Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Путь Сантьяго. Не всякую дорогу осилит идущий

Путь Сантьяго. Не всякую дорогу осилит идущий

«На большой мне, знать, дороге умереть господь судил»

А. С. Пушкин, «Дорожные жалобы»

Я стою на балконе врачебного кабинета и смотрю на Маттерхорн. Доктор Вайс просил прийти пораньше, и я пришел. Дверь не заперта, его нет. В дневном свете эта комната совсем другая: и стол не так велик, и амуры припыленные не пляшут. Музыки нет.

Вот кресло перед столом, вот кушетка, на которую я скоро улягусь и примусь рассказывать о своей жизни. Словно клубок разматывать, вытаскивая на свет незамеченные ранее узелки, цепкие колючки и всякий событийный мусор.

Это психиатр оптимист: он думает, что ему удастся перемотать клубок заново, уложив очищенные пряди ровными витками. Верю, что удастся. Только это ничего не изменит. У меня есть цель – пока еще недостижимая. Я уже подступался к ней – и мне пришлось отступить. Но даже если попыток будет бесконечно много, я добьюсь своего. Я взберусь на ненавистный мне Маттерхорн, чего бы это мне не стоило!

Что будет дальше? Может, и нечего – это уже не важно. Я не вижу своего будущего после Маттерхорна. Провидцы говорят, так бывает, когда впереди у человека очень серьезные изменения. Настолько серьезные, что он их даже вообразить не в состоянии. Или смерть.

Я не боюсь изменений. Не боюсь я и смерти… Что-то мне подсказывает: умирание – это тяжкое испытание, но смерть – вовсе не конец. Доктор умеет видеть эти подсказки и различает движения подсознания. Он, я уверен, поможет мне понять себя. Поняв себя, я пойму, какое место уготовано мне в этой Вселенной.

Когда понимание придет ко мне, зачем тянуть время? Мне останется лишь взобраться на проклятый Маттерхорн – а там будь что будет! Я пойду по юго-восточному гребню, маршрутом Хернли. Главное – не застревать в приютах и палатках, от которых до вершины рукой подать, и которые позволяют прервать восхождение в любой момент.

Я уверен: Маттерхорн не пускает меня, и если я дам ему возможность распоряжаться мною, он продержит меня на подступах к себе хоть целую вечность! Не так давно я уже предпринял попытку взобраться на эту чертову гору, и слезать пришлось с полдороги – в одежде, пропитанной кровью…

Мной выбран не самый сложный маршрут – но теперь ранняя весна, и мне вовсе не улыбается карабкаться по обледеневшим веревкам с подветренной западной стороны. Да и нет на легких путей на Маттерхорн – что бы там ни говорили разные умники…

* * *

– Вы сегодня раньше меня, Майк!

– Любовался Маттехорном, доктор. Отсюда, из Церматта, он особенно красив и страшен.

– Ну-ну, так уж и страшен… Гора и гора, довольно изящная с виду. Устраивайтесь в кресле, я сварю нам кофе. У меня робуста – крепкая как доминиканский ром и ароматная как йеменский мокко.

– Так не бывает, док! И спасибо, кофе мне не хочется…

– Не бывает только чудес. Технологии – явление всесильное, им подвластно всё. Но как хотите!

Майк устроился на кушетке, закрыл глаза, вдохнул аромат кофе. В Португалии, где он начал пеший путь по маршруту святого Иакова, все пили кофе…

* * *

Решение отправиться в Путь Сантьяго возникло спонтанно.

В самолете, летевшем из Доминиканы в Москву, Джо больше спал, чем бодрствовал, и ни о чем не спрашивал – чем сильно удивил Майка. Если бы он сам отправлялся наниматься неизвестно кем бог весть куда, безо всяких гарантий и ясных перспектив, волнение не дало б ему сомкнуть глаз. Однако Джо не волновался и не любопытствовал, словно Москва для него – не таинственный край с диковатыми и загадочными русскими, а так… не особо любимый, но хорошо знакомый пригород.

