Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Нагулявшись по окрестностям вдосталь и уже без особого интереса глазея на туземные диковины, Майк возвратился к себе. Говорят, утро вечера мудренее.

Сон свалил его с ног, избавляя от необходимости заботиться о вечернем пропитании. Глаза закрылись, едва он принял горизонтальное положение – и тут же провалился в уже призрачную, забывающуюся московскую суету и полустертые предотлетные волнения. Ему послышался гул нескончаемого полета, голоса пассажиров и стюардесс – одна была прехорошенькой, та, что подавала обед.

Он явственно почувствовал тот особенный привкус пищи казенного приготовления, что отвращает гурмана и манит проголодавшегося путешественника – и проснулся! Как же хочется есть! Ведь уже утро!

Не встав – вскочив с постели, Майк ощутил прилив сил, муки волчьего аппетита и жгучесть интереса к новой реальности. Моментально одевшись, он отправился на берег океана. Там можно скоротать время до гостиничного завтрака – и подкрепиться, упреждая милость хозяйки отеля!

* * *

Серферы – на пляжах Куты, района обитания Майка, их много – встают рано, а ложатся поздно. Спят в сиесту. По утрам волны гладкие, вечером тоже неплохи. Днем же палит солнце и дует ветер. Южная часть острова Бали открыта океану. В океане шторм может бушевать за сотню миль от берега – и на пляж будут накатывать великолепные волны – мощные, длинные, пологие на глубине и крутые у кромки прибоя. Именно таких волн ждут все серферы.

Прописные балийские истины Майку растолковывал молодой индонезиец, сидевший на раскладном стульчике возле высокого каре из досок для серфинга. Прокат эти нехитрых с виду плавсредств – его бизнес. Каждый желающий может выбрать доску сообразно своим умениям и вдоволь насладиться скольжением по волнам.

Цена будь здоров – под тридцать долларов в день – но желающих много. Все море пестрит головами серферов. Аренда доски дороже аренды вполне приличного жилья – это удивило Майка – однако, раз платят, значит, и удовольствия от катания на волнах получают больше, чем от лежания в номере.

Можно ли сломать доску? Трудно, но у некоторых получается, признался бизнесмен. Залог в миллион рупий служит страховкой.

«Странно, – подумал Майк. – Залоговая сумма всего в два раза выше дневной платы. О чем это говорит? О завышенной стоимости аренды! Вот оно, золотое дно! Мечта, а не бизнес: окупаемость вложений – два дня!»

Если он прямо сейчас купит десяток досок и откроет русскоязычный пункт, то через три месяца – нет, это мало, на раскрутку нужно время – через полгода его доход, при условии пятидесятипроцентной загрузки, составит…

Он уже сосчитал прибыль в рупиях, долларах и рублях, когда та его половина, которая попроще, рассмеялась; и та, что поумнее, смутилась. Он что, бизнес делать сюда приехал? Дауншифтером решил заделаться? С местными бичбоями конкурировать?

«Что за московские привычки?» – возмутился внутренний голос, и Майк не разобрал, какая из двух его половин это сказала. Но считать перестал и усилием воли заставил себя видеть только море, а думать только о правильном произношении.

Расслабившись и забыв о делах, он сидел на песке рядом со словоохотливым балийцем и терзался несовершенством своих коммуникативных способностей. Иногда лучше глазеть, чем говорить. Посмотреть есть на что! По берегу деловито снует народ в обнимку с досками – все красивые, загорелые, молодые. Им бы обниматься друг с другом, а они – дощечки носят!

Вот идет одна – девчонка девчонкой: тонкая, складная, быстрая, белые волосы ниже плеч. Ближе подходит – ой, а ведь взрослая дама: руки вон, шея, да и ноги такие… красивые, но не девичьи. Манящие! И смотрит – прямо обжигает взглядом. А запах какой божественный! Это ведь она прошла мимо его бунгало и оставила шлейф упоительных ароматов!

Майк еще раз принюхался – со стороны, надо полагать, это выглядело нелепо. Но что за роскошная женщина! О, так ей уже за тридцать?

