орма осчастливить, и про себя не забыть? Норд точно знает – можно. Сейчас ой как много выгадать можно. Пока, правда, совершенно не ясно как, но легкость, наполняющая тело, несмотря на напряженность ситуации, ужасно напоминает то, что чувствовал Норд перед тингом, а это о многом говорит.

          – Ну чего ты молчишь, чего? – не выдерживает Орм. Норд поднимает глаза, рассеянно глядит на бонда, пожимает плечами:

          – Думаю.

          – Думаешь? Чего тут думать? Тут всего два пути: отдавать или не отдавать. И я никуда не пущу свою жену!

          – Откажи им, пусть идут, докладывают Хакону о твоей непокорности. Хочешь навлечь гнев конунга?

          – А что мне делать, что? – взвыл бонд. – Что ты предлагаешь?

          Норд устало потер виски. Ему казалось, что решение есть, оно совсем близко… еще чуть-чуть – и станет совершенно понятно, как лучше поступить. Только вот от Орма так много шума и суеты – не сосредоточишься.

          – Прирезать их? – не унимается несчастный хозяин.

           – Да завтра тут будет столько людей конунга, что они и дом, и нас на кусочки разорвут. Голыми руками, – видя раздраженность Норда, отозвался Торвальд.

          На этих его словах Норд встрепенулся… Толпа… толпа – мысль о скоплении народа что-то колыхала, заставляла напрягаться, хмурить брови и жевать губу. Если не подчиниться – конунг соберет рать. Соберет толпу. Но… если ребенок беспомощен пред стаей псин, то множество взрослых одолеет шавок…

          – И что, теперь сидеть и жда…

          Смех Норда почти заглушает возмущения Орма:

          – Так просто… пожалуй, еще не время, но… – веселость сходит с лица Норда. То, что он собирается делать, весьма расходится с изначальным планом, но, видят боги, Норд всего лишь человек, и ему не дано предвосхищать и учитывать абсолютно все, а посему нет ничего зазорного в отступлении от единожды выбранного пути: пусть тропок и много, все они ведут к одной цели. – Мы пошлем ратную стрелу***.

          – Но…

          – Норд, это…

          – Люди поднимутся. Хакон недавно забрал жену Брюнольва, народ зол. Народ уже давно зол. Мы выпустим этот гнев наружу.

          – Даже если отправить гонца сегодня, на сбор войска понадобится не менее трех дней, – спокойно напомнил Торвальд. Впрочем, это ни сколько не остудило пыл Норда, уже захваченного предстоящими действиями.

          – Тогда… не будем пока отказывать, – «Отдам. Если вы принесете мне другую звезду. Ту, чей свет померк за годы, что сияет» – прошелестело в разгоряченной голове. – Мы… потребуем, чтоб заместо Гудрун к нам приехала погостить главная шлюха Норвегии, а ныне и мать дитя Хакона.

          Торвальда передернуло: он не единожды видел Тору и каждый раз едва сдерживал желание отшвырнуть эту падаль куда подальше. Дрянь.

          Орм фыркнул:

          – Хакон на это никогда не пойдет – шибко прирос к юбке этой бабы.

          – А пусть и не соглашается, зато у нас будет время. Вели готовить лучших коней, пошли человека к Ивару, тот тоже пустит стрелу.

          Орм кивнул и вылетел вон, отдавать распоряжения. Норд расслабился: так просто и так сложно. Если он сейчас ошибся, годы труда и несколько жизней пропадут впустую. Торир заманит Олафа в ловушку. Норда и Торвальда убьют с горсткой взбунтовавшихся. Имена их канут в лету. Хакон останется конунгом. Торир – его другом и советником. Норд вздрагивает – такие мысли совсем не греют.

          Торвальд тоже беспокоится. Наклонился к самому уху Норда, тихо шепчет:

          – Олаф не успеет. Как же…

          – Теперь не важно, – Норд отбрасывает все сомнения. Поздно. – Тетива спущена, стрела в полете. Мы можем лишь следить, мишень – попытаться уклониться. Но с курса стрела уже не сойдет.

__________

* Бор – «рожденный», сын Бури.

** Бури – «родитель», красивый собою, высокий, могучий мужчина. Первый человек, возникший изо льда Нифльхейма, что лизала корова.

*** Ратная стрела – так скандинавы называли гонцов, разносящих весть о готовящемся походе, собирающих рать.

========== Глава 23 ==========

                  Почти привычно, почти неизменно. Сидеть за спиной конунга, быть его тенью. Никто не видит, никто не слышит. Тормод знает так много, так много может рассказать. Только вот желающих слушать нет. Порой Тормоду кажется, что Норд вообще забыл о нем. Уже не раз в рыжую голову приходила мысль просто наплевать на обещание и прирезать-таки Хакона. Но… Тормод и сам толком не понимал, почему до сих пор этого не сделал.