Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Неплохо, – согласился Майк.

Окончив ужин, они молча шли по вечернему Церматту, любуясь переменам в пейзаже и обоняя ароматы прохладной свежести. Вскоре показалась гостиница, в которой жил Майк.

Завидев стоянку рядом с отелем, Майк замедлил шаг. Доктор обеспокоенно взглянул на него, потом посмотрел на улицу вдали… Там, у заборчика, увитого вечнозеленым плющом, стояла машина, элегантный белый внедорожник.

Они подходили все ближе, и вскоре стала различимой надпись на капоте: Range Rover. Майк тронул доктора за рукав:

– Видите?

– Ну, это еще ничего не доказывает, – пробормотал врач, но совсем тихо и не очень уверенно.

Они вошли в холл. Портье, завидев Майка, оживился:

– Сэр, вас ждет та дама, которая вчера передавала вам письмо.

– Где она? – отрывисто бросил взволнованный Майк. Кровь бросилась ему в голову так, что в ушах зашумело.

– В вашем номере, сэр. Она просила, и я почему-то не сумел ей отказать. Хотя у нас так не принято. Надеюсь, вы не рассердитесь?

– Нет. Спасибо, вы все правильно сделали.

Закончив общение с портье, Майк вопросительно взглянул на доктора.

– Поднимемся ко мне? Познакомитесь с моей иллюзией? – сказал он, едва заметно улыбаясь.

– В этом нет никакой необходимости, – ответил доктор и добавил тихо:

– Да и желания никакого.

И уже громче:

– Жду вас завтра в любое время!

Но Майк, мчавшийся наверх через две ступени, если и слышал доктора, то молчал; а если ответил – то совсем неслышно. Не до больницы ему было! Не до врача! Его ждала Джули!

Альпы. Лишь на вершине раскроются тайны

Альпы. Лишь на вершине раскроются тайны…

«К беде неопытность ведет»

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Доктор поглядел вслед убегающему наверх Майку, горестно вздохнул и вышел из гостиницы. Выглядел он при этом постаревшим, ссутулившимся, усталым. В руке его, словно ниоткуда, появилась палка. Он оперся на трость, постоял минуту, глядя себе под ноги, но не на тротуарную поверхность, а куда-то вглубь, сквозь земную твердь, и медленно побрел вниз по улице – сгибаясь под гнетом нового горя и будто из последних сил неся груз прожитых столетий.

«Бедный Майк, – думал доктор. – Ты еще совсем мальчишка, не отличаешь не то что добра от зла, но даже и правого от левого. А на тебя набросились силы, равных которым нет во всем свете. И рвут, и бьют, и толкают они тебя – кто в пропасть, кто в серость, кто в хаос распада и безвременья».

Ту, первую атаку, после которой Майк едва не распрощался с жизнью, и о которой пациент расскажет ему во время следующей встречи, он отразить помог. Дорого ему далась та помощь! Джо Макальпину пришлось исчезнуть. Джим, хоть и друг, запретил ему появляться перед Майком в образе молодого шотландца. Спасибо, что хоть вообще не отстранил!

«Но почему? Почему судьба Майка вдруг так взволновала всех, кто имеет касательство к подлинному могуществу?» – думал доктор. Отчего вдруг на рядовом, в общем-то, человеке, сосредоточились усилия тех, кому по плечу сталкивать материки и испарять океаны? И почему эти силы взялись противоборствовать ему, Зеппли Вайсу, при рождении нареченному Джозефом Макальпином? Ведь не раз и не два Джо пополнял свое воинство достойными людьми – и никогда никто из могучих не то что не мешал ему, но даже и не замечал этих преображений!

Значит, не все так просто с Майком. Значит, есть в этом молодом человеке нечто, неразличимое даже для проницательного доктора, но важное для всего мира.

Что же? Что видят в нем те, кому для познания сущности нужны мгновения?

Ему, Вайсу, пока не известно. Однако неизвестность эта не меняет дела и не отменяет планов. Он должен сделать все, чтобы Майк в оставшиеся ему дни – увы, речь идет именно о днях, даже не о неделях – совершил правильный выбор. И принял сторону света!