Бичбой – они успели познакомиться, звали парня Гунтур – сообщил: эта дама, mademoiselle Juli – завсегдатай Куты. Нет, она не живет здесь постоянно. Но приезжает часто и надолго. Доской владеть так и не научилась. А вот своей красотой пользуется умело! Внимание обращает только на лучших из лучших. Посмотрела на тебя? У тебя есть шанс, дружище!

– Ей хорошо за сорок, – сказал Гунтур. – Белая женщина так хороша в этом возрасте! – причмокнул он и подмигнул новому знакомому.

Майк почувствовал, что должен бы удивиться, но уже начал обвыкаться и ничему такому не удивляется. Или, скорее, наоборот – пребывает в состоянии растущего легкого очумения и потому тоже ничему не удивляется. Зато его ощущения свежи и копилка впечатлений свободна!

Сидеть на пляже, оказывается, интересней, чем в театре. Берег моря – это всегда сцена, где каждый норовит подать себя повыгодней, а то и продать подороже. Но это только на пляжной тверди так. В воде же все по-другому. Стихия не оставляет пространства для позерства и вышибает из башки раздутую самооценку.

Майк перебирался поближе к кромке прибоя, прихлебнул кофе из здоровенного мягкого стакана и откусил кусок еще горячей булки. Красавцы и красавицы, столь картинно прогуливавшиеся по берегу, в море вовсе не выглядят уж такими хватами. Они суетятся, лежа животами на досках как на надувных матрасах; куда-то гребут, крутятся; пытаются вскакивать, как только пенистая волна поднимет их ноги и наклонит доску вперед – и знай валятся в воду!

Суету в море наблюдать интересно! Не каждому, ох, не каждому удается одним броском переместить центр тяжести на середину доски и плавно встать, пружиня на полусогнутых ногах. Да и кто встал на доску – долго ль устоит? Немногие держатся от одного глотка кофе до другого. Кое-как побултыхавшись, они выбираются на берег и с победным видом фланируют по пляжу.

«Я старался изо всех сил, – заявляют они окружающим и усталой походкой, и мокрым озябшим телом, и небрежно несомой доской, – но стихия сильней человека! Я не справился, но мое поражение равнозначно победе!» Окружающие молчаливо соглашаются с этими невысказанными словами – потому как и сами пробовали, и у самих мало что получилось…

Когда кофе кончился, булка со сладкой начинкой – тоже, Майка стало клонить в сон. Вместо того чтобы возвращаться в бунгало на завтрак, он прикрыл глаза, переместил рюкзачок под затылок и откинулся на песок. Шум океанского прибоя, говор публики и шорох шагов слились воедино и превратились в тишину…

«Океан живой!» – подумал Майк, и та его половина, что была поумнее, поразилась банальности умозаключения. Если ты договоришься с океаном – он позволит тебе взгромоздиться на макушку своей волны.

Да только вода есть вода, и ходить по ней, как известно, умели лишь двое из человеков, причем один был сын бога, а второй сподобился на несколько крохотных, но удачных шажков, перепугался собственной смелости и закономерно булькнулся. Ибо кто смертный – не ходи по воде и не летай по воздуху. Не дозволено!

Но были двое из всего пляжного многолюдья, которым, казалось, дозволено нарушать кондовые законы бытия. Майк заметил их тотчас, как открыл глаза и уселся.

Эти двое… Они стояли на воде, они летели над водой, они прыгали с волны на волну, нисколько не беспокоясь о ненадежности жидкой опоры. О, как затейлив и неповторим был их стремительный танец! Как легко они лавировали между поплавками торчащих голов, какие буруны вздымали, как изящно соскальзывали с движущихся холмов стеклянно-зеленой воды!

Один был светловолос и коротко стрижен. Он пружинил на своей, казалось, приросшей к ногам доске, а перед резкими пируэтами разводил в руки в стороны и словно отталкивался ими от воздуха.

Другой нес на голове дреды, стянутые на затылке цветными тесемками и шнурками с нанизанными бусинками. Стекляшки собирали солнечный свет и искрились огнями радужных точек, и всполохи эти метались за спиной серфингиста, то подлетая над головой, то перелетая из стороны в сторону.

