Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Три разнонаправленных вектора вашего существования раздирают вашу психику. Если оставить все как есть, это плохо кончится. Поэтому чаще всего доктора назначают подобным пациентам некоторый комплекс лекарств, позволяющих снизить накал внутренней борьбы.

Есть, однако, иной путь. Вам достаточно выбрать лишь одно направление – и отдаться ему всецело!

– Что же будет, если я выберу одно направление? И как я это сделаю? – глухо поинтересовался Майк.

– Сделать выбор непросто. Еще сложнее воплотить решение в жизнь. Нам рано пока что говорить о предпочтении. Хотя лично меня бы устроило, – усмехнулся доктор, – если б вы переквалифицировались в медики и весь остаток жизни посвятили облегчению людских страданий. Но это обычная профессиональная ревность, не достойная внимания. Если все начнут заботиться обо всех, у каждых семи нянек образуется по воспитаннику без глаза. Так ведь говорится в русской пословице?

– Так! – улыбнулся Майк. – Продолжим завтра, герр Вайс?

– В это же время, жду вас!

Пациент ушел, а доктор еще долго сидел за столом, покачивая головой и кривя губы в сомнениях. Наконец он вздохнул – дескать, будь что будет! – и удалился из кабинета.

Япония. Цветущая сакура на опушке леса самоубийц

Япония. Цветущая сакура на опушке леса самоубийц

«И начал странствия без цели,

Доступный чувству одному;

И путешествия ему,

Как всё на свете, надоели…»

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

На следующий день – солнце уже поднялось над вершинами гор, но еще не достигло зенита – Майк влетел в кабинет доктора Вайса без стука. Глаза его были красны от недосыпания. Сам он выглядел и возбужденным, и подавленным.

– С вами что-то случилось? – обеспокоился врач.

– Да!

Голос Майка был глух, но тверд.

– Вчера вечером я получил письмо. Записку… От Джули! Не очень длинную и звучащую как-то необычно. Тревожно, что ли… Не знаю, что и думать. Не спал всю ночь, перечитывал… Запомнил каждое слово. А когда утром вышел на улицу, я ее увидел!

– Вы с ней говорили? Общались как-нибудь иначе?

– Нет, доктор. Сегодня я пошел к ближайшему магазинчику, это вверх от моего отеля, в противоположную от вас сторону, и увидел Джули. Она проезжала мимо меня в машине. По другой стороне дороге, но в ту же сторону, что и я. Стекло было опущено, она смотрела мне в лицо – и ехала. Быстрее, чем я иду, но медленней, чем все здесь мотаются. Я не мог ошибиться!

– Но она не остановилась и ничего вам не сказала?

– Нет! Только не спеша ехала мимо. Смотрела так… Знаете, у нас говорят «во все глаза». Вот во все глаза она и глядела. И молчала. И так и проехала. А потом прибавила ходу и умчалась куда-то наверх, в гору.

– Марку авто вспомнить можете?

– Белый Рендж Ровер.

– А вы что же? Махнули рукой, вскрикнули «ура, привет, наконец-то»?

– То-то и оно, доктор, что как увидал ее, словно окаменел. Стоял столбом и ничего не делал, молчал и пялился, как она едет мимо. Понимаете, это была Джули, точно Джули, никто иной как Джули! Но она была какая-то не такая. Не бледная, нет, но… посеревшая. Во взгляде что-то горестное. Я не знаю, как сказать точнее…

– Долго вы стояли, как она уехала? Из ступора вас вывел кто-то из прохожих? Либо звук какой-то резкий? Как вы пришли в себя?

– Не помню…

Доктор покачал головой.

– Так не годится. Давайте-ка я угощу вас пилюлями, которые вернут вам спокойствие и рассудительность, и тогда продолжим.

Майк кивнул, и тут же получил две прямоугольных таблетки с округлыми углами и блеском глазури на боках. Стакан воды помог ему справиться и с лекарством, и с волнением. Врач тем временем поколдовал над пультом, и в комнату полилась музыка, простая и красивая.

