Текст книги "Трудная профессия: Смерть (СИ)"

Автор книги: Mirash

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Чудо ты… – наконец проворчала сонная Женька, придвигаясь ближе ко мне и обнимая за плечи. – Успокаивайся и спи…

Еще пару минут помаявшись, я крепко уснула.

Когда проснулась утром, обнаружила, что Вересная подменила себя на своего брата: теперь я лежала на его плече. Осторожно, опасаясь разбудить парня, которому и так от меня ночью досталось, я вывернулась из спальника, натянула кеды, набросила куртку и вылезла из палатки.

– Привет! – обрадовалась мне Женя. – Выспалась?

– Ага, – виновато сказала я. – А ты?

– Отлично выспалась. А утром еще двух жуков отловила.

Я мысленно поставила жирную галочку напротив правила «не ночевать в палатках».

– Как вы так спокойно к ним относитесь?!

– Дело привычки. Умываться будешь?

– А душ не предусмотрен? – улыбнулась я.

– Можешь нырнуть в речку. Взбодришься точно, при такой температуре.

– Лучше взбодрюсь кофе, – как и все мои знакомые коллеги, я предпочитала мыться в горячей воде.

– Тогда умывайся, а я вскипячу воды, – предложила Женя. – Тоже еще не завтракала…

Пока она готовила кофе, успела умыться я. Пока я делала кривоватые бутерброды, успел проснуться и умыться Никита. Пока мы завтракали, к утреннему костру подтянулась вся зевающая компания, с кружками и едой. Все обменивались впечатлениями и строили планы.

– Народ, а давайте на следующих выходных на озера махнем, уже только мы? – предложил Митя. – Пока погода хорошая стоит, надо ловить момент.

Идея всем пришлась по душе, только Аня вынужденно отказалась из-за уже запланированной поездки с родителями.

– Мягкова, а ты чего молчишь? Ты с нами?

– Нет, не смогу, – покачала головой я.

– Ксюш, а чего так? – поинтересовалась Лабутчер. – По деньгам еще дешевле выйдет, чем сегодня. Если Женька не сможет, то я тебя довезу туда и обратно. Поехали!

– Лера, я просто не могу. Даже не из-за денег.

– Но почему? – спросил Андреев. – Тетка против?

Я вздохнула, покусала губы, посмотрела в сторону недоумевающих одногруппников, потом на выжидающе смотревших на меня Вересных. В конце концов, какой смысл бесконечно это скрывать?..

– Жень, ты можешь им все объяснить? – попросила я ее. – Я не в состоянии, лучше пока вещи соберу.

Она понимающе кивнула, я направилась к нашей палатке. Разговор-то слышала, но моей целью в этот раз и не было от него сбежать, а только не участвовать лично. Информация о ситуации потрясла группу, они негромко переспрашивали Вересную о деталях и переглядывались.

– Так это она сейчас на себе всю семью тащит? Ужас… Что, с тетей совсем плохо? И родственники не помогают?

– Родственников нет, – не стала углубляться в тему Вересная.

Она, конечно, знала про усыновление, но не посчитала нужным сообщать и это тоже.

– Тетя у нее совсем в тяжелом состоянии, сестре лучше, но до «хорошо» там очень далеко. Ксюшка на двух работах пашет, в лаборатории и комендантом, да еще дома и в больнице разгребает.

– А мы ее лабораторными работами загрузили… – покачал головой Коля. – Почему же она сразу не сказала?!

– Ты с ней первый день знаком? – ответила встречным вопросом Женя.

После повисшей паузы она добавила:

– Ладно, я все рассказала, что сама знаю. Давайте собирать лагерь, скоро выдвигаться домой. Сегодня пробки будут, лучше выехать пораньше.

Ребята задумчиво принялись собираться. Расспросами меня не мучили, за это я была признательна. Я знала также, что никто из них не станет болтать налево и направо о моей ситуации. Теперь, когда им все было известно, мне вдруг стало легче, также как тогда, когда узнала Вересная. Объяснить это было сложно, потому что я вовсе не искала сочувствия и не хотела помощи, и так уже слишком многих вовлекла в свои проблемы. Но, тем не менее, я почувствовала облегчение от того, что теперь они знали правду.

