Текст книги "... не войной...(СИ)"
Автор книги: MaggyLu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
Сейчас все слова, все действия Тонкс казались ему логичными, но от этого не менее жуткими. И даже то, что удивляло его больше всего – Нагини, нашедшая приют в ее доме – теперь было совершенно ясным. Гарри не хотелось думать, что Тонкс виновна во всех тех смертях, которые произошли в боях с ее участием – он слишком хорошо знал, каково это, быть одержимым Волдемортом, подчиняться его приказам, когда тебя некому остановить.
Но нападение на поместье Кэрроу, где погиб Кингсли, теперь не выглядело случайностью. Скорее, опытный аврор начал в чем-то подозревать Тонкс после множества боевых вылазок. И резня в небольшом городке, когда Гарри ощутил неутолимую жажду крови, тоже была делом ее рук. Но она все же ухитрилась создать Патронуса, а значит, где-то в глубине все еще жила Тонкс, которую Гарри знал.
Берни тихо заскулил от того, что Гарри слишком сильно сжал его ухо – нападение на «Гиппогриф» произошло в тот день и час, когда туда для разговора с Сириусом пришел Слагхорн – единственный, кто мог знать количество крестражей. Почему-то Гарри сейчас казалось, что несчастный ученый, обвиненный в продаже агрессивных тварей Волдеморту не очень-то и виноват в том, что они вырвались на свободу. А Тонкс удачно подстроила свое ранение, после которого закрылась дома, очевидно, подготавливая ритуал воскрешения. Как же они были все слепы! Даже Северус своим невероятным чутьем не мог предугадать, что Тонкс представляла опасность, иначе он не отпустил бы Гарри к ней в гости. Дважды.
Гарри накрылся с головой толстым одеялом, скрутился калачиком и обнял себя руками, стараясь сдержать дрожь – все события последнего года представились ему в новом свете. Нелепая война, которую ведут не ради власти или покорения – это он мог хотя бы понять – не ради идей или принципов. Но ради денег, стульев с позолоченными ножками, новых машин и старых долгов, оплаченных кровью и слезами. Ненастоящий враг, все угрозы которого оказались фальшивыми, а действия – придуманы теми, кто бросился против него в бой. Ведь им не стоило усилий договориться с любой нежитью, она и без того контролировалась специальным отделом министерства. Да и в особую защиту магглорожденных, на что, по официальным отчетам уходили невероятные суммы, теперь верилось слабо.
Неудивительно, что Волдеморт мог показаться всем меньшим злом – он хотя бы никогда не лгал. Честно ненавидел магглов и желал добиться власти, всегда объявляя о своих намерениях. И вот теперь…
Гарри вдруг стало слишком жарко, но по спине пробежала холодная струйка пота – он вспомнил, как Северус целовал его, невидимого, там, в атриуме Министерства. Отчаянно, восхищенно и безнадежно. Удерживал всеми силами от опрометчивого поступка, потому что Гарри точно вышел бы на призыв. На честный бой. Он чуть ли не всю жизнь привык считать Волдеморта врагом, год пытался связаться с его разумом и знал, насколько тот бесчеловечен и жесток, но для остальных все выглядело иначе, и Гарри бы стал убийцей победителя. А Снейп удержал его… Вновь спас от безрассудной глупости, точно стоившей бы ему жизни.
– Я не хочу умирать за мир, где играют в игры без правил. Это не магия, всего лишь грязная политика и деньги, – прошептал он, и Берни издал звук, который он принял за полное согласие. – Мы сделали то, что должны были, уничтожили крестражи. Считай, обезвредили самого страшного противника. Теперь Волдеморт смертен и когда-нибудь сдохнет от пневмонии или споткнется и расшибет себе голову. Главное, чтобы он не нашел меня раньше, чем это случится, а Северус, наоборот, появился как можно скорее.
Берни, подцепив когтями одеяло, стянул его, чтобы лизнуть хозяина в нос.
– Что ж, – сказал Гарри, – я был героем, психом, никем, грязным извращенцем, тайным оружием, чужим крестражем, побуду немножечко трусом. Для разнообразия. Знаешь, мне плевать, что подумают остальные.