– Это Гендель, – сообщил герр Вайс. – Под его музыку вершили свои дела английские короли. Уж нам-то она точно не повредит.

Майк снова кивнул. Музыка действительно успокаивала и отвлекала. Почему он сам пренебрегает музыкой? Ведь как бальзам на душу…

Он помолчал, слушая, как быстрая тема сменяется медленной, а возмущенный голос скрипки, то оправдываясь, то обвиняя, спорит с оркестром. Однако чем дальше, тем меньше драматизма слышалось в голосе скрипки, и тем больше покорности появлялось в ее соперничестве с оркестром.

Несколько финальных тактов звучали изящным компромиссом между непримиримыми поначалу инструментами. Музыка давала пример: все разногласия в этом мире преодолимы, никакие неприятности не вечны; делай два шага вперед и шажок назад – и к твоей поступи приноровятся ведомые массы…

Возбуждение, терзавшее Майка, мало-помалу отступало. Сердце перестало колотиться, неутолимая сухость во рту исчезла, захотелось спать.

Он прилег на кушетку и закрыл глаза. Спасительный покой медленно овладевал им, унося прочь переживания прошедшей ночи. Сознание постепенно погружалось в сон – целительный, легкий, без видений и тревог.

Тихо ступая, доктор вытащил из шкафа клетчатый зеленый плед, укрыл пациента, приглушил свет и музыку, устроился в кресле. Ждать ему пришлось долго. Спал Майк несколько часов, и проснулся лишь под вечер.

Сон ушел быстро, будто убежал. Пробудившись, Майк откинул плед и сел. Ему было легко и покойно, но и пусто – и в душе, и в мыслях.

«Это ничего, – подумал Майк, – это даже приятно!» И безмятежно заулыбался…

Вечерело. Солнце уже село. Сумерки еще подсвечивали облака и вершины фиолетовым, но чернота, неодолимо накатывавшая с востока, несла непроглядную тьму.

Гендель давно смолк, и вместо него в динамиках, спрятавшихся в темных углах обширного помещения, напевала молодая негритянка – что-то старое, о зимней мелодии и ушедшей любви.

Доктор варил кофе.

– Вам с сахаром, Майк?

– И желательно двойной крепости, – улыбнулся повеселевший пациент.

Они пили кофе, негритянка живо распевала о сладостном и желанном весеннем обмане, и жизнь уже не казалась Майку такой путанной и горькой.

– Знаете что? – сказал доктор, когда кофе в чашечках иссяк, крохотные печеньица улетучились с блюдец, а певица принялась убеждать слушателя, что любовь – это пустое. – Вы ведь сегодня еще не ели толком? Давайте-ка прогуляемся к вам, по пути перекусим, а как придем, вы мне покажете злополучную записку.

– Вы сомневаетесь в ее существовании? – вскинул брови Майк.

– Врачебный долг требует исключить возможность…вашего заблуждения, скажем так. Иногда иллюзии бывают очень, очень реалистичными, Майк… По пути, кстати, вы сможете продолжить свой рассказ. На очереди у нас с вами Япония, насколько я помню?

Майк кивнул. Они уже выходили, когда негритянка бодро запела, что на этот раз – она уверена как никогда – ее постигла реальная любовь. Наконец она нашла то, что искала!

* * *

Когда в Японию приходит весна, вал цветения сакуры захлестывает всю страну. Майк много слышал о традиции ханами – любовании цветами сакуры – но никогда не понимал, да и не стремился понять этого удовольствия.

Весна хороша везде, в том числе и в России: сады закипают абрикосовым цветом, следом зацветают яблоня и вишня – и все завершается благоуханием распустившейся сливы. Да только сады наши посажены ради плодов, кого зря туда не пускают. Так что желающих ехать невесть куда ради любования облетающими лепестками у нас немного.

Японцы же, с удивлением отметил Майк, самым полезным в существовании дерева сочли не плодоношение, а цветение. И уж расстарались так, как только одни они и умеют. Их сакуры вышли из садов и разрослись на улицах, в парках, вдоль каналов и вокруг мостов.

