Текст книги "Сага о власти (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Ещё слишком свежими были воспоминания о том дне, когда он сам разом потерял всё и совершенно чужие люди – Дэвид с Кристианом – вернули ему, вконец растерянному и потерянному, опору в жизни.

Мальчишка сейчас в таком же положении. Пришло время вернуть долг, не кровный – моральный.

***

Взгляд Леона довольно скоро потерял свою затравленность. Флориан, неплохо разбиравшийся в людях, прекрасно понимал, что первоначальная сдержанность брата не имела ничего общего с робостью – обычная осторожность зверёныша, разведывающего обстановку. Зверёныш сейчас просто принюхивается и присматривается к территории и её обитателям, параллельно проверяя границы дозволенного: цапнет дерзко коготками и тут же уберёт лапку, отслеживая реакцию, – Леон был из тех, кто позволяют себе ровно столько, сколько им позволяют другие. И самое важное сейчас – очень чётко обозначить эти границы, иначе потом будет поздно.

Бригманн был добрым отцом, Флориану не оставалось ничего иного, как взять на себя роль «злой мачехи», – для равновесия.

Мальчишка оказался весьма чувствительным – пока Флориан сохранял дистанцию, он молился на него издалека. Но стоило только сделать первый шаг навстречу – им стал их первый совместный шопинг, во время которого Флориан взял на себя роль стилиста брата, – как мальчишку будто подменили. Своим слепым обожанием Леон очень напоминал щенка: стоило только приласкать его, и казалось, что тот сейчас от переизбытка чувств залижет его насмерть.

Более преданного и восторженного поклонника у него не было. Флориану это льстило. Но и раздражало – ему как не в меру гордому и свободолюбивому человеку претило любое слепое поклонение.

Переломный момент в их отношениях наступил, когда Леон решился показать ему свои рисунки. Мальчишка так волновался, доставая из сумки потрёпанную тетрадку, что Флориан решил похвалить его работы, даже если они окажутся вершиной бездарности. Лукавство не понадобилось.

С альбомного листа на Флориана смотрел он сам. Не банальная, пусть и фотографически точная, копия: чтобы срисовать готовую картинку, таланта не надо – достаточно технической сноровки. Тот, кого изобразил Леон, в гораздо большей степени походил на Флориана, чем его фотография в паспорте. Физическое сходство было разительным, но схожесть с оригиналом обеспечивало не оно. Это был не портрет. Это был рентген его сущности.

Флориан долго вглядывался в рисунок – портрет поверг его в транс: мальчишка жил у них меньше месяца, а уже успел так глубоко заглянуть ему в душу. Тут взгляд его зацепился за крошечные корявые цифры в правом нижнем углу рисунка, и у Флориана по спине пробежали мурашки: судя по дате, рисунок был сделан в день его последнего приезда в родительский дом – день их первой с Леоном встречи, да и то мимолётной!

– А ты чертовски талантлив, братишка, – задумчиво сказал он, усилием воли отрываясь от созерцания собственного отражения. Леон, и без того ни живой ни мёртвый в ожидании приговора, едва не потерял сознание – Флориан впервые назвал его братом. И смотрел на него серьёзно и с неприкрытым уважением, как никогда до этого.

– Можешь… взять себе, – сдержанно сказал он – язык от волнения плохо слушался. – Если хочешь…

– Хочу, – улыбнулся Флориан, тепло и искренне, как улыбался Франку, когда думал, что их никто не видит. – Я повешу его у себя в кабинете.

– А кем ты работаешь? – до Леона только сейчас дошло, что он впервые за время их знакомства задался этим вопросом. Обычно с Флорианом находились темы для разговора гораздо важнее и интереснее, чем его работа.

– Я стилист – привожу этот мир в такой вид, чтобы в нём было приятно находиться.

– Да ну тебя, – рассмеялся Леон – эта профессия вызывала у него такой трепет, что брат явно решил над ним приколоться. – Я серьёзно.

– Я тоже. Ты даже не догадываешься, насколько.

