Текст книги "От альфы до омеги (СИ)"

Автор книги: Lorain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6. Рикгард. Выходной, мансарда и девчонка

Четвертая, четырнадцатая, сорок четвертая.

Почему Рикгард думал, что частоты всего три? Может, сигнал переходил на четыреста сорок четвертую, а дальше – еще выше, на четыре тысячи четыреста сорок четвертую?

Но это невозможно. Приемник настроен на пятьдесят частот.

Ливий. Нужно вытрясти из него все. А еще лучше, если он смастерит такой приемник, который примет любую частоту, лишь бы содержала в своем обозначении четверки.

Какой немыслимый бред. Неужели у этой аномалии есть разум? Или это «четверочное» совпадение все-таки имеет свое математическое объяснение?

Личная карта не срабатывала. Сколько он ни прикладывал ее к сканеру, на нем загорался красный огонек, и бесплотный голос сообщал об ошибке. Приложив удостоверение в десятый раз, и получив отказ, Рикгард взбесился.

– Госпожа Тея, соизвольте разобраться, – крикнул он в передатчик. – У меня что-то с доступом.

– Все верно, господин Рикгард, – раздался сплющенный электроникой голос секретарши. – Ваш доступ ограничен на сорок восемь часов.

– Это как это – ограничен? – опешил Рикгард.

– Приказ господина Квинта.

– С какой такой радости?

– Он сказал, что у вас выходной. Два выходных.

– Не мели ерунды, Тея, открывай.

– Не могу, сэр. Приказ сверху не обсуждается.

– Да вы там все ума решились, что ли?

– Вы просили выходной, и господин Квинт сказал…

– …что я даже на порог собственной конторы ступить не могу?

– Примерно так, сэр.

– Примерно?

– Если хотите знать дословно, то он сказал следующее: «Чтобы духу его тут не было». Еще он употребил слово «мозгоклюй».

Рикгард отпустил кнопку и отпрянул от передатчика.

– Вот сволочь, – сквозь зубы процедил он.

Значит, в кабинет его сегодня не пустят. Можно, конечно, подождать и войти, когда кто-нибудь выйдет, но дела это не изменит: доступ к электронной базе со всеми отчетами и данными по обнаруженной в Пыльных Городах аномалии будет точно так же заблокирован. Значит, он не сможет ничего проанализировать, а последний вылет пока останется бесполезной тратой топлива. Он так и не успел вчера толком разобраться в данных, которые упрямо собирал. А все из-за дурацкого Центра!

И что же, позвольте спросить, теперь ему делать?

Рикгард бессильно обернулся на летные ангары. Ему даже Иолу не поднять в воздух: на ее панелях точно такая же электроника, как и здесь. Можно, конечно, Иолу взломать, но только не под пристальным взором дежурного механика. Во-первых, он не пустит Рикгарда в ангар, даже если тот очень сильно попросит. Во-вторых, в покое он его не оставит и копаться в брюхе Иолы без лишних вопросов точно не даст. Если уж удостоверение не сработало, значит, что-то не так. И хорошо, если механик просто-напросто выйдет и отправится к начальству. Надолго он Рикгарда в одиночестве не оставит.

Выходной? Два выходных? Это была шутка. Дурацкая, неуместная шутка. Выходные Рикгард ненавидел и принимал их с покорностью судьбе только потому, что от них было никак не отвертеться. Пожалуй, выходные он ненавидел куда больше, чем будни, и каждую пятницу покидал ангары позже всех. Будь его воля, он бы остался с Иолой до самого понедельника. В ангарах по выходным, по крайней мере, пусто. Никого. Блаженная, прекрасная пустота, которую не купишь ни за какие деньги. Даже дома – в его огромном доме с садом, террасой и парковкой на два автомобиля не так тихо, как в ангарах по выходным. Там – и шум из соседнего сада, и вопли чужих детишек, и ароматы жареного на огне мяса, которые пробиваются даже сквозь наглухо запертые оконные створки… Чего бы только Рикгард не отдал, чтобы поселиться как можно дальше от Эмпориума и его вонючего жареного мяса, ленивого Квинта и скряги-механика, который ни за что не примет лишний наряд, и мотор у Иолы застучит в самый неподходящий момент... Как бы ему хотелось убраться из Эмпориума. Убраться и больше никогда не возвращаться.

