Текст книги "Лекарь-воин, или одна душа, два тела (СИ)"

Автор книги: Nicols Nicolson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Глава 11

Мне было очень неудобно лежать, что-то сильно давило в ребра. Я весь от этого измучился, хотя в полной мере и не осознавал причину дискомфорта. Наверное, это от стены куски во все стороны летели, и я на них свалился, подумал я. Хотя даже думать было очень больно, голова просто раскалывалась. Попытался пошевелиться и открыть глаза. С трудом, но удалось и то, и другое. Правда, рассмотреть вокруг себя ничего толком не мог, все покрыто какой-то пеленой, сродни туману.

Хаотично ворочаясь, неустойчиво встал на карачки. Как говорится, стою на четырех костях, а все равно шатает – голова кружится – точно сотрясение мозга, думаю, в диагнозе не ошибся. Меня тут же стошнило. Вначале рвало вчерашним ужином, а потом желчью. Короче, выворачивало нескончаемо. Тягучая слюна стекала по подбородку, и я никак не мог унять позывы к рвоте. Знатно меня по башке приложило, точно сотрясение заработал: невеселая мысль, угнездившаяся в мозгу, лишний раз подтверждала ранее вынесенный диагноз. Странно, штурмовали крепость ночью, а через туман, как мне казалось, пробивается солнце – причем солнце какое-то тошнотворное, не хотелось его видеть абсолютно.

Мотнул головой, чтобы разогнать в глазах туман, как проснувшийся с бодуна мужик, и, похоже, перестарался. Что-то видно сильно встряхнул внутри черепа – забыл как называется. Поэтому опять отключилось сознание. Очевидно, надолго.

Сколько лежал в таком положении – сказать затрудняюсь, но очнулся опять от боли под ребрами. О, а сейчас туман в глазах немного рассеялся, уже могу видеть предметы. Правда, не по каждому предмету могу пояснить его предназначение. Как-то ступенчато включаются в работу мои серые клеточки. «Да, тут и клеточки самого Пуаро отупеют, не до расследований будет» – пробилась мысль. Кто такой этот Пуа…как его там? Ладно, потом разберусь, пока надо как-то очухаться, в себя прийти, а то ведь вышел и обратный путь пока найти не могу. Но буду стараться.

Уперся руками в землю, или что это здесь у меня под ними, тупо сел. Видок, видать, еще тот у меня. Но стало легче. Перед моим мутным взором была вода, а чуть в стороне, выйдя на сушу носом, стоял корабль. Прикольно, галлюцинации у меня чудные какие-то. Я точно знаю, корабли по суше не плавают, тем более галеры. Стоп. А вода откуда? Ров перед крепостью был совершенно сухим. Куда это меня занесло? Неужели снова куда-то переместился по воле неизвестных мне высших сил? Может уже хватит издеваться над моим сознанием!?

Мучила жажда. Вставать на ноги не отважился, полез к воде на коленях. Полз медленно передвигая конечности, избегая резких движений. Да какие там резкие движения, откуда им взяться-то, у пришибленного казака? Буквально рухнув, припал к воде, стал жадно пить, а точнее лакать, и тут же извергать ее обратно. Качественно почищу желудок, подумал. После третей или четвертой попытки, часть живительной влаги осталась в обезвоженном организме. Ладонями брал воду и лил себе на голову. Стекающая по мне вода была красной – значит, у меня есть рана на голове, сделал я вывод. Замечательно, уже начинаю нормально соображать. Бултыхание и барахтанье в воде принесло некоторое облегчение и прояснение сознания, я стал более четко различать предметы и начинал понимать, вспоминать, кто я таков есть, чем занят и где оказался.

Сидя у воды, осмотрелся. Увиденное меня не обрадовало. На берегу реки, а это однозначно река, потому что вода не соленая, сидели и лежали люди, примерно, человек сто. Присмотревшись, понял, что все мужчины голышом, только на некоторых сохранились подштанники. Перевел взгляд на себя. Мои шелковые подштанники на мне, только приобрели розовый цвет. Когда я успел их покрасить? Чуть в стороне от «голого царства» стояли два воина с копьями. По одежде они сильно напоминали мне татар, а может они и есть татары, данники османов, выполняющие все указания своих господ. Так было под Аслан-крепостью, наверное, и здесь простые татарские воины в подчиненном положении. Если это так, то выходит, я угодил в плен. Да, неудачно свалился мне на голову камень.