Поездка пошла мне на пользу, вернувшись домой я с новыми силами взялась за дела. Пришлось нанять вторую сиделку – Танремия вернулась в институт, а Джури с наставницей теперь находились в разных палатах, одна Лариса не могла уследить за обеими. Снова выручила Тамара Викторовна, по моей просьбе отыскав бывшую коллегу, недавно вышедшую на пенсию, она теперь присматривала за наставницей.

– Ксения, мне очень жаль, но… готовьтесь к худшему, – предупредил Евстигнеев.

– Есть еще какие-нибудь возможности? Самые фантастические, за любую цену… – спросила я с отчаянием.

– Боюсь, что нет, – честно сказал он. – Я могу назвать много вариантов, начав с традиционной медицины и заканчивая религиозными ритуалами. Но шансы, что это поможет, стремятся к нулю. Решать вам, но я думаю, не нужно мучить ни себя, ни ее. Иногда нужно просто отпустить.

– Может быть вы правы…

– Простите меня, – вдруг сказал он.

– Мне не за что вас прощать. Вы спасли мою сестру, а то, что не смогли спасти тетю… это не ваша вина, я понимаю.

Он кивнул и тихо отошел к медсестрам, отдать распоряжения.

– Бедная девочка, – вздохнула Тамара Викторовна, – вся измучилась.

– Иногда я думаю, что быстрее бы уже все закончилось, – мрачно сказал Евстигнеев.

Плохие новости соученицы приняли на удивление стойко. Должно быть, подсознательно мы давно поняли, что наставница вряд ли выживет и были к этому готовы, насколько возможно. Все пришли к единому мнению, что Джуремии пока знать ни о чем не стоит, пусть хоть немного придет в себя. Ее мир и так изменился чересчур сильно.

– Я буду говорить с Элиремией и Оксаремией, нам должны найти хотя бы одну смерть на замену, – сообщила я девочкам. – Будем надеяться, что это будет полноценная старшая или наставница.

– Ты наша старшая, Ксюар, – сказала Лузза.

Я покачала головой.

– Вы прекрасно понимаете, что это не так. Мы протянули эти два месяца и протянем еще, но под моим руководством группа лишена перспектив.

– О каких перспективах ты говоришь?

– Об обычных. Одежда будет изнашиваться, техника ломаться, дом требовать ремонта, мы болеть и нуждаться в лечении… да и наконец, хотя бы в маленьких радостях. Все это обеспечить я не готова. Лузза, у нас просто есть нормальные человеческие потребности, их нельзя игнорировать.

– Но мы не люди, Ксюар…

– Мы люди, – устало сказала я, вставая из-за стола. – Иначе бы мы не смогли делать то, что делаем.

В комнате наставницы я достала свечу из тумбочки и поднесла к ней спичку. Воск затрещал, задымил, а затем фитиль загорелся ровным спокойным пламенем. Всю ночь я просидела, глядя на огонь, пока свеча не догорела и не угасла, оставив меня в кромешной темноте.

Это была последняя свеча наставницы.

Глава 30

Двадцать восьмого сентября начался отсчет последних суток жизни наставницы. А может быть ей оставалось еще меньше: если случится что-то, что усилит дисбаланс, она будет обречена в ту же минуту. Теперь я отчетливо чувствовала и оценивала эти детали, что не делало мою жизнь легче. Девочек я отправила домой, им было тяжело оставаться в больнице. Но никто не пошел на работу или учебу, оставаясь дома в ожидании новостей, сама я тоже отпросилась из института и сидела рядом с наставницей. Дисбаланс, очевидно, в свою очередь влиял на нее, потому что показатели стремительно ухудшались и Евстигнеев, даже не имея чувств смерти, полагал, что ей осталось не больше пары дней.

– Ксюар, я сделаю это сама, – Элиремия дежурила, но, несмотря на загруженность, старалась хотя бы раз в час появляться и осведомляться о наших делах.

– Это должна сделать я.

– Ты не готова к такому.

– Я готова.