А уехать из города – несбыточная мечта. Во-первых, выбраться из Эмпориума можно или со специальным пропуском, который подписывает Сенат, или с карточкой Ликвидатора. Но сегодня Рикгард никакой не Ликвидатор, а среднестатистический обыватель – то есть, никто. А Сенатский пропуск ему подписывать не за что.

Квинт не просто назначил Рикгарду выходной, он дал ему хорошего пинка за ночной полет. Как же, конечно, бумаги он потерял, но про «паранойю» Рикгарда не забыл. Все-таки уел старый дурак. Не такой уж он и дурак, в конце концов.

Рикгард пнул камень у подъездной дорожки и поднял глаза на кроны шумящих сосен. Отдел Ликвидации строили на самом отшибе – чтобы и летные ангары, и само низкорослое здание отдела с огромными, словно выпученными, окнами, не привлекало лишнего внимания. Поставь такую образину посреди Эмпориума – и зевак не оберешься. По крайней мере, так много лет назад мыслили проектировщики. Здесь же, у самой границы города, рядом с вальяжными, лоснящимися от денег кварталами граждан побогаче, людей было мало. Да и синтетические собаки, которых рассадили по всему периметру, в буквальном смысле не смыкали глаз.

Отличное место для такого человека, как Рикгард. А теперь – куда ему деваться теперь?

Рикгард покачал головой и направился к служебной машине. Завелась она только с третьего раза. Теперь это происходило все чаще и чаще. Казалось, она засыпала, как только Рикгард вынимал ключи, а чтобы добудиться до нее, одних ключей уже было маловато. Иногда он терпеливо выжидал, иногда сквозь зубы ругался, но чаще выходил и ругался снаружи, словно на просторе и выражения на ум приходили позабористей. Ржавеющая колымага слышала куда лучше снаружи, чем изнутри: после того, как Рикгард изливал душу, заводилась она с первого же оборота.

Автомобиль Рикгарду выдали уже давно, и, несмотря на явную необходимость, обновлять его не спешили. Заявки на ремонт рассматривали медленно и неохотно, изобретая новые и новые отговорки, все затейливее и хитроумнее. Финансирование отдела Ликвидации урезали шесть лет назад. С тех пор его сокращали еще дважды. Обивка кресел протиралась, замки заедали, секретарши уходили, а новых удавалось завлечь лишь спустя месяцы усердных поисков. Тея, к примеру, заявила в открытую, что проведет на своем месте ровно три недели, а потом уволится и выйдет замуж. Жизнь бурлила только за пределами отдела Ликвидации, сам же он потихоньку зарастал пылью.

Двадцать лет назад, когда Рикгард пришел сюда впервые, о Ликвидации говорили все. Не было работы престижнее, достойнее и желаннее. О сопутствующих опасностях предпочитали умалчивать, но без риска нет почета. Теперь не вспоминали ни о почете, ни о риске.

Не осталось никаких опасностей. По крайней мере, так теперь говорили в Сенате, а в городе подхватывали. Ликвидация потихоньку отходила в прошлое, исчезая, словно отживший свое, никому не нужный придаток. Аппараты выходили на дежурные облеты ровно потому, что так было заведено. Иолу и ее подруг протирали только затем, чтобы на плановой проверке не вкатили штраф. Кажется, когда-то и Квинт был молод, а дородное пузо у него только намечалось. Но вместе с годами уходила и блистательная история Ликвидации, оставляя место лишь довольной лени и сладостной определенности.

Все это Рикгард, конечно, видел, но по-настоящему верить в то, что от его дела остались одни клочки, не хотел. Иола и аномалии – вот из чего состояла вся его жизнь; современная мода и очередной виток прогресса его волновали мало. Его выводили из себя эти «новенькие штучки», которыми так увлекались все вокруг. Именно потому-то он и не хотел брать стажера из синтетического Центра. Теперь только и разговоров было, что об этом треклятом Центре. Даже название отдавало претенциозным самодовольством, словно ничего важнее, центральнее этого бестолкового заведения человечество и не придумало. И вместе с тем – чем поможет этот Центр, если на Эмпориум двинется бешеная мутировавшая аномалия? Ничего. Омеги могут выстроиться хоть в многотысячное войско, и аномалия их попросту поглотит.

