Текст книги "Трудная профессия: Смерть (СИ)"

Автор книги: Mirash

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Наталья Леонидовна, Вы скоро? Заседание кафедры скоро начинается, – заглянула секретарь кафедры в аудиторию.

– Ой, да! – Топотова торопливо расписалась в ведомости и в моей зачетке.

Я посмотрела в зачетку.

– Эээ… Наталья Леонидовна, Вы мне нечаянно четверку в зачетке поставили, с ведомостью проблемы будут, – сообщила ей я.

– Проблем не будет, в ведомости тоже четверка. На пятерку ты не тянешь, у тебя в первом вопросе две серьезные ошибки.

– Так почему не тройка? Я же второй вопрос даже не начала отвечать!

– Ты меня будешь учить экзамены принимать?

– Нет, просто…

– Мягкова, ты как всегда, очень вовремя! – она посмотрела на меня и вздохнула. – По второму вопросу ты все знаешь, мы его с тобой на той неделе обсуждали из-за статьи. Угомонись уже, заслужила ты свою четверку. Все, извини, мне некогда тебе это доказывать, мне еще ведомость в учебную часть нести.

К концу июня первый вариант статьи был закончен и Некруев с Топотовой отдали ее на рецензирование Подбельской и Тимирязеву – доценту, специализирующемуся на технических сторонах проектирования баз данных. Я подозревала, что Подбельская в качестве рецензента – плохая идея, как бы она не отнеслась к статье с особым пристрастием, увидев мою фамилию в списке авторов.

– Мягкова, не неси чушь, тем более столь возмутительную, – высказала Топотова в ответ на мое робкое замечание на этот счет. – Лариса Степановна прекрасный специалист и порядочный человек, она не станет предвзято относиться к статье из-за того, что ее писала ты.

– Да я не имела в виду предвзятость… но я даже допуск до экзамена не могу получить, как мне писать статьи…

– Так, как ты это уже сделала. Выбрось эту ерунду из головы и иди работать.

– Какая же она еще глупая! – услышала я комментарий Набоковой.

– Да уж, детский сад в голове. Но если сравнивать с тем, что было еще в начале осени – небо и земля.

– Согласна, она у нас молодец. А отдать статью Подбельской вы хорошо придумали.

Я поняла, что вообще ничего не понимаю. Ладно, они умнее, им виднее….

К последним двум экзаменам я не была допущена, но это не являлось препятствием для прохождения летней практики. С практики первого курса я была отчислена на первой же неделе, но трудами наставницы мне ее зачли. Практика после второго курса была якобы пройдена в другом институте – опять же, не моими трудами. Вечером в день оглашения списков студентов, допущенных до практики, куда я в этом году удивительным образом попала вместе со всеми, я вернулась домой рано и пошла на кухню к наставнице. Она сидела за столом с чашкой кофе, как всегда холодная и неприступная.

В последнее время у нее ко мне по объективным причинам стало меньше претензий, а у меня соответственно меньше поводов ее бояться. Но она оставалась в моей жизни самым значительным лицом, властным казнить и миловать.

– Мне нужно с Вами поговорить, у Вас есть время?

– Садись, Ксюаремия. Что тебе от меня нужно?

– Я допущена до практики, она продлится месяц. Я не знаю, как быть с дежурством, которое состоится в июле, у меня, скорее всего, не будет возможности. Но если я не поеду на практику или сбегу на этот день, то отчисление неизбежно. Это как-то… можно решить?

Наставница оценивающе на меня смотрела, от этого взгляда мне было очень не по себе.

– Дежурство – единственный вопрос, который тебя беспокоит? Ты уже решила проблемы с работой, нашла деньги на все необходимое для практики?

– С работой проблем нет, Виктор Андреевич велел взять отпуск по учебе, даже основной у меня останется на август. Денег у меня немного есть, на необходимые вещи хватит… надеюсь. Могу я в сентябре как-то отдежурить два дня, за июль?

– Ты же так хотела отчислиться. – Наставница откинулась на спинку стула.

– Сейчас не хочу.

