Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Спускаясь по трапу в Шереметьево, Майк колебался: не отправиться ли ему прямиком в Гонконг? Город это хороший, ему по душе; Джо ему друг – а общение с другом лучше любой психотерапии. Но прибытие начальства, как правило, дестабилизирует работу подразделения – а тамошний филиал еще только набирает обороты. К тому же из своего кабинета он может говорить с Джо так же долго и откровенно, как если бы сидел с ним за одним столом. Какой смысл лететь?

Так или иначе, но в Москве он точно не задержится. Солнце не выглянет здесь еще месяц, и сходить с ума, разглядывая, как тучи растворяют башни Москвы-сити, он не намерен.

* * *

– Итак, Майк, – произнес доктор Вайс, когда рассказ закончился, – что вы вынесли из вашего Камино де Сантьяго?

– А что можно вынести из проигранного сражения? Горечь поражения и униженное спокойствие проигравшего.

– С кем же вы сражались в Португалии, осмелюсь поинтересоваться?

– С холодом. С ветром. С дождем этим непрекращающимся… Ну, и с самим собой. Теперь мне кажется, я не замерз бы там, даже если б не случилось той девушки на Порше.

– Конечно, не замерзли б. Вы молоды, сильны, вокруг сплошная цивилизация, а вам есть чем платить за ее услуги. Вас донимали ваши страхи.

– Я им поддался и проиграл…

Психотерапевт улыбнулся и встал из-за стола, за которым недвижимо сидел все то время, пока Майк говорил.

– Если вы проиграли, то кто выиграл? С кем вы сражались? С собой! Значит, вы же и победили. Любые испытания в нашей жизни – сродни Олимпийским играм, в которых важна не победа, важно участие. Только Олимпиаду можно выиграть. А в испытаниях выиграть нельзя. Никто никогда не выдержал ни одного серьезного испытания.

– Как так, доктор? Джордано Бруно вон на костер взошел за свои убеждения… Жанна д'Арк тоже…

– У них не было выбора, Майк. Они вовсе не собирались проявлять героизм и становиться мучениками – но пришлось. Не было б выбора у вас – скажем, вы шли бы привязанным седлу мавра-завоевателя – и вы как миленький прошагали бы еще и десять, и двадцать километров. Но согласитесь, что подобное «преодоление» приносит вред – даже если в конце пути светит не пламя аутодафе, а красивые вензеля на сертификате.

– Я не согласен с вами, герр Вайс. Лишь осознанная, а главное, добровольная борьба с собственными слабостями помогает человеку вырасти над собой.

– Или приводит – вот как вас – к ненависти ко всему миру… Но мы рановато коснулись темы ненависти. Давайте продолжим уже завтра, в это же время, если возможно.

Майк поднялся с кушетки.

Они обменялись вежливым рукопожатием, и пациент ушел. Врач запер кабинет, поднялся этажом выше и вошел в жилые апартаменты.

В кресле, развернутом к широкому окну, сидел человек с темными спутанными волосами, в белой льняной сорочке старинного покроя, порыжелых кожаных штанах и ботфортах с квадратными носками. На створке распахнутого окна висел небрежно наброшенный камзол – длиннополый, с большим воротом, сшитый из добротного зеленого сукна, какого не делают лет уж как триста.

Килиманджаро. Круча под бездной

Килиманджаро. Круча под бездной

«Я чувствовал в себе великую перемену… С грустию… сливались во мне и неясные, но сладостные надежды, и нетерпеливое ожидание опасностей, и чувства благородного честолюбия»

А. С. Пушкин, «Капитанская дочка»

– Глоточек шпехта? – предложил доктор гостю вместо того чтобы поздороваться.

– Шпехт? – удивился человек в кресле. – Ведь это же дятел по-немецки, если я не ошибаюсь?

– Верно! И еще шнапс такой: проглотить невозможно, в голове наутро дятел стучит, но аромат… – доктор восхищенно помычал, прикрыв глаза, – божественный! Яблоко пополам с грушей.

– Нет уж, – качнул рукой гость. – На родине твоего подопечного когда-то выпускали одеколон «Цитрусовый». До сих пор мутит от этого амбре…

– Ты пил одеколон? – изумился врач.