Увидев этих двоих, Майк тут же позабыл и о даме точеной фигуры и неопределимого возраста, которая как будто мелькала где-то невдалеке – как бишь её? Мадемуазель Жюли, кажется? И об одушевленном океане забыл, и даже о необходимости найти туалет после потребленного кофе – так хороши были эти спротсмены.

Парни явно превосходили всех здешних серфингистов и опытом, и талантом. Они уверенно выгребали на глубину, туда, где волны только начинали бугриться над мелеющим дном; лежа на досках, поглядывали назад, стремясь безошибочно выбрать самый «мускулистый» вал; после делали несколько гребков, ловко вскакивали – и дальше мчались с водной горки так, что дух захватывало даже у зрителей!

О, как захотелось Майку стать таким же, как они! Так же легко подниматься над водной гладью; так же быстро мчать, скатываясь по бесконечному склону; так же бесстрашно позволять прибою накрывать себя – и ускользать от его удара одним стремительным движением!

Поднявшееся солнце стало припекать, и серфингисты принялись покидать море. Майку пришлось ждать час или даже больше, прежде чем у барной стойки рядом с этими двумя освободилось малюсенькое местечко.

– Парни! – сказал им Майк, надеясь на понимание своего пиджин-инглиша. – У нас в России я никогда не видел серферов, а тут – вы! Это было грандиозно! Позвольте угостить вас пивом!

– Валяй, – тут же согласился светловолосый, нисколько не смущенный корявостью услышанной речи, а парень с дредами улыбнулся. Пиво они пили привычно, говорили скуповато. По всему чувствовалось, что собственная популярность им еще нравится, и еще даже не начала надоедать.

Белокурый приехал откуда-то из Англии. Кажется, он был шотландцем, хотя внешностью более напоминал датчанина или шведа. Обладатель просоленных и оттого жестких дредов происходил из Австралии. Бали для австралийцев – вроде Подмосковья для москвичей, не считается ни заграницей, ни вообще значительным местом.

Познакомились они… точно и не вспомнить, но недавно. Точно недавно!

Сойдясь на столь неопределенном сроке, парни отчего-то переглянулись и разулыбались, и Майк подумал – уж не над ним ли? Но он вроде поводов не давал…

Случилось знакомство задолго до Бали. Соперничают между собой только здесь, как без этого – но без фанатизма. Зовутся Джо-Джимом, все думают, что в честь хайнлайновских «Пасынков вселенной», а они не возражают. Хотя на самом деле они и есть Джо Макальпин и Джим Торнтон. Отдыхают активно, выпивают дружно, и здесь, в Куте, нет им равных ни в серфинге, ни в пьянке.

– Русские и правда пьют больше всех на свете? – поинтересовался блондин Джо после третьего пива.

– Правда, – ответил Майк. – Но русского алкопрофи тут не встретишь. Настоящие пьяницы не выезжают из России. Им и там хорошо, да и заняты они… Бухают без остановки. Разминаются галлоном ерша – а дальше вперед, душа зовет!

Три пива – это совсем немного, но усталость сказывалась. Выпитое развязало язык, облегчило взаимопонимание – и Майка понесло. Ему вдруг захотелось понравиться этим ребятам, а пуще того – чтобы они взяли его к себе в серферы. И Майк не умолкал.

– Что такое ёрш? – поинтересовался Джим.

– Рыбешка такая, русская фугу. Сама с палец, а как иглы расставит – не проглотишь, будь ты даже кашалот. Ершом у нас зовут специальный коктейль, который пьют в качестве аперитива перед обедом или ужином. Бывает, и вместо завтрака…

– Можешь сделать иорш? – спросил Джо.

– А как же! Нужно еще пива – ну, и водка, куда без нее.

Подали требуемые напитки. Майк показывал, что пиво нужно налить до краев стакана, после отпить на два пальца – и долить водкой, и снова отпить, и снова долить… Джо старательно проделывал эти нехитрые манипуляции, впитывая русские обычаи всем своим существом, а Джим халтурил.

