Текст книги "Сага о власти (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Флориан от бессилия стукнул кулаком по рулю.

– Сучонок! Блядёныш малолетний! У меня под носом, – бормотал он. – Надеюсь, ты хотя бы не одарил его «толикой внимания» из сострадания к тяжёлому детству?

– Ты всё же иногда думай, что говоришь! – Бригманн впервые за время их совместной жизни сорвался на крик.

И Флориан сдался.

– Возможно, это и правда лучшее решение. Если кто и способен преподать ему хороший урок и сбить с него спесь, так это Йост. Они друг друга стоят.

***

Во вторник утром Флориан прямиком отправился в кабинет к Дэвиду.

– Я хочу поговорить с тобой о Леоне, – начал он с порога вместо приветствия.

Дэвид скривился. Значит, Балановски всё же донёс. Неправильно расценил расстановку сил. Ну конечно! Вальберг – это финансирование. Вальберг – это утверждение руководства гимназии. А кто такой для них Йост? Печально. Платиновая змейка лениво обернулась вокруг запястья.

– Можешь быть спокоен – я с ним не сплю. И не буду. Обещаю. – Дэвид повернулся к монитору, давая понять, что вопрос исчерпан.

– Почему?

– Что… «почему»? – Дэвид от неожиданности поднял взгляд – показалось, что он ослышался.

– Он тебе не нравится? – Вальберг по-хозяйски плюхнулся в кресло напротив и закинул ногу на ногу, тоном заправской сводни развивая мысль: – По-моему, он полностью в твоём вкусе – ты всегда западал на таких.

– Да при чём здесь это?!

– А что ещё надо?

Дэвид в ответ лишь неверяще помотал головой.

– Твою мать, вы же оба чокнутые на всю голову.

– Что поделаешь – это у нас наследственное. Власть крови, как говорит Бригманн.

Дэвид откинулся на спинку кресла и провёл пятернёй по волосам.

– Ты что, серьёзно не против?

– Я не только не против. Я всецело за. Можно даже сказать, прошу тебя об одолжении как друга – клин клином вышибают.

– Не поверишь, как двусмысленно это звучит.

– Наоборот, никакой двусмысленности – если что и способно выбить из него дурь, так это твой клин.

– О’кей. – Уголок рта Дэвида потянулся в кривой усмешке. – Не могу же я отказать лучшему другу в таком пустяке.

– Я знал, что всегда могу на тебя рассчитывать.

Дэвид заглянул к нему вечером. Рабочий день давно закончился, но из щели под дверью кабинета Вальберга ожидаемо сочился свет.

Дэвид для проформы стукнул на ходу костяшками пальцев о дверной косяк и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь.

Флориан полулежал в кресле, закинув ноги на стол и сомкнув руки за головой, и немигающим взглядом высматривал что-то в мониторе. Дэвид готов был побиться об заклад, что монитор показывал плавающих рыбок. На его появление Вальберг не отреагировал никак.

– Ну что, отошёл? – спросил Дэвид с порога. – Тогда пошли поговорим.

Флориан, не проронив ни слова, поднялся и так же молча последовал за ним.

– Мальчики, по домам! – скомандовал Йост, едва они вошли в его приёмную. Дивоподобные ассистенты, по неписаному правилу не покидавшие своего поста до ухода босса – вдруг господину Йосту что-нибудь понадобится, и чем дольше оставался Йост на работе, тем выше был шанс, что понадобится то самое, – неохотно засобирались.

Закрыв за собой дверь кабинета, Дэвид вынул из недр мини-бара, встроенного в стену рядом с сейфом, располовиненную бутылку виски и сифон с содовой. Отточенными движениями заправского бармена насыпал в стаканы колотый лёд, щедро плеснув сверху виски. От содовой по молчаливому согласию отказались оба. Дэвид протянул Флориану стакан. Они чокнулись и некоторое время пили в тишине.

– Ты что творишь, Вальберг? – Дэвид первый нарушил молчание. – Что это за аттракцион невиданной щедрости был с утра? Небось, возненавидел меня ещё до того, как огласил своё великодушное предложение?

– Было дело. – Флориан усмехнулся. – А ты, выходит, его всерьёз не воспринял.

Йост рассмеялся.

– Да ты же невменяемый был. Сделки с недееспособными недействительны.

