Текст книги "Трудная профессия: Смерть (СИ)"

Автор книги: Mirash

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Но этого мало, а я все равно не смогу учиться!

– Ксюша, делай, что тебе говорят, – Некруев словно очнулся и деликатно направил меня к столу. – О лаборатории не беспокойся, ты в ней останешься и я постараюсь обеспечить тебе полную ставку. А куда ты устроиться на работу собиралась, кстати?

– В магазин уборщицей.

– Ясно. Так, Ксюша, я сейчас кое-куда схожу, но ты дождись меня обязательно, – он торопливо вышел.

Мое заявление об отчислении отправилось в мусорную корзину, под диктовку Мельниковой я написала другое, на получение социальной стипендии.

– Послушайте, какой в этом смысл? – попыталась еще раз объяснить я Галине Андреевне. – Я же и так не способна учиться, с работой тем более не смогу! Да и у меня в долгах на осень два экзамена и курсовая работа. Так и так меня отчислять, какой смысл с этим тянуть?

– Ксюша, дружочек, – рядом села Наталья Федоровна и положила теплую руку на мое плечо, – высшим образованием нельзя разбрасываться, тебе этот диплом многое может дать. Учиться ты способна, не выдумывай, сдашь и экзамены, и курсовую работу. А с совмещением попытаемся что-то придумать. Уж отчислиться всегда успеешь.

– Хорошо, попробую, – я сдалась. – Спасибо.

– Не за что.

– Я… – я запнулась, потом выпалила, обращаясь сразу к ней и Мельниковой, – Простите, я не хотела грубить, просто я…

– Все хорошо, не переживай, – спокойно сказала Стеклова. – Мы все понимаем.

Смоленская вдруг извинилась и вышла, столкнувшись в дверях с Некруевым.

Виктор Андреевич пододвинул стул и сел напротив меня.

– Ксюш, я договорился, в лаборатории у тебя будет полная ставка. И еще, – он достал из кармана пачку купюр, – ты возьмешь у меня деньги.

Я протестующее вскинулась, но он не дал мне ничего сказать.

– Ксюша, тебе сейчас не до красивых жестов. Потом отдашь, если сможешь. Пожалуйста, возьми деньги.

– Хорошо, спасибо, – признательно посмотрела на него я. – Вы мне так помогаете, я вам очень благодарна!

Вернулась Смоленская и обратилась ко мне:

– Ксюша, сейчас для этого корпуса срочно ищут нового коменданта и уборщицу в одном лице. Уборка в утренние и вечерние часы, остальные дела тоже, я думаю, можно совместить с учебой. Заплата вот такая, я записала, – она протянула мне листочек. – Посмотри, тебе это подойдет?

Я смотрела в листочек и мысленно складывала, вычитала и делила. Предлагаемая зарплата была несколько ниже, чем могла быть в магазине, но с учетом полной ставки в лаборатории… Шиковать не будем, но текущие потребности обеспечим. Да, с обучением Каттер еще надо ломать голову, но должность уборщицы в магазине тоже бы ничего здесь не решила.

– Я не знаю, что делают коменданты, но я очень хочу эту работу.

– Значит, разберешься. Пойдем со мной, прямо сейчас тебя и оформим.

Глава 22

Увидев, кого ей нашли на замену, прежняя комендант, Анна Львовна, пришла в ужас. Кажется, она готова была даже остаться, лишь бы не передавать дела в мои ненадежные руки. Но Смоленская потихоньку шепнула про «там непростая семейная ситуация», заверила, что я теперь веду себя значительно лучше, просила всячески способствовать моему освоению необходимых навыков. И комендант с тяжелым вздохом принялась делиться ценным профессиональным опытом.

Вообще говоря, Смоленскую, как и всех остальных оказавшихся в курсе моих проблем, я очень просила о них не распространяться. Мне не хотелось излишнего внимания, да и было неприятное чувство, словно спекулирую бедой. Я не получила бы эту работу и полную ставку в лаборатории, если бы не несчастье с наставницей и Джуремией.

