Текст книги "Трудная профессия: Смерть (СИ)"

Автор книги: Mirash

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Мне стало немного легче.

– Хорошо, садись и включай компьютер…

Несколько следующих часов Некруев терпеливо учил меня переводить данные в цифровой вид. Все же уроки информатики оказались не окончательно забытыми, с программой я освоилась быстро, хотя скорость и качество печати были весьма низкими, что грозило затянуть выполнение задачи на длительный срок. В какой-то момент Виктор Андреевич оставил меня работать самостоятельно, периодически подходя и проверяя, как идут дела. Днем мы сходили в отдел кадров, я написала заявление об устройстве на работу на неполный рабочий день. Ожидая в коридоре задержавшегося Некруева, я услышала, как кадровичка сказала ему:

– Вить, зачем тебе это надо? Девица совсем конченая, какой с нее толк?

– Нин, хочу попробовать, что я теряю? На такую зарплату все одно никто идти не хочет. Последний претендент был настолько непроходимо туп, что с ним невозможно было работать. Пришлось уволить под благовидным предлогом, пока все мне окончательно не разнес. А Мягкова с мозгами, глядишь и справится.

– Да толку от этих мозгов, она же алкоголичка.

– Вроде, сейчас держится. Учиться даже пытается. Правда, пока без выдающихся успехов.

– Тетка ей хвост накрутила, вот она тебе держится и пытается. Только надолго ли ее хватит? Ладно, Витя. Зря ты это затеял, но дело твое, конечно.

Некруев вышел из кабинета.

– Готово, ты официально принята на работу. – Он внимательно на меня посмотрел. – Все в порядке?

– Да.

– Ты что-то слышала, пока в коридоре стояла?..

– Нет, – соврала я. – А что?

– Да ничего, забудь. На обед ходила?

– Нет.

– Можешь сейчас сходить.

– Не хочу.

– Точно? Тогда можно чаю или кофе выпить, только за компьютер еду не тащи. В подсобке все необходимое, мы периодически скидываемся и покупаем.

– Я не скидывалась.

– Не страшно, в следующий раз скинешься. Хотя это дело сугубо добровольное.

Выпив кофе, я вернулась за компьютер, Виктор Андреевич подошел и сел рядом.

– Давай я тебе покажу заодно, как пользоваться интернетом.

– Мне не нужно.

– Нам может понадобиться, что бы ты искала в сети информацию. Да и тебе не повредит, учитывая отсутствие читательского билета. В интернете многие учебники в свободном доступе.

Получив первые навыки работы в интернете и заведя себе электронную почту, я вернулась к заполнению базы данных. В шесть часов вечера Некруев велел заканчивать работу и идти домой.

– Ксения, у тебя неполный рабочий день, но пока идут каникулы, мне бы хотелось видеть тебя чаще, если можно. Тебе нужно подучиться, лучше с этим не тянуть.

– Хорошо.

– А как у тебя дела с сессией? Кроме моего экзамена есть пересдачи, нужно много готовиться?

– Еще у Топотовой.

– А два других экзамена?

– Нарисовали. – Он поднял брови.

– Обычно говорят «сдала».

– Не мой случай, – отчего-то съязвила я вместо привычного молчания.

Виктор Андреевич усмехнулся.

– Ясно. Если хочешь, можешь готовиться здесь, будут вопросы – спрашивай, постараюсь помочь.

Готовиться к экзаменам в лаборатории оказалось проще, чем дома. Обстановка дома слишком угнетала, а здесь было неожиданно комфортно. Мой компьютер стоял в углу за шкафом, я была скрыта от посторонних глаз. Сотрудники лаборатории не питали ко мне теплых чувств и не одобряли решения взять меня на работу, но я старалась быть как можно тише, поэтому они вскоре смирились с моим присутствием, практически перестав замечать. Общался со мной, да и то нечасто, только Некруев. Которого я по-прежнему очень боялась, но уже не так панически, как раньше.

