Текст книги "Трудная профессия: Смерть (СИ)"

Автор книги: Mirash

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Решать Вам. Если мое мнение имеет значение, я также склоняюсь к этому.

Они вообще о чем? Я вроде, весь разговор слышала, но ничего не понимаю?!

– Я обучу тебя чувствовать детали жизненного баланса, – чуть помедлив, сообщила мне наставница.

– Меня?!

– Да, почему ты удивлена?

– Я думала… я считала, что лучше обучить Луззаремию или Каттер…

– Они обе не готовы быть старшими группы. Вообще говоря, ты тоже, но сейчас лучше тебя кандидатов нет. Значит, ты должна стать старшей реально, по знаниям и умениям.

– И это уже навсегда? Но ведь наставница и Джури… они очнуться? – тихо спросила я.

– Этого мы не можем знать, – неожиданно сочувственно сказала наставница. – Старшей ты станешь навсегда, это станет твоей сутью, да. Но быть старшей по сути и выполнять работу старшей – это не одно и то же. Если изменятся обстоятельства, ты сможешь быть просто смертью. Например, если твоя наставница и соученица вернутся, ты перестанешь возглавлять группу, а затем дело будет за выбором твоей наставницы. Насколько я понимаю, она хотела сделать преемницей именно ту из вас, которая сейчас тоже в коме?

– Она никогда не говорила…. Но Джуремия всегда к этому стремилась и наставница собиралась учить ее, как и Луззу, чувствовать баланс в деталях. Так что да, мы всегда негласно считали ее преемницей, думаю, так и было. А я… мне страшно, – призналась я.

– Это естественно. Но ты не должна руководствоваться страхами.

– Да, я знаю…. У меня есть долг.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Значит, ты согласна на обучение?

– Разве это от меня зависит?

– Конечно. Это должно быть твое решение.

– В чем оно? Я… изменюсь?

– Ты получишь знания и умения старшей, твою личность напрямую это никак не затронет. Но любые новые знания что-то в нас меняют, конечно. Решать тебе.

Я встала со стула и подошла к окну, оперлась ладонями о подоконник. Закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Нужно решать… Но как будет правильно?

Перед внутренним взором вдруг появилась маленькая кухня съемной квартиры….

На улице уже властвует зима, но здесь тепло и уютно, вкусно пахнет кофе. Я сижу на старом диванчике, обняв руками колени. Мне плохо, стыдно, страшно. Я подавлена и вижу мир в исключительно мрачных тонах. Но рядом Арина, она согревает своей добротой и внутри меня зарождается робкая вера в лучшее. «Я вообще считаю, что, так или иначе, а вселенная справедливо и разумно устроена; раз так сложилась моя жизнь, значит, так оно и должно быть», – говорит Арина уверенно. Она не перестает удивлять меня своим умением принимать действительность без злости и обид…

Я открыла глаза и повернулась к наставнице и старшей. Он терпеливо ждали моего ответа.

– Я согласна, – твердо сказала я.

Наставница, которую, как я теперь знала, звали Оксаремия или же Оксана Драгунская, не стала тянуть с обучением. Уже вечером следующего дня она подробно расспросила, что именно я знаю о жизненном балансе и как это понимаю. Затем стала просвещать в те аспекты, о которых я раньше не имела ни малейшего понятия.

– Мы выпиваем жизни, только когда возникает дисбаланс. Как ты знаешь, он может быть общим или возникнуть на уровне одного человека, – когда тот слишком болен или стар, или травмирован. Тогда мы можем и должны выпить его жизнь, потому что для умирающего это мучения, которые уже никак нельзя прекратить. А еще потому, что если мы этого не сделаем, этот личный дисбаланс быстро перекинется на окружающих, станет уже общим. Если в течение нескольких дней его не ликвидировать, то потребуется умирание уже не только этого человека. Это тебе известно?

– Нет, я никогда не сталкивалась с такими последствиями.

– Разумеется, мы обычно этого не допускаем, и не только из опасений общего дисбаланса. Ты на своем личном опыте, как я понимаю, ощутила, что такое быть живым мертвецом, – я вздрогнула от страшных воспоминаний.