Очень неудачно и не вовремя. Интересно, а бывает такое вовремя. Что за мысли дурные лезут, Господи? Ну, конечно, все говорили, что я дурачком деревенским был. Так, что, опять им стал? Вроде нет, пока, правда, не в себе, но блеснула надежда, что вернусь в нормальное состояние.

Собравшись с силами, вновь попил воды. Все удалось, отторжения влаги не произошло. Теперь надо встать на ноги и подойти к людям ближе. Первая попытка была неудачной, упал на колени, сильно их исцарапал. А вот со второй попытки занял вертикальное положение, и сделал десяток конвульсивных, неуверенных шагов. Качало меня, как будто я выпил в своем времени не меньше литра водки. Сил хватило дойти к троице, сидевшей лицом к реке, и то, с неимоверным напряжением силы воли.

– Василий, оклемался, наконец, – сказал мне пожилой мужчина с побитым лицом, – а мы думали, ты отдал Богу душу, лежал не шевелился, и не стонал. – Ты меня не узнал?

– Нет, а кто ты такой? – ответил, еле ворочая языком.

– Так Федор я, из десятка Осипа, ты к нам прибился вечером. Забыл? Мы кашу вместе вечеряли. Ох и вкусна была, зараза, вот бы мне ее сейчас отведать – жрать охота нет мочи терпеть. Поменял бы на любую бабу, мужики.

– Кашу помню. Как на приступ пошли, помню. А потом камень в голову попал. Дальше ничего не помню, и тебя не узнаю.

– Неудивительно, рожу мне басурмане расквасили, весь дух начисто выбили. В себя пришел уже в полоне. Здесь где-то и Савелий лежит, рука у него вывернута. Больше наших казаков никого не найдешь, все лежат под стеной и в проломе. Побили нас османы, здорово побили.

– Проводи к дядьке Савелию, если смогу, вправлю ему руку. Сам я, еще плохо хожу, голова болит и кружится.

Сотника нашли без труда, он сидел отдельно, баюкал левую руку. Не говоря ни слова, я быстро осмотрел Савелия, и понял, что у него сложный вывих, в плече и в локте. Не стал ему ничего говорить, а без зазрения совести, не знаю, откуда силы взялись, мощным движением вправил плечевой сустав. От неожиданной боли сотник сомлел, чем помог мне. Вправлял локоть уже без опаски. Потом привел сотника в сознание, похлопав по щекам.

– Савелий Иванович, ты пару дней не дергай сильно рукой, я ее на место поставил, – тихо сказал я, поскольку потратил много сил, – она у тебя немного поболит и припухнет, а потом станет легче.

– Я понял. Спасибо, Василий, вовремя ты, совсем я замаялся. Сам-то ты как?

– Голова, похоже, разбита, кровь уже не идет. Мозги работают, но с превеликим трудом, и многого не помню, хоть и стараюсь.

– Как сюда попал, помнишь?

– Наклонился возле стены, а очнулся на берегу. Это река?

– Да, Днепр это. Мы в порту крепости. Из нашего куреня здесь всего семь человек, остальные либо уже давно остыли, либо успели унести ноги, когда по нам ударили в упор басурманские пушки.

– Днепр…Хммм…И что дальше?

– Ничего дальше. Ты слышишь грохот стрельбы?

– Нет.

– Я тоже не слышу. Похоже, Чуб отвел войско от крепости, помощь кошевой не привел. И неизвестно, где сейчас Подошву черти носят. Думаю, здесь полегла половина казаков, находившихся под рукой Чуба, вот он уцелевших и решил спасать.

– На нас, я так понимаю, крест поставили?

– Басурмане на наших могилах крестов не ставят. Просто зарывают в землю в лучшем случае, а так бросают под открытым небом, зверью на поталу. Сейчас эти косорылые согнали в одном месте полон, обобрав всех до нитки. Серьезно раненых казаков добили всех, и в Днепр сбросили. Понесет он непогребенные тела вниз по течению в дальние дали.