Кроме заполнения базы данных, других дел у меня пока не было, значительную часть времени я уделяла подготовке к экзаменам. Предложением задавать вопросы я не воспользовалась, так как слишком неловко себя чувствовала от одной мысли об этом. Учить пыталась сама, по книге, отложив бестолковые конспекты, но и тут успехов опять не было. Надеялась только, что Некруев, выгнав меня с экзамена, даст доработать хотя бы до конца месяца – за мной по-прежнему был долг.

Наступила пересдача. В числе других должников я зашла в аудиторию, взяла билет и принялась готовиться к ответу. Снова в голове было почти пусто, снова было страшно и хотелось сбежать. Быстрее бы это закончилось. Передо мной отвечало три человека, двое были отправлены на следующую пересдачу, один студент радостно ушел с четверкой – хорошо постарался. Подошла моя очередь. Трясясь еще сильнее, чем в прошлый раз, я села напротив Некруева. Положила на стол его книгу и список вопросов.

– Какие тебе вопросы достались?

– Я зачитала. Замолчала.

– Что знаешь по первому? – терпеливо спросил он.

На листочке было написано определение. С трудом взяв себя в руки, я его прочла.

– Хорошо, все верно. – Спокойно сказал Виктор Андреевич. – Что еще было в учебнике?

– Схемы… – пробормотала я.

– Что за схемы?

– Генетическая… и морфологическая…

– Давай начнем с первой. – Я молчала.

Некруев внимательно смотрел, затем придвинул мне лист бумаги.

– Попробуй нарисовать хотя бы в общих чертах.

Ручка в моих руках танцевала, но схема рисовалась.

– А здесь что еще забыла? – он указал на участок схемы. Я, молча, дорисовала недостающий фрагмент.

– Очень хорошо, рисуй вторую, морфологическую. Ну?.. На верхнем уровне классификации, на сколько типов идет разделение?..

По-прежнему не произнося ни слова, я поставила пять стрелочек и добавила под каждую соответствующие подписи.

– Хорошо, давай следующий уровень.

Схема потихоньку обросла всеми нужными деталями.

– Проговаривай вслух то, что пишешь.

– Я сбивчиво начала зачитывать с листа.

– Очень хорошо, на первый вопрос ты ответила. Давай следующий, прочти его вслух еще раз.

Я зачитала вопрос, затем три определения из ответа. Одно из них было дано неверно. Потом я кое-как рассказала про технологическую цепочку и окончательно запуталась. Некруев задал дополнительные вопросы, но на них я не смогла сказать ни слова. Было понятно, что экзамен я опять не сдала.

– Думаю, мне все ясно, этого достаточно. – Сказал Виктор Андреевич.

– Пересдача? – тихо спросила я очевидное.

– Зачем? – удивился он. – На четверку, конечно, нужно и знать больше, и отвечать увереннее. А то я из тебя клещами слова тяну. Но в целом ты хорошо потрудилась, три ставлю с чистой совестью. Заметь, не рисую, а ставлю – ты честно «сдала».

Впервые после смерти Арины внутри потеплело. Я неуверенно улыбнулась, Некруев улыбнулся мне в ответ и расписался в зачетке.

Глава 10

На экзамене у Топотовой я с треском провалилась на двух пересдачах подряд и, в конце концов, отвечала предметной комиссии. К этой третьей пересдаче какие-то проблески знаний в моей голове все же появились, спасибо интернету, да и предметная комиссия вдруг проявила снисходительность. В результате сессия была неожиданно благополучно закрыта, я все еще не пополнила ряды отчисленных студентов.

Начался весенний семестр, снова я писала бесполезные конспекты и не справлялась с заданиями, ругалась с однокурсниками и раздражала преподавателей. Почти все свободное время я теперь добровольно проводила в лаборатории, уютно устроившись в своем углу. Некруев меня до сих пор не уволил, хотя часто был недоволен моей работой. Но зато я смогла расплатиться с долгом и честно отдать свою долю оплаты за кофе и сахар в лаборатории. Оставшиеся деньги я отложила, понимая, что долго на работе вряд ли продержусь, а случиться может все что угодно.

