Текст книги "Там, Где Садится Солнце (СИ)"

Автор книги: Nina16

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Уже через полчаса после того, как приехал новый грузовик, и солдат, что пополнили ряды раненых, превысило полсотни, медики «избавились» от двадцати из них. Роджер не знал, чья это была вина – противника, что выполнил смертельный выстрел, или их, медиков, что не успели помочь всем.

Это был самый ужасный и самый тяжелый день в его гребанной жизни.

***

Через пять часов условной жизни, когда спину ломило, руки тряслись уже не от страха и ужаса, а от усталости, и пальцы еле держали ручку, а глаза то и дело закрывались, Роджер вместе с Милой, которая была из Северной Англии, подходил к каждой койке, к каждым носилкам и к каждому «месту», что было сделано на скорую руку медиками из тряпок. У него не оставалось сил, и он только приглушенно повторял фразу: «Имя», обращаясь к раненым. И записывал.

Были, конечно, и те, кто был не в состоянии отвечать, или те, кому, наконец, удалось уснуть, и Роджер с Милой не решались их будить, так что на месте пустой строки Тейлор ставил крестик и, на глаз прикидывая, какая была рана, записывал свое заключение в клетке рядом.

Внутри зала было темно, и через окна можно было увидеть лунный свет, что озарял двор и проникал ярким лучом в здание. Дышать здесь было нечем, но все окна открыть не решались – кого-то из полусотни человек могло продуть, кого-то из полусотни человек лихорадило и трусило, и ознобило, и они все так же не могли помочь всем сразу.

За эти пять часов они провели двадцать ампутаций, достали около пятидесяти пуль, перевязали чуть больше, чем пятьдесят человек и похоронили вот уже двадцать пять солдат. Ну, как похоронили – вынесли в коридор, где лежали еще живые люди, которым тоже надо было помочь.

Пока они записывали имена, восемь медиков все еще кружили вокруг остальных солдат, чьи раны были не так тяжелы, и которые «могли потерпеть». Роджер больше не мог: он уже не видел перед своими глазами ничего, кроме реки крови, кроме своих собственных пальцев, что были расчесаны и покрылись мозолями. Ноги почти не держали, и у каждой койки он прислонялся рукой к спинке кровати, пытаясь не рухнуть прямо на месте. Теперь при воспоминании о Скотте – а точнее, о его фразе, что им здесь было «получше», – ему хотелось дико рассмеяться, но сил на смех не было.

Марк Уинстон. Пуля в колене.

Джейк Норман. Сотрясение мозга.

Карл Джонс. Ампутация руки.

Фрэнки Кук. Пуля в легком и ушиб ноги.

Льюис Мейсон. Грипп.

Сосед Льюиса Мейсона лежал, видимо, без сознания, так что Льюис Мейсон ответил за соседа.

Брайан Мэй. Пуля в плече.

Его корявый почерк написал очередное имя, и Роджер прикинул, сколько еще времени займет у них этот обход, а затем, естественно, помощь раненым, потому что его с Милой занятие сейчас итак считали отдыхом. Но он резко замер на месте, уставившись невидящими глазами в инициалы солдата.

– Ну? – подала слабый голос девушка, когда Роджер, зажав ручку пальцами, смотрел на отдаленно знакомое имя и судорожно пытался понять хотя бы что-то. Его туманный взгляд поднялся с блокнота на человека, лежащего около Льюиса Мейсона на одной койке на одном боку и придерживающего правой рукой перевязку, что обхватывала левое плечо и всю грудь.

Темнота была такой блядско-темной, что Роджер не мог рассмотреть ничего – лунный свет падал длинной дорожкой куда-то в центр больничного отсека, – кроме силуэта, который напоминал Роджеру одного человека с такой силой, что ему стало невыносимо больно в районе сердца.

Маленькая фигура Тейлора склонилась над кроватью, и безумные, уставшие голубые глаза с ужасом, который железной цепью сжимал горло, всматривались в знакомые черты лица.

Имя, к сожалению, оказалось знакомым не по ошибке. У Роджера вырвался хрип, и он прошептал какой-то неразборчивый набор слов.

