Текст книги "Жажда/water (СИ)"
Автор книги: kissherdraco
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)
Драко не ответил.
― Я тоже не знаю, что это было, Малфой. Но ты был не в себе. У тебя совершенно поехала крыша. Мерлин, ты был опасен, Малфой. В какой-то момент я просто не могла узнать тебя. И да, ты действительно напугал меня, привел в жуткий чертов ужас, и вообще вся эта фигня может в любой момент рухнуть. Поэтому я все время боюсь. Я не могу спать через стену от тебя без палочки в руке. Правда, здорово? Вот до чего ты меня довел.
Драко понятия не имел, что сказать. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.
― Отлично.
Коротко, ясно, сильно.
Гермиона опять помотала головой.
«Конечно, ― осознала она, почти смеясь над собой. ― Разумеется, для тебя это ничего не значит. Ты тащишься. Ты гордишься. Я теряю время». ― Она теряла чертову уйму времени.
Гермиона повернулась к выходу.
Драко рванулся за ней и схватил за руку.
― Нет! ― крикнула она, поворачиваясь и выхватывая руку с такой яростью, что потеряла равновесие и чуть не упала. ― Я не позволю тебе опять это сделать, Малфой! На этот раз я не позволю тебе прикоснуться ко мне!
Драко отдернул руку.
― Да ну?
Пи*дец. Он даже не заметил, что схватил ее. Не заметил, или предпочел не заметить.
Гермионе захотелось наорать на него.
― Посмотри на нас! ― Она смеялась. Кричала. ― Посмотри на это! С прошлого раза прошло всего несколько часов, и смотри! Мы опять! Вот оно, здесь! Вот что я имею в виду! И сколько нам понадобилось на этот раз? Около минуты? На сколько тебя еще хватит, Малфой? Сколько пройдет времени, пока кто-то из нас не сломается? ― Она помотала головой. ― Мы должны с этим разобраться. Мы должны покончить с этим, этим идиотским чертовым мы! Ну, и кто из нас это сделает? Потому что, насколько я помню, ты тогда просто не мог оторваться.
И он ей ответил.
Когда слова вылетали изо рта, он не мог понять, что случилось с его головой, и он все спрашивал себя, спрашивал себя снова и снова. Почему он не рассмеялся, не нахамил ей в лицо? Не сказал, что он будет продолжать это, еще и еще, пока она не будет тем, кто сломается, сломается так эффектно, прямо посередине, и будет умолять его остановиться. Вот что он должен был сказать, не правда ли? А еще, он должен был орать на нее так громко, блин, чтобы ее барабанные перепонки лопнули, а уши наполнились кровью. Густой, грязной кровью. Так почему он не…?
Что он сказал вместо этого? Драко прислушался к себе. Он слышал слова. Множество слов.
― …для меня это в тысячу раз хуже! Ты порхаешь вокруг, как чертова королева, прыгаешь везде со своими идиотскими волосами и идиотскими глазами и всем идиотским остальным! Грейнджер, жертва. Жертва большого страшного Слизеринского Принца и – ой, бедняжечка, ты, бедная слабая маленькая чертова сучка, Грейнджер, это так тяжело для тебя! И я ненавижу тебя за это, на х*й! Твою мать, ненавижу каждый кусочек твоей кожи, и все, что под ней, и все, что на ней написано! Большими толстыми буквами: грязнокровка и дрянь и грязная сраная шлюха! И я ненавижу то, что ты со мной делаешь! Ненавижу, что не могу перестать смотреть на тебя! Не могу не пожирать тебя глазами! И это тянется с самого начала, с тех пор, как они совсем ох*ели и сделали тебя старостой, когда ты начала распространять свое грязное поносное присутствие всюду, где бы я ни был! Я смотрю на тебя, и все, чего хочу – это схватить тебя, и трясти, и вы**ать из тебя все Грейнджерское, чтобы оно меня больше не мучило! Тогда я не буду больше чувствовать это каждую минуту каждого гребаного дня! И мне не придется вечно бороться с тем, что все, чего я хочу, это поцеловать тебя, чтобы заткнуть этот твой идиотский поганый рот! И что бы на это сказал мой отец? Он бы разорвал меня на х*й в кровавые клочья и наплевал на них! Ты грязная, и ты омерзительная, и ты грязнокровка! И я ненавижу тебя! Я, к чертовой матери, ненавижу тебя за то, что ты есть, Грейнджер! Я хочу, чтобы ты сдохла!