– А с нами-то что будет? – задал я интересующий меня вопрос.

– Загонят на галеру, и повезут продавать, как скот. Дальше, кому, как повезет. Ты, я вижу, еще слаб, приляг рядом со мной, поспи, наберись сил. Может, улыбнется тебе удача, и сможешь улизнуть от этих нехристей, тогда силы тебе понадобятся.

Действительно, опустившись на землю рядом с сотником, я забылся тревожным сном. Мне что-то снилось, но после пробуждения, я ни одного эпизода вспомнить не мог. Чувствовал себя относительно нормально. Силы полностью не вернулись, но жуткого головокружения уже не испытывал. Сходил к реке, умылся и попил воды. Поймал себя на мысли о том, что не опасаюсь пить воду прямо из Днепра. Раньше бы я такое сделать даже не помыслил, не смотря даже на то, что новые власти в тех краях по заказу хозяев ухандохали промышленность начисто, мало кто что-то может сбрасывать в реку, скоро она опять будет нести чистые воды. Если появились критические мысли – значит, стало значительно легче, теперь можно подумать о побеге.

Когда возвращался обратно, перед глазами возник мираж. Между голыми и безоружными казаками, расхаживает во всей красе и при оружии мой старый знакомый Осип. Такого не может быть, подумал я, пройдясь ладонью по лицу. Осип вместе со всеми выходил за вал, это уже потом я потерял его из виду.

Возле сотника наши дорожки пересеклись.

– А я думал, что после моего удара, твоя голова, Васька, лопнет, как перезрелая тыква, – скалился Осип, – но ты, вылупок, живучим оказался, зараза тебя возьми…

– Так это тебя, подлая твоя душа, нужно благодарить за боль в моей голове и плен?

– Меня-меня. Ха-ха-ха-ха – вдруг развеселившись, раскатисто рассмеялся Осип. – Сожалею, что слабо приложился. А, впрочем, хорошо, что ты не сразу сдох. Получил за тебя звонкой монетой, и за других мне заплачено.

– За что ты меня так невзлюбил, Осип, ну никак не могу понять. В детстве пинал ногами, недавно пытался кулаками достать, а теперь и на измену сподобился.

– Почему бы тебе не рассказать. Сейчас можно, поведаю тебе напоследок, гаденыш. Все поведаю, помучайся, Васька. Так знай: во всем твоя беспутная мать виновата. Сватался я к ней, так отвергла она меня, за Ивана замуж выскочила. Но, видно, Бог ее за это наказал смертью мужа и тобой, долго ты деревенским дураком был, таким и остался. Вот я – я умный. Давно нашел подход к нормальным купцам, сейчас торгую живым товаром. За каждую вашу голову мне заплатят. Кстати, перед этой атакой на крепость мне очень просто удалось «убрать» охрану того пленного, что давеча пытали сильно в штабе атамана, и переговорить с пленником весьма удачно. Он тогда пообещал, если отпущу его на волю – отблагодарит по-королевски. И ведь сдержал он слово-то свое, тяжелым кошелем я обзавелся благодаря ему с самого утра – благополучно он добрался до своих, этот лазутчик. В почете он у них, такие дела, Васька-дурак. А вас, баранов… уххх…Потом вас, как баранов, отвезут в Крым, где продадут в рабство. О тебе я буду просить особенно, чтобы отправили гребцом на галеры. Долго там не протянешь, год, от силы два, и все. Я же тем временем, вернусь в Заречье, найду твою молодую жену и буду с ней миловаться всласть. Уразумел, придурок ты неразумный, чем вся история наша с тобой закончится???!!! А?

– Ошибаешься, Осип, скотина ты, гнида продажная, еще не сядет солнце, как ты уже будешь облизывать сковородки у чертей в аду.

– Ах ты, гад, – взревел Осип, и влепил мне кулаком в ухо.

