Текст книги "От альфы до омеги (СИ)"

Автор книги: Lorain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Тянет? – Рикгард сощурился.

– Ну, как будто падаешь в пропасть и уже ни за что не ухватиться...

– Ты же говоришь, что ничего не чувствуешь, – напомнил он.

Девчонка смешалась.

– Не чувствую. Но все равно тянет.

Она смотрела в слепые окна с тоской. Рикгард поморщился.

– Как будто чего-то не хватает. Какого-то знания. Я ведь в вашей истории почти ничего не смыслю. Наверное, дело в этом. Программы осознают пробелы и требуют их заполнять... – неуверенно предположила она.

– Подожди-ка, – прервал ее Рикгард.

Писк сканера стал выше и громче, будто нитка натянулась, истончилась, готовая вот-вот лопнуть.

– Сейчас пропадет, – сказал Рикгард, и в ту же секунду прибор согласно затих.

В ушах звенело. Девчонка сделала несколько шагов вперед, по залитой лунным светом каменной площадке.

– Помехи становятся сильнее, – она указала вперед, на уродливый горб гигантского строения. – Она там.

– Тогда идем.

Они пересекли площадку в молчании. Было так тихо, что кровь стучала в ушах барабанами. Здание возвышалось над ними бурой горой, заслоняя луну.

– Внутри, – кивнула девчонка. – Нам надо войти.

Перед ними темным чревом зияла дверь, распахнутая много десятков лет назад. Закрыть ее больше никому не пришлось, и она висела, отведенная в сторону, черной бестолковой плитой. По сторонам проема темнели огромные пластины стекол, которые покрывала неровная паутина бурой накипи.

– Внутрь? – уточнил Рикгард.

Девчонка кивнула, и он выругался.

– Вот уж чего я хотел избежать... – сквозь зубы пробормотал он. – Ну хорошо. Тогда слушай. Двигаемся друг за другом. Медленно. Очень медленно. Следи за руками. Любое прикосновение к этим стенам обрушит на нас тонны пыли. Не уверен, что тонна пыли легче, чем тонна камней.

Девчонка улыбнулась.

– Я уже поняла. Главное – не касаться стен.

Рикгард выдохнул.

– Ну, тогда пошли.

И он шагнул в черный проем.

Внутри было сумрачно и затхло, будто в паучьей норе. Холл заливало лунным светом, который неровными пятнами сочился сквозь затемненные стекла. Пружинистый пол когда-то покрывала плитка, и пыль прочерчивали поперечные борозды, отмечая границы каждой пластины.

– Не пыли, – прошептал Рикгард. – Старайся идти мягче.

Он указал на облачка пыли, которые вздымались из-под ее подошв. Девчонка кивнула.

Они обошли стойку, которая тянулась вдоль стены. На столешнице громоздились бурые горы. Когда-то это были кипы бумаг и буклетов, ручки, электронные аппараты, теперь все это застыло в плохо узнаваемые пыльные сгустки, словно заклятьем колдуна превращенные в камень. За стойкой тянулась вереница стульев; у некоторых осыпались спинки, на месте других лежали горы пыли. Рикгард вдруг ясно представил, о чем думает сейчас девчонка: где были люди, когда все это случилось? Не смешался ли человеческий прах с пылью, в которую превратились те самые сиденья, на месте которых теперь пустоты? Он мотнул головой, гоня призраки прошлого. Бояться в пыльных городах нечего. Разве что собственной фантазии.

– Здесь не бывает дождей? – вдруг тихо спросила девчонка.

Они вышли к ряду мутных стеклянных дверей, и все они были крепко заперты. Вернее, замков на них, может быть, никогда и не стояло, но сейчас пройти через них было не проще, чем через минное поле.

– Не бывает, – отозвался Рикгард. – Последствия Возмущений. Тоже в каком-то смысле аномалия, но Эмпориуму она не угрожает, так что Ликвидацию это никогда не волновало.

– И таких городов много... – завороженно прошептала девчонка, всматриваясь в забранное пыльной вязью дверное стекло – вернее, то, что когда-то им было.

– Вся наша планета – сплошная аномалия, – пожал плечами Рикгард. – Здесь мы не пройдем, нужно искать обход.