Что ж, он не отступится! В конце концов, Майк не просто его подопечный, но еще и друг. А великие… Возможности воздействия на человека у всех равны!

Доктор выпрямил спину, зашагал ровно и бодро, и, кажется, даже помолодел; трость же, в одночасье ставшую ненужной, воткнул в травянистый склон.

Но если бы кто посмотрел на это место уже через секунду, никакой трости эбеновой черноты с посеребренной рукояткой, торчащей из ровно подстриженной газонной травы, он не рассмотрел бы. Его взору предстала бы березка, молодая и свежая, исполненная белизны и сияющая белизной стволика и тонких веток. Настоящее чудо живой природы!

Увидев березку, человек улыбнется, не осознавая причины этой улыбки и не пытаясь противиться тихой радости, заполняющей душу.

* * *

На следующий день Майк почти вбежал во врачебный кабинет. Радость переполняла его! К нему вернулась Джули, его Джули!

– И как? – участливо поинтересовался доктор, – сновидения в эту ночь не мучили вас?

Майк заметно помрачнел.

– Мучили как и раньше… Однако я все равно чувствую себя гораздо лучше!

– …в связи с чем хочу отказаться от продолжения лечения. То есть от наших с вами встреч, – закончил вместо него доктор.

Майк ошарашенно молчал. Именно это он и намеревался проговорить…

– Кроме того, имею сообщить, – продолжил Вайс тем же тоном, – что вновь обретенная возлюбленная настоятельно предлагает бросить все эти горы к чертовой матери и уехать отсюда навсегда – допустим, к чертовой бабушке. Естественно, вдвоем, вместе, чтоб уже не расставаться никогда, жить долго и счастливо и умереть в один день. Типовые благоглупости прилагаются. Кстати, о себе она снова вам ничего не сказала. Обошлась обтекаемыми выражениями и общими фразами. Хоть вы наверняка и интересовались…

– Вы что, подслушивали? – неподдельно удивился пациент.

– Вот еще! – картинно возмутился доктор. – Тому не нужно слушать, кто умеет видеть. Все это написано у вас на лице, Майк.

Он помолчал и добавил:

– Ну, а сами-то вы что думаете? Может, действительно, ну его, этот Маттерхорн? Не взобрались – и ладно; накопите денег, купите космический тур, посмотрите на Альпы с высоты. А?

Майк отрывисто вздохнул и покачал головой.

– Нет. Я должен! Если я уеду отсюда, оставив эту проклятую гору в покое, она будет насмехаться надо мной весь остаток моей жизни. Не видать мне тогда покоя…

Он постоял у окна, помолчал, дыша глубоко и размеренно. На раздумья у него ушло несколько минут. Потом он еще пожал плечами, возвратился к столу, за которым сидел ожидающий врач, со вздохом улегся на кушетку, примостился поудобней и попросил:

– Ваша музыка, герр Вайс. Включайте – кого там? Шопена или Мендельсона? – и продолжим. Я уже привык говорить под музыку.

– Только не романтиков, – поморщился врач. – Лучше кого-нибудь из времен, когда музыку писали или для бога, или про бога. Которого, как известно, нет, и которого все ждут…

Он выбрал строчку на дисплее пульта и коснулся символа воспроизведения. Слова девяносто четвертого псалма, выпеваемые старательным хором, зазвучали с места, где господь гневался на непокорных чад своих и клялся никогда не впустить их в покои свои. Однако Майк латыни не понимал, а доктор лишь улыбнулся древним угрозам.

* * *

Прилетев из Японии, Майк с головой окунулся в работу. Беллкины инициативы давали отчетливый результат. Атмосфера в офисе стала подчеркнуто деловой: никто не слонялся по выдуманным надобностям, не обнимался и не шушукался. Все целенаправленно трудились! Да и как иначе, когда каждое рабочее место обозревается камерой видеонаблюдения, а программа слежения настроена реагировать на аномальное поведение труженика.

