Текст книги "Близнецoвoе Пламя (СИ)"

Автор книги: Моона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Идём, – Лариша махнула рукой стражницам и пропустила их вперед, – и вы тоже – будете понятыми.

Мэл и Таяна сочувственно переглянулись, но проследовали за Верховной.

***

Разбирательство подходило к концу: Лариша допрашивала обвиняемого, но его ложь никак не сходилась с тем, что до этого говорили свидетельница и пострадавшая. Девушка смогла выстроить слова в предложения только после того, как мужчину увели, а ей принесли воды. Во время допроса она продолжала плакать, так что сразу после отошла умыться и только что вернулась с красными от слёз глазами.

– Иди сюда, дочка, – свидетельница притянула её безвольное тело к груди, – что ты несла к Странствующей?

– Розу, – ответила она, хлюпая носом.

Сейчас цветок наверняка безвозвратно растоптан.

– Не переживай, на следующий год вырастишь ещё лучше, – пожилая женщина гладила её по плечам и продолжала болтать всякие успокаивающие банальности.

Девушка кивала просто так: новую розу уже не вырастить.

Чем ближе к концу, тем более загнанным становился бедуин. Все его ловушки схлопывались впустую, шансов выйти сухим из воды почти не осталось. Он бегал глазами исподлобья: куда ни рванёшь – тебя схватят. Абсолютно безнадёжно.

– Если ты протестуешь – можешь просить о проверке мыслей, но она состоится только завтра.

Это значило впустить Верховную Целительницу в свою голову. Дать чужестранке беспрепятственно рыться в мыслях, заглядывать в любые, даже самые личные и стыдные воспоминания. Его пробило дрожью, он замотал головой раньше, чем открыл рот и сказал «нет».

– Значит, есть что ещё скрывать, – шепнула Таяна на ухо Мэл.

Верховная перебросила копьё из руки в руку. Плёвое дело. Даже допрос был нужен лишь для соблюдения формальностей. Этот человек обречён.

– У тебя есть дети?

«К чему этот вопрос?», «Надеюсь, нет», «Ага, лучше не знать такого отца» – зашептались стражницы. Ларише хватило мельком взглянуть на них, чтобы они замолкли.

– Нет, Ваше Верховенство.

Рука Лариши проскользила вниз по древку. Мэл только изредка косила глаза на осуждённого, боясь увидеть, как копьё вонзается в его грудь.

– Они убьют его, Таяна?

– Нет.

Лариша подошла ближе к осуждённому и наставила наконечник ему на горло. Стражницы схватили мужчину за волосы и заставили смотреть ей в глаза.

– За оскорбление чести и осквернение священного дня приговариваю тебя, – она будто последний раз взвешивала все за и против, – к изгнанию в пустыню, – Лариша вещала нарочито громко, хотя в этом не было нужды. – Ты покидаешь город немедленно, и впредь не смеешь приближаться к честным жителям Садижи.

Мужчина невидящим взглядом смотрел на Верховную. Стражницы подняли его на ноги и поволокли прочь. Он упирался, извивался в их руках, как червь, поднимая пыль ногами.

– Постойте! Не надо! – он старался зацепиться за любой выступ. – Верховная, подождите!

Лариша повернулась к нему спиной и скорее зашагала прочь.

– Не изгоняйте меня! Пожалуйста, лучше убейте!

Постепенно мольбы превратились в неразборчивые крики и стенания, призраками гуляющие по коридорам.

– Как жестоко…

– Что? Выгонять их в пустыню? – Таяна глянула на Мэл, и взгляд её был холоден, как никогда. – Это мучительная смерть, но он её заслужил.

– Да нет же. Давать его родным надежду, что он может выжить.

Мэл никем не приходилась этому мужчине, но иногда размышляла не столько о нём, сколько о теоретических шансах остаться в живых при таком раскладе. «Хотя какой это имеет смысл, если тебе запрещено приближаться даже к своей семье» – подумала она и перевернулась на другой бок.

В Эр-Кале не было часового колокола и рано темнело, но Мэл чувствовала, что сейчас близится к полуночи. В последнее время она подолгу не могла заснуть: после неудачных медитаций голова болела, будто ты весь сеанс бился ей о закрытую дверь. При бессоннице херувимы советовали считать грифонов, рассекающих облака, но Мэл они отвлекали.