Вернувшись через час, она попыталась отправить меня на обед, но я наотрез отказалась, не желая уходить даже на минуту. Элиремия исчезла, вернулась вместе с Оксаремией, должно быть, надеясь на ее авторитет, но для меня сейчас авторитетов не было, для меня существовала лишь умирающая наставница. Оксаремия не стала ничего приказывать или отчитывать за непослушание.

– Я принесла поесть, пожалуйста, не отказывайся, тебе нужны силы. Ей нужны твои силы, – она села радом со мной.

– Хорошо, вы правы. Спасибо, – вымученно сказала я.

Ни малейшего аппетита не было, но мне действительно нельзя было ослабнуть, поэтому я заставила себя съесть все принесенное. Днем приехали Вересные и Некруев, я вышла к ним в коридор.

– Похоже, это все… – они взволнованно смотрели на меня.

– Ксюша, чем тебе помочь?

– Ничем. Спасибо, Виктор Андреевич.

– Я должен сейчас уехать, но если что-нибудь понадобится, сразу звони. В любое время, по любым вопросам. Даже если просто захочешь, что бы мы с Олей приехали и побыли рядом. Обещай, что позвонишь.

– Позвоню, обещаю. Спасибо.

– В любом случае, завтра утром я заеду, ты здесь будешь?

– Видимо, да.

– Тогда до завтра. Держись, хорошая моя.

Он обнял меня на прощание и уехал, оставив с Вересными.

– Я не знаю, имеет ли это сейчас значение… – негромко сказала Женя, – Но все наши за тебя очень переживают. Можно им сюда приехать?

– Значение имеет. Приезжать не нужно, ни к чему, – Женя кивнула.

– Я позвоню и объясню. А мы с Никитой побудем с тобой.

– Вовсе не обязательно.

– Ксюша, мы тебя не оставим, это не обсуждается. Будем в коридоре, – я кивнула, судорожно сглатывая подступивший к горлу комок, затем вернулась в палату и снова села рядом с наставницей.

Вечером ненадолго приехали девочки. Наплевав на распорядок, им разрешили пройти в палату, я вышла в коридор. Никита, куда-то отлучился, там находилась только Женя.

– Жень, ты можешь поговорить с Ларисой? – попросила ее я. – Ей что-то было нужно для сестры, а мне сейчас не до того. Пожалуйста, разберись…

– Хорошо, конечно.

Она торопливо ушла, оставив меня на скамье в коридоре. На Вересную можно положиться, не задумываясь, мне невероятно с ней повезло. И не только с ней. Все время с момента катастрофы я держалась только благодаря усилиям огромного количества людей, поддерживавших меня во всех смыслах.

Дверь палаты открылась, Каттеремия вывела бледную Луззу.

– Ей стало нехорошо, – пояснила она, усаживая Луз рядом со мной.

Сама Катя выглядела немногим лучше, но старалась не показывать, как ей плохо.

– Сходишь за водой? – она кивнула и направилась к лестнице.

– Анаре даже не знает… – негромко сказала Луззаремия.

– Я не могу с ней связаться. Но мы обязательно ее найдем.

– Будет поздно, Ксюар.

– Я знаю.

Лузза вдруг склонила голову мне на плечо и разрыдалась. Пришедшая Каттер все поняла правильно, забрала из палаты Танремию, помогла встать Луззе и направилась с ними домой. Я снова осталась одна в палате с наставницей, вглядываясь в ее осунувшееся за эти два месяца лицо и пытаясь навсегда запечатлеть его в своей памяти. Затем встала перед ее кроватью на колени, закрыла глаза и впервые в жизни обратилась к высшим силам.

Я не умела молиться и никогда не считала себя верующей. Я была смертью, вся моя жизнь опровергала любую из известных мне религий, мне даже не доводилось всерьез задумываться о том, есть ли в них доля правды. Но сейчас мне были безразличны любые, самые логичные доводы против – я была готова верить во что угодно без доказательств, если существовала малейшая вероятность, что это может спасти близкого мне человека.

Она уходила, а я ничего не могла с этим сделать. Так же, как не могла в свое время ничего сделать для Арины. Почему все так обернулось?.. На секунду заколебавшись, я осторожно взяла наставницу за руку. Ее тонкие пальцы были безжизненными и холодными, я накрыла их своими ладонями, согревая.

