Текст книги "Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ)"

Автор книги: Nicols Nicolson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Как говорит монах, убить врага можно, чем угодно. Голыми руками можно драться между собой, или на улице поколотить какого-нибудь невежду. Но на тренировках все гораздо серьезней – это же школа на выживание. Поэтому драться можно чем угодно: при помощи оружия, ножей, камней, стекла, острых щепок, даже тарелок и ложек, и так далее.

А еще он нас учит быть всегда агрессивными на занятиях, для того чтобы жить в постоянной готовности выполнить урок наставников. Ну, или убить человека. Поэтому на тренировках он нас иногда здорово избивает. И бьет по-настоящему, с кровью, переломанными костями, которые после того врачует Герасим. Как считает монах-наставник, его наука бою слабостей не предполагает. Каждый воспитанник, по его мнению, должен чувствовать запах крови. Он надеется, что все навыки, приобретенные нами за месяцы подготовки, в результате остаются на очень долгие годы. Я думаю, это большой плюс, но здесь есть и проблема, поскольку в цивилизованном мире жить будет крайне сложно – мы всегда будем помнить о жесточайшей подготовке и подсознательно будем готовы кого-то убить. В результате таких жестоких тренировок наставник надеется, что мы станем отличными головорезами, и сможем выполнить абсолютно любую задачу. Короче, мы учимся различным способам лишать жизни человека. Хотя наша вера учит иному. Таковы реалии. Но и вера нуждается в защите. Так что все нормально.

– Да, я знаю, чем вы там в своем квадрате занимаетесь. Я вам тоже буду преподавать курс обращения с различными препаратами, в основном с ядами. Собственно ты и так уже многому научился у Клавдии Ермолаевны, но о боевых веществах узнаешь от меня вместе со всеми, не следует тебе выделяться из общей массы воспитанников.

– А есть результаты «работы» выпускников монастыря?

– Довольно существенные. Во многих странах, в особенности в королевстве Польском агрессивных священнослужителей можно по пальцам пересчитать, остальных уже «пересчитали».

– А скажи, на Глории Америку открыли?

– Правильнее сказать Америка открыла Европу. С американского континента приплыли люди на утлых суденышках, удивляюсь, как они решились на такое опасное и длительное путешествие. Обратно европооткрыватели отправились на крепких и надежных судах, которыми их снабдили европейцы. Заметь, трюмы были полны товаров, которые пользовались спросом в Америке. Случилось открытие Европы около трехсот лет назад, и никакой тебе колонизации этих материков не было. Немногие европейские купцы ходят через океан торговать, этим в основном занимаются народы Америки. Диковинные овощи, появившиеся в Европе, результат торговли с Америкой. Возьми, например, полезные корнеплоды и помидоры. Из этих овощей можно готовить великое множество полезных для здоровья блюд, а также заготавливать в различном виде для длительного хранения. Мы с Калер проводили опыты с этими корнеплодами и овощами, и пришли к выводу, что они очень полезны, обладают большим количеством веществ, необходимых для функционирования организма человека. Но заметь, заморские корнеплоды и помидоры очень плохо воспринимается местным населением, поэтому широкого распространения пока не получили. Есть несколько отважных землевладельцев в Южном королевстве, которые отважились высадить у себя на землях картофель и помидоры, но к сожалению не были поняты даже своими соседями, и чтобы не разориться вернулись к привычным овощам. Ладно, давай завершать общение, тебе пора на ужин и отдыхать, твой детский организм перегружать нельзя, профессор, – последние слова Герасим произнес с легкой улыбкой, на что я ни капельки не обиделся, ведь на правду, что толку обижаться. Каков я есть, такой и есть. Принимайте в таком обличье, пока не повзрослел.