***

Правда о брате Леона не шокировала. Во-первых, он был современным подростком из Гамбурга – здесь это давно уже в норме вещей. Во-вторых, одна половина его кумиров – звёзд эстрады и подиума – была открытыми геями, а другую в этом подозревали. Ну, а в-третьих, он и сам с малолетства мечтал «о Короле». Леон пока ещё слабо представлял себе, что значит быть геем, но соответствующие фантазии посещали его всё чаще. Переезд к брату их только усилил.

По ночам он прокрадывался на цыпочках к спальне Флориана с Франком и, прильнув к замочной скважине, с подростковой жадностью ловил приглушённые стоны брата и сбитое дыхание его мужчины. После одного из таких сеансов вуайеризма он, не в силах больше терпеть, дал волю рукам и впервые испытал оргазм. С тех пор абстрактные «мечты о Короле» приобрели реальные очертания.

С появлением эротических желаний извечное желание нравиться достигло своего апогея.

После переезда к брату и с его помощью Леон полностью обновил гардероб, начав наконец одеваться так, как хотел того сам. Но для полноты образа этого было недостаточно.

Флориан, даром что сам проводил в салонах красоты больше времени, чем дома, пользоваться макияжем ему не разрешил: «У тебя прекрасная кожа, незачем портить её с таких лет мейк-апом». Кожа у Леона и вправду была идеальной – все девчонки в школе завидовали: прозрачно-фарфоровая, без единого прыщика и изъяна, поры разве что с лупой можно разглядеть. Зато брат сам предложил ему отрастить волосы – это было самой большой мечтой Леона с тех пор, как он увидел, какой эффект такая причёска производит у Каулица. Добившись нужной длины, он записался на стрижку к мастеру Флориана.

– Сделайте точь-в-точь, как у Флориана, – попросил он.

– Точь-в-точь не получится, – ответил мастер. – У Флориана волосы волнистые, а у тебя – совершенно прямые.

– А вы их… – затаил дыхание Леон, – тоже сделайте… волнистыми.

– Тогда вас с Флорианом вообще нельзя будет различить, – рассмеялся мастер.

– А так и надо! – сказал Леон.

– Ну, если Флориан не против… – замялся мастер.

– Не против! – решительно подтвердил Леон.

– Тогда пошли мыть голову, – сдался мастер.

Час спустя Леон вышел из салона пошатываясь: сходство получилось настолько разительное, что он в первую секунду даже отпрянул от зеркала, не в силах поверить, что это он.

Полдня Леон бесцельно прослонялся по городу – казалось, стоит остановиться хотя бы на миг, как он просто взлетит или взорвётся от переполнявших его чувств. На него смотрели все: девушки и женщины улыбались, некоторые делали комплименты, мужчины же спотыкались, замедляли шаг, оборачивались, откровенно пялились или менялись в лице и отводили глаза. Леон кожей чувствовал их взгляды: заинтересованные, восторженные, маслянистые, похотливые, раздевающие, пожирающие – они, странным образом, его не смущали, а только добавляли энергии и уверенности в себе.

Под вечер Леон, еле держась на ногах от усталости и переполнявших его чувств, отправился домой. Всю дорогу он украдкой рассматривал себя в витринах, а потом ещё целый час вертелся перед зеркалом у себя в комнате, экспериментируя с различными укладками. Распущенные волосы были вне конкуренции. Флориан такую причёску носил только дома или на тусовки. На работу же он обычно собирал волосы в тугой хвост. Но у Леона в гимназии никакого дресс-кода в отношении волос не было, а значит, он сможет ходить так каждый день.

Леон бросился примерять одежду. Результаты кастинга вдохновляли: новая причёска одинаково отпадно смотрелась и с простой толстовкой, и с элегантными дизайнерскими рубашками, и даже со строгой школьной формой. Эффект в паре с последней, кстати, оказался самым сногсшибательным: костюм и рубашка строгого покроя и светлые распущенные волосы до плеч вместе смотрелись очень сексуально. Строгость формы и нежность содержания – убойная сила.

