Текст книги "Гори жить (СИ)"

Автор книги: M.Akopov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Вместительный пауэрбанк позволял гонять смартфон, не задумываясь об экономии заряда, и, досмотрев веселое двухчасовое кино, Майк включил запись длинного и по-английски обстоятельного детектива, читаемого нараспев в два голоса – и только так забылся.

Беспокойные сны то заставляли его тосковать без причины; то превращали увиденную в фильме эротику в ожидание хардкорного порно; то транслировали звуки, которым здесь, вдали от московской квартиры и офиса, появиться просто неоткуда.

Майк ворочался и просыпался, досадовал на сползание с каремата на камни и снова проваливался в сон лишь с тем, чтобы через пять минут – как ему казалось – снова проснуться. Утром он встретил разбитым, и его тут же одолело отчаянное желание выпить двойную дозу кофе – а потом еще одну такую же. Но стимуляторы в горах нежелательны, и ему пришлось выгонять себя из спального мешка усилием воли, без надежды на горячий кофе.

Собирался он через силу, однако стоило пойти в гору, как на душе стало веселей, а в теле вновь заиграла энергия.

К послеобеденному часу второго дня он пришел к Приюту Гара-Баши и остановился, хотя по ощущениям мог легко прошагать еще час, чтобы добраться до Приюта Одиннадцати, а то и вовсе не останавливаться – дойти до вершины Эльбруса и вернуться сюда же, к Бочкам! Да только силы надо беречь, как запомнилось ему еще в Африке – и он берег, и дальше не пошел.

Ему повезло с номером: единственный люкс, забронированный кем-то очень заранее и оплаченный лишь частично, пустовал, раздражая хозяев неполученной прибылью. Майк согласился заплатить полную цену, за что был вознагражден горячим душем и удобной кроватью.

Он прилег и задумался: с одной стороны, нужно бы выйти наружу, подняться пешком в гору и затем спуститься вниз, в номер. Акклиматизация, его учили, достигается просто: ходишь повыше, спишь пониже. С другой стороны, можно не тратить времени даром и уже этой ночью отправиться на Эльбрус.

Мысль показалась здравой, а осознание собственного здравомыслия радует всякого. Чего ждать? Сейчас он выспится, а там пойдет походит по самой высокой горе Кавказа, и вернется победителем.

Майк укрылся пледом и расслабился. Опять снилось черт-те что; но сознание распознавало несуразицы, порождаемые воспаленным воображением и отказывалось просыпаться. Уже стемнело, когда ему привиделся кошмар, от которого он очнулся моментально и заснуть уже не пытался.

В том чудовищном сне он смотрел выступление какого-то народного хора – хотя ни разу в жизни не присутствовал на подобном мероприятии – и безликие фигуры в атласных косоворотках и сарафанах с платочками выплясывали какой-то адский танец с дикими уханьями, ошеломительными прыжками и головокружительными вольтами на потеху публике.

Проснулся же Майк после того, как пара напомаженных ведущих голосами из программы «Время» объявила песенно-танцевальный номер «Ой ты ёханый бабай, сиди дома не гуляй!» – и шутовское кодло бросилось в разнузданный перепляс, выкрикивая малоосмысленные и неприличные частушки.

Майк вскочил в холодном поту, с бьющимся как молот о наковальню сердцем и с тошнотой, подступающей к горлу откуда-то глубже, чем из желудка.

Роскошный номер позволял коротать время в кресле у зажженного камина, и ему захотелось разжечь огонь – да так и сидеть, пока снова не сморит сон и не поманит кровать. Однако стоимость каждого запасенного отельерами полена превращала сучковатую еловую дровеняку в драгоценное эбеновое дерево, да и не затем он сюда шел, чтоб по-стариковски кутаться в одеяла и щуриться на пламя.

Чего ждать? Сколько можно терять время попусту? Если выйти сейчас, с ночи, можно не спеша пройти дольше и больше, чем это удается торопливым туристам. Быстроногий Ахиллес не догонит черепаху, учил Зенон. Вот он и станет этой недостижимой черепахой!