Девчонка обернулась и окинула взглядом холл.

– Может быть, через второй этаж?

– Отпадает. Перекрытия нас не выдержат. Первый этаж лежит на земле, а все, что выше, для нас недосягаемо.

– Тогда попробуем вон те арки?

Девчонка указала на темные проемы в углу комнаты, которые Рикгард поначалу не заметил.

– Давай.

Проход был узкий, явно не парадный. Они шли друг за другом, для верности повернувшись боком, ступали аккуратно. Впереди маячил свет.

– Что с помехами?

– Слабеют.

Рикгард сжал зубы. Если аномалия вздумает бегать от них в лабиринте пыльных коридоров, то они никогда ее не достанут. Не хватало обрушить себе на голову этот монстроподобный купол. И что в этом здании было раньше?

– Усилился, – сообщила девчонка. – Мы идем прямо на нее.

Рикгард сжал в кулаке сканер. Нужно будет снять показания, притом быстро, очень быстро. Собрать характеристики сканер может только в непосредственной близости, а если аномалия движется, то придется побегать вместе с ней. Какая она из себя? Временной разлом? Мерцание энергии? Пространственное искажение?

Теперь, подобравшись к решению загадки, так долго водившей его за нос, Рикгард вдруг ощутил нечеловеческую усталость. Как так вышло, что все его последние усилия, словно свет клином, сошлись на одной-единственной своенравной аномалии? На боку Иолы отпечатали четырнадцать значков отличия: по звезде за каждую аномалию крупнее синто-пса. Были и другие, сотни других куда меньше и незначительней. А та, с которой ему предстояло встретиться... Каким законам подчиняется она? По какой траектории движется и насколько быстро?

– Она здесь, – прошептала девчонка.

Глава 17. Ирис. Не аномалия, Сальватор и портал

С каждым новым шагом усиливалась и вибрация. Ощущение было странным. Стекляшка, спрятанная глубоко в кармане форменного платья, вызывала то, что человек назвал бы затаенной тревогой. От аномалии же, которую преследовал Ликвидатор, дрожали поджилки. Нагревались ткани, сводило мышцы, расширялись артерии, тело словно хотело сжаться в комок, крепко-накрепко завязаться в узел. Ирис часто дышала, подавляя сигналы в попытке успокоить тело, но оно ее больше не слушалось. Чуя приближение аномалии, оно отзывалось, и Ирис не понимала, что оно хочет сильнее: сорваться и сбежать или поскорее с этой аномалией столкнуться.

Анализируя ситуацию, системы подсказывали, что стоит реагировать страхом, только вот Ликвидатор не боялся, тогда почему нужно бояться ей?

Они петляли узкими коридорами, разгоняя вуали пыли, миновали закрытые двери и затененные окна, и лабиринт, наконец, вывел их к арке, которая выходила на светлую площадку. Вперед ухнула, раскрываясь, необъятная ширь, накрытая затуманенным куполом.

Ирис содрогнулась. Она чувствовала, как сильно понизилась температура ее покровов, каким белым, наверное, стало ее лицо, и не знала, хочет ли она смотреть, или нужно прямо сейчас развернуться и бежать прочь. Еще немного – и такой перегрузки тело просто не выдержит.

Рикгард попридержал ее за плечо и шагнул вперед. Застыл на мгновение в проеме и тихо выругался.

В безмолвии пыльного царства что-то едва различимо шевелилось.

Ирис рванулась за ним и нырнула под арку. Внизу, у подножия лестницы в, наверное, добрую сотню ступеней раскинулся огромный зал. Он тонул в пятнистом буром мраке, а слабый лунный свет пробивался через сочленения купольных пластин, косо падал в чашу зала, ограненную остроугольными арками и переливался в чернильном облаке мрака, который затаился на дне. Это облако колыхалось, дрожало, переворачивалось и пульсировало, словно непонятный человеческий орган, выкрашенный в черное. Он дышал, как живое существо. Он ритмично расширялся и опадал, будто гигантские легкие. Он трепетал, тревожно выбрасывая волны мутного мрака, сжимался волнами и рос концентрическими кругами.