– Ксюш, ты ведь не удовольствие испытываешь от случившегося и не пытаешься таким образом сбросить на других свои обязанности. Так что никакой спекуляции нет. Это нормально, что в такой ситуации тебе стараются помочь, – сказала Ольга Валерьевна, когда я поделилась с ней своими сомнениями.

Мы сидели рядом на диване в лаборатории и негромко разговаривали, подозреваю, она приехала специально ради меня. Некруевы очень поддерживали во всех смыслах, без них я бы не выдержала свалившейся нагрузки. Мне вообще сильно помогали все, кто был в курсе случившегося, за что я была очень благодарна.

– Вот уже и месяц прошел… – сказала я грустно. – Первые дни казалось, что вот-вот все образуется. Теперь кажется, что это навсегда. Очнувшись, они ведь тоже будут нуждаться во мне, как бы ни больше, чем сейчас. Не представляю пока, как с этим справлюсь.

– Ксюша, а почему вам не помогают родственники?

– Так их нет.

– Как так? А родные со стороны твоих родителей?

– Ну да, вы же не в курсе. Не было у меня никаких родителей, я детдомовская, все мои сестры тоже. Правда, тетя нас усыновляла еще новорожденными, о детских домах мы ничего не помним. Она и сама усыновленная.

Некруева потрясенно смотрела на меня.

– Всегда считала, что это твоя родная тетя. Выходит, на самом деле приемная мама?

– Да, так и есть.

– Тогда почему зовешь ее тетей?

– Не знаю, так всегда было. Мы все ее так зовем. Когда она придет в себя, может, спрошу, почему. Я только очень боюсь, что… – я не договорила, но Ольга Валерьевна прекрасно меня поняла и сочувственно взяла за руку.

– Будем надеяться, все обойдется.

– Я почти уверена, что сестра пойдет на поправку, – продолжила я. – Врач утверждает, что динамика хорошая, скоро ее планируют приводить в сознание. А тетя все без изменений. Раны заживают, да, но она по-прежнему в коме. Что же делать?..

Ольга Валерьевна не ответила, только сильнее сжала мою руку.

Теперь для меня утро начиналось много раньше. Я вставала, еще до рассвета шла в институт пешком, что занимало около часа. Утром должна была провести уборку в основных помещениях корпуса – это я, по несколько месяцев не мывшая полы в своей комнате. Ежедневная уборка заключалась как раз в ненавистном мне мытье полов, сантехники в туалетах, протирании подоконников и уборке лифтов, выносе мусора.

Нужно было следить за чистотой и всего остального, но это уже делалось по необходимости. На четвертый день работы, совпавший с первым сентября, я поняла, почему так лютовала прежняя комендант, если кто-то неаккуратно попадал грязным ботинком по стене или опирался ладонями о зеркала, оставляя следы.

В течение дня работы могло и не быть, если ничего не успевало сломаться или внепланово испачкаться, а так же если не нужно было решать какие-то организационные вопросы. Вечером, после окончания всех занятий и мероприятий, мне предстояло провести все ту же плановую уборку, но полы уже мылись только в санузлах.

Была еще одна уборщица, которую коменданту надлежало контролировать, но она пока находилась в отпуске. Моя предшественница дорабатывала последние две недели, прежде чем выйти на заслуженную пенсию нянчить внуков. Ее отношение ко мне было весьма неприязненным, но она прилагала все усилия, что бы добиться от меня хоть приблизительного соответствия должности. На первый взгляд не требующая особых способностей работа состояла из миллиона деталей, которые, если оставить их без внимания, грозили развалить все хозяйство.

– Сегодня не уберешь, завтра будет в три раза тяжелее мыть, послезавтра в десять, – монотонно твердила комендант. – Делай все вовремя.

Я со вздохом взяла тряпку, швабру и ведро, направилась в женский туалет первого этажа, мыть полы под чутким надзором, – Анна Львовна все полагала, что я без ее присмотра халтурю. Сегодня, и впрямь очень хотелось. Первое сентября для большинства нормальных студентов праздник, но не для меня, да и ситуация в целом не способствовала веселью.