Уже лежа в кровати анализировал беседу с Герасимом. С провалом в прошлое, как я полагал, вроде бы смирился. Надеялся, что моих скудных познаний истории должно хватить, чтобы уверенно ориентироваться в ситуации, и попытаться извлечь для себя пользу. А вот информация, полученная от представителя инопланетной цивилизации, я имею в виду Герасима, напрочь перечеркнула все мои надежды и, честно говоря, ввергла меня в шоковое состояние, хотя я очень старался это Герасиму не показать. Мало того, что я «возродился» в детском теле, так еще и на неизвестной планете Глория. Как теперь быть? Как теперь выживать? Все здесь будет идти по-другому, неизвестному мне течению истории. Напрасны будут вдруг пробившиеся в моем мозгу воспоминания об уроках истории этих времен. Как мне найти, а вернее выбрать место в обществе, чтобы жить нормальной жизнью? А, собственно, чего я ломаю голову. Я еще мелкий, лицо несамостоятельное, тем более воспитанник монастыря. Мне нужно впитывать местную науку, и крепко держаться за Герасима и Клавдию Ермолаевну. Очень надеюсь, что они не распространялись о своем инопланетном происхождении, а значит о моем «переселении» Герасим никому рассказывать не станет. Я же со своей стороны буду очень примерным воспитанником и учеником, постараюсь из инопланетян вытянуть максимум знаний, которые смогу освоить и усвоить. За годы обучения многое может измениться, да и подрасту и наберусь опыта, вот тогда и подумаю, как жить дальше. С этими мыслями крепко уснул. На этот раз без сновидений.

Глава 5

Апрель на дворе, отец Герасим готовится к летнему лекарскому сезону с переездом в деревню Мироновка. Отец Иона, ставший этой зимой архимандритом, отпускает меня с Герасимом, наказав хорошо овладевать наукой врачевания. Мог бы и не говорить, самому хочется научиться лечить людей в современных условиях да с использованием «тех», инопланетных то есть, знаний.

Волчат я отнес в лес, вернул законному родителю. За зиму они прилично подросли и привыкли ко мне, вели себя, как обычные щенки собаки. Не знаю, как они вживутся в дикую природу, но Герасим и я надеемся, что все будет хорошо. Акела, встречал меня в одном и том же месте, это стало своего рода традицией. Выгрузил из сумки к ногам Акелы его детей. Это нужно было видеть. Огромный волк скакал, как неразумный щенок вокруг волчат, наверное, радовался. Малыши, поначалу, сжавшись в серые комки, перепуганными глазами смотрели на своего родителя. А потом стали принюхиваться, и спустя минут пять, весело замотав хвостиками, бросились облизывать Акелу. Воссоединение семьи произошло без проблем, констатировал я, теперь можно и к Клавдии Ермолаевне бежать, помочь паковать препараты в сплетенную из лыка тару.

Я последний месяц наловчился плести из лыка и лозы короба, корзинки, разных размеров и конфигураций. Пальцы мои к такому виду работы приучены не были, и поначалу, через час-два работы я чувствовал неимоверную усталость и боль в руках, мне хотелось все бросить. Но, видно, характер все же у меня своеобразный, я заставлял себя работать. Правда, выматывался к вечеру основательно, были случаи, когда я засыпал за ужином. Да, я значительно окреп и подрос, уже не узнать во мне того худющего, качающегося от порыва ветра безумного мальца, но и не стал еще эдаким мощным великаном. Если верить словам Герасима, тело мое развито не по годам хорошо, мышцы стали крепкими и упругими. Он полагает, что к выпуску из монастыря я вырасту значительно, стану выше и крупнее своих сверстников. Почему он так считает, я не знаю, он человек взрослый со значительным жизненным опытом в этом мире, приму его высказывания на веру.