– Это не аномалия, – пробормотал Рикгард.

Ирис бросила на него взгляд: он побледнел, а руки сжал в кулаки. Он даже не пытался подключить свои приборы и что-то замерить.

– Не аномалия, – прошептал он.

Они так и стояли на верхушке исполинской лестницы, которая раскинулась вдоль зала наподобие необъятного зрительного зала, и слушали, как влажно колышется черное нечто на импровизированной сцене далеко внизу. Что это было за здание? Голографический театр? Скорее всего. Но теперь здесь играли совсем другую пьесу, странную, непонятную, не вписанную в репертуар. Ирис все смотрела на аномалию, которая, как твердил себе под нос Ликвидатор, аномалией не была, и ощущала, как сигналы тревоги один за другим отключаются сами по себе. Она слушала, как ворочается темное нечто на дне зала, и дрожь проходила. Ирис настроилась на частоту, поймала ее как следует, избавилась от помех. Она не просто слышала аномалию, она могла отключить все свои датчики – и все равно бы ощущала ее присутствие. Это и вправду было нечто большее, чем простенький временной разлом. Существо на «сцене» было живым, и Ирис его чуяла – и чуяла так же ясно, как людей. Было, правда, и различие. Аномалия не путалась в клубках ощущений и откликов. Все, что она чувствовала, можно было описать одним единственным словом: любопытство.

И вдруг аномалия поползла по сторонам, собираясь воедино, принялась сжиматься, суживаться, съеживаться. Тьма в сердце аморфного облака нарастала, концентрировалась, густела. Казалось, чернее черного она стать не может, но с каждой секундой она становилась ярче, сочнее, бархатистее. Эта шелковистая тьма переливалась, сверкала, толчками всасывала саму себя, и скоро в центре зала застыл неопределенной формы силуэт. Вздрогнув, он поплыл наверх, задевая ступени и оставляя на них черные хлопья следов.

Ликвидатор отступил, и Ирис затошнило от его страха. Он боялся, боялся по-настоящему. Он, наверное, ничего подобного никогда не видел. Ведь его значки на боку Иолы наклеили за аномалии – за привычные, знакомые, описанные в реестрах, категоризованные явления, которые можно было уничтожить хромидиевым залпом. Да, аномалии бывали разными, и дозу хромидия тоже нужно было рассчитать. Но сейчас, сейчас никакая доза не годилась. Никакого хромидия со всего Эмпориума не хватит на то, чтобы уничтожить вот это нечто.

Но оно не злилось. Не излучало агрессию, враждебность или ярость. Это нечто ощущало одно любопытство. Бояться было нечего, вот что слышала Ирис в своем мозгу.

Она шагнула было к Ликвидатору, желая взять его за локоть, успокоить, хоть как-нибудь развеять его страх, но он уже дернулся, рука его метнулась к кобуре, спрятанной под летной курткой, и с металлическим звоном вырвала из-под застежки хромидиевый излучатель.

Нельзя. Ее нельзя пугать. В эту аномалию стрелять нельзя. Нужно его остановить: ударить по руке, накинуться, вырвать излучатель – сейчас, сию же секунду, пока есть хотя бы доля короткого мгновения...

Но было поздно. Излучатель сухо фыркнул, и на какую-то секунду лестница осветилась болотистым, бледно-зеленым, мертвенным сиянием. Вспыхнувший хромидий пах резко, горько, жжено. Воздух заволокло дымом.

Когда он рассеялся, Ирис увидела все то же черное облако без формы. Оно колыхалось в нескольких шагах, теряя на ступени темные хлопья, будто истекая кровью. Только никакой крови, конечно, не было. Выстрел нисколько не повредил существу, и к любопытству только прибавилось недоумение. Нечто затрепетало и двинулось им навстречу.

И тут Ирис различила контуры. У аномалии все же была своя форма, малопонятная, неуловимая, но все-таки форма. Сначала эти границы казались полупрозрачными пунктирами, которые распадались на точки, а потом они начали соединяться в линии. Чем ближе к ним подбиралась аномалия, тем яснее выступали очертания. Даже Ликвидатор опустил свой излучатель, смотря перед собой расширенными, круглыми глазами.