– Сугубо по службе, – ответил гость, вставая. – Вживался в среду. Пошли лучше поужинаем. Никогда не пробовал трюфельного фондю.

– Не много и потерял… – заметил психиатр. – Кулинарная тавтология. Блюдо для тех, кто разучился чувствовать вкус. Выстрел из пушки там, где хватило бы дротика от дартс… Ты хоть переоденься.

Они вышли на улицу. Вечерний Церматт сиял всеми красками мира и укладываться спать не торопился. Улочки кипели людьми, тут и там раздавался смех, из распахнутых дверей доносилась ритмичная музыка.

Доктор Зеппли Вайс выглядел свежо и почти молодо; его спутник преобразился: сапоги сделались пониже и посовременней, кожаные штаны заблистали новизной, льняная рубаха запестрела разноцветными пятнами по темному фону. Ансамбль довершала темно-зеленая куртка из всё того же сукна старой работы – однако уже без блестящих пуговиц и позументов.

Свернув за угол, они вошли в ресторанчик и уселись за стол.

– Зачем ты дал ему себя видеть в Назаре, – укорял доктор спутника, – если не собирался общаться? Хорошо, что Майк тогда прислал мне СМС-ку, а я подопнул тебя!

– Спасибо, конечно, – безо всякого энтузиазма произнес гость. – Мне, как будто, даже удалось заронить семена тяги к справедливости в его мятущуюся душу. Из-за чего я обрадовался и почувствовал себя обязанным тебе.

Доктор Вайс молчал. Скорее хитро, чем виновато…

– Я должен предостеречь тебя, – говорил гость, прихлебывая изысканное вино так, словно пил грубый эль. – Недавно ты уже превысил свои полномочия, и я вынужденно отстранил тебя. Теперь ты вынужден ходить по земле в обличье этого самодовольного старика… Но если ты снова вмешаешься в судьбу Майка самолично и непосредственно, испортишь всё и навсегда.

– Ты же знаешь наш кадровый голод! – перебил его доктор. – Так мало на свете людей, годных к нашей работе…

– Но ты же получил Лили? Да, пришлось пятьдесят лет ждать – но все же получил?

– Получил, – кивнул врач, – только Лили – одна. Как ты помнишь, Роберто отказался еще тогда, полвека назад, а я за эти годы не нашел в том краю никого другого… Одной ей сложно.

– Сложно, – согласился гость. – Люди неохотно соглашаются на бессмертие.

– Я их понимаю! – воскликнул доктор. – Одно дело бесконечные развлечения и вечное счастье. Для этого можно и обессмертиться. Другое – бесконечная работа, как у нас. Всё на благо высших целей и никакой личной жизни.

Гость воодушевленно тряхнул густой шевелюрой и указал пальцем наверх.

– Скучаешь по личной жизни? Может, оттянемся по полной? Через этаж над нами изнывают три американки, две из них вполне себе в соку, а третья… кинем монетку, кому её утешать! А?

– Нет, нет! – отмахнулся доктор Вайс. – Не сегодня. Майк… он полон ненависти, а дни его жизни подходят к концу. Если он покинет этот мир в таком озлоблении, для нас он потерян.

– И что ты думаешь делать?

– Пусть сначала выговорится! Чтобы успокоиться, человеку необходимо проговорить свое горе, а там заглянет внутрь себя, и поймет – по пути ли ему с нами.

– Но ты же не станешь посвящать его в истинное положение вещей? До срока?

– Конечно, не стану, – заверил собеседника доктор. – Можешь не беспокоиться, Джим.

Они посидели еще немного, а после расплатились и вышли. Причем сквозь дверной проем – как видели посетители ресторана – проходили вдвоем. А на улицу – как могли бы засвидетельствовать прохожие – вышел лишь один.

* * *

– Перелом в моем мироощущении, – говорил Майк, лежа на кушетке в кабинете у психотерапевта, – наступил, пожалуй, в Африке. У меня осталось горьковатое послевкусие от пешего похода по Португалии, и я решил добывать хорошие впечатления испытанным способом: серфингом!