Дома все стало еще хуже. После очередной неудачной пересдачи вечером я поругалась с Луззой, затем к нам присоединились Каттер и Танре, наконец, подошла Джуремия, и скандал достиг максимума. В какой-то момент я набросилась на нее с кулаками, началась безобразная драка, впрочем, быстро остановленная наставницей. Она отвесила мне несколько пощечин, я разозлилась и ушла в институт, ночь провела там. С тех пор я несколько раз тайком ночевала в лаборатории на диванчике, пока в середине марта это не обнаружил Некруев. Он был очень по этому поводу рассержен, мне пришлось опять проводить ночи дома. Я старалась задерживаться на работе как можно дольше, лишь бы не идти туда, но рано или поздно все равно приходилось возвращаться.

Вот так, в очередной раз возвращаясь с работы в темноте, я неожиданно поскользнулась и с размаху полетела на асфальт, неловко выставив вперед левую руку. Отчетливо хрустнуло и руку пронзило болью, такой сильной, что у меня потемнело в глазах. Еле поднявшись и сдерживая стоны, я поковыляла домой.

В прихожей было пусто, все сидели по своим комнатам, никому до моего появления не было дело. Я разулась, поднялась в свою комнату и с трудом стащила куртку. Превратила руку, но это почему-то не уняло боли, только позволило воочию убедиться в том, что кость сломана. Вроде, хоть никуда не смещена, или я чего не понимаю?

Я вернула руке нормальный вид и прокралась на кухню, выгребла из холодильника лед и вернулась к себе. Компресс немного помог унять боль, я даже смогла урывками спать. Наверное, стоило сообщить наставнице, но мне не хотелось идти к ней за помощью. Самостоятельно к врачу тоже не хотелось, люди в белых халатах вызывали панический ужас после последнего посещения больницы. Ничего, понемногу срастется, я потерплю.

Наутро рука отекла и на ней появился огромный синяк. За широким рукавом свитера было не видно, и два дня никто ничего не замечал, но боль от этого не проходила, становилось только хуже. На третий день я отчетливо почувствовала температуру, но по-прежнему боялась идти к врачу или говорить с наставницей. Я сидела за своим рабочим столом и пыталась заполнять базу данных, морщась от боли и головокружения, когда подошел Некруев.

– Когда закончишь с этим блоком данных? Мне он нужен к концу недели.

– Как получится. – Перед глазами все плыло.

– Ксения, работу нужно выполнять в срок. У тебя было достаточно времени.

– Как умею, так и делаю!

– Не разговаривай со мной в таком тоне! – я промолчала, невидяще глядя в экран.

– Почему такая задержка? Ты чем занималась? Отодвинься, я посмотрю, сколько уже сделано.

Рассерженный Некруев придвинулся к монитору, оттесняя меня в сторону. При этом он задел мою покалеченную руку.

От резкой боли я закричала, напугав его и выскочившую из соседней комнаты Набокову. Стиснув зубы и опустив голову на стол, я застонала от боли и усталости, здоровой рукой вцепившись в больную.

– Что случилось? – спросила Некруева Валентина Владимировна.

– Я тоже не знаю, – сказал он. – Ксения, что с тобой?

Я не отвечала.

– У тебя что-то с рукой? – Я кивнула.

– Что с ней случилось?

– Просто упала, – с трудом выдавила я.

– Давай посмотрю. Не бойся, я очень аккуратно. – Он легко преодолел мое вялое сопротивление.

– Мама дорогая. – Ахнула Набокова, увидев отек и синяк. Виктор Андреевич тем временем приложил ладонь к моему лбу.

– У нее высокая температура и рука явно сломана. Ксюша, а ты когда упала?

– Во вторник вечером…

– И к врачу не ходила? А тете сказала? Кому-нибудь вообще сказала? – допытывался Некруев.

Я только отрицательно качала головой.

– Понятно. – Он выпрямился. – Валя, я ее сейчас к врачу отвезу, потом посмотрю, как пойдет. Ты ее тете позвони и предупреди, дай номер моего телефона. И посмотри, что там с блоком данных, ей уже явно не до него будет. Где ее куртка? Давай, Ксюша, я помогу тебе одеться. Пойдем, пойдем, не протестуй. Тут ничего не поделать, тебе нужно к врачу.