Майк не настаивал: у нас, у русских, объяснял он, в части распития спиртных напитков царит полная демократия. К примеру, увлеченные поглотители ерша доводят содержимое своих стаканов до чистой водки, а после поэтапно возвращаются к чистому пиву.

Менее горячие приверженцы этого напитка начинают обратный цикл когда захотят, и никто их этим не попрекает. Потому что ерш – это только начало; вслед за ершом идет настоящая попойка, глубокая и всеобъемлющая. Медведей после общения с ершом, как вы понимаете, никто не боится, и если медведь, подоспевший на запах застолья, отказывается танцевать под балалайку, ему наливают ерша просто так – а после вместе с ним пляшут матаню или трепака.

И Майк показал, каков матаня, а как танцуется трепак – хотя раньше не видел ни того, ни другого.

– Оу, – изумился Джо. – Но что с вами творится наутро?

– Спасаемся портвейном, – признался гражданин России.

– Портвейна на Бали не сыскать, – заключил Джим, и тут Майка осенило. Если взять обычное сухое красное, при помощи водки сделать его крепленым, а добавкой сахара превратить в десертное, то не нужно никакого портвейна. Утром очнулся, глотнул целебного вина, по необходимости добавил пива – и как огурчик!

Бармен подал все необходимое для портвейного синтеза, и друзья приступили к изготовлению лекарства от похмелья.

Дальнейшее воспринимается с трудом. Вспоминалось, как они спорили с Джимом о гольфе, и Майк убеждал австралийца в своем непревзойденном профессионализме уровня Тайгера Вудса. Было заключено пари на один удар: кто – нет, даже не попадет в лунку – подгонит мяч ближе к ней, тот и выиграл. Проигравший сбривает волосы. Если это Джим, он расстается с дредами. Если проигрывал Майк, бритью подвергается его мохнатая грудь…

За неимением мяча играли косточкой от авокадо. Полем был пляж. Лункой – отпечаток от тела Джо, наворочавшего целую берлогу в песке. Так Джо пытался смоделировать зимнюю спячку русского медведя в сибирском снегу. Вместо клюшек использовались… Ох, уже и не вспомнить. Главное, что бриться пришлось Майку.

То есть это не главное. Главное, что Джо и Джим признали Майка своим парнем и забожились, что серфера из него сделают не хуже других. И обещание свое, надо сказать, сдержали.

– Запомни главное, – говорил Джим, пока тот лежал красной от солнца и колючей после бритья грудью на доске лицом к замусоренному пляжу Куты. – Желающие встать на волну могут сгрудиться как на рыночной площади – но одна волна несет одного серфера. Это закон! Если двое поднялись одновременно, тот, кто хоть чуть припоздал, обязан упасть в воду. Скорости большие, любое столкновение опасно.

– Когда народу много, – добавлял Джо, – бойся контакта с плавником чужой доски – он как нож – и с фалом, скрепляющим доску и ногу.

Джо и Джим наставляли новичка, кружа слева и справа от его неловкой фигуры, пытающейся взгромоздиться на доску. Ловить пенистую волну, лежа на широкой и длинной – целых шесть футов – доске, Майк научился быстро. Вставать не боялся. Однако удерживаться в положении стоя ему мешали то костенеющие от напряжения ноги, то судорожные попытки поймать равновесие, то раздражение, вскипавшее от ощущения собственной беспомощности.

Дело пошло лучше, когда Джо и Джим растолковали Майку смысл нахождения баров в местах сосредоточения серферов.

– Расслабься, – советовали парни, – пивом или глотком чего покрепче. Сил у тебя от этого не убудет, а ловкости – прибавится.

«Как же я сам не догадался?» – изумился Майк. Сколько раз, шагая по утоптанному в лед московскому снегу, он замечал: если на улицах гололед, а ты трезвый, то вышагиваешь напряженно, того и гляди поскользнешься, а то и свалишься. Если же возвращаешься домой навеселе – сам черт тебе не брат: шагаешь по льду как по асфальту, и ноги как-то сами справляются со скользкой напастью.