Майк вскипятил воды, залил ею овсяные хлопья, перемешанные с горстью изюма и кураги. Лучший завтрак – это легкий ужин!

Положив в рюкзак лишь самое необходимое, он связал остаток вещей в узел и поручил его хранение метрдотелю. Десять вечера. Или ночи? Можно выходить!

Полночь застала Майка мерно шагающим между Приютом Одиннадцати и скалами Пастухова. Он шел, следя за дыханием и борясь с желанием переставлять ноги побыстрее. Озирая окрестности, чтоб вдоволь налюбоваться блеском снега под луной, черно-фиолетовым небом и горами, величественными в ночи, он часто вдыхал кристально чистый воздух и не осознавал, что лучше бы дышать пореже и поглубже…

Над головой сверкали звезды. Тропа, вертя Майком то влево, то вправо, направляла путника к Полярной звезде. Вон внизу – Большая Медведица. Вверху справа – Кассиопея, еще правее где-то светится туманность Андромеды. Ух, как хотелось ему в детстве долететь до этой галактики на космическом корабле первым из землян! Он и сейчас не против – но лететь-то пока не на чем…

А вон слева вверху – Вега! Она поближе Андромеды, но до нее все равно не добраться. Не дано летать человеку, даже птица вольней него!

Вчера, подходя к «Бочкам», Майк оглянулся назад и увидел горного орла, сделавшего круг над станцией канатной дороги и устремившегося на юг, вдоль Баксанского ущелья. Орел улетал все дальше и дальше в сторону Тырныауза, не шевеля крыльями и не вертя головой, и Майк следил за ним, пока не перестал различать птицу в дрожании воздуха.

Вчера он восхитился увиденному, а сегодня… Сегодня пришел черед орла восхищаться им! Да только птица не залетает так высоко, как забрался он! И как еще заберется!

Но ведь и он не может так, как этот беркут, сугубо от нечего делать долететь до самого Нальчика, а потом как ни в чем не бывало повернуть назад – чтобы к ночи опуститься в свое гнездо где-то между Чегетом и Азау. Если б мог – он мотнулся бы на Вегу, глянул, что там и как, какие силы вселенной движут в том краю – а потом назад, в Москву. Лучше на Бали! Или в Доминикану… Нет, в Доминикану не нужно – не к кому.

Медленно идти так скучно… Высотные рубежи преодолеваются совершенно незаметно. Приют Одиннадцати – это ж 4100? А сейчас он выше, гораздо выше, хотя до скал Пастухова – а это 4700 в среднем – еще подниматься и подниматься. Ну и что? Он прекрасно себя чувствует: фактически, дорога от «Бочек» до сюда – это разминка, и разминка успешная!

* * *

Голова заболела на высоте около четырех с половиной километрах. Точно так же она болела и вчера, когда вечером – он как раз грел воду для овсянки – к нему в номер постучала женщина, руководитель очередной туристической группы.

– На ратрак сдавать будете?

Ей не хватало трех человек, чтобы обеспечить заполнение машины. Водителю все равно, одного везти или десятерых: оплата идет за рейс, количество мест не важно.

– Нет!

Майка возмущало читерство горе-восходителей, и визит этой сумрачной женщины вывел его из себя. Он не показал виду и не изменил привычной вежливости – да и в чем, собственно, укорять эту несчастную? Но гнев закипел так, что пришлось сцепить зубы, а боль в голове аж застучала.

В горах такое состояние естественно, говорили опытные. Хуже, если начинает тошнить – причем до рвоты – а следом полностью расстраивается пищеварение. «Но это где? – успокоил себя Майк. – Это в Гималаях, на подходах к восьмитысячникам. Я в порядке! Разве что иду один…»

Самодеятельные «тигры скал», публиковавшие в интернете свои мемуары, как заведенные повторяли фразу: «Одиночное восхождение – это самоубийство». Майк считал такое утверждение глупостью, но рисковать не хотел – да и не собирался. У скал Пастухова он рассчитывал встретить организованную группу и вместе с ней взойти на Эльбрус.