Флориан криво усмехнулся: этого следовало ожидать – Дэвид знал его как облупленного.

– Так что на тебя нашло?

Флориан уже давно чувствовал настоятельную потребность выговориться. Однако дурацкое упрямство натуры не позволяло откровенничать по собственной инициативе. Дэвид же безошибочно распознавал у него такие настроения и умело раскручивал на душеизлияния.

– Нашёл к кому ревновать, – рассмеялся он, когда Флориан изложил ему как на духу свои тревоги и опасения. – Да твой Бригманн никого, кроме тебя, в упор не видит.

– Знаю, – буркнул Флориан. – Потому и разбираюсь с мальчишкой, а не с Бригманном. Пусть не зарится на чужое. Впрочем, ты прав – это мелочь, над которой, при иных обстоятельствах, я бы и сам только посмеялся. Настоящая причина… – Флориан помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, а решившись, отчеканил: – Я-не-знаю-что-делатьс-малым.

– И решил, что с ним справлюсь я?

Флориан кивнул.

– С ума сойти! – присвистнул Дэвид. – Твоему брату нужен для понтов крутой мужик, тебе – убрать от греха подальше конкурента, и добиться своих целей вы готовы даже в ущерб самим себе. Вы, Вальберги, страшные люди. Вас надо защищать от вас самих.

– Вот я и хочу, чтобы ты защитил его, – сказал Флориан и еле слышно добавил: – И прежде всего – от меня.

Дэвид промолчал, понимая серьёзность момента.

– Я… боюсь за него, – уставившись в дно стакана, продолжал Флориан. – Он единственный, кто у меня остался. Я хочу, как лучше, а получается хрен знает что.

– Твой отец, наверное, думал так же…

– Вот это и есть самое страшное. – Флориан залпом опрокинул в рот остатки виски с подтаявшим льдом и взглянул на настенные часы. Часы показывали без четверти десять.

– Значит, так. – Дэвид, проследив за его взглядом, хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, подводя итог затянувшимся посиделкам. – Я готов стать его наставником. Но спать я с ним не буду. Не потому, что это неправильно по отношению к Биллу или к тебе, а потому, что это неправильно в принципе. У меня, знаешь ли, тоже есть свои принципы. И если ты сейчас рассмеёшься, – сказал он, заметив, как у Вальберга дрогнули губы, – получишь в морду.

Флориан не рассмеялся.

– Знаю, – сказал он. – Вот за это я тебя и уважаю – что ты всё же знаешь меру собственной сучести. И понимаешь, когда надо остановиться.

Дэвид оставил сомнительный комплимент без внимания и разлил остатки виски по стаканам. Допивали молча.

Надо бы что-то сказать, думал Флориан, но та глубокая благодарность, которую он сейчас испытывал к другу, словесному выражению не подлежала. Кейм, Йост и Бригманн были его семьёй, неустанно защищавшей его от него самого. И единственное, чего сейчас хотелось Флориану, – чтобы частью этой семьи когда-нибудь стал и Леон.

– Спасибо… – он замялся и с силой сжал руку Дэвида: – В общем, если у вас до этого всё же дойдёт и тебе захочется… нарушить свой принцип и уделить ему, как бы сказал Бригманн, «толику внимания», я… в обиде не буду. Да и он, думаю, тоже.

– Спасибо за доверие, – ухмыльнулся Дэвид.

– Трахайтесь на здоровье, – пихнул его локтем Флориан.

Из офиса они вышли в обнимку, не обращая внимания на недоумевающих охранников, счастливые и бесшабашные, как полжизни назад.

***

В огромном зале было не протолкнуться.

Матиас терпеть не мог подобных сборищ, однако «Радужные перспективы» – новый социальный проект «Capabilities Capital Corporation» по поддержке детей из неблагополучных семей – вызвал большой резонанс в обществе, и отказаться от приглашения на посвящённый ему благотворительный вечер-презентацию означало расписаться в глазах немецкого делового бомонда в полной своей отсталости.

У входа мужчина, неуловимо напоминавший Матиасу его самого, что-то вполголоса то ли вычитывал, то ли втолковывал худенькому вертлявому подростку. Мальчишка переминался с мыска на пятку, замысловато кривил губы и теребил серебряную цацку на запястье. Вид у него при этом был откровенно скучающий, и Матиас его прекрасно понимал.