Леон даже пожалел, что форму в их гимназии все старательно бойкотировали, надевая только из-под палки по официальным случаям. В остальное же время все старались перещеголять друг друга крутизной прикидов. Но если купить, а ещё лучше – сшить костюм на заказ… Серый, с приталенным пиджаком и узкими брюками, а к нему – розовую рубашку и жемчужный шёлковый платок на шею, как у Флориана. Когда брат так одевался и распускал волосы, Франк делался совсем невменяемым.

Леон тут же принялся делать наброски различных фасонов.

Внизу глухо хлопнула входная дверь, и Леон тут же выскочил из комнаты. Франк, понял он по донёсшемуся из холла шуршанию пакетов с продуктами. Уборкой и прочими хозяйственными делами в их доме занималась приходящая домработница. Готовка же была на Франке.

– Ты любишь готовить? – спросил он Франка после переезда к ним.

– Флориан любит, когда я готовлю, – с дипломатичной улыбкой ответил тот.

– Привет! – небрежно крикнул Леон, свесившись с перил.

– Прив… – Франк поднял голову на звук, и слова так и застыли на его губах.

Леон нарочито медленно спустился по лестнице, дав ему вдоволь налюбоваться собой.

– Потрясающе! – сказал Франк, когда вновь обрёл дар речи, и добавил изменившимся голосом: – Тебе очень идёт.

Выглядел он действительно потрясённым, и Леон, прикрыв глаза от осознания собственной смелости и неправильности ситуации, задал вопрос, на который уже успел ответить самому себе утвердительно, едва увидел себя в новом образе:

– Красивее, чем Флориан?

Ответ был очевиден, но безумно хотелось услышать подтверждение со стороны.

Бригманн заметно напрягся и отпрянул.

– Вопрос поставлен некорректно. – На губах его всё ещё держалась улыбка, но от восхищения в глазах не осталось и следа. – У вас разные весовые категории.

– Так это только на ринге они нигде не пересекаются. А в жизни… по-разному бывает. Побеждает тот, кто лучше вообще, а не только в своей категории.

– Ты прав. Вот почему для меня твой брат – самый лучший. Без оглядки на категории.

Леон почувствовал, как у него запылали щёки. Он спросил без задней мысли, ну, почти – просто так хотелось услышать, что он превзошёл свой идеал. Ведь теперь он выглядел, как Флориан, только почти на двадцать лет моложе, а значит, настолько же лучше. И кому об этом знать, как не «главному флорианологу»? Он что, возомнил, что Леон набивается к нему в любовники?! Вот ведь самомнение: уже пора бы всерьёз озаботиться ценами на виагру, а он по-прежнему считает себя секс-богом; совсем потерял связь с реальностью – привык в своём шоу-бизе, что малолетки в очередь перед его койкой выстраиваются. Тебя возбуждают мужики третьей свежести? Так с ними и трахайся, кто против! Но зачем лицемерить и отрицать очевидное?!

Потом Франк готовил ужин, Леон, по обыкновению, помогал. Они болтали о каких-то обыденных пустяках, натужно делая вид, что ничего не произошло, и это ещё больше нагнетало повисшее в доме напряжение. Когда шаги в холле возвестили о прибытии Флориана, оба с заметным облегчением вздохнули и бросились ему навстречу.

Флориан от преображения брата в восторг не пришёл. Да чего уж там – просто взбесился, хоть виду старался и не показывать. Свой образ он продумывал и шлифовал годами – собственная внешность для него была творческим проектом длиною в жизнь. В работе он самореализовывался, в имидже – самовыражался. И столь откровенный плагиат его откровенно возмутил – это был вызов его уникальности.

Наверно, с этого всё и началось.

– Это было бы очень мило, – ядовито процедил Флориан, – если бы не было так пошло. Первый всегда оригинален, второй неизменно банален.