Цикличная мелодия калимбы, которую Хеяра играла во время медитаций, застряла у неё в голове. Мэл перевернулась на спину и расслабила мышцы. Выгнала мысли из головы, оставив только звуки. Она вроде бы и хотела попить воды, но руки были слишком тяжелыми; открыть глаза, но веки слиплись. Хотела что-то подумать – слишком лень.

Её сознание проваливалось в тёмные глубины.

Восковая дощечка отсвечивала, и от неё уже слепило глаза. Буквы, старательно переводимые с доски, были похожи на постепенно просыхающих пьяниц, вывалившихся из таберны: сначала они едва ли не ползли, собирая воедино кривые конечности, а справа шагали уже почти ровно.

– Хвостик должен быть длиннее… Не наклоняй эту букву так сильно, – учитель ходил между детьми и смотрел прописи.

С заданием было покончено и можно поглазеть на остальных, пока не подошла очередь. В другом ряду мальчик тоже отложил палочку, и достал из штанов деревянную фигурку. Солдатик на грифоне. Он положил церу другой половиной вверх. На дощечке нарисовал облака и башни, и всадник запорхал по ним, то поднимаясь, то приземляясь на воск, и опять взлетая. Учитель стоял через два места от него, надо было бы предупредить мальчика. Но вдруг влетит обоим?

Малыш самозабвенно играл, когда учитель встал сбоку и молча ждал, пока его заметят. Весь класс, затаив дыхание, следил, когда же ученик оторвётся от баловства. Преподаватель скрестил руки на груди и кашлянул. Мальчик дёрнулся и застыл с фигуркой в руке, лупая васильковыми глазёнками на висящего над ним учителя.

– Омниа, где твоё задание?

Мальчик отмер и одной рукой попытался перевернуть табличку.

– Сейчас, я всё сделал, – табличка складывалась и не хотела открываться.

– Твоя рука приклеилась к этой игрушке? Не могу понять, зачем ты её держишь.

Омниа посмотрел на свою руку, сжимающую фигурку, будто впервые её видит.

– Да, я сейчас уберу.

Он оттянул пояс штанишек, и собирался кинуть туда игрушку. Класс залился хохотом. Даже длинная борода учителя дёргалась от сдерживаемого смеха.

– Умоляю, просто поставь её на стол.

Омниа буркнул «Да» и приземлил солдатика на деревянную столешницу. Открыл церу и занавесился ото всех волосами, самыми длинными в классе. У маленьких херувимов головы были соломенные, как у Мэл, медовые, или по-младенчески белёсые, но его сияла чистым золотом. И сквозь водопад прядей было видно, как покраснело его лицо и даже уши.

Учитель сходил за платком, брезгливо взял им фигурку и забрал себе.

– Отдам только твоей няне после занятий.

О том, откуда Омниа её достал и чем занимался на уроке, он тоже обязательно расскажет.

У этой юбки были карманы. Мама сначала не понимала, зачем же дочке они так понадобились, но пару дней уговоров – и она сдалась. Прозвенел тонкий колокольчик.

– Извините, учитель, можно на следующий урок я пересяду на другое место? Табличка сильно отсвечивает.

Бородатый херувим огляделся: всё было занято.

– Ладно, поменяйся с кем-нибудь, – он вышел из помещения и началась перемена.

Омниа щупал фигурку через ткань: большие крылья грифона, на которых вырезано каждое пёрышко, тонкий хвост с кисточкой, поднятый меч всадника… Она была завёрнута в платок, но если он её достанет – его снова засмеют.

– Я – Мэл.

Табурет придвинули. По столу развернулся пергамент, как у взрослых, где с одной стороны были записи на их языке, а с другой – нарисована карта. Из кармана юбки появилась принцесса с керамической головой и мягким телом в красивом платье.

– Как настоящее, – Омниа щупал пурпурную ткань.

Такой цвет носили его родители. Платье и было самым настоящим, только маленьким.

– Поиграем?

Он кивнул и вытащил солдатика из платка. Его грифон парил над землёй, огибая грозовые тучи, но стоило храброму воину услышать крик о помощи – он сменил курс и через дождь и град помчался к высокой башне, где плакала в заточении принцесса.