…Мэй.

На тридцать восьмой койке, что стояла у самого окна, возле соседа с гриппом, вокруг всеобщего гула и страдания, лежал никто иной, как Брайан Мэй с чертовой раной в плече.

Роджеру Тейлору захотелось нахрен перевернуть весь этот лазарет. К матери чертовой.

***

Ему снова казалось, что хуже быть не могло, но хуже было. Это была самая страшная ночь в его жизни, и ему, по правде сказать, не верилось, что он сможет ее пережить. Не только физически, но и морально.

Как можно было предположить, лекарства закончились со стремительной скоростью, потому что никто не предполагал, что в это больничное крыло, которое не считалось центральным, попадет такое количество раненых; а следующая партия лекарств намечалась прибыть в понедельник – сейчас же стояла тихая, безветренная суббота, и управляющая лечебным крылом со странным именем Джозефина, лет пятидесяти, имеющая огромный опыт за плечами, орала в белую трубку, что была прижата к уху, что лекарства им нужны сегодня. И не просто сегодня, а прямо сейчас.

Он уж не знал, когда это «прямо сейчас» собиралось наступить, однако, когда солдат, которому пуля попала довольно удачно – а то есть, прямо в живот, – заорал от боли в который раз, Роджер устало поднял глаза к потолку и закрыл лицо руками. Ему хотелось разрыдаться, но, помимо его несостоявшихся рыданий, слез за эту ночь было пролито столько, что не следовало ему пополнять эти ряды страдающих.

И все же – обезболивающего было ничтожно мало, вирусников вообще лечить особо не было чем, и пока Джозефина и лица, которым она доверяла, ушли на совещание к командиру, размышляя над тем, как разместить всех раненых и чем их лечить, пока лекарств не было в нужном количестве, Роджер и ему подобные – те, что не входили в список «лиц, которым доверяли», – делали все, чтобы помочь солдатам.

Ходить по залу было невозможно: они пробирались мимо плотно поставленных кроватей, и чтобы дойти до раненого в другом крыле зала, им приходилось преодолеть расстояние в тридцать с лишним человек; про тех, что лежали в коридоре, вообще и говорить не стоило.

Спал Роджер вчера ночью те жалкие пять часов, или сколько он там поспал, и сейчас силы покидали его. Он уже раз сто подумал о том, что сейчас свалится прямо в эту груду израненных тел, но он все не сваливался и все продолжал возиться с солдатами.

Около двенадцати часов дня, когда красно-алое солнце, символизирующее их, в общем-то весьма веселую ночку, висело прямо над лазаретом, прошла небольшая перестановка. Так как лекарств все не было, а больных с вирусом не уменьшалось, было принято решение перенести зараженных в отдельный отсек («отдельным отсеком» величали коридор, от которого можно было оградиться дверями в лазарет), где для них даже выделили с десяток коек.

Около двух часов дня им привезли в двух огромных коробках лекарства, что были так жизненно необходимы, и затем, еще в течение трех часов, или что-то около того, они помогали всем тем, кому не хватило лечения, или кому понадобилось повторное, или кому просто нужно было вводить лекарство через какое-то время.

Около шести часов дня, когда ряды умерших пополнились еще тремя солдатами, Роджер, которому разрешили отдохнуть, сидел на одной из коек, вне себя от усталости, уже почти не соображавший, как его зовут, и где он находился. Но все же он не мог обойти стороной эту продавленную кровать с мятой простыней.

Роджер методично выливал спирт из стеклянной бутылки с красной крышкой на особенно пораненные места на белой коже; вероятнее всего, дезинфицировать уже было поздно, но он считал, что это все же лучше, чем совсем ничего. Помимо плеча, через которое пуля прошла, не задев кость и ни один нерв – что было сомнительной, но все же удачей, – и всех тех ран, что он сейчас обрабатывал, Роджера волновало две вещи: первая – это то, что Брайан провел целую ночь и все утро около зараженных, и его слабый организм мог подхватить сейчас любую заразу; и второе, пожалуй, даже более важное наблюдение было основано на общем состоянии Брайана.