На торжественные мероприятия я не пошла, занятий не было, – но в коридоре все равно сталкивалась с другими студентами, большинство из которых питали ко мне сильные, но не теплые чувства. В их числе была Анжела Дягилева, с которой мы обменялись парой колкостей, с итоговым счетом не в мою пользу. Хотя сейчас меня это волновало значительно меньше, на фоне-то имеющихся проблем.

В туалете меня ждал неприятный сюрприз, видимо, последствия празднования первого сентября – кого-то из дам стошнило на пол. Увидев эту картину, я недовольно скривилась, комендант сурово посмотрела на меня.

– А за тобой я сколько раз убирала, не припомнишь? Вот теперь на своей шкуре испытай, это твоя работа. Краснеешь? Хорошо, видимо, совесть еще осталась…

Я действительно чувствовала, как кровь прилила к щекам, опустила голову и взялась за тряпку. Хоть резиновые перчатки выдают…. Хуже всего был отвратительный запах, я почувствовала, как перехватывает спазмом горло. Да меня саму сейчас стошнит! Я попыталась сделать глубокий вдох и закашлялась от еще более усилившихся неприятных ощущений.

– А ну-ка вставай, и открывай окно, – быстро среагировала Анна Львовна. – Отдышалась? Домывай. Старайся не дышать глубоко и часто, окно впредь сразу открывай.

Последовав ее совету, я домыла пол, затем отчистила сантехнику, протерла зеркала, выбросила мусор.

– Ну как, понравилось? – уничижительно спросила Анна Львовна. – Я вот так же за тобой мыла, а почти в бабушки тебе гожусь!

Я молчала. А что сказать? Раньше нагрубила бы, но теперь я себе этого уже не могла позволить: подведу целую толпу людей, которые за меня просили. Мы шли по коридору, комендант продолжала последовательно вспоминать мои прегрешения. В коридоре второго этажа нам встретилась Стеклова.

– Добрый вечер, – поздоровалась она, внимательно присматриваясь ко мне.

Анна Львовна тепло ее поприветствовала, я смущенно кивнула.

– Ксюша, как дела? – участливо спросила Наталья Федоровна.

– Пока так же.

– А как с работой, не тяжело?

– Нормально, спасибо.

– Да где там нормально, – вмешалась комендант. – Брезгливая она очень, оказывается. В туалете кого-то вырвало, так это ей убирать не хочется, а как сама мне все полы пьяная уделывала…

– Ксюшенька, дружочек, дай нам поговорить без тебя, – обратилась ко мне Стеклова, перебив крайне удивленную этим Анну Львовну.

– Наталья Федоровна, пожалуйста, не нужно…

– Ксюша, иди. Дай взрослым теткам поговорить.

Я покорно пошла дальше по коридору.

– Анна Львовна, очень вас прошу, не терзайте девочку. Хватит уже ее носом тыкать в прошлые проступки.

– Наталья Федоровна, я не понимаю, – неодобрительно сказала комендант. – Почему вдруг к ней такое снисхождение?

– Потому что у нее уже месяц как тетя и сестра в коме после автокатастрофы. Она содержит их, себя и еще трех сестер.

– Да вы что?! – ахнула Анна Львовна.

Я, наконец, удалилась на достаточное расстояние, чтобы не слышать их голоса. Дошла до технической подсобки, сложила на место свой рабочий инвентарь, помыла руки и ополоснула лицо. Зря Наталья Федоровна так, я могла бы потерпеть. Но меня никто не слушает, они все поступают, как считают нужным. Ладно, сейчас дождусь коменданта, можно будет идти домой. Завтра утром опять сюда, а еще начинается учебный год.

И всего две недели до нового дежурства, на которое по-прежнему остаемся мы вчетвером… Когда уже эти незнакомые мне наставницы что-то решат? Вот что мне делать с дежурством? Опять три дня брать на себя, а потом сутки отсыпаться? А с работой как, прикинуться больной?.. Хорошо хоть два дня из трех выпадают на субботу и воскресенье, они у меня везде выходные. Кроме занятий в субботу, но там не страшно разок пропустить.