Впрочем, в одиночку можно шагать и дальше – до самой седловины между западной и восточной вершинами Эльбруса. На месте найти себе компанию нетрудно: именно здесь, в седловине, на высоте в 5300 метров, набираются сил восходители перед последним рывком. Запросто можно пристроиться к любой приглянувшейся группе!

Лишь бы погода не подкачала. Альпинисты жаловались: погода на Эльбрусе переменчива невероятно! На третью станцию подъемника приезжаешь в шортах и футболке, потому что жара; там тебя накрывает снегопадом, потому что из-за угла подвалила туча и ей неймется остудить твой пыл.

Дальше поднимаешься как в парной: снова жарко и душно, и влажно так, что пот не испаряется, а стекает в ботинки. А вскоре начинается ливень – потому что какое ж это лето, если без ливней? Настоящая же беда приходит, когда из туч начинает громыхать и лупят молнии… Тут остается только молиться, потому что прятаться от разрядов атмосферного электричества просто некуда!

Только один седой кабардинец, украшенный двумя синими ромбами с аббревиатурами Нальчикского госуниверситета и неведомого института физкультуры, и заведовавший в Азау прокатом лыж и ботинок, говорил Майку: «Нет плохой погоды – есть плохие альпинисты!»

Верить хотелось старику. Прослыть плохим альпинистом не хотелось. Ясная и лунная ночь добавляла уверенности в себе.

Размеренная ходьба разгоняла недомогание. Майк чувствовал себя то чуть лучше, то чуть хуже, пока наконец не понял: пора! Он шел уже достаточно долго и проголодался. Несколько глотков теплой воды и шоколадный батончик со сгущенкой и орехами – отличное подкрепление сил!

Ратраки с веселыми пассажирами обгоняли его несколько раз. Добрые люди махали ему, слали то факи, то воздушные поцелуи. Многие жестом предлагали взять на прицеп и хохотали как ненормальные. Майк хмурился и отворачивался. Он и не думал, что внимание к его персоне будет таким надоедливым.

Дойдя до верхней гряды скал Пастухова, он присел отдохнуть и даже немного продрог, поджидая группу, чтобы пристроиться к ней во время восхождения. Натоптанная тропа уходила вверх зигзагом, хорошо различимым в лунном свете, и он гадал: не лучше ли и дальше идти одному? Что такого может случиться, если он прошагает проторенной дорогой, оставив далеко впереди одну, а позади – другую цепочку малоопытных пешеходов?

Весело фыркая выхлопом, подъехал ратрак, привез людей. Маленькая толпа оказалась на редкость разношерстной, вела себя бестолково, суетились и горланила. Ожидать высокого темпа ходьбы от такого коллектива восходителей не приходилось.

Майк дождался, пока они выстроятся в колонну между двумя инструкторами, и присоединился к группе.

Шел он, ругая себя за нерешительность и кляня за излишнюю предосторожность. Шагать приходилось втрое медленнее, чем он мог бы. Двадцатиградусный уклон – это серьезно, но не для Майка! Пусть слабаки петляют по серпантину – почему нет прямой дороги для тех, кто достаточно силен, чтоб идти напрямую?

Туристы пыхтели и кряхтели, источая запахи казенной кухни, застарелого курева, свежего кофе и выпитой для поправки здоровья чарки. Туристки взвизгивали от восторга и останавливались, чтобы похлопать варежками и попрыгать на месте при виде заслонившего Луну облачка или под впечатлением густоты иссиня-фиолетовой тени под снежным наносом.

Наконец один из идущих впереди мудрецов предложил связаться всем одной веревкой – на случай незаметной трещины или снежной лавины. Судя по реакции, тема эта обсуждалась не первый день. Инструкторы, замученные бесполезными разговорами еще вчера, предпочитали молчать.