Не успел я среагировать на удар, еще до конца не пришел в себя, улетел на землю к ногам сидящего Савелия Ивановича, к счастью, вовремя выставив руки, чтобы не побить лицо. В ладонь лег увесистый каменный кругляш, размером чуть меньше куриного яйца. Не вставая, перевалился на другой бок, посмотрел в сторону Осипа. Предатель, по-иному его и не назовешь, отошел от нас метров на пять. Расстояние небольшое, убойное. Главное: вложить в бросок все оставшиеся силы. Я знаю, как это сделать, и делал не раз – Герасим хвалил за точность. Вспомнился девиз средневековых рыцарей: «Делай, что должен и будь, что будет» – точное описание моей жизненной ситуации. Мощный, быстрый кистевой бросок, которому передан круговой импульс всего тела, и кругляш встретился с правым виском Осипа, проломив кость. Еще несколько мгновений Осип постоял на одном месте, а потом опал, подобно тряпичной кукле, как рассыпавшийся в порох тысячелетний деревянный предмет от стороннего воздействия. Я уверен, помочь ему никто не сможет, мертвецов в этом времени не воскресит никто. Я так и остался лежать у ног Савелия Ивановича. Он легонько похлопал меня по плечу здоровой рукой, как бы давая понять, что подниматься мне пока не следует. Странно, но никто не стал бегать и искать виновников, пара охранников не обращала внимания на лежащего без движения Осипа. Собаке – собачья смерть. Хотя, причем здесь это верное по своей собачьей натуре животное? Наверное, следовало сказать: подлецу, мерзавцу и подонку – неблагородная смерть.

Примерно через час к телу Осипа приблизился татарин, перевернул его на спину. Срезал висящий на поясе кошель, а затем, помахав своему товарищу, на своем тарабарском языке призвал на помощь, он хотел извлечь труп из понравившихся тряпок. Татары управились быстро, а тело сбросили в Днепр. Так закончился, так сказать, земной путь любителя до чужого добра, подлая его душа.

– Савелий Иванович, давай, как стемнеет, попробуем сбежать, – предложил я сотнику. – Охраны выставлено мало.

– Это рядом с нами только двое, а чуть дальше и выше по берегу пара сотен спешенных татар с луками. Ты когда к воде ползал, на тебя десяток луков было направлено. Не недооценивай противника никогда, всегда исходи из того соображения, что враг коварен, опытен и опасен. Запомни, Василий, этот мой совет, он тебе всегда поможет в жизни, не раз спасет. Больше я тебя ничем отблагодарить за лечение не могу, извини.

– Тогда по воде в плавни уйдем. Ты плаваешь хорошо?

– Плаваю я неплохо, даже с одной рукой смог бы выгрести, но не будут ждать татары до темноты, загрузят нас на галеру и отойдут от берега.

– Откуда знаешь?

– Слабенько могу толмачить по-татарски.

– Тогда, давай, с борта галеры спрыгнем.

– Сразу видно: молод и неопытен ты, Василий. Загонят нас в трюм, напихают, как огурцов в бочку, и замок повесят. Так и будем стоять, прижатые друг к дружке, пока не прибудем, куда купцу надо. И нужду справлять будем под себя, если будет чем, так как кормить-поить нас никто не собирается, и спать тоже стоя будем, если сможем. Незавидная судьба пленных, где бы не приключилось такое несчастье с вольным человеком. Кое-кто и до скотского состояния может дойти за это время. Так что бежать пока не получится, к сожалению.

– А во время погрузки, упасть за борт, и мнимо утонуть?

– Посмотри, вон туда, – сотник указал рукой направо, где татарские воины складывали какие-то доски. – Это колодки. Проденут в них наши головы, и тогда загрузят. Даже если в пути кто-то отдаст Богу душу, то упасть не сможет, колодки не дадут.

– Все продумали, нехристи, – хлопнул я себя по колену.

– Тихо, сюда идет какой-то богато одетый татарин в сопровождении троих воинов и мужика в обносках, кого-то ищет.

Я стал следить за этой странной процессией. Солдаты поднимали лежащих на земле казаков, а оборванец их внимательно рассматривал.

Когда они приблизились к нам с сотником, мужичок ткнул в меня пальцем.

– Точно он? – переспросил оборванца по-русски татарин.