Но аномалий больше нет. По крайней мере, так говорили бумаги Квинта. Так говорили пустые графики, безделье, скука, пыль на листьях фикуса, разросшегося в холле до самого потолка. Все, кто просиживал штаны в конторе, только и говорили о том, как бы сбежать. Даже те, кто летал на дежурные сканирования над столицей, позевывали и забывали смотреть на радары. Все равно ничего нового не появится.

А что если эти выходные вовсе не остроумный ответ на его шутку? Что если это самое настоящее начало конца? Зачем отключать его карту? Зачем силой выставлять вон, как ребенка-надоеду?

Эта мысль породила за собой другую. С пронзительной ясностью Рикгард вдруг осознал, что вся его жизнь зависит от Ликвидации. Закроют отдел – погонят взашей и его. Не просто захлопнут двери летного ангара, не просто лишат карты, но и заберут все остальное. Все, что у него есть. Машину – что ж, ее не жаль. Древняя колымага, которая едва крутит колеса. А вот дом – если заберут его огромный, бесполезный дом… Что случится тогда? Ведь жилье у него временное, казенное, Рикгард за него не отдал ни монеты. Выходит, что оказаться на улице под предлогом урезанного финансирования проще простого. Что им стоит развести руками? Денег в бюджете не осталось. Ликвидаторы больше не нужны. Освободите, пожалуйста, жилплощадь. И куда же ему деваться?

Что-то подсказывало Рикгарду, что именно так все и есть. Он до последнего закрывал глаза на очевидное и не верил, но теперь осознать горькую правду настало время и ему.

В «Синей лягушке» людно было всегда. Расписаний завсегдатаи этого захудалого бара в квартале Сифов не знали. Большинство никуда не спешили ровно потому, что ждать их было некому. В обшарпанном зале, выкрашенном в темно-желтую краску, всегда было душно и дымно. Те, кто не пытался перекричать соседа, были или мертвецки пьяны, или еще не выпили и глотка.

Рикгарду не очень нравилось в «Синей лягушке». Это было грязное местечко, и стаканы приходилось протирать салфеткой, но хотя бы живое – другие заведения в Эмпориуме напоминали вылизанные рестораны при надутых гостиницах: золото, зеркала и непередаваемая скука. В «Лягушку» ходили. Да что там, здесь собирался весь сброд столицы. Ходили слухи, что половина спиртного продается из-под полы: эти названия не значились в заляпанном меню. Если новичок интересовался «Старым Джо», то бармен только разводил руками, а если приходил завсегдатай, то стакан перед ним ставили без разговоров. Здесь можно было встретить кого угодно, раздобыть что угодно и точно так же что угодно сбыть. А еще здесь можно было что угодно подслушать. Иногда – бестолковую чушь перебравших рабочих из нижних кварталов, а иногда – чужие секреты.

– Грузить рыбу в порту! Рыбу!

На расцарапанный табурет рядом хлопнулся старик. Его прокуренные желтые усы тряслись от негодования.

– Мой прадед был Сенатором, а я буду руки об эту чертову макрель пачкать? – вопрошал он. – Знаешь, как пахнут эти портовые работяги? Нет, дружок, они не просто провоняли рыбой. Весь их дом насквозь и полностью пропитан этой треклятой морской вонью. У них даже жены пахнут водорослями, пройдет такая мимо – ей даже вслед не посмотришь, шарахнешься в канаву.

Рикгард на старика не смотрел, но все-таки усмехнулся в бороду. Разговоры в этом баре начинались с середины, а знакомства обходились и без взаимного интереса.

– Вот у меня в свое время была не жена, а загляденье. Знаешь, чем она пахла? А черт ее разберет, чем… Я эти лаванды-розмарины не разбираю. Но за ней все ребята шеренгами выстраивались, шеи тянули. Она на упаковочной линии на фабрике полимеров работала. Днем волосы под шапочку затолкает, и подружки ее ну чисто с молочной фермы, вместо лиц – одни щеки. А она одна красотка. Что в шапке этой, что без нее... И руки у нее были... Пальцы длинные, ловкие, как у этой… как же… пианистки, во.