Берни считал так же, Гарри поцеловал его в треугольник влажного носа и прошептал:
– Кажется, мы здесь застряли.
8 ноября
Первое письмо пришло через неделю. Как раз спустя день после того, как Гарри понял – никакого вокзала или автостанции в Коукворте не существует, а от трассы, где без остановки проносятся машины и автобусы, городок отделяет не меньше пяти миль разбитой и грязной проселочной дороги.
– Как они вообще здесь живут? – печально спросил он у Берни.
Тот, кажется, не слишком расстраивался, игнорировал миску с коричневыми камушками сухого корма, возвращался счастливый, держа в зубах то хребет протухшей рыбы, то задушенную ворону, и долго обижался, пряча морду под край подстилки, когда Гарри спихивал его с постели – пахло от мокрого пса невыносимо, а мысль о стирке простыней в холодной воде отнимала у Гарри последние силы. В то утро сухой и почти чистый пес призывно залаял под дверью, потом завертелся у ног, пытаясь ткнуться лбом в ладонь и, наконец, утихомирился и лег, вытянув длинные лапы. Под ошейником что-то белело.
«Получи почту» – вот все, что значилось на клочке бумаги. Буквы рассыпались вкривь и вкось, словно кто-то специально выводил их вразброс, но Гарри мог поклясться – они были написаны чернилами и перьевой ручкой.
– Ты видел Северуса?
Он схватил ладонями морду пса и долго пристально глядел тому в глаза, будто простого «тяв!» было недостаточно. Берни дернулся, перекатился, заелозил спиной по полу, и Гарри вдруг заметил длинный черный волос, запутавшийся в пегой шерсти. Казалось, огонь в камине полыхнул жарче, словно в него подкинули дров, свинцовые тучи вдруг раздвинулись и между ними блеснул серебряный луч.
Северус был здесь! Он хотел на это надеяться, но с ужасом представил, как кривится его лицо при взгляде на подобие походного лагеря, в который Гарри превратил гостиную. Он осторожно сложил записку, разгладил пальцами и спрятал в карман куртки. Почтой в Коукворте считалась железная корзина в углу единственной лавки, наполненная коробками, пакетами и конвертами. Некоторые из них, судя по всему, лежали там годами. Лавочник даже не глянул в его сторону, когда Гарри с порога рванулся к ящику и подхватил пухлый белоснежный конверт без обратного адреса с надписью «для Гарри» и штемпелем лондонской почты. Почерк был ему незнаком. Он искусал в кровь пальцы, стараясь не открыть письмо по дороге. То ли от конверта исходил едва ощутимый магический фон, то ли горло само по себе сжималось от предчувствия и волнений, но это точно была самая волшебная вещь, которую он встретил за эти дни.
– Хочешь узнать, что там? – спросил он Берни, но тот предпочел махнуть хвостом и отправиться на прогулку вдоль длинного переулка.
Гарри растерзал плотную бумажную оболочку.
Новости обрушились на него лавиной, будоража отупевший от холода и отчаяния разум.
«Какое счастье, – писала Гермиона, и горло сжимало легким спазмом – письмо было на пергаменте, с трудом втиснутом в длинный прямоугольник конверта. – Теперь наконец-то мы свободны, Гарри. Словно вырвались из темного подвала на летнее солнце. Я пишу тебе сразу же после того, как в школе заработали камины и был снят защитный барьер. Не представляешь, сколько птиц разом кинулись в Хогвартс – даже воробьи и синицы. Вчера директор целый день провел в министерстве. Уму непостижимо, как он смог договориться с… Ну ты понимаешь… Неужели в том еще осталось что-то человеческое? Так все сложно, Гарри. Намного легче сражаться с троллем или драконом, чем не понимать, что происходит – ты сам это знаешь. Может, хотя бы ты уговоришь… это при встрече. Теперь ты, наверное, сможешь вернуться в школу и будешь здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было. В любом случае мы надеемся на встречу с тобой.
