Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Второй Маттерхорн. И поражение может стать победой!

Второй Маттерхорн. И поражение может стать победой!

«…Один в вышине

Стою над снегами у края…»

А. С. Пушкин, «Кавказ»

– Вот так десять дней назад я попал к вам, доктор.

Майк закончил свой рассказ и затих на кушетке. Вечер переходил в ночь, на столе у врача светились лампы с амурами. В дальнем углу невидимая девушка с трудноуловимым шотландским акцентом напевала об огнях даун-тауна и горечи своих переживаний.

– Попробуем резюмировать, – подал голос Зеппли Вайс. С одной стороны, вы отчетливо помните, как шли к ущелью и как сорвались с моста. С другой стороны, очнулись вы в своем номере, лишенном всяких следов учиненного вами погрома; при этом состояние вашего здоровья улучшилось: рана зажила. Кроме зажившей раны, не заметили ли вы еще какие-нибудь изменения в собственном состоянии?

– Не знаю, нужно ли заострять на этом внимание, герр Вайс, но мне показалось, что моя татуировка на спине изменилась. Черный цвет стал гуще, да и орнамент как будто бы увеличил площадь.

– Быть может, вы посетили мастера татуажа, обновили рисунок, но позабыли об этом?

– Я предполагал подобное, но ведь ни покраснения, ни припухлости, ни малейшего прокола на коже…

– То есть, ваше впечатление об увеличении площади татуированного рисунка может быть и ошибочным? Как и воспоминания о падении через перила, выброшенном телефоне и кольце?

– Да. Вот только телефон на месте и цел, а кольца нет…

– Мало ли, вещь мелкая, могло и затеряться где-то… Гораздо важнее, Майк, ваше осознание двойственности своего мироощущения. Помните вы одно. Видите – другое… Еще недавно я предполагал, что появившаяся у вас в гостях дама…

– Джулия! – воскликнул Майк.

– …вероятно, Джулия, – продолжил доктор, – является иллюзией. Но женщина оказалась вполне материальной, а ваши галлюцинации, как выяснилось, имеют куда более сложную форму и глубокую природу. Значит, пришли вы ко мне не напрасно. Я назначу вам комплекс процедур, выпишу несколько препаратов, и скоро ваша двойственность восприятия мира пройдет как не было. Несколько недель – и вы вернетесь в Москву свеженький как огурчик! Ну, или куда вы там собирались с вашей возлюбленной…

Майк поднялся с кушетки и пересел в кресло возле письменного стола.

– Вынужден вас разочаровать, герр Вайс. Выпишите мне успокоительные таблетки – я их с радостью приму. Потому что один только вид Маттерхорна раздражает меня сверх всякой меры. Но длительное лечение с водными процедурами и каждодневными визитами в клинику, боюсь, невозможно. Позвольте мне оплатить наши встречи – и распрощаться. Я должен, я просто обязан покорить эту треклятую вершину!

– О, нет-нет, все финансовые проблемы решены господином по имени Джо Макальпин! – доктор отмахнулся рукой и тут же горестно покачал головой. – Вам, Майк, необходим покой, а не скалолазание в условиях минусовых температур. Ситуация серьезна, перспективы неясны…

– Самое время перехватить инициативу!

Майк энергично поднялся, крепко пожал руку Зеппли Вайсу и преувеличенно бодрым шагом заспешил к двери.

* * *

Вторую попытку восхождения на Маттерхорн Майк решил не откладывать. Три или четыре дня на тренировки с углублением адаптации к высотным условиям – и вперед! Он справится, он не может не справиться!

Джули плакала. Его решимость пугала девушку, но Майк не понимал, с чего бы это. Эта гора стала ему личным врагом, а враг должен быть повержен! Мало того, что Маттерхорн не покорился ему с первого раза, так он еще и унес его уверенность в себе, перечеркнул будущее, отнял деньги и женщину.

Впрочем, о Беллке как о былой невесте Майк думал меньше всего. Джули, конечно, не такая изысканная красавица, как Белла, и далеко не так умна, и вообще – земная. Беллка же… небожительница. С Джули ему просто хорошо, зато хорошо так, как лучше и быть не может. С Беллкой он всегда ждал каких-то неприятностей.