– Обещаю, я справлюсь. Но мне очень больно вас терять!..

Я склонила голову, прижалась щекой к ее руке и заплакала.

Мои отношения с наставницей никогда не были простыми. Я привыкла, что она заботится обо мне, обеспечивает всем необходимым, решает проблемы. Но сколько я себя помнила, я никогда не ждала от нее любви, ласки и тепла. Когда ребенком я приходила к ней в слезах, она усаживала меня напротив, внимательно выслушивала, заставляла посмотреть на ситуацию со всех сторон и найти верное решение. И это помогало, хотя часто мне намного больше хотелось просто прижаться к ней и выплакать свои обиды.

Повзрослев, я на долгое время разучилась плакать и приходить к ней с бедами и проблемами. Мне хотелось, что бы она была на моей стороне, даже если виноватой была я, – а это случалось все чаще. Но наставница была непреклонна в своем стремлении всегда возвращать меня на путь истинный, я с каждым днем все больше злилась на нее и отдалялась. Окончательно все обрушила начавшаяся с моим совершеннолетием работа смерти, к которой я была не готова, но которую должна была выполнять. Я только-только успела поступить в институт и проучиться чуть больше месяца, когда наступила моя первая жатва.

Наставница, должно быть, хорошо понимала, что в восемнадцать лет нельзя вынести все сопутствующие работе смерти моменты, если увидеть их впервые. Для меня не стали неожиданностью мертвые тела, кровь и раны, стоны и крики, – она позаботилась о том, что бы мы видели их и раньше, осознавали неотъемлемой частью бытия. Это оставалось страшным, но в целом было для меня привычно. То, с чем я не смогла справиться, заключалось в другом – я не готова была принять на себя ответственность за последние мгновения жизни людей.

Растения и животные тоже умирают, но жизнь покидает их сама по себе, только для людей есть такие, как я – смерти с человеческим лицом, живущие такой же жизнью, так же чувствующие. Лишь сейчас я, наконец, стала сознавать смысл нашего существования. Дать несколько минут для прощания, последних слов, последней молитвы… Позволить последний раз взглянуть в небо… Каждому нужно свое и только смерть, которая сама является человеком, способна это понять и подарить умирающему. Эта истина была для меня сейчас настолько очевидной, что оставалось только изумляться, почему я не сознавала ее раньше.

Тем не менее, раньше не сознавала, считая, что мы лишь несем горе и боль. Конечно, моему сегодняшнему пониманию в немалой степени способствовали те знания, которые я получила от Оксаремии и Элиремии. Возможно, расскажи моя наставница мне это раньше, все сложилось бы иначе. Но одновременно я понимала опасность этих знаний и то, почему наставницы делятся ими лишь с будущими старшими и с большой осторожностью. Да и правду сказать, хотя Светларемия всех учениц растила одинаково и, несомненно, между нами было много сходства, мы понимали мир по-разному. Все зависит от нас самих…

Было уже поздно, когда я попросила Вересных уехать домой, поблагодарив за помощь и участие. Усталость делала свое, мои силы не были бесконечными, под утро я ненадолго задремала от усталости, но вскоре проснулась. Ночная темнота понемногу уступала место рассвету… Оставалось еще несколько часов до предчувствуемого мною конца, когда я почувствовала, что баланс резко перешел за грань. Но не общий, а баланс самой наставницы.

Она умерла.

Я стояла, не в силах охватить сознанием произошедшее. Из памяти выплыл разговор с Элире, я понимала, что должна делать, но не решалась…

– Ничего не бойся, ты все сделаешь правильно, – сказала внезапно возникшая рядом Оксаремия. – Действуй!

Я отступила из поля зрения камер и потянулась к своей силе, лишаясь человеческого облика. Элире была права тогда, здесь справилась бы и совсем юная ученица, даже если ей еще ни разу не доводилось выпивать жизнь… Я осторожно направила силу… затем она мягко отступила, позволяя мне снова обрести плоть. Прошло еще несколько мгновений и заработали сигналы датчиков, заставив меня вздрогнуть. В помещение забежала медсестра и бросилась к мониторам.

Наставница медленно открыла глаза.