– Поживешь у меня, пока освоишься? – предложил Майк еще до отлета. – Мы вроде неплохо уживаемся под одной крышей…

– Это потому, – улыбнулся Джозеф, – что в Доминикане ром сладкий. В России водка горькая: напьемся, начнем скандалить.

– Хорошая водка не горькая, – возразил было Майк, но Джо нетерпеливо отмахнулся и показал экран планшета:

– Вот в этом районе квартира с такой арендной платой – это нормально? Если да, то что у меня будет оставаться на жизнь после оплаты жилья?

– Примерно два раза по стольку, – пообещал работодатель. – Плюс премии за усердие и бонусы за снятые с неба звезды.

– Окей, – сухо согласился Джо, отстукивая заявку на осмотр и вселение.

«Явно не нужда гонит тебя в Москву, – думал Майк еще на Гаити, глядя, как друг укладывает вещи в сумку. – Но что же?»

– У вас там красивые девушки? – с улыбкой поинтересовался Джо, когда Мэнни мчал их к аэропорту. – А то креолки мне надоели.

– Закачаешься! – посулил Майк, и Джо картинно потер руки, а Мэнни в сотый раз вздохнул. Его тоже звали в Москву, тем более что в русской столице таксисты чуть не сплошь иностранцы. Но Мэнни боится холода и расставания с мамахуаной, а борщ и гречневая каша вызывают в нем неподдельный протест: как такое вообще можно есть? К тому же кто-то должен дежурить: вдруг Джули вернется?

– Если это случится, – велел Майк, – сделаешь несколько фото и отправишь мне. Я прилечу.

– Быть может, нанять детектива, чтоб отслеживал все аэропорты и морские причалы?

Мэнни старался угодить, он чувствовал себя в долгу перед щедрыми и незаносчивыми клиентами.

– Это лишнее, – без колебаний ответил Майк.

Квартирка у Джо оказалось удобной – смотреть ее ездили вдвоем, сразу из аэропорта. «До Москвы-Сити тебя любое такси доставит. Только выезжай загодя, чтоб в пробках не застрять», – предостерег Майк, и Джо кивнул так, будто специфика жизни в русском мегаполисе не способна усложнить его существование.

К офисному зданию на следующее утро Джозеф Макальпин пришел пешком: оказывается, добирался он метрополитеном. «Не пропадет!» – решил Майк и повел нового работника знакомиться с делом.

В курс дела Джо входил поразительно быстро, с людьми ладил сходу. В первый же день он выучил несколько самых важных русских обращений и упорно наращивал лексикон, хотя в самом офисе и уже тем более в его восточных филиалах, одним из которых Иосиф Константинович Макальпин был поставлен управлять, английский знали все.

Уже через неделю Джо, уяснивший законные аспекты, полузаконные тонкости и незаконные, но прибыльные возможности, улетел в Гонконг открывать представительство московской брокерской компании.

Проводив его, Майк вернулся в свой офисный кабинет и затомился. Непосредственного начальственного участия не требовалось ни какому из подразделений компании. Отлаженный процесс создания, концентрации и извлечения прибавочной стоимости шел незаметно и безостановочно. Клиенты спешили в офисы, зная, что вышколенные Майком брокеры предложат такое вложение финансов, что при любом (ну, почти любом) раскладе на рынке акций они останутся в прибыли.

Долларов в мире становилось все больше, инструменты инвестирования совершенствовались, делая съем сливок с бурления денежного океана все более надежным. Оставалось только следить за ростом счета в банке – но и с этим прекрасно справлялась бухгалтерия, большей частью электронная.

Посмотрев сводки, выпив несколько чашек кофе, покормив вечно голодных пираний в аквариуме с каменистым дном и без единой зеленой былинки – проклятые рыбы от скуки сжирали всё и порой покушались друг на друга – Майк подошел к затемненному стеклу окна.

Зима уже кончилась, но весна еще не наступала. Унылое и мрачное межсезонье обычно для Москвы, и в прежние годы Майк в эту пору находил развлечение в клубах и им подобных заведеньях. Однако теперь ему не хотелось ни в клуб, ни в аквапарк, где еще полгода назад он шлифовал свои серферские умения; ни даже на скалодром: там нужно концентрироваться, иначе доверху не долезешь никогда.