Ну, может и не ждал. Может, это он себя сейчас так уговаривает, чтоб не очень болело в душе Беллкино предательство. Как же хорошо, что Джули нашла его! Он уложит рюкзак, поцелует ее на прощанье, велит готовить горячую ванну и обед часам к пяти вечера следующего дня – а сам по холодку сбегает на вершину, плюнет на макушку Маттерхорна и быстренько спустится вниз. Чтоб на другой день, как выспится, отдаться судьбе – такой судьбе, какой ее видит Джули!

У нее, оказывается, тысяча планов на него и для него. В любой, говорит, уголок планеты поедем: обустроимся, я тебе ребеночка рожу, ты снова бизнес начнешь… Любое дело, ты везде справишься! Помнишь, как мы с Роберто рыбу ловили? Давай полетим в Доминикану, будешь туристов на рыбалку возить, а она станет вместо Лили хозяйничать в баре.

Майк, как только услышал про Доминикану, помрачнел и больше не слушал голубиного воркования Джули. Фотография, которую оставила ему Белла – та, с доминиканским пляжем и баром – вспомнилась ему. Кто-то шпионил за ним уже тогда. Если вернуться в те же края – не начнутся ли проблемы с начала? Не пойдут ли неприятности по заранее проложенному маршруту? Нет, после Маттерхорна надо перебираться куда-то в дебри с небоскребами; туда, где много людей и денег, и где никто не обращает внимания на ближнего…

Джули гладила его, что-то говорила и говорила, обещала, уверяла, нашептывала, обнимала легко и нежно, целовала, едва касаясь губами его затылка, а после снова отстранялась и трогала рукой его волосы. Уснул в тот вечер Майк почти счастливым. А наутро начал подготовку к восхождению.

Нога его зажила, лишь красноватый шрам напоминал о травме, да слабая боль порой просыпалась где-там внутри, в мышцах. Ерунда, беспокоиться не о чем! Четыре дня Майк ходил по «пристрелочным» маршрутам, забирался повыше, к закату возвращался в Церматт. Вечером, после ужина с Джули, паковал и укладывал снаряжение, обдумывал детали, рассматривал фотографии выбранной трассы, рассчитывал время.

Джули снова плакала – тихонько, украдкой, безутешно и горько. Но когда Майк разложил на кровати термобелье, призванное сберегать тепло тела на пути к вершине, она подала ему байковую рубашку в зеленую клетку, давний подарок Джо.

– Наденешь это, – сказала Джули. – Поможет!

В рубашках на гору нынче не ходят. Расстраивать девушку отказом Майку не хотелось, и он положил предмет одежды в рюкзак. В конце концов, все лишнее он оставит в приюте, наверх пойдет налегке. На обратном пути заберет…

– Ты меня не слушаешь, Майк, – снова плакала Джули. – Я говорю надень, а ты кладешь в рюкзак, значит, там она и пролежит… Почему ты меня не слушаешься, милый? Ведь я только добра тебе желаю! Зачем ты лезешь на эту гору? Я ищу тебя по всему миру, пишу тебе записки, молю тебя об одном – давай жить вместе! Ты ведь хочешь жить со мной, Майк? Ну, скажи же, что хочешь! Скажи, что жить без меня не можешь!

И она цеплялась за его шею, горестно рыдая и сотрясаясь всем телом от всхлипов, а Майк обнимал ее и молчал, не зная как успокоить. Он ведь тысячу раз объяснил ей, как ему необходима эта победа. Он должен одолеть Маттерхорн, иначе жить с ней – да и жить вообще – для него станет невыносимо.

Но женщины не понимают высоких мужских устремлений. Джули слушала его и не слышала, и раз за разом заводила старую пластинку: «Не ходи, гора не пускает тебя, потом когда-нибудь…»

Майк возражал, настаивая на восхождении. Тогда Джули принималась сюсюкать, нашептывать глупости, обещать родить ребеночка – ты ведь хочешь ребеночка, Майк?

Ребенка Майк хотел. Да и планы Джули ему, в целом, нравились. Они действительно могли, собрав остатки денег, перебраться куда-нибудь подальше от Москвы и зажить спокойно и счастливо. Но сначала – Маттерхорн! Это не обсуждается!

И Джули снова плакала… Так прошла почти вся ночь перед начало восхождения.