Слегка подбодренный местным араком, Майк научился стоять на доске секунд десять с краткими перерывами на судороги и резкие взмахи конечностями уже в первый день занятий. Вечером Джо и Джим скорчили отвратительно постные физиономии и заявили, что это отличный результат.

«Как будто каждый из них, – язвительно подумал Майк, – серфить умел сразу после рождения, и ходить учился по доске, плавающей в море, а не по тверди земной…»

На третий день, когда он привык к своей широкой и длинной доске больше, чем к кушетке в бунгало, и на фоне основной серферской массы в Куте выглядел вполне достойно, Джо-Джим объявили: разведка сообщает о приходе Настоящих Волн на пляж Улувату. Они – едут; Майка же, буде он пожелает, приглашают составить им компанию – но исключительно в сухопутной роли. Там опасно, он сам увидит.

* * *

В Улувату отправились днем, по самой жаре.

– Храм посмотришь, – с деланным равнодушием говорил Джим, и Джо согласно кивал.

– Мы уважаем чужое мнение. Тут, говорят, волнами правит местное божество, – объяснял Джим, покупая у разносчика здоровенную гроздь бананов. – Оставим ему подношение, и волны, вздумав поиграть с серферами в пятнашки, быть может, не станут швырять нами в скалы.

Майк улыбался, и Джим улыбался в ответ, а Джо серьезно глядел на дорогу и почему-то не улыбался совсем. Но и не хмурился. Видимо, Улувату – это серьезно, но не страшно, думалось Майку. А Джим просто сгущает краски.

С высоты храмовой кручи море выглядело празднично и ярко. Блистали на солнце волны, воду окаймлял высоченный берег, под которым теснились скалы. Между валунами и утесами бесновались пенистые потоки. Но ведь Улувату – это пляж? Где же он?

– Все верно, пляж, – разъяснял Джим, пока они несли доски и пожитки с автостоянки к морю. – Только песочек вперемешку с камнями открывается людям лишь во время отлива. В прилив в море не лезут, это смертельно опасно. Говорят, какой-то сумасшедший полвека назад бросал тут якорь, чтоб оседлать волну во время прилива. Но так и не решился слезть с лодки в море. Вернулся к себе в Дримленд – это рядом… Тут все рядом.

Обещанных прогнозом крутых волн не наблюдалось. Однако и небольшого – по местным меркам – волнения Джо и Джиму хватало, чтоб носиться влево и вправо вдоль берега с брызгами, пеной и диким восторгом на лицах.

«Убей, не пойму, что тут такого сложного, – думал Майк, расхаживая по мокрому песку между скал. – Да, когда волны высоки настолько, что их гребни сворачиваются в трубу, внутри которой можно скользить в полный рост – опасность имеется. Зацепит голову водой, опрокинет, ударит о донные камни – в мясорубке, надо думать, находиться примерно так же неприятно. Но сегодня ничего подобного нет и близко! Чего стращали тогда? А эти бананы божеству бурь и повелителю волн? Это ж банальная подкормка для обезьян! Чего правду не сказать…»

Назад ехали потемну. Джо и Джим вяло переговаривались, довольные прошедшим днем, а Майк молчал, преисполненный решимости покататься на волнах Улувату в самом скором времени.

* * *

На следующее утро в море он вошел едва ли не первым. Не было волны, которую бы Майк пропустил понапрасну. Тренировался он истово – так, как будто от уровня его мастерства зависело нечто большее, чем банальная самооценка.

– Технике серфинга, – говорил ему Джо, – научить так же трудно, как и танцу. То есть движения, порядок действий, чего выдвигать вперед, чего убирать назад – это преподать несложно. Дальше все зависит от способностей. Если ты сильный, быстрый, но «деревянный» – на доске не устоишь. Если ты гибкий, пластичный, но слаб в ногах или в корпусе – волна тебя сбросит. Если ты всем хорош, но староват и потому медленно двигаешься – волна из-под тебя убежит.

– У меня есть способности? – спрашивал Майк.