Герасиму настоятель монастыря выделил в пользование пароконную повозку, точнее фургон, крытый толстым войлоком. Невольно я его сравнил со скифской кибиткой, модель которой видел в музее Санкт-Петербурга, схожесть есть, но и отличий хватает. Казалось бы, что с собой может взять Герасим? Хирургический инструмент, материю для перевязки, еще что-то по мелочи, плюс одежду и провиант. Оказалось, что его вещами загрузили половину фургона. Вторую половину загрузили имуществом Клавдии Ермолаевны, пришлось половину дня таскать ее пожитки на дорогу, поскольку подъехать к ее избе не было никакой возможности. Все мое имущество помещалось в одной маленькой серой, как мой друг волк, заплечной котомке, и много места в фургоне не занимало.

Отец Герасим правил лошадьми, Клавдия Ермолаевна сидела рядом с ним, а я, развалившись на мягких узлах, откровенно дрых – раскачивающийся на дорожных ухабах фургон убаюкивал.

К вечеру прибыли на место, отмахав более двадцати верст. Мироновка – деревня большая, шестьдесят девять домовладений, не считая подворья Герасима. Лечебница обнесена невысоким плетнем по периметру и представляла собой длинный деревянный дом, с крышей из досок, покрытых черной смолой, по крайней мере, так это выглядело на мой непрофессиональный взгляд. Во дворе имелась конюшня для лошадей и приличных размеров сеновал, заполненный до отказа душистым сеном. Внутри, через всю лечебницу вдоль стены проходил коридор, остальное пространство было разделено на помещения, осматривая которые я смог идентифицировать как смотровой кабинет, операционную и палаты для пациентов с четырьмя топчанами в каждой. Небольшая комната предназначалась для проживания Герасима и Клавдии Ермолаевны. Мне отвели место на сеновале, чему я был несказанно рад, ведь запах трав там был очень стойким.

Не успели разложить все вещи, в лечебницу наведался староста Мироновки – Панас Петрович. Он, как говорится, сразу взял быка за рога. Известил прибывших о порядке питания, и кто конкретно будет готовить нам пищу, отметив, что мяса будет в достатке. Также Панас Петрович передал список людей страждущих исцеления. По словам старосты, в ближайшую неделю численность населения Мироновки возрастет вдвое. Он не возражает против этого, ведь каждый приезжий должен где-то размещаться, а значит, у местного населения прибавится наличности. Да и его собственная харчевня получит некоторый прибыток – питаться народу все равно где-то надо, а тут уже все налажено за долгие годы сотрудничества лекарей и местной власти. Хотя некоторые пациенты, особенно бережливые, продукты питания привозят с собой.

Еще в дороге Герасим рассказывал мне о Мироновке. Деревня расположена на пересечении двух мощных торговых трактов, по которым можно легко добраться в Чернигов и в Киев, а также на восток в Русское царство или на запад в королевство Польское. За дорогами организован присмотр, постоянно убираются упавшие деревья, и вырубается, подступающий к дорогам кустарник или молодая поросль. Зимой торговые купеческие караваны передвигаются через Мироновку по речушке Берестянка и по реке Вить, являющейся притоком Десны. Одним словом, три больших постоялых двора деревни не пустуют круглый год, за исключением нескольких дней, когда идут проливные дожди, правда, и в это время встречаются смелые путники и купцы, рискующие в ненастье совершать вояжи.

С раннего утра начали прием больных. Клавдия Ермолаевна, являясь отличным диагностом, первой встречала пациентов, опрашивала, осматривала, ставила диагноз, всю информацию о больных записывала в толстую тетрадь. Будет зимой анализировать протоколы лечения больных, искать наиболее приемлемые в данных условиях способы оказания лечебной помощи.