Врач слушал монолог пациента, поигрывая золоченым карандашиком и время от времени оставляя неровные линии на листе плотной бумаги. Сеанс только начался, и различить в беспорядочных штрихах какой-либо образ не смог бы даже самый искусный толкователь авангардной графики.

Тонкие и точные звуки арфы едва слышно доносились из затемненной части помещения. Майку они не мешали, а доктора, судя по всему, занимали не меньше, чем рассказ пациента и прерывистое рисование. Сторонний наблюдатель наверняка бы удивился: как можно делать три дела сразу? Говорят, Юлий Цезарь мог делать два. А тут – сразу три! Способен ли человек на такое даже теоретически?

Однако никого постороннего в кабинете не присутствовало, а самого доктора теории о человеческих возможностях заботили мало. Он внимательно слушал монолог пациента, легко касался карандашом бумаги и наслаждался звуками арфы, не упуская ни ноты из выпеваемых инструментом мелодий.

– Там, на океанском берегу, – говорил Майк, – я познакомился с очень необычным человеком. Он-то и увлек меня горами. И знаете, доктор, «необычный» – это звучит слабо. Он был совершенен физически и мыслил по-настоящему глубоко.

– Совершенство и глубина… – кивая, себе под нос пробормотал доктор. И добавил совсем тихо:

– И еще энергия.

– У него была нечеловеческая трудоспособность и бесконечный запас сил. Я никогда не видел его уставшим!

В голосе Майка проскользнуло восхищение.

– Дай ему волю, он в одиночку своротил бы гору!

– Горы, – усмехнулся доктор, – отлично сворачивают и обычные люди. Вот возвести такую громадину – это людям не под силу…

– Он – смог бы! – убежденно заявил пациент, и врач поспешил успокоить его:

– Да я, собственно, и не сомневаюсь… Расскажите мне об этом человеке и вашем с ним общении.

* * *

Московское межсезонье – суровое испытание даже для терпеливого человека. Майк истратил неделю на эпизодические визиты в офис, обеды у мамы и микрокутежи с приятелями, во время которых каждый участник скучал и думал, под каким предлогом не стыдно смыться…

– Позитив нужно строить своими руками! – вещала модная тележурналистка, а в интернете ей поддакивала тысяча комментаторов.

– Своими, так своими, – согласился Майк и собственноручно забронировал билеты в Южно-Африканскую Республику. В Буффало-Бей – это самый юг континента – по отзывам, отличный серфинг! Начало апреля в тех краях – мягкая теплая осень, только вода в Индийском океане холодновата. Все-таки Антарктида – «через дорогу»…

Опытные серферы в своих блогах рекомендовали запастись неопреновым костюмом потолще. Их восторженные спутницы постили в инстаграмме надутые губки и округленные попки, а в твиттере верещали от восторга: «Ой, там дельфинчики! Ой, там и лошадки есть! Ой-ой-ой: девочки видели акулу у берега, близко-близко… Та-а-а-к стра-а-а-шно!»

Акулу, конечно. В морской бинокль на горизонте. Или доска у кого-то кверху плавником перевернулась – вот тебе и акула… Вот бедность там – да, страшная. И раз уж он, Майк, уже достаточно умелый серфер, отчего бы ему не принять участие в волонтерской программе по обучению местной детворы катанию на волнах?

Прошло несколько дней, пока Майк добрался до места и обустроился в лагере близ Буффало-бей. Комната в доме у каждого своя, а кто хочет – живут вдвоем. Удобно! Детей привозят кураторы ооновской программы, они же и переводят, ведь мало кто из юных африканцев умеет объясняться по-английски.

Население серферского лагеря, типичный российский бомонд околоспортивного толка, ничем особенным не отличалось. Большинство приехали отметиться, поселфиться, зачекиниться, и заодно поставить галочку в разделе автобиографии, озаглавленном как «Добрые дела».

Из пестрой, но довольно однообразной толпы выделялись двое: немец Пауль Сидов, убежденный в исконном родстве славян и германцев, и Алекс, сухощавый и энергичный уроженец… кажется, Алтая? Пауль, абсолютно неспособный усвоить хоть одно слово не по-немецки, получил прозвище «фон Сидоров», и расцветал улыбкой, когда девушки обращали на него внимание.

