Текст книги "Северянин (СИ)"
Автор книги: Nnik
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Норду жутко хотелось ответить, что куда важнее, чтоб Лейф не попытался убрать с дороги Эрика. Только жестоко это. Поэтому он молчит.
А чуть позже становится не до разговоров – шутливый гомон шедших впереди вмиг стал обеспокоенным, и Норд с Торвальдом рванули узнавать, в чем дело. А оказалось все просто. На том самом лугу, где осенью был поймал Берси, было множество следов. Человеческих. Только очень маленьких, как у юношей, весен по тринадцать. И в странной обуви.
Капля жира потекла по руке. Норд сердито глянул на нее и слизал. Вкусно. Как же хорошо наконец наесться мяса. Сочного, ароматного, нежного. В углу, тихонько потрескивая, пил молоко Берси, и Норд думал, что вот теперь жизнь удалась. Теперь у них есть все, что только нужно человеку для счастья: своя земля, с которой их никто не посмеет гнать и на которой никто не станет ими командовать, навязывать свою волю. У них есть теплые дома, источник чистой воды, море, дарующее рыбу, есть источник мяса и молока. И множество планов, как сделать ее, жизнь свою, еще лучше. Полосатые шкурки копились, винная ягода благополучно отцвела, и кусты густо покрылись пока еще мелкими зелеными гроздочками. Еще пара дюжин дней и можно будет собираться в первое плавание к старой земле – погода почти устоялась.
Берси поперхнулся молоком, чихнул, потер лапками мордочку, обиженно глянул на миску и прибежал к Норду, чтоб погладил переполненное пузо. Тот лениво подтянул зверя на колени и шикнул, чтоб не покушался на его ужин.
– Вот как ты собрался в Исландию плыть? – Торвальд сел рядом. – Ну и жара! Хочу в море…
– Иди, искупайся, – посоветовал Норд. – И что тебя смущает в поездке?
– Со мной пойдешь? – стягивая пропитавшуюся потом рубаху, предложил Торвальд. Промокнул лицо, кивнул на Берси. – Как ты от него отлипнешь? Или потащишь бедную зверушку с собой?
– Ну не знаю… – ополоснуться было неплохой идеей, но идти до моря все же далековато. – Лень как-то. Или пошли, освежимся, – Норд таки встал. – А Берси… с Сольвейг останется, ничего ему не сделается.
– Соскучитесь же, неразлучная парочка…
Норд отмахнулся, сбросил Берси на пол и потянулся, разминая мышцы.
– Пошли уже!
На улице было… жарко, даже Норд был вынужден это признать. Но это точно лучше чем холод.
Купаться решили идти подальше, чтоб не на глазах у всех… Только все равно скрыться не получилось. За ними увязалось с дюжину детворы. Глядя на черноволосых мальчишек с гладкой кожей цвета красной глины, Норд удивлялся: как такое вообще возможно. Следы чужаков на заснеженном лугу здорово напугали викингов. Откуда эти люди там вообще могли взяться? Да еще и… настолько другие. Они чем-то напоминали гренладских калатдлит***, но если те были бледны, то такой темной кожи Норд еще ни у кого не видел.
Скралинги, как викинги назвали маленьких людей, оказались добродушными и совершенно безобидными, часто напоминая детей. Металлическое оружие привело их в восторг – у них ничего подобного не было, что еще больше убедило викингов в их безопасности. На парочку ножей и меч, с которым не мог управиться ни один скралинг, удалось выменять несколько крупных рогатых животных, которые заменяли местным коров. У них было вкусное мясо и молоко, чуть более сладкое и жирное, чем привычное викингам.
Животные удивили Норда еще больше, чем люди. Как их можно было просмотреть? Немаленькие ведь. Разгадка оказалась на удивление проста: предположение Норда о том, что они находятся на острове, было верно. Большом, но все же острове. И как выяснилось, большую часть года скралинги жили на большой земле, а вот зимовать любили здесь. И привозили скот с собой. Викингов они заметили намного раньше, чем те их, но знакомиться не стремились. Все, кроме одного.