Майк слушал отрывистые возгласы, и его раздражение нарастало, грозя превратиться в ярость. Нет, так нельзя! Это же казнь египетская, а не восхождение! Как хорошо они шли на Килиманджаро с Алексом – мерно, молча, сосредоточенно. Здесь же – какой-то цирк с клоунами, честное слово. Надо что-то делать!

А что сделаешь, если тропа одна, а народу много? Можно отстать – но мысль о намеренном отставании показалась Майку невыносимой. Хорошо бы обогнать людскую цепочку! Сначала придется приналечь, и сердце забьется, а дыхание станет частым – это понятно, под ногами все-таки снег, не асфальт.

Потом, выйдя в авангард, можно чуть сбавить обороты, чтоб нормализовать функции, и продолжать движение в среднем темпе. Так он наверняка настигнет еще одну группу – но кто мешает проделать обгон дважды? А то и трижды?

Майку даже не пришлось сходить с утоптанной тропы, чтобы опередить любителей экстрима. Пестро разодетые туристы уважительно сторонились, убирая из-под его ног треккинговые палки, пропуская вперед и молча завидуя – он прямо чувствовал эту зависть затылком – сноровистой выносливости, молодости, напору.

Инструктор, шедший во главе колонны явно не впервые, взглянул на Майка с тревогой – и развернулся, чтобы убедиться в численности своих подопечных.

В одиночку шагалось легче. Никто не маячил перед глазами, не хрипел и не кашлял, отравляя чистый горный воздух табачным перегаром. Майк уже порядочно опередил группу и давно снизил темп, набранный при обгоне, но дыхание все не приходило в норму, а сердце, хотя и билось помедленнее, чем при ускорении, принялось ныть – по-особенному, без боли, порождая какое-то слабое, но непреодолимое беспокойство.

Давно рассвело. Крутизна уклона уменьшилась: прежде чем попасть в седловину, дорога шла по Косой полке, пологому склону восточной вершины Эльбруса. Однако рюкзак потяжелел, да так, что стали побаливать плечи – а ведь Майк старательно выложил из него все лишнее и радовался его невесомости. Шагать стало по-настоящему тяжело: вот сейчас, наверное, пригодились бы треккинговые палки!

Оглянувшись назад, Майк увидел: разношерстная и бестолковая группа, которую он так эффектно обогнал полчаса назад, приблизилась. Так не годится! Надо подбавить темпа – немного, только чтоб сравнять скорости. На вершину тоже бы желательно отправиться раньше этих крикливых фазанов. Они уже не голосят и не взвизгивают: устали небось, хрипят!

Майк натужно улыбнулся и ощутил: во рту пересохло. Он выудил из кармана воду, глотнул, набрал еще, подержал во рту, снова глотнул. Сухость не исчезала.

К боли в плечах добавилось ощущение каменной твердости в пояснице. Чтобы помочь себе, Майк стал меньше наклоняться вперед, так в спине ныло меньше, однако идти стало заметно труднее. Каждый шаг теперь давался с усилием и требовал напряжения воли. Идти «на автомате», думая о своем и умиротворенно озирая пейзаж, как это происходило на Килиманджаро, не получалось. Шагать же, осознавая каждое движение и заставляя себя это движение выполнить – совсем не прогулка!

Майк уже видел цветные огоньки на снегу – фонарики восходителей, поднявшихся на гору раньше и теперь отдыхающих на седловине перед штурмом вершины – когда головная боль сделалась нестерпимой. К ней прибавилась тошнота, ежесекундно грозящая перейти в рвоту…

Он понимал: если унять боль, тошнить перестанет. Тем более что впереди – длинный участок практически горизонтального пути. Он пойдет медленно и свободно, будто дефилирует по парковой аллее, и все пройдет – и одышка, и давящая боль в голове, и спазмы в желудке.

Там, в конце ровного пути, он присядет отдохнуть. Восстановленные силы помогут ему взойти на гору, благо подняться остается всего на триста пятьдесят метров. Назад же идти всяко легче!

