Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Аконкагуа. Пешком сквозь облака

Аконкагуа. Пешком сквозь облака

«…пустынные вершины, обвитые венцом летучим облаков… Ужасный край чудес!»

А. С. Пушкин, «Я видел Азии бесплодные пределы…»

Доктор вошел в кабинет, прикрыл дверь, подошел к окну. День клонился к вечеру, и солнце медленно катилось за гряду. Свет его, еще не красный, но уже золотой, не белый, разливался по беззаботному Церматту. Тени удлинялись. Звуки делались тоньше и звонче.

Минута, другая – и городок погружается в сумерки, начиная с нижних улиц. Виллы и шале, выстроенные ближе к небу и свету, еще видят кусочек солнечного диска – но счет времени уже идет на минуты. Белые облака розовеют, красный отсвет ложится на заснеженные вершины, вызывая безотчетную тревогу и пробуждая память…

Доктор вспомнил себя прежним, еще молодым, упрямым и почти обессилевшим от напряжения. Тогда, на закате, ему пришлось туго. Обломком ракушки он перепилил веревку; освободившись от пут, затаился, а когда надзиратели отвернулись, перевалился через борт деревянного судна и мягко, без всплеска соскользнул в воду. Не всякий пловец справится с такой дистанцией – но он, воспитанный на холодной реке, доплыл до берега быстрее, чем причалила неповоротливая посудина.

Эх, было б темно – он попробовал бы прокрасться мимо разбойничьего лагеря, подняться на меловую гору – а там ищи его свищи! Но нет: моряки уже прокричали про беглого, и бандиты бросились на поиски. Бежать вдоль кромки прибоя? Бессмысленно! Дальше валунов, омываемых пенистыми волнами, ему не уйти. Путь один – наверх!

Не дожидаясь приближения погони, беглец бросился к уступу меловой скалы, подпрыгнул, уцепился за выступ, подмытый штормами, подтянулся и принялся спешно карабкаться по отвесному обрыву. Когда разномастная толпа негодяев, промышлявших на пустынном берегу чем только удавалось, подбежала, он был уже высоко.

Подниматься приходилось медленно: непомерная крутизна утеса не давала откинуть голову и осмотреть стену. Помогали норки, прорытые береговыми стрижами, да кремни, торчащие из-под мела, размытого дождями и сдутого ветрами.

«Почему не стреляют? – думал беглец, осторожно ощупывая трещины в серовато-белом камне. – Или я уже слишком высоко поднялся?»

Холод внезапной догадки вдруг пронзил его сознание. Пока он карабкается, медленно продвигаясь вверх, у его врагов есть время для обхода. Когда он взберется на скалу – если еще сумеет – его встретят разбойники. Подхватят под руки, вытащат на траву…

Первым делом полоснут ножом поперек сухожилий, чтоб больше не бегал, после приволокут в свой лагерь и примутся выворачивать ему руки и ноги, растягивая и разрывая тело веревками. А когда он перестанет кричать, вися крестом над землей, разведут под ним небольшой костер – ведь негоже пленнику царских кровей мерзнуть – и отправятся спать. Утром, если он не умрет, развлечение продолжится.

Страх сковал его натруженные мышцы. Он медленно повернул голову и глянул вниз.

Где-там, так далеко от него, что уже почти неслышно, плескалось море. Здесь, перед его лицом, меловая скала еще розовела в отсветах закатного солнца, но валуны у подножия уже тонули в сумраке.

«Я почти вылез, – подумал беглец. – Эти, наверху, могут дожидаться меня где-то в стороне. Выгляну… Авось не заметят».

Он поднялся еще немного, коснулся пучка свисающей с кромки травы, запустил в нее поглубже руки, как следует ухватился, и медленно, осторожно поднял голову над землей…

Прямо перед ним сидел человек, не похожий ни на разбойника, группа которых рассредоточилась по краю скалы и прислушивалась к звукам, идущим снизу; ни на моряка – из тех, что несколько дней удерживали его в плену на привязи.