Вспоминая, старик причмокнул губами.

Рикгард потянулся к мисочке с закусками и покопался среди очистков, выискивая цельные орехи. «Лягушка», хоть и настоящая дыра, выручала всегда. Она была как компас: откуда к ней ни приди, с чем к ней при обратись, всегда укажет в верную сторону. В какой степь она собиралась увести его в этот раз, Рикгард не представлял, и разглагольствования старика слушал безропотно. Вообще-то он собирался порасспрашивать хозяина «Лягушки» о квартире: объявления о комнатушках внаем оставляли ему часто, так почему бы не попытать удачу и в поисках чего-то посерьезнее? Впрочем, на худой конец сгодится и комнатушка. Нечего зависеть от Квинта и его бестолковых распоряжений. Чем раньше он найдет запасной аэродром, тем мягче будет посадка, когда начнется шторм.

– Ну а я что? Мне этот рыбный дух поперек горла стоит. Я так ему и говорю: «А катись-ка ты к чертям собачьим». Так и сказал. А он как глаза выкатит, как закричит...

Рикгард невольно усмехнулся.

– Да, сынок, вот так-то! Я семнадцатое Возмущение видел, и старые церкви тогда еще не все снесли, и Парламент стоял. Веришь?

– Парламент снесли после первого Возмущения, – не глядя на старика, припомнил Рикгард.

– А вот и нет. Снести-то снесли, да не совсем. Парламент сто раз перестраивали. А подвалы и вовсе не трогали. Это потом их вычистили, после семнадцатого Возмущения. Все толковали, что в этих подземных сейфах всякую дрянь находили...

– Какую дрянь? – Рикгард покосился на старика.

– Так я о том и говорю, – ухмыльнулся тот. – Всякой дряни там навалом было. А я же что… Я то там, то тут в отряде охраны работал... Это из музея меня потом на фабрику перевели, и там я свою даму сердца встретил...

– Ты мне про дрянь лучше расскажи.

– А что я расскажу? Нехорошая дрянь там водилась. Как первое Возмущение прошло, так эта дрянь и появилась – так говорили. А после семнадцатого клялись, что всю извели, но я-то знаю – ничего они ее не извели.

– Откуда тебе знать?

– Так я говорю: я работал там. В отряде охраны. При музее. Вот времена были! Теперь меня ни в какую форму не всунут, это точно: вид им мой, понимаешь, не нравится. Слишком седой, слишком старый, слишком мятый.

– И что там в музее?

– Так а что там… Все понятно. Я, значит, после закрытия начинал. Ходил по залам и коридорам. Спускался в подвалы, конечно. Ну, туда, где старые помещения Парламента. И по сторонам смотрел. Они все больше по углам жались. Жались и исчезали. Как увидят меня, так все прочь и разбегаются. Мешал я им. Не боялись, конечно. А вот мешал – да.

– Думаешь, аномалии?

– Ну а что? Я ж тебе говорю: дрянь. Притом дрянь с мозгами. Я потом такую только за стенами видел. Во времена были! Возили меня разок с ребятами на выезд... Хорошо было.

– И ты такую же аномалию видел?

– Ну да. Точь-в-точь. Они говорят, что таких всех извели... Может, выгнали – это да. Но чтобы совсем порешать – это вряд ли.

– А как такая... дрянь... все-таки выглядит? – Рикгард сощурился.

– Так в том и дело. Я ж газеты читал. Про дрянь все знаю. Обычная – это вроде как искривление. Как будто тряпку в воздухе вывесили. Верно я говорю? А это дрянь почище будет. Она не такая.

– Так какая?

– Ну, какая-какая... Никакая. Пустота. Черная дыра. Зазеваешься – сожрет, и косточек не оставит. У нее вроде как мозги есть. Она поначалу-то на человека и смахивает. А потом – сжирает. Их раньше вон как боялись. Называли мааджитами.