– Это не плагиат, а творческое переосмысление. – Леон кисло улыбнулся, стараясь свести всё к шутке. Он так предвкушал восторг своего кумира, а вышло… Сначала это глупое недоразумение с Франком, а теперь ещё и Флориан туда же.

– Не вижу здесь никакого ни смысла, ни, тем более, творчества, – холодно ответил Флориан. – Чем ближе копия к оригиналу, тем она бездарнее.

К ужину в тот вечер никто так и не притронулся.

На следующий день Леон первым делом пошёл в салон и попросил выпрямить ему волосы.

– Так намного лучше, – искренне похвалил Флориан.

***

Когда самые безнадёжные школьные замухрышки вдруг превращаются в первых звёзд, это всегда вызывает самую неоднозначную реакцию. Одноклассники, привыкшие годами их травить, вдруг лишаются излюбленных объектов для насмешек и по инерции начинают издеваться уже над преображением.

Каулицу, похоже, всё было нипочём: ни выволочки строгого отца, ни подколки жестоких одноклассников. Мелкие обломы и большие разочарования затягивались в его душе, как язвы на беспризорном котёнке. Он купался во внимании любого рода.

Леон же чувствовал себя очень неуютно. Ему казалось, что стоит только сменить имидж, как всё остальное решится и наладится само собой. А получалось, что от перемены образа жизнь не меняется и что быть собой ничуть не легче, чем следовать навязанным кем-то стандартам. Парни-старшеклассники называли его теперь не иначе как Блондинкой и обещали пригласить на свидание, как только грудь у него отрастёт хотя бы до третьего размера.

– Не обращай на них внимания, – сказал ему Георг после преображения. – Ты классный, Вальберг! Приходи к нам сегодня на репетицию.

Старший на три года Георг Листинг был школьной легендой – басистом самодеятельной начинающей рок-группы, пока что безымянной, и мечтой всех девчонок гимназии. Георг носил патлы до плеч, серьгу в ухе и, говорили, тату в виде звезды на лопатке – для приличной во всех отношениях гимназии для детей высшего класса этого было более чем достаточно, чтобы прослыть отпетым неформалом.

Дружба с ним существенно повлияла на положение Леона – теперь над ним в открытую уже не потешались.

После уроков они обычно отправлялись домой к Георгу. Их гараж, рассчитанный на три машины: две родительских и будущую для самого Георга, – сейчас на треть пустовал, и Георг на своей части обустроил самодельную студию, в которой репетировал со своим приятелем – барабанщиком Густавом, пока родители и соседи были на работе. Вокалиста у них пока не было, но доморощенных рокеров это не смущало.

«Петь и задницей вертеть любой дурак может, – говорил Георг. – Главное в музыке – сама музыка. Вот научимся по-настоящему классно играть, и от вокалистов у нас отбоя не будет».

Франк, с которым Леон много разговаривал о шоу-бизнесе, отнюдь так не считал.

«Главное в музыке – сексапил, – утверждал он. – А сексапил группы на девяносто процентов зависит от харизмы фронтмена».

Но Леон об этом предусмотрительно молчал, не желая расстраивать друга. Про себя он решил, что когда-нибудь улучит нужный момент и расскажет про Георга с Густавом Франку – вдруг тот и вправду возьмёт их под контракт?

Пока же ребята придерживались собственного правила успеха и всё свободное время посвящали репетициям.

Во время репетиций Густав полностью отрешался от мира и растворялся в игре – кроме барабанов, для него не существовало ничего. С видом просветлённого буддийского монаха он часами сосредоточенно лупил по ударной установке. Леон с Георгом усаживались на старом продавленном диване в противоположном углу «студии» и болтали под тихий аккомпанемент Георговой бас-гитары. Георг с каждым днём становился всё задумчивее, а его музыка – всё меланхоличнее.

В ту пятницу они опять оказались в гараже одни – Густав уже почти неделю болел гриппом и на репетициях не появлялся. Георг был особенно тих и задумчив. Склонившись над гитарой, так что волосы почти целиком закрывали его лицо, он рассеянно перебирал струны. Леон молчал, чувствуя, что другу сейчас не до разговоров.