Герасиму доставались только операбельные больные, пока только с разнородными нарывали и чирьями. Детей и женщин принимала Клавдия Ермолаевна, осматривала с особой тщательностью. Я был приставлен к Герасиму, в основном с функцией подай-принеси. Но я успевал рассмотреть приемы работы моего наставника, а когда был перерыв между больными, успевал задать интересующие меня вопросы. По большому счету, ничего, особенно нового для себя в проведении хирургического вмешательства я не заметил, а вот вопросы анестезии меня интересовали очень серьезно. Также привлекали мое внимание отвары и настойки, приготовленные Клавдией Ермолаевной, используемые пациентами в реабилитационный период. Выпал я в осадок, когда узнал, что концентрированный раствор цветков ромашки, мухомора и чистотела по своим бактерицидным и антимикробным действиям близок с земными антибиотиками. Это просто никак в моей голове вместиться не могло. Вот, оказывается, как Герасим выхаживал пациентов после полостных операций и других хирургических вмешательств!!! Ни с чем подобным на Земле сталкиваться не приходилось, может на Глории, как-то по-иному развивается флора, получая замечательные лечебные свойства. И не только лечебные…

Сегодня оперировали молодую женщину, лет двадцати пяти. Предстояло ей удалить воспалившийся аппендикс.

Взглянув на обнаженную женщину, вспомнил свою первую самостоятельную операцию, по удалению аппендикса. Я уже женатый мужчина, отец ребенка, увидев на операционном столе голое тело очень симпатичной девушки, отреагировал не совсем адекватно. Вернее, отреагировала определенная часть моего организма. Провел я операцию быстро, благо никаких осложнений и трудностей не было, а потом долго отсиживался в ординаторской, пил чай и ждал, когда пройдет боль в паху. Пожилая операционная медсестра Полина Архиповна, успокоила меня, сказала, что все молодые хирурги испытывают некий дискомфорт вначале своей деятельности, и реакция на обнаженное женское тело вполне нормальная для здорового мужчины. Со временем острота этих ощущений значительно снизится, и хирург будет воспринимать и женщин и мужчин одинаково, они будут просто операционным полем, и все. Она оказалась права.

У женщины был острый аппендицит, и она страдала уже двое суток, что наводило на мысль о возможном перитоните. Как отметил Герасим, женщину нужно оперировать срочно, чтобы снизить риск воспаления брюшной полости. Когда Герасим вскрыл брюшину, операционную наполнил неприятный запах, стало ясно, нам доведется перемывать всю брюшную полость, в противном случае молодая женщина погибнет. Полтора часа провозились, в завершение операции, Герасим поставил тонкую дренажную трубку, и мы перенесли больную в палату.

– Ты понял, что могло быть? – утирая со лба пот, спросил Герасим.

– Конечно, понял, и не уверен, что смерть далеко отступила. Женщина маялась болями в животе не два дня, как нам сказала, а значительно больше. Воспаленная брюшина об этом нам красноречиво сообщила.

– Мы сделали все, что в наших силах, остальное зависит от ее организма, и от снадобий Клавдии Ермолаевны.

– А в твоем мире такие операции делают?

– Случаи воспаления аппендикса у нас крайне редки, поскольку этот атавистический отросток у большинства населения развитых миров отсутствует вообще. А если встречается такое заболевание, то этим занимаются роботы с использованием лазерного инструмента, вместо привычного тебе скальпеля. Человека помещают в специальную капсулу, вводят препараты, а дальше искусственный интеллект капсулы, проведя дополнительную диагностику, выбирает способ оперативного вмешательства. Обычно такая операция длится не более пяти минут. После десятиминутной реабилитации пациент уходит из клиники своими ногами, ничто его не беспокоит.

– Фантастика! Я впечатлен! Но, получается, что твои навыки и умения, а также твои замечательные хирургические инструменты в твоем мире полнейший и бесповоротный анахронизм?

– Готовясь к путешествию на дикие планеты, я специально изучал по архивным данным древние методы и способы лечения. Кстати, с Клавдией Ермолаевной мы познакомились именно в институте Медицины, она тоже изучала медицину древних цивилизаций. Сам понимаешь, можно оказаться, вот как мы, без возможности проведения операций инструментами моего времени. По различным причинам. Да хоть в условиях невозможности подзарядить энергией или выхода их из строя в условиях невозможности проведения ремонта и качественного техобслуживания. Вот и пригодились, так сказать, антикварные знания и навыки, а также инструменты.