То, что было дальше, я потом вспоминала отрывками. Все засуетились, забегали, меня вывели из палаты. Появилась Элире, она разговаривала с Оксаремией, потом пыталась чего-то добиться от меня, но я ее не понимала. Приехал взъерошенный Евстигнеев, вскользь поздоровался и присоединился к общей суете. В какой-то момент я словно во сне достала телефон и набрала номер.

– Алло?.. Ксюша, это ты? Почему молчишь, что-то случилось?!

– Все хорошо, – с трудом проговорила я. – Теперь все хорошо… Ты можешь приехать?..

– Да, конечно, выезжаю.

Ждать пришлось не слишком долго и все это время я стояла у окна, опираясь на подоконник и вглядываясь в светлеющее небо. Приехавший Никита торопливо подошел ко мне и взял за руки, взволнованно всматриваясь в мое лицо.

– Тетя пришла в себя.

– Это очень хорошо!

– Да… мне тяжело стоять…

Никита осторожно довел меня до скамьи и усадил, проходившая мимо Тамара Викторовна заметила мое состояние и принесла нашатырный спирт. Резкий запах привел меня в чувство.

– Как тетя? – спросила я ее.

– Ксюша, давай не будем торопиться… – осторожно сказала она.

Ее несложно было понять, она боялась напрасно меня обнадежить. Это я твердо знала, что жизни наставницы сейчас ничего не угрожает и на самом деле спрашивала о последствиях для ее здоровья, а не о том, будет ли она жить. Медики же просто не понимали, что происходит.

Рядом возникла Оксаремия, видимая лишь мне.

– Мне нужно в туалет, – сказала я Никите, только сейчас замечая, что практически лежу у него на руках.

– Тебя отвести?

– Нет, мне уже лучше. Подожди здесь.

Убедившись, что никто не может нас услышать, Оксаремия повернулась ко мне.

– Я поговорила со Светлар, она не могла отвечать из-за присутствия других людей и трубки в горле, но она меня понимала. Я сообщила ей, что Джуремия выжила, хотя находится в тяжелом состоянии, что вы справились с основными проблемами в ее отсутствие. Ксюаремия, но ты должна понимать, что пока ничего не закончилось, она достаточно сильно пострадала и очень ослабла за это время, ей не сразу удастся вернуться и все делать как обычно. И из больницы ее отпустят не сразу.

– Я понимаю. Это не важно. Главное, что она жива.

– Главное?..

– Я смерть и умею ценить жизнь. Мы справимся, лишь бы они жили.

Она промолчала, задумчиво глядя на меня.

– Где Элиремия? Я хотела попросить ее сообщить новости девочкам.

– Она к ним уже направилась, не беспокойся.

– Хорошо. Есть кое-что еще, о чем я должна вас спросить.

– Слушаю.

– Я понимаю, что произошло. Болезнь наставницы развилась настолько, что убила ее – и это позволило ее спасти. Элиремия говорила мне, что в критических ситуациях такое возможно и интуитивно будет понятно любой из нас. Но ведь наставница жила эти два месяца только благодаря медицине, почему мы не позволили ее болезни дойти до критической черты раньше? Жизненный баланс был уже на грани, всего через несколько часов она была бы обречена!

– Все не так просто, Ксюаремия. Такой вариант действительно обсуждался, но она почти гарантированно умерла бы из-за сопутствующих заболеваний, от которых хотя бы частично уберег ее медицинский уход. Ты смогла бы вернуть ее к жизни, но не в сознание, в итоге это не имело бы смысла. Честно говоря, все мы гораздо больше рассчитывали на то, что ей смогут помочь врачи, чем на такой исход.

– Хорошо, я поняла, – у меня снова закружилась голова и я оперлась о раковину, боясь упасть.

– Тебе следует отдохнуть.

– Да, но позже.

Я коротко переговорила с Евстигнеевым, который не скрывал своего изумления, как и Тамара Викторовна боялся преждевременно делать оптимистичные выводы, но был полон надежд. Ненадолго вырвалась к девочкам, одобрив им и сегодня прогуливать работу и учебу, но сказав не наведываться в больницу, пока все не успокоится. Затем пошла в палату к Джуремии и сообщила ей новости.

– Теперь все понемногу встанет на свои места.