Но какая тут концентрация, когда в каждой стройной и светловолосой девушке ему чудилась Джули, а похожие на ее голос интонации в случайно слышимой женской болтовне заставляли его ощущать холодок и всматриваться в лица?

Набросив пальто и натягивая перчатки, Майк вышел на улицу. Серые облака медленно влеклись по небу, обволакивая вершины башен Москвы-Сити, растворяя и поглощая свет окон почти без следа. Сырой холодный ветер дул то в лицо, то сбоку, но совсем не в том направлении, куда нес клочковатую массу туч.

Город отчаянно сопротивлялся давлению мглы, пытаясь приподнять тяжелую облачную кромку красным и золотым свечением огней – но помогало мало, и сумерки сгущались, а небо становилось все ниже и все мрачнее. Зажглись фонари – где синевато-зеленые, где бело-синие, а где и ржаво-оранжевые – и туман, еще четверть часа назад едва заметный, а теперь плотный, серый, засиял искусственными красками.

Тени сжались, почернели и попрятали свои уродливые тела в неосвещенные закоулки и под днища машин. Запах сгоревшего бензина, ядовитый, как пропавшие от старости духи, стал особенно острым. К нему добавилась удушающая дизельная гарь: автобусы, перегруженные пассажирами, спешили развезти офисное воинство по домам.

Народу на улице прибавилось, шагать приходилось в тесноте, и на брюки все чаще стали попадать брызги тающей жижи. Майк поднял воротник и сунул руки в карманы. Толчея раздражала его. Угрюмые прохожие, задевавшие его плечами все чаще, бесили. Прожектора, освещавшие витрины, входы и вливавшиеся в них толпы, резали глаза до боли и слез.

Из остановившегося рядом желтого такси вылезла женщина. Не раздумывая, Майк забрался в машину, назвал свой адрес и смежил веки. Ему не хотелось видеть никого и ничего. Более того: он знал, что и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, если только не произойдет ничего экстраординарного, видеть этот город ему не захочется.

У своего подъезда он попросил таксиста подождать полчаса, но вышел уже через десять минут. Черные ботинки на его ногах уступили место разношенным кроссовкам. Длиннополое пальто из мягкой темной шерсти сменилось оранжевой курткой с капюшоном. Синяя с зелеными клетками байковая рубаха, «взятка» от Джо, была заправлена в джинсы.

Билет до Лиссабона он забронировал уже по пути в Шереметьево. Ощущение сырой стужи московского внесезонья преследовало его до самого посадочного трапа, но в самолете отпустило, исчезло – оставив душу пустой, грустной, но спокойной.

Лайнер еще не набрал положенной высоты, а Майк уже откинул спинку, отвернулся, насколько это было возможно, от прохода и закрыл глаза. Мягкая байка клетчатой рубашки нежно ласкала кожу – и ему вдруг вспомнилось давнее, навсегда, казалось, забытое чувство.

Оно возникало давным-давно, всякий раз, когда мама, накупав его, маленького, до розового свечения кожи и текучего тепла во всем теле, закутывала сына в байковую пижаму и укладывала на взбитую подушку. Он хотел спать, но тянул время, решая, что лучше: попросить пить? Или кушать? Или почитать сказку? Усталость брала свое, и он обещал себе: вот помолчу минутку, а потом позову…

Минутка шла за минуткой, известные всем родителям мира надобности никак не выдумывались, и мама тихонько уходила, а ему, тогда еще не Майку, и уж тем более не Михаилу, как потом обращался к нему папа, а Мишеньке, как говорила бабушка, вспоминались его садиковские друзья – Виталька и Вадик. Он представлял, как завтра они доиграют недоигранное сегодня, а если Светлана Александровна опять помешает, они спрячутся за кустом в углу у ограды, и тогда она побегает, поищет!

Внезапная мысль обожгла и чуть не вывела из забытья: по прилету нужно бы позвонить маме, сообщить, что он в Лиссабоне, а про пеший поход в Испанию, который он задумал совершить – не говорить, чтоб не волновалась.