То есть если работник пялится в монитор, кликает мышкой, тыркает пальцами по клавишам и одновременно говорит по телефону – все нормально, решает программа, человек при деле. А вот если откидывается на спинку стула, потягивается, бездумно озирает пространство или вообще снимается с места и убывает за пределы поля зрения, включается счетчик времени.

Норматив, установленный Беллой, гласил: на непроизводительное времяпрепровождение отпускается не более 6 % рабочего дня. Если ты остался после рабочего дня или вышел в выходной – норматив не меняется. Потому как явился в офис – работай, создавай прибавочную стоимость! А гулять – в холле полдюжины лифтов: спустился и расслабляйся, сколько влезет. Сесть на твое место желающие найдутся…

Новшество оказалось полезным. Комфорта оно не прибавило, но дисциплинировало хорошо, отметил Майк. Те, кто раньше любил неформально пообщаться вживую, теперь прекратили шататься по офису, обниматься и флиртовать. Общение перешло было на виртуальный уровень, однако системное администрирование быстро выявляло и ненавязчиво, без шума и репрессий, пресекало неслужебные переговоры.

Люди, конечно, выискивали все новые и новые возможности обойти Беллкины запреты – но и контроль не дремал. Нет, карающий меч не обнажался и головы с плеч не летели – но всевидящее око Большого Брата – точнее, Старшей Сестры – вежд не смыкало. Осознание собственной поднадзорности действовало на всех.

«Дополнительный стрессовый фактор для персонала? – подумал Майк. – Да!» Но результативность не падала, количество пропусков по болезни не росло, бунтовщические настроения не культивировались. К тому же программы стимуляции поощрения работников, настойчиво внедряемые Беллой, давали людям возможность зарабатывать больше прежнего. Ненамного больше – но все же больше!

На всякий случай Майк пристально осмотрел свой кабинет. Чем черт не шутит? Камер или микрофонов он не обнаружил – да, собственно, и не ожидал обнаружить. Однако возможность такую – допускал.

Легкая тень недоверия жила в его рассудке, но он старательно и последовательно уничтожал все негативное в собственном отношении к Белле. Ведь если жить с человеком одним домом, одной семьей – а он собирался жить с Беллой, именно жить, а не встречаться и не сожительствовать, – нужно верить! Верить и ценить все хорошее, что есть в этой женщине; а странности её… У кого их нет? Странностей можно не замечать.

К нему в квартиру Белла пришла менее чем через неделю после его прилета. Сказала, что собиралась с духом и набиралась решимости. Потому что теперь в их отношениях все будет по-другому!

В тот раз она впервые осталась у него до утра. Она действительно изменилась. Она словно прочувствовала его настроение, угадала – или прочла? – мысли и вела себя так, как хотелось ему – но не так, как прежде. Куда только подевалась ее всегдашняя холодность и отчужденность? Откуда взялась домовитость и хозяйственность? Даже секс с нею стал как-то добрее и мягче, отметил Майк, понимая, что всё это ему нравится.

Бабочкой порхала она по квартире и щебетала как певчая птичка. У нее, оказалось, припасены и соблазнительные шелковые пеньюары, и милые пижамки с наивными котиками и игривыми мишками по байковому полю, и смешные тапочки с меховой оторочкой. Все это женское богатство как-то незаметно и быстро – чемоданов и баулов с вещами Беллка точно не притаскивала – перекочевало в дом к Майку.

В его спальне, дотоле аскетичной, холодно-серой, откуда ни возьмись появилось трюмо со светящейся рамкой вокруг зеркала. Вокруг нового предмета мебели заклубились нежные ароматы женской косметики, сладостные до приторности. Шторы на окнах, легкие, невесомо-прозрачные, как-то сами собой потеплели колером, украсились естественными складками и искусственными драпировками. «Ладно, хоть не цветочками!» – подумал Майк и смирился.

Вдруг выяснилось, что вне офиса Белла обожает поминутно пить то кофе, то какао, заваривать три сорта чая и расставлять объемистые кружки с напитками – а так же стаканы с водой, лимоном и мятой – по всему дому, даже в ванной. А потом прихлебывать то оттуда, то оттуда, не забывая наполнять новые емкости новыми питьевыми составами – и выставлять их рядом с припасенным ранее питьем.