Что-то в повадках, в плавных кошачьих движениях паренька вызвало в нём странное волнение, и Матиас присмотрелся к нему внимательнее.

Светлые джинсы, розовая рубашка с откидным воротником, на шее – бордовый платок. Ладная узкая мальчишеская фигурка была на удивление гармонична и необъяснимо… знакома.

Мальчишка повернулся, тряхнув непослушной белокурой гривой, закрывавшей пол-лица, и у Матиаса потемнело в глазах. Ощущение дежавю было столь сильным, что он невольно ухватился за край стола, пытаясь совладать с собой.

Те же намертво отпечатанные в памяти черты лица, те же узкие, витиевато изогнутые губы, те же задорно-насмешливые серые глаза. Только волосы прямые, но так даже лучше.

– А эта мелочь что здесь делает? – нарочито небрежный тон Штайнбаха странно диссонировал с выражением его лица.

– Ты о ком? – с досадой переспросил его собеседник. Рольф Боргхардт, финансовый директор Корпорации, уже больше месяца обихаживал президента «Первого Ганзиатского банка» и лично пригласил его на сегодняшний вечер, в надежде наконец переговорить по существу. И вот, едва со small talk было покончено, и Рольф уже намеревался перейти к волновавшему его вопросу, Штайнбах решил сменить тему.

Матиас ограничился красноречивым кивком. Проследив за его взглядом, Боргхардт без труда вычислил, кого имел в виду банкир, и мысленно чертыхнулся. Ещё один претендент, мать его!

– Забудь, – отрезал он, резче, чем следовало. – Это брат Флориана Вальберга.

Матиас смутился, раздосадованный тем, что его мысли так легко читаются. Но тут же вспомнил, что в этом обществе любое проявление внимания к молоденьким мальчикам может быть истолковано только так и ничем постыдным не является. Точно такой же была бы реакция, поинтересуйся он на цивильном приёме, кто «вон та эффектная блондинка в сиреневом платье».

Матиас думал, что сегодня опасаться нечего: пригласивший его Боргхардт заверил, что Вальберг до конца недели в командировке в Америке и на презентации его не будет. Боргхардт не обманул. Но судьба – дама с отличным чувством юмора.

Значит, брат. О том, что у Флориана был брат, Матиас слышал, но видел его впервые – после случившегося отношения между их отцами стали весьма прохладными, и их семьи избегали друг друга.

– А вот с его спутником могу познакомить. – Боргхардт пригубил бокал с просекко, пряча ехидную ухмылку.

Пусть Йост сам и охмуряет этого скользкого Штайнбаха, раз уж ему так приспичило прибрать к рукам «Первый Ганзиатский». Сам Рольф не видел для этого никакого экономического обоснования – обычный банк, каких сотни. Такой сам не сегодня-завтра загнётся и отдастся за бесценок, как оголодавший хаслер. Приобретение подобных козявок неизменно сопровождалось парадоксом: стоило какому-нибудь финансовому монстру сделать им нормальное предложение, как самомнение козявок тут же взлетало до небес, и они, вдруг уверовав в свой невъебенный потенциал – сама NNN ими заинтересовалась! – назначали контрцену, втрое превышавшую реальную.

Впрочем, одна особенность у «ПГБ» всё же имелась: он был одним из немногих пережитков прошлого – настоящих семейных банков, уходящих корнями к средневековому ростовщичеству. Реликт, бакалейная лавка тёти Эммы рядом с гигантскими гипермаркетами, и клиенты – такая же дышащая на ладан мелюзга. Однако старик Штайнбах, главный владелец банка, носился с ним, как с пасхальным яйцом – традиции превыше всего! – и плевать он хотел на прогресс и объективные реалии. Такому хоть сто миллиардов предложи, он лишь нос презрительно сморщит.

– Дэвид, зачем? – взывал он к рассудку директора по контроллингу. – Ведь бессмыслица же явная!

– А просто так. – Йост сделал глубокую затяжку и, выпустив густой клуб дыма, расплылся своей фирменной похабной улыбкой: – Приглянулся он мне – хочу его трахнуть.