Другие дети волей-неволей смотрели в их сторону, потому что эти двое разыгрывали свою историю с выразительными репликами, раскатами грома, криками и смехом. Им было слишком весело, чтобы замечать, как остальные постепенно облепили их и внимательно следили за игрой.

– Садись на грифона – мы улетим вместе.

– Благодарю, о смелейший из херувимов!

Тряпичное тельце легко согнулось под юбкой и плюхнулось за спиной деревянного героя. Часовой колокол. Скоро учитель вернётся. Свернуть карту. Спрятать. Убрать куклу в карман.

– Мэл, ты не нашла себе место? – тишина. – Если никто не захотел меняться – можешь остаться тут.

Кивок.

– Давай я спрячу всадника.

В ладонь вложили тёплую фигурку. От неё правда было сложно оторваться: так и хотелось водить пальцем по гладкому изгибу грифоньей шеи – но в кармане безопаснее.

– Положи к принцессе, – шепнул Омниа, – их нельзя разлучать.

Корабль был почти готов: корма из досок, мачта из швабры, ряд вёсел-веников. Недоставало паруса.

– Алого не было. Зелёный подойдёт?

Омниа пожал плечами. Цвет был не столь важен.

– Главное, чтоб ткани хватило.

Они развернули полотно и в восторге переглянулись: такой унесёт не то что на острова – на другой край света. Подняв парус (привязав ткань к швабре), они взошли на борт (залезли между досок). Глядя на квадрат неба в крыше двора и парус на его фоне, слушая плеск воды в резервуаре, легко было представить, что вы бороздите океан.

– Даже хорошо, что он не алый, – с трепетом сказал Омниа из-за спины.

– Ага…Ой, мы забыли: надо придумать кораблю имя.

– Может, сначала испытаем его на воде?

– Но ведь как судно назовешь – так оно и поплывёт. А если не назвать – получается, оно не поплывёт.

Омниа не мог поспорить: звучало логично. Но тогда надо назвать по имени самого непотопляемого корабля.

– Доча, ты случайно не видела, – матушка выглянула с балкона, – Моя ткань!

Она через мгновение появилась во дворе, развязала узлы и сорвала прекрасный зелёный парус. Посреди корабля торчала не мачта, а голая палка от швабры.

– Вы уж меня извините, – бросил отец, проходя мимо них в кабинет, – но физика так устроена, что без дна корабль тонет.

Ребята посмотрели под ноги – серый камень. И правда, дно они построить как-то забыли.

– За Вами пришли, – обратилась служанка к Омниа.

Он не капризничал и не просил поиграть ещё пять минуточек: на няню это не действовало, зато она обо всём докладывала отцу.

– Почему тебя всегда забирает няня?

Объятия на прощание.

– Потому что мои родители – Император и Императрица – очень заняты.

Ему ещё не сказали, что он приёмный.

Они встретились после церемонии. Церемонии, на которой присутствовали только императорская семья, Сенат и Омниа. Церемонии, подсмотренной через щель между полом и дверью хода для слуг. Церемонии, где друг поклялся принцу Эдилу защищать его ценой своей жизни.

– Как ты себя теперь чувствуешь?

– Странно. Мы с Эдилом всё равно будем как братья.

Поэтому Омниа и был единственным достойным такой чести – быть спутником, телохранителем принца. Поэтому можно быть уверенным – он никогда его не предаст. Поэтому его и взяли в семью.

– А если бы ты выбирал себе спутника – кого бы ты выбрал?

Омниа смотрел перед собой. На лице подростка отражалась недетская серьёзность. Задумчивость, которая потом станет его маской.

– Никого.

Удивление. Правильно было бы назвать Эдила, но если смущает его неприкосновенный статус – следующего наиболее достойного.

– Сначала я хотел назвать тебя, Мэл. Но потом решил, что не хочу, чтобы за меня кто-то умирал.

– Почему вы меня не пускаете? Я не увижу его ещё три года!

В столовой родного дома, как всегда, скандал. Мать ужинает, отец читает свиток. Третья кушетка брошена у стола.

– Я тебе уже сказала, – голос матери ровный и твёрдый.

– Из-за того, что со мной некому пойти? Мам, мне пятнадцать.