Это был человек. По крайней мере, это существо выкристаллизовывалось в нечто похожее на человеческую фигуру. Медленно, но верно влажные облачные хлопья приобретали плотность, густели, а краска переливалась из черного в неопределенно-серый, а из серого – в грязно-бурый, будто аномалия никак не могла выбрать окончательный цвет своих покровов. Она шагала уже вполне оформившимися ногами, отращивала пальцы на руках, собирала на лице черты, заполняла материей дыру там, где намечался живот. Наконец, черный схлынул, а дрожь унялась: перед ними ступал человек. Нагой, но напрочь лишенный каких бы то ни было признаков пола, он не походил лицом ни на мужчину, ни на женщину. Не было на его коже и волос, и только странные рисунки, будто швы или тонкие трещины, исполосовали его тело, будто татуировками.

Он – или она? – поднялся выше и остановился перед Ирис. Он смотрел на нее своими водянистыми, бесцветными глазами, и обдавал ее любопытством, как теплыми волнами. Его фигура все еще немного пропускала свет, и казалось, что стоит его коснуться, и рука запросто пройдет насквозь.

Ликвидатор смотрел на них, вяло придерживая свой излучатель. Его голова совершенно очистилась. Ирис чуяла, как вместо страхов и вопросов в ней остается только замешательство.

И тут позади, за аркой, ведущей в зал, что-то шевельнулось. То ли неосторожный шаг, то ли шорох одежд; Ирис боялась обернуться, подставить аномалии спину, поддаться ее собственному любопытству. Бесцветный взгляд отворотился, устремившись к арке. Там кто-то был. Кто-то новый нарушил пыльное безмолвие голографического театра. Краем глаза она видела, что и Ликвидатор вздрогнул, обернулся. К замешательству прибавилась досада.

Ирис все хотела спросить, кто там, кто еще мог оказаться в Пыльных Городах вместе с ними, а потом вспомнила про точку на радаре. Он все-таки их догнал, этот IK7G. Но что за человек его вел? Что ему нужно? Один ли он, или сейчас их окружит толпа?

Словно бы не дожидаясь вопроса, Ликвидатор прошипел сквозь зубы:

– Сальватор.

Аномалия склонила голову вбок, ее любопытство разгорелось сильнее.

– Рикгард, – отозвался голос позади.

Внутри щелкнуло. Вспыхнул сигнал тревоги.

Тот самый человек из Сената, куратор синтетического Центра, Человек-Без-Имени, вечно оглушавший ее смесью неразборчивых, размытых, подслеповатых ощущений, которым, как и ему, никак не удавалось дать имя. Это он приходил в Центр каждый квартал; это он встречал ее в одной из лабораторий восточного крыла; это он с лживой улыбкой обещал ей очередную диагностику, а вместо этого бессовестно копался в ее голове и что-то менял. Она не знала, что именно он делал, но просыпалась на металлической койке, освещенная яркими лабораторными лампами, увитая проводами, которые Человек-Без-Имени неторопливо распутывал и отцеплял, и могла поклясться, что внутри что-то было не так. Он просто улыбался, баюкая ее туманом уклончивости, и уходил. Он проверял и других, Ирис это знала. Но оставалось ли у других после этих процедур вот такое ощущение неправильности, похожее на тихий сигнал тревоги, Ирис не знала. Она никогда не спрашивала. Знала, что если задаст вопрос, тут же попадет в печь.

Может, стоит поинтересоваться теперь?

Она обернулась. Сальватор, вот как его звали. Напыщенное, ослепительное, непомерное имя для сгорбленного, подбитого ранней сединой, низкорослого мужчины с нервозным, дерганым взглядом исподлобья. Такое имя впору гордому, статному Сенатору, на котором алый плащ не смотрится неуместно, будто сорванный с чужих плеч.

– Милая Ирис, – осклабился он.

Все та же «добрая» улыбка, в которой доброты ни на йоту.

– Ты бросила меня на произвол судьбы, – уголки его губ опустились, будто у грустного клоуна. – Оставила без чудного общества. Сбежала как от проказы. Ты знаешь, что такое проказа, милая?