– Она-она предводителя казаков стрела доставала, и тота живым ходила, – лепетал мужичок.

– Встань, – приказал татарин.

Я еще не успел сделать никакого движения, и был подхвачен двумя воинами под руки.

– Ты лекарь? – спросил татарин.

Я повертел головой, и, взглянув на сотника, увидел, как он закрыл глаза. Значит, нужно отвечать правдиво.

– Да, я лекарь, – ответил я, не сводя взгляда с татарина.

– Пойдешь со мной, поможешь раненому.

– У меня нет инструментов и снадобий.

– Все, что отобрали у гяуров, тебе покажут, найдешь свои инструменты.

– Ну, если их не украли, тогда найду.

– У нас ничего не крадут и не берут без разрешения, – с вызовом, ответил татарин. – Торопись, если не хочешь отведать плетей.

Меня отвели к большим каменным строениям. Как я понял, там располагались склады. Прав оказался татарин, аккуратными стопками лежали вещи и имущество, снятое с казаков. Все рассортировано. Отдельно ружья, самопалы и мушкеты, отдельно сабли, отдельно кинжалы, и так далее, даже курительные трубки лежали отдельной горкой. Свою сумку-саквояж отыскал быстро, она единственная в своем роде, потому лежала особняком. Проверил содержимое. В сумке явно копались, но, к счастью, все оказалось нетронутым.

– Хватит разглядывать твои бывшие ценности, гяур, – торопил меня татарин. – Говори, что тебе еще надо.

– Я не разглядываю, а проверяю, есть ли там нужные инструменты, вдруг потерялись и поэтому я ничем помочь не смогу. Покажите раненого, а потом я приму решение.

Подталкивая копьями в спину, меня отвели в небольшой каменный дом здесь же, в порту. В доме всего одна комната. Мебели почти нет, если не считать мебелью, узкую деревянную кровать, больше напоминающую широкую лавку. На ней, покрытый серым одеялом, лежал молодой парень лет двадцати с бледным лицом. Я откинул одеяло. Левая нога была неумело забинтована. Сквозь материю хорошо просматривался толстый металлический предмет, примерно миллиметров двадцать в диаметре. Эта железка никак не может быть стеновой арматурой, металл еще не используют для придания прочности стенам, наверняка железяка обломок какой-то машины или пушки.

– Где парень получил ранение? – спросил я пожилого татарина.

– Это мой сын, он командовал тремя пушками. Его тапчи отважно бились с казаками. Ему в ногу угодил кусок оконной решетки.

– Разве в вашей крепости нет хорошего лекаря?

– Был уважаемый Хасан, но случайно погиб, ядро гяуров прилетело в его дом. Хватить пустословить, давай, спасай моего сына. И не задавай лишних вопросов, не люблю. Знай свое место.

Я внимательно осмотрел парня, размотав ногу. Железка прошла «удачно», если можно так сказать, не сломала кости ноги, но мясо попортила изрядно. Парень потерял много крови, но кто-то умный вовремя сделал перевязку.

– Опий давали давно? – спросил я.

– Утром, – удивленно уставился на меня татарин.

– Дайте ему еще одну дневную дозу – когда будем извлекать железку, ему будет очень больно, это от меня не зависит. Распорядитесь, пусть нагреют много воды, в чистом котле, приготовят три ремня длиной в два человеческих роста, принесут сюда широкий стол, несколько подсвечников, и позовите двоих, а лучше троих крепких воинов. И, напоследок, распорядитесь, чтобы мне принесли теплой воды и мыло, нужно тщательно вымыть руки.

Все приготовления заняли не более получаса, видно татарин довольно влиятельная здесь особа.

Парня уложили на стол. Я качественно зафиксировал его ремнями, и через татарина, объяснил воинам, что нужно делать.

Обработал «вонючкой» операционное поле. Не успел сделать надрез, меня за руку схватил старый татарин.

– Ты зачем, шакал, поил моего сына презренным вином? – негодовал басурманин, – Коран запрещает его употреблять.

– Ничем я его не поил, а просто обработал рану специальным снадобьем, которое изготовлено не из вина, а из зерен пшеницы, но имеет похожий запах. И уважаемый, не забывайте, землю уже окутала ночь, и Аллах не все видит в этой темени. Прошу, больше не хватайте меня за руку, вы можете навредить своему сыну.