– Спокойно! – сказал человек самым безмятежным голосом. – Пока мы с тобой говорим, Джозеф Макальпин, тебя не увидят. Но это ничего не меняет. Ты доживаешь последний свой день и завтрашнего рассвета уже не увидишь. Несделанного осталось мало. Перед тобой выбор: погибнуть от падения с высоты или скончаться на костре после пыток, как ты правильно предположил несколько минут назад.

– Ты спасешь меня? – прохрипел беглец.

– Нет, – все так же равнодушно ответил человек. – Я таким не занимаюсь. Каждый живет по выбору своему, мы не вмешиваемся… Я должен спросить. После твоей кончины хотел бы ты присоединиться к нам? Ты нам подходишь!

У тебя нет ни жены, ни детей – значит, ты не станешь их опекать, не в силах превозмочь супружескую и родительскую любовь… Ты молод, умен, властолюбив. Ты мог бы стать отличным Творцом! Но ты и любознателен, и заботлив. Ты всегда стремился воспитывать человечность в своих подданных. Возможно, твой путь – путь Света…

– Кто ты? Кто – вы?

– Это долго рассказывать, а времени нет. Да ты и не поймешь вот так с ходу… Ты только не думай, что приняв мое предложение, попадешь в рай вечного безделья и нескончаемой праздности. Все ровно наоборот. Принадлежать Бездне Творения, как я, хлопотно. Служить делу Света, как, возможно, придется тебе, если ты на это согласишься, трудно. Придется снова и снова, без конца и часто без надежды на успех вести людей к знанию, уводя их как можно дальше от животного состояния.

– Я не знаю…

– Ну, несколько мгновений на раздумья у тебя еще осталось! – проговорил человек, улыбаясь.

И тут беглеца заметили разбойники.

– Смотри! Вон он! – заорал один из негодяев, и все обернулись к несчастному, все так же выглядывавшему из-за кромки скального выступа. Он растерянно озирался, словно ища и не находя кого-то рядом с собой.

К нему уже подбегали, отбрасывая оружие, наклоняясь вперед и намереваясь вытащить пленника на траву, когда Джозеф Макальпин оттолкнулся от утеса и полетел вниз. Он падал спиной вниз, широко раскинув руки и глядя, как стремительно уменьшаются фигурки его преследователей, как теряются в темнеющем пространстве черты их лиц, искаженные животной злобой.

Это их-то, убийц и насильников, вести к свету?

Боли он не ощутил. Только черный всплеск в сознании, и звон удара, слышимый изнутри – собственно, не весь звук, а только самое его начало. Милосердная смерть! Тело распласталось на угловатом камне, объяв собою твердь и обагрив воду кровью.

Будто со стороны наблюдал он грязных, одетых в невообразимую рвань мужчин, шагающих к нему вдоль кромки прибоя. Видел он и досадливо сплевывающих с вершины неудачников, упустивших добычу; и скалу, более не освещаемую солнцем; и облака, рдеющие в вышине; и волны, бьющие о камень, на котором лежит его распростертое и изломанное тело. Вечные волны безбрежного океана, который ему так хотелось переплыть, да не судьба…

– Это хорошо, что ты отказался от костра, – заметил все тот же незнакомец, невесть откуда появившийся рядом. – У них там в лагере дров почти не осталось. Остаток ушел бы на твою казнь, а утром кашу варить не на чем.

– Я живой? – удивленно пробормотал беглец.

– Теперь скорее живущий, – уточнил человек, – хотя по мере необходимости ты сможешь возвращаться в нормальное человеческое обличье. Согласие твое прочел я в сердце твоем, когда смотрел ты на лица мучителей своих. Но если я ошибся – только скажи… Кстати, можешь выбрать себе новое имя. Или оставить старое – как видно, оно дорого тебе… Я вот от имени отказался и зовусь просто Афинянином.

Как же давно все это было, господи! Доктор глубоко вздохнул и отошел от окна. Уж и чувств никаких не осталось – а только досада, что вслед за ним люди взяли манеру сигать с памятного того утеса, чуть им что не по норову.