«Милые глупости», – думал Майк.

Делать ей предложение руки и сердца? Он хотел, он собирался – но нужды в том не возникало: они и так жили как настоящие супруги. Правда, обычно пара строит планы, мечтает о будущем, о детях. Молодая жена, вживаясь в роль хозяйки, вечно о чем-то просит, муж охотно либо с оглядкой соглашается на ее уговоры… У Майка с Беллой ничего подобного не было. Они жили так, как будто знакомы уже сто лет, и из них девяносто девять состоят в браке.

Через несколько недель Майк зашел в ювелирный салон и обзавелся кольцом для Беллы. По виду оно нимало не напоминало традиционных обручальных колец, любимых россиянами, но вполне могло послужить украшением какой-нибудь венценосной дамы из Виндзоров или Габсбургов. Крупный розоватый бриллиант, окруженный сонмом мелких сателлитов, разбрасывал вокруг себя пучки радужных лучиков, приковывая внимание и отвлекая от забот.

«Смотреть на игру света в таком камне можно вечно!» – подумал Майк и ощутил, что видеть на руке Беллы частичку изменчивой, играющей всполохами вечности ему хочется чрезвычайно. Купив кольцо, он не стал обставлять дарение пошлой романтичностью: от всех этих ужинов при свечах, от сладкого запаха рассыпанных лепестков, от скользкого шуршания шелковых простыней под тяжелыми балдахинами псевдокоролевских постелей его приташнивало. Перстень Белле он вручил дома, вечером после работы и перед ужином.

Подарок был принят просто: с благодарностью, но без визга и, главное, без правоустанавливающих определений. Беллка не прыгала от восторга, не сучила ногами, повиснув на шее у Майка, не спрашивала с придыханием: «Мы обручены?» Она улыбнулась, поцеловала его, посмотрела в глаза – а потом на секунду приложила к его губам свой палец, тем самым предваряя ненужные расспросы, затем исчезла в глубине квартиры, щелкнула замочком, хлопнула дверцей – и, вернувшись, вложила ему в руку серую бархатную коробочку… После чего упорхнула на кухню: духовка звякнула, извещая о готовности котлет.

Это тоже был перстень. Небольшая платиновая косынка, свернутая в кольцо, увенчивалась ассиметричным треугольником из черного камня. Вдоль длинной стороны отполированного до прозрачного блеска минерала располагалась цепочка миниатюрных шариков из того же материала. Под светом люстры чернота обретала глубину, в которой мерцали цветные искры – желтые, оранжевые, красные, а еще лазорево-синие, ослепительно белые, изумрудно-зеленые, сливово-фиолетовые…

Чтоб получше рассмотреть подарок, Майк взял в кабинете лупу. Через увеличительное стекло плоский треугольный камень выглядел осколком непроглядного мрака, если всматриваться в который, можно открывать все новые и новые звездочки блёсток. Причем самые неяркие и дальние из них уже едва проблескивали сквозь толщу пространства, и некоторые делались нерезкими, словно утопленными в жемчужный туман – а иные и вовсе едва угадывались в призрачном свечении мнимых недр.

Иллюзия бесконечно глубокой внутрикаменной черноты оказалась настолько убедительной, что Майк раз десять перевернул кольцо, так и эдак пытаясь выяснить размер ювелирной вставки. Прикидки помогли мало: полированный треугольничек искристого минерала не достигал и двух миллиметров в толщину. Но чем дольше вглядывался Майк в мрак кажущейся бездны, тем сильнее крепла в нем убежденность: камень этот – непростой!

На следующий день он позвал Беллу в свой офисный кабинет.

– Я хочу съездить на недельку на Алтай, – сообщил Майк. – Там работает школа альпинизма. Мне нужно научиться работать с веревками и снаряжением.

– Ты собираешься карабкаться по отвесным стенам? – без тени иронии поинтересовалась Белла.

– Если понадобится…

– Кольцо в горы не вези, – все так же серьезно проговорила Белла. – На восхождении оно может тебе помешать.