Почти все время Брайан после извлечения пули провел в полусне-кошмаре, потому что его постоянно трусило, он что-то бормотал про себя, его лихорадило, и он несколько раз за час с ужасом распахивал глаза, оглядывался вокруг и снова погружался в неспокойный сон. Роджер очень хотел помочь ему, но у него не оставалось на то времени: было крайним везением то, что Брайану хватило лекарств еще в первой волне прибывших, и что ему не пришлось ждать несколько часов, пока и до него дойдет очередь, и медики займутся им; по этой же причине Роджер суетился вокруг других раненых, кто все еще нуждался в «осмотре».

Сейчас же, когда его, так называемый, рабочий день подошел к концу, Тейлор сидел у кровати Брайана и, боясь от чего-то смотреть на измученное бледное лицо Мэя, аккуратно промывал раны. Ему и хотелось, чтобы Брайан, наконец, очнулся от бреда, в котором он находился вот уже десятый час, но, с другой стороны, Роджеру было страшно. От чего именно, он не знал.

Может быть, он боялся услышать истории с войны. Быть может, неосознанно боялся, что война могла сломить Брайана, и он уже был не тем, каким Роджер знал его. И все же, все эти мысли были глупыми переживаниями, и Тейлор, словив себя на этой дурной мысли, понял, что если в скором времени не ляжет поспать хотя бы на какое-то время, то точно сойдет с ума.

***

Трудно было представить, как можно было наготовить на такое количество людей, но, если все же учесть, что четверть из них спала и была в шоковом состоянии, четверть до сих пор тошнило, и они отказывались есть, то, в принципе, попотев на кухне пару часов, можно было сварить что-нибудь пригодное.

К вечеру, когда Роджер все же вымучил свои заслуженные часы сна и съел здоровый кусок черного хлеба с яйцом и, запив все это чаем, он вновь сидел на чужой койке и держал в руках тарелку с холодным супом. Его взгляд был настойчивым, и как бы солдат не пытался отнекиваться от него, говоря, что «у меня нет аппетита», Роджер отрицательно качал головой.

– Потом будешь геройствовать, Брайан, – сказал он с легкой выдавленной из себя улыбкой. Он поставил на колени Мэя небольшую миску горохового супа, в котором плавало несколько мелких кусков картошки. – Давай, тебе нужны силы. Это я тебе как врач говорю.

Брайан, в глазах которого была пугающая пустота, устало хмыкнул, вяло посмотрев на тарелку на своих ногах.

– Ты разве не на третьем курсе был, «врач»? – спросил он, все же взяв в правую руку ложку и зачерпнув съестной жидкости, которая уже успела остыть.

– Ч-ч-ч! – прошипел Роджер и с одобрением в глазах посмотрел на Брайана, который хоть и без огромного желания, но все же приступил к еде. – Это не обязательно знать всем.

И Брайан понимающе кивнул.

Роджер этого не говорил и даже думать об этом ему не особо хотелось, но все же он подумал: изрядно же Брайана помотало. Помимо плеча, у него было множество ссадин и мелких ран, словно Мэй кувыркался не один километр через брусчатку – что, кстати, в какой-то степени могло было быть правдой; бровь была подбита, губы постоянно кровоточили, но что теперь было заметнее всего остального – это длинный, прорезающий щеку, как будто специально проведенный вдоль скулы и подчеркивающий ее, рубец, который, по всей видимости, теперь навсегда останется на этом лице.

– Ну как? – спросил Роджер, когда Брайан без единой эмоции на усталом лице отодвинул пустую миску в сторону и вытер ладонью область рта.

– Нормально.

Тейлор держал в руках тарелку, зажимая указательным пальцем железную ложку, и, придя к очевидному заключению, что не стоило так в открытую рассматривать Брайана, он перевел взгляд на другую койку, на которой спало два солдата. Соседа Мэя перевели в «отдельный отсек», и каким-то чудным образом – видимо, по опущению Джозефины, – Брайан все еще оставался один на кровати.