Скоро вместо привычного пятизвенного цветочного венчика у сакуры появились новые лепестки. Их стало десять, двадцать, сто! Садовники век за веком отбирали растения, способные к образованию длинных ветвей и раскидистых крон, и к приезду Майка, как ему показалось, достигли предельного совершенства.

Вид цветущих деревьев настолько увлекателен, что иностранным туристам японцы предлагают тур, начинающийся на юге страны и завершающийся на севере. Организаторы стараются подгадать перемещения так, чтобы гость мог двигаться синхронно с пиком цветения сакуры.

Майк загорелся было путешествием такого рода, но поразмыслив, от идеи верхоглядных метаний из города в город отказался. Японцы умеют черпать наслаждение в созерцании одного единственного цветка сакуры – хотя многие предпочитают напиваться прямо под деревом, да так, чтоб там же и попеть, и поплясать, и, в конечном итоге, уснуть.

Что мешает Майку поучиться неспешному восприятию красоты? Быть может, так он сумеет избавиться от вечной спешки, нервозности и жутких, выматывающих сновидений…

Поэтому остановиться он решил в Хаконе, курортном городке неподалеку от Токио. Заодно можно и на Фудзияму взобраться: весна не лучший сезон для восхождений, толпы не будет.

Однако большого удовольствия мысль об очередном восшествии на гору ему не принесла: ну, что это за достижение? Фудзияма – красивый холмик с правильными очертаниями склонов. Стать одним из сотни тысяч ежегодных покорителей детской горки? Это не то что просто не круто, это даже наоборот… У Алекса появятся основания для злых насмешек.

Джо отправлял его в Швейцарию, консультироваться у врача – но что те врачи? Велят много гулять, питаться по графику и спать по десять часов в сутки: восемь ночью и два после обеда. Все это выполнимо и здесь!

С самого первого дня Майк завел «железный» режим. Утром, после легкого завтрака, он выходил на прогулку. Ему звонили из Москвы и Гонконга, радовали хорошими новостями. Он крепил к уху гарнитуру и разговаривал, не снижая темпа ходьбы. Джо молодец, дело ведет исправно. Беллка, конечно, могла бы хоть словечко ласковое сказать – но нет, себе она не изменяла. Ну и ладно!

Прогулки по аллеям, окруженным облитыми бело-розовым цветом деревьями, приводили его в тихий восторг. Хозяйка рекана – колоритной японской гостиницы, где он жил – обновляла икебану в номере через два дня на третий, и Майку нравилось это ненавязчивое разнообразие в рамках мебельного минимализма. Он даже решил завести нечто подобное у себя в кабинете: так хороши оказались эти композиции из живой растительности, угловатого камня и мертвых веток.

Маме он звонил, сидя в каком-нибудь ресторанчике и ожидая подачи заказанного обеда. Идею курортного отдыха мама одобрила, интересовалась настроением, рекомендовала горячие ванны и массаж – словом, вполне заменяла и психотерапевта, и санаторного ординатора.

Когда сакуры отцвели, а красоты Хаконе стали надоедать, пришло время дальних маршрутов. Первым делом он отправился в Осаку. Пока легкокрылый японский поезд нес его на юго-запад от Токио, Майк составлял план экскурсий. Достопримечательности выбирал самые крупные, чтобы в электронных путеводителях имелся русскоязычный ролик.

В театр неплохо бы заглянуть, на кукольное представление бунраку, а лучше в кабуки, думалосб Майку. Там по костюмам сразу видно, кто из персонажей добрый, а кто злой. Иероглифы названий он отдаст на растерзание автоматическому переводчику, установленному на смартфон. В общем, попытается получить удовольствие.

Кроме того, интересно посмотреть на экспозицию этнографического музея. Старинное оружие, доспехи самураев… Для чего они делались такими громоздкими и неуклюжими? Только личный визуальный контакт даст возможность понимания, соображал Майк, а поезд тем временем подкатывал к конечной станции.

Конечная станция синкасэна, рассказывал путешественнику путеводитель, отстоит от центра города на несколько километров. Но если сесть на красную линию метро и проехать шесть остановок, а после пересесть на зеленую и сделать еще две, попадаешь в самую гущу осакской географии.