Ирис метнула взгляд на аномалию. Та слушала, тихо, внимательно.

– Проказа, – продолжал Сальватор, – пугала людей много, много столетий назад. Когда-то давно от прокаженных шарахались. Они носили с собой колокольчики, чтобы отпугивать трусов. Те, кто не боялись, подносили подаяние. Разве ты боишься? Омеги не знают страха.

Ирис распрямилась. Голос не слушался: она слишком ненавидела этого человека, и в этом чувстве не было ни грамма непозволенных омегам эмоций. В ее злости были одни только факты, и ни один не говорил в пользу Сальватора.

– Вы разве больны? – спросила она, вскинув голову.

– Я? Может, статься, и так. Пожалуй, болен. Только совсем не проказой, а ты все равно убежала, – он ухмыльнулся своему не слишком удачному каламбуру. – Впрочем, оно и к лучшему. Именно так я и планировал.

Ирис нахмурилась. Процессор забарахлил, силясь предугадать объяснение, но Сальватор молчал, и улыбка играла морщинами в уголках его глаз.

– Хочешь узнать, что я такого для тебя напланировал? – спросил мягко Сальватор. – А я рассскажу. Преобязательно расскажу. Пренепременно. Опасности эта безделица пока что не представляет, – он кивнул на аномалию, и та очень медленно шевельнула пальцами, словно бы не зная, согласиться или поспорить. – Ты ведь ее чувствуешь, милая Ирис, чувствуешь? Ты знаешь, что опасаться ее сейчас не стоит.

Ирис переступила с ноги на ногу.

– Не прячься больше, я все знаю про твой «дефект». Ты ведь так его называешь? Это я его запрограммировал. Я вживил тебе аналог человеческих зеркальных нейронов, чтобы ты понимала людей. Ты ведь уже их, конечно, заметила?

Сальватор не спрашивал, не ждал ответов. Его вполне устраивал и собственный монолог.

– Конечно, – улыбнулся он и сгорбился еще сильнее, словно его распирало изнутри, а он все держался. – Ты думала, что ты особенная. Ты боялась, что про твою тайну узнают... Как же все это занимательно, твои метания просто прелестны!

Сальватор расхохотался.

Ликвидатор вздрогнул. Он молчал, но злоба переполняла его, ожидая своего часа. Ирис повернулась к нему боком, чтобы не видеть лица. Всего лишь зеркальные нейроны? Никакой магии, никакой ошибки, никакой загадки. Очередной эксперимент необремененного заботами толстосума из Сената. Только вот зачем, зачем вживлять ей то, что омегам не нужно? Ведь омеги созданы для того, чтобы не чувствовать. Они люди, но люди улучшенные, непробиваемые, крепкие, как металл, которым пронизаны их кости. Эмоции им только мешают, они сбивают с толку. Без эмоций рациональная мысль совершенна. Так зачем ей зеркальные нейроны, которые даже не дают ей чувствовать самостоятельно, а только отражают чужое? Зачем эта странная замена, этот непонятный шаг назад, регресс в сторону слабого, подверженного страданиям и чаяниям простого человека?

– Прости, что отвлекся, – вдруг миролюбиво оборвал себя Сальватор и повернулся к Ликвидатору. – Эта особа занимает мои помыслы уже много лет. С самого ее рождения и намного раньше. Этот проект я продолжил ради нее, она меня вдохновила, она мне подсказала истину, показала, куда идти. Она была моей музой. Я должен был создать ее снова.

– Ты все-таки помешался, – пробормотал Ликвидатор, все крепче сжимая свой излучатель. – Ты сам не понимаешь, что несешь. Ты слетел с катушек уже тогда, двадцать лет назад. И эти твои омеги не только никому не нужны, они просто-напросто опасны.

Ирис метнула на него взгляд. Ликвидатор говорил не о ней, он просто не мог. Он не злился на нее, больше не называл ее про себя роботом – не называл скорее всего, конечно, ведь мысли она прочитать не могла, но чувствовала, знала, что Ликвидатор больше не считает ее куском железа. Он просто лгал этому Сальватору, зачем-то говорил совсем не то, что должен бы думать.

И тут странная догадка озарила ее процессор красным сигналом.