Норд хохотал до колик в животе, когда узнал, кто был возлюбленным Фрей и почему она так нервничала, когда викинги собрались на зимнюю прогулку. Тощий скралинг ей едва до уха доставал и был тоньше в кости. Как они ухитрялись разговаривать, Норду и вовсе было непонятно. Трескучий язык скралингов не имел ничего общего ни с одним из языков скандинавов и уж тем более с английским. Простые мысли легко передавались жестами, но как поделиться важным с тем, кого любишь, если на то, чтобы объяснить, что, скажем, хочешь есть, уходит немало времени?
С другой стороны, Норд хорошо видел, что так привлекло Фрейдис в парне: она всегда была мужиком в юбке, а с этим несчастьем, рядом с которым и Норд смотрелся великаном, она не должна была играть ни покорность, ни кротость. Могла отпустить себя. И его это, похоже, устраивало.
Вода приятно охладила тело, смыла пот и взбодрила.
– Нас вечером пригласили на большой костер, – отфыркиваясь, сообщил Торвальд. Надо будет одеться понаряднее.
Норд вспомнил шапку, которую таскал на голове человек, которого он определил для себя как местный вариант конунга, и хохотнул:
– Боюсь по местным меркам наши самые нарядные одежды – скучны и неинтересны.
– Тогда хотя бы все чистое.
– А вот это дело.
Тут кто-то из пацанов с боевым кличем запрыгнул Норду на спину и стал пытаться топить. Радостно визжа, остальные мальчишки кинулись ему на подмогу. Норд сначала покорно ушел под воду, а потом резко вынырнул и с угрожающим рычанием стал раскидывать детей. Те из-за всех сил цеплялись за него, так что от шуточной перебранки грозились остаться настоящие синяки, но это было мелочью.
До поры до времени наблюдавший со стороны Торвальд решил-таки помочь другу и детишки стали шлепаться в воду, создавая тучи брызг, в разы чаще.
– Вот негодники! – возмутился Норд, потирая плечо, когда им таки удалось выбраться на берег.
– Да ладно тебе, – отозвался Торвальд, задумчиво глядя вслед убегающей ребятне. – Не жалеешь?
– О чем? – не понял Норд.
– Ну… что у нас не будет.
– Не будет чего? – Норд упорно не мог сообразить, чего от него хотят, но разговор ему определенно не нравился.
– Детей.
– Детей? Торвальд, ты вообще о чем? – мысль о необходимости воспитывать своих неугомонышей заставила Норда содрогнуться.
– Я? Да так… Возвращаемся в селение? Или поплаваем еще и одни?
Норд улыбается и с улыбкой шагает обратно в воду. Торвальд прыгает следом. Очень хочется поиграть в догонялки, но плавает викинг ничуть не хуже оркна, так что не Норду с ним соревноваться. Поэтому он сразу прижимается к большому горячему телу. Контраст прохладной воды и жаркой кожи подстегивает возбуждение. Торвальд наклоняется и целует, Норд сам не замечает, как становится твердым… хорошо… Руки сами тянутся обнять, сжать. Плечи, спина, бедра. Норд урчит в губы Торвальду, не иначе от Берси нахватался, проводит викингу между ягодиц, на мгновение скользнув пальцем внутрь, – вода, конечно, не жирная мазь, но тоже неплохо облегчает проникновение. Торвальд удивленно смотрит на Норда – тот давно не интересовался его задницей.
– Так?
Норд качает головой:
– Я просто, – и закидывает ногу викингу на талию. Стоя не слишком удобно, но это настолько не важно… Ладонь Торвальда скользит по боку Норда, опускается на другую ногу и слегка сжимает, побуждая поднять и ее. Норд держится за шею норманна и забрасывает вторую ногу. Викинг подхватывает Норда под ягодицы и входит. Нет, воды все же мало, решает Норд и довольно стонет, перемещая руки с шеи на затылок: все же волосы Торвальда – его слабость.