– Но ты не сможешь выпить жизнь из человека, которому не пришло время умирать, – продолжила наставница. – Когда-нибудь пробовала?

– Нет, зачем? – удивленно произнесла я.

– Хорошо. Но если бы попробовала, убедилась бы, что это невозможно. Однако когда возникает по каким-то причинам общий дисбаланс, уязвимыми становятся все люди, кого он затрагивает, ты сможешь выпить жизнь любого из них. А затрагивает он с каждой минутой все больше людей. Когда ты научишься чувствовать детали баланса, поймешь еще одну вещь – вклад каждого человека в баланс уникален. Если выпить жизнь из того, кому не пришло время умирать, баланс нарушится еще сильнее, но парадоксальным образом в ту же сторону: потребуется еще больше выпитых жизней.

– То есть, неправильный выбор всегда влечет за собой больше жертв?!

– Именно так.

Я была шокирована этой информацией.

– Это те самые знания, которые были использованы против людей?

– Да. Давно, но среди нас были те, кто пытался перекроить мир на свой лад, используя эти знания. Они оставили умирающих без помощи, тем самым вызвав общий дисбаланс, а затем принялись уничтожать неугодных им людей, время которых еще не пришло, еще более раскачивая жизненный баланс. Затем они вернули его к равновесию. Разумеется, снова за счет жертв. В результате численность населения сильно сократилась, количество жизни значительно уменьшилось, хотя баланс в итоге и был соблюден.

Я в ужасе смотрела на наставницу.

– Как это возможно?! Чем им не угодили те люди?

– Сейчас уже сложно судить, чем именно они руководствовались. Намерения провозглашались, конечно же, благие – очистить мир от человеческой грязи. Но они совершили недопустимую ошибку. Как полагаешь, какую?

Я мучительно размышляла, но тщетно. Каким же должен быть ход мыслей, что бы вызвать в итоге такие действия?!

– Нет, не понимаю, – честно сказала я. – Я разочаровываю Вас, но лучше Вам знать правду.

– Ты не разочаровываешь, если бы все было настолько однозначно, проблемы бы не существовало.

– Хорошо, я не знаю, до чего додумаюсь и додумаюсь ли, но полагаю, на практике все проще. Как бы ни было, мы не вправе судить, кто достоин жизни, а кто нет. Я просто буду руководствоваться исключительно жизненным балансом. Правда пока не понимаю, как поступать в случае, если есть несколько равноценных вариантов.

– Равноценных вариантов никогда нет, ты это еще осознаешь. Но ты уже ответила на мой вопрос и ответила правильно, – слегка улыбнулась наставница.

– Разве?

– Да. Ошибка заключалась в том, что они позволили себе решать, кто достоин жизни. У нас такого права нет, жизнь любого человека бесценна.

Я задумалась, потом с горечью сказала:

– Но я тоже совершила эту ошибку. Я позволила себе решить, что Арина более достойна жизни, чем другие…

– В определенном смысле, да. Но ты не сознавала последствия этого решения. Кроме того ты пыталась дать жизнь достойному, а не отнять у недостойного. Поэтому я и приняла решение тебя учить.

Ничего особенного в том, что бы видеть детали жизненного баланса не оказалось, я усвоила навыки всего за несколько дней. Это умение несколько изменило мои представления о том, что и зачем мы делаем. Оксаремия была права, я осознала, что действительно не бывает двух одинаковых случаев, каждая жизнь уникальна и уникален ее вклад в жизненный баланс. Теперь я понимала и то, в чем заключается выбор смерти в случае дисбаланса – лишь в том, что бы вычислить вариант, при котором остается как можно больше жизни и последовать ему. И этот выбор был очевиден тем, кто умел видеть баланс детально.