Алексей слыл неулыбчивым сухарем, его никогда и никто ни о чем не просил – но не потому, что боялся отказа. Непостижимым образом он всегда сам оказывался в нужном месте в нужное время – и брался за дело рьяно, немногословно и рационально.

Огонь в большом котлообразном очаге он разводил скоро и споро, словно проблема сырых дров и отсутствия удобного растопочного материала его не касалась. Если в преддверии шквального ветра требовалось натаскать камней для укрепления пляжного навеса с тентом, Алекс доставлял как раз такой балласт, какой нужен – не крупный и не мелкий, без острых краев и глубоких трещин.

Силы в его руках, украшенных густой вязью татуированного рисунка, мало соответствовали сухощавой фигуре мужчины. Говорят, лишь четыре крепких мужчины могут совладать с одним взрослым шимпанзе – но Алекс, при необходимости, легко справился бы и со стаей разозленных шимпанзе, и даже с альфа-самцом гориллы.

Во всяком случае, когда нужно было приподнять ось пикапа, что втиснуть под нее домкрат – он брался за колесо и приподнимал – и никто из видевших это не удивлялся, так легко и естественно выполнял Алекс невозможные для простого обывателя трюки.

«Сплошная татуировка на руках, – говорил он интересующимся, – многофункциональна. Во-первых, она не дает подлежащим мышцам неметь от переохлаждения и перегрузок. Это чистая физиология. Во-вторых, рисунок должен вдохновлять».

Наслушавшись его, местная детвора выклянчивала бумагу и принималась зарисовывать горы, волны и ограненные кристаллы, украшающие Алексовы руки. Дома они повторяли узоры белой краской и в таком виде приезжали на следующее занятие, и Майк никак не мог понять: нравится Алексу подобное обезьянничество, или он к нему равнодушен.

Алекс единственный шел в воду без костюма из вспененной резины, хотя экипировкой владел самой лучшей. Серферские шорты – недостаточная одежда для купания в холодных океанских волнах! Но ведь у африканской ребятни кроме коротких штанишек и заношенных футболок ничего нет? И Алекс всем своим видом показывал подросткам: ничего страшного! Холодная вода – это даже приятно, особенно если активно двигаться и вставать на волну без долгого ожидания.

Глядя на Алекса, Майк тоже шел бултыхаться с ребятней раздетым, в шортах, а если хорошо грело солнце, то и без футболки. Но когда детей увозили, он надевал неопреновый костюм и упорно осваивал вертлявый и неустойчивый шортборд. Однако океан, однажды показавшийся Майку неласковым, не спешил дарить радость овладения новым снарядом.

Занимался дотемна, и нередко с ним на лайнапе соседствовал Алекс. Словесных советов Майку он почти не давал – просто показывал, какую волну выбрать, в какой момент встать, под каким углом к гребню волны мчать, чтобы скорости хватило и на маневр, и на кураж. Гидрокостюм Алекс не надевал даже вечером, после отъезда ребят.

Близкой дружбы он не водил ни с кем, поскольку в ней не нуждался. Порой поздним вечером то одна, то другая девица, очарованная холодным блеском светло-голубых глаз, пробиралась в комнату к главному герою кэмпа. Алекс никого не выгонял, и, судя по легкости утреннего порхания осчастливленных дам, занимался любовью не менее лихо, чем серфингом. Удивительным было другое: успешный интим не прибавлял ни капли теплоты в его общение с недавней избранницей.

«Каков подлец! Эгоист! Подонок! – восхищенно сплетничали девушки, перекуривая тет-а-тет и закатывая глаза. – Я к нему: сюси-пуси, шуры-муры – а он молчит. Типа секс – не повод для знакомства!»

Отчаявшись завязать полноценные «отношения» с Алексом, они переключали внимание на кого-либо более покладистого: перманентно радостного Пауля, учтивого Майка или любого другого из полудюжины свободных серферов.

Алекса подобные перемены не волновали абсолютно. Он не испытывал ни ревности, ни привязанности, ни вообще эмоций, и, казалось Майку, пребывал в совершеннейшем безразличии к окружающим. Неужели девчонки правы, и он – абсолютный эгоист? Участвующий в волонтерской программе лишь из желания утвердиться в педагогическом подвиге?