Вой самолетных турбин все больше и больше напоминал гудение океанского шторма; голоса пассажиров, выбирающих еду, превращались в возгласы паломников, идущих путем Святого Иакова.

А вот и сам Иаков: на коне, в латах, под зубчатым стягом. Носится по всему Пиренейскому полуострову; за ним верная дружина, и у каждого меч, а у кого еще и копье – и оными копьями тычут они в неверных, что тем неповадно было.

Неверным неповадно, они верещат и бегут, и с разгону прыгают в галеры, хватают весла и гребут, гребут назад в свою Мавританию.

Над всей этой суетой на утесе стоит всадник. Лик его знаком и светел – только не вспомнить никак, кто это. Ветер полощет стяг, а за спиной рыцаря развевается плащ из мягкой байки цвета морской волны, с розовыми слониками и пятнистыми собачками, и с перламутровой пуговкой под горлом…

– Просыпайтесь, молодой человек! – стюардесса мягко тряхнула плечо разоспавшегося пассажира. – Объявлена посадка. Пристегнитесь, пожалуйста!

Он проспал весь рейс? Все пять часов кряду, не просыпаясь в тоске и не вспоминая о Джули? Это впервые за несколько последних недель! Путь Сантьяго еще не начался, а уже помогает путнику!

* * *

Утро в Лиссабоне – светлое и радостное! Майк, досыпавший ночь в гостинице, выскочил на улицу пораньше, отыскал круглосуточное кафе, заказал кофе, крепкий кофе, много крепкого кофе! И еще горку колбасок чоризо с жареной картошкой и свежевыпеченным хлебом. Хотелось вина, но он ограничился апельсиновым соком.

Мама нисколько не удивилась исчезновению сына из Москвы и слушала его повеселевший голос, удерживаясь от наставлений. Онлайн-путеводитель жутковатым голосом выздоравливающего от бронхита киборга уговаривал Майка не покидать Лиссабона и истратить хоть месяц, хоть год на осмотр бесконечных достопримечательностей и катание на игрушечных желтых трамвайчиках.

– А как пройти пешком из Лиссабона до Сантьяго-де-Компостела?

«Оh, desculpe, senhor! Простите, господин, такой маршрут не предусмотрен».

Н-да, желающих вышагивать 550 км в наше время немного…

«Не угодно ли сеньору начать путь в городе Порту? Как делает все прогрессивное человечество на протяжении пяти последних веков?»

– Пожалуй, угодно…

«Когда сеньор планирует выезжать?»

– Завтра.

«Подсказать дорогу к вокзалу?»

– Не нужно! Лучше подскажи, какого вина испить синьору, чтоб ощутить всю славу Португалии.

«Портвейн – наша слава!»

– Уймись, виртуальное чудовище. В России портвейном заборы красят и клопов травят. Хорошее вино есть?

«Отведайте Vinho Verde! Аромат незрелого персика, нежно-соломенный колер и освежающий кисловатый вкус порадуют самого взыскательного…»

Майк выключил говорливого советчика пошел искать винную лавку. Так он провел весь день: вышагивая по улицам Лиссабона, попивая вместо воды легкое и действительно вкусное Казаль Гарсия – то восхитительное белое, то просто хорошее розовое – и отдыхая в трамвайчике, возящем туристов вокруг центральных достопримечательностей.

Он ни о чем не думал и ничего не ждал – а только смотрел на оранжевые черепичные крыши, изукрашенные фасады, кипуче зеленые парки города. Утомился он только к вечеру. Вернувшись в отель, Майк заказал на утро такси, поужинал в гостиничном ресторане под звуки боса-новы и поспешил улечься.

Закрыв глаза и чувствуя, как приятно гудят ноги, и как здорово проваливаться в сон вот так сразу, без привязчивых мыслей и назойливых тревог, Майк вдруг понял: душевные раны лечит не время. Душевные раны лечат путешествия! Но додумать эту добрую мысль он не успел: уснул, и спал до назначенного часа так, как велит природа – глубоко, сладко, без снов.

* * *

Дорога до Назаре заняла часа полтора. Майк сумел объяснить водителю, что его интересует маяк – место, где бушуют самые большие волны на планете – а вовсе не часовня с древними азулежу и не муниципальный «омузеу», о которых все толковал и толковал таксист.