Столько новостей, Гарри, что мы будем разговаривать целые сутки. В субботу в полдень мы с Роном отправляемся в Хогсмид. Там будет большой праздник, а вечером у нас бал и фейерверк. Ответь, пожалуйста, хоть два слова. Я очень беспокоюсь, как бы ты не сотворил что-то непоправимое, потому что, признаться честно, я в жуткой растерянности. Не оставляй у себя Хедвиг, пришли обратно с ответом, здесь у нее появился друг – пестрый филин Мариэтты Эджкомб, и они будут тосковать друг без друга. Мы тоже скучаем по тебе и ждем в Хогсмиде. Рон сказал, что напишет отдельно».
В письме сквозила растерянность и та смесь радости и отчаяния, которая терзала его самого неделю назад, но Гарри точно понимал, что не явится на назначенную встречу. Летом Гермиона начинала задыхаться за три квартала от входа в Косой переулок, а потом ее лицо становилось багровым, и Гарри тянул ее за руку как можно дальше. К тому же он не представлял, где вообще находится Хогсмид и как туда попасть из Коукворта. Разговор с друзьями откладывался на неопределенное время. За письмом Гермионы, первым выпавшим ему в руки, следовал небольшой клочок, исписанный почерком Рона, несколько сложенных вместе бумажных листков и отдельный конверт.
«Такие дела, дружище. Выходит, мы качественно его тогда… Гермиона считает, что этого не следует писать, но здесь все помнят о том, за что доставали меня целый год. Немногие рискнули подойти и извиниться, но парочку вывихнутых челюстей Помфри вправила. Мама утверждает, что будет лучше, если я останусь в школе «во избежание неприятностей», а отец… он намерен искать новую работу, и я не уверен, что хочу просидеть еще один год под крылом того, кто в первый же день пошел на переговоры к Волдеморту. Эх, был бы рядом ты или хотя бы Снейп, уж мы бы разобрались, гамбит это или слив партии. Гермиона читает через плечо и кривится, но напоминает, чтобы я поберег такие разговоры до личной встречи. Мне жаль Сириуса, друг. Джордж и Фред сбежали в первый день, едва сняли защитные чары. Они собираются отремонтировать какой-нибудь дом в Косом и открыть там магазин. Поверь, они поклялись, что не возьмут и кната у этого… Да зачеркну я, зачеркну, Гермиона. Вот видишь, уже. Будто Гарри не поймет, что я хотел сказать. Я тоже подумываю к ним или еще куда. Говорят, в разных местах сейчас начнутся восстановительные работы. Давай со мной? Не все же, как Гермиона, планируют министерскую карьеру. Ой, она дала мне подзатыльник. В общем, встречаемся в Хогсмиде – обсудим».
Когда он развернул несколько страниц белой бумаги, наверное, специально тонкой, чтобы поместиться в обычный конверт, то вновь задохнулся – на этот раз от совсем не магического воздействия. Листки были исписаны четким почерком, со знакомыми острыми углами, длинными узкими петлями и аккуратными точками. Перед глазами все поплыло, и Гарри пришлось протереть очки и глубоко вдохнуть, чтобы начать читать. Это было не письмо, на которое он так рассчитывал. На клетчатые тетрадные страницы были переписаны газетные статьи «Нового Пророка» – около десятка, и над заголовком каждой скрупулезно выведена дата.
«Кадровые перестановки в министерстве» – фамилии были совершенно незнакомы. Разве что смутно припоминался какой-то Блэтчли, а о Толстоватом, ставшем главным заместителем Лорда Волдеморта, Гарри и вовсе никогда не слышал. Быстрый суд над Малфоем, где оставшиеся в здравии члены Визенгамота, включая Дамблдора, приговорили того к гигантскому по меркам Гарри штрафу, но учитывая то, что действия обвиняемого послужили в итоге прекращению войны, заменили тюремное заключение домашним арестом в поместье.