Роджеру дико было видеть изменения в Брайане, которые пока что проявились шрамами по всему телу, однако… однако поменялось что-то и внутри самого Мэя – Роджер это чувствовал почти так же явно, как и то, что простыни на кровати были жесткими, словно наждачная бумага, и второй рукой он водил по ним в разные стороны.

Было неловко. Ему хотелось поговорить с Брайаном и спросить, что произошло, и узнать все то, что он пережил за то время, как началась война, и как он вообще оказался именно здесь, по такой случайности, но ему как будто оторвало язык. Он сидел, не зная, как начать разговор, и ему стало до жути грустно от всего, что он видел. Если раньше ему было умилительно-смешно от образа Брайана-отличника с его чудной гитарой, и Роджеру даже порой надоедало слушать рассказы Брайана о своей жизни, то сейчас перед ним словно выросла невидимая стена, которую построил Мэй, и он не знал, как можно было сквозь нее пробиться.

– Ты, наверное, устал и хочешь отдохнуть? – неловко спросил Роджер, и Брайан коротко кивнул. – Тогда… если что-то нужно будет, то зови, – сказал он, подумав, как, наверное, он глупо звучал со стороны, и, вздохнув, встал с кровати.

***

Было около пяти часов утра, и если кому-то могло показаться странным, что в такое время Роджер делал очередной обход, то только не больничному крылу. Как уже говорилось, здесь не было определенного расписания, что и когда нужно было делать, потому что кто мог сказать, когда очередному солдату станет плохо, или когда нужно будет заменить простыни?

Кстати, постельного белья тоже не хватало – ну, понятное дело, – так что с заменой простыней решили повременить.

Он тащил за собой небольшую тележку с тремя ярусами, где аккуратно лежали шприцы, пинцеты, бинты, марлевые повязки; стояли стеклянные бутылочки с лекарствами и обезболивающими, и лежало несколько пачек продолговатых таблеток. На верхнем ярусе находился все тот же блокнот – который, кстати, действительно почти весь исписался, – и Роджер, прежде чем осмотреть солдата, сверялся с написанным на блокноте, спрашивая имя.

Странным образом, но тридцать восьмая койка была дальше всех от него, и пока Роджер дошел до раненого на ней, прошло добрых два часа, если не больше. Ему еще предстояло наведаться в отсек с условными «изгоями», условия которых оставляли желать лучшего, но смешивать «инфекционников» – как медики коротко называли их здесь, – с относительно здоровыми людьми было бы большой ошибкой, так что у инфекционников не спрашивали.

Брайан тихо спал на своем месте, все также держась рукой за раненое плечо, с подушкой, которая свисала с кровати и норовила сбежать на пол, и с простынею, которая была влажной. Роджер спокойно подошел к нему, прислонив руку к разгоряченному лбу, на котором виднелись крупинки пота; Брайана чуть трясло во сне, и Тейлор сделал неутешительный вывод, что у Мэя подскочила температура, и повязку нужно было менять в срочном порядке.

Поджав губы, Роджер слегка потрусил его по плечу и сказал:

– Брай… вставай. Мне нужно заменить повязку.

Когда Брайан кое-как разлепил туманные глаза и, кивнув, попытался подняться в сидячее положение, упираясь в кровать одной рукой. С учетом раны, усталости и температуры, ему это, естественно, не удалось, и Роджер бережно поднял Брайана, обхватив того в районе живота, чтобы не прикасаться к ране.

– Ты как? – спросил он, чувствуя какую-то неловкости между ним и Брайаном, которой до войны не было; и все же, говорить ему нужно было, чтобы хоть как-то отвлечь Мэя от предстоящей процедуры, которую ненавидел каждый солдат.

– Получше, чем вчера. Спасибо, – коротко сказал он, когда руки Роджера перестали «обнимать» его тело, и Тейлор в ответ одобряюще кивнул, делая вид, что в его голове сейчас не крутились мысли о том, какими лекарствами понижать температуру тела, вдруг что, и как это могло сказаться на общем состоянии Брайана.