Дальше я не отвлекался на посторонние шумы, полностью сосредоточился на операции. Применять иглы для обезболивания не стал, парень потерпит, тем более ему скормили приличную дозу опия. Наркоманом он не станет, а жаль.

Мой предварительный диагноз оказался правильным. Кость оказалась целой, ее железка не задела, но в ране была уйма грязи, в виде обрывков одежды, ржавчины и мелкой каменной крошки. Вычищал все это «богатство» долго и аккуратно. Пропущу что-нибудь, и может начаться воспаление, возможные последствия прогнозировать сложно. Как я понял, от моего умения врачевать, сейчас зависит моя жизнь, а может и жизнь других казаков, поэтому стараюсь. Рану пока не шил, обложил мхом и забинтовал. Завтра посмотрю, как будет себя чувствовать молодой человек, и как будет проходить заживление.

– Что скажешь? – с нетерпением спросил татарин. – Сын не умрет?

– Он молод, и надеюсь, силы его не покинут. Но выздоровление будет идти медленно, слишком сильные повреждения.

– На рассвете галера покинет эти берега. Сына перенесут в мою каюту. Ты должен неотлучно находиться рядом с Азаматом, лечить его. И не приведи Аллах, он умрет! Тогда я лично срублю тебе голову.

– Я сделал все, что мог. Теперь все зависит только от вашего Аллаха и силы молодого организма вашего сына. Моя голова уже ничего не решает.

Татарин отдал распоряжение воинам. Сумку с инструментами у меня отобрали. Отвели на галеру и разместили в небольшой каюте, примкнув цепью за ногу к колонне, поддерживающей потолок помещения. Затем, с предосторожностями, принесли раненого парня, уложив на широкую кровать. Азамат в сознание не приходил, находясь под воздействием опия. Оно и лучше, пусть спит, а не издает стоны. Может и мне посчастливиться вздремнуть, устал я за этот тяжелый день. Когда меня вели к галере, то не увидел своих друзей по несчастью, похоже, их уже загрузили в трюм, ведь галера покачивалась на едва заметной волне.

Я уже начал дремать, когда скрипнула дверь, и в каюту вошел старый татарин. Сон, как рукой сняло.

– Называй меня Самад, – приказал татарин, – я купец. – Постоянно проживаю в Стамбуле. Торгую по всему побережью Турецкого моря разнообразным товаром. В Аслан-крепость прибыл на одной галере проведать сына, и заодно поторговать. Как видишь, с сыном случилось несчастье. Живым товаром я никогда не торговал, потому, что знаю, затраты не всегда окупаются. Зачем тебе это говорю? Хочу, чтобы остатками твоего неверного разума ты понял, с кем имеешь дело, и что с тобой будет в дальнейшем. Корабль пойдет в Кафу, и там я избавлюсь от товара. Теперь скажи мне правду, и не смей меня обманывать. Азамат будет жить?

– Первые два-три дня у него может подняться температура, будет сильно болеть раненая нога. Вполне возможно будет незначительное воспаление раны, ее нужно постоянно осматривать и обрабатывать снадобьями. Остальное в руках Аллаха.

– Ладно, в Кафе найму дом. Ты будешь при Азамате до его полного выздоровления. На, заслужил, – Самад бросил мне под ноги кусок лепешки, а рядом кинул мою сумку.

Есть действительно хотелось зверски, но я не стал запихивать в себя лепешку всю сразу. Отламывал маленькими кусочками и тщательно пережевав, проглатывал, старался растянуть удовольствие, неизвестно, перепадет ли мне что-то еще от щедрот Самада.

Купец устроился на шикарном кресле, и буквально через минуту каюту огласил его переливистый храп. Я тоже, свернувшись в позу эмбриона, уснул, но спал очень чутко, просыпался, когда внезапно обрывался храп Самада.