Триумфальное возвращение Риты Скитер, возглавившей «Новый Пророк» и разразившейся статьей о своих страданиях в попытке разоблачить Амбридж. Празднования, награждения, открытие Гринготтса, отстройка за министерский счет разрушенных домов и магазинов – все, как и предполагал Снейп. Последней, датированной позавчерашним днем статьей была речь Волдеморта на вручении ему символического ключа от министерства и мантии главы Аврората. Слова Волдеморта были как обычно пафосны, но Гарри обратил внимание на показную скорбь в духе покойной Амбридж и очередной проект по защите магглорожденных. Последнее было удивительным.
Руки Гарри дрожали не от того, что он только что прочел – в конце концов, именно таких действий и ожидал от Волдеморта Снейп. Нет, вовсе не поэтому. Он вдруг понял: получи он пачку настоящих газет с движущимися фотографиями на пергаменте – уже валялся бы посреди комнаты бездыханным, задушенный чутким к магии артефактом. Снейп, наверное, потратил несколько часов, переписывая для него газетные статьи. И это было важнее, чем все происходившее в мире. Он представил, как тот склонился над бюро, сжимая в пальцах ручку, недовольно дергал уголком рта, когда чернила заканчивались и приходилось вновь наполнять ее из пузырька, двигая хрупкий поршень.
В письме не было ни единой пометки. Ни лишнего восклицательного знака на полях, ни отдельно подчеркнутых слов – Снейп думал, что Гарри и сам разберется. Снейп верил в него, а он верил Снейпу. Дело было вовсе не в тех ночах, которые они провели вместе. И даже не в том, что Гарри надеялся, что это повторится. Исписанные статьями страницы для него были самым главным признанием: Снейп знал его лучше, чем он сам, понимая, что рано или поздно, но Гарри захочет услышать новости и не усидит на месте.
Поэтому небольшой белый конверт он вскрыл спокойно – там не могло содержаться ничего более ценного, чем пачка рукописных листов, бережно уложенная в ящик колченогого стола.
Он вновь ошибся. Неровно оборванные разлинованные страницы можно было принять за наспех выдернутые из дешевого блокнота, и с них звучал знакомый, до боли родной голос – легко представилось, что Снейп стоит за его спиной, как это часто случалось раньше, и говорит с ним, успокаивая или о чем-то рассуждая.
«В последние дни я часто думаю о городке, где провел детство. То ли излишняя, мешающая трезво мыслить сентиментальность, то ли странное чувство, что я вернусь туда и непременно буду счастлив. До недавнего времени мне казалось, что нет места на земле хуже, чем затерянный в полях и холмах вымирающий городок – один из сотен таких же, похожих друг на друга. Годы стерли из памяти лица моих бывших соседей, и я давно не питаю ничего, кроме чувства благодарности за то, что дружба скрасила мои дни в этом убогом месте, где метут по улицам вечные ветры, от реки тянет сыростью и всегда следует одеваться теплее и закрывать двери, чтобы сквозняк не выдувал из дома тепло. Тогда, в моем детстве, мы были бедны как церковные крысы, и сто фунтов представлялись нам суммой, на которую можно прожить несколько месяцев. Подозреваю, что все изменилось. Но местные жители уже тогда не были доброжелательны, а спустя столько лет и подавно должны были выродиться в мизантропов. Я не стал бы близко сходиться ни с одним из них.
Сожалею, что у меня никогда не было собаки, я всегда мечтал завести такого друга, который охранял бы меня и чутко отзывался на любое приближение чужака. Я был слишком молод и наивен для того, чтобы разбираться в людях. Впрочем, мне горло всегда перехватывал странный спазм, когда ко мне приближался незнакомец, и я бежал, бежал как можно дальше, понимая, что задохнусь раньше, чем он причинит мне вред. Я никогда не сомневался, что смогу выжить, моих умений вполне для этого хватало. И всегда с нетерпением ждал весны, когда расцветают вишни в садах в центре города, а по берегам реки – кусты сирени с белыми остро пахнущими гроздьями. И если в следующий раз решусь посетить это место, то это точно будет весной. В моих снах меня там ждут, но сны остаются всего лишь снами. Нужно воспитывать в себе терпение, и поэтому я постараюсь вести записи регулярно, например, раз в неделю, вспоминая свое прошлое и теша себя несбыточными надеждами на будущее».