Для перекуса Майк еще в синкасэне выбрал кафе Okonomiyaki Chitose, что возле городского парка. Про само окономияки говорили, что это рубленая капуста, запеченная в сбитом яйце с добавлением всего, что нашлось в доме. И что название блюда следует понимать как «экономика», произносимая на японский манер. Недорого, вкусно и сытно – как раз, как Майк любит! Ну, а после ланча осакское метро довезет его хоть до театра, хоть до музея – а там пора и в обратный путь.

Завтрак прошел без проблем: супружеская пара, содержавшая кафе, неплохо объяснялась по-английски; толстенькие блинчики разносортных окономияк показались Майку божественно вкусными – и он благодушно расслабился. Доедая ланч, он наметил себе следующую цель, театр Кабуки.

В вагоне метро он уселся на диванчик и принялся разглядывать юных японочек, большинство из которых оказались миленькими, а некоторые – так даже и хорошенькими. Хотя со стройностью ножек у них беда…

Японки строили глазки симпатичному гайдзину, или наоборот, не замечали его совершенно, и Майк так увлекся экзотической красотой осакских девушек, что забыл считать остановки.

«Не проблема, – решил он, выходя из вагона на неизвестной станции. – Любой служащий мне подскажет…»

Однако никто из японцев в униформе метро, как на грех, ни говорить, ни понимать по-английски не сподобился. Тем более по-русски… Схема показывала Майку: по красной линии нужно доехать до станции Намба, выйти через 14-й выход и прогуляться одну минуту пешком. Там его и ждет Shochikuza Theatre, горнило традиционного японского перфоманса.

Служащие горестно глядели на бестолкового иностранца и пытались втолковать ему маршрут, но он упорно не понимал ни своего местоположения, ни указываемого направления, ни количества остановок. Если на схеме в смартфоне Майка линии метро, по европейской традиции, обозначались разными цветами, под землей использовались геометрические символы – квадраты, треугольники, кружочки, а еще иероглифы и цифры. И ни слова латиницей!

Решив перехитрить систему, Майк поднялся наверх, сделал панорамное фото и спросил у гугл-картинок: «Где это?»

– Осака, Япония! – бодро рапортовал гугл и показывал, какой небоскреб какой из компаний принадлежит, и где тут поблизости можно купить компьютер, а где – еду.

Майк увеличивал план города, прикидывал путь, спускался вниз, ездил, считая станции. Выбравшись из вагона, он искал выход № 14, не находил и горестно заключал, что это, по-видимому, не Намба, а какое-то другое место. Какое?

Ему снова или не отвечали, или не умели растолковать, и тогда Майк вспомнил, как решал японские проблемы герой фильма «Васаби». Стоит только хорошенько двинуть японского униформиста по зубам, моментально приедет полиция с переводчиком. В театр, правда, ему тогда точно не попасть…

Когда Майк устал, снова захотел есть, пить и в туалет, он вышел на улицу, нашел свободное такси и показал водителю пальцем на значок в схеме на экране смартфона. Часа через два он, снова сытый и благодушный, стоял на перроне, ожидая посадки на синкасэн до Токио и посмеиваясь над своими злоключениями. А к вечеру вернулся в Хаконе, выпил три стаканчика местного виски и, стукнув себя в грудь, вслух зарекся от дальних переездов по царству иероглифов.

Дни снова потекли неспешно. По утрам Майк садился в такси и ехал куда-нибудь в окрестности Фудзиямы. Вулканический ландшафт в обрамлении буйной растительности казался много более интересным приевшихся курортных пейзажей.

Прохаживаясь по дорожкам в зарослях, он пытался – как о том говорил Алекс – видеть больше, чем явлено человеку. Но отличить пустые фантазии от достоверных догадок не умел, а учить и подсказать было некому. Алекс, наверняка знающий Фудзи назубок, на телефонные звонки не отвечал – видимо, снова забрался на очередную «крышу мира».