– Да, – в этот раз Джури не проигнорировала меня.

– Выздоравливай.

– Спасибо… – помедлив, показала глазами она.

К часам утренних посещений приехали Некруевы, они были удивлены и очень рады тому, что узнали. Виктор Андреевич удержал меня от поездки на работу, уверив, что ничего без меня за пару дней не рухнет. Вслед за Некруевыми прибыла и раздраженная на брата Женька, которую он решил не будить после моего звонка, отправившись ко мне в одиночку. Впрочем, завтрак она все равно привезла на всех. После него, оставшись на несколько минут одна, заснула сидя на лавочке в коридоре и проснулась только к обеду, обнаружив себя уже на диванчике в сестринской.

– Проснулась, Ксюшенька? – поприветствовала меня Тамара Викторовна, когда я вышла в коридор. – Тебя Евстигнеев хотел видеть.

– Хорошо, – я направилась к нему в кабинет.

– Садитесь, Ксюша. Как вы?

– Спасибо, в порядке.

– Мне нужно обсудить с вами дальнейшее лечение вашей тети. Признаюсь честно, я не могу объяснить случившееся. Конечно, это не единственный такой случай… иногда выходу из комы и последующему выздоровлению предшествует кризис. Бывает, говорю вам об этом прямо, что такое резкое и необъяснимое улучшение предваряет смерть. Но по ряду признаков я склонен предполагать лучшее. Будем надеяться, что теперь с вашей тетей все будет хорошо.

– Да. Я в это очень верю, – он улыбнулся.

– Вот и отлично. Нам придется сделать немало обследований, ей однозначно будет нужна реабилитация, как и вашей сестре, они сильно потеряли в мышечной массе, к тому же перенесли серьезные травмы. Но думаю, понемногу все наладится. А сейчас поезжайте домой и отдохните, пока вам все равно здесь делать нечего.

– Мне нельзя к тете?

– Пока нет, но если все будет в порядке, завтра утром вы с сестрами сможете ее навестить.

Дома творилось что-то невообразимое, в чем было невозможно разобраться. Элиремия была у нас и пыталась навести подобие дисциплины, но девочки словно сошли с ума. Они то плакали, то замирали в размышлениях, то принимались за какие-то дела и тут же про них забывали. Я отправила Луззу в прачечную, Танре приводить в порядок газон, а Каттер убирать в своей комнате. Мы с Элиремией направились на кухню пить кофе.

– Думаешь, от их работы сейчас будет толк? – насмешливо поинтересовалась она.

– Даже не надеюсь. Но поодиночке они быстрее придут в себя и не станут мешаться под ногами.

Элире усмехнулась, потом сказала:

– Ксюша, я спрашивала у Оксар насчет перспектив Светларемии. Она считает, что та уже может говорить, через пару дней будет способна вставать, через месяц будет практически в норме. Думаю, через две-три недели ее выпишут из больницы.

– Евстигнеев говорил о долгой реабилитации…

– Наставницы все же обладают большими возможностями, чем мы, ведущие еще большими.

– Кто?!

– Ведущие. Ты с ними еще не сталкивалась и вообще, обычные смерти часто про них не знают.

– Чем дальше в лес… Они-то зачем?

– Много зачем. Назначают и учат наставниц, разбираются со всевозможными нетипичными случаями и проблемами. В общем, руководят нами всеми.

– Ясно. Топ-менеджеры.

– Вроде того, – иронично согласилась Элире. – Если останешься старшей, обязательно познакомишься.

– Не думаю, что останусь. Наверное, лучше для этого подходит Джури.

– Не могу судить о ней, я ее почти не знаю. Но из тебя получается неплохая старшая, так что не торопись с выводами. К тому же старшие далеко не обязательно руководят своими соученицами, иногда из одной группы вырастает даже несколько будущих наставниц.

– Я никогда к этому не стремилась.

– Знаю. Но ты можешь этим заниматься, ты понимаешь, зачем это нужно и знаешь цену бездействия или ошибок. Возможно, ты придешь к тому, что будешь готова взять на себя эту ответственность.

– Я и ответственность. Ооооох, какое нелепое сочетание… – протянула я насмешливо, откидываясь на спинку стула.