Это могло быть похоже на вырванные страницы дневника, но Гарри точно понял – письмо без подписи и имени предназначалось ему. Снейп беспокоился, предостерегал и дарил надежду на встречу. Весной. Весной! Сколько там до весны – каких-то пять месяцев, разве так сложно их пережить?! Вдохновленный словами Снейпа, а главное – и это он тоже понял – обещанием писать раз в неделю, Гарри вскипятил огромную кастрюлю воды и принялся оттирать следы недельный грязи от дощатого пола.
– Живем, Берни! – подмигнул он псу. – Живем и ждем. Это легко, это я умею. И пошли они все к черту!
Он не мог ответить на письмо, но хотел бы написать Снейпу, что Коукворт вдруг стал немного приятней, чем час назад. Ну и, конечно, никогда не признался бы, что Снейп угадал и почти все деньги Гарри потратил в первый же день.
– Должны же они где-то работать, – вопрошал Гарри у Берни, а тот с интересом смотрел за движениями тряпки по полу и кивал. – Если труба дымит, значит, фабрика действует. Неужели там не найдется места хотя бы для уборщика? Кажется, у меня неплохо получается, как считаешь?
В кухне были продукты, в гостиной, за издевательство над которой Снейп непременно сам придушит его, горел камин с прочищенным дымоходом, из-под двери не дуло, и оставалось надеяться, что ни один волшебник не найдет его раньше, чем он вновь встретится со Снейпом. Потому что тот был прав – любая попытка сильного колдовства убьет его раньше, чем долетит Авада.
– Интересно, много здесь снега зимой?
Пес поднял голову с подстилки у камина и широко зевнул.
========== 44. «Ты не в Лондоне» ==========
Энтузиазм Гарри угас к полудню следующего дня, когда черное тяжелое небо разразилось таким ливнем, что даже Берни провел на улице не больше минуты. Гарри оттирал лужу, натекшую у двери, и подталкивал пса к огню, обещая, что таким мокрым дальше порога он его больше не пустит. Кажется, тот так и не понял, в чем провинился. В маленькой, пахнущей прогоревшими дровами гостиной можно было только валяться на кровати да вспоминать. Он предпринял очередную вылазку на второй этаж, словно в другой мир или соседний город, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь, что напоминало бы о старых хозяевах. Пустячок, мелочь вроде огрызка карандаша, фотографии или сломанной детской игрушки – что-то, что раньше принадлежало Снейпу. Старый шарф он и вовсе счел бы подарком судьбы. Но дом был очищен от следов пребывания людей, так тщательно, словно в нем поработала команда эльфов, и даже старые простыни в комоде пахли порошком и цветочной отдушкой, скорее напоминая Литтл-Уингинг.
Гарри давно перестал страдать от одиночества, как бывало в раннем детстве. На самом деле он не был одинок. У него были друзья и враги – ведь это тоже значит, что кому-то до тебя есть дело. И Сириус, и Берни. И Снейп. За последний год он сменил четыре убежища, но ни разу не чувствовал себя таким брошенным, несмотря на пачку писем и длинный темный волос, уложенный за неимением медальона в кофейную чашку. В доме не раздавалось посторонних звуков – лишь барабанящий дождь, потрескивающий огонь и легкое поскуливание Берни. Должно быть, тому снилось, как он гоняет добычу или несется вдоль улицы, потому что лапы пса подергивались во сне. У Гарри была масса времени и совершенно никаких забот кроме того, не сбежит ли закипающая вода на огонь и не затянет ли комнату удушливым чадом. Все, что оставалось – размышлять, вспоминать и ждать.