– Нужно будет немного потерпеть, – сказал Роджер, и когда Мэй хмыкнул, на лице Тейлора появилась слабая улыбка, и он приблизился к повязке Брайана.

Он ощупал ткань, которая была намокшей, и взял пинцет для того, чтобы срезать ее как можно менее болезненным способом. Его лицо было в такой близости от головы Брайана, что его остриженные кудри – тоже, кстати говоря, повидавшие виды, – щекотали Тейлору шею, и он, стараясь не отдернуться от щекотливого ощущения, аккуратно снял влажную повязку в сторону, стараясь не замечать при этом, как сильно скривился Брайан.

– Еще чуть-чуть, – соврал он, внимательным взглядом изучая рану, перед этим убрав остатки материала пинцетом.

На шве виднелся небольшой отек, но кожа вокруг раны была в хорошем состоянии, и Роджер не заметил следов гноя, что, безусловно, было хорошим знаком. Брайан, скосив глаза, с явной нервозностью наблюдал за его движениями, и Роджер, которому нужно было провести пальпацию, что в этом случае могло вызвать кучу неприятных ощущений, дотронулся пальцами до челюсти Мэя и отвернул его голову в другую сторону.

– Любуйся парнем напротив, – сказал он тихо, и Брайан впервые за свое нахождение здесь улыбнулся.

– Это какой-то общеизвестный способ отвлечения пациентов от процедуры? – спросил он, когда Роджер вначале мягко, затем – чуть надавливая, дотронулся до участков кожи, где могло образоваться уплотнение.

– Нет. Мой личный, – отозвался Тейлор, продолжая постепенно нащупывать плечо Брайана, пока тот, кривясь, сидел и действительно больше не смотрел на свою рану.

– Ага.

Роджер, за эти недели уже выработавший навык смены повязок, определения состояния ран, удаления гноя и прочего, довольно ловко и не раздумывая над дальнейшими действиями, в глубине души радуясь, что заживление раны Брайана проходило пусть и не безоблачно, но все же с переменным успехом, приступил к обработке. Закусив губу и снарядившись физиологическим раствором, который он вылил в стерильную миску, а также бинтами и марлевыми салфетками, Роджер обмакнул перевязочный материал – так, чтобы он не был полностью мокрым, и слегка отжал лишнюю жидкость.

– Сейчас потерпи.

Стараясь не надавливать на рану, он медленным движением поместил перевязочный материал туда под хрипы Брайана, у которого все это вызвало новую волну боли. Роджер осмотрел свою работу, прикидывая, не слишком ли плотно он положил материал на швы.

– Есть дискомфорт? – спросил он и посмотрел на Брайана, лицо которого успело слиться со стеной позади него, и глаза у Мэя были горящими. – Я имею ввиду… не сильно туго?

Брайан ничего не ответил, и Роджер, пользуясь раствором канифоли, что помогал фиксировать повязки, закрепил их на коже. Положил еще одним рядом салфетки, которые были предварительно аккуратно нарезаны, и стал закреплять все это дело толстым слоем бинта, чтобы полностью изолировать рану от окружающей среды. Взгляд Роджера «коснулся» глаз Брайана, который молча, пытаясь не простонать от боли, которая нарастала все сильнее с каждым прикосновением, сидел на кровати, свободной рукой сжимая простынь. Он с каким-то отстраненным чувством чего-то – чего Тейлор не понимал, – смотрел на усталое покрасневшее лицо Роджера и ничего не говорил.

– Что? – спросил Роджер, когда глаза цвета пожелтевшей высушенной травы внимательно и неотрывно смотрели на его собственные, цвета голубого неба глаза.

– Ничего, – хриплым голосом отозвался Брайан. Он не мог понять, с чем таким болезненным и, в тоже время приятно-успокаивающим, ассоциировались у него эти глаза с оттопыренными в разные стороны ресницами.

Такое голубое спокойное небо.

– Привстанешь?