Рикгард выпрямился. Таких данных он не видел ни в одном из отчетов. И сам не писал, и у других не читал. Аномалии – явления беспорядочные и никаким законам разума не подвластные. Никаких «мозгов» у них нет и быть не может, и на людей они нисколько не похожи. А слова «мааджит» он и вовсе в архивах отдела Ликвидации не встречал.

– Да ты в стельку пьян, – усмехнулся вдруг Рикгард. – Давай, рассказывай...

Но взгляд у старика сделался серьезным, внимательным, и Рикгард невольно похолодел.

– Ничего я не придумываю, сынок, – уже тише сказал он. – Все дело говорю. Ты старику-то верь. Это все молодые для гонору и пороху чего только не загнут. А мне-то что... Мне уже поздно хвост распушать. Да и перед кем? Ты-то сам кто такой?

В самом деле, кто он такой? Ликвидатор, от которого больше никакого толку? Ликвидатор, которому больше не верят? Ликвидатор, который уже никому не сгодится? Интересно, а смог бы он сам грузить рыбу в порту?

Рикгард поднялся на ноги.

– Ладно, добрый человек, некогда мне тут с тобой рассиживаться. Мне надо искать жилье.

Расспросить хозяина, а если ничего нет, оставить номер личной карты. Кто-нибудь да откликнется.

– А хочешь, свою квартиру отдам? – вдруг оживился старик.

– К чему мне твоя? – усмехнулся Рикгард. – Ты бы мне посоветовал свободную... Может, знаешь, у кого спросить?

– Так я же говорю, – старик отодвинул свое пойло и наклонился к Рикгарду, обдав его мучительной вонью. – Могу свою квартирку уступить. Я бы это, к сыну переехал. Он мне всю плешь проел. Говорит, продавай. Денежки-то он, ясное дело, себе хочет. Но ты ему ни слова. Просекаешь? Продам – и дело с концом. С порога-то не выгонит. Ну а денежки припрячу. Смекаешь?

Старик беззубо рассмеялся.

– Никакой тогда рыбы, понял?

Рикгард вздохнул.

– Пошли, покажешь.

– А то как же! Кота в мешке я и не продам. А квартирка-то у меня что надо. Рос-кош-ная. – Он поднял указательный палец. – Ну да ты сам увидишь. Дело двух минут. Тут за углом. Площади не ахти как много, но и цену я не заломлю. Ты-то целиком потянешь? Или в… как его… кредит возьмешь?

Рикгард устало выдохнул.

– Да уж потяну, старик.

Отдел Ликвидации обделяли с каждым годом все больше, но уж в этих кварталах что-нибудь он себе позволить сможет.

Определение «не ахти» описать размеры квартиры могло лишь с огромной натяжкой. Под раскаленную крышу крошечной мансарды была втиснута одна-единственная комнатка с заплеванной плитой и узкая ванная, в которой душевая жалась за раковиной так скромно и незаметно, что ее можно было спутать с подоконником. В защиту квартирки можно было привести только один аргумент: окна. Что в ванной, что в комнате, они занимали стену между скатами крыши почти целиком, и сквозь заляпанные стекла, вставленные в позеленевшие от бронзовой плесени рамы, открывался просто-таки немыслимый вид. За разговорами время летело незаметно, и солнце уже клонилось к горизонту. Закатный свет заливал крыши, которые расстилались террасами прямо до городской стены, а там окунался в воды залива, золотясь и переливаясь в барашках волн. Казалось, что они стоят на верхушке лестницы, и стоит только слегка прикрыть глаза, сузить обзор, оставить скаты крыши позади, и перед ними – только ярко-оранжевые ступеньки, которые бегут до самого побережья.

Квартира была, конечно, сквернее некуда. Стоило переступить порог, и в нос ударял сладковато-кислый запах неприбранного стариковского жилья, давно не видавшего руки хорошей обслуги. Половицы надрывно скрипели. На проплесневевший половик Рикгард даже побоялся ступить. На матрасе, впихнутом под скат крыши, валялись грязные тряпки. Из ванной, где назойливо капала вода, несло нестерпимой вонью. Книжный шкаф покосился, одна из полок давно рухнула, и книги, рассыпавшиеся вокруг веером, успели покрыться пылью. Часы на стене молчали. Кухонный уголок – плита, сушка и раковина – были завалены почерневшей посудой. Отовсюду так и несло небрежностью, запустением и гнилью.