– Шевелись давай, – тихий сердитый шепот в самое ухо, Торвальд кривится от щекотки, а Норд решает добавить и лижет скулу, висок. Кожа солено-горькая от воды. И горячая. Торвальд в свою очередь прижимается губами к плечам Норда, целует шею, плечи, слегка прихватывает их зубами, а его пальцы гладят и сжимают зад Норда, двигая вверх-вниз.
Жар нарастает, шум моря исчезает за ударами сердец, движение воды начинает восприниматься как продолжение ласк. Чувствуя, как растекается внутри горячее семя, Норд сам изливается. От наслаждения его спина изгибается, и Торвальд теряет равновесие. Роняя Норда, он и сам уходит под воду.
А вечером сидя у огромного костра, разведенного скралингами, Норд прижимается к боку Торвальда и напряженно вспоминает разговор на берегу. Дети. Он о них и не думал никогда. А Торвальд… У Норда семьи толком никогда не было. А Торвальд… Торвальд был домашним мальчиком. Он знал родительскую ласку и нежность. И, видимо, теперь хотел и сам дарить их.
Норд теснее вжался в викинга. Нет, он не может позволить. Потому что Торвальд только его. Только. Больше ничей. А ребенок… ребенок… Норд был не готов делить Торвальда ни с ребенком, ни с той женщиной, которая должна будет его родить. На душе стало пакостно.
– Чего грустишь?
– Да так. Глупости все, – ведь и правда глупости. Не может же случиться так, что Торвальд оставит Норда ради какой-то бабы?
– Чего тогда так липнешь ко мне? Норд, это наши привычные. А местные могут не понять.
– Точнее понять.
– Ну, или так.
Норд чуть отодвигается, и к ним тут же подлетает тонкая красивая девушка – дочь главы скралингов. Норд чуть не рычит – только ее тут и не хватало. Она что-то щебечет, протягивая две маленькие кружки, наполненные густым остро пахнущим варевом. Норд принимает напиток и благодарно кивает, но продолжает трещать. Норд встает и отходит, якобы ближе к костру. Хотя ему и правда холодно. Холодно и тоскливо от осознания – его уютная теплая жизнь на самом деле очень хрупка и зыбка. И то, что юношам казалось вечным, может быть ненужно зрелым мужчинам. Только вот… Норду Торвальд будет нужен всегда. А он Торвальду. Глаза начинает щипать – это просто дым, ничего больше. Но так…
Додумать не получается – на плечи ложатся знакомые ладони и родной голос шепчет:
– Ты из-за детей дуешься? – и когда он стал таким чутким? – Забудь. Они – просто предположение. А ты настоящий. Тут. Со мной. И больше ничего не надо.
Норд откидывает голову назад, упираясь затылком в грудь викинга.
– Пойдем домой?
– Это невежливо. На нас обидятся.
– Ну и пусть.
– Пусть, – соглашается Торвальд и, приобняв Норда, ведет его домой.
__________
* Гимтуресены – инистые великаны.
** Оркн – др. норвежское "тюлень".
*** Калатдлит – так себя называют гренландские эскимосы.
========== Глава 37 ==========
За радость и позор,
За слишком сильную любовь,
За равнодушный взор…
(«Баллада Редингской тюрьмы» Оскар Уайльд)
Норд с отвращением смотрит на рвущееся к небу пламя. Интересно, если он в него плюнет, то огонь хоть подернется? Или даже и не заметит ничего?
С недавних пор Норд стал ненавидеть Большие Костры. Глупые пустые сборища, ни одно из которых им было нельзя пропустить. Точнее Норду-то можно, а вот Торвальду – нет, он же «Большой Человек».
Пусть по-настоящему говорить со скралингами викинги так и не научились – слишком уж разнятся языки, чтоб мимоходом уразуметь все, – но многое уже понимали. Норда жутко забавляла привычка этих людей называть все важное «большим»: и костер у них «большой», и Торвальд вон – «большой», и море они «большой водой» кличут.