Вот так. Ему. Просто. Захотелось. Смазливыми мальчиками он уже, значит, пресытился, теперь ему подавай симпатичные банки.

Апелляция в высшую инстанцию не помогла.

– Рольф, я в дела не вмешиваюсь, – флегматично отшил его Кейм. – Если Дэвид принял такое решение, значит, у него были на то основания.

Ну ещё бы! Любимый мальчик захотел новую игрушку – как отказать?

Впрочем, странная йостовская блажь была лишь предлогом – истинная причина неприязни финдиректора к директору по контроллингу крылась в ином.

После знакомства с Леоном на одном из вечеров в гимназии Рольф потерял покой – в жизни он так ещё никого не хотел.

– Вальберг, отдай его мне, – умолял он йостовского зама. – Клянусь, он не пожалеет.

– В очередь, в очередь, – смеялся Флориан. – А года через три поговорим.

Рольф всё понимал и готов был ждать. А пару месяцев спустя, на церемонии назначения гимназистам наставников, он увидел Леона с Йостом. То, что Вальберг подставлял задницу руководству, ни для кого секретом не было. То, что при этом он её ещё и лизал, стало для Рольфа откровением. Подложить четырнадцатилетнего брата под разнузданного развратника босса было верхом цинизма. Карьерист хренов! При таком «служебном» рвении вожделенный пост директора по контроллингу – лишь вопрос времени.

«Утешало» только то, что, зная Йоста, можно было быть уверенным – не пройдёт и полгода, как вакансия «наставника» освободится. Вот только каким выйдет мальчик из этих отношений…

– Познакомь, – задумчиво кивнул Матиас, отвлекая Боргхардта от мрачных мыслей.

– Матиас, позволь тебе представить – это Дэвид Йост, наш директор по контроллингу. Леон Вальберг. – Рольф умышленно упустил «титул» мальчишки. – А это Матиас Штайнбах, президент «Первого Ганзиатского банка» и, надеюсь, наш будущий партнёр.

– Дэвид, – протянул руку Йост, давая понять, что предпочитает общение на «ты».

– Отличная вечеринка, Дэвид! – сверкнул отшлифованной бизнес-улыбкой Матиас. – Уж до чего я терпеть не могу подобные сборища, а и то проникся.

– Рад, что смог прийти, Матиас. – Йост с чувством тряс ему руку, голос его сочился радушием и гостеприимством. – Я, признаться, и не надеялся увидеть тебя сегодня. Говорят, ты теперь вообще из Франкфурта не вылезаешь.

– Ради вас вот вылез.

– Польщён, очень польщён. – Йост, разыгрывая радушного хозяина, изгалялся вовсю, но делал это просто мастерски, и если бы Рольф не знал его фирменные интонации, сам бы купился на их искренность.

Избавившись так удачно от осточертевшего Штайнбаха, Боргхардт повернулся к Леону. Задержал взгляд на бёдрах, таких узких, что мужскими ладонями обхватить можно. Сглотнул.

– Прошу прощения, Леон, – сказал он, напуская на себя всё имеющееся обаяние, – что так беспардонно вклинился к вам с Дэвидом. Готов искупить вину и развлечь тебя, пока эти зануды обсуждают дела.

– Не стоит беспокоиться. – Мальчишка скользнул по нему скучающе-высокомерным взглядом – ни дать ни взять Вальберг высшей пробы – и присосался к стакану с соком. – Мне тоже интересно.

Рольф мысленно причмокнул – ух, хор-р-рош жеребёнок: порода, норов, экстерьер; объезжать таких – сущее удовольствие.

– Впрочем, можешь принести мне чего-нибудь выпить, – милостиво разрешил белокурый чертёнок, скосив глаза на Йоста, – а то Дэвид не разрешает.

Йост, всё прекрасно слышавший, и бровью не повёл.

– Ну, раз Дэвид не разрешает… – Рольф шутливо развёл руками, делая знак бровями в сторону свободного столика у окна: пошли, сладкий, со мной – будет тебе всё, что захочешь.

– Понятно, – презрительно фыркнул мальчишка и демонстративно отвернулся. Вот ведь глупая блондинка, чертыхнулся про себя Рольф, и тут же мысленно взвыл: да мальчишка просто брал его на слабо, провоцируя на «дуэль» с Йостом. Не выпивка ему нужна, а доказательство, на что готовы ради него мужчины. И этот простенький тест он с позором провалил.