Майк упрямо шел вперед, то поднимая взгляд к намеченной точке у подножья западной вершины, то опуская глаза к кошкам, вонзаемым в плотный снег и со звоном выдираемым из него раз за разом. В следующий раз он возьмет другие, с зубцами погуще и без ремешков, давящих на лодыжку…

А в водичку в следующий раз он добавит чего-нибудь кисленького. Лимон выдавит. Очистит от желтой шкуры, чтоб без горечи – во рту и так сухо и горько – и выдавит. Это в одну флягу, а в другую добавит клюквенный морс. Третью возьмет с чистой водой – потому что пить хочется до чертиков. Или не возьмет, потому что уже не лезет – так тошно…

Майк бросил взгляд вперед. Намеченная цель почти не приблизилась. Да что там почти! Совсем не приблизилась! Вон те два снегиря в красном и с блестящими очками на лицах – как сидели, так и сидят, ни на чуточку не увеличились. И та канарейка между ними, аж полыхающая желтым в свете диодных фонарей – тоже не растет. А ведь он сколько прошел! Вечность уже шагает, не меньше!

Он оглянулся назад, чтобы удостовериться в пройденном пути. Группа измученных подъемом туристов – тех самых, которых он обогнал – приблизилась настолько, что будь день, он бы различал лица. А одышка у него не проходит, и сердце как колотилось, так и колотится – бешено!

«Ладно, – подумал Майк. – Ладно! Если они меня догонят, – я сразу в сторону и сажусь отдыхать. Ложусь отдыхать! Они глянут – и тоже попадают. На вершину пойдем опять вместе…»

Но когда он, обессиленный совершенно, наконец лег – скорее упал – на снег, мысль о соперниках напрочь выветрилась из его сознания. Чувствовал себя Майк так плохо, что промелькнувшая в голове фраза «все, это конец» вызвала у него облегчение, а не страх.

Он лежал на спине, вперив взгляд в темное небо, но ни звезд, ни облаков, освещенных луной, не замечал. Какая Вега, какая Кассиопея с Андромедой, когда тебе плохо так, что смерть представляется желанной, а жизнь – невыносимо мучительной?

Отдых помог. Через минуту или две ожидание собственной кончины сменилось ощущением тяжкой, но переносимой усталости. Через четверть часа стало немного легче. Головная боль и тошнота никуда не делись, но ослабли, перестав выдавливать глаза и внутренности наружу.

Прошло еще с полчаса, когда Майку вдруг со всей отчетливостью ощутил: куда-то не туда он идет. Не нужен он ни этой вершине, ни этим горам, ни вообще мирозданию. Мечется по миру, как дурень со ступой…

– Не дурень! – вскричал внутренний голос. – Всякий путь полезен, да не всякий путник это осознает. Человек, куда бы ни шел, все равно приходит домой. Нечего петлять, иди прямо вниз – вот же тропа шириной с дорогу, ослеп, что ли? Дома тепло, дома мягко, все болезни проходят! Пообедать можно у мамы… У соседей для тебя сырники всегда наготове, забыл?

От напоминания о еде, даже такой аппетитной как сырники, Майка снова замутило. Внутренний голос, конечно, прав, куда ни ходи, окажешься в конечном итоге дома. А вершина – что вершина? Миллион лет стояла без него – постоит еще.

Непослушными руками Майк расстегнул рюкзак и выудил из непромокаемого кармана смартфон. Здесь же есть связь! Он же может позвонить Алексу и получить дельный совет! Только бы тот взял трубку!

Номер набирался, вызов шел, но Алекс не отвечал, и железная женщина, роботическое воплощение мобильного оператора, давала звонящему послушать несколько унылых гудков, а после молола всякую чушь на двух языках. Равнодушие механики и холод космоса – не одной ли природы, подумалось Майку. Но мысль, едва блеснув, угасла: страдающему сознанию не до умствований.

Время шло. Майк лежал на спине неподалеку от тропы, живописно раскинув ноги в зубастых кошках, засунув под голову рюкзак и держа возле уха телефон. Мимо шли люди – не сплошным потоком, но и не по одному – и глазели на него как на местную диковинку.