«Энергетика места», – говорят. Оттого, говорят, и прозвали величественную меловую скалу Мысом Самоубийц, что здесь так и тянет сверзиться с вершины.

Первым – точнее, вторым после него самого – стал тот самый разбойник, который проворонил на судне пленника. Год он терпел насмешки и оплеухи, ведь это по его вине исчезла возможность получения выкупа за самого Джозефа Макальпина, сводного брата шотландского короля!

Ровно через двенадцать месяцев после побега шотландца этот неудачник пришел на скалу, постоял, поглазел на юг, пытаясь увидеть галльскую землю – но туман застил взор. Тогда он почесал в затылке и шагнул вперед. Туда и дорога!

В коридоре послышались шаги. Доктор подошел к столу и уселся в рабочее кресло. Дверь распахнулась, в кабинет вошел Майк. Начался очередной сеанс психотерапии.

* * *

– Из первого похода на Эльбрус я вернулся другим человеком. У меня исчезло чувство достигнутого успеха. Неудача грызла меня. Я усиленно тренировался, мне требовалась победа! Хотелось покорять вершины – не только в географическом, но и в экономическом смысле.

Азиатский филиал в Гонконге, спасибо Джо, рос как на дрожжах. Брокерских контор там пруд пруди, но мы предложили клиенту особые условия: стали принимать платежи наличными, взамен предлагая полноценные инвестиционные портфели.

Тамошние законы подобные операции считают нежелательными, а по нашим законам – все нормально. Джо оформлял приобретения гонконгцев как сделанные в Москве, и придраться было не к чему. К нам стояла очередь!

Белла, которой я фактически дал карт-бланш, взялась за персонал не на шутку. Благодушной атмосфере в офисе пришел конец. Если раньше все друг друга любили, а вместо работы часто пили чай с плюшками за казенный счет, то теперь отделы конкурировали между собой, а внутри подразделений шла война за лучше показатели – ибо существенная часть премиального фонда отныне распределялась между победителями соревнования.

Расход чая и плюшек резко снизился. Выручка стала расти. Белла блестяще сдала выпускные экзамены у себя в ВУЗе и вернулась к нам в офис уже менеджером. Кристина сводила ее за обещанным комплектом офисных нарядов, получила свою премию и теперь дивилась кадровому приобретению: неугомонная Белла вцепилась в идею совершенствования коллектива, сыпала предложениями как из рога изобилия, не требуя взамен никаких вознаграждений. При этом выполняла она и агентскую работу: ее клиенты радовали меня стабильностью денежного потока.

Однажды Белла предложила отправить всех желающих в августовский отпуск, я разрешил – и все, кто ценил отдых превыше работы, уехали. Вместе с Кристиной она закинула удочку в поток свежедипломированных специалистов, наловили соискателей места. Денно и нощно вели они с эйчаром собеседования, и набрали стажеров втрое больше, чем убыло на моря наших сотрудников. Офис пришлось расширять.

Стажеров приняли как родных, учили каждого с вниманием и заботой. Я сам язык стер, ведя занятия с ними. Когда отдыхающие вернулись из отпуска, атмосфера накалилась добела. Амбициозная молодежь рвалась в бой: ветеранам пришлось поднапрячься и доказывать свой класс.

Телефоны не умолкали! Самые целеустремленные уходили с работы в полдесятого вечера, когда звонить потенциальным клиентам становилось совсем уж неприлично. Наименее стойкие и умеренно способные агенты переместились из середнячков в арьергард. Замыкающие тихо умерли – то есть уволились подобру-поздорову, не найдя себе места в бешеной гонке, в которую превратилась и без того неспокойная работа.

Когда я вернулся из второго похода на Эльбрус, меня дожидался список кандидатов на увольнение – из тех, кто никак не решался уйти самостоятельно. Чтоб обойтись без обид, мы дали каждому приличное выходное пособие, а желающим сочинили великолепные рекомендации. К ноябрю мы обладали численностью состава, на треть превышавшей весенние цифры – при этом продуктивность работы каждого агента выросла почти на 25 %!