Элиремия улыбнулась.

– Точно. Страшно даже представить.

Глава 31

– Мы отключили аппарат искусственной вентиляции легких. Удивительно, но ваша тетя уже довольно внятно разговаривает, находится в ясном сознании, – констатировал Евстигнеев, выходя из палаты.

– Можно к ней?

– Да, только не всем сразу, по двое. Ксения, пойдете первой?

«Последней» – поняла я, посмотрев на жалобные взгляды соучениц.

– Подожду, не страшно. Лиза, Катя, давайте сначала вы.

Луз и Каттер немного нерешительно двинулись с Евстигнеевым, оставив нас в коридоре. Таня, рвавшаяся в палату секунду назад, вдруг явно испытала облегчение, что отправили не ее. Сама я тоже чувствовала, что страшусь встречи с наставницей.

Я многое сумела за последнее время, стала способна нести ответственность за себя и других, научилась работать, обрела друзей. Иначе мыслила и оценивала, иначе себя вела. И знала, что есть люди, которые это ценят. Я по-прежнему смущалась и терялась, когда в мой адрес звучали добрые слова, но перестала воспринимать их как издевку или ложь из жалости. А сейчас опять чувствовала себя преступником в ожидании казни. Разве я смогу доказать наставнице, что хотя бы часть моих глупостей безвозвратно ушла в прошлое? После всего, что было….

В конечном итоге это не так уж важно, разумеется. Важно, что она жива, что жива Джуремия. Что мы сумели провести оба дежурства и проследить за балансом, Каттер не вылетела из института из-за неоплаты, мы оплатили счета и не оказались в больнице с истощением от голода. В моей системе приоритетов мнение наставницы обо мне находилось не на столь уж и высокой позиции, слишком много я видела других, более значимых вещей. Но это я понимала головой, а чувствовала сейчас себя так, будто ее мнение – самое важное на свете.

Я посмотрела на Танре.

– Боишься разговора? – она тяжело вздохнула.

– Не то слово…

– Могу, конечно, промолчать, но она все равно узнает. Разве что рассказать ей позже?

– Нет, – покачала головой Таня. – Уж лучше сразу. Меня уже и так тянет громко сделать объявление, чтобы все обо всем узнали и я могла перестать бояться.

– Понимаю, но это плохая идея, – вздохнула я. – Бояться ненадолго перестанешь, с новыми знакомыми все начнется снова. А расхлебывать будешь всю жизнь, найдутся те, кто с радостью тебе все припомнит при первой возможности.

– Да понимаю… Ксю, я тебе еще не говорила, я к Воробьевой ездила.

– К кому? – не поняла я.

– К Воробьевой Елене Антоновне. Своей жертве. Просила прощения.

– Сильно. И что?

– Что-что… она печет изумительные пирожки с вишней, вот что. Пыталась завернуть мне с собой, но я отказалась.

– Могла бы подумать о сестрах, между прочим.

Таня слегка улыбнулась, потом задумчиво посмотрела в пол.

– Ксю… сколько думала, но вообще не понимаю, что тогда со мной произошло… – призналась она. – Я от тебя вылетела как ошпаренная кошка, принялась звонить Максу, он обозлился, впервые наорал на меня. Кричал, что я его не люблю, дура бесполезная и либо, наконец, найду деньги, либо между нами все кончено. У меня голова закружилась, я пошла в магазин за водой, смотрю, тетка из банкомата достает купюры, целую пачку. И у меня только одна мысль: «я нашла деньги!». Вообще даже не задумалась, что они не мои! Так к ней и пошла, выхватила… Она в крик, я перепугалась и бежать. Но не к нормальному выходу, а в сторону запасного, который был закрыт на огромный висячий замок. Сразу ясно, там с ключом полчаса будешь открывать! Но я с разбегу врезалась в дверь, отошла и снова на штурм… Так и таранила, пока меня охрана не оттащила…

– Что лишний раз доказывает, ты просто была не в себе. Рассказала это Воробьевой?

– В общих чертах. Только при ней получилось жалобно и с рыданиями.

– Суть от того не меняется. Ты молодец, что съездила.