Я не могла понять, хорошо это или плохо. С одной стороны я, наконец, убедилась, что моя наставница была права – мы на самом деле не убиваем людей. Выпивая жизнь из тех, чей путь подошел к концу, мы позволяем этой жизни двинуться дальше, обрести новое воплощение. Но одновременно я окончательно перестала видеть смысл в нашем существовании. Если наш выбор вовсе не выбор, то зачем мы нужны? Почему природа не сделала умирание безликим процессом, никак не зависящим от тех, кто может мыслить и чувствовать, тем более это может привести к страшным последствиям? Кажется, у вселенной все-таки серьезные проблемы с логикой…

Дни обучения я мало общалась с соученицами. У нас назревали бытовые проблемы, но пока они были не так важны. Да, в доме был беспорядок, какого никогда бы не допустила наставница, мы две недели питались, чем придется, а в прачечной уже три дня пользовались фонариком, потому что перегорела лампочка. Но меня пока беспокоили не бытовые сложности, были проблемы серьезнее. В первую очередь, отсутствие двух столь необходимых членов группы – следующее дежурство было не за горами, из-за переноса графика у нас к тому же был на две недели меньший перерыв, чем мы привыкли. Другой проблемой было то, что соученицы все больше приходили к идее, что многие вопросы могут решать самостоятельно, не оглядываясь на мое мнение.

Вообще говоря, я вовсе не хотела ими командовать, но видела, что наша усиливающаяся разрозненность в конечном итоге приведет к краху группы. Однако все мои попытки как-то подвести остальных к этой мысли натыкались на все более агрессивное противодействие. Соученицы искренне не понимали, почему вдруг они должны слушать меня в том, что не касается непосредственно нашего долга. И мне сложно было их винить, прямо скажем, я никогда не была примером для подражания.

Все начинало разваливаться буквально на глазах. Я не знала, кто и когда придет домой, на кого я могу рассчитывать, что бы сложить с себя часть забот о больных наставнице и Джуремии, нужно ли мне заботиться об ужине, или все поедят где-то еще. Я понимала, что в день дежурства или при дисбалансе все явятся по первому зову и вряд ли будут мне противостоять, – мы объединены одним долгом, который важнее наших претензий друг к другу.

Однако все остальное время соученицы желали жить своей жизнью. Лузза окончательно ушла в себя, Танремия все чаще дерзила и постоянно отсутствовала дома, а Каттер вроде бы пыталась даже помочь, но в целом и она с каждым днем все сильнее отстранялась. Меня ждала еще одна серьезнейшая проблема, которую я поначалу по глупости своей даже не предположила, хотя это лежало на поверхности.

Получив от наставницы необходимые знания и навыки, касающиеся деталей жизненного баланса, я была предоставлена сама себе. При возникновении дисбаланса мне все равно следовало позвать на помощь либо старшую Элиремию, либо наставницу Оксаремию, что бы они первое время могли увериться, что я все делаю правильно. Но пока с балансом проблем не было, я могла заниматься своими делами.

Одним из таких моих дел была забота о наставнице и Джуремии. Заканчивалась вторая неделя с момента автокатастрофы, я постоянно наблюдала за ними своими методами и видела, что Джуремии становится однозначно лучше, хотя врач осторожно говорил о небольшой положительной динамике, которая не должна меня чрезмерно обнадеживать. В состоянии наставницы заметных мне изменений не было.

Я поздоровалась с медсестрами, дождалась Евстигнеева. Вопреки обыкновению он не стал коротко разговаривать со мной в коридоре, а позвал к себе в кабинет.

– Ксения, мне нужно обсудить с вами перспективы лечения.

– Наверное, но я в этом ничего не понимаю.

– Я постараюсь объяснить вам как можно понятнее.

Должно быть, он действительно старался, но понятнее не было. Все, что я для себя вынесла из его речи, что пора приступать к более радикальным способам лечения, если же меры не предпринимать, шансы обеих на хороший исход резко уменьшатся. Нужно пробовать разные методики лечения, – он уверенно обосновал каждую из предложенных, но для меня это было пустым звуком.

– Послушайте, – в какой-то момент устало перебила его я. – Я не разбираюсь в этом, но я полностью доверяю вашему мнению. Скажите мне, что от меня требуется, я постараюсь это сделать.