Из травмпункта меня на скорой отправили в дежурную больницу из-за высокой температуры. Там было принято решение о госпитализации. На сломанную руку наложили гипс, вкололи обезболивающее и жаропонижающее, назначили курс антибиотиков и отправили спать. Через пару часов меня разбудила наставница.

– Пойдем в коридор. – Велела она.

– Пошатываясь от усталости и лекарств, я вышла за ней в коридор.

– Я привезла твои документы, вечером заеду с вещами.

– Спасибо.

– Почему ты мне ничего не сказала? Ксюаремия, отвечай, не молчи.

– Я могла потерпеть.

– Потерпела? Зачем это нужно было?

– Не хотела злить…

– Прекрати нести чушь! И впредь потрудись сообщать мне такие вещи вовремя. Что из вещей тебе привезти вечером? – Я ответила.

– Хорошо, возвращайся в постель.

Вечером наставница привезла сумку с вещами и мобильный телефон.

– На время, что бы ты смогла позвонить, если что-то потребуется. – Объяснила она.

Следующие дни она ко мне не приезжала и не звонила. Соученицы тем более. Я сама тоже не звонила – зачем? У меня было лечение, меня кормили, пусть и плохо, рука сильно не тревожила. Соседки быстро перестали пытаться втянуть меня в беседу, но в целом относились без неприязни. Жаловаться было не на что. Однако я хандрила, мысленно прощаясь с лабораторией. Некруев был ко мне очень добр в этой истории с переломом, но ведь работу я не выполнила. Видимо, мне предстояло очередное увольнение.

На пятый день пребывания в больнице я неожиданно услышала его голос в коридоре, он разговаривал с моими соседками, которым вечно не сиделось в палате, – чему я, конечно, была рада.

– Вы к Мягковой? Родственник? – спросила интеллигентная тетя Настя.

– К ней, только я ее преподаватель и коллега с работы. Как она? Несколько дней ни слуху, ни духу; решил заехать.

– Да лучше уже, только грустит все время. Неудивительно, с такой тетей…

– Что случилось, они поругались?

– Нет, не поругались. Но она только в первый день к ней два раза приехала, сначала документы привезла, а потом вещи. Хоть бы слово ласковое сказала! Только телефон сунула и усвистала! – Охотно наябедничала вторая соседка.

– Ну, Ксения, допустим, тоже не подарок… Что, сильно грустит?

– А то! Весь день лежит, смотрит в стену и молчит.

– Ясно, спасибо. Пойду, проведаю.

Некруев вошел в палату.

– Здравствуй, Ксюша. Как себя чувствуешь? – Он сел на стул напротив.

– Нормально.

– Соседки говорят, что ты грустишь.

– Все в порядке.

– Тебя вроде как тетя обижает?

– Они не правы, она приехала ровно столько раз, сколько было надо. И телефон мне тоже дала, как они правильно вам сообщили.

– Все слышала?

– Вы говорили громко, что я сделаю?

– Понятно. Что врачи сказали?

– Через несколько дней выпишут.

– Это хорошо. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, у меня все есть.

– Отлично, тогда поправляйся. – Он встал со стула, намереваясь попрощаться и уйти, но, посмотрев на меня, вдруг спросил:

– Что такое?

– Я… Вы меня уволите?.. – спросила я.

– За что? Ты заболела, бывает.

– Я и так не справляюсь.

– Это точно.

– Тогда почему вы меня не увольняете?

– Очередь на эту работу не выстраивается, а ты все-таки процентов на тридцать лучше, чем ничего. – Вольно процитировал он популярное высказывание. – Ты учишься, стараешься. Поэтому пока не вижу причин тебя увольнять, не волнуйся. Или ты сама хочешь? Нет? Вот и договорились. Все, мне пора идти.

Он направился к двери.

– Виктор Андреевич. – Нерешительно позвала я.

– Что такое?

– Там… на компьютере… Я ведь уже не буду заниматься этой базой данных?

– Да, мы закончим завтра. А что?

– Там просто… – я окончательно сникла и замолчала.

– Ну и что там такого простого?

– Там мой файл лежит в папке с документами. Можно его пока не удалять?

– Что за файл?