– То есть ты сдала все экзамены и зачеты?

– Нет, но допуск до практики у меня есть…

– И что, хочешь напоследок вырваться на свободу, подальше от моего контроля? Об этом не может быть и речи. Я уже смирилась с тем, что потерпела фиаско с твоим образованием. Было бы, о чем говорить, если бы у тебя не было долгов. Но ты не защитила курсовую работу и не получила даже допусков к двум экзаменам из четырех. Не знаю, как ты поставила остальные предметы, да меня это и не волнует. Никаких поездок, я не собираюсь опять вывозить тебя с учебной базы в невменяемом состоянии. Тебе все ясно?

– Да, – тихо сказала я.

– Разговор окончен.

Я вышла из кухни совершенно разбитая. Натянула кеды и побрела сначала без цели, потом в направлении института. В лаборатории никого не было, я свернулась клубочком на диване и заплакала. Заночевать здесь? Некруев рассердится, если узнает, но сил идти домой нет.

Послышались голоса, в помещение вошли. Я успела только отвернуться к спинке дивана носом, кое-как утерев слезы. Да что же это такое?!

– Ксюша? Что ты тут делаешь? – спросил Виктор Андреевич.

– Вить, а она плакала, – поняла Ольга Валерьевна.

Она села рядом со мной и положила руку мне на плечо.

– Что стряслось?

– Ничего.

– А почему плачешь?

– Просто…

– Так не бывает. Что с тобой, тебя обидели?

– Нет.

– Тогда что?

Я села, подтянув колени к подбородку.

– Хотела поехать на практику…

– А в чем проблема, тебя же допустили? – спросил Виктор Андреевич.

Я промолчала, хлюпнув носом.

– Что-то дома? Ксюша, хватит отмалчиваться, говори уже.

– Тетя против поездки… Меня же все равно отчислят осенью, зачем ей связываться с моей практикой…. Ждать, когда я там снова уйду в запой… – слезы опять полились ручьем.

Да что со мной!!! Я совершенно перестала себя держать в руках. Ольга Валерьевна притянула меня к себе и крепко обняла.

– Девочка моя хорошая, все наладится. Тетя просто еще не знает, какая ты у нас умница. Никто тебя не отчислит. Тише, тише, все будет хорошо.

Некруев поставил стул напротив нас и сел. Я понемногу успокаивалась.

– Ксюша, а она знает про твои успехи?

– Какие успехи? Я провалила курсовую, я не получила допуск к экзаменам и по всем предметам еле тяну на тройку… какие это успехи?

– Ксюша, ты за семестр считай, закончила пару курсов, которые до этого пропустила. И Топотова тебе поставила не тройку, а четверку. А еще ты написала отличную статью. Про это тетя знает?

– Нет… ей это все равно.

– А может она все-таки просто не знает? Давай попробуем ей сказать? Оль, я ее отвезу домой, доедешь на метро?

– Да, конечно.

– Вы что, так и будете меня без конца возить то в больницу, то домой? Я здорова, трезва и еще даже не поздно. Я вполне могу дойти сама, не переживайте за меня. Извините, что устроила тут очередную публичную истерику…. Все нормально, правда.

– Хорошо. Ты можешь дойти сама. Но я хочу поговорить с твоей тетей и объяснить ей ситуацию, потому что ты сама не умеешь. Идти с тобой пешком я не хочу, придется поехать на моей машине.

– С того раза-то отмыли?

– Отмыл и проветрил. Хватит пререкаться, обувайся.

Наставница встретила нас с явным удивлением и подозрительностью. Некруев попросил у нее возможности поговорить без моего участия, она отправила меня в комнату. Это был один из тех редких случаев, когда мне не грозило оказаться в курсе чужой беседы: уж наставнице прекрасно были известны возможности моего слуха и способы борьбы с ним. В то, что она передумает после разговора и позволит мне поехать на практику, мне не верилось. Но мой преподаватель специально приехал, что бы встать на мою сторону…. Пусть потом мне за это только светят дополнительные санкции, ничего. Я сидела на подоконнике, глядела в темнеющее небо и улыбалась.