Майк критично взглянул на свою руку. Перстень действительно мало совместим с перчатками, веревками, клиньями и прочими предметами снаряжения.

Он кивнул.

– Зато я, – улыбнулась Белла, – твоего кольца снимать не стану! Оно заменяет мне штамп в паспорте. Но есть кое-что, чего бриллиантом не заменишь…

– Что именно?

– Ты ведь на Алтай едешь не просто так? После Алтая тебя ж потянет в настоящие горы? И опять акклиматизация, подготовка, восхождение – в общем, месяца полтора тебя не будет?

– Вероятно, – согласился Майк. – К чему ты клонишь?

– Пока будешь ездить в Сибирь, обдумай: не пора ли дать мне немножко больше полномочий? Назначь меня своим первым заместителем. Дай мне официальное право оперативного воздействия на структуру твоего предприятия. Чтоб я могла распустить отдел, организовать отдел. И всё!

– Ты ведь и так это делаешь?

– Делаю, но вынуждена согласовывать предложения и с Кристиной, и с тобой – а если тебя нет, то приходится ждать. Так теряется прибыль. Ты ведь не можешь не признать, что мои реформы – прибыльны?

Она выдержала секундную паузу и добавила:

– Право подписи банковских документов мне не нужно. Финансы – это твое и только твое! Мне же дай, пожалуйста, возможность выполнять мою работу наиболее эффективным образом. Нам обоим – и всем твоим работникам – во благо. Я делаю деньги, мне это нравится, а уж ты трать их, как нравится тебе. Мне достаточно моей зарплаты и – тут она подняла руку и покачала ладонью так, чтобы бриллиантовое кольцо заиграло и засверкало – твоей эпизодической щедрости.

«Она права, – подумал Майк. – Деньги остаются в моем ведении, а ее управленческие таланты требуют как узаконивания, так и развития».

В тот же день Кристина внесла изменение в штатное расписание, генеральный директор компании заказал билеты до Горно-Алтайска, а его новый заместитель, Белла, как работала, так и продолжила работать.

* * *

Майк знал, что алтайская школа альпинизма – это плотно, насыщенно и вообще круто, но не подозревал, что программа обучения может быть такой всеохватной. Им читали лекции, перемежая их с натурными проработками или совмещая рассказы преподавателей с практическими занятиями.

Он постигал сущность акклиматизации и принципы тренировки альпинистов. Он учился организации восхождения и приемам пользования веревками. Ему преподавали технику движения по склонам и обучали выживать в сложных условиях.

Оказалось, что взбираться в кошках по леднику проще, чем преодолевать мокрый травянистый косогор в ботинках с крупным протектором. Страховка верхняя, страховка нижняя, перестежка, связка; экономия сил при подъеме и обеспечение безопасности при спуске; типы и разновидности снаряжения, прочность металлов и полимеров при статических и динамических нагрузках в условиях горного ненастья – тонкостям и сложностям не было конца!

Днем курсанты висли на тренажерах и по сто раз – чтобы выработать автоматизм, только и спасающий в стрессовых условиях – вязали и перевязывали ключевые узлы на веревках. Вечерами откисали в горячем душе, латали ссадины пластырями и обсуждали усвоенное за день. Равнодушных здесь не встречалось: альпинизм влек всех курсантов – однако разница в способностях заставляла некоторых по нескольку раз проходить вновь изученный материал.

Курс обучения Майк прошел почти безбедно и лишь однажды поранил ногу о кошки. Уперев согнутую в колене ногу в склон, он перенес на нее вес тела и, подтягиваясь на руках, стал выпрямляться. Тут-то левая нога и зацепилась за металлические зубья, подобные раздвоенному змеиному жалу! В горячке он не почувствовал боли, только ощутил помеху и поднажал, выпрямляясь под треск рвущейся штанины.

Порвалась не только мембранная ткань и флисовая подложка, но и его собственная кожа. Глубокая рана и кровь, пропитавшая штанину и натекшая в ботинок, наполнив его чуть не до краев, напугала всех курсантов, кроме инструктора и самого Майка.