Загладить оплошность не удалось. Леон окончательно потерял к нему интерес и на все попытки возобновить разговор никак не реагировал.

– Дэвид, Рольф, – подошедший Кейм обнял их за плечи, не удостоив Штайнбаха даже кивка. – Пошли, пора начинать.

Верхушка Корпорации собралась у микрофонов в дальнем конце зала.

Оставшийся наедине с Леоном Матиас проводил Йоста глазами.

– А Дэвид кем тебе приходится?

– Никем, мы просто спим вместе. Уже год.

Оригинальное начало светской беседы.

– Я бы дал тебе максимум пятнадцать.

– А мне и есть пятнадцать.

– Но… ты же сказал, что вы с Дэвидом уже год вместе.

– И это тоже верно. Тебя это шокирует?

– Ну почему? – развязностью в тон мальчишке Матиас постарался скрыть замешательство. – Если это по доброй воле…

– В том-то и дело, что нет… – Леон сделал эффектную паузу, а у Матиаса недобро сжались челюсти, когда он посмотрел вслед Йосту. – Я его изнасиловал.

Матиас втянул в грудь побольше воздуха и бесшумно выдохнул: за пять минут «светского трёпа» с этим мальчишкой он пережил всю гамму эмоций – а думал, что давно уже разучился что-либо чувствовать.

Матиас от природы был тихим, спокойным, осторожным. И взбалмошный непредсказуемый Флориан Вальберг покорил его тем, что только ему одному удавалось одним изгибом тонкой выщипанной брови или пустячной фразой заставить его парить в облаках эйфории или погрязнуть в пучинах отчаяния. С ним он никогда не знал, чего ждать в следующую минуту. С Вальбергом унылое, предсказуемое, расписанное на года существование приобретало пряный вкус авантюры.

Вальберг был наркотиком-стимулятором, он вызывал зависимость. Рядом с ним Матиас чувствовал себя живым. Отрекаясь от Вальберга и того, что между ними было, он думал, что выбирает спокойную жизнь. А оказалось, что жизни без Вальберга нет.

– Впрочем, это долгая история, – голос Вальберга-младшего вернул его к действительности. – Ошибка молодости, знаешь ли. Хотя… откуда тебе знать? Ты в молодости, наверное, никаких ошибок не совершал. Был очень правильным, верно?

– Да. И это было моей самой большой ошибкой, – сказал Матиас, протягивая визитку. – Позвони мне. Если будет желание.

– Позвоню, – кивнул Леон с серьёзным выражением лица, которое тут же сменилось знакомым до боли ехидным прищуром: – Если будет желание.

***

…В школе их таких было двое: он и старший на год Билл Каулиц. У обоих были не в меру строгие отцы, запрещавшие им все те «глупости» и «баловство», которые составляли смысл жизни одноклассников и определяли положение в их кругу. Сходство жизненных ситуаций и отверженность среди сверстников сблизили их.

И всё же у Билла жизнь складывалась совершенно иначе. Потому что у Билла был Дэвид.

В глубине души Леон завидовал другу, втайне мечтая стать таким же: Билл не просто верил в сказки, он воплощал их в жизнь. И они тоже в него верили, выбирая для своей очередной реинкарнации его жизнь. Каулиц до двенадцати лет носился со своими фантазиями про Короля, а в тринадцать реальность превзошла самые смелые мечты.

Билл позвонил ему ранним октябрьским утром – видно, не было сил дождаться встречи в школе – и возбуждённо затараторил в трубку громким шёпотом:

– Я его встретил!

– Кого? – не понял спросонья Леон.

– Короля!

Захлёбываясь от переполнявших его чувств, Каулиц скороговоркой рассказал ему о каком-то таинственном друге семьи, перед которым его отец «по струнке ходит».

– Я когда его увидел, сразу понял – это он!

– А он? – насмешливо спросил Леон. – Он тебя узнал?

– Увёл Билл твоего Короля, – сказала мама, и в тот момент Леон возненавидел обоих, и её, и Билла.

Глупо было считать так на полном серьёзе: никто никого у него не уводил – Билл первым встретил Дэвида, но детская сказка намертво прописалась в подсознании. В душе Леона поселилось гадкое удушающее чувство горькой обиды и чёрной зависти.