Побренчав с полчаса, Георг отложил гитару, забрался на диван с ногами и, подперев лицо коленями, некоторое время молча смотрел на Леона.

– Ты офигенный, Вальберг, – сказал он изменившимся голосом. – Я бы хотел… дружить с тобой.

– Мы и так уже дружим, разве нет? – спросил озадаченный Леон.

– Нет, то есть да… – замялся Георг. – То есть… В общем, я имел в виду… вот так…

Георг опустил ноги на пол, резко, с какой-то отчаянной решимостью, придвинулся к нему и, неуклюже обняв Леона, поцеловал в губы.

От неожиданности Леон застыл как истукан, боясь пошевелиться.

– Ты не думай, я не как они, – затараторил Георг, весь пунцовый, видимо, истолковав его ступор по-своему. – Я не смеюсь над тобой. Я это… серьёзно.

Физически ощутимое смущение и неловкость Георга придали Леону смелости.

– Всё о’кей. – Он облизнул губы и робко улыбнулся. – Я тоже хочу… так дружить.

Не то чтобы ему так уж нравился Георг, но достаточно было того, что Георгу нравился он.

***

– Ты что такой загадочно-счастливый? – спросил его за завтраком Флориан.

– Я вчера впервые поцеловался.

– Да-а-а? – шутливо-недоверчиво протянул Флориан, разрезая апельсины, – его обязанности по дому сводились к приготовлению утреннего кофе для Франка и свежевыжатого сока для себя с братом. – Поздравляю! Обскакал брата на два года. Ну, колись, кто она?

Леон порозовел.

– Это… парень, из нашей школы. Он уже давно ко мне неравнодушен. Но я не знал, что ему ответить. А потом я узнал про вас с Франком и…

– …и понял, что можно?

Леон кивнул.

– Твою мать!

– А что такого? – мальчишка уставился на него с вызовом. – Каулиц вон всего на год старше, а уже с взрослым мужиком спит. А мы… только поцеловались.

– Не хватало только, чтобы не только, – буркнул Флориан.

– Фло, ну в чём проблема? Я думал, ты поймёшь меня, если ты сам… А ты, как папаша.

– Лео, послушай. То, что я гей, ещё не значит, что я буду счастлив отдать тебя первому позарившемуся на тебя парню. Я бы не возражал, если бы ты сам этого хотел. Но пока ты идёшь на это, чтобы быть похожим на меня и перещеголять Каулица, мой долг как брата не дать тебе наделать глупостей. И, кстати, о Каулице: они не спят.

– Ты-то откуда знаешь?

– …потому что его мужчине, – невозмутимо продолжил Флориан, – хватает ума подумать о последствиях. В отличие от твоего молокососа, который думает только об одном.

– Мне тоже понравилось.

– Я сказал, никаких старшеклассников! – отрезал Флориан и, захватив свой сок, вышел из кухни, давая понять, что тема исчерпана.

Вошедший минуту спустя Франк мгновенно оценил обстановку.

– Что случилось? – спросил он, присаживаясь и наливая себе кофе.

– Я… встречаюсь с мальчиком.

– Это замечательно, – улыбнулся Франк.

– Флориан так не думает, – вздохнул Леон.

– Он просто волнуется за тебя.

– И напрасно! Мне с ним хорошо… во всех отношениях.

– А что… – в голосе Франка послышались мягкие заботливо-обеспокоенные нотки, противные до невозможности. – У вас уже дошло до «всех отношений»?

Леон почувствовал, как у него запылали щёки.

– Послушай, Лео. Твоё от тебя не уйдёт – ещё пару лет, и все мужчины будут твои.

Леон кисло улыбнулся.

– Обещай, что не будешь спешить. И если всё-таки решишься на это, то только при условии, что ты сам этого захочешь. Обещаешь?

Леон кивнул – за тринадцать лет вынужденных обещаний отцу этот жест у него уже был отработан до автоматизма.