Людей в окрестностях знаменитого маяка сновало немало – а ведь сезон по-настоящему больших волн кончился, отметил про себя Майк. «Что ж за столпотворение тут происходит, когда над Атлантикой неистовствуют ураганы, а до побережья докатываются огромные валы?» – думал он, огибая туристические группы и выбираясь на нижнюю смотровую площадку.

Возле каменного барьера, ограждающего пространство, было малолюдно: основная масса любопытствующих спешила наверх, селфиться на фоне красного маяка, или вниз, пощекотать нервы близостью к обрыву.

Свежий ветер, дувший откуда-то с другой стороны Атлантики, от Ньюфаундленда, нес мелкие капли то ли дождя, то ли тумана. Горизонт не просматривался: пелена мартовской непогоды застилала небосвод. Волны плавными дугами очерчивали видимую акваторию и с высоты казались медленными и низкими.

Официально сезон большого серфинга здесь оканчивался с последним днем зимы. Майк и не ждал увидеть звезд мирового спорта: они прибывали сюда в конце ноября большими хорошо оснащенными командами. В море выходили при волне, у самого маяка достигавшей высоты в двадцать, а то и более метров.

Экипировка чемпионов роднила серферов с космонавтами. Большие сверхлегкие доски, спроектированные в лабораториях передовых авто– и авиастроителей; теплые неопреновые костюмы, укрывающие от ледяной воды и тело, и голову, и ноги; защитные доспехи из губчатой резины.

Скорость спуска с многометровых водных гор переваливала далеко за сто километров в час, и слетевший с доски серфер скакал по воде как камушек, выпущенный из балестры. Мощные наколенники и налокотники уберегали смельчаков от переломов.

Команда поддержки серферов-экстремалов курсировала на водных мотоциклах, помогая спортсменам выбираться на лайнап и вызволяя их из бурлящих водоворотов. Уж чего-чего, а опасностей в таком серфинге хоть отбавляй!

Майк отпил немного Казаль Гарсия, предусмотрительно захваченного из Лиссабона, и задумался: а хочется ли ему покататься здесь на доске? Вот прямо сейчас? Или в разгар зимнего сезона? И не просто однократно скатиться с волны, окрасив прибойную пену в конце своего пути в цвет крови, а сделать это несколько раз подряд – чтоб сорвать аплодисменты и остаться живым?

Конечно, придется потренироваться еще лет пять, а также потратиться на технику, оборудование и сопровождение – но ведь на выходе слава какая! До небес! А уж если повезет оседлать волну выше нынешнего рекорда – так и призы повалят, деньги, даже деньжищи! Затея окупится!

«Разве мне не хватает денег? – вдруг возникло в голове у Майка. – Или я нуждаюсь в славе? Хватает. Не нуждаюсь. Да и таланта серферского у меня немного: чтоб стоять на ТАКОЙ воде, нужно родиться с чувством равновесия почище кошачьего, а в ловкости превосходить горного козла».

Одних тренировок тут мало… Или нужно тренироваться без конца до конца. Навсегда забыв о радостях – тут Майк еще разок глотнул из бутылки – и лишениях. В его сознании мелькнула мысль о Джули, но не остро, без боли и удушающего чувства утраты, а сугубо информативно – как иллюстративный пример к теме лишений.

Майк усмехнулся. Он, наверное, опьянел? Нет, никакой беспричинной эйфории не наблюдалось – да и с чего бы ей взяться? От полустакана легкого вина?

Тогда, быть может, океанический пейзаж так на него влияет? Если так, то – прекрасно! Он запахнет куртку, чтоб ветер не сквозил в рукава, и как следует насладится видами.

Волнение усиливалось. Больших валов не образовывалось – для этого нужно, чтоб волна шла с юго-запада – но камни у берега потонули в бурунах, вода помутнела, а белоснежная пена покрылась сетью грязевых полос.