Так прошла неделя или немного больше. Майк настолько привык к комфортным условиям, прохладному океану и безмятежному одиночеству в своем номере, что начал скучать. Он уже не болтался на волнах подолгу и вылезал на берег после трех-четырех удачных попыток. Ему разонравилась кухня здешнего повара и остро-соленое вяленое мясо на закуску к местному пиву. Гогот румяного фон Сидорова стал раздражать: как можно смеяться за компанию, не понимая ни шуток, ни вообще слов?

Однажды вечером замигала зеленая лампочка смартфона: пришла СМС-ка из офиса. Эйчар Кристина просила разрешения взять на стажировку девушку двадцати с небольшим лет – чем удивила Майка несказанно. Бреши, вызванные естественной текучкой кадров, HR всегда заполняет сам – благо ручеек резюме от соискателей вакантных мест не иссякает. Но тут, писала Кристина, особый случай.

Во-первых, пришла девушка сама. Что называется, с улицы. Без приглашения, согласований, присылки сложносочиненной автобиографии. Каким может быть послужной список у выпускницы третьеразрядного колледжа? Даже диплома еще не получила: летом экзамены. Однако мало того что пробилась на прием – а уж Кристина умеет отшить недостаточно настойчивых! – так еще и произвела впечатление.

Подготовленность претендентки – и это вторая причина обратить на нее внимание – выше всяких похвал. Теорию финансового менеджмента барабанит назубок – а это, между прочим, три толстенных тома главного учебника и метровая стопа дополнительной литературы. Принципы ведения продаж проговаривает всеохватно правильно, не забывая ни единого аспекта инвестиционной деятельности.

В-третьих же и в-главных, означенная девушка в ответ на вопрос о ее видении структуры предприятия и своего места в ней, озвучивает модели, которые с эйчаровской колокольни Кристины представляются весьма ценными.

К тому же выглядит она прелесть как хорошо: вся такая славненькая, ладненькая, аккуратненькая; белый верх – черный низ и туфельки на низком каблучке. Ни татух, ни силикона, ни даже красной помады! А, босс? Возьмем ее с прицелом на менеджера?

Майк дочитал кипу сообщений, взглянул на присланную вдогонку фотографию соискательницы и ощутил: осознание собственной проницательности – чувство исключительно приятное. Кристинкина хитрость шита белыми нитками! Ясно же, что проталкивает кого-то из знакомых. Ну, да ему-то какое дело? Справится девушка – отлично! Не справится – до свидания. Капитализм на дворе, по блату можно только в пекло угодить…

«Бери, – написал Кристине Майк, – агентом по продажам. План как у всех. Дай ребенку заработать на выпускное платье. Проявит себя – поставим на менеджерскую должность и оплатим две покупки в бутике делового костюма».

«Три покупки, – тут же прилетело от Кристины, – костюм, блузка и туфли».

«Пусть три», – согласился Майк и расхохотался. Теперь провинциальные родственники Кристинке по гроб жизни обязаны! Да и не жалко! Чем черт не шутит? Вдруг действительно хорошая продажница получится из девчонки? Или даже менеджер.

* * *

В тот же вечер к нему в комнату заглянул гость. Это было по меньшей мере неожиданно…

– Ни тебе, Майк, ни мне здесь на Буффало-Бей больше делать нечего, – сказал Алекс. Он сидел на стуле, сложив на груди руки, и горы на его коже бугрились, а волны ходили ходуном, повторяя движения мышц.

Как всегда, Алекс говорил открыто и прямо, без предисловий и околичностей.

– Ты, говорят, раздумывал про аренду яхты с капитаном? Давай лучше сходим на Килиманджаро.

Откуда он знает? Майк обмолвился как-то, что не худо бы нанять в Кейптауне небольшую яхточку и пройти на ней до Гибралтара, а там направо, вдоль Европы, он скажет, где остановить. Может, на Ивисе; может, на Мальте; а может, и на Кипре. Но Алексей услышать тех слов не мог – отсутствовал, а чтоб кто-нибудь ему пересказывал – возможно ли такое? Впрочем, какая разница… Идея-то все равно завиральная.