Двадцать лет назад. Он сказал, двадцать. Он знал Сальватора, а тот знал Ликвидатора. Он и есть тот самый Сенатор, тот самый друг, дорожки с которым у Ликвидатора разошлись двадцать лет назад, после страшного, непонятного события, из-за которого Ликвидатор и получил свою черную метку.

– Омеги? Опасны? – между тем хохотнул Сальватор. – Да, нейронная сеть, которую они насыщают опытом и укрепляют впечатлениями – это конкурент нашей собственной. Но разве важно, откуда произошел человек? Откуда тебе знать, что и Адама не создали согласно программе?

– Не было никакого Адама, и ты прекрасно это знаешь, – прошипел Ликвидатор.

– Откуда тебе знать? – повторил Сальватор. – Он мог существовать. Мог. Кем бы он ни был. А милая Ирис... Разве важно, что я создал ее собственными руками? Я сформировал ее как глиняного голема, создал по собственному желанию, по собственной памяти – сделал ее ровно такой, какой она была. Ты думаешь, ты сбежала сама? – обратился он к Ирис. Губы его все еще кривились в гомерической ухмылке. – Мои глаза повсюду. Мои ниточки везде. Я хотел, чтобы ты сбежала. Тебе нужна была закалка, риск, человеческий страх. Все, кто тебя якобы преследовал или указывал пути – все они просто подталкивали тебя вперед. Я управлял тобой, как марионеткой, чтобы ты стала ей. Чтобы ты стала совсем как она. Чтобы ты стала настоящим человеком.

Веснушчатая девочка в туалете Центра, у которой непонятно зачем стояла защита... Пустышка Гелла, которая делано-беззаботно следила за Ирис каждый день... Десятка-хозяйка кондитерского магазина, которая помогла улизнуть от Мамонтов... Сколько их было еще? А сами Мамонты и люди из Особых Назначений? Они просто пугали ее. Они с Ликвидатором никого не оставили с носом, не было ни капли ловкости в том, как они уворачивались от преследователей. Захоти Сальватор поймать ее по-настоящему, он бы ее поймал.

Ирис перестала дышать. Значит, она была просто крысой в лабиринте, который наклонял Сальватор. Она знай себе бежала под уклон, уверенная, что это ее выбор. А выбора не было. Никогда не было, и вся свобода ей только примерещилась.

– Мне нужна была такая, как ты. Как она. И мне это удалось, – удовлетворенно завершил Сальватор.

– Она, она... – фыркнул Ликвидатор. – Ты же сбрендил, о ком ты все твердишь?

– А ты как думаешь? – очень мягко спросил Сальватор, и улыбка с его губ исчезла.

В зале вдруг стало почти совершенно тихо, и только аномалия своим неопределенным призрачным телом влажно шуршала и колебалась контурами. Ирис отступила назад и зажмурилась. Луна просочилась сквозь когда-то стеклянную, пропыленную панель купола и резанула глаза.

– Нет, нет, – вдруг расхохотался Ликвидатор. – Да не может такого быть!

Сальватор довольно кивал.

– Ты сумасшедший. Ты просто одурел. Почему она? Что в ней такого было? Двадцать лет!.. – изумлялся Ликвидатор.

Ирис непонимающе переводила взгляд с одного на другого.

– Именно так, мой друг. Именно так, – кивнул в последний раз Сальватор и посерьезнел. – Ты думаешь, я шутил? Я сказал, что верну ее. Именно так я и поступил. А что в ней такого было... Ты-то уж точно разглядеть не мог. Ты менял подружек каждую неделю. Ты даже не давал им шанса. Ни одной. Самовлюбленный кретин... – Сальватор скривился. – Ты всегда думал только о себе.

– Но эта девочка... робот! – воскликнул Ликвидатор, и его голос дрогнул. Он встретился с Ирис глазами, и ее обдало болью. Он лгал? Он так не думал? Считал ли он ее в самом деле роботом? Теперь так не называли даже домашних андроидов. Даже они были больше, чем роботы.

– Мы возвращаемся к тому, с чего начинали, – помрачнел Сальватор. – Если хочешь, поговорим о душе чуть позже. Сейчас я хочу поднять другой вопрос.