Через некоторое время меня позвала наставница. Мы с Некруевым спокойно попрощались, он сел в машину и уехал, мы вернулись в дом и направились в кухню.

– Я прошу прощения, это получилось не специально, – хмуро сказала я.

– Я знаю, он мне рассказал, что ты отчаянно сопротивлялась этому разговору. Ксюаремия, почему ты не сказала про статью и четверку?

– Какое это имеет значение? – я вздохнула. – Вы правы, осенью меня все равно бы отчислили. Мне просто хотелось потянуть время, дождаться публикации статьи, еще немного поучиться… Я понимаю, что это несерьезные доводы. А Виктор Андреевич просто не знает всей картины.

– Я изменила свое мнение. Ты можешь поехать на практику.

Слова доходили до моего сознания очень долго, наконец, я отмерла.

– Как… могу?

– Да.

– А дежурство?

– Разберемся без тебя. Осенью обошлись.

– То есть… правда, можно?

– Разве я неясно выразилась? Все что я тебе хотела сказать, сказала. Можешь идти.

В течение следующих нескольких дней я, совершенно не готовая к этому, собирала вещи. В общем, я имела довольно смутное представление о том, что мне необходимо. К счастью, жить нам предлагалось на учебно-научной базе института, со всеми удобствами, всего в трех часах езды от родного города. Климат, соответственно, заметных отличий не имел, природа была условная, а на базе имелись все необходимые удобства. Я ограничилась покупкой рюкзака, кипятильника, и термоса для кофе. Наставница снова на время выдала мне телефон для связи и вручила крупную с моей точки зрения сумму наличными на крайний случай, – без крайних случаев ее полагалось вернуть по приезду. В последний день июня мы всем курсом погрузились в автобусы и отправились на учебную базу. Я смотрела в окно, все еще не в силах поверить в случившееся.

Глава 13

Эйфория от возможности поехать на практику стала пропадать примерно на двадцатом километре пути. Я сидела в гордом одиночестве на одном из передних сидений, в обнимку с термосом кофе и слушала мнения однокурсников относительно моего присутствия. Они-то не знали, но я что сделаю? Не попросишь ведь перемывать мне косточки потише… Интересно, есть ли у меня возможность оглохнуть и что для этого сделать? Очень было бы кстати.

– С кем эта радость будет в одном домике, никто не в курсе?

– Она не записывалась в списки, так что как распределят.

– Кому же из нас «повезет» с ней жить?

– И учиться, про это не забывай. Хоть бы побыстрее отчислили с практики…

– За это можешь не переживать. На первой и недели не продержалась, на вторую вообще не ездила.

– Ну не знаю, она сейчас так усиленно изображает учебу, что может и прокатить. Тем более, сдаем работы подгруппами, примажется.

– Я думаю, ее за поведение раньше выставят. Ты помнишь, что она в тот раз выкинула?

– Да уж такое не забудешь! В разгар рабочего дня на глазах преподавателя направиться в магазин, а через полтора часа приползти пьяной в хлам.

– А потом обложить матом старосту, преподавателя, куратора, директора базы и…

– И всех остальных, – закончила Вересная, под смешок однокурсниц.

Правильно, зачем время тратить на перечисления, список был длинным. Больше сути, девочки.

– А может… можно как-то… ну не знаю, отдельно ее поселить? Если мы все откажемся с ней жить, что они сделают, не заставят же? – Женя поморщилась.

– Таня, это ты здорово придумала. А как сделать-то, отдельный дворец ей строить? И одна работать она все равно не может. Давайте уж потерпим, лично я согласна быть добровольцем, если что. А бойкот не поддержу, извините, мне не пять лет.

Спасибо, Вересная! Всю жизнь буду чувствовать себя обязанной за твою доброту!

– Жень, а точно надо? Лучше бы поспособствовать ее отчислению. А так-то, потерпим, конечно. Что она нам сделать может? Полагаю, жизни не лишит.

Точно, Регина. Вообще не про меня!

– Если только в драку опять полезет, – продолжила она.