– Текстовый. Называется «Мысли»… Он больше никому не нужен, но я хотела бы пока сохранить…

– Хорошо, сохраним твой файл. А что там за мысли у тебя? Почитать можно, или как с твоими лекциями, лучше не смотреть? – Я почувствовала, как вспыхнули щеки, Некруев с интересом наблюдал за моим смущением.

– Так что, мне можно посмотреть, или нет? Если не разрешишь, я не стану.

– Зачем Вам его смотреть? Мне так всего лишь проще было разбираться с информацией.

– Просто интересно, – пожал он плечами. – Можно?

– Да, в принципе, можно…

– То есть все цензурно? – я закусила губу.

– Ну, да… в целом…

Он подавил усмешку, попрощался со мной и ушел.

Через несколько дней меня действительно выписали, наставница увезла меня домой. Я порывалась сразу сбежать на работу, но наставница заставила в этот день еще отлеживаться. Наутро следующего дня я, тем не менее, вырвалась в лабораторию.

– Ой, Ксюша! Выписали, наконец? Как себя чувствуешь? – перепугала меня теплым приемом Набокова.

– Ээээ… нормально… Спасибо… – пробормотала я, выпутывая руку в гипсе из куртки.

– Вот и хорошо. Садись, кофе попей, дел у тебя пока нет. Виктор Андреевич скоро придет, он с тобой поговорить хотел.

О чем? Все же решился уволить? Я допивала кофе, когда он появился.

– Очень хорошо, что ты пришла. Пойдем, побеседуем.

Некруев усадил меня за стол и достал распечатку моего размышлятельного файла.

– Ксения, я тут посмотрел твои наброски и мне они в целом понравились.

– Рада, что повеселила.

– Не язви, я говорю серьезно. Ты по какой теме и у кого пишешь курсовую работу?

– По непонятной теме у Топотовой.

– Много уже сделала?

– Ничего не сделала, она меня не аттестовала и не допустит до защиты, оставит на осень. Да мне и не с чем идти на защиту.

– Даже не начинала, что ли?

– Пыталась литературный обзор писать, но Наталье Андреевне не понравилось. Да я не понимаю в этом ничего…

– Так не удивительно, что бы понимать, надо сначала поработать. Осенью ты как сдавать собираешься?

– Никак. Я ее не смогу написать.

– Надеешься, что опять тройку нарисуют и не отчислят?

– Нет, теперь уже точно отчислят, – вздохнула я. – Вы-то от меня чего хотите? Я и после отчисления здесь могу работать, если Вас это вдруг устроит.

– Я хочу, что бы ты провела исследование, заодно предлагаю поменять тему курсовой и буду этим руководить. Топотова только обрадуется, всем будет хорошо.

– Топотова спляшет от счастья, непонятно на кой это вам сдалось.

– Ксения, ты когда-нибудь за языком следить начнешь?

– Я не материлась.

– Не строй из себя дурочку, я уже знаю, что ты умеешь себя вести интеллигентно, а не только «не материться».

– Хорошо, перефразирую, – у меня зачесался язык. – Ваша коллега тяготится обязанностями моего научного руководителя, так как успела в полной мере осознать бесперспективность этого занятия. Я не понимаю причины, побуждающие вас брать на себя столь неблагодарный и бессмысленный труд. Теперь нормально?

– Замечательно. Вот так со мной и разговаривай. – Невозмутимо отреагировал Некруев. – Аналитика по данным мне все равно нужна, вот я и хочу пристроить тебя к делу, заодно у тебя появится хороший материал, который останется только немного доработать. К сроку мы, разумеется, не успеем, но осенью ты вполне сможешь спокойно защититься. Так что принимайся за работу.

Топотова с облегчением сложила с себя полномочия моего научного руководителя, я была закреплена за Некруевым. В институте на его счет крутили пальцем у виска, но он относился к этому спокойно. Новая работа меня не радовала, заносить информацию в базу данных мне определенно нравилось больше, там я хоть понимала, что делаю. Чего от меня хочет Виктор Андреевич здесь, я упорно не понимала. Он меня критиковал, я злилась и переставала работать, он ругался, я злилась еще больше… Тем не менее, раз за разом я с новым приливом энтузиазма уходила в исследование, и мне начинало казаться, что я действительно могу его завершить.