Белла с Кристиной получили солидные премии, а я стал подумывать о приобретении домика на Бали…

В ноябре небо над Москвой покрывается тучами, способными продержаться до апреля. Делается сыро и холодно, люди ходят хмурые и злые. Вот Белла и придумала тренинг: группа работников выходит на улицу, каждый выбирает кого-то из прохожих и лезет обниматься, лобзаться и всячески нарушать личное пространство человека. Предполагалось, что страх схолопотать по мордасам поможет нашим работникам выработать беспрецедентную контактность и необоримую позитивность.

Я не верил в эффективность этой задумки, но Белла оказалась права. Кто умел за секунды втереться в доверие к чужому человеку, тот давал наилучший итог агентской работы.

Мне, кстати, тоже пришлось поучаствовать. Дать, так сказать, мастер-класс. Причем мой объект для обнимашек выбирали сами работники – а уж они постарались, будьте уверены. Сначала они направили меня к злобной с виду женщине предпенсионного возраста. Знаете? Есть такие полустарухи, недовольные всем на свете.

Со слабой женщиной я справился без труда.

– Позвольте мне вас обнять! – сказал я, обхватив ее руками, и добавил уже на ушко:

– Не бойтесь, я не карманник. Просто у вас такие красивые глаза, и вы так похожи на мою маму…

Она вытерпела мои объятья и даже улыбнулась, когда я отстранился и помахал ей рукой.

Офисная публика заявила, что это не считается: они ошиблись, для пожилой женщины молодой мужчина всегда желанен.

Я предложил сделать выбор еще раз. Они указали на такого же, как и я. Ну, поладить со своим зеркальным отражением несложно. Я поздоровался с ним улыбаясь, махнул в сторону своих ротозеев и сказал:

– Эти гаврики перестанут звать меня по отчеству, если мы с вами не установим позитивного контакта. Тренинг у нас, понимаете?

Он понял: первым протянул руку и улыбнулся. Я обнял его и пригласил наведаться в мой офис выпить виски, закусить свежей пираньей и заодно вложиться в акции.

– Этаж какой? – громко, чтоб услышали даже глухие, спросил он и радостно потряс мне руку. – Сегодня занят, ждите завтра!

С этого момента работники нашего офиса обращались ко мне строго по имени-отчеству, хотя раньше я для всех был просто Майк. Белла тоже стала говорит мне «Михаил Григорьевич», и такой пиетет меня немного коробил. Я гнал ее в Гонконг, к Джо, который с недоверием относился и к тренингам, и к идее соревновательности внутри коллектива – а она упиралась.

– Вам, – говорила она, – мой визит в азиатский филиал обойдется в стоимость чемодана от Луи Виттон. Давайте сэкономим! Купите мне сумку этого бренда, она дешевле чемодана, – а в Гонконг я не полечу!

Джо отпирался, ссылаясь то на исследования своих оксфордских профессоров, то на принципы европейской морали, то на семейный опыт ведения бизнеса, и переубедить его не находилось никакой возможности. Не будучи знакомыми даже заочно, они с Беллой напрочь отказывались воспринимать друг друга!

Это меня удивляло, но… Темпы роста филиала настолько превосходили темп развития московского отделения конторы, что я не настаивал. Тем более что с некоторых пор мое отношение к Белле стало делаться бо́льшим, нежели предполагалось по штатному расписанию…

Все началось с ее предложения коллективу моей брокерской фирмы.

«Любой из вас, – писала она в рассылке, – в любой день может взять на себя обязательство превысить лучшие свои результаты не менее чем вдвое. В случае удачи он получает денежное вознаграждение, увеличенное в два раза против обычного. Кроме того, в случае вашей удачи я разрежу свою офисную одежду на полоски, оставив целым лишь ворот блузки и пояс юбки, и пробуду в таком виде весь рабочий день. В случае неудачи разрезанию подвергнется одежда претендента…»

Надо ли говорить, как возбудился народ? Беллу в офисе мало сказать что не любили: ее едва терпели! Тренинги, собрания по выработке командного духа, обязательные корпоративы и всеобщая конкуренция с постоянной угрозой увольнения по профнепригодности всех уже достала по самые печенки! Конечно, заработки выросли, на доходы никто не жаловался, но где былые времена с мирными посиделками за чаем? Наши ветераны только вздыхали, вспоминая ушедшее бесследно.