* * *

На следующее утро Майк оправился в путь. Раньше он наверняка прошел бы от крыльца до вершины пешком – но теперь педантизм такого рода его смешил. Ему нужно взобраться на Маттерхорн во что бы то ни стало! И раз ходит попутный трамвай, почему бы не воспользоваться услугами транспортной компании?

До озера Шварцзее он доехал канатной дорогой. От станции до приюта Хернли добрел не спеша. Времени оставалось немало, но он не стал тратить его на пустое общение с другими обитателями гостиницы. Выход назначен на три часа ночи – значит, есть смысл улечься пораньше и поспать подольше. Тем более что прошлой ночью выспаться ему не удалось…

Завтракать в гостинице он не задержится. Ложку сухого зеленого чая в рот, глотком теплой воды запить – это раз. После батончик с орешками и еще глоток теплой воды – это два. Все пищевые манипуляции проделываются на ходу. Пока дорога не начнет забирать круто вверх, у него будет минут двадцать горизонтального хода.

Потом о еде он не вспомнит. Разница в высоте приюта и вершины не очень велика, всего полтора километра. Но все эти полторы тысячи метров придется подниматься на руках, по скалам да веревкам – а руки не крылья, да и ноги не железные… Так натягаешься, что затошнит от перенапряжения – какая уж тут еда?

Ночью Майк встал первым. Остальные альпинисты еще только начинали шевелиться, когда он, уже одетый и обутый, готовился выйти из помещения. Его внимание привлек листок с метеосводкой, прикрепленный к доске с маршрутами и разноцветными флажками на картах. Штормовое предупреждение! Северо-западный ветер скоростью до пятидесяти километров в час; предположительное время начала бури – полдень.

Ха! Да к полудню он уже спустится! Если ветер задует, пока он идет наверх, ему придется несладко. Зато на обратном пути такой ветерок – помощник! Трепещи, подлый Маттерхорн, герои идут покорять тебя!

До первого кулуара – глубокой расселины в склоне горы – Майк дошел без приключений. От первого до второго – рукой подать, и обход удобен, хотя и проложен по косогору. Однако для прохождения третьего кулуара нужно подняться на гребень. Тут-то и задул ветер, которому предписывалось появиться часов на десять позже и нести мягкий мокрый снег, а не хлесткую ледяную крупу пополам с дождем.

Перед тем, как высунуться из-за склона на ребро и открыться непогоде, Майк затянул шнур капюшона и поплотней стянул липучки на рукавах. Оглянулся вниз, ожидая увидеть цепочку фонарей догоняющих его альпинистов. Однако никто не спешил за ним – а может, синие огоньки диодов растворялись в туманной мгле.

По-хорошему, в таких условиях восхождение надо бы прекратить. Он один, его никто не страхует и никто ему не помогает. Но ведь Алекс же ходит в горы в одиночку! Не боясь ни ветров, ни осадков! Чем он, Майк, хуже? Да ничем! Значит – вперед!

Вперед по гребню Хернли значило вверх. Удобнее всего было бы идти по гребню, но осатаневший ветер грозил сбросить путника с кручи. Майк спустился немного ниже по левому склону – тут даже наблюдалось некое подобие тропы, протоптанной тысячами его предшественников – но легче ему не стало. Маттерхорн словно ожил и зашевелился, стремясь сбросить с себя надоедливое насекомое.

Всякий камень, который мог вывернуться из-под ноги – выворачивался, хотя пролежал на месте не одну тысячу лет. Всякий уступ, за который он хватался рукой, оказывался обледенелым настолько, что специальная перчатка с шершавым покрытием соскальзывала. Скорость ветра давно превысила значения, указанные на листке в приюте Хернли, да и направление воздушного потока, отметил про себя Майк, меняется по двадцать раз в минуту.

С этим понятно: в Алтайской школе альпинизма им рассказывали, что ветер среди горных пиков и скальных уступов усиливается, воздушный поток свивается в вихри. И если на ровной местности, чтоб защититься от дождя и ветра, достаточно немного наклонить зонтик, альпинисту требуется водонепроницаемый кокон.

Такого кокона у Майка не было. Поэтому ветер, изловчившись, проникал к нему под куртку – неся с собой ледяную воду и мертвящий холод.