– Ладно тебе, она в последнее время довольно мирная.

– Ага, обматерит только, а так – душка! – засмеялась Регина.

– Тшшш, не так громко, вдруг услышит?

Да куда уж мне…

Через некоторое время разговоры стали затихать. Многие задремали, кто-то углубился в чтение. Я тоже вскоре заснула – последнее время я все больше чувствовала усталость и никак не могла выспаться. Ночами часто мучили кошмары или просто не удавалось заснуть, а днем хватало забот. Разбудил меня громкий голос куратора.

– Мягкова, приехали, подъем!

Большой грузовик с вещами был открыт, парни споро разбирали рюкзаки и сумки. Я сдавала багаж одной из последних и его забросили с краю. Теперь я тоже не оказалась в первых рядах и обнаружила свой рюкзак валяющимся на земле. Он был совсем небольшим, я все недоумевала, что же однокурсники могли набрать с собой. Я упаковала практически все, что у меня вообще было. Мебель они прихватили, что ли?

– Мягкова, не путайся под ногами, отойди! – прикрикнул на меня Игорь, выдающий вещи.

Видимо, это именно он отправил мой рюкзак вниз. Убедившись, что преподаватели не видят, я показала ему средний палец и быстренько отошла в сторону.

– Мягкова, иди в девятый домик, в первую комнату. – Пробегая мимо, направила меня куратор.

Я поплелась в сторону девятого «радовать» соседок.

База, на которой нам предстояло провести месяц, обладала довольно большой территорией и вполне развитой инфраструктурой. Самой крупной постройкой был административный корпус, в котором располагались столовая, медпункт, штаб, клуб и складские помещения. Два отдельных корпуса поменьше предназначались для учебы. Жилые домики для преподавателей и для студентов располагались на противоположных концах базы, наши были рядом с административным корпусом.

Жилые домики были одноэтажным и имели две раздельные комнаты, на десять человек каждая. В обе комнаты был вход прямо с улицы, но между ними существовала и внутренняя дверь. Также в домиках в отдельном помещении были туалетные и душевые кабинки, умывальники и небольшой уголок с тазиками для стирки. Входов в душевую снова было два, из обеих жилых комнат. В самих жилых комнатах не было никаких особенных излишеств – двухъярусные кровати, рядом с каждой две тумбочки, несколько столов, стульев да пара шкафов.

Я вошла в первую комнату девятого домика, там уже вовсю кипела уборка. Ага, Вересная и Статская здесь. Лучше бы мне не с ними жить, конечно, но выбирать не приходится. Я молча положила рюкзак на ближайшую свободную кровать.

– Мягкова, тебя к нам поселили?!

– Что-то не нравится? Сходи, поплачься куратору.

– Всем все нравится, – вмешалась Вересная. – С уборкой поможешь?

– А без меня не справитесь?

– Справимся, но лучше бы с тобой. Мы будем составлять график дежурств, у тебя есть замечания?

– Мне без разницы.

– Хорошо.

Женя вернулась к протиранию подоконника, Регина окинула меня красноречивым взглядом, но решила не затевать скандал. Тут верховодила Вересная, хотя надо признать, что она никогда не перегибала палку – просто спокойно и обоснованно выражала свое мнение. Чем меня и раздражала. Подумав, я взяла тряпку и стала протирать свою тумбочку – полагаю, оккупированное мною место никто за меня убирать не станет. Надо еще отмыть кровать и вынести на солнышко матрас…

Через час комната была приведена в порядок, а вещи разложены по местам. У нас в комнате было только девять человек и, логичным образом, я оказалась без соседки на верхнем ярусе кровати, это радовало. Я сходила за постельным бельем и полотенцами на склад, получила талончики на еду от Вересной, которая была старостой группы. Затем вместе со всеми направилась на площадку перед административным корпусом для распределения по учебным подгруппам.