Договорить мы не успели, Клавдия Ермолаевна, позвала меня в свой кабинет, там к ней попал мужчина с очень сложным закрытым переломом ноги, и она хотела мне показать способ ее лечения и восстановления целостности.

Вначале Клавдия Ермолаевна предложила мне попробовать правильно сложить ногу. У мужика была сломана большеберцовая кость, примерно в средней части. Не скажу, что там был полный фарш, но три осколка нащупать смог. Осторожно, помня наставления Клавдии Ермолаевны, стал перемещать осколки по своим местам. Ушло минут двадцать. Мужчина в это время, зло смотрел на меня, но ни слова не сказал, видно стеснялся моей учительницы. Клавдия Ермолаевна проверила качество моей работы, улыбнулась, и отправила к Герасиму. Надеюсь, я все правильно сделал. Не учила она меня, а проверила навык, который я уже приобрел, и хитро так проверила, на крупных костях человека. Если так дальше пойдет, то мне разрешат людям пальцы складывать, пошутил я мысленно.

Потом я потерял счет дням, больные пошли сплошным потоком. Выполнял все поручения моих учителей. Был медбратом, санитаром, сиделкой, а еще порошкотером и специалистом по разливу микстур и снадобий в керамические пузырьки. Уставал за день неимоверно, в иной день принимали до тридцати пациентов. И за прооперированными больными я ухаживал, менял повязки, выносил за ними «утки», мыл, когда это было необходимо.

Герасим и Клавдия Ермолаевна говорили мне, что работа в качестве подсобника лекаря позволит мне более качественно усвоить способы лечения. Кто бы спорил, в моем времени примерно также начинали, правда, большинство хирургов, не мыли полы. Специфика времени, от этого не уйдешь, даже при большом желании. Помимо основной, лекарской работы, Герасим преподавал мне воинскую науку. Работал я с саблей, копьем и щитом, метал в ворота конюшни различные железки, в основном небольшие ножи и топоры, бросал камни на точность. Естественно, учитель проводил тренировки с учетом моего возраста, да и оружие (сабля, копье и щит) были изготовленное из дерева.

Не всех больных удавалось вылечить. Был случай, когда доставили в лечебницу мужчину, которого привалило дерево. Лесорубы валили деревья, вели заготовку стройматериалов. Петр Скиба замешкался, и не отскочил от падающего дерева. Удар пришелся в область груди и, видно, бревно поломало мужчине ребра, проткнув легкие, это было заметно по крови, выступившей на губах. Мужчина еще с трудом дышал, когда мы с Герасимом укладывали его на операционный стол. Учитель только взял скальпель в руки, а Петр преставился. Герасим пропальпировал грудную клетку Петра, и сказал мне, что мужчина умер от большой потери крови, вылившейся в плевральную область. Я попросил продиагностировать тоже – надо же поддерживать практические навыки на должном уровне – и положительно покачал головой в знак согласия с диагнозом Герасима. Жене Петра о его смерти сообщил Герасим, женщина поплакала, но, к счастью, обвинять моего учителя в смерти мужа не стала.

Находясь в Мироновке, я впервые увидел местные деньги. Основным платежным средством был серебряный рубль. Были медные копейки достоинством: пятьдесят, двадцать, десять, пять и одна копейка. На рубль нужно было сто копеек. Ну а самой дорогой, золотой монетой был град, за него давали сто рублей. Надо сказать, все монеты чеканились на монетном дворе в Киеве, и были не перегружены художественными излишествами. В принципе они выполнены в едином стиле. На аверсе указывала номинал монеты, название страны, в данном случае Южное королевство. По кругу располагался орнамент из колосьев. На реверсе был изображен Успенский собор, обрамленный дубовым венком. Гурт у всех монет был мелко ребристым. Платежеспособность рубля и града довольно высокая, за прием, пациенты из крестьян, платили нам пять копеек, а более состоятельные люди иногда одаривали и рублем. Правда, Герасим деньги не брал, а договаривался с крестьянами о поставках продовольствия в монастырь. Такое предложение крестьяне встречали с радостью, поскольку с наличными монетами всегда было не очень. А вот монеты от купцов и других состоятельных больных, хранила Клавдия Ермолаевна.