И всего через три дня после дежурства – защита курсовой работы. Да, наконец дописанной, во что пока самой слабо верилось. Но за какую-то неделю Некруев и Топотова на пару сумели помочь мне довести оформление результатов до ума, сами-то результаты были уже давно. Беда только в том, что защищать свою работу я все так же не готова. А еще экзамены в начале следующей недели, у меня еще нет допусков… и сколько еще этих «еще»…

В комнату вошла Анна Львовна, посмотрела на меня.

– Все убрала? – спросила она.

– Да.

– Иди домой, отдыхай.

Я натянула свитер и пошла в направлении дома. По дороге зашла в магазин, закупила продукты – моя очередь дежурить по кухне. Уборка сегодня была на совести Танремии, но в раковине была гора немытой посуды, а ноги прилипали к полу. Самой Танре дома не было, она вообще постоянно без предупреждения куда-то исчезала допоздна, игнорируя дела. Я скрипела зубами, но лишний раз замечаний старалась не делать, боясь довести дело до скандала. Надо же, я – и боюсь довести дело до скандала! Как все поменялось…. Забросив овощи в воду и включив газ, я перемыла посуду, наскоро протерла полы. В кухню вошла Каттеремия, поздоровалась.

– Какие новости? – спросила я, потому что сегодня была ее очередь посещения больницы.

– Евстигнеев сказал, что Джури в субботу начнут выводить из комы. Наставница вроде все так же, но мне показалось, что-то немного изменилось…. Я не знаю, Ксюар, не посмотришь сама, как старшая?

– Хорошо. Кать, пригляди за едой. Прямо сейчас и посмотрю.

Приняв истинный облик, я невидимая перенеслась в палату к Джуремии и наставнице: показаться сейчас не могла, здесь были камеры видеонаблюдения. Под одной из них беззаботно спала на свободной кровати нанятая мною сиделка. Отлично, именно за это я ей и плачу! Сама я ухаживать за больными не могла из-за работы, Луз по аналогичной причине. Танре отказалась наотрез тратить свободное время, всячески показывая, что это не ее проблемы. Впрочем, я знала, что на самом деле она часто здесь бывает, когда никого из нас нет. Делать сиделкой самоотверженную Катьку у меня не поднялась рука, остановились на наемном персонале.

Я осмотрела Джури и наставницу. Каттер была права, что направила меня сюда, возможности старшей больше. Жаль, изменения были не к лучшему…. Случилось то, о чем меня предупреждала Элиремия: кома наставницы начала влиять на общий жизненный баланс, хотя пока не критично. Каттеремия должно быть почувствовала именно это, просто не поняла детали. Вернувшись на нашу кухню, я приняла нормальный вид.

– Ты что-то выяснила? – с надеждой смотрела на меня Каттер.

– Нет, тебе показалось, – солгала я. – Что с овощами?

– Вроде, приготовились, – расстроено сказала она.

– Хорошо, где остальные?

– Лузза в комнате, а Танре… не знаю.

– Зови Луз, я звоню Танремии.

Я достала телефон.

– Да? – недовольно ответила Танре.

– Быстро домой.

– Я не могу, я сейчас в…

– Мне безразлично, где ты. Ты сейчас должна быть дома. Находи подходящее место и немедленно сюда, – не дожидаясь ответа, я положила трубку.

В кухню вернулась Каттер, вместе с ней шла Лузза. Через минуту появилась и разъяренная Танре.

– У меня есть свои дела, – начала она, но я ее перебила.

– Свои дела ты будешь делать в свое свободное время. А сегодня оно у тебя не предполагалось, потому что ты должна была убираться в доме. У нас есть график и ты единственная его постоянно нарушаешь. Мне это надоело, ясно?

– Да, – сквозь зубы прошипела Танре.

– Очень рада слышать. Садитесь есть.

– А ты? – спросила удивленно Лузза, потому что я направилась к лестнице на второй этаж.

– Я не голодна.

Пошла я не к себе, а прокралась в комнату наставницы. Теперь я здесь часто бывала, что раздражало соучениц, поэтому и старалась лишний раз это не афишировать. У меня были дела, связанные с ведением бухгалтерии и иной работы с документами. Кроме того я поддерживала комнату в порядке, проветривая ее и вытирая пыль, проходя пылесосом по ковру. Однако меня и просто так все больше тянуло сюда, сложно сказать, почему. Может потому, что моя собственная комната была больше похожа на некрашеный сарай?