– Как ты себе представляешь этот поход? – осторожно спросил Майк.

С тех пор, как Джим упомянул о горах, идея восходительства не оставляла Майка. Заделаться альпинистом – это ли не круто? Покорить все вершины Земли – это не на досточке с водной горочки скользить. Тут тебе и удаль, и слава, и преодоление. Даже ордена дают за такое!

– Завтра утром укладываемся и улетаем в Танзанию, – ответил Алекс. – Скинемся на гида, купим пермит, наймем портеров – без этого нельзя. Пешком дойдем до вершины Кили. Я тебе кое-что покажу и кое-что расскажу.

«Что-то он необычайно многословен сегодня», – подумал Майк. И спросил:

– Почему я?

– А кто другой? – удивился Алекс, будто во всей Африке кроме него да Майка не жило ни души. – Я протолокся тут два месяца, перезнакомился с кучей народа. Все они хорошие люди, но в горы звать некого! Кроме тебя.

Горы! Килиманджаро! Действительно, пора! Давно пора! А то все море да море, доска да песок, или пешком по бережку – как привязанный. Килиманджаро же – по слухам – великолепен до кома в горле и слез в глазах, хотя там нет теплых туалетов и душевых с горячей водой. Высоко над землей, говорят, небо фиолетовое и такое прозрачное, что звезды видно даже днем…

– Хорошо, – согласился Майк. – Завтра выезжаем. Но скажи, это потому, что я единственный, кто кроме тебя да ребятни рисковал лезть в воду без гидрокостюма?

– Да нет, – пожал плечами Алекс. – При чем тут гидрокостюм.

И вышел.

* * *

Машина, приехавшая из аэропорта в национальный парк «Килиманджаро», остановилась у ворот. Теперь, когда они познакомились поближе и принялись за осуществление совместного проекта, Алекс не казался Майку заносчивым сухарем.

– Быстро не бывает, – объяснял опытный Алекс, – пока выпишут все бумаги, потоскуем.

– Что делать, потоскуем, – согласился Майк.

Он отыскал на сайте журнала «Вокруг света» статью о вулкане Килиманджаро и с интересом пролистывал материал. Почти шесть километров высоты. Несколько туристических маршрутов к вершине. Для альпинистов – отдельный путь, по-своему сложный и по-любому опасный из-за камнепадов.

– Как мы пойдем, Алекс?

– Маршрутом Лемошо, – прозвучал незамедлительный ответ. – Шесть дней с учетом акклиматизации. Все-таки мы с тобой прямо с уровня моря…

«Ну, парни мы вроде крепкие, – подумал Майк, – могли бы и побыстрей одолеть несчастные сорок километров пути. С другой стороны, куда спешить? Пейзажи, красоты, звезды… Прекрасное впитывается без спешки, писал кто-то умный».

«Неподготовленные восходители и суетливые туристы, – предостерегал журнал, – рискуют остаться без позитивных впечатлений. Пренебрежение акклиматизацией при подъеме на шестикилометровую высоту оборачивается полуобморочным состоянием на вершине Килиманджаро.

Здоровый человек, даже атлет, «прибежавший» на гору, испытывает кислородное голодание: его организм не успевает приспособиться к разреженной атмосфере. В условиях недостаточного газообмена мозг лишается способности воспринимать новую информацию. Запоминание происходящего идет из рук вон плохо.

Спустившись к подножию и придя в себя, горе-путешественник обнаруживает пробелы в собственной памяти…»

– Ты ходил раньше на Килиманджаро?

– Всеми разрешенными и всеми запрещенными маршрутами, – безо всякой горделивости сообщил Алекс. – Всего раз пятьдесят.

– Ого!

– Я тут гидом работал, спасателем в альпгруппе. Хорошее место. Колыбель человечества, можно сказать. Для меня это важно.

– Опасно тут?

– Мрут понемногу, – качнул головой бывалый альпинист. – Кто от старости, кто с перепою. Народу в гору прет тьма-тьмущая, за сезон несколько десятков тысяч. Так что чисто статистически цифра совсем небольшая. Но вообще в горах опасно, да.