– Ты чего смурной такой? – Торвальд и правда не понимает. И это непонимание его уже порядком утомило: ну вот как так можно? Все же хорошо, все просто замечательно. У них есть кров, пища. Жизнь налаживается день ото дня, выменянная у скралингов животина жиреет, дети растут, селение процветает, насколько вообще может благоденствовать столь недавно поставленная деревня. Их с Нордом, в конце концов, никто не трогает. И раньше не особо было, да нет-нет и взглянет кто косо, или шепоток какой пустят. Мелочи все, но напрягали: станется еще с какого умника бучу поднять – убить, может, и не убьют, а вот избить – запросто. И, как полагается, размышляя от таком, Торвальд не за себя переживал – еще чего – а за Норда. Он хоть и стал воином весьма недурным, хоть и научился с мечом управляться залихватски, но все супротив викингов ему не тягаться, тем паче, когда многие на одного. А по-честному к ним бы и не полезли, только так, только скопом.
А с той поры, что в Винленд перебрались, народу и не до них стало, да и, подозревал Торвальд, смирились все. Скандинавы при всей своей прямолинейности да простоте, порой проявляют чудеса изворотливости и ушлости. Видать, и рассудили: коль уже пошли за ним с Нордом, нечего теперь нос воротить. Жадностью до власти их люди тоже не отличались, но и дурных вожаков над собой терпеть бы не стали. А так – все довольны. Даже и гадостей никаких не говорили, когда один старый воин наткнулся на них во время весьма жаркого поцелуя на берегу моря, чуть поодаль от селения. Тот только крякнул да головой покачал, мол, молодость, что с нее возьмешь? Мог, конечно, чего и подумать, но при себе оставил.
Только, несмотря на всю благостность здешней жизни, Норд стал жутко дерганый, будто изгрызенный какой тяжкой думой. Да не признавался какой. А это плохо. Торвальд привык, что ему все рассказывают, всем делятся. Даже если он чего-то и не понимал, Норд все равно говорил, вроде как вслух ему думается лучше. А тут молчит, что рыба, только брови хмурит и временами бросает на него отчаянные взгляды, словно потерять боится. Только это глупо, теперь – точно глупо. Нечему и некому разлучать их, точно оно.
– Я? Я обычный. Это ты больно веселый.
– Норд… – в голосе Торвальда укоризна, но Норду не стыдно. Он просто устал. Устал смотреть, как на каждом Костре вокруг его мужчины вьется мелкая улыбчивая девка, как смеется она, сама не зная чему, как подносит напитки, мимоходом касается плеч, рук, волос Торвальда. Видеть, что и сам Торвальд будто не прочь поболтать с ней, скорее, жестом, чем словом похвалить новые яркие бусы на шее или связку перьев в волосах. Сил больше не было давать себя увести домой и там губами, руками, прикосновениями и дыханием вымолить у него прощения за несовершенное, уговорить, что глупости все. Не получалось больше извинять. И не потому, что Норд был так ревнив: за ними обоими и раньше девки ходили, на обоих заглядывались. И всегда доселе только смешно было, а порой и гордость брала. Причем именно в тех случаях, когда красотка на Торвальде висла. Еще бы не гордиться: какой бы пригожей невеста ни была, что бы ни умела, Норд всегда знал – Торвальд только его и ни у кого прав нет с тем поспорить.
А нынче… нет, Норд видел – Торвальду и теперь никто кроме него не нужен. Только вот та часть Норда, что когда-то давно, еще в Англии, подтолкнула к замученному мальчишке в рабском ошейнике, та, что сумела очаровать Олафа Воронья Кость, надоумила, как свергнуть Хакона Могучего, и показала путь к спасенью от пришедших в Гренландию христиан, сейчас отчаянно вопила, что нет для викингов пути лучше, чем брак их предводителя (или как у местных подобный ритуал зовется?) с дочкой главаря скралингов. Сейчас их сожительство шатко, неустойчиво, хотя и выглядит все благополучно. Они не грызутся только потому, что не вредны друг для друга. Если викинги, оказавшиеся на новой земле, пока не приспособившиеся к ней, не обустроившие свою жизнь, действительно получают многое от подобной недодружбы, то скралинги до скончания веков могли бы жить без стороннего вмешательства. И северянам, дабы закрепить свои позиции в Винленде, стоит позаботиться о том, чтобы создать прочный, завязанный на крови союз.