– Если положить в ногах перевернутую шляпу, – невесело подумал Майк, – примутся швырять монетки.

Лучи холодного света, направляемые в лицо лежащему, слепили словно огонь электросварки даже сквозь сомкнутые веки, и хотелось отвернуться, откатиться, спрятаться от людского любопытства – но не было сил, и Майк только закрывался рукой. А люди, заметив осмысленное движение, теряли интерес: в свободной стране всякий имеет право отдыхать где вздумается!

Алекс не отвечал, гудки шли и шли, металлический голос с безразличием вещал о недоступности абонента. Настроение упало еще ниже. Аттикус чертов, Алекс бродячий… Опять умотал на край света! По горным рекам на каяке сплавляется или снежного человека в Гималаях скрадывает… Когда нужен – никогда не дозвонишься!

– Зачем тебе кто-то? Не нужно никого звать! – опять зазвучал внутренний голос, все такой же мягкий и заботливый, но почему-то немножечко чужой. – Цели ясны, задачи определены, в путь, товарищ! Ты уже не умираешь, тебе почти хорошо. До вершины – триста метров высоты, это как на крышу офисного здания по ступенькам подняться. Трудно немного, но ничего невозможного нет. Хватит лежать, закоченеешь. Талифа куми, как говорили древние. Вставай и иди.

– Я не выдержу, – забормотал Майк, удивляясь переменам в уговорах и медленно поднимаясь с лежки. – Пока никто не видит, я поверну в другую сторону и пойду вниз. Ты мне сам велел…

– Хорошо, что ты встал, – убедительно проворковал внутренний голос, вроде бы знакомый, свой – но в то же время и холодный, чуждый. – Тебя никто ни к чему не принуждает. Куда бы мы ни шли, впереди у нас с тобой тепло, покой и горячие сырники. Хочешь – с медом, а хочешь – со сметаной.

Майк выпрямился, и его затошнило с новой силой. Превозмогая себя, он сделал шаг, потом другой, третий…

С ужасом он увидел впереди западную вершину Эльбруса, цепочку восходителей, идущих по тропе и самого себя, бредущего в гору. Он не свернул назад, как собирался только что, он шел вперед, вперед и вверх! Несмотря ни на что! Герой же, ну?

Снова стучало сердце, едва не срываясь на барабанную дробь. Еще сильней горело во рту, а мутило так, что свет мерк. Голову сдавливало стальным обручем боли, и глаза отказывались видеть, а ноги – нести тело.

Он все-таки шел. Шел упрямо и тяжело, переполненный решимостью во что бы то ни стало достичь вершины – а там уж как суждено! Мимо, обгоняя, проскользнула одна цепочка восходителей. Следом – другая, а ведь это не эскалатор в метро, когда справа стоят, а слева бегут, подумал Майк. Появились и встречные.

– Молодой человек, – обратился к нему инструктор, замыкавший группу, спускавшуюся с вершины, – а пойдемте с нами.

– Мне наверх, – глухо ответил Майк. – Я дойду!

– Дойдете, разумеется, – ответил инструктор. – Сколько акклиматизации вы набрали?

– Сегодня третий…

Инструктор покачал головой.

– Мало. Рано вам было… Это может плохо кончиться для нас.

– Вам-то чего? – выдавил из себя Майк.

– Чего-чего… – усмехнулся парень. – Спустимся, а потом придется подниматься за вами в составе спасотряда.

Инструктор еще раз окинул собеседника взглядом, запоминая, во что тот одет, и поспешил вслед за своими подопечными.

«Он прав, мать его, – подумал Майк. – Я дойду, если еще дойду, а людям напряг».

Он развернулся и медленно пошел вниз. Медленно, но все же быстрее, чем шел наверх. Внутренний голос молчал.

* * *

Спускаясь к гостинице, Майк чувствовал себя уже гораздо лучше. В номере он сбросил термобелье, постоял под горячим душем и, не вытираясь, надел чистую, пахнущую свежестью и снегом фланелевую рубашку. Ту самую, в зеленую клетку, полученную от Джо в Доминикане.