Океан, будто услышав рассуждения Майка о серферских рекордах, давал понять: нечего тебе тут делать, смертный. Люди в завитках моих волн надоедливы словно блохи, и рано или поздно я вычешу их оттуда начисто! Не суйся ко мне незваным, «царь природы»…

Порыв ветра сорвал капюшон и обдал голову тучей холодных брызг. Майк повернулся к морю спиной, чтоб натянуть шнур, утягивающий ткань, и обомлел. На верхней площадке, опершись плечом на округлое основание маяка, стоял человек в темно-зеленом длиннополом пальто с высоко поднятым воротником и развевающимися на ветру дредами. Прикрывая лицо ладонью, он смотрел вниз, то ли на бутылку с синей этикеткой в руке Майка, то ли на волны у подножия скалы.

Это был Джим! Майк готов был поклясться – это был Джим, тот самый Джим, с которым они проводили на Бали такие славные деньки!

– Джи-и-и-м! – заорал Майк что было сил, и замахал рукой. – Джим, здорово!

От волнения он кричал по-русски.

Человек заулыбался, помахал в ответ, произнес что-то, неслышимое за ветром, и развернулся. Шаг, другой, и он скрылся из виду. «Наверно, спускается ко мне по лестнице», – подумал Майк и опрометью бросился к двери. Увидеть друга на краю света – большая радость!

Он толкнул дверь, свернул к лестнице, одолел ее в несколько прыжков, но никого не встретил. Выскочив на площадку у маяка, он обежал ее, чуть не расталкивая праздных туристов, но Джима не нашел. Вот желтая линия, огибающая маяк, переступать ее не положено. Вот здесь стоял Джим, нарушая рисованную границу – а вот в ту сторону пошел… И исчез!

Не мешкая, Майк выбрался на улицу. По дороге, ведшей с маяка в городок, шагали люди. Впереди, удаляясь с каждой секундой все больше, маячила фигура в чем-то темно-зеленом и длинном, с длинными темными волосами вместо шапки.

Майк пошел – почти побежал – вслед уходившему. Большинство туристов направляется к верхней станции фуникулера: приезжие обитают в основном в нижней части городка. Бормоча извинения, он обгонял неторопливых прохожих, но человек с дредами – Джим ли? Ну, конечно же Джим! – приближался медленно. Минута – и он повернул налево и скрылся в проулке, ведущем на станцию.

Когда, запыхавшись от погони, Майк примчался к месту посадки, вагончик уже ушел. Дождавшись следующего, Майк спустился вниз, но куда идти и где искать Джима, он не знал. И потом, Джим – вдруг это не имя, это прозвище! Может, человек уже и забыл, что прошлым летом отзывался на Джима?

Сидя в кафе, Майк отправил Джозефу сообщение: «Мне кажется, я видел в Назаре Джима. Не знаешь, он тут серфит?»

Надеяться на скорый ответ нечего: на другой стороне земного шара теперь ночь, а Джо, как все нормальные люди, ночью спит.

Майк заказал еще кофе и теперь сидел, бездумно глядя в окно, позвякивая ложечкой по чашке и мысленно констатируя несовершенство бытия.

– У вас тут не занято? – раздался знакомый голос.

Майка словно обожгло.

– Джим? Дружище, а я за тобой по всему Назаре гоняюсь! Вот так встреча!

Это действительно был Джим. Да, это он стоял у маяка. Нет, в этот раз он не серфил, но здешние воды ему хорошо известны. Как они разминулись, уму непостижимо! Наверно, Джим пошел вниз по одной лестнице, а Майк побежал вверх по другой. Хорошо, что мало на ком сияет оранжевая куртка! Только по ней он и нашел друга.

За кем гнался Майк до самого фуникулера? Да кто ж его знает? Ну, не важно, главное, что встретились!

– Ну как тебе здешняя волна? – спросил Джим. – Загорелся? Хочешь тут покататься?

Майк помедлил с ответом, прислушиваясь к собственным ощущениям.

– Ты знаешь, – наконец проговорил он, – скорее хотел захотеть. Думал, что загорюсь. Но даже не обуглился. Такое впечатление, что океан тут не ласковый, как на Бали, и не мягкий, как в Доминикане, а холодный и чужой. Или это лично ко мне у него такое отношение – ведь другие же серфят, и ничего.