Свет включать я не стала, отодвинула штору и приоткрыла окно. Потом достала одну из свечей наставницы, зажгла и поставила на пол, чтобы не было видно из коридора. Села рядом с ней, прислонилась спиной к кровати, положила подбородок на колени и задумчиво смотрела на огонь.

Что я могу еще сделать? Как мне спасти близких, как удержать все от развала? Лузза превращается в робота, который исправно работает, ест и спит, но и только. Она все больше теряет интерес к реальности, погружается в апатию. Танремия совершенно отбивается от рук, Каттер выглядит несчастной, хотя очень старается, что бы этого было не видно. Я вздохнула и задула свечу, от нее вверх взметнулся легкий дымок. Надо проверить, убрано ли на кухне и ложиться спать. Завтра рано утром на работу…

Комендант не особенно сменила гнев на милость, но сегодня о моих прегрешениях не напоминала. Пожалуй, я этого и впрямь не заслуживаю, но, во всяком случае, работать очень стараюсь. Я натянула на руки резиновые перчатки, повязала на голову свою бандану с практики, из выданной на учебной базе старой наволочки, – волосы уже порядком отросли и стали мешать. Пора браться за дело.

Анна Львовна приучила начинать с первого этажа – самого грязного и тяжелого для уборки. Всего этажей в нашем корпусе было пять, хотя площадь каждого была не особенно большой. С ведром и шваброй наперевес я поползла вверх, оставляя за собой убранную территорию. Вот уже и пятый этаж….

Домыв полы в туалетах, я выплеснула грязную воду и набрала в ведро чистую, с трудом выволокла его в коридор, оставляя за собой лужи выплеснувшейся воды. Хоть бы не уронить, как на втором… Руки и спина уже отваливались, а еще целая рекреация впереди!

В коридоре показалась пара человек, моментально мною опознанных, но что толку, куда я тут денусь? Игорь Андреев и Коля Бабушкин, драгоценные мои одногруппники. Что же вам не спиться, чего в такую рань притащились? И ведь не практика уже, миндальничать не станут.

Игорь и Коля тоже меня заметили и уставились так, будто впервые видели.

– А ты что здесь делаешь?

– Глаза протри, полы мою! – огрызнулась я, перехватывая поудобнее свою нелегкую ношу.

– Мягкова, куда ж тебе такие ведра таскать, мелочь недокормленная! – Игорь невозмутимо пропустил мимо ушей мои нецензурные соображения на его счет, отнял ведро и спросил:

– Куда нести?

– Сама донесу! – возмущенно топнула я ногой, уперев руки в бока.

– Ого, какая эффектная поза! Куда нести, спрашиваю?

– Да я сама могу…

– Зачем сама, если есть, кому помочь? Ксеня, давай уже, задавай ориентир, не ерепенься.

– В рекреацию «Б», она у меня последняя…

– Понял, несу, – Коля тем временем спокойно принял у меня швабру. – А ты чего вдруг здесь убираешься, подработать решила?

– Вроде того, – не стала вдаваться я.

– На первую пару сегодня идешь? Будет распределение по рабочим группам на семестр.

– Да, пойду.

– С кем в группе будешь?

– Откуда я знаю? – удивилась я, – Как скажут.

– Ну, а сама-то с кем хочешь?

– Мало ли, чего я хочу… поставь ведро сюда, пожалуйста. Ладно, мне надо домывать, а то не успею до занятий.

Парни почему-то вопросительно переглянулись, но спрашивать ничего не стали, пошли по своим делам, оставив меня с инвентарем и улучшившимся настроением. На эмоциональном подъеме я быстро домыла полы, убрала все на место, немного привела себя в порядок, выпила кофе и пошла на пару.

Аудитория была заполнена, после летних каникул все активно обменивались впечатлениями. Пока меня никто не заметил, я тихонько проскользнула на место в углу. Первую пару в семестре вела Германова, это была вводная лекция, на которой она заодно распределяла нас на учебные подгруппы для лабораторных занятий. Мое распределение вызвало сильное возмущение со стороны пострадавших:

– А нельзя Мягкову к кому-нибудь еще определить? У нас с ней никто не хочет работать.