В конце марта наша группа опять заступила на дежурство, наставница вынудила меня встать в паре с Джуремией. В те сутки умирающие уходили из жизни почти мгновенно. Я торопилась выпить их жизни, чтобы не дать Джуремии возможности помучить их напоследок, а она торопилась, дабы не позволить мне оставить им время на прощание с родными, на последнюю чашку кофе или сигарету, на прощальный взгляд в серое небо.

Мне было тяжело. Мало понять, что смерть необходима, искреннего смирения не было, внутри все болело и кровоточило от окружающих меня людских страданий.

В городе снова нарушился баланс, через неделю после дежурства наставница собрала нас, что бы нацелить на новые жертвы. Моей жертвой оказалась одинокая женщина средних лет, школьная учительница. Я не видела причин торопить события и выпила ее жизнь ровно через две недели. Видимой причиной смерти стала травма головы, которую она получила, поскользнувшись на подоконнике в момент мытья окна. Конечно, она умерла за несколько секунд до этого – у меня не было желания напоследок ее пугать и причинять боль.

Эту жизнь я выпила поздним вечером, а утром следующего дня в институте состоялась защита курсовых работ, которую я пройти не могла, но на которую обязана была явиться. Я сидела в углу аудитории, наблюдая за однокурсниками, бодро и не очень докладывавшими свои результаты. Лучшая работа была у Вересной, она же прекрасно сделала доклад. Остальные работы были слабее, вплоть до едва тянущих на троечку, но кроме меня в этом году других студентов, не допущенных до защиты, не было.

После объявления оценок Подбельская неожиданно встала и громко спросила:

– А что мы все-таки будем делать с Мягковой? – аудитория застыла во внимании, я стиснула зубы.

– Мягкова сейчас к защите курсовой не готова, она остается на осень. Прошу принять во внимание, что у нее недавно изменилась тема исследования. В настоящее время я, как научный руководитель, ее работой доволен. – Спокойно ответил Некруев.

– Вы хотите сказать, что осенью она защитится? – не успокаивалась Подбельская. – Хотелось бы быть получить хоть какие-то гарантии…. Где Ксения? Пусть выйдет сюда и скажет сама, будет она нормально учиться или нет.

– С вашего позволения, Лариса Степановна. – Стеклова, руководившая процедурой зашиты курсовых работ, решительно развернулась к аудитории.

– Работы сегодня были очень разные, но, тем не менее, хотелось бы отметить в целом высокий исследовательский уровень и разнообразие тематики. От лица преподавательского состава поздравляю вас с успешной защитой ваших курсовых работ. Все могут быть свободны.

Стеклова повернулась к комиссии и уже неслышно для студентов (исключая, конечно, меня), сказала:

– Коллеги, предлагаю обсуждать такие вопросы не публично. Если у нас есть сомнения, как поступить с Мягковой, мы их можем сейчас решить в рабочем порядке.

– Я соглашусь, тем более что единого мнения в ее отношении у нас, как понимаю, не имеется. – Добавил так же тихо Некруев и уже громче обратился ко мне. – Ксения, подожди в коридоре, пожалуйста.

Я села на скамейку рядом с аудиторией. Слышать, что обо мне будут говорить, не хотелось совершенно. Но удержаться тоже не было сил, да и с моим слухом это сложно.

– Вроде бы мы собирались дать ей последний шанс, с условием, что она будет хорошо учиться и прилично себя вести. – Была возмущена Подбельская. – И что? Она, конечно, стала адекватнее в целом, на занятия ходит и даже что-то делает. Но ведь этого не достаточно! Ни на один вопрос она ответить не может, молчит и глазами хлопает. Работы все начаты, но ни одна не доведена до ума. Курсовая работа, как видим, тоже не готова. О ее поведении все знают, она со всеми однокурсниками переругалась, и не только с ними. Я считаю, нужно ставить вопрос об отчислении!

– Лариса Степановна, а на каком основании вы сейчас предлагаете ее отчислить? – спросила Стеклова. – Отчислять нужно было в сессию, или когда она два месяца не появлялась. А сейчас у нас какие официальные причины?