По результатам распределения, я почти прониклась сочувствием к Жене и Регине – работать им тоже предстояло в подгруппе со мной. Кроме нас в подгруппе еще оказались Игорь Андреев, Вадим Стасенко, Николай Бабушкин, Анна Воронина и Валерия Лабутчер. Подгруппа в целом была очень сильной – видимо, педагоги решили, что я одна в качестве обузы подорвать их работу не сумею. Одногруппники в восторге не были, но ограничились недовольными лицами и возмущенным шепотом.

После ужина все разбрелись по базе, а я переоделась в спортивный костюм и легла спать, пока никого не было. Проснулась я уже утром от противного голоса куратора, заходившей в домики и объявлявшей о подъеме. До сегодняшнего дня я и не подозревала, что у нее такой противный голос. Судя по лицам соседок, они тоже. Привыкшая к собственной душевой я оказалась последней в очереди в душ и в результате вынуждена была ограничиться только умыванием. Затем я вместе со всеми сходила позавтракать, вернулась в домик за тетрадью с ручкой и направилась к учебному корпусу.

Практика была разделена на три независимых части по десять дней, включая три выходных, все три части у разных преподавателей. Первую вела Стеклова, вторую Германова, третью Борисов. Стеклова начала с переклички, озвучивания задач практики и техники безопасности. Затем она ненадолго отпустила всех желающих переодеться в полевую форму. Мне переодеваться было не нужно, что вызвало у Натальи Федоровны недоумение.

– Ксения, почему ты не идешь переодеваться?

– Я буду в этом.

– Так не пойдет. У тебя открыты руки, нет головного убора и неподходящая обувь.

– У меня с собой водолазка, а головного убора и другой обуви нет.

– То есть как, нет? Приехала на практику, почему не взяла необходимое?

– У меня их вообще нет.

– И как ты мне предлагаешь тебя допустить до маршрута? Ксения, почему молчишь?

– Вы меня отчислите?.. – хмуро спросила я.

Наталья Федоровна несколько растерялась.

– Из-за отсутствия нормальной одежды? Нет, конечно. Но идти в таком виде в маршрут не лучшая идея.

– И что мне делать? – раздраженно спросила я.

– Для начала сменить тон. На голову можешь попросить повязку на складе, пусть выдадут какую-нибудь старую наволочку на растерзание, обычная практика. Руки что бы были закрыты, надевай свою водолазку. С обувью пока ладно, не так далеко будем ходить ближайшие два дня. А потом что бы проблему решила, как хочешь.

На маршруте я сломалась через полчаса, безнадежно отставая от группы и преподавателя. В водолазке было невыносимо жарко, через тонкую подошву моей неподходящей обуви я чувствовала каждый камушек и корягу на своем пути, к тому же моментально заполучила в кедах несколько дырок, через которые внутрь проникала всякая неприятная мелочь, покалывающая и натирающая ноги. Кое-как добравшись до первой точки обследования, я рухнула на землю, прислонившись спиной к стволу дерева и еле дыша. Одногруппники смотрели на меня с чувством превосходства. Не всем из них переход дался легко, но на моем фоне они выглядели опытными путешественниками.

– Мягкова, как себя чувствуешь? – спросила Наталья Федоровна.

– Хорошо, – соврала я.

Стеклова приступила к объяснению. Понемногу приходя в себя, я пыталась понять хоть что-нибудь, но куда там. В тетради появились очередные несуразные записи, от которых сразу было ясно, что толку не будет. После объяснений все приступили к выполнению задания, а я осталась не у дел – Вересная не сочла нужным считать меня за рабочую единицу, распределяя работу. Я отошла в сторонку, наблюдая за трудящимися одногруппниками.

– Мягкова, почему загораешь? – быстро отреагировала на мое безделье Стеклова.

– Делать нечего.

– Оптимистичное заявление. Бегом в группу и спрашивай, что делать.

Я поплелась в направлении группы.

– Прибавь скорости! – пришлось ускоряться.

– Вересная!

– Что?

– Мне что делать?

– А ты что-то можешь? – поинтересовался Игорь.

– Ксеня, ты можешь помочь мне с описанием? – не дала мне ответить Вересная. – Мне неудобно самой записывать.