Евстигнеев протянул мне лист бумаги.

– Здесь список необходимых лекарств и процедур на ближайший месяц. Что бы вам было проще ориентироваться, я указал ориентировочные цены. Чем быстрее мы приступим к лечению, тем будет лучше.

Я смотрела в список и понимала, что уперлась лбом в очередную стену.

Глава 21

Из больницы я пошла в сторону дома пешком, преследуя сразу две цели: сэкономить на проезде и получить время для спокойных размышлений. Я, наконец, осознала, что очень легкомысленно упустила из виду финансовую сторону нашего существования. А ведь, казалось бы, не первый раз сталкиваюсь с нехваткой денег… Но, так или иначе, а проблема существует и ее надо как-то решать, причем срочно.

Итак, что мы имеем? Шесть персон, включая меня. Нам нужно питаться, мыться, одеваться, оплачивать жилье, телефоны и прочие мелкие потребности. К тому же две из нас нуждаются в достаточно дорогом лечении и уходе. Полагаю, в итоге расходы не маленькие, но нужно узнать точно, сколько нам требуется денег.

А что с доходами? У меня небольшая зарплата младшего лаборанта на полставки и немного сбережений на счету. Луззаремия где-то работает, надо срочно выяснить, где именно и за какую зарплату. Каттеремия и Танремия? Скорее всего, нет, но стоит спросить, возможно, я просто в очередной раз не в курсе дел своих соучениц. Кстати, младшие вроде примерные студентки, а значит, можно надеяться еще на стипендию.

Нужно также выяснить, нет ли у нас доступа к средствам наставницы. После того, как я осенью сбежала, прихватив ее деньги, а также мелкие сбережения соучениц, наличные в нашем доме перестали лежать на виду. Но не исключено, что наставница просто их спрятала. У нее также наверняка есть счет в банке; может быть, мы сможем им воспользоваться…

Вскоре я добралась до дома и от размышлений перешла к активным действиям. Год назад гнева наставницы я боялась больше всего, а сейчас без сомнений пошла в ее комнату, устраивать несанкционированный обыск с целью изъятия денежных средств, если повезет. В этой комнате я, да и остальные соученицы, бывали нечасто. Наставница обычно уходила туда только поздним вечером, завершив все свои дела, а ранним утром уже встречала нас полностью собранной. И я впервые за всю жизнь была здесь тогда, когда хозяйка комнаты отсутствовала. Это было странное ощущение, сбивавшее меня с толку. Было сложно просто приступить к выполнению своей задачи – поиску денег. Как бы ни оправданно это было в данной ситуации, я чувствовала, что этим грубо нарушу неприкосновенность ее личного пространства.

В тишине я задумчиво провела взглядом по комнате, будто видела ее впервые. Вдоль одной стены протянулся библиотечный шкаф. В углу стояло мягкое кресло, рядом с ним были небольшой столик и торшер. У кровати располагалась тумбочка со стеклянными дверцами, за которыми виднелось невероятное количество разнообразных свечей – на самой тумбочке тоже стояло несколько штук. У окна стоял письменный стол с компьютером, принтером и сканером. Поверхности уже покрылись тонким слоем пыли, воздух словно замер на месте. Но все же это была опрятная, чистая и достаточно уютная комната.

Я тряхнула головой и решительно направилась к окну, что бы проветрить помещение, затем начала методично проверять все уголки. Мне улыбнулась удача, пусть и не слишком широкой улыбкой. В столе у наставницы были наличные, не самая крупная сумма, но достаточная для оплаты пары-тройки недель лечения. Там же я обнаружила аккуратно сложенные счета и квитанции, документы на банковское обслуживание Светланы Мягковой. Хорошо, теперь попытаемся свести дебет с кредитом…

Я расположилась прямо за ее столом – ни к чему таскать документы без нужды туда-сюда, пусть лежат в одном месте. Вытащив из принтера пару чистых листов бумаги и откопав в столе карандаш, принялась внимательно изучать найденные источники ценной информации. К моему счастью, наставница аккуратно и своевременно оплачивала счета, так же аккуратно и систематизировано их хранила. За июль у нас долгов не было. Но за август сумма получалась определенно больше моих текущих возможностей, – а это только расходы на коммунальные услуги… Я не разгребла еще и половины бумаг.