Я стиснула зубы, Германова открыла рот, что бы ответить на поступившие возражения. Но тут неожиданно выступил Бабушкин, в своей обычной ироничной манере:

– А можно Мягкову к нам определить? У нас с ней все хотят работать.

Видимо, они действительно успели обсудить этот вопрос, потому что в отличие от всех остальных остолбеневших, включая меня и преподавателя, эта подгруппа в полном составе веселилась, взирая на окружающих. Первой сориентировалась Германова.

– Мягкова, вас такой вариант устраивает? – я кивнула, на всякий случай два раза. – Тогда будем считать вопрос решенным. Сейчас небольшой перерыв, а затем кратко разберем основные разделы, из которых будет состоять данный курс.

Вересная привстала, повернулась ко мне и махнула рукой «иди сюда». Чего она от меня хочет? Я спустилась на первый ряд, поздоровалась с ребятами.

– Ксеня, мы тут немного раскомандовались, ты точно не против с нами в группе быть?

Дожили…

– Да, конечно, – пожала я плечами. – Только… в общем, надо поговорить бы.

– О чем?

– Не здесь.

– Ладно, – не стала возражать Женя. – А ты, наверное, садись к нам, так удобнее будет.

Я сходила за тетрадкой, примостилась с краю, рядом с Аней Ворониной. Краем глаза глянула в ее записи – вот как она так может? Аккуратно, подробно, да еще и цветными ручками кое-что выделяет, с ума можно сойти. Из моих конспектов вся полезная информация, которую потом удается извлечь – имя преподавателя и название курса.

После лекции я подошла к Германовой, уточнила список работ, которые мне еще нужно выполнить для допуска и время пересдачи. Пересдачи теперь предстояло сдавать предметным комиссиям, ну да мне не привыкать. Допуски бы получить, особенно у Подбельской. Если Германовой я задолжала всего две работы, то Подбельской нужно было отчитываться за весь семестр – все работы начаты, и не одна не сдана. Это не считая отсутствия хотя бы одного ответа на семинарах.

Собственно это я и хотела обсудить со своей подгруппой. Очень мило с их стороны, что они меня пожалели, – ну или тех, кому на голову я могла свалиться, – но они должны понимать, что через неделю-другую меня весьма вероятно отчислят, и у них будет на одну боевую единицу меньше.

Поговорить бы я предпочла с кем-нибудь одним, с той же Женей или Колей, но мне не оставили выбора, плотно обступив всей группой и требуя объяснить, в чем дело. В ответ на объяснения Регина закатила глаза, а Лабутчер фыркнула:

– Так ты не отчисляйся и всех проблем.

– Это не от меня зависит, – попыталась объяснить я.

– А от кого, Ксеня? – спокойно спросила Вересная.

– Лучше вам пойти к Германовой и сказать, что вы передумали, – мрачно сказала я вместо ответа.

– Это ты сейчас передумаешь, – жизнерадостно улыбаясь сообщил Игорь. – Сколько у тебя долгов?

– Твоя какая печаль?

– Товарищ Мягкова, отвечай на поставленный вопрос!

– Твою мать, Игорь, достал! Две последние работы Германовой, все работы у Подбельской, соответственно эти два экзамена и еще защита курсовой.

– А курсовая в каком состоянии? – деловито спросила Лера.

– В завершенном.

– Тогда считай, проблемы нет, защитить только. А что там за работы германовские, напомни? – я послушно напомнила, потому что противостоять их натиску было бессмысленно, это я уже знала по опыту летней практики.

– И чего ты на них застряла? Там все элементарно, – удивился Коля.

И тут же театрально добавил:

– Товарищи, минуточку внимания! Эту задачу предлагаю доверить мне, – ребята засмеялись, Коля повернулся. – Ксеня, я серьезно, притаскивай работы в институт, за часок доделаем.

– Они у меня и так здесь, в лаборатории.

– Еще лучше, пойдем прямо сейчас в библиотеку.

– Лучше в столовую, там тоже столы удобные, но еще кормят, – веско заметил Игорь.