Зря он им сказал. Ему казалось, что уж кто-кто, а брат с Франком его точно поймут.

***

Через неделю Леона перевели в гимназию имени Леонардо да Винчи.

***

– Здравствуйте! Меня зовут Герхард Балановски. Я директор гимназии имени Леонардо да Винчи, что в Вольдорф-Ольштедте под Гамбургом. У меня для вас потрясающая новость. По итогам обширного психологического и общеобразовательного тестирования, ежегодно проводимого независимой комиссией от наших спонсоров, ваш сын вошёл в тридцатку учеников Германии с наибольшим интеллектуальным потенциалом, что даёт ему право на бесплатное обучение и проживание с полным пансионом в нашем интернате. Приглашаем вас для ознакомления с условиями обучения и, в случае согласия, подписания контракта. Запишите, пожалуйста, адрес и сообщите удобное для вас время посещения.

Едва переступив порог директорского кабинета, родители юных гениев тут же подвергались тщательно продуманной и умелой обработке.

– Наша гимназия недаром носит столь гордое имя, – со страстью фанатика вещал Балановски. – Мы ставим своей целью развить в наших воспитанниках все стороны личности великого гения.

Мы смотрим на десятилетия вперёд, а потому в учебном процессе используем традиции, проверенные временем. В то время как обучение в обычных школах сводится к бессмысленному зазубриванию материала, мы учим мыслить и делаем упор на индивидуальность. Основные учебные курсы у нас ведут известные бизнесмены, выдающиеся учёные, ярчайшие представители искусства. В гимназии регулярно проводятся встречи и диспуты с лидерами различных отраслей.

Но главная наша особенность – институт наставничества. Каждый ученик в течение года после поступления получает персонального наставника – человека, сделавшего карьеру в той области, к которой больше всего склонен сам мальчик. В отличие от прочих заведений, где шефство над молодёжью – пустой звук и дешёвый пиар, наши наставники очень серьёзно относятся к своим обязанностям: контрактом предусмотрены регулярные еженедельные встречи с подопечными. Конечно, это очень занятые люди – вы понимаете. Но от обязательств это их не освобождает: в случае невозможности встретиться на территории школы посреди недели мальчики приглашаются в гости на выходные. Куда? – Балановски, войдя в раж, сам задавал вопросы и сам тут же на них отвечал, полностью оправдывая данное ему учениками прозвище FAQ. – Домой к наставникам – когда и где ещё мальчикам представится возможность посмотреть на жизнь элиты изнутри? Представляете, какой у них будет стимул к учёбе и личным достижениям? Нет, их эээ… супруги совершенно не против гостей – они прекрасно понимают, какой это важный социальный проект. Но если вас это так смущает… Сказать по правде, большинство наших наставников женаты на карьере. Всю жизнь отдали любимому делу, личную жизнь не устроили, детьми не обзавелись. Вот и навёрстывают упущенное, занимаясь теперь чужими, – ничто человеческое гениям не чуждо.

Если встречи приходятся на отпуск наставника, тот охотно берёт подопечного с собой в путешествие. Разумеется, всё за счёт приглашающей стороны – для вас никаких дополнительных затрат не возникнет.

Что значит «неудобно»? Простите, но вы, похоже, не совсем ясно представляете себе, как живут высшие слои общества. У них это признак статуса – участвовать в каком-либо социально значимом проекте: кто-то открывает фонд спасения пингвинов, кто-то борется с глобальным потеплением. Но приюты для бездомных кошечек и собак – удел гламурных див. Серьёзные люди предпочитают серьёзные проекты: наши партнёры вкладывают средства и время в самое важное – будущее человечества.

Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой? Вы не верите в альтруизм, тем более, в таких масштабах? И вы совершенно правы – разумеется, за всем этим кроется холодный расчёт: наставникам наших мальчиков не всё равно, что будет с их наукой, бизнесом, искусством, страной, в конце концов, когда они отойдут от дел. Они банально заботятся о будущем того дела, которому без остатка отдали всю жизнь, а значит, о себе. Любому человеку, добившемуся чего-то в жизни, непременно хочется передать свои знания и опыт достойному преемнику. За всё время существования школы ещё никто не отказался от участия в проекте. Зато очередь на шефство расписана на годы вперёд. Вы не поверите, если бы я воспользовался хотя бы третью тех взяток, которые мне регулярно предлагают за получение подопечного вне очереди, я бы уже давно стал мультимиллионером, ха-ха-ха. Поверьте, наставники наших мальчиков получают огромное удовольствие от этого проекта. Как и сами мальчики, разумеется, тоже.

Впрочем, довольно слов. Пойдёмте, я покажу вам нашу школу – вы сами во всём убедитесь.

– Условия самые лучшие, – живописал директор. – Общежитие на уровне пятизвёздочных отелей, школьная форма – от признанных немецких дизайнеров, еда – от шеф-поваров известных ресторанов. Проживание вдали от родительского дома, что позволит привить мальчикам навыки самостоятельности, но под надзором компетентного персонала, что не даст им наделать глупостей.

– Интернат находится на частной охраняемой территории посреди леса: свежий воздух, природа, тишина. – В этом месте гордый директор непременно обводил широким взмахом руки свои владения. Глазам ошеломлённых родителей открывались виды, как из каталога элитной недвижимости: добротные трёхэтажные домики общежитий из красного кирпича, разбросанные по периметру огромного поля с тщательно выстриженной травой; в центре поля – белоснежное здание гимназии в классическом стиле и всевозможные спортивные площадки. За домиками, куда глаза глядят, раскинулся английский парк, плавно переходящий в лес. На границе между ними – высокий каменный забор, утыканный камерами видеонаблюдения. – Строгая дисциплина: вход для посторонних по пропускам, выход для учеников – по спецразрешению. Никаких соблазнов: гимназия в классических традициях – с раздельным обучением, до города – час езды, а это значит, никаких девочек, выпивки и, боже упаси, наркотиков. Мальчики могут полностью сосредоточиться на учёбе.

– А закончим мы нашей галереей славы. – Директор, сделав полный круг, сворачивал экскурсию в длинный зал на первом этаже, опоясывающий по периметру здание гимназии. – Вот все наши выпускники. Под портретом каждого можно прочитать, где и кем он сейчас работает. Хотя уверен, что вам это не понадобится, – большинство этих людей вам прекрасно знакомо из теленовостей и передовиц газет.

Помимо блестящего образования, мы предлагаем нечто гораздо большее – связи. Мальчики уже во время учёбы, благодаря институту наставничества, завязывают контакты с влиятельными людьми, а также между собой: наши сегодняшние ученики – завтрашняя европейская деловая, политическая и научная элита. Ваш сын уже с четырнадцати лет будет вращаться в высшем свете – вы не представляете, сколько блестящих карьер было загублено по причине банального отсутствия надлежащих манер и неумения держаться в обществе.

Это не просто шефство в учёбе – это партнёрство на всю жизнь. Практика показывает, что связь наших наставников с их подопечными с окончанием обучения не прекращается: они продолжают поддерживать тесные контакты и в дальнейшем. Это шанс для детей из простых семей получить те же стартовые преимущества, которые отпрыски элиты имеют с рождения. Представляете, насколько возрастают шансы вашего сына на блестящую карьеру? Он будет начинать там, куда остальные в лучшем случае добираются только к пенсии.

Если вы откажетесь, ваш сын вам этого никогда не простит.

Ещё вопросы есть? Отлично! Тогда подпишите вот здесь, здесь и здесь.

***

– Крутая фамилия, – заметил один из новых одноклассников, когда Леон назвал себя. – Нашего куратора от спонсоров зовут Флориан Вальберг.

– Я в курсе, – ответил Леон. – Он мой брат.