Лето пролетело жаркими солнечными днями, теплыми густыми дождями, пахучим разнотравьем и грибами, жизнерадостным щебетом птенцов, удивлявшимся впервые в своей жизни увиденным букашкам, червячкам и лупоглазым стрекозам, которые летали пока еще быстрее и увереннее этих желторотиков, да и вообще, в отличие от младопернатых – летали.

На красочной, разноцветной и пахнувшей солениями, копченым салом и окороками, различными пряными заморскими травами и приправами, румяными и желтыми яблоками неведомых мне сортов, осенней ярмарке, привлекающей внимание покупателей и зевак расписной деревянной посудой и всевозможными платками, Герасим и Клавдия Ермолаевна хотели «справить» мне обновы – из своей одежды я уже вырос.

Мы неспеша бродили между многочисленных рядов громкоголосых пестро одетых торговцев, выкрикивавших название товаров и расхваливавших его на все лады. Блеяли овцы, похрапывали вычищенные до блеска кони, лениво помахивавшие хвостами, отгоняя злых осенних мух – кому-то из животных предстояло обрести новых хозяев. Играли гармонисты, певшие частушки весьма «соленого» содержания, плясали подвыпившие мужики, громко смеялись расфуфыренные молодухи, к которым подбивали клинья бравые парни. На каждом шагу нас громко приветствовали, кланялись и благодарили за лечение. Мы всем вежливо отвечали, раскланивались в ответ и, что скрывать, получали от этой людской благодарности огромное удовольствие.

Один пьяный мужик упал в слезах перед отцом Герасимом на колени и, от радости прослезившись, упоминая спасенного от тяжелого недуга сына, которого держал при себе за руку, пытался свободной рукой вручить знаменитому лекарю яростно визжащего розового поросенка. Герасим пытался напомнить, что мужик уже оплатил лечение, но пьяный крестьянин ничего не хотел слышать. Герасим, улыбаясь, еле уговорил его оставить бедную хрюшку на откорм – счастливый родитель спасенного мальчика послушался и отстал. Мы-то знали, что сердце мальчику удачно «подправил» я, но, с пониманием переглянувшись, промолчали от греха подальше и пошли, гуляючи, дальше.

Выпили кваску, затем неизвестного мне ароматного напитка с какими-то хитро закрученными то ли калачами, то ли бубликами-кренделями. В общем, соединяли приятное с полезным. Немного отдохнули от трудов своих медицинских – слава Богу, врачевать сегодня, в ярмарочный день, никого не пришлось – все были здоровы и принимали кто активное, а кто и праздное участие в шумных ярмарочных мероприятиях. Вот бы всегда так!

Гуляя со своими наставниками, я продолжал ловить себя на мысли, что это я, профессор доктор Иванов, вожу сейчас для покупки подарков по заваленным коврами и рулонами материи рядам, между пирамидами пряников на крепких столах и прилавков с резными игрушками своих детей – Герасима и Клавдию. Мое 92-х летнее сознание, даже на несколько лет старшее, с учетом жизни на загадочной планете, невидимой с моей родной Земли, продолжало жить своей многоопытной жизнью. Но, временами, краем глаза или в зеркалах торговцев обращая внимание на свою юношескую внешность, на свой детский голос, которым я отвечал на вопросы, здоровался с проходившими мимо бывшими пациентами нашей лекарни, я опускался на Землю, то есть на Глорию – очевидно так надо писать, описывая это состояние на другой планете.