Брайан отклонился от подушки, которую Роджер в самом начале положил за его спину, и Тейлор, распутывая бинт, обматывал его рану, захватывая при этом область груди, чтобы бинт прочно держался. Он замотал грудную клетку Брайана в несколько слоев и, когда работа была окончена, Роджер аккуратно прислонил Мэя обратно к стенке кровати.

Брайан облегченно выдохнул и, прикрыв на несколько секунд веки, сказал:

– Спасибо, – и на его лице появилась искренняя улыбка.

Роджер коротко кивнул и, собрав остатки марлевых салфеток, подхватив ножницы, миску и пинцет, он все аккуратно сложил на нижний ярус тележки, где покоились использованные материалы. Взявшись за поручни тележки, он собрался было отвезти все это в отсек, где затем ему придется обрабатывать инструменты и готовить новые, как его руку слабой хваткой обхватили теплые пальцы Брайана.

– Ты прости меня, – в его глазах читалась невыносимая для Роджера печаль, и сами они были такими потухшими, что становилось не по себе. – Я правда рад встрече. Просто… мне просто нужно время.

И когда Роджер снова кивнул, легким движением подтолкнув тележку вперед, пальцы Брайана разжались, и Тейлор пошел в отсек для медперсонала.

Комментарий к Часть 7. Госпиталь (I)

Доброй ночи, дорогие читатели. Надеюсь, что появление Брайана около нашего медбрата кого-нибудь да обрадует :)

========== Глава 7. Госпиталь (II) ==========

Комментарий к Глава 7. Госпиталь (II)

Дорогие читатели, приятного прочтения.

Я вылезла вперед главы, потому что мне бы очень хотелось посоветовать вам включить какую-нибудь грустную, за душу берущую песню с того момента, как Роджер скажет, что устал. Это создаст дополнительную атмосферу.

Кстати говоря, ту сцену я по случайности писала под Джамалу “1944”, так что, может быть, она вам тоже поможет проникнуться написанным чуть сильнее, если захотите включить ее.

Брайан мучился.

Не то, чтобы сильно, и не то, чтобы долго, но вот уже второй день, и не вставая с кровати.

Роджер был обеспокоен, и Роджер не мог нормально уделять свое внимание другим раненым, и Роджер вечно норовил подбежать к койке Брайана и проверить его состояние.

Брайан обеспокоен не был. Брайан молча лежал в постели, не желая ни с кем говорить, не имея аппетита и не выражая абсолютно никаких эмоций, кроме разве что какой-то всепоглощающей печали, что передавалась и на Роджера в независимости от того, на каком расстоянии от Мэя он был.

Роджер каждый раз приносил ему еду и каждый раз сам обрабатывал раны, что даже вызвало подозрительные взгляды медперсонала, но Роджер, отмахнувшись, заявил, что Брайан – его кузен, и вообще, не все ли равно, кому он помогает, если это делать все равно нужно было?

И если эти два дня для Роджера длились очень долго, то для Брайана они были бесконечностью.

Он знал, что Роджер не заслужил такого поведения в свою сторону, и в глубине души он был бесконечно благодарен за заботу Роджера, на которую он даже и рассчитывать не мог; и все же… события той битвы настолько сильно проникли в его сознание, что у него не получалось оградиться от произошедшего.

Плечо тянуло, раны ныли, ему было то невыносимо жарко, то несносно холодно, но вовсе не это погружало его в состояние повышенной депрессии. И даже не трупы, и кровь, и то, как он валялся на земле, совершенно никому не нужный, и не то, как чужие ботинки вдавливали его тело в каменистую землю. Все это теряло значение в сравнении с тем, что он убил человека.

Этот парень снился ему в кошмарах и мерещился наяву, и Брайан не знал, как ему пережить эту измену самому себе, своим принципам и правилам.

– Итак, сегодня у нас на ужин картофель с морковью и чай. Чай с сахаром! – прозвенел у него над ухом голос Роджера, и Брайан, приоткрыв один глаз, устало посмотрел в его сторону.