Воспоминаний он пугался. Каждый раз, начиная думать о событиях последнего года, он мысленно оказывался с Северусом рядом. Возле. С ним. Под ним. Или на нем. И всегда это заканчивалось тем, что он сбрасывал брюки, широко разводил колени и громко стонал, водя ладонями по телу и насаживаясь на свои пальцы. Пес вскидывался от его стонов, нервно бил хвостом и скалился в пустоту, очевидно, ожидая нападения невидимых врагов, так испугавших хозяина, но из головы Гарри улетучивались все мысли, кроме одной, и та оседала капельками пота на простынях, спермой на животе и кровью на прокушенных губах. Северус, Северус, Северус. Весна казалась ему такой же далекой, как Марс или остров Огненная Земля.
Поэтому в следующую пятницу Гарри цеплялся руками за край кровати и как можно дольше возился в кухне, заваривая кашу из пакета, лишь бы не вылететь из дома под проливной дождь раньше, чем хозяин откроет дверь универсального магазинчика.
Белый конверт вновь оказался на самом верху, а под ним – то же письмо для адресата с нечитаемой фамилией – слишком много «джи» и двойных «л», чтобы разобрать. Похоже, почту здесь не получали. Хозяин лавки пристально взглянул на него, и Гарри предпочел подхватить драгоценный конверт и быстро выскользнуть под дождь, не дожидаясь, пока лавочник предложит что-то купить.
Письмо, которое он бережно хранил под курткой от ливня, пока бежал, обгоняя Берни, до самого дома, вновь было надписано аккуратным круглым почерком, на этот раз со штемпелем отделения в Гринвиче.
Тонкие листки, переписанные газетные статьи – и вот! Опять отдельный конверт! Гарри нетерпеливо распечатал сокровище, и ему показалось, что линованные страницы едва уловимо пахнут лавандой и бренди.
«Всю неделю, – писал ему Снейп, – я не мог отделаться от воспоминаний о своем давнем знакомом. Это очень странное чувство, будто кто-то незримо присутствует рядом с тобой. Я знаю его много лет и, надо сказать, ненавидел с первого дня нашей встречи. Он сам давал мне поводы для нападок, а я не желал спустить ему этих провокаций. Я не мог не понимать его влияния на события моей жизни и все же не был обязан хорошо относиться. Позже обстоятельства вынужденно не свели нас под одной крышей, и в то время я ненавидел всех причастных к этому, но все же другого выхода не видел, а после счел свою жизнь оконченной.
Почему-то он, единственный из всех понимавших, что дни и часы мои сочтены, воспротивился этому. С тех пор произошло слишком много событий и не проходило и минуты, чтобы я не скрывал, как изменились мои чувства. Это было не так уж сложно, тем более для меня. Мы стали близки, и – Мерлин свидетель – не я первый начал. Не понимаю, что именно так распалило его желание, и до сих пор склонен приписывать это его темпераменту и долгому воздержанию. Но летний день, когда он вернулся после недолгой разлуки, до сих пор не вычеркнуть из памяти. Впрочем, это ерунда…» – листок трепетал в пальцах Гарри так, что пришлось положить его на стол и низко наклониться, вчитываясь в четкие буквы.
«Я все еще надеюсь, что у него хватит разума найти покой и счастье там, куда его забросила судьба, и, может быть, впервые в жизни вести себя рационально и осторожно. Не сомневаюсь – у него получится. Впрочем, все это досужие размышления, и мои заметки просто чтобы развеяться от осенней хандры. Немудрено умирать от тоски, когда за окном третий день дождь и дом словно вымер – ни шороха, ни звука, и даже осенние цветы посреди клумбы превратились в гниющие, подернутые наледью скелеты. Весной на их месте распустятся крокусы, я всегда любил их».
Страница кончалась, словно вновь была вырвана из дневника. Гарри моргал, считал вслух, чтобы выровнять дыхание, лишь бы сразу не заорать в потолок: да, Северус! Да, я буду очень осторожен, я доживу до весны и сам – черт возьми! – посажу эти гребаные крокусы у крыльца, чтобы ты мог их увидеть. Несколько пергаментных листков опять были исписаны статьями: ничего особо интересного – декрет об образовании, учреждение особой комиссии по делам полукровок и магглорожденных (имя главы показалось смутно знакомым); очередная статья Риты, начинающая цикл о судьбах погибших магов; маленькое объявление об открытии магазина братьев Уизли.