Поначалу порывы ветра Майка не беспокоили. Он внимательно осматривал каждый сантиметр склона, на который предстояло поставить ногу, и только потом делал шаг. По двадцать раз он дергал и встряхивал всякую веревку, протянутую кем-то до него и используемую в качестве перил.

На особо крутом участке висела лестница: стальные канаты с нанизанными на них перекладинами, тоже из стали. По всей длине конструкция прижималась к стене захватами, вбитыми глубоко в камень. Майк попробовал расшатать лестницу, стоя у нижних ее ступеней – и ничего не вышло, крепление держало мертво. Но как только он начал взбираться наверх, в вышине что-то грохнуло, зазвенело, и лестница принялась отрываться от поверхности сразу по всей длине.

Он едва успел спрыгнуть и еле удержался на крутом склоне. Тем временем гирлянда ржавых металлических перекладин, нанизанных на два измочаленных троса, изогнулась над ним, словно удав над олененком, свилась в петлю – но не захлестнула Майка, а с грохотом и лязгом устремилась вниз.

Когда он взобрался наверх, начало светать. Наступление рассвета неприятно удивило Майка. Он рассчитывал встретить утро на вершине, но где та вершина? И где он сам? Позади – всего полпути, а времени ушло вдвое больше нужного, да и сил тоже…

Самое неприятное: он начинал мерзнуть. У него есть еще несколько шоколадных батончиков с орешками, подкрепиться можно в любой момент – да только энергии на обогрев тела и движение по горе он тратит вдесятеро больше, чем запасено в продуктах.

Майк сделал несколько шагов вверх по гребню и вдруг явственно ощутил: еще метр или два, и он пересечет некую невидимую границу, которую специалисты зовут точкой невозврата. То есть спуститься вниз, если он решит сделать это сейчас, он сможет живым. А если поднимется еще метров хотя бы на пятьдесят, и потом повернет назад – будет поздно. Добраться до приюта и не сдохнуть – сил уже не хватит!

Чертов Маттерхорн! Сатанинская гора! Приготовила ловушку с лестницей – а теперь еще и по носу щелкает! Дескать, смирись, ничтожный человечишко. Нет тебе пути наверх – ползи книзу, пока цел. Авось, и доползешь…

Буря вскипела в душе Майка. Ненависть к Маттерхорну захлестнула его сознание. Он пнул ближайший камень так, что один из передних зубов на кошках, прикрепленных к ботинку, согнулся. Выкрикнутое проклятие улетело в пропасть и растворилось в тиши, нарушаемой лишь шумом ветра и цокотом мелких зернышек льда по капюшону.

Опять отступить? Повернуть назад сейчас, а потом предпринять еще дюжину попыток, чтоб всякий раз находить причину для прекращения борьбы? Ну, уж нет! Он пойдет вверх, что бы там ни уготовала ему судьба! Суждено погибнуть? Пускай! Главное – взойти на этот проклятый Маттерхорн! Победителей не судят!

И он вновь зашагал к вершине.

* * *

Давно перевалило за полдень, когда он, насквозь вымокший и уставший до темноты в глазах, выполз на вершину. Точка схождения всех граней горы совсем невелика: стоять можно, а лечь, чтобы хоть чуточку передохнуть – уже трудно.

Ажурный крест из металла весь облит льдом и облеплен снегом. Сейчас он отломит несколько сосулек, бросит их во флягу, растопит остатками тепла под курткой и сделает хоть несколько глотков. Талая вода невкусная, отдает стираной тряпкой – но ему так хочется пить! И у него так замерзли ноги… И руки. И сам он еле двигается от окоченения.

Дождь и ветер сделали свое дело. Он вымок! Не до нитки, но воды в его одежде – с литр, не меньше. Это, разумеется, конец – потому что спуститься в таком состоянии он не сможет. Но конец небесславный! Он все-таки покорил Маттерхорн! Покорил, хотя и пришлось побороться с соблазном остановиться в приюте Солвей Хат и переждать непогоду.

Закрыв глаза, Майк прижался щекой к льдистой корке на снежном покрове вершины и поискал губами влаги. Нет, лужицы дождевой воды, даже самомалейшей, не находилось. На морозном ветру дождь моментально смерзается, пить неоткуда…

Да, он победил. Он покорил Маттерхорн – причем не тогда, когда гора благодушно дремлет, разнежась на солнышке, а когда Альпы кипят тучами, а с неба сеется ледяная крупа.