Опускался и продолжал идти за Учителями, внутренне убеждая себя смириться с подобным состоянием, убеждая принять себя такого: мальчика с душой, знаниями, жизненным и профессиональным опытом Иванова Василия Сергеевича. Думаю, после того как эта замечательная супружеская пара, ставшая моими верными друзьями, узнала мою историю, тоже временами испытывала подобные неловкие чувства и, глядя на меня, невольно пытались высмотреть во мне признаки действительного возраста, а не внешнего. Да, малоприятное двойственное чувство, которое, впрочем, вспоминалось чуть реже, чем ранее. Что ж, придется мне приобретать новый жизненный опыт. Опыт, как известно: наш лучший учитель. Научит он и меня жизни в новых условиях. Я, конечно, по своей натуре, не волк в овечьей шкуре, но, бывает, и такое сравнение приходило в голову.

Тоска по жене, детям, друзьям, по своей коллекции кактусов, по запаху петуний в моем саду и горькому аромату бархатцев, даже по извечному бардаку, подлостям в политической и общественной жизни «там», на Земле, порой приводили меня в страшное уныние. Одно дело отказаться от кого-то или чего-то по своей воле, имея возможность в любой момент вернуться к этому, другое – отсутствие такой возможности или права выбора. Вот последнее обстоятельство, обреченность, практически стопроцентная невозможность возвращения на Землю, давила на душу страшным грузом. Я в очередной раз силой воли загнал эти ностальгические мысли в самый дальний угол своего сознания, заставил себя спокойно оглянуться вокруг, почувствовать аппетитные запахи различной ярмарочной еды, рассмотреть многообразие окружающих меня красок, расслышать многоголосый гомон толпящегося вокруг меня народа, почувствовать себя частицей окружающего меня мира во всей многогранности этого понятия.

После долгих, сопровождавшихся шутками, примерок купили понравившиеся мне две пары теплых штанов, две теплые шерстяные рубахи, добротный полушубок, шапку и рукавицы. Но больше всего я радовался сапогам из толстой отлично выделанной кожи, подбитым изнутри стриженной волчьей шерстью. Сапоги были интересной модели – в верхней части голенища, вокруг, имелись ремешки с пряжками, которыми верхняя часть голенищ плотнее притягивались к ногам, как ремешок наручных часов, и тем практически исключалась возможность попадания воды внутрь сапог. Отличная обувка. Практичная, красивая, надежная и теплая. Таких сапог у меня и на Земле не было. Примерил все обновы, они были выбраны на вырост, как сказал Герасим, до весны мне их хватит, а на следующий год будем покупать снова – я еще продолжаю расти.

Остатки осени прошла в хлопотах, операциях, послеоперационном уходе за пациентами, тренировках и продолжающихся, не отпускающих меня надолго мыслях о далеком, катастрофически, невообразимо далеком доме, расстояние до которого измерялось не только в сотнях лет, но и Бог знает, скольких тысяч или миллионов километров или даже измерений (подозревал я и такой расклад, учитывая нежелание Герасима подробно рассказывать о местонахождении планет – близнецов).

С первыми заморозками, которые спустились к нам вместе с первыми узорчатыми кристалликами колючих снежинок, мы вернулись в монастырь. Я обрел новые бойцовские навыки, весьма интересные, необычные и очень эффективные. Ко мне частично вернулись врачебные, хирургические навыки, утраченные за время медицинского бездействия. Руки вспомнили работу со скальпелем, вспомнили приятные ощущения от металлических инструментов, помогавших эффективно лечить хворых и немощных, тем более, что Герасим начал доверять мне проведение некоторых операций, когда пациенты были погружены в сон – иначе, как было объяснить свидетелям этого действа и пациентам, что оперирует малолетка. Тут и более, чем французы, терпимые к подобным вещам православные проявят лють. А качеством проводимых мною хирургических вмешательств Герасим был очень доволен и даже прокомментировал это полюбившейся земной поговоркой: «Да, профессор, опыт не пропьешь». А вот вкус спиртного я забыл начисто. Каково это вообще: пропивать опыт? Молод еще…