– Беру, – кивнул Рикгард, даже не думая. – Сколько?

Старик даже опешил.

– Прямо так и берешь, сынок?

– Беру. Говори цену.

– Ну, позволь же... Я тебе еще не все показал. Я же тебе все нажитое отдам. Силы уже не те, не потащу, да и без надобности все это мне. А вот тебе… Вот, позволь взглянуть на мою библиотеку…

Он кивнул в сторону кособокого шкафа с пиратской трещиной по углу.

– Я сказал, беру. Назначай цену.

– Ну, это дело такое, – заколебался старик. – Я, понимаешь, так сразу и не скажу. Над этим делом надо подумать.

– Тысяча галиев.

– Тысяча? Ну, ты загнул, сынок, – старик даже закашлялся от смущенного смеха. – Тысяча! Подумать только! Ну и скажешь тоже.

– Готов отдать за девятьсот?

– Да я и за две тысячи не отдам!

– Тысяча сто, и ни дираном больше. Иначе отправляйся в порт…

Рикгард уже было развернулся, но старик схватил его за локоть. Костистые пальцы держали крепко, как связкой рыболовных крючков.

– Тысяча двести пятьдесят.

Рикгард смерил его взглядом. Старик покачивался на своих нескладных долговязых ногах, похожих на богомольи.

– По рукам.

Он полез в карман, вытащил личную карту и протянул ладонь за картой старика. Стоило их приложить одна к другой, как обе загорелись зеленым и вопросительно замигали. Рикгард занес палец, но вместо тысячи двухсот пятидесяти ввел на сотню больше. Вообще-то цена и без того была несусветной, но жалкий пьянчужка вызывал острую, тоскливую жалость, и Рикгард сдался. Ну его, пусть поскорее убирается.

Рикгард знал, что эти деньги очень скоро исчезнут в закромах «Синей лягушки», но не колебался. Ему не терпелось показать самому себе: не вся его жизнь в отделе Ликвидации. Он может найти свой угол и там, где никакая Ликвидация руку не приложила. Он может от нее отказаться, легко и просто. Он, конечно, построил всю свою жизнь под ее крылом, но теперь, когда почву из-под ног вот-вот выбьют, он запросто сможет подняться снова. Ему не нужен дом на одиннадцать комнат, он его не просил. Не нужны подачки этих вежливых лицемеров, которые когда-то закрыли глаза на его черную метку, и то – лишь за его невероятно высокие баллы по летной подготовке. Ликвидация когда-то удержала его на плаву, но теперь он старше, умнее и опытнее. И если его вышибут, как ненужную пробку, то он не пропадет. Пусть даже его новым углом станет вот такая вонючая дыра в квартале Сифов. А деньги ему еще понадобятся. Хватит с него этого показного размаха, который покрывается пылью забвения незаметно сам для себя.

– Благодарю.

Старик отвесил старомодный полупоклон, и Рикгард скривился.

– Ну, бывай, – сказал старик нерешительно. Взгляд его прочувствованно затуманился. – Ты, это… Присмотри за моими вещами. Я ж тут двадцать лет прожил. Как со своей дамой сердца разбежался, так сразу… Я тебе не рассказал? Разошлись мы.

Он неуклюже потоптался на придверном коврике, пропитанном плесенью.

– Значит, новая у меня жизнь начинается? – спросил он, шумно шмыгнув носом. – К сынку возвращаюсь. Его женушка, конечно, та еще стервозина… Но это ничего. Я ее быстро к ногтю прижму. Она еще у меня увидит, увидит она у меня…

Он пятился к двери, нащупывая замок дрожащей то ли от старости, то ли от нахлынувших чувств рукой. Рикгард смотрел на его старые, вздувшиеся вены под желтой кожей, а старик все мучительно бормотал.

– Я же сам от нее, дурак, сбежал. По карманам деньги, карты рассовал, и был таков. Она ведь до сих пор жива. А я ни разу к ней не заглянул. Погонит в шею. Погонит.