Какое доверие! Впрочем, мне бы действительно хоть с этим справиться.

Я записывала за Женей, вызывая смешки и язвительные замечания товарищей по работе частым вопросом «как это пишется» – Вересная сыпала незнакомыми терминами и формулами, требовавшими для записи неизвестных мне обозначений. На первые язвительные замечания я огрызалась, потом мне это надоело. Ну и пусть потешаются, у меня уже нет сил с ними сражаться. Вскоре им, впрочем, тоже надоело зубоскалить. Так я весь день и занималась тем, что работала у Вересной личной стенографисткой. Зато Стеклова больше не цеплялась, да и занятие в целом было мне по плечу.

После ужина резко начала портится погода, в домике похолодало. Тонкие стены постройки, предназначенной для использования только в летнее время, не слишком спасали от холодного воздуха. Девушки сходили на склад и принесли обогреватель, затем в складчину с соседней комнатой устроили посиделки, пригласив представителей мужской части курса. Мне это быстро надоело, я накинула куртку и вышла на улицу прогуляться.

На улице понемногу темнело, накрапывал дождик. По базе кроме меня никто не гулял, погода разогнала всех по домикам. Я бродила до самой темноты под все усиливающимся дождем, потом вернулась в домик, сходила, наконец, в душ и легла спать. Утром в душ я опять не успела, одела не просохшие с вечера одежду и кеды, накинула поверх куртку и пошла на завтрак. На улице было ветрено и холодно – я моментально продрогла. Да уж, со вчерашней духовкой не сравнить. Что мне там не нравилось?

Первую половину рабочего дня я провела, дрожа от холода и снова записывая под диктовку за Вересной. Если для сухой и жаркой погоды кеды хотя бы условно можно было назвать подходящей обувью, то для дождливой они совершенно не подходили, с тем же успехом можно было пойти в одних носках. Лужи в некоторых местах только немного не доходили до колена, но идти по ним для меня было не самым страшным, все равно я промокла насквозь в первые же минуты маршрута. Гораздо хуже была грязь, скользкая и одновременно цепкая, из которой я едва вытаскивала ноги. Вересная несколько раз пыталась отправить меня на базу, но я наотрез отказалась возвращаться. Маршрут был самостоятельный, без преподавателя, Вересную слушать я не была обязана. Наконец при очередном переходе я поскользнулась и упала в ближайшие кусты.

– Мягкова!!! Ты живая вообще?! – перепуганные парни выковыряли меня из цепких объятий растительности. Вид у меня был столь жалкий, что никому даже не захотелось насмехаться или скандалить.

– Так, все, хватит! Ксения, иди на базу, тебе здесь делать нечего.

– А кто твои умные высказывания будет записывать? – стуча зубами поинтересовалась я.

– Сама справлюсь. Иди на базу!

– Не пойду!

– Жень, да плюнь ты на нее, – махнул рукой Игорь. – Нам осталось полчаса работы, если ускоримся. Дольше проспорим.

Вересная покачала головой, но, видимо, сочла его доводы разумными, потому что вернулась к работе.

– Невероятно нелепое существо, – услышала я комментарий Коли.

– И какая упертая!

– Ага, я думала, она раньше сбежит до ближайшего ларька. Погреться, так сказать.

– Да думаю, все равно долго не выдержит.

– Ваши ставки, дамы и господа?

Шутку сочли смешной, но всерьез никто спорить не стал. А мне уже было все равно, что обо мне говорят, лишь бы быстрее очутится где-нибудь, где тепло.

Нашу группу Светлова встретила в состоянии, близком к шоковому.

– Мягкова, ты в своем уме?! Ты почему пошла в таком виде в маршрут?

– Я уже говорила, у меня ничего другого нет!

– Рынок в двух остановках отсюда, сто раз можно было дойти за дождевиком и резиновыми сапогами. Больше никаких выходов в маршрут, пока не обзаведешься полевой формой! А сейчас всем на обед и отдыхать, не хватало еще вам разболеться.