Это были пустые отговорки, пыль в глаза, фантик на истине.

– Вы не пускаете меня, потому что там будет куча народу. Потому что в любой момент у меня может случиться видение, и я вас опозорю. Да?

Молчание. Они никогда не соглашались. И всегда избегали прямого взгляда.

Квадрат окна, солнце, ветер в ушах. «Мэл!». Улицы-улицы-улицы. Беломраморная Дворцовая площадь. Много-много херувимов. Все хотят посмотреть на императорскую семью, на принца, отправляющегося в Цитадель. Военная академия располагалась на самом севере, в Харондуме, где зимой даже шёл снег.

– Пропустите, пожалуйста, пропустите.

Херувимы стояли, равноудаляясь друг от друга так, чтобы не касаться плечами. Лавировать между ними было легко, но чем ближе к дороге – тем охотнее они жертвовали своим личным пространством, лишь бы увидеть процессию.

Принц Эдил верхом на белом грифоне приветственно махал подданным, широко улыбаясь. Он не был похож ни на отца, ни на мать своим медным отливом волос. Старики, что застали ещё предыдущего императора, говорили, что принц пошёл в деда. На пол корпуса дальше ехал Омниа. Он вертел головой, всматриваясь в лица херувимов, но стараясь сохранять торжественный вид. Кто-то из толпы кинул цветы. Эдил поймал их налету, чем вызвал шквал аплодисментов.

Первые два ряда держались крепко, как оцепление: ни подлезть, ни растолкать.

– Пропустите, там мой друг. Пожалуйста…

Всадники, замыкающие колонну, проехали мимо. Опоздала. На прощание махали только кисточки на хвостах грифонов.

– Эй! Вот грубиянка.

Зато на мостовой просторнее, и дышится легче. И бежится быстрее.

– Омниа, подожди, Омниа…

«Что за сумасшедшая?», «Вот дурочка», «Спорим, он даже её не знает»… Лёгкие горели, во рту пересохло, а ноги продолжали бежать как заведённые. «Дурная», «полоумная», «сумасшедшая»…

– Омниа, стой!

И он встал. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы узнать её. Он спешился и хлопнул грифона по крупу, чтобы тот шёл в строю.

– Я думал, ты не придёшь, – они взялись за локти.

– Как я могла не прийти.

Он знал, в чём причина, и тем ценнее было её присутствие. Они смотрели друг другу в глаза и не могли говорить под взглядами всего Теоса.

– Я буду тебе писать.

– Конечно, – на глазах слёзы, на лице – натянутая улыбка, – я-я тоже буду.

Он хотел, но ему нельзя было плакать. Они обнялись на прощание, как и сотни раз до этого.

– Мэл, я вернусь. Всего три года.

Когда ты подросток, три года – это пропасть.

Звёзды на небе сияли, как и всегда, но в то же время совсем незнакомо, и ни одна из них не была красной. Огонь под котлом освещал террасу и пучки колонн, но дальше лежала вязкая тьма джунглей. Пахло пряностями, орхидеями и лимонной травой. Мужчина с завязанными в пучок черными волосами протянул миску риса.

– Не ешь острый суп на голодный желудок.

Его глаза целовались в уголках и от них тянулись лучики морщин. Только глупый упрямец будет спорить с его советом, но, несмотря на свою правоту, он всегда давал возможность самому осознать свою глупость. Рука, принявшая еду, выглядела такой же белой, как рис.

– Спасибо, пап, – голос глубже океана, но океан представлялся холодным местом, а этот тембр согревал изнутри, как тёплое вино.

Рис приятной тяжестью лежал в животе – можно приступать к супу. От него горел рот, а капельки пекли губы, но так пресный гарнир казался менее скучным. Отец решил составить компанию. Он был счастливчиком, потому что нашёл истинную любовь с первой попытки, и мучеником, потому что потерял.

– Как различить настоящую любовь и влюблённость?

Отец осмотрелся вокруг, потянулся к темноте и отломил орхидею.

– Влюбленность – как вот этот цветок, – огонь играл на белых лепестках. – Он распускается и пахнет, радует тебя день ото дня, но постепенно начинает увядать. Ты можешь поставить его в воду, чтобы продлить ему жизнь, – он крутил стебель между пальцами, – но только время покажет, захочет ли цветок пустить корни. И если пустит – прекрасные цветки будут рядом ещё очень долго, – отец положил орхидею рядом. – Только время скажет, вырастет ли из влюблённости любовь.