Дружба с Дэвидом только усугубляла его: быть на расстоянии вытянутой руки от мечты и не иметь возможности прикоснуться к ней – страшная пытка.

Почему Биллу и Флориану всё, а ему ничего? Чем они лучше? Леон бросался во все тяжкие, пытаясь заполучить то, что принадлежало ему по праву, – это ведь была его «сказка»!

С Дэвидом было легко и ненапряжно. Он активно приобщал его к взрослой жизни, не переступая при этом чётко обозначенную им самим черту. Дэвид водил его в культовые заведения и на модные тусовки, мог в благодушном настроении угостить пивом или даже чем-нибудь покрепче, не скупился на подарки и не только не возражал против смелых экспериментов с внешностью, но и давал дельные советы с позиций, понравится ли такое мужчинам и чем именно; в беседах с Дэвидом не было табу – он сам охотно поднимал запретные темы и просвещал его.

Дэвид посмеивался над драконовскими порядками Гимназии и часто прикрывал его, забирая на выходные под собственное поручительство. После чего давал ему ключи от своей гамбургской квартиры и не требовал потом отчётов о том, как он провёл выходные.

– Мужчин в пансионах благородных девиц не воспитывают, – говорил он с пренебрежительной улыбкой. – Впрочем, воспитание настоящих мужчин и не входит в задачи Гимназии. Но ты, Лео, совсем другое, верно? Тебе ведь нужна свобода, да?

Леон кивнул.

– А свобода предусматривает полную ответственность за свои поступки, ведь если ты свободен, тебе не на кого переложить вину. Это я к тому, Лео, что если ты зарвёшься и наломаешь дров… – Мерный убаюкивающий менторский тон, с малолетства действовавший на Леона лучше любого снотворного, вдруг резко поменял тональность, заставив внимать каждому слову. – Ты понимаешь, что будет, да?

Леон понимал и не зарывался. Его будоражило то постоянное ощущение лёгкой опасности, которое исходило от Йоста. Отношения с Дэвидом приятно щекотали нервы, как прогулка по краю пропасти: если строго следовать правилам безопасности, от прогулки останутся только удовольствие и приятные воспоминания. Но один неверный шаг – и спасти тебя может только чудо.

Впрочем, ни к чему особо запретному Леона «на воле» и не тянуло. Обычно он просто встречался с Биллом, и они вместе отправлялись в гараж Георга, где тот репетировал со своим приятелем – барабанщиком Густавом. Вскоре Билл подвизался к ним вокалистом и привёл с собой старшего на десять лет брата Тома, игравшего на гитаре, который как раз вернулся в Гамбург из своих странствий по Юго-Восточной Азии, всерьёз решив посвятить себя музыке. Чтобы Леон не остался не у дел, ребята предложили ему стать их стилистом – «чтоб всё было, как у взрослых». Леон считал, что Биллу с Томом никакой стилист не нужен, а Густаву с Георгом никакой стилист не поможет, но сама идея его захватила, и он с воодушевлением принялся «играть в рок-группу».

Дэвид мог бы быть идеальным наставником – по крайней мере, Леон именно так представлял себе идеального наставника, – если бы не его странная упрямая принципиальность в главном.

Йост с самого начала был с ним откровенен.

– Запомни, Лео, если ты дашь волю фантазии… – На правом запястье Дэвида, почуяв добычу, шевельнулась платиновая змейка, а в его глазах опасно сверкнула сталь. – Если о твоих фантазиях узнает Билл… Вот тогда меня точно не остановит даже то, что ты брат Флориана.

Леон верил на слово и в разговорах с Биллом о дружбе с Дэвидом даже не заикался. Хранить молчание было не так уж сложно: во время их встреч Билл, захлёбываясь от восторга, сам трещал без перебоя о том, какой Дэвид классный. Леон покорно слушал то, о чём сам знал не понаслышке, и внутри его всё больше нарастало глухое отчаяние.

Ситуация была патовая: Дэвид его не бросит, опасаясь испортить отношения с Флорианом, Леон же не может уйти по определению: во-первых, это было бы равнозначно признанию собственной неправоты; а во-вторых, Йост не простит такой пощёчины самолюбию – таких мужчин по собственной инициативе, без ущерба для дальнейшей жизни, не бросают, даже если между ними ничего нет.