– Да, – согласился Джим, – тут место особенное. Кто по жизни мелко плавает – слева от маяка мелководье, катайся хоть круглый год. Волна там мельче чем в Куте, и вода холодная – зато опасностей никаких и перед публикой покрасоваться можно. А вот у самого маяка…

Джим примолк, пригубливая остывающий кофе и вспоминая нечто давнее и неприятное.

– А вот у самого маяка, – продолжил он с напряжением в голосе, – место другое. Тут царит справедливость. Никакие помощники на скутерах не спасут и не помогут, если ты ищешь единственно славы и надеешься на везенье.

– Тут что, – не понял Майк, – совсем нет счастливчиков, которые ни клятые, ни мятые прорываются там, где и ветерану не устоять?

– Да, – серьезно кивнул Джим. – Такое место! Все по справедливости. Вон, тебе океан запретил даже и думать о здешнем серфинге.

Майк рассмеялся.

– Океан? Запретил? Что за мистика?

Джим пожал плечами и подлил Мартеля, благоухающего луговыми цветами, в бокалы.

– Вернусь в Москву, – шутливо грозился Майк, махнув коньяк как водку, в один большой глоток, – найму свиту, куплю доспехи, и в начале осеннего сезона вернусь сюда!

– Есть и более простые способы свернуть себе шею, – заметил Джим, покачав головой. – Да и не это важно. Серфинг, горы, бизнес, свежие тетки одна краше другой: остаток твоего жизненного пути может идти любым маршрутом. Главное, чтоб в твоем разуме, а также в душе и совести оставалось место для справедливости!

– Ну, за справедливость! – провозгласил тост Майк. – Смотрел «Особенности национальной охоты»?

Джим не смотрел и не собирался. Жаль, но ему пора. Да и Майку пора, если он хочет успеть на последний автобус до Порту.

Они обнялись на прощанье.

Из Гонконга ответ пришел через несколько часов, когда автобус уже подъезжал к Порту, и Майку приходилось бороться с дремотой. «Джим Торнтон в Назаре? Неудивительно. Назаре для него – как Beachy Head для меня».

Ничего не понимая, Майк трижды перечитал сообщение. Уже в Порту, перед тем как уснуть в гостиничном номере, он отыскал в интернете сведения. Бичи Хед, меловое напластование, называемое Мысом Самубийц.

Прикольное, должно быть, местечко, – думалось Майку, но его второе я не позволяло удовлетвориться одной только географической справкой.

«А что для тебя значит Мыс Самоубийц?» – написал он Джо, но ответа не дождался. И о каких горах говорил Джим? Майк как будто в альпинизме до сих пор замечен не был. Хотя мысль интересная! Неплохо бы взобраться на какую-нибудь пафосную вершину…

И самое главное! По какой такой другой лестнице спускался Джим, пока Майк скакал наверх через две ступеньки? На маяке нет никакой второй лестницы! Да и на площадку внизу Майк смотрел, когда взбежал наверх – Джима там не было.

И почему длинное темно-зеленое пальто с высоким воротником, которое Майк видел на Джиме издалека, вдруг превратилось в совсем недлинную куртку невнятной окраски? И куда это ему было пора? И что это за навязчивая идея о справедливости? Которой нигде нет – а тут, в Назаре, почему-то имеется?

С ума можно сойти от этих вопросов! Если думать над ними дальше, решил Майк, голова сначала распухнет, а потом лопнет. Поэтому лучше лечь и уснуть – тем более что завтра, граф, вас ждут великие дела…

* * *

Идти пешком из Порту в Сантьяго-де-Компостело – труд немалый, понял Майк, когда решил обзавестись паспортом паломника. Документ, называемый креденсиалем, выдают в соборе всем желающим. По идее, он облегчает существование паломника: предъявив креденсиаль, можно заселиться в альберге – специальном ночлежном пункте, где всякому во время успевшему пилигриму предоставляют и койку, и постель, и возможность приготовить ужин. Причем бесплатно!