На лице Роджера застыла улыбка, но Брайан и не подозревал, сколько усилий ему пришлось приложить, чтобы выдавить эту улыбку из себя. В руках он действительно держал тарелку с чашкой, а медсестра, которую, вроде бы, звали Адель, и которая тащила за собой уже пустую тележку, на которой до этого стояли миски с картофелем и морковью, ушла в медицинский отсек.

Брайан в душе понадеялся, что Роджер оставит его в покое, но Роджер, все еще стоял с этой наигранной лыбой прямо над ним и никуда уходить, видимо, не собиравшийся. Мэй протяжно вздохнул, на самом деле, бесконечно любя компанию Тейлора, но только не в эти дни, медленно поднялся и, приняв сидячее положение, протянул руки, чтобы съесть «итак, у нас на ужин».

Когда он закончил, а случилось это через добрые минут двадцать, и Роджер протянул ему чашку чая, он сказал:

– Я не хочу, спасибо.

И Роджер сказал:

– Хотя бы немного. Это вкусно, правда.

Он сказал:

– Я не пью чай с сахаром.

И Роджер сказал:

– Тогда я могу попросить сделать чай без сахара, может быть, они…

Он сказал:

– Роджер, – и Роджер замолчал, стянув наконец эту улыбку с лица. – Пожалуйста, хватит. Не нужно.

И добавил, увидев лицо Тейлора:

– Извини. Я ничего не могу поделать с собой. Не сейчас.

***

Роджер знал, что все эмоции Брайана были направлены не на него, и у Мэя было попросту шоковое состояние, и все же, после всех его стараний, бессонных ночей, перевязок и ухода за Брайаном, ему не то, чтобы хотелось благодарности, а хотя бы подобия на общение.

До того момента, как Брайан попал сюда, Роджер и не подозревал, как одиноко ему было до этого; ему было жизненно необходимо иметь здесь людей, которым он доверял, которых он любил или хотя бы знал до этого – это было своеобразным напоминанием о родном доме, и Роджер, каким бы уставшим он ни был, и каким бы грустным ни был Брайан, он чувствовал, что на то короткое время, что Мэй останется здесь, у Тейлора будет шанс продержаться тут и не сорваться.

Но, чего правду таить, ему было очень трудно с Брайаном в эти времена. Роджеру хотелось помочь ему, как-то поддержать, хотя все протянутые руки помощи от Тейлора он отвергал; Роджеру хотелось узнать, что же произошло в тот день не обрывками фраз от солдатов, что были на том бою с Брайаном, а от самого Брайана. Но ему не предоставляли такой возможности, и Роджер просто слонялся около койки Мэя, когда на то было время, и надеялся на то, что Брайану в скором времени станет лучше.

– Что сегодня? – спросил Джек, когда Роджер, открыв первую страницу толстой книги с разорванным переплетом, сел на шаткий стульчик около двери, откуда его можно было увидеть со всех сторон.

Он, откашлявшись, прочел название, что желтыми буквами на красной переплетной крышке говорило: «Над пропастью во ржи». И мелкой прописью внизу виднелось «Д. Ж. Сэлинджер».

По лазарету пронеслась волна непонимания, и на вопрос солдата: «Это еще что такое?», раздалось несколько смешков, но Роджер, не обращая на это никакого внимания, снова открыл первую страницу и начал чтение.

Такого правила в лазарете не было, так что, когда Роджер вежливо спросил, «а можно ли?», его попросили некоторое время подождать и даже посоветовались с командиром, после чего дали разрешение. Разрешение было получено на то, чтобы по вечерам, если важной работы не было, Роджер, или кто-нибудь другой, зачитывал в течение получаса книгу. Делалось это для того, чтобы отвлечь солдат от бесконечной боли, от скуки, что витала в лазарете, да и вообще – время же как-то скоротать нужно было. Книги им, кстати, выделял командир.

Вчера они пробовали осилить книгу, посвященную военным стратегиям, но почти все солдаты отказались слушать это, сказав, что им итак всего этого дерьма хватает. Так что у Роджера сегодня, можно сказать, был дебют.

***

– У тебя еще есть работа сегодня?