– Ксюаремия! – услышала я голос Луззы – Ты дома?

– Да! Я в комнате наставницы, иди сюда!

Луззаремия нерешительно замерла на пороге, смотря на меня так, будто я не сижу за столом наставницы с бумагами, а отплясываю канкан на алтаре.

– Заходи, ты очень кстати. Мне нужна твоя помощь.

– Что ты здесь делаешь?!

– Разбираюсь со счетами. У нас серьезные проблемы.

– А что это за деньги? – она указала на купюры.

– Эти деньги я нашла в столе наставницы. Лузза, я сказала, что у нас серьезные проблемы, тебя это не интересует?

– Ты залезла к ней в стол? Что за проблемы?

– Я залезла к ней в стол, в шкафы и под матрас. Потому что мне нужны деньги на лечение для нее и Джуремии, на оплату счетов, нам на еду и прочие нужды. Я столько не зарабатываю. Посмотри список от врача, – я протянула ей лист.

Луззаремия хмуро прочла список.

– Что делать? – наконец спросила она.

– А я знаю? Давай соображать. Луз, да сядь ты уже в кресло!

– Это же комната наставницы! – судя по ее тону, я предложила ей танцевать канкан вместе.

– И что? Я не хочу выносить отсюда документы без необходимости, а нам надо с ними поработать. Будешь стоять, пока ноги не отвалятся? Можешь сесть на пол, если оскорбляет идея сидеть на мебели наставницы.

– Ладно, – с сомнениями Луз примостилась на краешке кресла.

Я протянула ей свои записи.

– Смотри. Справа я выписала наши расходы, до каких додумалась. Слева реальные и предполагаемые доходы, имеющиеся деньги. Зарплаты, стипендии, счета и наличные. Теперь давай прояснять и уточнять.

Лузза задумчиво посмотрела в записи, вписала два числа.

– Это моя зарплата и то, что есть на моем счету.

Негусто. Я надеялась на большее.

– А почему ты отметила зарплаты Танре и Каттер? Они ведь не работают?

– Я не знала точно насчет их работы и немного размечталась. А что со стипендиями, получают?

– Насчет Танре не знаю, спроси ее. А Каттеремия точно нет, она учится на платном отделении.

– Только этого не хватало…. А этот год, часом, не оплачен еще? – я принялась копаться в бумажках. – Так, вот эти квитанции… Плохо, судя по ним, оплата производилась дважды в год перед началом нового семестра. Соответственно, в конце августа и в конце января. За этот год квитанции нет…. Каттер скоро вернется?

– Не знаю, – я набрала номер Каттеремии.

– Алло?

– Это Ксения. Ты мне нужна, когда будешь дома?

– Уже еду, примерно через полчаса.

– Хорошо, жду, – я отключилась.

– Может быть, наставница успела ей дать деньги на оплату этого семестра? – без особой надежды спросила я у Луззы.

Она пожала плечами.

– Ладно. Лузза, как ты обычно распоряжаешься своей зарплатой? Что-то отдавала наставнице?

– Нет, она никогда у меня деньги не забирала, я их трачу на себя.

– Луз… прости, но я не наставница. Я не потяну сама такие расходы.

– Я понимаю, – успокоила она меня. – Ксюар, я умею считать и знаю, что это я должна бы сейчас ломать голову над этими проблемами, а не ты. Ты можешь распоряжаться всеми деньгами, которые у меня есть. Хотя бы это я способна сделать.

– Спасибо. Но я хочу попросить тебя еще кое о чем.

– О чем?

– Начни согласовывать со мной свои планы. Я знаю, что ты часто ходишь к наставнице и Джури, но не знаю, когда именно и зачем. Мы превратили дом в свинарник, я хочу установить график дежурств, мы так делали на институтской практике. Нужно что-то делать и с питанием – покупать готовую еду слишком дорого. Нужно вообще вводить жесткую экономию.