Стебель перекатывался между подушечек пальцев, лепестки орхидеи крутились как ветряная вертушка.

– И как быстро можно полюбить кого-то?

Отец усмехнулся и пригладил аккуратную бородку.

– Сложный вопрос…– улыбка углубила морщины. – Ну а ты как думаешь?

Глаза упивались светом звёзд. Сердце стучало гулко, разгоняя горячую кровь. Орхидею вращали так быстро, что она рисковала растерять все лепестки.

– С первого взгляда.

Мэл упала в своё тело. Она подскочила на кровати – перед глазами мелькали цветные круги. Отдышавшись, херувимка свесила ноги с койки и сделала пару глотков воды. Она не смогла определить, сколько спала (и спала ли), но чувствовала себя измученной. «Значит, его отец – горец».

Видение ощущалось настолько свежим, что возвращаться к нему было болезненно. Мэл понимала, что не сможет уснуть: хотелось срочно свернуть горы, переплыть океан, достать звезду с неба. Она прошлась по комнате. «Нужно вести себя непринужденно. Ничего не произошло» – но изнутри распирало. Мэл знала, что это видение только для них двоих.

***

Она шла в мастерскую Верховной, как в судную залу. Её обычное место здесь превратилось в скамью подсудимых. Мэл предпочла хранить молчание. Хеяра решила начать сеанс позже обычного: очередная теория ударила ей в голову. Когда они вошли, факелы по кругу уже горели. Оранжевого света не хватало на всю высоту мастерской, и с потолка наваливалась темень.

– «Дело во времени. В Теосе уже знают, что наш мир круглый?» – Хеяра склонилась над столом, и не смотрела в сторону Мэл, – «Когда мы бодрствуем, на другой стороне ночь. Можно прожить воспоминания, но не сны. Поэтому, попадая в сознание Близнецового Пламени, ты не получала видений».

– «Близнецового Пламени?» – Мэл округлила глаза.

Голос должен быть удивлённым. А Мэл ещё не должна знать, что теория верна.

– «Да. Надо же как-то называть твою половинку, пока мы не получим имя».

Во рту появился кислый привкус. Пока она, Мэл, не получит имя. В этой связи третий – лишний.

– «Поэтично», – бросила она, чтобы задобрить Хеяру.

Та коротко улыбнулась и взялась объяснять, как она собирается определить их разницу во времени, и найти те часы для медитации, когда оба Близнецовых Пламени не спят. Мэл вовремя кивала, хмыкала и старалась лишний раз не думать: перед Верховной даже её сознание не было укромным местом.

По глазам ли, по мыслям или эмоциям, но Хеяра всё поняла. Взгляд Верховной изменился – в нём горело жадное пламя.

– «У тебя было видение», – она поднялась, но не отходила от стола. – «Почему ты мне не сказала?»

Мэл уставилась на свои колени, стараясь запрятать воспоминание как можно дальше, даже кончиками мыслей не задевать его.

– Он не хочет, чтобы я показывала.

– «Он?» – Хеяра наклонила голову, крупные серьги качнулись. – «Откуда ты знаешь, что это «он»?»

Слова вырвались сами, но теперь Мэл задумалась: она слышала его голос и, наверно, поэтому решила… Стоп. Нельзя затрагивать воспоминание.

– Я просто знаю.

Хеяра выглядела дружелюбно, но Мэл успела заметить её жесткое выражение лица до того, как она натянула маску. Верховная сцепила руки.

– «Думаю, так и есть. Вот видишь, ты так много узнала о видениях с тех пор, как покинула дом», – она подвинула к Мэл табурет и села. – «Мы далеко продвинулись вместе. Подумай, что ещё ты узнаешь, если доверишься мне».

Хеяра положила ладонь ей на колено, отчего Мэл дёрнулась. Хеяра смотрела снизу, её глаза были как никогда близко.

– «Ты вовсе не обязана показывать мне всё», – Мэл чуть привыкла к теплу рук на ноге, но от взгляда с прищуром некуда было спрятаться. – «Скажи: в видении было звёздное небо?»