Но так думала лишь одна часть Норда. Другая, тоже сыгравшая немалую роль в его судьбе, считала совсем иначе. Когда-то она вывела Норда из вязкого тумана отравления, услышав молитвенный зов родного голоса. Подталкивала, уберегала, спасала, хранила самое дорогое в его жизни. И она мешала разумно думать, слышать не хотела о пользе для всех. Криком кричала, ругалась самыми страшными словами и посылала к Локи всеобщие нужды. Хватит! Хватит, он давно отплатил за свое лихое везенье.
Темноокая Холь потеребила рукав Норда.
– Что?
– Пей, – сегодня она и ему притащила крынку горьковатого травяного отвара. Норду это питье тоже не нравилось: хмелем от него не несло, но… Норд знал, что некоторые ядовитые травы и грибы, если съесть совсем чуть-чуть, голову туманят не хуже браги. Из чего скралинги делали сей напиток, было неведомо, но подозрения одолевали.
– Спасибо.
Сегодня на душе было особенно погано, и Норд решил, что великой беды не случится, да залпом осушил плошку. Он надеялся, что хитрая отрава разгонит тоску и поселит внутри глупое беспричинное веселье. Поэтому, когда Холь предложила налить еще, послушно подставил кружку.
Только радость не пришла ни после второй, ни после третьей порции отвара. Напротив, с каждым глотком яд ревности и обиды начинал жечь все сильнее, а горечь неизбежности – превращать тоску в злость.
– Норд, – Торвальд перехватил тянущуюся к кувшину руку, – скажи на милость, что с тобой?
Норд попытался вывернуть запястье, но незаметно не получалось, а привлекать внимание не хотелось.
– Пусти!
– А ты тогда прекрати лакать эту дрянь, – Торвальд почти в бешенстве. Его тяжело довести, но сейчас… Проклятье какое-то: Норд сам не свой, глупости делает, ведет себя бестолково. Локи знает, что за пакость творится!
– Сам же пьешь!
– Но не столько же… – Норд дернулся, сшиб кувшин. Холь что-то пискнула на своем наречии и попыталась заглянуть ему в лицо. Норд едва не зарычал и бросил на девицу такой взгляд, что она мигом отскочила. – Прекрати, ты пугаешь ее.
– И что с того? Что? – в горле невесть откуда взялся тугой ком, словно на шею удавку накинули.
– Хочешь уйти? Сейчас?
– Да, хочу!
Торвальд напряженно огляделся, закусил губу, на миг устало прикрыл глаза. Как же хочется домой, чтоб там уже разобраться с этим безобразием. Надо будет – выбьет дурь. Кулаками выбьет, не пожалеет. А потом будет сам мучиться, глядя на синяки. Зацеловывая их, залечивая прикосновениями и дыханием. Но сначала – задаст трепку.
Только нельзя вот прямо сейчас сбежать, не по обычаям это местным.
Торвальд напряженно огляделся, закусил губу, на миг устало прикрыл глаза.
– Еще немного посидим и пойдем. А то потом сам ругаться будешь, что не уважили обычаи.
– Плевать! Мы уходим.
Торвальд поморщился и отпустил руку Норда. Но следом пошел.
Беда была в том, что удивленная столь резким и неподобающим побегом с праздника Холь кинулась за ними. Она что-то беспрерывно трещала и хватала их за руки, не то силясь привлечь внимание, не то оттащить их назад.
– Норд, куда ты бежишь? Я не понимаю… – все, сил больше нет: надо разобраться уже один раз.
Норд остановился.
– Не понимаешь? Не понимаешь? – голова у него гудела, перед глазами все плыло. – Вот, – кивок на Холь, – тебе и все объяснение!