Он перевел взгляд на аномалию.

– Я должен тебе признаться, Рикгард. Ты в мой план нисколько не вписывался. Напротив, твое вмешательство меня сильно разозлило. Ты любил переходить мне дорогу, всегда любил. И не я подал в отдел Ликвидации тот приказ, не я направил тебя в Центр. Я, к большому несчастью, решаю не все. Я в Сенате лишь один из восьми. И это меня, конечно, печалит, но и об этом позже. Сейчас – о тебе. Ты выбрал Ирис, она выбрала тебя... Такой дуэт меня не устраивал. Поначалу. А потом до меня дошли небезынтересные сведения... Ты вынула чип слежения, дорогая моя, – заметил он, не глядя на Ирис, – но мой крошечный передатчик у себя в запястье ты так и не заметила. Да, предусмотреть все ты не могла. Ты не робот. Ты человек. Ты человек-омега.

Ирис потерла запястья. Нет, под кожей она ничего не чувствовала, да и системы там ничего лишнего не регистрировали. Значит, это нано-капсулы, одетые в защитный материал, невидимый для ее тела.

– Я все знаю, – сказал Сальватор, переводя взгляд на аномалию. Та все стояла и внимательно слушала, лишь немного покачиваясь в такт разговору. – Знаю про временные разломы, про твою, Ирис, способность ими манипулировать, про то, что ты называешь «помехами»... Очень симпатичная вишенка на торте, очень приятное и полезное дополнение. Я чуть было ей не увлекся, этой вишенкой. Чуть было не забыл про тебя саму, моя милая Ирис. Непростительный огрех. Но разве нельзя получить обоих зайцев сразу? Попробовать мне не запрещает никто. Некому запрещать.

И он снова расплылся в улыбке, смакуя собственные слова.

– Если ты хоть пальцем тронешь девчонку, – прошипел вдруг Ликвидатор. – Если с ее головы упадет хоть волос...

Ирис глубоко вдохнула. Значит, она все-таки не «просто робот»?..

– Что-то не припоминаю я такой прыти двадцать лет назад. Я смотрю, ты вырос. Возмужал. Готов заступаться. Нашел, за кого заступаться. Похвально, – заметил Сальватор. – Но я боюсь, твои угрозы неуместны. Вот в чем дело. Услышав кое-какие ваши разговоры через передатчик, я принялся изучать твои, Рикгард, отчеты. Я в этом не мастер, конечно, но твои заключения мне очень помогли. Я поднял данные с твоих сканеров, сравнил показатели, подвел кое-какие цифры...

Он загадочно замолчал. Аномалия шевельнулась, словно с нетерпением ожидая продолжения.

– И я пришел к выводу, – все-таки продолжил Сальватор. – Что твоя последняя находка, – он картинно поклонился аномалии, – очень ценна. Ее свойства в разы превосходят все то, за чем ты охотился за время своей... карьеры, – Сальватор хмыкнул. – И знаешь, что странно? Стоило мне сейчас увидеть эту твою «особую» аномалию, я кое-что понял: я ее уже видел. Удивительно, да? Ты, Рикгард, никакой не первопроходец. А на эту штуковину у меня огромные планы. Конечно, я хотел, чтобы вы с Ирис меня к ней вывели. И карта, которую я когда-то тебе передал, мне в этом очень помогла. К сожалению, передатчики в запястьях милой Ирис лишены связи со спутниками. А вот данные об использовании карты появляются в базах Сената мгновенно. Но сейчас ты мне больше не нужен.

Он устремил на Рикгарда долгий, страшный взгляд, и Ирис вдруг ярко представила, как Сальватор вытаскивает револьвер и стреляет в старого друга. Ничего такого он, конечно, не сделал.

– Уходи. Оставь меня наедине с милой Ирис. Я столько потратил на ее создание... Время пожинать плоды. Да еще аномалия... Я хочу с ней поговорить. Ты же понял, что у этого создания есть разум, верно?

Ликвидатор не шевельнулся.

– Я сделаю это с помощью Ирис, – объявил Сальватор. – Будь так добра, милая, пожми нашему гостю руку.