Повинуясь её ласковому взгляду, Мэл кивнула. Хеяра встрепенулась, украшения зазвенели.

– «Покажи мне только этот кусочек. Ты же хотела поплыть туда?» – Мэл кивнула. – «По звёздам мы сможем узнать, где находятся острова», – Хеяра уже улыбалась. – «Всего. Один. Кусочек» – пальцы стискивали колено.

Можно ли показать видение не полностью? Может, Хеяра останется довольна и не потребует большего? Зачем ей так хочется знать, где острова? Нет, они попадут туда только с Мэл.

– «В этом нет необходимости, Верховная. Я всегда знаю, где они».

Хеяра развернулась, хлестнув кончиком косы Мэл по лицу, и ушла в другой конец комнаты. Когда она обернулась, жесткие тени плясали на её лице. У Мэл екнуло сердце: такой она её ещё не видела.

– «Неблагодарная. Где бы ты была без меня?» – её украшения гремели, как трещотка на хвосте у змеи. – «Я ночами не спала, думая над разгадкой, а тебе для меня жаль какого-то воспоминания».

Мэл замерла, ухватившись руками за края кушетки. Она здесь в зависимом положении, которое держится только на её загадке и благосклонности Верховной. Нужно дышать глубоко. Не чувствовать себя виноватой, не быть удобной.

– «Я благодарна, но помогать мне – это Ваш выбор».

Огонь факелов взмыл выше. Горький запах благовоний вытеснил весь свежий воздух. Мэл не могла совладать с биением сердца.

– «Я увижу его, хочешь ты того или нет».

Хеяра подошла к ней ближе. На мгновение Мэл показалось, что зрачки у неё вертикальные, как у кошки. Она закрыла глаза, ощущая чужое присутствие в своём сознании. Как будто в него снова закрался поток. Он метался туда-сюда, как мышь, загнанная в угол, пока в этом разуме не стало слишком тесно для двоих.

Хеяра отпрянула, будто Мэл была раскалённым углём. «Почему?..» – услышала херувимка отголосок чужой мысли. Факел чадил. По телу пробежали мурашки торжества, а губы непроизвольно растянулись в улыбке. Она уберегла их секрет. Она не подвела его.

Колено прострелило болью. Мэл вскрикнула и скрючилась на кушетке в позе зародыша, обхватив согнутую ногу.

– «Магия жизни может не только лечить», – она слышала Хеяру будто из другого мира.

Мэл тихонько скулила: каждую клеточку разрывало. Слёзы скопились в уголках глаз, одна потекла вниз по переносице. Уж лучше бы это была открытая рана: нет ничего хуже комка боли, запертого в твоём теле.

– «Покажешь мне видение, если захочешь это прекратить».

Мэл стало жарко от гнева. Это не было выбором. Это была пытка.

– Хеяра!

Целительница испуганно повернулась к проходу. В полумраке стояла Лариша: морщина пролегла на лбу, губы сжаты в линию. Хеяра стрелой выбежала из мастерской, пригнув голову, и воительница последовала за ней. Пламя факелов повалилось набок и затухло. Боль отступила.

***

Без вороха звенящих украшений, лёжа у неё на груди, она была хрупкой, как ребёнок. Слёзы Хеяры давно пропитали рубаху, но она всё не успокаивалась – её плечи то и дело вздымались, вторя отрывистым вдохам.

– «Мне так жаль», – мысленный голос тем и был хорош, что всегда оставался ровным. – «Я напугала её до смерти».

– «Извинишься», – Лариша распутывала пятернёй косу Хеяры. – «В крайнем случае пообещаешь что-нибудь».

– «Я ведь была на её месте. Как я могла?» – новый всхлип, капли упали на мокрую ткань. – «Я все больше похожа на того, кто сотворил это со мной».

– «Ты совсем не такая», – гладкие пряди скользили между пальцев. – «Не думаю, что он хоть раз раскаивался в содеянном».

Хеяра шмыгнула носом, вытерла руками слёзы со щёк.

– «Посмотри на меня».

Две капельки смолы в обрамлении мокрых ресниц. Лариша провела большим пальцем по острому подбородку.

– «Твой недуг не определяет тебя. Ты гораздо больше, чем твоя болезнь».