Обращаться к местным жителям, как выяснилось, практически бесполезно. Любой японец с почтительным вниманием выслушивал иностранца, говорившего на непонятном языке. Английский тут не в фаворе, это Майк уразумел еще в Осаке! После чего японец считал своим долгом направить неразумного гайдзина к автобусной остановке. Здесь и транспорт, и карты на стендах, и автоматы с водой и едой: ешь, турист, пей – и поезжай себе, не тревожь нормального японского человека.

В однодневных своих путешествиях Майк забирался далеко, и однажды оказался на противоположной стороне подножия Фудзиямы. Место оказалось особенным: здесь рос густой лес, среди валунов и деревьев ветвились дорожки, а щиты с двуязычными надписями предупреждали о неисчислимых опасностях и вреде «страданий в одиночку».

Лесных опасностей в Японии, цивилизованной вдоль, поперек, по диагоналям и еще на несколько метров в глубину, Майк не боялся. Призыв «не страдать в одиночку» означал, как он понял, побуждение к общению. А что? Здесь приняты коллективные попойки. Не выпить ли и ему? На островах производят отличный виски, он проверил!

Майк достал смартфон и отыскал подробную карту этих мест. Совсем недалеко, если верить масштабу, стоит закусочная. Выпить, правда, вряд ли удастся: в фами-рэсу не наливают и курить запрещено. Зато кормят в фамильных ресторанчиках вкусно и оригинально, тут не ошибешься.

Заведение оказалось уютным и почти безлюдным. Главное блюдо – суп рамен – подавалось в нескольких вариантах. Хозяин заведения, седовласый старик, особенно рекомендовал Майку рецепт, созданный специально для иностранцев.

Майк согласился, и скоро ему подали объемистую пиалу, источавшую дивный запах. В ярком желтом бульоне с янтарными каёмками жира вокруг выступающих островков снеди теснились залежи лапши, тонкие как бумага ломтики грибов, половинки перепелиных яиц, обжаренные до задорного румянца куски курятины, какие-то синеватые и зеленоватые крошки. Щепотка рубленых стебельков и листиков довершала шедевр.

Едва ощутив аромат рамена, Майк почувствовал, что голоден по-настоящему. Он принялся есть, но вдруг понял, что спешит, часто отправляя в рот ложку за ложкой и перемежая глотки вкуснейшего бульона клубочками лапши.

Он заставил себя есть медленнее – неудобно же, что старик подумает? – но суп быстро кончился. Майк немного подумал, и заказал еще одну порцию. Хозяин выполнил заказ незамедлительно, словно пиала с готовым блюдом стояла у него наготове.

– Все иностранцы, – проговорил он с усмешкой, – просят повторения. Удачный рецепт!

– Потрясающе удачный, – согласился Майк.

Теперь он ел медленно, смакуя каждый кусочек. Куриный бульон поражал густотой вкуса и свежестью запаха кореньев и зелени. Тонкий грибной аромат делился на несколько оттенков – хотя в тарелке виднелись одни только шампиньоны. Нечто нежное, знакомое, но почти неуловимое и непривычное для японской кухни венчало ароматический букет. Но что? Майк терялся в догадках.

– Рецепт супа, наверное, ваш фамильный секрет? – спросил он у хозяина, с поклоном, двумя руками подавая карточку для расчетов.

Старик принял карту с еще более глубоким поклоном и тоже двумя руками.

– Нет секрета, – сказал он, вставляя карту в прибор и дожидаясь распечатки чека. – Рецепт мы дарим каждому заинтересованному гостю.

Он протянул Майку полоску тонкого картона с фотографией пиалы с супом, точно таким, как только что съел Майк, и массой иероглифов.

– Мне это не прочесть! – рассмеялся гость.

– Все-таки возьмите, – настаивал хозяин. – Вам пригодится!

– Если только женюсь на японке!

Они пожали друг другу руки, и Майк вернулся к прогулкам, а старик – на кухню.

С этого дня встречи стали регулярными. Майк утром приезжал из Хаконе, бродил по лесу и каменистым кручам, нагуливая к полудню здоровый аппетит. Старик к его приходу готовил большую порцию фирменного супа, всякий раз разного. Так Майк перепробовал все предлагаемые в этом заведении блюда, но ничего, превосходившего тот первый, созданный специально для иностранцев рецепт, ему не встретилось.