Об этом же писал Рон, вычеркивая и переделывая строчку за строчкой. Он ждал Гарри в Хогсмиде. На месте «Сладкого королевства» все еще развалины, но «Три метлы», как оказалось, проработали всю войну. Джинни встречается с Дином Томасом, все вечера команды по квиддичу проводят за ремонтом и обкаткой застоявшихся метел. «Наверное, я не дождусь здесь Рождества, если Гермиона не прикует меня наручниками к статуе горгульи. Мне понравилось в Румынии. Может быть, туда, если нет – то к Фреду и Джорджу. Мама передает тебе привет».
Гермиона настойчиво твердила о необходимости возвращения в Хогвартс, делилась школьными сплетнями и сетовала на то, что не сумела выбраться в Хогсмид, «пока не обновили списки магглорожденных». Казалось, в школе все вернулось на свои места, как было два года назад, до Турнира Трех Волшебников.
18 ноября
Фабрика оказалась джутовой – с полным двором громадных катушек шпагата и горами мешковины – и точно такой, какую Гарри видел в одном историческом фильме Би-Би-Си, с закопченными кирпичными стенами и высокой сводчатой крышей. Он проскользнул в ворота следом за небольшой группой мрачных молчаливых мужчин, бедно одетых женщин и подростков – смуглых и узкоглазых, болтающих между собой на незнакомом языке. Мальчишки казались намного младше его самого, почти первокурсниками, и он представил, как они входили бы в Большой зал Хогвартса и так же переговаривались между собой, боясь взглянуть на профессоров и старших учеников. Гарри приметил аккуратно причесанную даму в дорогом пальто и сапожках на каблуках и отправился вслед за ней к двухэтажному отдельно стоящему зданию.
– Английский понимаешь? – вдруг обернувшись, спросила она, презрительно глядя на Гарри.
От неожиданности он только кивнул.
– Три фунта в час, если нет документов, два – если еще нет шестнадцати. Один прогул – на воздух. Ищи мистера Брукса возле цехов. Пошел.
Она повернулась и застучала каблуками по единственной мощеной дорожке, ведущей от фабрики к администрации.
Мистер Брукс, похоже, был близнецом того самого лавочника. Или просто здесь все были на одно лицо. А рассеявшиеся вмиг молчаливые призраки работников – словно поселившиеся в старинном доме привидения. И стук – навязчивый, монотонный, усиливающийся по мере приближения к основному зданию, а внутри – почти нестерпимый. Мистер Брукс оглядел его так же брезгливо, как загнивший кочан капусты в мусорной корзине у магазина, и проворчал:
– Вовремя. Сегодня двое не вышли. Английский понимаешь? Как тебя называть?
– Поттер, – выдавил Гарри.
– Хорошо хоть не Смит, – проворчал управляющий, что-то чиркнув на листке, – от Смитов уже деваться некуда, будто они других фамилий не знают. Вали по двору за угол, там главный – Олдрин, скажет, что делать. Полтора фунта в час.
– Мне есть шестнадцать, и вот это, – Гарри взмахнул в воздухе удостоверением личности.
– Полтора, – повторил Брукс и развернул «Дейли Телеграф» словно Гарри и не было в небольшом помещении.
За углом обнаружились высокие раздвижные ворота склада и с две дюжины работников, молчаливо катающих тележки и таскающих на плечах мешки и рулоны с тканью.
– Английский понимаешь? – Олдрин казался немного дружелюбнее Брукса и, конечно, не заслужил заведенных глаз и кривой улыбки Гарри. – А если понимаешь, давай туда и складывай мешки на поддон. Уронишь – штраф. Перекуры каждые три часа на пять минут. Максимум девять часов, но ты сегодня новичок, так что шесть. Фамилия?
– Поттер, – обреченно вздохнул Гарри.
– Не перетрудись, Поттер, – скривился тот. – Иначе первый рабочий день станет последним. Приступай.