Такой была её Хеяра: без загадок она затухала, страсть познания разжигала в ней безумие.

____________________________

А как вам Хеяра ТЕПЕРЬ? Осуждаете или нет? Хотели бы видеть Омниа в истории?

========== Глава 3 ==========

Комментарий к Глава 3

TW: упоминаниие изнасилования, фемицид

Лиен считала высокий потолок тронного зала абсолютной глупостью: такие объемы невозможно было прогреть. Факелы на стенах светили, но не согревали. Прямо как зимнее солнце. Колонны, целиком облицованные лунным камнем, казались тонюсенькими. Стражники расступились. Стук каблуков по узорной плитке раздавался эхом. Даже девушка её роста чувствовала себя крохотной тут.

Время для просителей уже закончилось, и Король Рюдзин сидел на каменном троне, потирая лоб. Его орлиные брови выглядели вечно нахмуренными, делая ещё более грозным скуластое лицо с прямым носом. В иссиня-черный хвост закралась седина. Не столько от возраста, сколько от возложенной ответственности.

Лиен, вопреки ожиданиям, унаследовала внешность отца. Но черты, что красят мужчину, совсем не красят юную деву. Только глаза ей достались от матери – цвета горного озера. Трон королевы давно пустовал.

Лиен поправила белую шубку, из-под которой выглядывало голубое платье, такое узкое, что она не могла сделать полный шаг. Шпильки впивались в голову, удерживая уложенную на макушке косу, оставшиеся волосы спадали на плечи. Весь этот образ смотрелся на ней, как шутовский колпак с бубенцами – на медведе.

– Папа, мы можем поговорить?

Ноль внимания. Только фаворитка, стоящая сбоку от трона королевы, посмотрела на неё и сморщила носик. Лиен не могла поверить, что после исчезновения матери отец нашёл другую.

– Отец, нам надо поговорить.

Он выпрямился. На высокой короне, вторя ему, шевельнулись нефритовые и золотые бусины. Уголки его губ были опущены.

– Говори здесь, А-Лиен[1].

Дочь, стиснув зубы, посмотрела на женщину справа от него. «Если она откроет рот – всё провалится».

– В прошлом году ты сильно понизил возраст посвящения в воины, – Лиен плотнее прижала к себе меловую табличку. – Я внимательно следила за их числом, и последний подсчёт показал, что, – она вдохнула, – только старшие новобранцы уцелели… Пойми, мы не можем посылать на войну детей.

Лицо отца было непроницаемой маской.

– И кто же будет защищать нас, пока юнцы прохлаждаются в тылу?

Лиен напряглась. В Королевстве Лунного Камня каждый воин был на счету: война здесь никогда не заканчивалась. Но принцесса всё продумала.

– Мы можем заключить мир с бедуинками и отозвать силы с этих границ.

– И умереть с голода?

Земли у них было с ноготок, и та – одни горы да леса. Даже отвоёванные у херувимов луга не спасали: на них покушалось Королевство Алмазных Копей.

– Я думала о взаимовыгодных условиях: мы защищаем их от других королевств и разбойников в Тенистом Перешейке и получаем за это дань.

Только учащенный пульс говорил, что Лиен сама в это не верит. Отец подпёр голову рукой, рот его скривился на один бок. Это его улыбка, и она не предвещала ничего хорошего.

– И ты считаешь, они будут мириться с тем, что мы держим в плену их сестёр?

По правде говоря, Лиен сама не хотела с этим мириться. Но результат был налицо – смертность матерей и младенцев уменьшилась с тех пор, как тут появились маги жизни. И король Рюдзин не станет искать обходные пути ради свободы горстки целительниц. Но каким бы грозным правителем он ни был – Лиен его единственный ребёнок и правая рука в мирских делах. Он её выслушает.

– Но мы не можем воевать по всем фронтам! Наши силы иссякнут, и соседи раздерут королевство на клочки. – Лиен остановилась, поняв, что чуть не повысила на отца голос. – Хорошо. Тогда остаются херувимы.

Отец засмеялся. Казалось, он сотрясает гору. Король ухватился за края подлокотников и подался вперед.

– Эти сойки?! Херувимы, которые упархивают на свои острова при первой опасности? Да ни в жизни! – он снова развалился на троне.