– Ты, что, ревнуешь? – кажется, Торвальд искренне удивился. Он уставился на Холь, будто первый раз увидел. Пусть девица и давно около него кружится, он как-то и не присматривался к ней – зачем? А она… необычная. Пожалуй, это все, что Торвальд мог сказать о ее внешности. Он и своими-то бабами не интересовался особо. Норд хоть и любил временами пошутить, что, мол, Торвальд – великий знаток женщин, ловко с ними управляется, на самом деле смыслил в этом куда больше его. А Холь – она вообще непонятная. Мелкая какая-то, худющая. Глаза большие, нос широкий, губы яркие. Но все оно такое непривычное. Да и было бы привычным – Торвальду-то оно почто? – Бред.
– Ревную? Ревную?! Торвальд, ты совсем тупой? Не соображаешь, да?
– Норд, – Торвальд тоже не железный, – объясни уже толком!
От окрика все внутри Норда сжимается. А потом нарыв на душе, зревший не одну дюжину дней лопается, тягучий темный гной обиды брызжет наружу, и Норд начинает говорить. Хрипло, сбито, то и дело сходя с мысли. Дурман, оказывается, хорошо развязывает язык.
– Девица эта… хватай и женись… детей заделаете… Ты же с бабами можешь, ты говорил… Травница та вон довольна осталась… Нет! Не смей! Только… так же лучше будет! Отымеешь эту дуру, папаша вас благословит и вперед – на покорение прекрасных далей… Отвезут тебя на большую землю… шкур любых дадут: шкуры такие дорогие будут, продавать сможете! И вино, вино, обязательно… Много золота получите, самым богатым краем станете. А где богатство, там и семья… И у тебя будет, да! Родит она тебе, родит. Сам глянь, худая ж, как щепка, а задница есть, хорошо рожать станет… Ты же хочешь детей? Так вали ее, вали, пока предлагают… Она же только рада будет! Ты можешь, да… – глаза Торвальда расширились, на лице появилось глупое выражение совершенного неверия. Он попытался перебить, но Норд его будто и не слышал. А сам Торвальд не слышал так и не смолкшую Холь. – Не могу так больше, не могу! Будешь ее иметь – имей, только скорее уже, а то сил терпеть это нет! Просто вставь уже давай! Ты же хочешь!
Наверное, если бы не дурь скралингов и не трескотня Холь, Норд бы никогда этого не сказал. А уж знай он, во что это выльется… Но он выпил много отвара. И будущее видеть не умел. Поэтому кричал, срывая голос, и сам удивлялся, что слез нет, хотя глаза щипало – хоть выдирай.
И Торвальд тоже не выдерживает:
– А ты? Ты – хочешь? Получай!
Гнев Торвальда перешел некую границу, за которой исчезают все разумные мысли и остается только животное желание громить, крушить, причинять боль и страдания. Перед глазами стала темная пелена, а во рту появился соленый вкус проглоченных слез. Нет, плакать он не станет.
Холь кричит, когда Торвальд грубо хватает ее и тянет вверх короткую юбку. Беспомощно визжит, пока шершавые руки шарят по обнажившимся бедрам, а потом резко замолкает и только недовольно тычет пальцем в Норда, словно прося прогнать. Но Торвальду все равно. Да, он туп как пень и готов признать это, да, он не гнал, пожалуй, чересчур прилипчивую девку… но еще недавно это не имело особого значения. А теперь… Теперь он тычется Холь между бедер, но толком ничего не выходит, потому что она, похоже, девственница, а у него толком и не стоит. Но это такая ерунда, ведь Норд пораженно замер рядом и смотрит. Глядит во все глаза, даже не мигает. И от этого взгляда, полупрозрачного, льдисто-голубого, Торвальд становится твердым.
Холь вскрикивает и впивается пальцами Торвальду в плечи: ей больно, она не хочет… Но она помнит наказ отца. И пусть так, без благословления духов, нельзя, кто этих чужеземцев знает? Может, у них так положено? Поэтому Холь терпит. Ей только не нравится, что второй стоит рядом и смотрит, но, должно быть, он тоже нужен. Вдруг у них нельзя без свидетеля?