При всем при том мужчины отмечали неотразимость нового менеджера, а женщины желчно завидовали, ибо ни одна из них не могла конкурировать с Беллой по части красоты или сексапильности – называйте как угодно. Да что говорить, я и сам едва не поддался на уловку. И чуть не огласил обязательство. Хотел, с одной стороны, себя показать, с другой – на Беллу посмотреть…

Однако моя личная результативность холодных звонков вряд ли может увеличиться сразу вдвое – если только миллиардер какой-нибудь случайно попадется. Но у богатых секретари, и сами миллиардеры на случайные звонки не отвечают. Так что мне не светило, и я вовремя спохватился. А вот ребята в офисе старались!

Белла – надо отдать ей должное – не придиралась к каждому рублю. И обещала нарезать свой костюм лапшой, даже если результативность заявителя увеличится не на сто, а на 97,5 %. Сначала откликнулся самый бесшабашный из агентов – и потерпел сокрушительное поражение. Безжалостно исполосованный галстук сделал его похожим на Кхултху, а костюм, превращенный в сплошную бахрому, выглядел как шкура Чубакки из «Звездных войн».

После пришла очередь одного крепкого середняка. Он явно готовил этот день, заранее и негласно обрабатывая клиентов. Но звезды не сложились, и сумма его выручки далеко не достигла заявленного уровня. Весь день он пугал население офиса тучным своим телом, выглядывающим из-под лохмотьев серой клерковской униформы.

Удача улыбнулась одной из самых непримиримых завистниц Беллы. Уверенно, с хорошим запасом она превысила заказанные цифры – и когда наша юная менеджер отправилась к своему столу за ножницами, целая группа заклятых подруг разразилась аплодисментами победительнице.

Да только победа та обернулась поражением. Без малейшего стеснения Белла сняла блузу, нарезала тонкий атласный шелк изогнутыми полосами, оставив нетронутыми лишь ворот и манжеты. Юбку она резала не снимая, а сдвигая ее вокруг талии с каждым новым разрезом.

Надо было видеть, как округлялись глаза у победительницы и ее подружек по мере обнажения менеджерской плоти. Раньше Белла была как все – ну, может, чуточку моложе и чуточку рельефнее других. Но никто не ждал, что под одеждой у нее таится само совершенство – настолько безупречное, что это просто невозможно для земной женщины и вообще для живого человека!

Этот момент, как я теперь понимаю, и стал ключевым. И в моей личной судьбе, и в судьбе моего бизнеса. Сам я, увидев Беллу, овеваемую разлохмаченным шелком, был пленен. Женская часть нашего коллектива, напротив, возненавидела ее еще лютее прежнего. Мужчины же… Запретный плод сладок, как известно – но ведь виноград, до которого не дотянуться, так и тянет объявить зеленым?

Однако тогда я не понимал – да и никто не понимал, наверное – какие последствия ждут фирму в результате этот маленького внутреннего потрясения. Бухгалтерия, к примеру, констатировала всплеск поступлений на счет, а экономисты говорили о стабильном росте прибыльности. С чего мне было волноваться?

Созвонившись, мы с Алексом договорились лететь в Аргентину и идти на Аконкагуа. Мне хотелось подольше побыть в Южной Америке – посмотреть, поездить – так что путешествие могло и затянуться. Обычно в мое отсутствие обязанности директора выполняла Кристина. Мне нравилось в ней стремление не брать на себя лишнюю ответственность. С офисной рутиной она расправлялась безошибочно и с легкостью, решение же серьезных проблем умело откладывала до моего приезда.

Теперь у меня, во-первых, работал Джо Макальпин, и я, теоретически, мог вызывать его в Москву из Гонконга – и даже хотел это сделать! Азиатский филиал под его руководством шел вперед семимильными шагами, и если в основе этого успеха заложены таланты Джо, отчего не применить его умения в Москве?