Леон понимал, в какую ловушку загнал сам себя, но выхода из неё не видел.

В тот вечер, на презентации, куда его потащил Дэвид, на душе у него было особенно гадко и тоскливо. В таком настроении помогало только одно – подразнить собак.

Леон обожал провоцировать мужчин. Он получал одно удовольствие, дразня геев, и другое – заигрывая с натуралами. Он упивался злостью первых и смущением и растерянностью вторых. Как истый вампирёныш, высасывал он их бессилие, переплавляя его в свою личную силу. Но настоящим лакомством и конечной целью забавы было устроить тест на крутизну крутым с виду мужчинам – осознание того, что многие из них таковыми только казались, временно примиряло его с собственной слабостью и несовершенством.

С Боргхардтом всё оказалось настолько предсказуемым, что Леон вместо удовольствия почувствовал лишь ещё большее раздражение. Все они одинаковые: западают на него так, что поджилки трясутся, но очерченную Дэвидом с Флорианом грань не переступят даже в мыслях. Ну и хрен с вами! Пускайте слюни и дрочите втихаря под одеялом, если на большее не способны.

Так что когда они с новым знакомым Дэвида остались наедине, Леон твёрдо решил отыграться сполна. Тошнотворно-правильный на вид, с обручальным кольцом, явно не от «мира сего», Штайнбах был идеальной жертвой. Вот только исход игры Леона сильно обескуражил.

Он с первой минуты задействовал шок и эпатаж – в конце концов, Дэвид предупреждал только насчёт Билла. Матиас за пять минут, судя по выражению лица, пережил самые сильные в своей жизни эмоции, но при этом не только не получил инфаркт, но и сделал ответный ход, заставший Леона врасплох.

Йост покорил его тем, что смотрел на него как мужчина. Штайнбах – тем, что смотрел на него как мужчина, невзирая на то, что он – парень Йоста. Так Франк смотрел на Флориана. Так Дэвид смотрел на Билла. Больше всего Леону хотелось, чтобы кто-то так же смотрел на него.

Впрочем, это ещё ни о чём не говорило – жертва могла просто оказаться мастером блефа и ударить по нему его же оружием.

Леон выждал необходимый срок и продолжил испытание.

***

Трубку сняли после второго гудка.

Как обычно, Леон сначала долго раздумывал о том, с чего начать, потом решил, что подберёт нужные слова, пока будет ждать ответа. Он был уверен, что дозвониться до такого занятого человека, каким казался Матиас Штайнбах, будет непросто. Так что когда на том конце так быстро ответили, Леон вконец растерялся и просто сказал:

– Привет.

– Привет, Леон! – обрадовалась трубка.

– Ты меня узнал? – вопрос был риторическим, но вполне годился для того, чтобы выиграть время. А ещё Леону вдруг очень захотелось услышать ответ.

– Конечно! Я всю неделю ждал твоего звонка.

– Хочу напиться, – сказал Леон. – С тобой. И тут же скривился от досады: с подобным нехитрым предложением он неделю назад подкатывал к Боргхардту в присутствии теперешнего подопытного. Плохо было не то, что Штайнбах наверняка примет его за малолетнего алкаша. Гораздо больше Леона огорчило то, что он повторялся, – это было нестильно.

– Для тебя – что угодно, – улыбнулся Матиас. Как для первого свидания, предложение было экстравагантным, но это же Вальберг.

Условились на ближайшую пятницу.

О том, чтобы привести Леона домой, и речи быть не могло. Правда, у Матиаса имелась ещё одна резервная квартира для встреч с любовниками, но приглашать туда Леона казалось кощунством. Один из главных уроков, которые он вынес из прошлого, гласил: для серьёзных отношений нужна собственная неприкосновенная территория. Это знают даже животные. Наутро после презентации он первым делом велел секретарше организовать поиски съёмной квартиры. Через три дня нужное жильё было найдено. Первый шаг сделан. Серьёзность намерений подтверждена. Территория помечена.

Вся эта затея с самого начала казалась безумной, не имеющей ни основы, ни будущего. Это был бред больного измученного воображения. И единственный мостик к спасению. Это был шанс на искупление – только единицы получают возможность вернуть и исправить прошлое. Ему такой шанс представился, и упускать его Матиас Штайнбах не собирался.