По смуглому лицу потекли слезы. Слезы боли и обиды. Как же все это грязно. Большой чужеземец казался добрым, а на деле… На деле он грубо, без малейшей ласки и заботы, брал ее, брал без спросу и позволения.
Торвальд последний раз толкнулся и, вздрогнув, отбросил девицу прочь. Ему и так показалось, что все продолжалось непозволительно долго. Холь всхлипнула и попыталась дотронуться до него – теперь ведь все, она выдержала, она приняла его, приняла его семя.
Торвальд ошарашенно посмотрел на протянутую руку, а потом опустил взгляд ниже. Кровь. На нем была кровь. Не так много, но по его лицу пробежала судорога отвращения.
Норд, доселе смотревший с каким-то извращенным наслаждением, вдруг тоже отмер. В ушах звенели давно услышанные слова: «…я никогда не трогал женщин… просто у меня есть сестра… в нутре все переворачивается… все женщины чьи-то сестры, дочери, матери…» Норда замутило. Вся дурь мигом выветрилась. И стала ясна мерзость произошедшего. Он сам, сам толкнул на зверство. Вынудил снасильничать, нарушить внутренний закон, попрать собственную душу. Чудовищно.
Маленькая глупенькая Холь, кажется, наконец поняла, что случившееся – не норма. И, вскочив на ноги, бросилась прочь. Норд отстраненно подумал, что ее надо поймать, остановить… Убить и спрятать тело, чтоб никто и никогда не нашел. Что только так еще можно спастись. Но впервые в жизни он не мог найти в себе сил сделать необходимое. Был не в состоянии никого догонять. И уж тем более убивать. Хотелось только одного, и Норд, плюнув думать, рухнул на колени рядом с Торвальдом, уткнулся ему в плечо и быстро-быстро, словно от того, успеет ли он все сказать, зависела его жизнь, зашептал:
– Прости-прости-прости… я… я – такой дурак… какая же я сволочь. Люблю, люблю дурак. Испугался, вот и наделал глупостей… Что теперь будет? Люблю. Люблю, Торвальд, веришь?
Глаза у Торвальда совершенно больные, в животе словно огромный склизкий червь поселился. Руки дрожат, а горячий воздух винлендского лета кажется стылым и колючим, так что дышать трудно. А Норд – теплый. Норд может развеять стужу и изгнать гниль из души. Норд – он все может.
– Верю, – натужно выдохнул Торвальд и обнял Норда, прижался тесно-тесно. – Только теперь… Что мы наделали?
Норд и сам понимал, что все плохо, но в словах Торвальда его куда больше волновало другое: «мы наделали». «Мы». Оно все еще живо. Все еще есть, несмотря ни на что. Это «мы».
========== Глава 38 ==========
Ведь сталь чужая остра.
Легко рубиться при свете звезд,
Но не дожить до утра.
(Боевой марш данов)
Жаркие всполохи огня скользят по гладкой смуглой коже, отражаются в темных, почти черных глазах и играют на гладких тяжелых волосах. Как зачарованная Фрейдис смотрит то на костер, то на Кани и сама себе удивляется – раньше ее никакой красотой заманить нельзя было, а теперь глядит, не отрываясь, и налюбоваться не может. Кани наклоняет голову, тонкая прядка вываливается из-за уха и ее кончики чиркают по ключице. Кани вздрагивает – наверное, щекотно. Фрейдис тянется и убирает волосы на место. Сдерживаться не получается: не разжимая пальцев, она ведет руку вниз, наслаждаясь необычными ощущениями. У Кани волосы совсем не такие, к каким Фрей привыкла. Нет ни локонов, ни летящей легкости. Зато они гуще и как будто холодные.
Ладонь Фрейдис ложится на плечо. Кани даже не поворачивается, только уголок его губ слегка поднимается. А по телу Фрейдис проходит дрожь – обычай скралингов ходить полуголыми до сих пор кажется диким. И жутко смущающим. Но кожа под рукой такая… Фрейдис слов подобрать не может: нежная, мягкая, а под ней твердые мускулы. Не такие, как у брата или, скажем, Хельги, конечно, но… так ей даже больше нравится. Кани – он вообще ей весь нравится. И весь – «больше». С кем она его сравнивает, сказать уже сложнее, но это и неважно совсем.