– Зачем же ты ходишь в горы?

– За людьми. Точнее, веду туда людей, чтобы они стали настоящими. Только преодоление себя делает человека человеком.

– Ты и меня сюда притащил для этого? – вскинул брови удивленный Майк.

– Исключительно для этого, – бесстрастно подтвердил Алекс.

– А если мне не понравится?

– Вернешься на пляж кататься на доске и трахать восторженных дурочек. А-а, ну да – еще умиляться бедненьким негритятам.

– Разве это плохо?

– Не плохо, – Алекс повернулся к собеседнику и посмотрел ему в глаза. – Но и не хорошо. Это никак.

«Сумасшедший какой-то, – подумал Майк, – зря я с ним связался. Просто замечательно, что с нами идут носильщики и сопровождающий». И спросил:

– А ты знаешь, как хорошо? Знаешь, как надо?

– Конечно, – без тени сомнения сказал Алекс. – И не только знаю, но и делаю. Всю жизнь.

«Точно ненормальный, – решил Майк. – Весеннее обострение, что ли…»

К машине подходил гид с пачкой выписанных бумаг.

– Олл райт, гайз! – радостно сообщил он пассажирам. – Едем в отель, завтра стартуем!

Майк спрятал телефон в карман и уставился в окно.

* * *

Перед ужином Алекс предложил Майку спуститься в бар. Рюмка джина разогрела кровь, а бокал пива освежил чувства.

– Вы ведь все, в том числе и ты, – толковал Алекс, – живете неправильно. Только и делаете, что потребляете.

– Мы – паразиты на теле общества! – с пафосом произносил Майк и нетвердой рукой поднимал бокал. – Кто-то же должен? За нас!

– Человек должен созидать! Строить! Преодолевать трудности! – горячился Алекс. – Как ты не можешь понять?

– Почему не могу? – Майк подливал «Бифитера» себе и Алексу. – Мне мама об этом каждый раз говорит. Священная триада обязанностей: родить ребенка, посадить дерево, построить дом. Дом могу хоть сейчас! Садоводство – это не мое… Рожать не умею! Знаешь анекдот? «Может ли мужчина родить?» – спрашивают у армянского радио. «Наука утверждает – нет, – отвечает радио, – но опыты продолжаются!»

– Да я не о том, – отмахнулся Алексей, даже не улыбнувшись, – я в большом масштабе. В общем смысле!

– Ой, ладно, – возражал Майк, – ну, что может насозидать человек? Мы – инструмент энтропии! Так устроена вселенная!

– В том-то и дело, что не так! – восклицал раскрасневшийся собутыльник. – Человек способен и создавать, и главное, инициировать созидательные процессы. Нас, быть может, именно для этого и сконструировало мироздание – а мы сопли жуем.

– Не сопли, – возражал Майк, пытаясь подцепить вилкой закуску, – а сушеную каракатицу. С красным перцем и заношенной солдатской портянкой, судя по аромату. Ну, допустим, мы на весь бар – два созидателя…

– Допустим, – кивал, соглашаясь Алекс.

– … и у нас впереди ужин.

– Ужин! – подтвердил Алекс.

– Так скажи, брат созидатель, можем мы сделать так, чтоб здесь, на краю света, нам на ужин подали… – тут Майк на секунду задумался, – борща со сметаной?

– Сметаны тут не сыскать, – заметил Алекс, – а насчет борща – будь спокоен! Лучший американский рецепт. Повар стажировался у заезжего специалиста.

– Ух ты! Так он и гречневой каши наварить может? И селедку под шубой замиксует?

– В Сибири говорят: если зайца бить, он спички зажигать станет. Но мы не в Сибири! Пойдем, пора…

Они прихватили недопитый джин и прошли в обеденный зал. Накрытый стол уже ожидал их. Они уселись, и официант привез две больших тарелки под высокими, сверкающими серебром крышками.

Майк открыл свое блюдо – и о, чудо! Перед ним курилось паром бордовое озеро овощного отвара с архипелагом островков свиной грудинки, порозовевшей от томата и свекольного сока; небольшим айсбергом взбитых сливок – «Лишь бы не сладких!» – пронеслось в голове у Майка, и кружочками янтарного жира на поверхности.