После еды, если не было других посетителей, старик подсаживался к Майку, угощал его саке или виски, которые не значились в меню, и которые старик держал под прилавком исключительно для личного употребления.

Они разговаривали, не глядя на часы и не заботясь временем. Прежде чем стать владельцем ресторанчика, старик много проработал за границей. В Америке он научился английскому, но пришел в ужас от местной кухни. Во Франции жить и работать ему пришлось не так долго, зато страна ему понравилась гораздо больше Америки, потому что вкусная!

Старик произносил это протяжно и с забавным причмокиванием: вку-у-усная Франция! Рецепт рамена, который так понравился Майку и который неизменно приводит в восторг гайдзинов, он привез именно из Франции. Японского в этом рецепте всего ничего, так ведь и рамен, по сути дела, кушанье импортное. Чему тут удивляться?

Господин говорил, что не читает иероглифов? Не беда, сейчас ему растолкуют.

Старик взял полоску картона с рецептом, перевернул и стал писать по-английски. Курица – откормленная пулярка, он покупает французских. Вырезает филе, снимает с тушки лишний жир, оставшееся мясо варит медленно и долго. В конце варки добавляет коренья и зелень – тут старик стал произносить и писать названия, неизвестные Майку.

Далее, продолжал японец, готовится лапша. Замесить, растянуть, нарезать, высушить – это заранее делается. Майк может купить уже готовый к варке продукт. Для супа лапшу следует отварить и вынуть, пусть ждет.

Теперь самое важное. В пиалу для супа нужно положить один большой тонко, как можно тоньше нарезанный шампиньон – так, чтобы укрыть грибными ломтиками все дно. Коричневый шампиньон лучше белого. Потом в пиалу трется сыр, совсем немного сыра, но не какого попало. Он берет итальянский пармезан и три французских сорта: один с синей плесенью, один с плесенью зеленой и последний – с белой. Главное, чтоб свежие, иначе плесень начнет горчить.

Вот откуда такой аромат, смекнул Майк, а старик продолжал.

Грибы и сырная крошка заливаются разогретым до кипения бульоном, пиала накрывается крышкой и стоит минуту. После добавляется лапша, обжаренные на курином жиру или сливочном масле – нет-нет, не французском, новозеландское масло лучше всякого иного – куски филе, перепелиные яйца, сезонная зелень.

Поклонившись, старик вручил Майку картонку с рецептом и проговорил:

– Жена господина сможет радовать вкусным обедом всю семью.

– Я не женат, – ответил Майк, и ему вдруг представилась Беллка, вся такая солнечная, радостная, порхающая по кухне в фартуке на голое тело. Неплохо, но Джули в этой роли смотрелась бы органичней.

Старик покачал головой.

– Могу сказать о себе: я много работал, стремясь зарабатывать все больше и больше. А о семье не думал. Меня потому и охотно брали служить в заграничных отделениях. Один, ничто не держит! И только выйдя на пенсию и купив этот ресторан, я понял: пренебрегать семьей – неправильно. Ничто не дает душе умиротворения, кроме детских голосов и улыбки любимой женщины.

Он помолчал секунду и с поклоном добавил:

– Простите за поучения!

– Да нет, – грустно проговорил Майк, – ничего. Вы правы.

Он вышел и долго шел пешком, пока спохватился и вызвал такси. Жена? Дети? Белла? Пожалуй, старик действительно прав: нужно жить так, как велит матушка-природа, супружеской парой, и чтоб дом с садом, и дети, и вкусный рамен на обед. Тогда, быть может, прекратятся эти мучительные сны, раздрай в душе утихнет, а в жизнь заглянет счастье. Простое и светлое.

А горы? А море? Ну, будет серфить помаленьку да время от времени ходить в горы. Кто ему запретит? Суета это все, конечно, а что не суета? Все, что делает человек – или ничтожно, как следование актуальным изменениям моды, или суетно. И только в создании семьи, рождении и воспитании детей есть хоть какой-то смысл.