Но зеленую клетчатую рубаху, оставленную в приюте Хернли, надеть все же следовало… В ней – уж бог весть почему – он точно не замерз бы. Говорят, смерть от холода неприятна только поначалу. Потом делается тепло и даже жарко, и человек раздевается, вместо того, чтобы кутаться. Интересно, сколько он проваляется на этом клочке вздыбленной тверди, прежде чем перестанет дрожать и примется стаскивать с себя куртку?

Майк, лежавший лицом вниз, поднял голову и попытался сфокусировать взгляд. Фляжка до сих пор в руке? То есть, он так и не положил в нее ни единого кусочка льда и не сунул сосуд за пазуху? Ну, теперь и не нужно. Рук он все равно не чувствует, и даже выбросить флягу не может. И ног не чувствует. Есть ли они у него? Не отпали там за ненадобностью?

Он повел головой, пытаясь оглянуться, но не смог повернуть шеи. Тело медленно застывало, а вместе с ним застывала и душа, и мысли, и чувства.

Майк уже давно понял, что смерть неизбежна, и нисколько не возражал против такого исхода. Чуточку потосковав по Джули и приготовленной ею горячей ванне, он ощутил полное спокойствие и умиротворение. Тело его еще содрогалось в бесплодной борьбе со стужей, но он уже ощущал себя отделенным и от тела, и от событий так быстро пролетевшей жизни.

Сознание, затуманенное усталостью и болью, еще металось в мозгу и кричало, чтоб сердце билось быстрее – но уже понимало всю тщетность стараний, и потому не особо настаивало на своих требованиях к телу.

Его кольнула горечь, когда он вспомнил маму, и спазм жалости сжал горло, но эта боль быстро прошла. Вспомнив, что перед кончиной у человека должна перед глазами пролететь вся его жизнь, он попытался восстановить в памяти детство. Однако припоминался лишь ножик с ручкой из золотистого перламутра, двумя лезвиями и ножничками внутри, да складной велосипед, слишком тяжелый и медленный, чтобы нравиться мальчишке.

Он уже совсем не чувствовал своего тела, но остатки сознания еще теплились в его разуме. Ожидая конца, Майк невольно вспоминал отдельные моменты учебы, работы, бизнеса – но ничто из событий прошлого не трогало и не грело душу.

Перед его внутренним взором проплыли картины жарких деньков на Бали, когда он после обеда отлеживался в номере, а вечером вместе с Джо и Джимом носился по волнам теплого океана. Ему почудилось, что он погружается в соленую и ласковую волну, а в глаза ему светит закатное солнце, и лучи сплетаются вокруг него, а он то ли идет, то ли летит, то ли качается – как в гамаке…

– Славные были деньки! – прозвучал где-то рядом знакомый голос.

Джо? Это ведь его интонация! Разве можно перепутать? Но здесь? Как?

Напрягая остатки сил, Майк посмотрел в сторону говорившего. Нет никаких сомнений, это Джо, Джозеф Макальпин, собственной персоной! Сидит на корточках, в шортах и зеленой своей рубахе. А вокруг серая мгла, и снег, который не падает, а летит горизонтально, огибая фигуру сидящего и не тревожа его своим липким холодом. Ну, и чудеса…

– Чудес не бывает, Майк. – Джо улыбался, глядя Майку в глаза, но голос его был тверд, а взгляд серьезен. – Просто ты умер, дружище.

Эпилог

«Мне грустно и легко; печаль моя светла…»

А. С. Пушкин, «На холмах Грузии»

– Умер? Я?

– Да, Майк. Гипотермия на фоне резкого обезвоживания. Трехчасовая агония. Мы тут все ждали твоей кончины. А теперь еще должны дождаться твоего решения: предпочтешь ли ты остаться с нами, живущими, или пожелаешь утвердиться в полной, окончательной и бесповоротной смерти твоей личности. Выбор за тобой, но, пожалуйста, не тяни. Тесниться тут, на вершине Маттерхорна, нам не комфортно. Мы не любим находиться рядом друг с другом…

– Мы?