Парня за ночь я проверял несколько раз, длины цепи хватало. Я поначалу удивился ее наличию в каюте купца, а, присмотревшись внимательно к колонне, понял, что ее использовали, и довольно часто. Имеющиеся значительные потертости, подтвердили мои догадки. Говорил Самад, что не торгует живым товаром, врал, наверное. А может он здесь на цепи держал кого-то из строптивых наложниц. Самад не молод, но и не является полной развалиной, наверняка, позволял себе некоторые развлечения, тешащие плоть.

Галера отошла от берега с восходом солнца. Были слышны удары в барабан, похоже, с его помощью задается ритм работы гребцам на веслах.

Света, пробивающегося через маленькие окошки каюты, язык не поворачивается назвать их иллюминаторами, было достаточно, чтобы сменить повязку на ране Азамата. Парень очнулся при первых моих прикосновениях, и еще слегка затуманенным взглядом уставился на меня. Что я мог сказать раненому? Ничего. Татарского и османского языка не знаю. Выдал просьбу вести себя тихо по-русски. Не знаю, понял ли меня Азамат, но лежал спокойно и не дергался.

Рана, конечно, выглядела страшно, но к счастью следов воспаления не обнаружил. Обработал рану еще раз и перевязал. Если не возникнут проблемы, то завтра можно ее зашить.

– Ты кто такой? – на плохом русском поинтересовался парень.

– Лекарь.

– Тебя отец нанял меня лечить?

– Я попал в плен в результате предательства.

– Ты казак?

– Да.

– И ты осмелился прикоснуться к телу правоверного?

– Твой отец приказал тебя спасти от гибели, я это сделал.

– Я когда смогу ходить?

– Не скоро, рана тяжелая.

– Я не умру от нее?

– Если будешь соблюдать мои предписания, то будешь жить.

– Принеси мне попить.

– Длины цепи хватает только до твоей постели.

– Позови отца.

– Хорошо, – ответил я, и стал колотить кулаком по стене каюты.

В дверь заскочил перепуганный Самад.

– Уважаемый Самад, ваш сын очнулся, и хочет пить, – спокойно передал купцу просьбу сына.

Это надо было видеть. Солидный человек упал на колени рядом с кроватью, и стал осыпать поцелуями сына, воркуя на родном языке. Однозначно, Самад очень любит Азамата, полагаю, он является его единственным законным наследником. Уверен, наложницы купцу родили не по одному ребенку, в том числе, и мальчиков, но, видно, Азамат рожден от любимой жены. Ладно, в семейных хитросплетениях купца мне разбираться недосуг, сейчас бы посетить отхожее место, мочевой пузырь требует опорожнения.

Подождал, пока спадет накал проявления отцовских чувств, и высказал просьбу. Не было на галере никакого туалета. Гребцы-рабы гадили в специальное ведро, которое подавалось им по требованию. Купец пользовался ночным горшком, а в дневное время, окроплял море с кормы, удерживаясь за специальные скобы. Мне предоставили такую же возможность, правда, татарский воин крепко держал мою цепь. Странно, подумал я, осматривая галеру. Купец говорил, что скоро избавится от живого товара, а охрану галеры несет минимум десяток воинов, и это не считая матросов, устанавливающих парус. Видно, наторговал Самад приличную сумму и теперь опасается пиратов, что ли. А есть ли они здесь вообще, флибустьеры? Думаю, есть, только с каким-то местным названием. Если уж были и лесные разбойники, почему не быть и морским?

Вернувшись в каюту, не заметил никаких изменений. Только Азамат стал постанывать все громче. Подумал, а чего его жалеть, пусть папашка скормит ему еще немного опия. Самад не стал опираться, выполнил мою просьбу. Парень через некоторое время успокоился.

Теперь в тишине попробую проанализировать свое положение. Если честно, довольно незавидное оно у меня. В любой момент могу расстаться с жизнью. Нахожусь в полной власти купца Самада, вернее являюсь его личной собственностью, как его конь, пистоль или вот эта табуретка. Никогда еще не ощущал себя предметом торговли или вещью, но довелось испытать и это. Чувствую себя от этого очень противно морально и психологически, да и физически тоже – прикован-таки – кому же это понравится. Не говоря о голоде, грязи, отсутствии возможности привести себя в элементарный порядок, я не говорю о бритве, зубной щетке-мятной пасте, дезодорантах и прочих теперь уже излишествах.