Нет, решено. Хочет Беллка, не хочет – а придется ей перебираться к Майку, знакомиться с мамой и примерять подвенечное платье.

Мысль эта так понравилась Майку, что он заулыбался, и сидел, улыбаясь, до самого конца поездки – так что даже таксист, безучастный ко всему японец в белых перчатках, несколько раз внимательно осмотрел пассажира через зеркало заднего вида.

На следующий день Майк заглянул к старику в последний раз.

– Я хочу подарить вам рецепт, который поможет вам угодить русским туристам.

Хозяин заведения с готовностью подал Майку чистый бланк заказа. Майк написал:

1. Голову лосося и голову крупной белой рыбы освободить от жабр и разварить в разбавленном курином бульоне. Кости удалить, хрящи оставить.

2. Добавить в бульон мелко нарезанный лук: одну луковицу острого сорта, одну – сладкую. Вместе с луком положить в бульон немного икры (свежей, замороженной или малосольной), кусочки сушеной рыбы (предпочтительно воблы), нарезанное брусками филе трески (хека, минтая, наваги, но не макрели и не тунца), специи.

3. В порционную тарелку поместить несколько кусочков сырого кальмара, залить густым горячим бульоном с икрой и рыбой, дать стоять три минуты.

4. В тарелку с рыбой и кальмарами положить лапшу, зелень. Подавать с рюмкой водки.

– Что такое «вобла»? – поинтересовался старик.

– Астраханская плотва, просоленная и высушенная до янтарного свечения. Еще называется таранью. Сугубо русский продукт. Заказывайте весной, в апреле – свежий улов как раз готов к этому сроку.

Правда, сидя в самолетном кресле, он уже не так радовался своей идее о женитьбе на Белле, и подумывал, что вместо Японии таки надо было слетать в Швейцарию, к доктору, рекомендованному Джо. Потому что если он безумен – ну, пусть даже самую малость, самую крошечку – мысль о браке и семье может быть болезненным бредом. А он этот бред в себе культивирует – вот прямо сейчас…

Но ведь не может все население планеты бредить, стремясь к покою и счастью, убеждал себя Майк. Однако жить как все – почему-то так не хочется…

И когда он выбрался из самолета, добрался до своей квартиры и вымылся в душе, от былой убежденности в верности стариковских истин не осталось и следа.

Значит, ночь снова будет беспокойной, с горечью понял Майк.

* * *

– Не откажетесь поужинать пиццей?

– С удовольствием! Для меня эта пицца станет завтраком, герр Вайс.

Они зашли в пиццерию, сделали заказ. Пока повар смазывал тесто маслом и томатом, укладывал по верху колбасу, грибы и крохотные ломтики сыра, им подали чай. Рассеянно помешивая в чашке, Майк говорил, а доктор слушал.

– Записку мне вручил портье, когда я возвращался от вас вечером. Я распечатал конверт у стойки и шел наверх, читая. Написанное по-русски без единой ошибки, письмо выдавало происхождение автора. Я сразу взглянул на подпись: «Твоя Джули». Но ведь Джули в России жила не очень долго? Нашим языком невозможно овладеть в короткий срок. Говорить учишься быстро, но не писать.

Доктор, кивал, соглашаясь. Русский и финский – сложные языки, хотя им обоим далеко до венгерского…

– Но язык – дело второстепенное. Мало ли, у кого какие способности, – продолжал Майк. – Она писала, цитирую наизусть: «Дорогой мой Майк! Наверное, мне нужно попросить у тебя прощения за свой внезапный отъезд. Хотя скорее мне нужно просить прощения за знакомство с тобой. Я искала встречи с тобой в Энкуэнтро, но не знала, как подступиться. И тут подвернулся морской ёж…

Дальше все было как в сказке. Но сказки не длятся бесконечно, и мне совсем не хотелось, чтобы однажды наши чувства остыли, и мы надоели друг другу. Я хотела, чтобы каждый из нас навсегда запомнил другого любимым и желанным – и сохранил отголоски этого чувства на всю жизнь.