Помогая друг другу, они залатали дырки на теле и на штанах хирургическим пластырем, посетовали, что останутся шрамы – и Майк постарался забыть о полученной травме. Зажила рана уже после того, как ему вручили удостоверение и значок с золотым ледорубом, возлежащим поверх заснеженных вершин Эльбруса и заслоняющим густо-синее небо, какое только в горах и увидишь.

На импровизированном банкете Майк не задержался. Пить теплую водку из прозрачных пластиковых стаканчиков под консервированные закуски он, как и недоехавший до Петушков Веничка, счел суетой и томлением духа, и без задержек отбыл в Москву.

Полученное звание и золоченый значок на винтовой закрутке – символ серьезности звания – окрыляли и будили мечту. Он решил не задерживаться в столице, и если дела в фирме идут нормально, закупиться снаряжением и махнуть в Альпы.

А что? Монблан, по слухам, гора несложная, хотя и капризная, и не всякий день пускает на вершину восходителей. Маттерхорн пониже, да труднее для альпиниста, но и он уступает настойчивым и целеустремленным. Ну, вот на одну из этих вершин он и взберется! Или даже на обе сразу…

Беллу альпинистские амбиции Майка не удивили, но и не напугали. Хочешь идти в гору – иди, соглашалась она, не вдаваясь в подробности и не интересуясь деталями, которые обычно интересуют любящих женщин. Чем в горах питаются, где спят, в чем ходят – она не спросила ни разу.

У Майка вообще складывалось впечатление, что ее привязанность к нему какая-то… необязательная. То есть вполне искренняя и даже – в отдельные моменты – глубокая. Но чуть он с глаз долой – так и из сердца вон. Нет, в верности Беллкиной он не сомневался. Не о супружеской верности речь! Какая-то она… словно насквозь смотрит, причем не на тебя, а сквозь тебя, словно ты – увеличительное стекло. И только…

Зато и обращается бережно, я любовью и заботой – потому что нужен он ей! Может, и не любит – Майк даже склонялся к мысли, что не любит – но ценит! Держит нежно и крепко, и ему эта хватка нравится!

Он заулыбался, вспомнив кадр из фильма о Кинг-Конге, где огромная обезьяна бережно прикасается к героине Джессики Ланж, носит ее в руке и не то что не роняет, но всякий раз ловит, чуть где крикучая тетка поскользнется. Вот у них с Беллкой – кто кого ловит и подстраховывает, если что? Он её или она его? Кто из них двоих Кинг-Конг, всесильный и беспомощный одновременно?

Глупый вопрос. Не о том он думает…

* * *

Идти на Монблан, а следом, без перерыва, – на Маттерхорн, Майка надоумил Алекс. Они беседовали по телефону, пока Майк сидел в гостинице в Шамони, пытаясь нанять гида. Во всех французских агентствах, согласных объясняться на английском, ему отказали: в сезон, объясняли ему, очередь к гиду растягивается самое малое на месяц. И назидательно добавляли: надо было побеспокоиться о сопровождающем, а заодно и о ночлеге в горных приютах, заранее.

Он беспокоился! Однако в Федерации, куда он зашел отчасти для регистрации, отчасти в поисках рационального решения проблем снаряжения, его заверили: переживать не о чем. Запад – логово капитализма, у них вечный кризис перепроизводства, предложение хронически превышает спрос. Вот в наши горные приюты – да, нужно записываться заранее. Не желаете?

Майк не пожелал. Чтоб не расстраивать радушную девушку, он по безумной цене купил у нее книжку про альпинизм. Документ под названием «Горная книжка», удивительно похожий на старинную институтскую зачетку – тоже купил, за совсем уж немыслимые деньги.

Его поздравили с присвоением порядкового номера в перечне резидентов федерации – где-то в районе двух с половиной тысяч, он не запомнил, – и предложили купить какой-то членский билет, он не разобрал какой именно.

Кроме того, настаивала девушка, не худо бы подписаться на журнал, выпускаемый когда раз, а когда и четыре раза в год, а также оформить страховку с максимальной суммой покрытия.