Майк вспомнил друга и улыбнулся. Бали! Гаити! Благословенные острова! Как же там было здорово! Да, Джули… Но что Джули? Жалко, конечно, что так получилось. Печалька, как теперь говорят. Грустно, но не горько, нет. Совсем не горько!

Он смотрел в зеркало на свое посвежевшее лицо, водил пальцем по свежевыбритой щеке и думал… Не о Джули. О новой девушке в офисе, как ее зовут-то? Белла! О Белле думал, вот! Хороша ведь, чертовка! Может быть, а?

Майк подмигнул себе в зеркале, застегнул пуговки на рукавах и ощутил неожиданный прилив сил. Он потянулся к рюкзаку. Пора собирать вещи, а сюда он еще вернется – и скоро!

Укладываясь, он вспомнил, что высотная болезнь – а приключилась именно она, тут сомнений нет – проходит за несколько дней. Он ведь и под душем двигался как вареный таракан, а теперь – не пошло и получаса – готов пританцовывать на месте и строит планы насчет Беллы.

Чудеса!

* * *

– Так что вы вынесли из похода на Эльбрус? – поинтересовался доктор, когда Майк закончил рассказ. – Какие ощущения?

– Из первого похода, док. Потом был еще второй.

– Удачный?

– Вполне. Из первого я вынес понимание: это мой путь! Пусть неудача, пусть я сглупил – больше этого не повторится. Я понял: попирать ногами вершины тверди – это моё!

– О втором походе вы еще расскажете?

– А не о чем там говорить! Я вернулся в Москву, три месяца носился, как заведенный, аж ахиллы болели и отбитые пятки – пока не довел дистанцию ежедневной пробежки до пяти километров. По выходным к концу третьего месяца бегал десятку, мог и больше. У врачей побывал, витамины мне кололи, капсулы скармливали. Потом записался в группу на восхождение с севера, прибыл в лагерь палаточный. Там дисциплина, инструкторы. Никаких одиночек. На Эльбрус не сходили – сбегали, если сравнивать с чайниками.

– Как соотносятся чайники и горы? – не понял врач.

– Чайник – он кипит, свистит, крышкой лязгает. Пар от него валит – совсем как от неопытного туриста в горах. Тогда, в первом походе, я и был тем самым чайником. Кипятился, хорохорился – а толку… Но знаете, герр Вайс, что мне дало второе восхождение на Эльбрус?

– Что?

– Неудовлетворенность. Такая неудовлетворенность, что почти обман. На вершине Эльбруса я ждал восторга, такого же, как во время рассвета на Килиманджаро – но нет, не случилось ничего даже отдаленно напоминающего. Да, гора; да, облака под ногами; да, весь мир ниже тебя – но можно же еще выше?

– Можно, наверное.

– Вот! Именно это желание я там и почувствовал! Покорить, низвергнуть, растоптать… Взобраться и вонзить зубья моих кошек в макушку тверди!

– Ого!

– Да. Там же, на Эльбрусе, я наметил свою следующую «жертву» – семитысячник Аконкагуа в Аргентине.

– А что ваш внутренний голос? Он не очень-то последователен, как видно…

Майк примолк. Там, на Эльбрусе, он не обратил внимания. Но сейчас, после прозвучавшего вопроса, он понял: голос, толкавший его идти на вершину, не обращая внимания на скверное самочувствие, принадлежал не ему… Сказать доктору? Или не говорить?

– Да вы не беспокойтесь, – заговорил врач, заметив замешательство пациента. – В жизни каждого человека случаются события, слегка выходящие за рамки психической нормы. Весьма, кстати, размытой… Но мы с вами, кажется, ухватились за кончик нити, ведущей к истине и, я бы хотел верить, к свету.

Майк поднялся с кушетки, встряхнул руку врача в прощальном пожатии.

– Тогда до завтра?

– До завтра!

– Семена хаоса дали ростки в почве бездны, – покачал головой доктор, когда больной ушел. – Ну, и как мы их теперь станем выпалывать?