Ошеломленный Майк поднялся и огляделся. Вот, прямо у ног лежит до боли знакомое тело. Его тело! Красная куртка, бежевые штаны, голова в капюшоне, руки в перчатках. В правой руке зажата фляга, он открыл ее, но ничем не наполнил и так и не выбросил. Левая подогнута под живот. Наверное, так он пытался отогреть ее… Ноги поджаты. Зубец на правом ботинке согнут. Это он, Майк, сомнений нет. То есть не он, его тело. Уже безжизненное, но еще не замерзшее в камень.

Чуть поодаль стоит Белла. Её красота абсолютна, она прекрасна! В маленьком черном платье, на высоких каблуках, с холодной улыбкой на губах. Рядом с ней Джули. Спокойна. Смотрит в глаза, не отводя взгляда и не стремясь броситься на шею. Как странно… Он ведь любил обеих этих женщин, а они – его, но теперь… Где хоть отголосок тех в чувств в нем? И в них – тоже где?

Слева, особняком от всех стоит Алекс. Он весел, машет рукой, подмигивает. Рад, что Майк таки взошел на Маттерхорн – пусть и ценой собственной жизни… Судя по костюму, он только что с пика Коммунизма. И наверняка намерен вернуться туда по завершении этой процедуры.

За спиной, на самом краю утеса, Джим. Он одет как тогда в Назаре, молчалив и серьезен. Чего-то ждет. Чего?

– Мы все ждем твоего решения, Майк, – мягко напомнил Джо. – Хочешь ли ты продолжить свое существование в качестве живущего? Бессмертного? Люди нас зовут кто ангелами, кто демонами – тут уж как повезет.

– А я… – Майк секунду помедлил, собираясь с мыслями, – я вам нужен?

Белла фыркнула и отвернулась. Алекс сжал руки в пожатии и энергично встряхнул ими над головой. Джули равнодушно отвела взгляд.

– Я верю, – все так же мягко продолжал Джо, – что ты станешь моим помощником в деле заботы о людях. Точно так же в тебя верит и Аттикус. Его дело – созидание, он строит этот мир, и он уверен, именно создание всего сущего и есть твое призвание. Прекрасная знает: ты ей помеха. Она внушила тебе мысль о самоубийстве – там, на мосту, да я помешал. Она подослала к тебе Джули, чтоб та вернула тебя на землю и привила тебе вкус к простым человеческим радостям. Но Джули не справилась. На Бали ты на нее только глазел, а подойти не решился. В Энкуэнтро она взяла тебя в оборот, да безуспешно. При всем при том, ты, Майк, если выберешь продолжение своего существования в качестве живущего, можешь внезапно оказаться как в стане сил Беллы, так и в отрядах Джули. А может, присоединишься к Джиму: его дело – обеспечение справедливости.

Джим улыбнулся и слабо помотал головой.

– Впрочем, – резюмировал Джо, – ты можешь стать провозвестником иной силы. Нам пока не известной. Так когда-то Белла вернула к жизни Аттикуса – и он стал ее соперником. Аттикус помог мне, и я первым стал заботиться о прогрессе человечества. Когда Джим Торнтон погиб под утесом в Назаре, я вернул его к жизни, будучи уверенным в его переходе под мое начало. Но ничуть не бывало: Джим стал своего рода судьей над всеми нами, а до него никого подобного в наших рядах не было. Кем суждено стать тебе – пока неизвестно.

– Хорошо, – сказал Майк. – Я согласен стать живущим.

– Отлично! – проговорил Джо почему-то по-немецки, взял Майка за плечи и легонько встряхнул. – Оу, дружище, я вижу, вы приходите в себя? Открывайте глаза, взгляните на меня.

Майк с трудом поднял словно бы ватные веки, и глаза резанул свет, яркий свет больничной палаты. Перед ним стоял, вежливо улыбаясь и немного наклонясь, Зеппли Вайс – в белом халате вместо серого пиджака и с бабочкой на шее.

– Видите ли, Майк. Во время одной из наших встреч вы потеряли сознание, прямо на кушетке в кабинете. Мы вас обследовали, нашли в вашем мозгу опухоль, и удалили ее. Ситуация не терпела отлагательств. Скоро вы встанете на ноги, и мы вас выпишем. Вернетесь в вашу Москву как новенький!