На мгновение в классе воцарилась тишина, а потом кто-то от переизбытка чувств выдохнул: «Co-o-o-l». И дело было вовсе не в излишней впечатлительности парня – спонсоры вызывали священный трепет не только у преподавательского состава. Учащиеся тоже прекрасно понимали, кто обеспечивает им сладкую жизнь сейчас и радужные перспективы в будущем. От Корпорации полностью зависела гимназия, а значит, и они сами. Корпорацию представлял и воплощал Флориан Вальберг. А новенький был его братом.

Случай был беспрецедентный – никогда за всю историю существования гимназии здесь не учились дети и прочие родственники учредителей. Учащимся этот факт преподносился как пример бескомпромиссной справедливости и неподкупности гимназии: родственные связи здесь не играют никакой роли, единственное, что имеет значение, – это ваши личные способности и заслуги. Тот факт, что у спонсоров и учредителей детей и в помине не было, предусмотрительно умалчивался.

На следующий день Леон проснулся звездой – ученики предлагали ему наперебой дружбу, учителя заискивали. То, что поначалу выглядело как ссылка, оказалось райским местечком. Леон попал в параллельный мир, где всё вертелось вокруг него. Получив признание и внимание в избытке, о Георге он уже и не вспоминал.

И только одно омрачало настроение и угрожало новообретённому культовому статусу.

Профессор Балановски не лгал и даже не преувеличивал – учащиеся гимназии действительно получали всё то, что он так красочно и страстно расписывал их родителям. Но было одно «но»: ученики попадали в закрытый подростковый мир, который жил по своим жёстким неписаным законам. То, что получали все, а значит, имелось у всех, теряло здесь какую-либо ценность. Здесь, как и в любом другом обществе, ценилось только то, что было доступно немногим.

Какой прикол в том, чтобы пялиться по вечерам в самый навороченный телек, когда остальные в это время тусят на закрытых вечеринках со звёздами шоу-бизнеса? Кому охота носить школьную форму от ведущих немецких дизайнеров, когда друзья щеголяют в прикиде из последних парижских коллекций? Что за кайф коротать выходные в пятизвёздочном общежитии, если одноклассники в это время отрываются на фешенебельных курортах? А потом, по возвращении, рассказывают взахлёб о знакомствах с «сильными и стильными мира сего» и небрежно демонстрируют улётные подарки от наставников.

Спонсоры – Корпорация – финансировали обучение и содержание учеников. Удовольствия обеспечивали наставники. Положение и статус в гимназии определялись тем, кто твой наставник.

– А кто твой наставник? – спросил Леона Себастьян, заносчивый самоуверенный красавчик-атлет из выпускного класса. Вопрос был задан с прицелом: как подопечный самого Кейма, он привык к неоспоримому первенству, которое этот выскочка-приблуда грозил пошатнуть. Независимо от того, что ответит новенький, всем сразу станет ясно, who is who: самый крутой мужчина, Кристиан Кейм, его, у Дэвида Йоста, говорят, тоже кто-то есть, ну, а третий в иерархии, Флориан, быть мужчиной новенького не может по определению. Вот он, главный недостаток высокого происхождения, о котором неустанно твердил Кейм: если ты родился на самом верху, дальше у тебя только один путь – вниз.

– Role model, в смысле? – не понял Леон. – Мой брат.

Парни из свиты Себастьяна переглянулись.

– Брат – это, конечно, круто, – ухмыльнулся Себастьян. – Но есть вещи, которым он не сможет тебя научить. Если только он не совсем уж конченый извращенец.

Парни рассмеялись, а к Леону вдруг вернулось уже почти позабытое ощущение вечного лузерства.

***

В отличие от остальных школьников мира, ученики гимназии имени Леонардо да Винчи обожали понедельники. И дело было даже не в том, что занятия в этот день начинались на час позже, чем обычно. Причина крылась в самих занятиях. По понедельникам, с девяти до двенадцати, все сто восемьдесят гимназистов собирались в огромной аудитории-атриуме на первом этаже. Ученики рассаживались возвышающимися уступами полукругами, как в древнегреческом амфитеатре, и устремляли взгляды на одинокий стул в центре «арены».