Рука, наконец, нащупала щеколду. Дверь подалась. С лестничной площадки пахнуло кислятиной.

– Ну… Пойду я, что ли. Как все у нас быстро получилось. Я ж давно думал, что надо к сынку перебираться, а тут…

Покивав то ли Рикгарду, то ли квартире, старик с небывалой для пьянчуги решительностью шагнул за порог и был таков. Дверь захлопнулась, и Рикгард остался один. Он обернулся, и красное солнце ударило в лицо. Огромные окна, словно широко распахнутые глаза, смотрели на залив, который погружался в сладостную дремоту теплого вечера.

Квартал Сифов был дрянным местечком. Пожалуй, даже отвратнее соседнего фабричного квартала. Улочки заливали помои, а грязная ребятня перекидывалась силиконовыми мячами из фабричных обрезков, которые выкидывали на большую свалку за холмом неподалеку.

Обшарпанный, потрепанный, едва втиснутый между соседями домишко, кривой, как нескладный рисунок, поднимал мансарду над другими крышами с любопытством ребенка. Казалось, ему все не наглядеться на залив, который так близко, и вместе с тем далеко – ведь ему до него никогда не дотянуться.

Рикгард очнулся только когда улица погрузилась во мрак, и зажглись первые фонари. Все это время он просидел на грязном матрасе, тупо смотря на то, как залив уходит во тьму. Квартира тоже помрачнела, осунулась и замолкла. Кран в ванной больше не капал, а крики снаружи затихли.

Оставаться в новой квартире и на ночь Рикгарду не хотелось. Нужно нанять сюда горничную, и хорошо бы не ту, что обходит дома в квартале Ликвидаторов. Можно даже купить андроида. Убирать самому этот свинарник, конечно, и думать нечего, но квартирка, если ее как следует оттереть и отчистить, вполне сносная.

Рикгард поднялся с матраса, на ощупь добрался до двери, вдохнул полную грудь гнилостной вони, и улыбнулся.

Двадцать лет старик прожил здесь, а он – в своем стеклянном доме на одиннадцать комнат, не считая подвальных помещений, гаража и подсобок. Есть в этой ровной математике какая-то ирония.

Он отпер дверь, и с лестницы пахнуло так, что заслезились глаза. Спускаясь по винтовой скрипучей лестнице, он слушал перебранку за тонкими перекрытиями, потом звон бьющейся посуды, крики, плач ребенка, снова вопли и глухие удары…

На квартирку в центре денег бы не хватило ни за что. А если так – можно и потерпеть. В конце концов, такого вида, как здесь, нет даже в квартале Ликвидаторов.

Коридор на первом этаже, устланный мелкой мозаичной плиткой, освещался дешевым газовым фонарем, воткнутым в плохо закрепленный кронштейн. Рикгард и позабыл, что есть еще в Эмпориуме места, где экономят электричество.

Он распахнул входные двери, готовясь наконец-то отделаться от стойкого аромата помоев, но кто-то метнулся ему навстречу, и он позабыл о запахах. Прежде, чем неизвестный успел бы нанести удар, Рикгард выбросил руку и крепко его схватил.

И только подтащив щуплую мальчишескую фигурку под газовый фонарь, он с удивлением увидел знакомое лицо. Перед ним сжалась бледная, растрепанная, испуганная, как птичка, та самая синтетическая девица, которую он выбрал себе в стажеры еще вчера утром.

– Так-так, – сказал он.

Вместо того, чтобы оправдаться или испугаться еще сильнее, девчонка вдруг выпрямилась и выдохнула. Бледность сошла с ее лица в одно мгновение, как будто краны с белилами прикрутили. Она взяла себя в руки быстро и ловко. Как машина. Только вот перехватила его руку она с удивительным, внезапным для омеги чувством:

– Меня ищут... Прошу вас... Не прогоняйте меня.

Рикгард едва удержался, чтобы не расхохотаться. По правде говоря, он даже не понял, зачем ему сдерживаться – не перед железной же девахой стесняться?

– Я вас искала. Я знаю, о чем вы думаете: вы всех нас ненавидите. Но их вы ненавидите куда больше. Я не такая, как они. Прошу вас. Меня сожгут.