– Вот и посмотрим! – хохотал Джо в ответ, а новичок выгребал на очередную волну.

Дни шли за днями, неделя за неделей, и не было на всей Куте – да что Кута! – на всем Бали не было более старательного, въедливого, настойчивого серфера, чем Майк. Идея захватила его – чтоб уже никогда, как ему однажды подумалось, не отпустить.

Он так и не подошел к красивой женщине с французским именем. Вместо завтрака он удовлетворялся пляжным кофе с булкой, а гостиничная еда ждала его в холодильнике до обеда. Он больше не учил смешивать и пить ёрш, хотя его просили. Каждое утро и каждый вечер он ловил волны, вставал, скользил сколько получалось – а после снова выгребал на линию подъема – лайнап, как принято говорить у серферов.

Днем, после обеда, Майк отсыпался в своем бунгало, стараясь не пропустить времени начала вечерних упражнений. Вставая после двухчасового сна, он рассматривал себя в зеркале и с удовлетворением отмечал зримые перемены. Тело его усохло и упрочнилось. Лицо и руки покрылись густым загаром. Взгляд стал упрямым и жестким.

Девушкам такой Майк нравился куда больше прежнего. Mademoiselle Juli, дама неопределяемого возраста и по совместительству одна из цариц местного бомонда, приветственно улыбалась ему, помахивала ручкой и стреляла глазками. Звала! Но Майк не откликался на недвусмысленные приглашения: ему ли не знать, как пламенно страстны взрослые дамы, и как легко утонуть в их объятьях, теряя счет времени и расточая силы на бесконечный секс. Как же тогда серфинг?

Признанию у публики помогала и дружба с Джо-Джимом, и умеренная щедрость, и неназойливость: лишь серфинг будил в Майке настоящую страсть, а приятельство – так… либо имело место и приносил удовлетворение, либо не имело места и тем самым тоже доставляло удовольствие.

Хозяева серферных лавок стали узнавать Майка и здоровались первыми. Он обзавелся годовым (если не многолетним) запасом воска, помогающего ногам не скользить на мокрой доске, и обещанием хорошей скидки на неопреновый комбинезон.

Однажды Майка посетила идея сменить привычную доску на укороченную. Джим предостерег от резкой перемены.

– Ты почувствуешь сам, когда без доски поуже или покороче уже не обойтись. Пока тебе нравится твоя широкая и длинная доска – она тебе нужна. Вот года через два или три…

«Три года! Он шутит, этот австралийский дредоносец! – мысленно возмутился Майк. – Мне уже пора подумывать о возращении в Москву: отпуск не резиновый! Когда я смогу снова приехать на Бали? И смогу ли?»

Ну, раз уж маленькая и юркая доска, с помощью которой можно выписывать на воде фигуры высшего серферского пилотажа, ему не светит – он продолжит тренироваться на своей огромной, устойчивой и уже почти родной доске.

Так прошло три недели. Месяц отпуска выходил на финишную прямую, и Майк заказал билет до Москвы.

– Что хочешь напоследок? – спрашивали Джо и Джим.

Ничего иного, кроме как встать на волну в Улувату, Майк не хотел.

Друзья качали головами, цокали языками, выискивали самые проникновенные слова – но переубедить этого отчаянного русского не могли. Он нуждался в лайнапе в Улувату так же сильно, как в Москве мечтал об отпуске и этом путешествии!

– Ты не можешь прыгнуть выше головы, – горячились Джо и Джим, – никто не может! У тебя неплохо получается держаться на волне и скользить по воде в Куте, но ты еще не видишь дна, не умеешь резко поворачивать и вообще серфить интуитивно, но при этом безошибочно. А без этого в Улувату делать нечего. Интуиция основывается на опыте, а опыта у тебя с гулькин нос!

– Давай когда сможешь, я повезу тебя на Карибы, – предложил Джо, – там ты попрактикуешься, и тогда прилетим в Улувату.

– Сначала Улувату, потом Карибы, – настаивал Майк. – И если вы не со мной, я еду сам. Завтра утром.