– Принято, идем!

Моим мнением вообще никто не интересуется! Может, оно и к лучшему? Я сходила в лабораторию, взяла свои недоделки, мы направились в столовую, сдвинули пару столов в углу – время наплыва посетителей уже прошло и мы никому не мешали. Коля преувеличил насчет часа – хватило и половины. Остальные тем временем самозабвенно копались в тех работах, которые я должна была сдать Подбельской. Кажется, им пришлось по душе развлечение «поможем отстающим товарищам».

– Мягкова, ты это левой задней ногой рисовала? – прокомментировала Регина одну из них и, не дав мне возможности недостойно ответить, резюмировала:

– Сразу на переделку, а вот эту можно поправить. Что еще есть, Жень?

– Две требуют совсем небольшой правки, а вот здесь все критично, надо переделывать. Так… эту тоже поправим… Ань, ты чего скажешь?

– Эти нормальные, – обычным тихим голосом сказала Воронина, – только тут в расчетах ошибка арифметическая и еще размерность по осям не указана.

– Итого шесть исправимы, две нужно сначала начинать. Давайте, что ли, с исправимых начнем, что бы в копилке появились законченные работы?..

Глава 23

В субботу на работе у меня был выходной, также я не пошла на пары. Это был очень важный и пугающий нас день – сегодня должны были в первый раз пытаться вывести из искусственной комы Джуремию. Врач объяснил, что не нужно ждать от этого дня слишком многого, процесс займет длительное время.

Джури вовсе не спрыгнет с кровати здоровой. Сначала она лишь понемногу начнет реагировать на раздражители, потом к ней медленно будут возвращаться память, речь, движения… Процесс полной реабилитации вообще займет около года, это при хорошем раскладе. Однако мы вчетвером, полные надежд, с раннего утра стояли у дверей палаты в ожидании новостей и вердикта врача.

Я думала о том, как сильно поменялось мое отношение к Джуремии за этот страшный месяц. Мы всегда слишком по-разному смотрели на вещи и абсолютно не были похожи по поведению. Джури гордилась нашей работой и тем, что она смерть, я это ненавидела. Она отлично училась, я не училась вовсе. Она занималась спортом, я пила. Джури прекрасно выглядела, я была похожа на чучело неопределенного пола. Думаю, даже когда мы учились ползать, мы выбирали противоположные направления.

Я долго ненавидела ее всей душой, для меня она была олицетворением того, что я считала злом. А еще я ей завидовала. Да, я очень завидовала ее целеустремленности и успешности, силе воли. Пожалуй, надо признать, что если бы она так же относилась к нашей работе, но была при этом страшненькой на вид спивающейся неудачницей, я бы относилась к ней терпимее.

И вот неожиданно мой мир, в котором была такая удобная для ненависти Джуремия, перевернулся с ног на голову. Джуремия теперь неподвижно лежала за этой белой больничной дверью, искалеченная, без сознания и возможно, без шансов вновь его обрести. А мне было страшно думать, что ее может не стать. Меня пугало также, во что превратится ее жизнь, если она благополучно придет в себя.

Мы знали, что у Джуремии сильно повреждена левая рука и скорее всего полную подвижность она не обретет. На теле много шрамов от травм и из-за операций, один из них пересекает висок. Джури обрита налысо, она сильно потеряла в весе за это время, превратившись из девушки с прекрасной фигурой в тощую девочку. Как она воспримет случившееся с ней? Каково ей будет заново учиться ходить, говорить, делать элементарные вещи? Нет, я больше не могла ее ненавидеть, мне было больно даже думать о том, что с ней случилось. Я мечтала вернуть ту Джуремию, с которой можно было ругаться и безбоязненно драться вместо той безмолвной и беззащитной, до которой было страшно дотронуться.

Дверь открылась, вышел Евстигнеев, по его виду мы поняли, что хороших новостей для нас нет. Он сообщил, что Джури плохо отреагировала на попытку выведения из комы, врачам пришлось вернуть ее в это состояние. Лузза окончательно сникла, Катька едва сдерживала слезы, у Танре был такой вид, словно она сейчас в истерике разнесет половину больницы. Я подозревала, что и сама выгляжу ничуть не лучше.