Бежать пока не получится, надежно прикован к колонне. Я изучил устройство замка и пришел к выводу, что, несмотря на свою примитивность, он открывается при помощи длинного штыря квадратного сечения с выемкой на конце. Даже имея познания в работе с отмычками, переданные мне Герасимом, я ничего предпринять не смогу. Напильника среди медицинских инструментов, к сожалению, нет. Маленькая ампутационная пила для слесарных работ не подходит. Даже если и освобожусь от цепи, то не смогу незаметно покинуть каюту. В окошко не пролезу, а у двери стоит вооруженный воин. Он долго думать не станет, рубанет саблей, и вся недолга.

Нет, я бы попытался использовать науку Герасима по тихой войне, и думаю, не одного бы басурманина отправил в сады к Аллаху, основная загвоздка в цепи. Разорвать руками я ее не могу. Надо ждать удобного момента для побега, проявляя некоторое время покорность. А собственно, куда бежать? Назад в Заречье, или все же попытаться пробраться в Ватикан и навести там шороху? Ведь угроза Южному королевству сама собой не пройдет, а с учетом последних событий, мне кажется, она усилилась. Правда, информации для рассуждений у меня очень мало. Осмотрюсь, а потом стану предпринимать какие-то шаги, если останусь живым.

В порт Кафы прибыли к вечеру второго дня. Двое крепких мужчин несли на носилках Азамата, а я семенил сзади, звеня цепью, ее мне специально укоротили, чтобы я не мог сделать полный шаг, и не сбежал. Причалы в порту каменные, кнехты, к которым швартуются суда – медные, а вся акватория порта усеяна разнообразными мачтами так густо, что напоминает мне иголки на спине дикобраза. По узким улочкам городка шли около часа, купец нанял дом подальше от моря, наверное, чтобы его тонкое обоняние не оскорблялось запахами протухшей рыбы. В принципе – правильно, запах тухлятины никому не нравится, да и санитарные нормы в примыкающих к порту кварталах, заметно ниже.

Дом двухэтажный с небольшим внутренним двориком, окруженным глухими стенами, доходящим до окон второго этажа. Перемахнуть через такие нелегко. Планировку дома я, естественно, не рассмотрел, ибо меня быстро поместили в крохотную кладовку, где мне, с моими габаритами было очень неудобно. В полутемном помещении просидел целый день. Мучила жажда и голод. Если такой режим питания сохранится, то я протяну ноги раньше, нежели вылечу парня. Полагаю, это все делается намеренно, пытаются сломать меня. Пусть стараются, психика у меня, слава Богу, в порядке, и Герасим давал мне уроки аутотренинга. Могу, знаете ли, уйти от проблем, главное потом вовремя вернуться. В сумерках меня выпустил из заточения пожилой мужчина, национальность которого я определить не мог, и провел в покои Самада.

– Дай слово, гяур, что ты не сбежишь из этого дома, – сверля меня немигающим взором, сказал Самад.

– Что это мне даст?

– Жизнь. С тебя снимут цепи, будут кормить, как местную прислугу, оденут в нормальные одежды, возможно, если заслужишь, то получишь женщину на ночь в награду.

– Что я должен делать?

– Только лечить моего сына, и все.

– Когда я его вылечу, что дальше?

– Когда мой сын будет здоров, я тебя продам, но не гребцом на галеру. Держать тебя рядом с собой опасно, ты веру не сменишь. А глядя на тебя, полагаю, ты очень умелый воин и искусный лекарь, ты не смиришься с твоим положением. Вот и не хочу подвергать опасности свою жизнь и жизни своих близких.

– А разве сейчас я не опасен?

– Опасен, и за тобой присматривают верные мне люди. Но я знаю, ты не станешь ничего предпринимать, пока не наметишь цель. В этом я, естественно, помогать тебе не стану, а буду препятствовать. Если откажешься, то тебя посадят на крепкую цепь, станут кормить объедками, ты постепенно утратишь силы, превратишься в тень нормального человека, за которого не дадут на рынке даже рваной шкуры горного козла.