– Давайте искать варианты, что можно сделать…

– Зачем? Пусть остается до летней сессии. Если работы не сдаст, так не допускайте ее до зачета и все. Не сдаст сессию – отчислим.

– А если сдаст достаточно, что бы на осень остаться? До октября с ней мучиться будем, да еще на практику повезем?

– Прошу прощения, что перебиваю, – не давая Стекловой ответить, встрял Некруев, – но мне кажется, что как руководитель Мягковой, я должен четко обозначить свою позицию. Мы опытные педагоги, прекрасно понимаем, какой огромный пласт знаний и умений Мягковой не был усвоен. И мы понимаем, что этот пласт знаний даже при огромном таланте и старании просто невозможно усвоить за то время, что у нее было после нашего решения.

В таком случае возникает вопрос: почему мы вообще говорим о том, что дали ей возможность продолжить обучение, если это предполагало от нее достижения принципиально недостижимых целей? Я лично для себя это понимаю так: мы должны оценивать результаты Мягковой не с точки зрения их фактической ценности, а с точки зрения прогресса и перспектив. А прогресс, я вас уверяю, значительный и перспективы стать нормальным специалистом у нее вполне есть. Поэтому я категорически против того, что бы сейчас говорить о ее отчислении. Тем более что никаких веских оснований на текущий момент у нас не имеется.

– Да она же ни на один вопрос ответить не может! – в сердцах повторила Лариса Степановна.

– Полностью с вами согласен, у нее с этим большие проблемы, здесь надо работать. – Кивнул Некруев. – Я от себя могу сказать, что стараюсь дать ей возможность отвечать письменно, тогда картина заметно лучше.

– Я тоже со своей стороны хочу добавить. – Послышался голос Топотовой. – У меня к Мягковой особо теплых чувств, как вы знаете, тоже нет. Но я не считаю, что здесь нам следует руководствоваться эмоциональными оценками студента. И я тоже должна отметить, что в последнее время вижу с ее стороны ощутимые положительные сдвиги. Давайте будем последовательны, раз уж мы ее оставили, то, – как верно заметил Виктор Андреевич, – не стоит требовать от нее невозможного.

Еще какое-то время педагоги спорили, но в конечном итоге пришли к мнению, что казнь нужно отложить. Некруев вышел в коридор и поманил меня за собой. Мы направились в лабораторию.

– Тебя решили пока оставить на осень. – Сказал он, сев за свой стол. – Так что спокойно работаем по теме, осенью нормально защитишься.

– Ясно.

– Хорошо. Я сейчас уеду по делам, вернусь вечером. Работай над разделом, как приеду – посмотрю.

Некруев уехал, работа не пошла. Я нескончаемо долго без толку смотрела в экран, потом плюнула и заварила кофе, дожидаясь руководителя. В лаборатории сегодня вообще никого не было кроме меня, поэтому можно было с комфортом расположиться на диване. Кофе в банке закончился, я достала новую, а старую понесла выбрасывать, по дороге нечаянно разбив. Пришлось брать совок и веник, собирать стекла. Крохотный осколок впился в палец. Не мой сегодня день…

Я вытащила из ранки осколок и задумчиво отправила в ведро. Затем взяла крупный фрагмент и повертела в руках. Задрала рукав свитера и медленно провела острым концом по коже, наблюдая, как выступают капельки крови. Казалось, выступает не кровь, а скопившееся внутри напряжение. Дверь хлопнула, и я торопливо сунула осколок в карман, одновременно натягивая рукав – не хочу еще и по этому поводу объясняться. Как все достало…

– Ну как дела? – спросил Некруев.

– Никак.

– Не идет? Давай вместе посмотрим.

– Можно… завтра? Я устала.

– Конечно. Если устала, нужно отдохнуть. Хорошо, что сама сказала. Иди домой.

– Здесь нельзя посидеть?

– В интернете, что ли?

– Да нет… Просто посидеть.

– Почему нет, оставайся.

Я заварила себе еще кофе и уселась в подсобке. Последние двое суток были почти сплошным кошмаром, мне очень хорошо сейчас было просто сидеть и пить кофе. Не слышать стонов умирающих и не видеть слез их родных. Не мечтать провалиться под землю от стыда в институте. Просто тихо сидеть и пить кофе.