Она резко повернулась к нему спиной, коротким движением рванула за пуговицы на спине и оголила гладкую кожу на пояснице. Сквозь зияющую рану виднелись обрывки мышц и гнезда для электросхем.

– Я вытащила свой гео-чип.

Рикгард нахмурился.

– Не очень понимаю, чего ты ждешь. Похвалить тебя или отругать? Как у вас там в школе принято?

– Я дефектная, – произнесла она раздельно и четко, словно втолковывала прописную истину младенцу.

– Дефектная, – повторил Рикгард. – Я не пойму: это плохо или хорошо? По всей видимости, ты этим гордишься. Или думаешь, что меня это обрадует.

– Такие, как я, подлежат уничтожению. Я прошу вас о помощи.

– Что, роботы теперь тоже боятся смерти?

Взгляд у девицы был долгим, пронизывающим, как будто она не просто думала, а пыталась прочитать его мысли.

– Я не робот, – наконец сказала она.

– Да-да, вас там учат, что вы люди, – припомнил Рикгард то немногое, что он знал о синтетическом Центре. – Но мне ты можешь не заливать.

– Прошу вас. Я сбежала. Они меня уничтожат, если отыщут.

Между ее бровей залегла складка, а губы едва заметно дрожали, но лицо ее все равно оставалось бледным, невыразительным.

– А ко мне ты почему примчалась? Как меня нашла?

– Я сняла ваши данные. Вчера.

– Сняла мои что?

– У омег множество систем, – начала она. – Доступ к ним открывается с опытом.

– Это как в виртуальной игрушке, что ли?

– …Некоторые можно комбинировать и получать ранее не существовавшие сочетания.

– То есть, ты на досуге балуешься комбинациями систем. Занятно.

– Есть система распознавания, она состоит из подсистем: визуальной, аудиальной, обонятельной...

– И?

– А есть система слежения. Объединяя две в одну, я получаю систему слежения после распознавания. То есть, ввожу ваши данные... В данном случае, запах.

– Мой... что?

– Тело человека, как и животного, испускает определенный набор веществ, —объясняла девчонка. – Люди такие вещества могут не чувствовать, но я развила свою систему обоняния таким образом, что способна улавливать запахи на огромном расстоянии.

– Фу ты, говоришь как машина, – Рикгард сплюнул. – Так к чему ты ведешь?

Девчонка глянула на Рикгарда с вызовом.

– Слушайте, вы сами меня выбрали. Вчера. Мне не к кому было идти. Понимаете? Я прошу вас как человека. Помогите.

Живости в ее чертах как будто прибавилось.

– По запаху, значит, отыскала? Как собака?

– Да. Только у собаки обоняние в шестьдесят семь раз хуже, чем у меня.

– А твои друзья тебя не отыщут? Так же, как ты меня?

– Нет. У омег все по-другому.

– И почему ты побежала ко мне?

Девчонка смотрела на него долго, выжидающе – то ли прислушивалась к звукам улицы, то ли ждала, что он ответит сам.

– Да куда ж тебе, дуре, еще бежать, – вздохнул Рикгард. – Ты первый раз в городе, да?

– Да. Все пошло не так, как я планировала. Они разослали тревогу. Я не могу просто убежать. Я должна переждать.

– Ты уверена, что уничтожила чип? Может, у тебя были другие? О которых ты не знаешь.

– Я сейчас же могу перечислить все свои системы и дополнительные надстройки. Каждую микросхему, каждый тип ткани.

– Я понял, – Рикгард поднял руку. – Умничать не обязательно.

– Я не умничаю, – моргнула девица. – Я знаю свое тело. Как пять пальцев, – подумав, добавила она, словно не сразу нашла верное выражение.

– Твоя директриса заявила, что ты глуповата.

– Она сама дура.

Сказала и тут же захлопнула рот, будто сболтнула лишнего.

– Вот как, – хохотнул Рикгард. – Так за что тебя хотят уничтожить?

Девчонка помолчала, то ли колеблясь, то ли снова прислушиваясь к звукам улицы.

– Я чувствую то, что чувствуют люди, – наконец ответила она.