– Все слишком сильно меняется… – тоскливо произнесла Лузза.

– Понимаю, для меня тоже. Но у нас нет выхода.

– Хорошо, Ксюар. Делай, что считаешь нужным, я постараюсь тебя поддерживать.

– Спасибо, Луз, – искренне поблагодарила я.

Каттеремия ничего утешительного мне сказать не смогла. Она не оплачивала сама свою учебу, этим занималась наставница. Я попросила Каттер выяснить в институте, была ли оплата за следующий семестр, – мало ли, вдруг квитанцию наставница просто еще не положила на место? Я не стала скрывать от Каттер то, что ее образование оказалось под угрозой. Для нее это был серьезный шок, она хотела учиться.

– Кать, я буду искать выход, обещаю. Но боюсь, у меня мало шансов.

– Я пойду работать… – со слезами в голосе сказала она.

– Катюш… ты столько не заработаешь. Ты никогда не работала, диплома еще нет. Едва ли какой работодатель предложит тебе сразу нужную зарплату, к тому же за неполный рабочий день, ты же еще учиться собираешься.

– А если взять кредит?..

– Я подумаю над этим. Но не забывай, что кредиты нужно отдавать…

Расстроенная из-за Каттер, я поехала в банк, который обслуживал счет наставницы. В банке меня ожидал сюрприз – оказывается, это было одновременно место работы наставницы. Ну вот, теперь я, наконец, знаю, где и кем работает моя «тетя».

Однако зародившиеся было в связи с этим открытием надежды, быстро увяли. Банк отказался предоставлять информацию о счете наставницы, а тем более давать мне к нему доступ. «Только по решению суда» – повторяли мне монотонно на все просьбы помочь найти лазейку. Решение суда… сколько потребуется времени и денег, что бы его получить, да и получу ли в итоге?

Вечером у меня состоялся тяжелый разговор с соученицами. Каттер сидела с красными глазами, Лузза как обычно вяло соглашалась с моими доводами. Ну, хоть не противоречила… Танремия, как выяснилось, получала стипендию, но вовсе не горела желанием ей делиться.

– Танре, я понимаю, – я старалась говорить терпеливо. – Но у нас очень тяжелая ситуация сейчас. Нам нужно оплатить лечение для наставницы и Джуремии, у нас море счетов и потребностей. Мы их с Луззой не потянем, понимаешь? А если пустить все на самотек, скоро дружно пойдем на паперть. Давай ты будешь просто оставлять себе часть стипендии на самое необходимое.

– Но на меня расходов почти нет, почему я должна работать на всех?

Как она меня достала!

– Танре, у тебя очень радужные представления о том, какие на тебя расходы, – холодно сказала я. – Ты живешь в этом доме, пользуешься электричеством и водой? Ты тратишь на стирку общий порошок? Если есть желание, я могу требовать с тебя ровно шестую часть общей суммы.

– Меня это устроит!

– Отлично, давай посчитаем ее точно, включай калькулятор, – я придвинула к ней листок. – Видишь эти статьи расходов и числа? Складывай. Сложила? Дели на шесть. Это – расходы на тебя в месяц без учета транспорта, одежды, телефона, перекусов в кафе и прочих мелких приятностей. Нравится результат? Сравни со своей стипендией, какое число больше?

Танремия недовольно молчала.

– Хорошо, я буду отдавать деньги… половину, – нерешительно сказала она.

– Ты будешь оставлять себе пятую часть, а остальное сдавать мне, пока я не найду способ обходится без этого, – жестко сказала я.

– Ладно, – со злостью бросила Танре.

– Вот и хорошо. Танремия, я обещаю, что постараюсь найти другой источник средств, тогда твоя стипендия снова будет целиком твоей. Прости, у меня просто нет сейчас возможности поступать иначе.

– Ладно, – уже спокойнее повторила она.