«Переманить ее к себе в офис, что ли? Уж больно неугомонна, чертовка!» – подумал Майк. Однако вставить хоть одно нетематическое слово в монолог талантливого агента по продажам ему не удалось. Спасаться пришлось бегством!

Кое-как вырвавшись из цепкой хватки федеральной девушки, он незамедлительно скрылся в закоулках московских улиц, и лишь переведя дыхание, вспомнил: снаряжение-то осталось незаказанным. «А и не надо, – толковали в интернете попиратели кресел и покорители диванов, – в Шамони такого добра навалом; для всякого гида предоставление снаряжения в аренду – дополнительная статья доходов».

Алекс проблемам посмеялся, но помочь обещал. Гид приедет! Тем временем, советовал он Майку, тебе никто не мешает набрать акклиматизацию. Тамошний подъемник вывозит на высоту 3842, но начать можно и ниже. Если подниматься из Шамони первым рейсом, а возвращаться последним, бегая в промежутке по горам, дня за четыре можно набрать приличную форму. А там прибудет чешский гид, известный Алексу как въедливым подходом, так и умеренной жадностью. Но ведь Майк согласится слегка переплатить за срочность?

Майк, разумеется, согласился. Остаток дня он посвятил дегустации местных вин, тем более что у него на глазах какие-то сумасшедшие видеоблогеры горнотуристического толка неукротимо упражнялись в онлайн-болванствах. Гогоча и толкаясь перед камерой, они громко ратовали за восхождения «под мухой»: лучшей адаптации к высоте, говорили они, не найти. Похмелье – тут они выразительно трясли головами и кривили рожи – сужает сосуды и провоцирует кислородное голодание, что как нельзя лучше и моделирует, и стимулирует акклиматизацию в горах.

Поглядывая на экран и почитывая подобный – и даже худший – вздор, Майк увлекся и не заметил, как наступила ночь. Следующие три дня он, верный заветам Алекса, посвятил активной акклиматизации в ее классическом понимании – без алконоваторства. На четвертый день приехал Иржи, похожий на Гурвинека великоватой головой, обильными ушами и протяженными залысинами, и вообще немножко смешной.

«Кошки, веревки, системы, треккинговые палки и, на всякий случай, ледорубы. Самые современные, складные. Вот все, что нам пригодится, Ми́хал», – говорил он, ставя ударение на первый слог имени своего подопечного. Майк поинтересовался у гугла, как по-русски звучит имя Иржи, и в ответ стал звать своего гида Юриком.

Юрик сбегал в местную школу горных инструкторов, выяснил прогноз – погодным сайтам он упрямо не доверял – и вернулся довольный. На пятикилометровой высоте ни метелей, ни снегопадов с ветрами на ближайшие два дня не планировалось. На больший срок прогноз недостоверен, констатировал гид.

Впрочем, непогоды Юрик опасался меньше, чем бесплодного сидения где-нибудь в приюте. Забронированных мест у них ведь нет? Нет! Значит, придется стелить спальный мешок под ногами у всех. «Уши оттопчут!» – шутил Майк, посмеиваясь. «Как минимум», – соглашался веселый чех, старательно не замечая нарочитой бестактности своего подопечного.

Боялся Юрик только внезапного землетрясения, нередкого в этой части света, – но мужался, осеняя себя крестным знамением и уповая на милость природы. Как выяснилось позже, однажды ему пришлось пережить катаклизм неподалеку от Лхасы, и это было страшно.

Сначала горы загудели так, как гудит быстро приближающийся трактор с раздолбанным двигателем и без глушителя. Юрик, много читавший о звуковых эффектах землетрясений, вовремя распознал опасность. Выкрикивая отрывистые команды спутникам, он поспешил отстегнуться от связки, в которой они шли вчетвером, и скукожился, прижавшись к монолитному выступу.

Через несколько секунд звук превратился в рев – и стих, и в это же мгновение горы затряслись и запрыгали. Сверху посыпались камни, поднялась жуткая пыль. Юрик сидел, вжавшись в убогую нишу под уступом, кое-как дышал через ворот флисовой куртки и молил всех богов на свете, чтобы скала не опрокинулась и не погребла его под собой.