– Крэйзи бой, – махнул рукой Джим, а Джо вздохнул:

– Окей, Майк, завтра утром – так завтра утром.

И они ушли, переглядываясь и пожимая плечами. О, как ты тягостно, бремя белого человека, вынужденного нести свет знания непокорному дикарю-московиту!

* * *

Он проснулся за час до рассвета, и решил ехать немедленно, благо у Джо-Джима своя машина, а у Майка – своя, арендный пикапчик. До Улувату – полчаса неспешного ходу, а разминуться там невозможно.

Когда Майк спустился к пляжу, заря уже занялась, розовое небо быстро золотилось, а мокрый после отлива песок серел в вечной мгле меж скал. Ровные волны катили по океану, лишь у берега подрастая до валов среднего размера – вполне посильных для умелого серфера. Ни ветра, ни зыбкой ряби узких и быстрых течений, ни каких других опасностей. Улувату встречал своего нового поклонника как гостеприимный хозяин – и щедро открывал ему свои богатства!

Обернув вокруг щиколотки ремень, Майк прижал липучку поплотнее и вошел в воду. Тонкий коралловый песок мягко подавался под ступнями. Сделав несколько шагов, Майк бросил перед собой доску, опустился на нее движением, сделавшим бы честь леопарду, и короткими гребками направил себя вперед, к линии подъема.

На волну он встал легко и катил по ее склону даже меньше, чем мог бы. Не стоило приближаться к скальным обломкам, торчавшим из воды – он и не приближался. Возвращаясь на лайнап, предостерегали его когда-то Джо и Джим, не заплыви слишком далеко от берега – и он не заплывал.

Все услышанные рекомендации теснились в его голове ровными строчками инструкций, и Майк в любой момент мог прочитать их, просто обратив взор внутрь себя. Однако нужды в этом не было: он чувствовал себя спокойно и уверенно, а радость от того, что он наконец-то катается по волнам не где-нибудь, а в Улувату – топил глубоко в душе, чтоб не расхохотаться от восторга и не выглядеть дураком перед этими миллионолетними утесами.

Водные экзерсисы длились уже почти час, когда на вершине скалы над Улувату появились две знакомые фигуры. Майк помахал им, они – ему; и исчезли, спускаясь к пляжу. Направился к берегу и Майк.

Волна, несшая его к кромке прибоя, ничем особенным не отличалась. Будь она побольше – Майк пропустил бы ее из опасений. Будь она поменьше – он просто не сумел бы встать на доску. Скользил Майк по глади водного склона уверенно и легко, ну, разве что чуть-чуть подольше обычного: все-таки ехал на берег.

Взглядом он наметил себе точку в стороне от места своего входа в воду, обозначенного сброшенными кроссовками; достигнув ее, упал в вихри пены. Тут было довольно мелко, а вместо мягкого белого песочка дно темнело кораллами, переломанными штормовыми прибоями. «Вставать нужно осторожно», – только и успел подумать Майк, как вода схлынула, и он чувствительно проелозил коленками по дну.

«Вот черт! – пронеслось в его голове. – Как бы Джо-Джим не увидали моего позора… Так, быстро поймать доску, лечь и отплыть туда, где песок!»

Он потянул за страховочный шнур, и доска послушно устремилась к нему в руки – но тут нахлынула новая волна и опрокинула его на спину, протащив по острым камням. Рывком бросив себя на доску, Майк в несколько гребков отплыл от опасного места, поднялся на ноги и пошел к кроссовкам.

Навстречу к нему шагали Джо и Джим, оба с вытаращенными глазами, а Джо так кажется еще и бледный.

– Как дела, Майк? – спросил Джим.

– Нормально! – бодро ответил тот. – Так, коленки поцарапал.

– И спину, – добавил Джо, осматривая его сзади.

– А, ерунда, – храбрился победитель Улувату. – У меня в машине есть пластырь. Залепишь царапину?

– Майк, – тихо проговорил Джо, а Джим при этом безотрывно смотрел куда-то под ноги, – чтобы залепить твои царапины, пластыря понадобится три квадратных фута.