Во-вторых, здесь служила Белла – фантастически способная и как менеджер, и как агент, и как психолог, и вообще. Иногда я даже думал, что она лучше меня… Но мысли эти гнал! Пусть лучше, на здоровье, зачем же на этом фокусироваться?

Однако Джо и Белла в одной лодке не уживутся – это ясно. Он там в Гонконге, между прочим, так и не выполнил ни единой из директив, проистекавших из инициатив нового менеджера, хотя я и не посвящал его в авторство идей. Привезти его сюда – тогда куда девать Беллу? Создать под нее обособленное подразделение и выселить в другую башню Москвы-Сити? Это целое дело, небыстрое, да и в Гонконг тогда нужно искать другого управляющего.

К тому же мне не хотелось терять возможность ежедневно видеть Беллу. Она меня восхищала! Любил ли я ее? Тогда – еще нет, но влюбленность захлестывала меня по самые уши. Разумеется, я предпринимал попытки замутить с нею. Но она ловко выскальзывала из моих сетей, не забывая при этом обжечь взглядом и заманчиво качнуть бюстом.

Грудь ее выглядела живо и упруго: в отличие от наших дам, она не носила за пазухой кубометр мебельного поролона. Дверь, случайно задетая крутым бедром юной менеджерицы, трепетала и стонала чуть не полминуты, пока успокаивалась. О, как хотелось мне коснуться этого тела!

«Ладно, – подумал я, – долго раскатывать не стану. Тем временем пускай порулит Беллка!»

Объявив свою высочайшую волю, я улетел в Мендосу, к Алексу.

* * *

Алекс, по обыкновению, встретил меня конкретикой планов. «Сегодня пьем вино литрами и едим аргентинскую говядину килограммами, – обрадовал он меня сходу, – после два дня отлеживаемся, помогая почкам выводить продукты белкового распада».

Потом он ведет меня на Аконкагуа с полным циклом акклиматизации – я должен накрепко усвоить принципы успешного восхождения, мои подвиги на Эльбрусе ужаснули его – а там, набрав за две недели нужное состояние, мы взбегаем на Охос-дель-Саладо, еще один местный почти что семитысячник. Уже под моим руководством.

Я даже рассмеялся.

– А что смешного? Ведь надо же тебе расти как альпинисту? Да и в жизни необходимо проявлять лидерские качества! Вот это восхождение и станет пробой, – говорил мне Алекс, а я улыбался, не в силах противиться. И еще от вина, и от удовольствия видеть друга, и просто от хорошего настроения.

Но откуда ему известно про Эльбрус?

Оказывается, мир квалифицированных альпинистов теснее и дружнее, чем кажется со стороны. За самоуверенными одиночками инструкторы следят внимательно, хотя и издали: никому не охота получать нахлобучку за недосмотр на маршруте. Так что больше рискуют не глупые выскочки вроде меня, бредущие в хвосте вслед за всеми, а самоуверенные группы, прущие черт-те какими склонами по трещиноватым ледникам и опасным осыпям.

Именно они, состоящие, помимо зеленых новичков, из опытных восходителей и даже признанных мастеров, формируют печальную статистику. Такой вот парадокс…

Официанты принесли нам целую гору жареного мяса, и мы откупорили вторую бутылку. Если пить много вина и есть много мяса, похмелье превращается в огромного разъяренного Халка – но я уже знал: зеленая рубаха в клетку, подаренная Джо, избавляет от мук. Серьезно!

Пили мы до вечера – я был в ней. Как ложился спать (судя по следам, не ложился, а падал, причем первый раз промахнулся мимо постели), даже не помню – но проснулся тоже в ней, бодрым и свежим, будто и не травился с вечера продуктами сбраживания углеводистой органики.

Алекс же, по-моему, вообще не страдает ни от чего и никогда. Только шероховатость на щеках выдает его пристрастие к блужданию на морозе под жестким ультрафиолетом. Но и то – старые альпинисты, говорят, носят эти отметины до конца жизни; Алекс же словно анаконда – отлинял, сбросил лохмотья старой кожи, и как новенький!