– Хорошо. Теперь давайте обсудим другие бытовые вопросы…

Преодолевая сопротивление соучениц, я установила график дежурств по уборке дома и по уходу за наставницей и Джуремией. Последнее заключалось в посещении, закупке лекарств и средств ухода и доставке их в больницу. Пока, к счастью для нас, работа персонала обходилась бесплатно, – но эта гроза тоже готовилась разразиться над нашими головами, скоро больным будут нужны сиделки. И здесь два выхода – либо заниматься ими самостоятельно, либо оплачивать услуги наемных работников. Что обойдется дешевле, я пока не понимала.

Сумма, получающаяся в результате моих суровых мер, заключающихся в значительной степени в отъеме платежных средств у соучениц и опустошению запасов наставницы, была далека от требующейся. Очевидно, мне нужно было срочно искать себе вторую работу, а хорошо бы склонить к этому еще и других. Впрочем, пока настаивать на том, что бы Каттер и Танре тоже пошли работать, я опасалась, – как бы не получить в таком случае открытый бунт с их стороны. И так все на пределе…

Я купила газету объявлений и принялась последовательно изучать объявления о работе, помечать подходящие. Затем начала обзванивать потенциальных работодателей и договариваться о собеседованиях. Большая часть попыток заканчивалась неудачами. Где-то предлагали смехотворно маленькую зарплату, где-то работа оказывалась мне не по плечу. А где-то не приходилась ко двору я сама – особенно много претензий было к моему внешнему виду, язык мне удавалось сдерживать. Я сама на свою внешность не обращала особенного внимания, мне было важно только ходить в удобной и чистой одежде. Но работодатели считали иначе и указывали на дверь.

Была еще одна проблема – институт. Первую неделю поисков я пыталась принимать это в расчет, искала работу с возможностью совмещения с учебой. Но все отчетливее понимала – нет, ничего не выйдет. Те суммы, которые мне предлагали за частичную занятость, никак не устраивали.

Ранним утром последнего понедельника августа я сидела на подоконнике в своей комнате, слушала музыку из Арининого плеера и размышляла. Институт придется бросать сейчас. Кого я обманываю, в любом случае предельный срок моей учебы – до конца сентября. А там закончатся пересдачи и осенняя попытка защиты курсовой работы – кстати, так и не дописанной, – я буду отчислена.

Так какой смысл тянуть? Нужно забирать документы из института и соглашаться на постоянную работу с полным рабочим днем. Жаль, что это, скорее всего, означает расставание с лабораторией. Очень не хочется подводить Некруева, у него опять не будет младшего лаборанта. Но что поделать, я не в той ситуации, что бы выбирать. Возможно, он согласится на мою работу по вечерам?

Я уже в который раз набрала номер его телефона, но он был выключен. В лаборатории тоже не отвечали. Вообще говоря, мне очень хотелось сейчас поговорить с Виктором Андреевичем. Да, я не смогу поведать всей правды, но есть вещи, о которых вполне можно рассказать, спросить его совета. И признаться, мне просто было нужно хоть немного сочувствия и человеческого тепла. Я оказалась ответственной за пятерых членов своей группы, хотя никогда и за себя-то отвечать не умела. Внутри меня были тщательно сдерживаемое отчаяние и страшная усталость, снаружи – ничего, кроме проблем.

Ладно, не очень хорошо, что я не могу поставить Некруева в известность предварительно, но деваться некуда. Хватит откладывать, прямо сейчас надо сходить в институт и забрать документы, затем звонить в магазин, куда меня готовы были взять уборщицей. Надеюсь, еще не поздно дать им согласие.

Я дошла до института, поднялась на второй этаж и зашла в большой кабинет учебной части, где за своими столами сидели сотрудники. Через неделю начинаются занятия, у них много забот. Здесь были и те, кто занимался исключительно организационными вопросами, такие как Мельникова Галина Андреевна, и те, кто совмещал эту работу с преподаванием – в данный момент, была Стеклова.

– Мягкова? Что хотела? – спросила Мельникова.