Ты, я знаю, разозлился на меня тогда, и буквально на следующий день женился на другой. Мне рассказывали, что это очень достойная женщина, разумная и горячая. Правда, она немолода и не слишком хороша собой, но это твой выбор, и я с уважением отнеслась к твоему решению.

Я ждала, что моя любовь к тебе остынет, тем более что ревность – плохой помощник в отношениях. Да, ревность потихоньку спала, а вот чувство мое к тебе – осталось прежним. Когда прошел год с того момента, как мы расстались, я поняла, что по-прежнему люблю тебя. И даже сильнее чем прежде – потому что я узнала, что с женой ты не живешь, и даже первую брачную ночь провел вдали от нее. Это дало мне надежду. А надежда, как известно, питает…

Когда я узнала, что ты в Церматте, я примчалась мигом. Я нашла тебя! Я видела, как ты ходишь в больницу, к психиатру. Ты здоров? Если тебя лечат – значит, болен? А если болен – то нужна ли я тебе? Вдруг это именно я со своей бабской взбалмошностью стала причиной твоего недомогания? Вдруг мое появление только ухудшит твое состояние?

Я очень хочу встретиться с тобой, Майк. Встретиться, чтоб больше уже не расставаться. Я хочу быть с тобой до конца, до самой последней минуты, понимаешь? Но я не знаю, можно ли к тебе.

Дай мне знак, Майк! Дай мне понять, нужна ли я тебе!

Твоя Джули»

– Много в этом письме непонятного, – продолжал Майк. – Пускай рассуждения про «вместе до гроба» – это обычный любовный пафос. Но откуда она знала про Эриданию? И главное, кто мог рассказать ей о первой брачной ночи порознь? И что второй и последующих не было, потому что мы с Джо улетели в Москву?

Я сразу схватил телефон и набрал номер Мэнни, нашего доминиканского таксиста. По счастью, в Энкуэнтро был день и Мэнни еще не наклюкался. Он так обрадовался моему звонку, что аж подпрыгивал на месте, и все звал, звал меня и Джо приезжать.

Я спросил у него про Джули, но он забожился Девой Марией, что она не приезжала, не звонила и никак не обращалась к нему. И вообще никто его не расспрашивал о той свадьбе. А он не рассказывал никому, даже после мамахуаны. Зачем я спрашиваю, я же знаю, что от рома Мэнни спит, а не болтает. Да если б и спросил кто – он, Мэнни, могила!

Мне показалось, он искренен. Тогда кто? Роберто? Но он не мог знать таких подробностей… Как же Джули выведала?

– Напрасно вы придаете такое значение незначащим деталям, Майк, – ответил ему Вайс. – Допустите ситуацию, что ваш Мэнни несколько позже повидался с тем же Роберто и поведал ему тайные подробности. Или Джо обмолвился перед приятелями… Неважно все это.

Тут доктор вскинул брови и чуть понизил голос.

– Но касательно сути дела, Майк, я допускаю два варианта. Первый: письмо это – плод вашего воспаленного воображения. Если это так, мы с облегчением вздыхаем, выписываем вам рецепт, и вы пьете назначенные лекарства по два курса в год, весной и осенью, и живете долго и счастливо. Второй вариант сложнее, но, быть может, и прогрессивней. Если ваша возлюбленная действительно полна решимости связать свою судьбу с вашей, это может стать для вас наилучшим лекарством. Однако…

Принесли горячую, прямо из печи, пиццу, и официант принялся нарезать ее колесчатым ножом – не треугольниками, как принято во всем мире, а ромбами – так удобней расправляться с пирогом при помощи ножа и вилки.

– Так вот, – продолжил доктор, когда официант ретировался, – этот самый второй вариант может таить в себе и скрытые от вас особенности.

– Думаете, она… – Майк никак не мог найти подходящего слова, – врет?

– Такие женщины не врут, – покачал головой доктор. – Они искренне и добросовестно вживаются в роль и играют ее. А подоплеки своих планов и чаяний не раскрывают… Однако воздадим должное пицце и продолжим нашу прогулку. Готовят тут неплохо!