Послышался звук открывающейся двери, женский и детский голоса: «Привет, любимый!», «Папа!!!». Я выглянула, на шее Виктора Андреевича радостно висел мальчик лет трех. Рядом с ним стояла молодая улыбающаяся женщина.

– Там такие пробки, мы еле добрались до тебя из поликлиники! – говорила она Некруеву.

– Почему сразу домой не поехали?

– Захотелось с тобой. И Олежка закапризничал «папа, папа». Вот мы и решили сначала к тебе, а потом все вместе домой.

– Понятно, – улыбнулся он. – Как прививка, сильно плакали?

– Почти не плакали, только немножко похныкали. С медсестрой в этот раз повезло.

Ребенок в этот момент повернулся ко мне, показал пальцем и довольно отчетливо сообщил:

– Тетя! – его родители обратили на меня внимание.

– А! Ксения, знакомься, это моя жена, Ольга Валерьевна. Оля, это моя лаборантка Ксения Мягкова и по совместительству моя курсовичка.

Некруева дружелюбно мне улыбнулась.

– Здравствуйте, очень приятно.

– Здравствуйте… – Пробормотала, я немного растерявшись.

– Ну что, сейчас сбегаю за кое-какими документами и поедем домой? Минут двадцать, хорошо? – Некруев вышел.

Его жена терпеливо объясняла сыну, что пробирки детям не игрушка. В какой-то момент она подняла на меня глаза.

– Ксюша, верно? Вы не могли бы за Олежкой минут десять приглядеть? Я хочу за бутылкой воды спуститься в кафетерий, у нас закончилась. Боюсь, пока домой доедем, пить захочет и раскапризничается.

– Да… но… я не уверена, что справлюсь.

– Просто посмотрите, что бы до пробирок не добрался, ну и не съел ничего неподходящего. На руки он не пойдет к незнакомому, но должен послушаться. В крайнем случае, просто отбирайте запрещенные предметы, поплачет и успокоится. Сейчас уже и Виктор должен подойти. Можете? Если не сложно.

– Хорошо, я постараюсь.

– Спасибо огромное, я быстро! – она достала кошелек и торопливо побежала в кафетерий.

Олег смерил меня оценивающим взглядом, определил как существо неопасное и нацелился на пробирки.

– Нельзя, – ноль эмоций, карабкается на стул.

– Нельзя! – я попыталась добавить нажима в голос, но безрезультатно.

Ребенок перебрался на стол, цепкие пальчики протянулись к ближайшей подставке с пустыми пробирками. Я вздохнула, подхватила юного исследователя и перенесла на диван. Он старательно заплакал, следя за моей реакцией.

– Хитрый поросенок, но тетю смерть не проведешь. – Покачала я головой.

Олег пару раз еще всхлипнул, затем моментально успокоился и сполз с дивана. Поглядывая на меня, он направился в сторону вожделенной цели. Последовал второй эпизод депортации со стола на диван. В этот раз плакать он не стал, а побежал к столу со всей скоростью, на которую был способен, видимо, надеясь меня опередить.

– А тетя смерть быстрее! – я в третий раз вернула его на диван.

Игра ему определенно понравилась. Со смехом он сполз с дивана и понесся все в том же направлении. Пробирки его уже не особо интересовали, гонять тетю смерть по лаборатории было занимательнее. После восьмого круга я уселась на стул, служивший ему ступенькой к столу, отрезав путь. Ребенок радостно принялся штурмовать уже меня. Он забирался ко мне на руки, я его ссаживала, он забирался снова.

– И это ты-то к незнакомцам не идешь? – упрекнула я его, беря за ручонки и позволяя прыгать на моих коленях.

Впервые в жизни я держала на руках не умирающего ребенка, а совершенно здорового, полного сил и энергии. Как же это здорово! Неприятности последних двух дней схлынули с меня, я негромко рассмеялась, играя с маленьким хулиганом.

Вернувшийся Виктор Андреевич был очень удивлен открывшейся ему веселой картине.

– А где Оля?