После обеда полагался двухчасовой отдых, который я потратила, чтобы в самом деле дойти до рынка и обзавестись дождевиком и сапогами. Зря не сделала этого раньше, но кто же знал… Покупки обошлись мне не дорого – правда, пришлось залезть в наличные, выданные мне наставницей, но эту сумму я легко могла возместить потом со своей карты, так что не видела проблемы.

Пока я возвращалась с рынка на базу, зазвонил телефон.

– Алло?

– Это Катя – сообщила Каттер. – Тетя просила позвонить, узнать, не нужно ли тебе чего привезти. Она будет проезжать мимо, заедет.

– У меня все есть.

– Хорошо, я передам. В любом случае, она будет к вечеру ближе.

– Ясно.

– До свидания, – Каттер дала отбой.

Я не переставала удивляться тому, насколько на подсознательном уровне и без сбоев действовала наша конспирация. Специально я могла рассказать что угодно и кому угодно, но нечаянно проговориться – никогда. Обращаясь к наставнице в личной беседе на «Вы», называя соучениц истинными именами, я невольно переходила на паспортные имена и «тетя», стоило появиться кому-то рядом. То же касалось любых телефонов, диктофонов, фото и видеокамер – запись, служащая свидетельством моей истинной сущности, могла бы появиться только при моем осознанном желании.

Наставница действительно появилась вечером, встретив меня на выходе из столовой после ужина.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Ксюаремия. Как проходит практика?

– Нормально.

– Мне сказали, что у тебя неподходящая одежда.

– Я это уже исправила. Взяла из наличных, которые Вы дали, деньги я верну, как только приеду, здесь нет возможности пользоваться картой.

– Ясно. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, у меня все есть.

– Хорошо. Я приехала в первую очередь по другой причине. Тот факт, что ты не собираешься участвовать в дежурстве, серьезно увеличивает нашу нагрузку. Это плохо.

Она что, собирается меня забрать? Нет!

– И… что вы планируете?

– Мы договорились о смене дня дежурства с другой группой, там тоже есть свои причины для переноса.

– Разве такое возможно?

– Возможно, хотя обычно мы этого избегаем.

– Ну да, – задумчиво согласилась я. – Если ввести это в широкую практику, начнется хаос.

Наставница бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и сразу же продолжила.

– Однако в этот раз такое развитие событий оправдано. Так что дежурство группы состоится через день после твоего приезда с практики, если ты вернешься не раньше запланированного.

– А если меня все же отчислят?

– Есть предпосылки?

– Новых нет.

– Дежурство уже перенесено, так что ничего не изменится. Первого августа наша группа дежурит.

Мы попрощались, наставница уехала. Я приняла душ, постирала вещи и развесила поближе к обогревателю, что бы успели высохнуть. Сегодня все устали из-за тяжелой для маршрутов погоды и большинство уже готовились ко сну или тихо читали. То, что нужно, можно лечь и заснуть, здесь меня хоть кошмары мучить перестали. Чем не счастье?

Утром я проснулась с заложенным носом и больным горлом. Вот только этого мне не хватало! И как назло впервые за прошедшие дни был свободен душ, но куда мне в таком состоянии еще и душ принимать перед выходом на улицу? Я натянула на себя почти всю имеющуюся одежду, влезла в сапоги – наконец-то у меня есть нормальная обувь! – и пошла в столовую без малейших признаков аппетита. Впрочем, горячий чай оказался весьма кстати, после него я почувствовала себя немного человеком. Ну, или не совсем больной смертью.

– Мягкова, ты здорова? – поинтересовалась Стеклова, внимательно меня разглядывая.

Я кивнула. В мои планы точно не входило отчислиться по болезни. Практика только начиналась, за весь ее период можно было пропустить из-за проблем со здоровьем не более шести дней – и не более двух на каждой из частей. Так что лучше не торопиться объявлять себя больной. Однако у моего организма были свои планы, к обеду у меня начался кашель, глаза слезились, нос абсолютно не дышал. Хорошо хоть дождь прекратился, одежда таки высохла, а резиновые сапоги не давали ногам промокнуть. Я собирала образцы в пакеты, сопровождая бумажками с «адресом» – где какой был отобран. Честно сказать, весьма тоскливое занятие в наших краях, никаких интересных пород у нас не водилось. Может, конечно, это мне так кажется оттого, что я их вижу всю жизнь.