*
Он перекладывал мешки в самом дальнем, темном и пахнущем сыростью углу огромного склада. На ощупь набитые трухой и железными опилками, они воняли плесенью и были не легче каменных могильных плит. Поднять – прижать к груди – сделать несколько шагов назад – повернуться и аккуратно сложить на деревянный поддон. Один, два, десять, двадцать шесть… Гарри скинул куртку – единственную теплую вещь, которая у него была, подкатал рукава свитера и старался не врезаться носками кроссовок в кусок металла, торчавший из бетонного пола. Если он справится – придется с первой же зарплаты купить рабочую одежду. В голове было пусто и гулко, тело работало само по себе, и он едва успел отскочить от железной тележки, которую ловко толкали два подростка. Нагруженная махина лязгнула, накренилась, больно ударив по голени, и вывалила на пол еще с полсотни мешков. Подростки захохотали, тыча в Гарри пальцами, и что-то громко затараторили на непонятном языке. Явно это было не приглашение к обеду.
Он со вздохом присел на сложенные мешки: свисток Олдрина возвестил начало перерыва, и все потянулись наружу под ветер и моросящий дождь. Он привалился спиной к тюкам и прикрыл глаза. Показалось что ровно на секунду: не успели веки смежиться, как резкий свист прозвучал вновь, призывая вернуться к работе. Гарри попытался подняться и понял, какую непростительную ошибку совершил: тело отказывалось повиноваться, ноги словно налились свинцом, а спину раздирали огненные когти невидимого чудовища. Наклонившись за очередным мешком, он не был уверен, что сможет распрямиться. И все-таки получилось. Обливаясь потом и задыхаясь, Гарри дотащил его до нужного места и уложил поверх остальных. Второй, третий. Семнадцатый начал очередную стопку таких же, уложенных крест-накрест.
– Эй, пацан! Как тебя там? Поттер! – Олдрин орал от распахнутых ворот, и Гарри очнулся. Под высоким потолком тускло горели лампочки, а на улице уже сгущались ноябрьские предвечерние сумерки.
– Вали домой, – беззлобно сказал тот.
Гарри подобрал куртку и, едва передвигая ноги, прошаркал к выходу.
– Я… не подхожу, да? Слишком медленно все делаю?
– Не хуже и не лучше остальных, – равнодушно процедил Олдрин. – Но если ты завтра сляжешь с сорванным позвоночником, придется взять какого-нибудь варвара, а у меня и так двоих не хватает.
Ежась от внезапно налетевшего ветра, Гарри протащился по узкой выложенной досками дорожке до самых ворот мимо курящих под навесом людей и кружка едящих из одного большого котла бородатых смуглолицых мужчин. Когда на него налетел, едва не сбив с ног, горячий, визжащий и норовящий ткнуться в лицо клубок мокрой шерсти, Гарри едва не расплакался от усталости и облегчения. Так и стоял ногами в луже, привалившись к стене у фабричных ворот, пока Берни пачкал ему лапами плечи и старался подпрыгнуть повыше, снести мордой очки и лизнуть в глаз.
Должно быть, он прождал его здесь с самого утра. Гарри ухватился за мягкое ухо и медленно поплелся за Берни до самого Паучьего тупика. До дома. Единственного в мире дома, который действительно принадлежал ему. К остывшему камину, пахнущей пригоревшей кашей кухне, теплому одеялу и ящику с драгоценными письмами.
– Я тоже жду, Берни, – шепнул он, опускаясь на кровать, не в силах вытереть с пола следы грязных лап и подошв, стянуть с себя пропотевшие вещи и развести камин. – Я жду, это больно, очень больно. Ты научишь меня так же радоваться, как ты?
Гарри еще что-то бездумно шептал в пахнущее мокрой псиной ухо, кутаясь в несколько одеял, и старался, чтобы влажная шерсть не намочила хотя бы нижнее из них.
– Разбудишь меня завтра? Мы же не можем питаться дохлыми воронами и опавшими листьями.
И Берни выполнил свое задание на отлично – несколько часов спустя стащил жесткими когтями одеяло с головы Гарри и начал облизывать его лицо, будто намереваясь позавтракать носом или щекой.