В креденсиаль вносятся отметки, подтверждающие прохождение маршрута. Паломник, не умеющий сохранить воспоминаний в душе, уносит с собой изукрашенный цветными штампами креденсиаль – как свидетельство свершенного подвига. Особый почет ждет людей, сумевших собрать в своем креденсиале самые изящные отметки…

Майк постигал теорию паломнической жизни, сидя на ступенях у Позорного столба и подслушивая разговоры опытных ходоков. Позорный столб, сокрушались пилигримы, не лучшее место ожидания открытия храма – но только тут можно согреться на утреннем солнышке.

А еще, подумалось Майку, очень символично начинать душеочистительное мероприятие с нарочитого уничижения. Смирись, проситель! Хлебни-ка для начала позора, коль возжелал благодати…

В туристическом центре рядом с храмом выдавали схемы маршрутных вариантов, и Майк выбрал карту, путь на которой шел вдоль океанского побережья, по самой кромке суши. Помимо трассы, путеводитель содержал перечень альберге с указанием вместимости ночлежки и ограничений по времени заселения.

По всему выходило, что самым слабым пилигримам, не успевающим пройти участок пути в числе первых, пользование услугами бесплатных ночлежек попросту не светит. «Ну, не беда, – с усмешкой подумал Майк, – ходили же как-то люди, когда никаких альберге еще не изобрели!»

Небольшая толпа паломников, одновременно вышедших из храма в Порту, быстро рассредоточилась по улицам, отмеченным желтыми стрелками и нанесенными прямо на мостовую напоминаниями. Резвая скандинавская молодежь быстро ушла вперед. Медлительные немецкие старики остались позади. Благополучное среднее поколение пошло искать, где бы подкрепиться…

Майк взял хороший темп, справедливо полагая, что безостановочность движения в ровном ритме поможет ему привыкнуть к нагрузке и обеспечит достаточную скорость перемещения. В принципе, ограничений нет, и 270 километров от Порту до Сантьяго-де-Компостела можно идти как угодно долго – но не собирается же он провести в походе целую вечность?

Он и пошел-то вовсе не из желания обрести толику святости, как большинство его спутников. Просто в Москве сыро, пасмурно и холодно. В Лиссабоне – тепло, но скучно. А здесь – простор, солнце, свежий морской воздух и целительное движение, бальзам для его израненной души.

Впрочем, новой занозой в душе засело воспоминание о встрече с Джимом, случившейся в Назаре. Чем дальше уходил этот день в прошлое, тем больше вопросов рождалось у Майка. Однако эту проблему можно отложить в сторонку. «Я подумаю об этом позже» – так, кажется, говорила героиня какого-то заокеанского романа?

Неприятности начались сразу же. Майк еще шагал по улицам к северо-западной окраине Порту – по дороге, ведущей к океанскому побережью – когда солнце скрылось, чтобы появиться вновь только через неделю. Сырой ветер, дующий в этих краях преимущественно с запада, со стороны Атлантического океана, моментально остыл, а в воздухе появилась противная водяная взвесь.

Не успел Майк дойти до моста, за которым кончался город и начинались деревянные дорожки вдоль прибрежных красот, как его потревожил минимальный, едва ощутимый дискомфорт где-то под левой стопой.

Майк остановился и тщательно исследовал кроссовок, стельку и собственную подошву с красноватым пятнышком на коже ближе к пальцам – но ничего экстраординарного не обнаружил. Натирает немножко… Это устранимо! Он перешнуровал обувь, стараясь превратить переплетение шнурков в нерастяжимый панцирь, стянул концы плотным морским узлом.

Ноги перестали ерзать по стелькам, идти стало легче. Но тут возникла жажда! Сегодня, против обыкновения, Майк решил позавтракать поплотнее, и приналег с утра на закопченную в горячем дыму макрель. На вкус избытка соли в рыбе не ощущалось, но организм не обманешь: пить хотелось все сильнее, а ближайший магазин располагался в деревне Vila do Conde, до которой еще нужно дойти.

За столиком возле кафе в Вила-ду-Конди Майк встретил скандинавов, отмахавших первые километры в спринтерском темпе и теперь мирно попивавшими вишневое пиво. Ребята уговорили его осмотреть местный акведук, свидетельство былого могущества Римской империи.