Во второй половине учебного дня мы занимались в лабораторном корпусе, что позволило мне без конца пить горячий кофе и чувствовать себя относительно бодро. Вересная сунула мне методичку-определитель, я принялась за процедуру опознания собранных образцов. Вообще говоря, работу она распределила нерационально, остальные знали «в лицо» все местные породы без всяких методичек и сделали бы это быстрее и без моих ошибок. Но с другой стороны в других областях я тоже знаниями не блистала, а так была вроде и при деле, это меня радовало.

Вечером я окончательно разболелась. После ужина соседки по комнате расшумелись и я, не желая скандалить, сбежала в учебную аудиторию, пытаясь закончить работу с образцами, пока меня из-за позднего времени не выгнала куратор. Пришлось вернуться в домик, впрочем, там уже выключили свет и улеглись, хотя большинство еще не спали. Может, завтра мне полегчает? Я умылась и легла, даже не раздеваясь, слишком сильно знобило. Вдобавок меня мучил кашель, не давая спать ни мне самой, ни остальным.

– Да сколько можно! – вызверилась наконец Регина. – Мы сегодня хоть немного поспим?!

– Вот чего ты тут лежишь, а не в лазарете? И спать не даешь и перезаражаешь всех! – присоединились другие голоса.

– Давай, топай в медпункт! – закончила мысль Регина. – Одобрительные возгласы послышались и с других кроватей. Я встала и, шатаясь, направилась к двери.

– Да вы что, сдурели, что ли?! – вдруг рявкнула на них Женька.

– Ксеня, стой! – сказала она уже мне, но я ее не послушала и вышла. На улице было очень холодно, я снова зашлась кашлем и медленно поплелась в сторону лазарета. Вслед за мной выбежала впопыхах одетая и страшно злая Женя, держащая в руках мою куртку.

– Я тебя провожу. Свалишься еще по дороге. – Она накинула мне на плечи куртку. Я промолчала.

Вместе мы добрели до административного корпуса, в котором и был медпункт. Врача нигде не было, была только сонная и злая комендант – впрочем, Вересная была не менее сонная и еще злее. Усадив меня в кресло – меня не на шутку трясло и я с трудом стояла – она развила бурную активность на предмет моего лечения и устройства на ночлег. Вскоре выяснилось, что лазарет сейчас пуст, а посему закрыт, а врача нет, до завтра и не будет – он уехал по делам в город. Так что вызывайте скорую. Или берите ключ и делайте, что хотите.

Женя решила повременить со скорой помощью, взяла ключ и повела меня в помещение лазарета.

– Ну и холодильник! – возмутилась она. – Где тут обогреватель?

Обогревателя не было, но почему-то вдруг подобревшая комендант вызвалась организовать нам чай с лимоном. Женя уложила меня в кровать, сунула мне градусник и исчезла. Вернулась она с обогревателем, который стоял в нашем домике и еще парой одеял, забрала у меня градусник и посмотрела на шкалу.

– Жить можно. – Сказала она. – Сейчас жаропонижающее, горячего чаю, сироп от кашля – и спать.

Вошла комендант, она принесла кипяток, заварку, сахар, лимон и небольшую бутылку с коньяком.

– Давай-ка ее коньячком полечим. – Предложила она Жене.

– Пить не буду! – они обе вздрогнули от моего резкого тона.

– Она плохо переносит алкоголь, – быстро нашлась Женя. – Действительно, лучше обойдемся лекарствами. Не могли бы вы принести что-нибудь из медкабинета?

– Конечно, сейчас принесу. – Вполне удовлетворилась таким объяснением комендант. Прихватив бутылку, она вышла из комнаты.

– Тебе какой чай? – спросила Женя.

– Все равно. – Дрожащим голосом сказала я. Мне было очень стыдно из-за этой вспышки, равносильной признанию.