Несколько секунд я молчала, оттягивая неизбежное, затем отчетливо сообщила:

– Я отчисляюсь из института и забираю документы.

Все уставились на меня, пригвоздив взглядами к полу.

– Значит, бросаешь учебу? И чем, если не секрет, займешься? – неодобрительно спросила Галина Андреевна.

– Пойду работать.

– А зачем было столько времени у нас отнимать, чтобы, в конце концов, все бросить? Ты о тете своей подумала, сколько она с тобой мучилась?

Как раз подумала!!!

– Это не ваше дело. Отдайте мне документы.

– Мягкова, не смей хамить! – рявкнула Мельникова. – Было бы желание удерживать… Садись и пиши заявление.

– Ксения, а почему ты решила отчислиться? – спросила Стеклова. – У тебя так хорошо с учебой пошло и вдруг ты все бросаешь? Причины-то есть?

Нет, пожалуйста, я сейчас не способна объясняться и говорить о причинах. Мне нужно просто забрать документы и уйти!

– Хочу и отчисляюсь, все разве не обрадуются? – грубо сказала я.

– А Виктор Андреевич знает? – проигнорировала мое поведение Стеклова.

Я промолчала. Мне было бы сейчас проще спрятаться за хамством, но необъяснимая доброжелательность Натальи Федоровны заставила стыдливо прикусить язык.

– Спрашивается, зачем он на тебя столько времени потратил, даже в известность не поставила, – прокомментировала Смоленская, неизвестно зачем находившаяся тут же. – Говорила же ему, не стоило с тобой связываться…

Стеклова вдруг встала и вышла из кабинета. Под диктовку Мельниковой и неодобрение присутствующих я написала заявление, она достала мои документы из шкафа, взяла с меня расписку об их получении. Она не слишком торопилась, мне же хотелось побыстрее с этим закончить.

– Приказ о твоем отчислении появится позднее, – сухо предупредила она. – Но тебе появляться здесь больше не обязательно, свободна на все четыре стороны.

В этот момент в кабинет вернулась Стеклова, с ней вместе был хмурый Некруев.

– Ну, здравствуй, Ксюша. Что случилось и почему я обо всем узнаю из третьих рук? – спросил он.

Грубить Некруеву я уже давно разучилась. Я вскочила со стула и чуть не бегом бросилась к нему, уже не обращая внимания на остальных.

– Виктор Андреевич! Простите, пожалуйста! Я Вам пыталась позвонить, предупредить, но у вас телефон не отвечал все время!

– Потому что я его потерял на отдыхе и не успел восстановить номер, – объяснил он. – Ксюша, все-таки, с чего ты вдруг отчисляешься? И тете ты это сказала?

– Да я не могу ей сказать! – на глаза навернулись слезы, – Они с сестрой попали в автокатастрофу двадцать восьмого июля, тетя впала в кому, лучше не становится… У сестры улучшения есть, но ее тоже пока держат без сознания!

В кабинете повисла тишина, Некруев изменился в лице.

– Ты поэтому отчисляешься? – уже совсем другим тоном спросил он.

– Да, – я вытерла мокрые щеки и твердо продолжила, – я сейчас за старшую. Денег нужно много, на больницу и на нас. У меня же еще три сестры, кроме той, что пострадала… Из них только одна что-то зарабатывает, еще одна получает крохотную стипендию. Катька, младшая, вообще на платном отделении – ей, наверное, тоже придется бросать учебу. В общем, у меня нет других вариантов, как идти работать полный день. Я хотела попросить вас, если можно, не увольнять меня из лаборатории, – я бы могла попробовать работать вечерами…

Некруев стоял молча, будто пытаясь осознать то, что я ему сказала.

– Ксюша, ну кто же так делает! – вдруг воскликнула Мельникова, заставив меня вздрогнуть и повернуться к ней. – Ну почему нельзя было сразу все нормально объяснить!

Она подошла и забрала документы из моих рук, не дав опомниться.

– Что… что Вы делаете?

– То, что нужно. Садись и пиши заявление на социальную стипендию, я продиктую.