– Елена Антоновна предложила мне подработать у нее, нужен курьер на выходные дни. Я сказала, что должна узнать, как ты на это посмотришь.

– Как посмотрю на возможность спихнуть тебя со своей шеи? – ухмыльнулась я. – Положительно!

– Хорошо, – с облегчением сказала Танре. – Очень не хотелось ей отказывать.

Открылась дверь палаты, вышли взволнованные встречей Лузза и Каттер.

– Ксюар, наставница назвала номер телефона Анаре, у нее есть доверенность на счет в банке. И еще она… несколько удивилась, что ты старшая.

– Разумеется, – сказала я спокойно, хотя внутри кольнуло обидой, – отправляйтесь домой и звоните Анаремии. Объясните, что к наставнице сейчас не пустят, пусть зря не приезжает. Разберитесь с банковским счетом, расскажите про кредит. Кать, если получится, прямо сегодня направляйся в банк и закрывай долг.

Девочки пошли к лестнице, мы с Танремией в палату. Я вошла на дрожащих ногах, встала напротив кровати наставницы и подняла на нее взгляд. Она холодно и твердо смотрела на меня. Как всегда властная и неумолимая, несмотря на болезнь.

– Садитесь, – с определенным трудом, но неизменной сталью в голосе сказала она. – Ксюаремия, я удивлена тем, что старшей стала ты. Чье это было решение?

– Оксаремии, Оксаны Драгунской. Она вчера говорила с вами, – тихо ответила я.

– Как понимаю, с основными задачами ты справилась?

– Мне помогли.

– Хорошо. Танремия, ты что-то хочешь мне сказать? – проницательно спросила она ее.

Та сжалась, потом посмотрела на меня и выдохнула, будто бросаясь в омут.

– Ксюар, ты могла бы выйти?..

– Да. Я буду в коридоре.

Минут через десять Таня с пылающими щеками и кусая губы, вышла из палаты.

– Что сказала?

– Особо ничего, я ждала больше… Но Ксю… она так на меня никогда еще не смотрела!

– Ничего, пройдет. Поезжай домой, встретишься с Анаре.

– Еще с ней…. Хотя да, лучше все сегодня.

Отправив Танре домой, я хотела вернуться к наставнице, но Евстигнеев меня не пустил, сказав, что для нее столько посещений за раз явный перебор. Конечно, я могла бы спокойно переместиться к ней, невидимая для камер и окружающих, но не видела в этом особенного смысла. Там рядом медперсонал и думаю, ей на самом деле нужен отдых.

Я зашла к Ларисе, поговорила с Тамарой Викторовной. Позвонила Некруеву и отчиталась, пообещала немедленно приехать на работу и получила от него строгий наказ на еще минимум два дня отпуска. Позвонила Жене Вересной, поделилась хорошими новостями и передала привет одногруппникам. Наконец двинулась на выход из больницы. Некруев может ругаться, но я поеду на работу, пока подотчетный корпус не развалился без присмотра. За ним сейчас присматривала другая комендант, а убирать взялась уборщица выходного дня, но лучше мне быстрее вернуться к работе.

Планы, однако, были нарушены. Спускаясь с лестницы, я увидела Анаремию, которая быстрым шагом направлялась наверх. Я давно ее не видела, последний раз вскоре, как вернулась после истории с Ариной, а тогда быстро ушла в свою комнату. И сейчас с некоторым удивлением поняла, что она стала старшей.

– Ксюаремия? – Анаре остановилась. – Хорошо, что встретила тебя, отправляйся домой, я увижусь с наставницей и буду у вас.

– У меня еще дела, а к наставнице сейчас нет смысла идти, я же передала!

– Своими делами займешься потом, сейчас направишься домой, – велела Анаремия. – Куда мне есть смысл идти, разберусь без тебя.

– Да включи мозг, она не может ответить при медиках и ей нужно отдохнуть, это врач сказал!

– Ксюаремия, смени тон! – рявкнула в ответ Анаре так, что я вжалась в стену. – Наставнице сейчас нужно знать, что я беру ответственность за группу и она может спокойно восстанавливаться. Рассказать это я могу и при врачах, раз они меня не видят и не слышат. Незаметно объясниться со мной знаками она тоже может и при врачах. Это понятно?