Вот спросите меня, сколько ему лет – и я не отвечу. В Африке думал, как мне. После Килиманджаро понял: больше. Теперь полагаю, он вдвое старше меня. Может быть. Я интересовался у него самого – говорит, не помню. Без намека на улыбку. Врет, конечно. Просто пугать не хочет.

Так или иначе, на следующий день, вместо того чтобы отлеживаться и отпаиваться водичкой после доброй попойки, мы заглянули в Министерство Туризма, растолкали очередь брутальных восходителей, заявившихся в учреждение с рюкзаками и в негнущихся горных ботинках – почему не в стальных кошках? – и получили заветные пермиты. Без официально заверенного разрешения всесильные рейнджеры не подпускают туристов к Аконкагуа даже на пушечный выстрел.

Кроме того, нас предупредили со всей строгостью административного величия. В конторе национального парка каждому из нас в бланк пермита впишут номера мусорных мешков и выдадут собственно мешки, каковые мы обязаны использовать для сбора всех своих оберток, упаковок, использованной туалетной бумаги и – особо подчеркивалось – продуктов, ее загрязнивших.

Утеря мешка – триста долларов штрафа; намеренное уничтожение, а равно и демонстративное игнорирование девайса влечет за собой незамедлительное удаление с территории горного заповедника с возможным привлечением авиатранспорта и средств ограничения подвижности задержанного.

Я думал, шутят и уже намеревался сострить: дескать, русскому запрещать – только стимулировать. Но внутренний голос предостерег меня: кто знает этих деятелей? Возьмут на заметку, приставят рейнджера, и станет нас трое вместо двоих.

К тому же Алекс не улыбнулся и не удивился, выслушав наставление о транспортировке собственного дерьма. Значит, ему уже приходилось как миленькому носить с собой мешочек… Что ж, тогда и я понесу, куда деваться.

Мешок – лишь цветочки. Обязательна каждодневная и неоднократная проверка состояния здоровья в лагерных медпунктах. Если анализ покажет низкую оксигенацию крови, вещал чиновник, рейнджеры примут соответствующее решение и путь к вершине для нас закроется.

В общем, я понял: иммиграционный наплыв немцев в 45-м не прошел для Аргентины даром. Аусвайс и ферботтен рулят!

Алекс немного успокоил меня: такая муштра присуща одной только Аконкагуа. На Охос-дель-Саладо все гораздо гуманнее: там полное безлюдье – если идти со стороны Чили. Именно там мне предстоит проявить свои организаторские способности. То есть проложить маршрут, рассчитать темп, учесть всевозможные траблы, беспроблемно достичь вершины и, что еще более важно, столь же беспроблемно вернуться назад.

Он, Алекс, будет молча и кротко идти позади, не вмешиваясь и не помогая. Если только я не сверну себе шею, свалившись в расселину. Тогда он добьет меня, чтоб избавить от мук. Потому что беспомощных идиотов во Вселенной и так перепроизводство. Людей же, способных к творчеству с максимально глубоким осмыслением создаваемого продукта, остро не хватает.

Мой внутренний голос аплодировал Алексу стоя. Но вырваться наружу я ему не позволил. Что ж, сказал я, поспешим закупить продукты и кое-что из снаряжения. Треккинговые палки, к примеру, раз уж нам предстоит интенсивная ходьба. Закончим восхождение – оставим их рейнджерам для пополнения арендного арсенала.

Алекс согласился, и дальше все пошло настолько последовательно, логично, правильно и вообще как по маслу, что вспоминать скучно и рассказывать не о чем.

На входе в заповедник нам выдали номерные мешки для мусора и органических отходов, а их идентификационные коды нанесли на бланки пермитов. Вещи у нас отняли, погрузили на беззлобных ишаков-переростков и отправили в горы. Нам же расписали подробно и точно, в каком лагере сколько находиться, где именно проходить обязательный медосмотр два раза в день, как пить по четыре литра воды в сутки – и не лопнуть.