Словно повторяя за волосами, Фрейдис пробегается пальцами по ключице. Кость тонкая, но не девичья. Здорово. Где-то внутри Фрей чувствует, что ведет себя неприлично, только сил остановиться нет. Кани, видимо, тоже это понимает. Так и не повернув головы, он тихо зовет, смешно коверкая звуки:
– Фрей, – и ловит ее ладонь. Девушка краснеет, с трудом сглатывает, часто моргает, пытаясь прогнать туман из головы. – Встань…
Фрейдис поднимается и смотрит на костер, старясь хоть немного отвлечься. Отстраненно замечает, что совсем рядом с огнем – как только искры не опаляют – стоят, обнявшись, братец с Нордом и Холь. У Норда рожа зверская, а Холь напугана… Дальше думать о постороннем не получается – Кани тоже встал и теперь тянет куда-то в темноту. Фрейдис послушно идет следом. Самой смешно: чтоб она, да и послушная – невиданное дело, папке бы кто сказал – не поверил бы, точно не поверил. А Фрейдис идет, даже не спрашивая куда. И благодарит богов за весь тот ужас, что заставил их бежать в столь далекий край, к странным людям, поклоняющимся неведомым духам.
Кани ведет ее долго, легко обходя кусты и камни. Фрейдис дрожит не то от холода, не то от волнения. Ей не страшно, просто… немного не по себе.
У Кани тонкие холодные пальцы. Так глупо… Фрейдис с севера, но ее руки всегда горячи. У нее белая как снег кожа, но под ней бежит теплая кровь. А в смуглом Кани словно нет ни капли огня. Но так только кажется, потому что, когда он целует Фрейдис, его губы опаляют. Потому что ласки горячи и нетерпеливы, но вместе с тем бесконечно нежны. Фрейдис тает, что ледышка в натопленной комнате. Хорошо… Только мало. Фрейдис всего мало, а Кани больше давать не хочет. Он еще что-то помнит, осознает. Фрейдис понимает, но она привыкла нарушать все, что можно нарушить. Да и кому ее здесь судить? Родителей, может, она б и остереглась гневить, а брата? Пустое. Да и не до нее ему сейчас.
Поэтому Фрейдис валит скралинга на спину и сама садится сверху. Кани что-то бормочет, но трудные чужеземные слова вылетели из распаленной головы. А Фрей и не слушает: надо оно ей? Сейчас слова не нужны, зачем они, если можно гладить, целовать, кусать… Чувствовать!
Все происходит настолько легко, естественно, что и сомневаться нельзя – боги так и замыслили. Вспомнились стыдливые шепотки замужних подруг, их жалобные рассказы о первой ночи – ложь, все ложь! Кому нужная только, непонятно.
О чем думает Кани, Фрейдис не знает, но вряд ли он сейчас просит прощения у своих духов.
А потом ощущения уходят за какой-то предел, дальше уже осмыслить нельзя, Фрейдис словно тонет, но… «спасительной» рукой дикий, надрывный крик выдергивает ее к яви. Кани аккуратно отодвигает девушку и всматривается в темноту. От невысвобожденного желания его потряхивает, нестерпимо хочется забыть про весь мир, стать слепым и глухим, чтоб существовали только он и самая прекрасная женщина на свете. Но крик повторяется, насмешливо показывая: вы про мир забыть можете, а вот мир про вас, увы, помнит.
– Холь, – безошибочно определяет Кани и хмурится.
– Холь? – Фрейдис доверяет Кани, у скралингов очень тонкий слух, но зачем дочери главы племени так кричать?
– Ходи к своим, – Кани не на шутку обеспокоен. Он быстро поправляет на Фрейдис одежду. Все равно растрепанная, но как уж сумел. – Быстрый.