Леон попросил Дэвида забрать его на выходные в Гамбург. Йост заехал за ним в гимназию после обеда и, как обычно, отдал ему ключи от своей квартиры. Оставшееся до встречи время Леон провёл, подбирая нужный образ. В итоге остановился на испытанном беспроигрышном варианте: простота в одежде, сдержанность в поведении и невинность во взгляде – ничего откровенного и вульгарного. Главное – распущенные волосы. И можно собирать урожай – мужчины, как спелые яблоки, сами падут к ногам.

Матиас заехал за ним в восемь. С имиджем Леон не ошибся: Штайнбах выглядел так, будто было ему лет двадцать, последние пять из которых он не трахался.

– Я подумал, будет лучше, если мы поедем ко мне, – сбивчиво заговорил он, как мальчишка на первом свидании. – В любом другом месте есть риск нарваться на знакомых. Нас могут неправильно понять. Боюсь, чтобы у тебя потом из-за меня не возникло проблем.

«Заботливый какой, – презрительно подумал Леон. – Да ты сам до смерти боишься, как бы тебя жена со мной не застукала». Его мысли, наверное, слишком хорошо читались, потому что Матиас тут же поспешно добавил:

– Но если ты против, мы пойдём, куда скажешь.

Леон возражать не стал: на частной территории возможностей для испытаний на порядок больше. «Ещё пожалеешь, что рядом никого нет и на помощь позвать некого», – злорадно ухмыльнулся он, а вслух сказал:

– Совершенно не против.

Матиас привёз его в стандартный безликий дизайнерский лофт на Бёмерсвег с видом на Альстер. Последний писк моды был таким сильным, что полностью заглушал личность хозяина. Как будто тот перед входом в квартиру облачался в гигантский кокон, чтобы не дай Бог не оставить случайно на произведении высокого искусства свой никчёмный отпечаток.

– Ничего так квартирка, – сказал он, уже предвидя, как Матиас расплывётся в самодовольной улыбке и начнёт уверять, что этот дизайн он сам придумал. «Да, сама квартирка очень даже ничего, – задумчиво продолжит Леон. – Ещё бы обставить её со вкусом».

– Да, квартира неплоха, – сказал Матиас. – Но интерьер не в моём стиле. Просто времени на поиски было в обрез, а это было лучшее из того, что предлагалось.

– Ты что, специально снял её для этой встречи?

– Не совсем. – Матиас улыбнулся. – Я снял её для тебя.

Леон мысленно присвистнул – да у мужчины никак далекоидущие планы на него! Было приятно.

Матиас смешивал джин с тоником, Леон сидел за барной стойкой, разделявшей пространство кухни и столовой, и болтал ногами.

– А о чём ты сейчас думаешь? – спросил он. Вопрос был задан с прицелом.

Однажды Кейм пригласил его с Флорианом в гости. Хозяин угостил их потрясающе вкусными коктейлями, и Флориан поинтересовался рецептом.

– Рецепт вторичен, – ответил Кейм. – Весь секрет в том, о чём ты думаешь в процессе приготовления напитка.

– И о чём же ты думал? – не унимался брат.

– О любимом мальчике. – На губах Кристиана появилась блуждающая улыбка. Его парень самодовольно улыбнулся, но Кристиан смотрел куда-то вдаль и улыбку эту вряд ли заметил.

– О тебе, – просто ответил Матиас. – С тех пор, как мы познакомились, я постоянно думаю только о тебе.

Это не было пафосом. Это было правдой. И говорить её было легко и приятно. Он слишком долго молчал, выражался иносказательно, делал всё возможное, чтобы овладеть искусством говорить правду, не говоря правды. Теперь с этим будет покончено. Если хочешь добиться результата, которого никогда не получал, придётся делать то, чего никогда не делал. Конечно, мальчишка может не принять всерьёз его слова, счесть их дешёвым флиртом, даже посмеяться над ним или возомнить о себе невесть что. Это было неважно. И не в выпивке было дело – не так уж много они выпили. Главным для Матиаса вдруг стала искренность перед самим собой. Желание сделать всё возможное, чтобы потом ему не в чем было себя упрекнуть.