Ирис оборотилась к призраку. На что она и в самом деле способна? Она может касаться временных разломов. Не это ли хочет проверить Сальватор? Сравнить эту аномалию с простыми трещинами? Но нет, он знает куда больше чем то, что снизошел рассказать Ликвидатору. Одних предположений здесь мало. Он знает что-то еще, и рукопожатие не просто подтвердит ее связь между привычным, осязаемым миром людей и призрачным миром аномалий. Произойдет что-то еще, и проверять, что именно, ей сейчас совершенно не хотелось.

– Беги, – вдруг громко и ясно сказал Ликвидатор. – Сейчас же. Стекляшка.

Ирис потянулась к карману, нащупывая временной разлом.

– Но путь назад... – пролепетала она.

– Тебе не нужен путь назад, – только и сказал Ликвидатор.

Ирис схватила в кармане стекляшку и сжала ее в ладони. Упругие грани врезались в кожу. Если она уйдет в разлом, то он тут же схлопнется. Ирис исчезнет в неизвестном прошлом, и больше никогда не увидит... Что она не увидит? Сальватора? Скучать не будет. Эмпориум? Уж он от нее, скорее всего, никуда не денется. А как же Ликвидатор?..

Внутри стало пусто-пусто, будто вычерпнули разом все, что она знала. Что это? Ошибка? Перегрузка?

– Давай же! – плюнул Ликвидатор.

Она вскинула руку и охнула. Уголки стекляшки врезались в ладонь, а запястье сжимал Сальватор.

– Ну уж нет, милая, – только и сказал он.

Удар, точный и четкий. Пальцы разжались. Стекляшка скользнула легким листком по воздуху. Вниз, вбок, вниз, вбок. Ступенька, еще одна, третья, четвертая.

Стекляшка скользила все ниже и ниже ко дну зала, все дальше и дальше. Призрачный силуэт аномалии повернул вслед за ней голову и следил за тем, как она падает.

– Не для того я тебя растил все эти годы и воспитывал, – гаркнул Сальватор, и его глаза загорелись. – Никуда ты не уйдешь!

Ирис отпрянула, оглушенная вспышкой его злости. Аномалия обернулась и недоуменно уставилась на Сальватора. В ее настроении что-то изменилось. Аномалия больше не излучала теплое, миролюбивое любопытство. Ее ощущения закрутились водоворотом, и цвета поскакали перед глазами Ирис, слившись в единое бесцветно-бурое месиво.

Аномалия встряхнулась, пыхнув кольцом черного дыма, который разошелся по воздуху, как круг по воде, и стала расти. Фигура исчезла и распалась на аморфные куски рваной тьмы. Она влажно ширилась, растекалась по ступеням и расползалась все дальше.

Вспышка Сальватора, удар – все это разозлило и аномалию, Ирис это почуяла. Смятение и негодование аномалии вырывались из клубка перепутанных ощущений, подстегивали, разрывали форму на части. Расходясь по швам, она снова превращалась в безликое нечто, а швы бежали дальше, расходясь капиллярами-веточками во все стороны, словно трещины в стекле. Теперь новое воплощение аномалии отдавало зеркальным блеском: в черную краску словно капнули серебром, и по поверхности поскакали уродливо искаженные отражения.

Аномалия поглотила стекляшку, а теперь, очевидно, впитала и ее свойства. Комок из битого зеркала, в которое обратилась аномалия, показывал то их собственные лица, то отражение другого мира – или, скорее, другого времени, спрятанном в недрах временного разлома, подобранного Ирис. Осколки зеркал шевелились, наползали друг на друга, расширялись и сужались, словно не прекращая дышать, и скоро в самом центре устрашающего облака появился разрыв, за которым чернел тот же самый зал, но чуть искаженный, трепещущий рябью на поверхности аномалии.

Аномалия открыла портал, и проход этот предназначался для Ирис, она это чуяла. Сальватор сдавленно рявкнул, рванувшись вслед за Ирис, но у нее еще оставалось немного энергии для последнего на сегодня мышечного усиления – а это значило, что сбежать она сумеет.

Ирис глянула в последний раз на Ликвидатора и нырнула в портал.