Евстигнеев сказал, чтобы мы не падали духом, что у нашей сестры молодой, сильный организм и пока нет причин отчаиваться. Было понятно, что это в первую очередь попытка утешить, но хотя мы и не слишком полагались на эти слова, непостижимым образом все равно становилось легче. После разговора я отправила девочек домой отдыхать, сама встала у окна, скрестив руки на груди и невидяще глядя вдаль.

– Ксения, я хотел поговорить с вами, – в какой-то момент подошел ко мне Евстигнеев.

– Слушаю, – не оборачиваясь, произнесла я.

– Ваша сестра, я все же думаю, скоро придет в себя. Мы попробуем повторить попытку завтра. Первый раз нередко заканчивается таким образом, но будем надеяться, что все придет в норму. А вот вашей тете, к сожалению, становится хуже, нужно пробовать другие, более агрессивные методы лечения. Например…

– Не объясняйте, я все равно ничего не пойму, – устало перебила его я. – Я уже говорила, что полностью доверяю вашему мнению. Просто скажите, что мне нужно сделать и сколько заплатить.

– Я подготовлю бумаги и постараюсь найти способ уменьшить траты, – сказал он понимающе.

Наконец, я нашла в себе силы повернуться к нему и наткнулась на удивленный взгляд стоящей неподалеку Вересной. Что Женя здесь делает? Я посмотрела на Евстигнеева.

– Спасибо, вы очень добры к нам. Я постараюсь сделать все, что бы обеспечить лечение родных.

Он со мной попрощался и направился в свой кабинет. Женя, словно сомневаясь, медленно приблизилась.

– Привет…

– Привет.

Мы обе замолчали.

– Ксюша, – наконец начала она, – то, что я слышала, это правда?

– Я не знаю, что именно ты слышала.

– Твоя сестра без сознания, тетя тоже больна…. Что случилось?!

– Они попали в автокатастрофу двадцать восьмого июля. С того дня не приходили в сознание, тетя из-за комы, сестра из-за препаратов. Сестре вроде было лучше, сегодня ее попытались начать возвращать в сознание, но… не получилось. Тете недавно стало хуже.

– Боже мой…. Но почему в институте никто ничего не знает?!

– На самом деле многие уже знают.

Женя медленно развернулась, вставая рядом со мной и также опираясь о подоконник.

– А у тебя что? – спросила я.

– Крестной вчера операцию делали.

– Сочувствую. Как прошло?

– Тяжело, боялись ее потерять. Но сейчас лучше.

– Это хорошо.

В коридор выглянула медсестра, которая ухаживала за наставницей и Джуремией первые дни. Она была уже достаточно почтенного возраста, но сохраняла невероятную энергичность. Мне она очень нравилась своей добротой и внимательностью к пациентам и их семьям.

– Ксюша, ты еще здесь? Сиделку вашу не видела?

– А что такое, куда она делась?

– Не знаю, минут двадцать уже нет.

– Как она меня достала… Тамара Викторовна, не присмотрите за моими? Я заплачу, как обычно.

– Ксюша, деточка, я присмотрю, конечно. Но вам нужна нормальная работница, а не эта лентяйка. Платишь ты ей, я так понимаю, немало?

– Да в том и дело, что мало. Сиделки обычно требуют больше, – вздохнула я. – А у нее вроде как образование медицинское, им все-таки квалифицированный уход нужен.

Тамара Викторовна задумчиво посмотрела на меня.

– У меня племянница, Лариса, хочет выучиться на медсестру. Девочка она хорошая, ответственная. Конечно, это хуже, чем профессиональная медсестра, но раз такое дело…. Да и я, если что подстрахую. Может быть, на время вам это подойдет? Могу спросить.

Я посмотрела на нее, как на спасительницу.

– Тамара Викторовна, если устроит оплата, и вы действительно приглядите, чтобы ничего не случилось по ее неопытности, конечно подойдет! Позвоните?

– А чего звонить, – улыбнулась медсестра. – Она ко мне чай пришла пить, почему думаешь, я про нее сообразила? Пойдем в сестринскую, сразу и поговорим.