Лиен наконец-то стало жарко: разгонялась её кровь. Король не любил, когда ему указывают на ошибки. Именно это Лиен и собиралась сделать.

– Как ты не понимаешь: терпение всех не бесконечно, – она отчеканила каждое слово. – Если не остановишь реки крови – расплата придёт, снаружи или изнутри.

Отец сделался мрачнее тучи, желваки ходили по его лицу, а пальцы впились в подлокотники.

– Не указывай королю! – голос фаворитки был звонкий до противного. – Лучше займись чем-нибудь полезным, – она гаденько улыбнулась, – например, отмой своё лицо.

А-Лиен и правда не могла похвастаться белоснежной кожей. Всему виной половина бедуинской крови. Но каждый раз сердце тяжелело, а стопы прирастали к полу: отец никогда не считал нужным защитить её от нападок. Она зарядила острый язычок самым ласковым тоном:

– Обязательно последую Вашему совету, если тоже захочу стать кому-нибудь грелкой.

Любовница шагнула назад, наткнулась на поручень трона королевы и присела.

– Ты всё равно ей станешь.

Лиен пропустила её слова мимо ушей. Фаворитка была что шавка за забором: тявкать тявкает, но сама сидит на цепи. Рюдзин повернулся к любовнице и оглядел её сверху-вниз, задержав взгляд на поручне трона, где та сидела.

– Ты королева?

Она приоткрыла напомаженный рот и залепетала что-то в оправдание, не забыв пониже склонить голову. Король остался холоден, что горные пики.

– Я спрашиваю: ты королева? – повторил он громче.

Женщина, не поднимая головы, заморгала.

– Нет, Ваше Высочество.

Фаворитка поднялась с трона, спрятала ладони в широкие рукава, поклонилась и, пристыженная, ушла. Она не могла соревноваться даже с тенью королевы. Лиен смотрела ей вслед с торжеством: ни одна не была достойна места её матери.

Оставшись вдвоём, оба неловко молчали: они так редко могли говорить наедине, что отвыкли.

– У нас есть ещё один путь, – Лиен подошла ближе. – Мы можем обучать магии девочек.

Отец поднял на неё черные глаза, под которыми залегли глубокие тени. В этой глубине плескалась безнадёжность.

– Должны смениться короли. Пройти десятки зим. Тысячи воинов – умереть, и тысячи новых – родиться и вырасти, прежде чем это станет возможно.

Лиен отвела взгляд, уставилась на тёмно-зелёную плитку: «На что я надеялась?». Она глубоко поклонилась и вышла.

Голова кружилась от спёртого воздуха, и принцесса поспешила прочь из сердца горы. По дороге встречались подданные и низко кланялись, но не ей, а её титулу. В их глазах не отражалось ничего.

Рюдзина боялись, когда-то – уважали. По молодости он был свиреп: приняв власть в разгар войны, молодой король завершил её победой и присоединил новые земли – и своеволен, потому что взял в жёны пленную бедуинку. Королеву Эми же боготворили. Сама доброта, она не чуралась простого народа и даже лично лечила больных. А-Лиен была ещё крохой, когда попала с ней к целительницам.

Это было шумное место: в одной комнате кричала роженица, в другой – плакали дети, где-то вправляли кости, кто-то мурлыкал колыбельную младенцу, туда-сюда сновали бедуинки. Только надзиратели замерли по периметру. В центре всего этого металась девушка. Её лицо было красным от слёз, пучок съехал набок, а на юбке остались два пятна от того, сколько раз она падала на колени. Она бегала от одной целительницы к другой, умоляя. Но все отказывали.

Увидев королеву, девушка бросилась ей в ноги.

– Встань, дорогая.

Королева протянула ей руку. Девушка подняла на неё заплаканное лицо: она была ещё почти ребёнком.

– Что случилось?

– Меня обручили… – она подавила всхлип, – с тем, кто надо мной надругался.

Только после этого Лиен узнала разноцветный наряд. То было свадебное платье.

У её семьи действительно не было иного выбора: обесчещенную девушку здесь не выдать замуж, а насильника можно заставить взять её в жены под гнётом вины. Если он был состоятельным человеком – иные могли видеть в таком браке даже выгоду. Но как же они ошибались.