Это было неожиданно. Он задумался, закрывая потрепанную книгу и отодвигая стул в сторону, ближе к выходу из зала. Солдаты, которые вначале выглядели не особо заинтересованными то ли Сэлинджером, то ли Холденом Колфилдом, спустя несколько страниц почти все они внимательно слушали, повернув головы в сторону Роджера. Сейчас же, когда Джозефина показала Тейлору на часы, и он закончил публичное чтение, некоторые парни даже расстроились и в шутку добавили, что «будем ждать читающую принцессу завтра вечером».

– Нет. Сегодня не я дежурный, – Роджер уже хотел было уйти, прислонив книгу к груди и думая о том, что нужно будет сделать закладку на нужной странице, чтобы не забыть, откуда начинать прочтение завтра, как Брайан, чуть приподнявшись на месте, сказал – снова очень неожиданно:

– Это было интересно. Может быть, кому-то было скучно, – добавил он тише с легкой улыбкой на лице, – но только не мне.

– Я знал, что ты оценишь, – сказал Роджер, и голос его невольно смягчился. И хотя Брайан сказал всего одну фразу и коряво улыбнулся, у Тейлора как будто внутри все потеплело. Ему очень хотелось верить в то, что это было знаком, что Брайан шел на поправку.

Роджер снова хотел вернуться в медицинский отсек и лечь спать, так как смена действительно была не его, и намечалась целая ночь для сна, как Брайан вновь обратился к нему:

– А чья это была идея? Я говорю о чтении. Хорошо ведь придумано.

И хотя Роджер собирался идти спать, его как-то само-собой приземлило на кровать к Брайану, и отдых пришлось отложить на какое-то время.

***

Было ровно 21:15. Он видел эту цифру на часах, что висели на стене напротив. Комната была почти погружена в темноту, и единственным источником света была моргающая лампочка, прикрученная к потолку с ползущими в разные стороны трещинами; она из последних сил освещала комнату блеклым светом, что создавало неуютную и местами пугающую атмосферу – особенно, когда за соседней стенкой раздавались протяжные стоны. Здесь стояло всего две маленькие кровати и два деревянных стула, что расположились друг напротив друга.

Он молча сидел, склонив голову и рассматривая свою грязную обувь; он только что закончил вечернее чтение, и если вчера ему не хотелось даже уходить из зала, то сегодня Роджер через каждую минуту поглядывал на часы в надежде, что установленные полчаса подошли к концу. Но они не подходили, и его окутывал неизвестный страх, и Роджер не понимал, что это, и как правильно «это» назвать, так как в ту секунду, сидя перед всеми солдатами и читая книгу – Господи, как ужасно под конец стал дрожать его голос, – Роджер не боялся чего-то особенного да и вообще ни о чем, кроме действий главного героя, не думал.

Но тело боялось. У него было какое-то неприятное ощущение изнутри, как будто в предчувствии чего-то страшного, и ему казалось, что это ощущение ломало ему спину. Это ощущение нарастало постепенно, охватывая его тело липкими широкими руками и без спроса залезая в голову.

Ломала спину ему и твердая спинка стула, на котором он сидел, и под конец Роджер поднялся на ноги и читал, расхаживая по залу. Солдаты пошутили, что это уже переросло в представление театрального масштаба, но ему было не до смеха, и он все так же переводил взгляд на гребаные часы, стрелка которых как будто застыла на месте. И когда она все-таки достигла вожделенных девяти пятнадцати, Роджер почти что сорвался с места – раньше замечания Джозефины, что время, вообще-то, истекло, – и не обратил никакого внимания на то, что Брайан, протянув ему руку, собирался что-то сказать.

Огромными шагами он пересек весь зал и, проведя рукой по затылку, обнаружил, что ладонь вмиг стала влажной. Зайдя в комнату для медперсонала и почти молясь о том, чтобы там никого не было, Роджер залез пальцами под белый халат и грязную футболку и понял, что он весь взмок. Он отбросил книгу в сторону, не удосужившись даже поднять ее с пола, когда она, открытая, приземлилась туда страницами вниз.