И еще велели все время держать (а лучше – и самим держаться) в поле зрения гида. Который в здешних условиях замещает царя и, не побоюсь этого слова, бога. И который вправе любого, даже выточенного из титана, год скакавшего по гималайским вершинам восходителя запихнуть в вертолет и отправить в Мендосу на расправу.

Такой вот ахтунг и хенде хох устроен на подходах к Аконкагуа. О килиманждарской вольнице оставалось только вздыхать! Что я и делал, пока мы три часа шлепали до первого лагеря по невозможной пылюке.

Так и повелось. Добродушные ушастые портеры с мордами, украшенными изысканной вязью сыромятных ремешков и волокнистых веревочек, уносили нашу поклажу все дальше и дальше. Когда нам везло и мы заставали караван на отдыхе, я ликовал: появлялась возможность добыть немного чистых носков и трусов.

В палатках лагерных медпунктов любезные доктора выслушивали наше дыхание, проверяли количество кислорода в крови, мерили давление и пульс, всякий раз советуя нам не налегать на мате – или наоборот, налегать, но только в их присутствии. Мое полузнание испанского не позволяло понять слова врачей точнее.

Каждый день мы с Алексом делали акклиматизационные выходы в горы, и к 18.00 – времени вечернего осмотра – возвращались.

Я изнывал от скуки, проклиная и местные власти, и драконовские порядки, и чертов организм, нуждающийся в неторопливой адаптации; Алекс же – ничего, говорил, так и надо; говорил, молодцы аргентинцы, учись организовывать подъем на гору. И вообще учись как можно больше. Дескать, пригодится.

Этими назиданиями он доводил меня до белого каления. «За-че-е-ем??? – орал мне внутренний голос. – Зачем мне еще чему-то учиться?» Я смотрел внутрь себя с удовлетворением: как будто дело свое я знаю, бизнес организовал неплохо, фирма моя работает как швейцарские часы.

– Пока мы с тобой прохлаждаемся под небом Аргентины, – отвечал я Алексу с металлом в голосе, – дела идут, контора пишет, остаток на моем личном банковском счету растет как бамбук в сезон дождей.

Вместо того чтобы признать факт и согласиться, он подливал масла в огонь моего возмущения. Дескать, успешность твоего бизнеса наполовину случайна, повезло, в струю попал. Организовал ты его наверняка криво, и работает он не благодаря тебе, а вопреки – скорее всего.

Тут мне вспомнилось, что филиал, созданный Джо – пусть и по моим инструкциям – работает действительно лучше московского отделения. Кто знает, почему? Я ведь так и не удосужился побывать у него. Быть может, Джо действительно лучший организатор, чем я. А может, все дело в денежном изобилии тех краев.

Однажды Алекс сказал такое, что я заткнулся надолго, и до сих пор не могу понять, серьезно ли он говорил или шутил.

– Ты, – говорит, – почему не разуешь глаза и не посмотришь вперед? Ты же не знаешь будущего? А вдруг жизнь швырнет тебя в пучину испытаний? И, чтобы выжить, тебе понадобится новый свой мирок сконструировать. Хотя бы маленький – помнишь, в «Людях в черном» котик на шее носил брелок с галактикой внутри? Вот такой хотя бы. Я уж не говорю о чем-то большем. Ты – сможешь?

– А ты, – спрашиваю, – сможешь?

– Конечно! – говорит. – Кто, по-твоему, Голливуду эту вещицу для съемок подогнал?

Задумался я. Хорошо, пускай Алекс зарабатывает, создавая спецэффекты для кино – ну, там, миры всякие, укомплектованные зрелищным контентом, как минеральным, так и органическим. Или даже волновым. Честь ему и хвала, такое и впрямь не каждый сможет. Но я-то тут причем?

– Скажи, – попросил я его тут же, – если мне и в самом деле на роду написано сменить вид деятельности, то зачем ты меня в горы тягаешь? Нет, я понимаю, добра желаешь и все такое – но какая тут взаимосвязь? Как альпинизм связан с креативными способностями?