– Борстчш… – с трудом выговорил официант. – Модн амэрикэн расыпей! Уис грэйсид аппл энд винигар.

«С тертым яблоком и винным уксусом…» – ужаснулся Майк, а официант тем временем поставил на стол две корзинки со свежими, только из печи булочками, и две крохотные розетки с горками зеленого соуса и утопленными в нем горчичными ложечками. Пахнуло аппетитным чесночным ароматом.

– Э комплимент фром э шеф! Спешелли фор гестс фром Раша! – торжественно объявил официант и с достоинством удалился.

Против опасений, сливки оказались не подслащенными, а подсоленными, и неплохо сочетались с «бортсчшом». Яблочный аромат едва угадывался и почти не мешал. Впрочем, если и были в килиманджарском борще какие-то недостатки, они терялись в непобедимом сочетании чеснока и жирной грудинки.

Майк и Алекс налегли на еду. Джин так и остался недопитым.

* * *

Восхождение на Килиманджаро, вспоминалось потом Майку, представляло собой неспешный поход с максимальным напряжением сил в последний день. Выходили они утром, после раннего и легкого завтрака, но шли недолго, и вскоре портеры уже сгружали баулы и растягивали палатки. Акклиматизация требует постепенности, настоятельно объяснял гид – высокий, атлетично сложенный танзаниец.

После остановки Алекс с Майком всякий раз уходили вперед, кружили по живописным окрестностям, а в лагерь возвращались лишь для еды и ночлега.

Сопровождающий беспокоился, но молчал, признавая приоритет Алексея. Алекс же делал все, чтобы открыть Майку красоту горной природы и пробудить в нем желание к покорению вершин.

Мог бы и не стараться! Майк и сам вошел во вкус. Его поразило скорое, происходящее буквально на глазах чередование природных зон. Вот они шли по тропическому лесу – все вверх и вверх, среди сырых зарослей и в тени густых крон, а вот вышли на опушку – и лес кончился! Дальше наблюдались лишь отдельные деревья да куртины кустов, совсем не тропических, – да роскошные виды на подножие вулкана.

Они шагали по обширным склонам, заросшим вереском и диковинными деревьями, встречающимися только на Килиманджаро. Алекс рассказывал Майку про растения, но на ходу и говорилось, и запоминалось плохо; а когда они вечером расстилали карематы, чтобы лежа поглазеть на звезды, речь заходила о другом.

– Горы, Майк, – говорил Алекс, – не самоцель. Каждое восхождение, каждое покорение вершины заставляет человека концентрировать все свои возможности и учит тратить силы не на пьяный треп с друзьями и не на оргии со шлюхами, а на дело.

Кто взобрался на семитысячник, тому уже не интересно выделяться среди товарищей уникальными покупками и экзотическими методами уничтожения здоровья. У него есть нечто большее, чем счет в банке. Семь тысяч метров высоты важнее семизначного числа в чековой книжке.

Покоритель семикилометровой вершины входит в тот немногочисленный клуб землян, которые сумели преодолеть и враждебные внешние силы, и собственное безволие, и которым мироздание готово доверить нечто большее, чем унылое ожидание собственной кончины.

У такого человека меняется всё – начиная с отношения к делу. Вот у тебя сейчас бизнес какой?

– Финансовые инвестиции, – ответил Майк. – Фондовые биржи и все такое.

– То есть ничего полезного ты не производишь.

– Ну, это спорное утверждение! – не согласился Майк. – Я и такие как я – смазка в двигателе мировой экономики. Мы повышаем температуру всего экономического организма и ускоряем оборот капитала.

– Вы имеете дело не с теми деньгами, которые изобрели древние и которые были реальным эквивалентом труда. Вы оперируете выдуманными ценностями, виртуальными суммами, за которыми не стоит ничего, кроме людской алчности, – настаивал на своем Алекс. – Но стоит тебе хоть единожды взобраться на Пик Коммунизма – да хоть бы и пониже, главное чтоб не проще – и ты захочешь другого, настоящего…