Вокруг скакали валуны, летящие откуда-то сверху, слышались вскрики товарищей по восхождению. Но может, и не слышались, а только чудились. Через минуту тряска утихла. Поднятая землетрясением и камнепадом пыль оседала долго.

Своей команды он не нашел, и никто не нашел. «Может быть, позже, – грустно вздыхал Юрик, – или вообще никогда. Если они лежат внизу, под многометровыми завалами».

– На Монблане тоже опасно? – спрашивал Майк.

– В двух местах, ерундовых, в общем-то, – охотно отвечал гид. – На кулуаре с камнепадом, там в год гибнет когда пять, а когда и пятнадцать восходителей; и на снеговом гребне у самой вершины. Узко там, тропка шириной сантиметров в тридцать. Падать нельзя ни влево, ни право. Пойдем связкой! Страховочные системы наденем сразу, чтоб привыкнуть.

Рассказ Юрика оказался самым страшным, что пришлось пережить Майку на Монблане. Из Шамони они решили идти пешком – в то время как все нормальные восходители едут на гору канатно-рельсовым транспортом. Юрик такого читерства не терпел, и Майк с ним согласился. Пешком дольше, конечно, – ну, так за тем он сюда и приехал, чтоб по горам ходить.

Как только утром они вышли из гостиницы с походными рюкзаками, в негнущихся горных ботинках, с бренчащими на поясе кошками, с касками и палками за спиной, на них обратили внимание прохожие. Кто-то начал восхищенно аплодировать, остальные вытянули перед собой камеры и принялись снимать.

Особенно позабавило зевак намерение альпинистов уехать из Шамони на автобусе. Иржи настоял стартовать из деревни Лез-Уш, расположенной в нескольких километрах западнее. Народу там меньше, путь чуть короче и интересней, хотя некоторый отрезок придется шагать вдоль рельсового пути, а это не приветствуется властями. Но если они не станут откручивать гайки и укладывать на рельсы монетки, чтоб раскатывать медяки в медали – как в детстве, – их не арестуют.

Майк заверил гида в своем равнодушии к подобным забавам. Однако французскую монету в два евроцента на рельсе оставил… По русскому обычаю, чтобы вернуться.

Шли весь день и набрали более тысячи пятисот метров высоты. Ночевать устроились в пустом домике, издавна называемом, объяснил Юрик, «Хижиной лесника». Судя по застарелым запахам, большую часть года в доме хозяйничали мыши, но весной их выманило наружу тепло и обилие свежего корма, и жилище пустело.

Майк, тем не менее, спать отправился в мансарду, справедливо полагая, что вернувшиеся на ночлег грызуны сначала атакуют Юрика; сам же он, разбуженный криками гида, уж как-нибудь спасется. Однако их сна не потревожил никто – ни люди, ни звери, ни погода.

Дальше поднимались весело. На границе зоны вечных снегов им встретились горные козлы. Рогатые твари задорно скакали поодаль, не приближаясь и не удаляясь от путников.

– Ждут, – объяснил Юрик. – Табачку бы им… Это они так сигарету выпрашивают. От никотина их прёт. Кому не жалко, берут с собой Кэмэл или Житан. Стоит распечатать пачку, и эти козероги тут как тут: тянутся, просят. Жрут даже прикуренное.

– А пива они не просят? – поинтересовался Майк.

– У вас на Кавказе, где-то возле нарзанных источников, я самолично выпоил местному козлу поллитра пива. Здешним не предлагал, тут пиво дорогое.

Козлы, поняв, что подачек от этой пары не дождешься, незаметно исчезли. Вместо них на горизонте появилась группа медленно бредущих восходителей. Скоро Майк с Юриком их нагнали. Два парня и две девушки с объемистыми рюкзаками, скатанными ковриками карематов и туго упакованными спальными мешками тяжело брели по набирающему крутизну склону. Ноша одного из парней была укрыта желто-голубым полотнищем.