Майк опустил взгляд. По его ногам, огибая колени, спускаясь по голеням и обагряя ступни, текла кровь. Тонкие красные струйки достигали мокрого песка и моментально впитывалась в почву. Улувату голоден? Улувату получил свою жертву!

Тут защипало, заныло, заломило в спине, в глазах потемнело, в животе засосало, а в голове стало пусто – и он упал в обморок.

* * *

Сказав про обморок, Майк умолк, и доктор не торопил его с продолжением рассказа. Фиолетовый вечер за окном кабинета давно потерял закатные краски, почернел в тенях, набряк сыростью. Облака слились в тучи, опустились ниже обычного и неспешно готовились завалить селение снегом.

Городок, привычный к переменчивой альпийской погоде, не смутился отсутствию небесных светил, и повсюду зажег свои звезды – желтые, красные, голубоватые, ярко-белые. Жизнь кипела за витринами ресторанов и звенела серебром в кассах магазинов. Это итальянские да французские курорты живут от зимы к зиме, здесь же, в Церматте, сделано все для продления сезона на весь год.

Майк глубоко вздохнул, пошевелившись, и психиатр поинтересовался:

– Так чем же окончилась история в Улувату?

– Дальше все просто, – усмехнулся Майк. – Меня привезли в мое бунгало, несколько раз намазали какой-то пеной, и оставшиеся до отлета три дня я лежал пластом, потому что снадобье на спине заскорузло, превратившись в черепаховый панцирь. Впрочем, помогло изрядно. В самолете я уже мог сидеть, а в Москве, через месяцок, чтобы скрыть шрамы, заказал татуировку на всю спину.

– В вашем действии видно стремление к компромиссу с зубастой действительностью, или я ошибаюсь?

Доктор подошел к балконной двери, окинул взглядом горные склоны, то здесь, то там расцвеченные огнями, и повернулся к Майку.

– Ведь не тогда, не в Улувату зародилась ваша ненависть к окружающему вас миру?

Майк отвечал не раздумывая:

– О, нет. Наоборот! Не сумев победить в Улувату, я только раззадорился. В Москве мне стало уныло и затхло, и я почти потерял интерес к обычным московским развлечениям. Отныне я почти жил на работе, главной моей целью стали деньги и только деньги! Деньги сулили мне возможность отправиться на поиски новых приключений – да чтоб подальше и подольше.

Когда я приходил домой, то падал в одежде на кровать и засыпал прежде, чем успевал раздеться. В единственный выходной я усиленно учился, покупал и читал специализированные издания, ходил на курсы и тренинги. Чтобы не сойти с ума, каждый вечер бегал попеременно то на скалодром, то в бассейн с искусственной волной – чтобы не забывалось умение серфить. И так день за днем…

Длилась эта гонка до тех пор, пока не позвонил Джо.

– Отлично! – воскликнул психотерапевт и обернулся к Майку. – Давайте здесь остановимся. Свой рассказ вы продолжите завтра. Вечером удобно?

Пациент согласился, попрощался и ушел, а Зеппли Вайс все продолжал и продолжал стоять у окна. Он улыбался, словно вспоминая что-то давнее и сладостное. Так и эдак поворачиваясь перед отражением в стекле, он оглаживал седой ежик волос и сверкал взглядом голубых глаз, на редкость молодых и ярких.

Протянув руку в сторону стола, помолодевший доктор щелкнул пальцами, и тут же зашуршали маракасы, зазвенели струны, зазвучала задорная сальса. «Айяриба, Карибу!» – вдруг вскричал доктор и крутнулся на каблуках так, что полы халата взлетели крыльями, а бабочка едва не сорвалась с шеи. Он сделал несколько не очень приличных танцевальных па, но быстро одумался, выпрямился, провел рукой по волосам и, с чувством нараспев пробормотав «ме густа ла маньяна, ме густас ту», вышел из кабинета.

Не успела дверная защелка щелкнуть, как лампы на столе погасли, музыка стихла, шторы сами собой задернулись, и в комнате воцарилась тишина.