Он задыхался.
Сейчас его сердце было не просто обнажено. Оно валялось на полу у его ног.
И она выглядела так чертовски ошеломленно.
Так же, как и он.
И вдруг дверь распахнулась.
Сердце Гермионы оборвалось.
Гарри.
*******
Гарри вышел из гостиной после десяти минут ожидания.
Она все еще не вернулась.
Рон просил не ходить за ней. Он обещал, что не будет. Врал, конечно.
Она все еще с ним? С Малфоем? О чем они говорят? О чем они вообще могут говорить дольше пары секунд? Гарри это не нравилось. Что-то было не так. И яснее ясного, что это что-то – Малфой. Он в жизни не встречал большего чертова сукиного сына.
Вот куда он шел. Проверить. Убедиться, что с ней все в порядке. Гермиона. Его лучший друг. Которая ему нужна больше всего на свете. Без которой он не может.
Он был так зол на нее. Так отчаянно зол на эту девчонку за то, что она не поняла, почему он вмешался. Почему ему было так страшно оставить ее с Малфоем. Разве не очевидно? Этот парень опасен, на фиг. Он способен на все – на все, что угодно.
Гарри ускорил шаги.
Гермиона была сама не своя. Все время с начала года. И всю прошлую неделю, черт возьми. Он жутко хотел узнать, о чем она думала. Потому что она занималась только этим. Просто сидела и думала, блин. О чем? О нем?
О Малфое?
Может, он что-то сделал?
Что он наделал?
И что, если Гарри ничего не знает? Если Малфой заставил ее никому не говорить? Магия может многое. Да все, что угодно. Она может совершенно незаметно разрушить жизнь. Он должен выяснить. Это, черт возьми, его жизнь.
Гарри охватила горячая, тревожная ярость.
Если что-то такое действительно случилось, он убьет его. Не задумываясь.
Гарри вздрогнул. Его немного беспокоило острое предвкушение того, что он сделает с Малфоем. Странное, голодное чувство.
Что это за латинское слово? То, что означает одновременно ненависть и отвращение? Odium. Вот что было между ними. И даже оно не было достаточно сильным. Таких слов вообще не существовало. Если бы они были, он бы их уже использовал. Каждое. Швырял бы их в него, как ножи. Снова и снова…
― …эта сука Грейнджер.
Гарри вскинул голову. Замер. Ее имя.
Кто-то сказал ее имя.
И чей это был голос? Откуда?
― Я, е* твою мать, выцарапаю ей глаза, Милли, ― сказал голос, ― Вот увидишь.
Пэнси Паркинсон.
Гарри прижался к стене. Он слышал ее прямо перед собой, в тускло освещенном коридоре за углом. Голос звучал, как дребезжащее железо.
Какого дьявола она о ней говорит? О Гермионе?
Гарри слушал.
― Если кому-нибудь сболтнешь, клянусь, ты пожалеешь.
― Я ведь обещала, что не проболтаюсь.
Миллисент Буллстрод. Ужасная, даже по голосу.
― Если все узнают, что творится между ним и этой… этой сраной грязнокровкой, я за себя не отвечаю. Поняла?
Какого черта она несет?
― Я думала, ты сказала, что ничего еще точно не известно. Ты не уверена.
― Это настолько очевидно, б**дь. Ты бы на них посмотрела. Меня от этого тошнит.
Сердце Гарри замерло.
Он перестал дышать.
Она что, блин, совсем офигела?
Скажите мне, что она выжила из последнего ума.
― Ну и что ты собираешься делать?
― И какого хрена я могу сделать? Наверняка рано или поздно он поймет, какая она вонючая сука. Я просто… Не могу поверить, что он остановил меня, Мил. Не могу поверить, что он не дал мне врезать этой наглой шлюхе. Это говорит само за себя, правда ведь? С чего бы он стал это делать?
С чего бы он стал это делать?
Гарри сжал кулаки. Нет, блин. Что бы ни было причиной мерзкого настроения Пэнси, она несет полную чушь.
Это не может быть правдой.
Не может.
Потому что.
Он бы знал.
― И я клянусь, в тот раз он сказал ее имя. Он прорычал его так тихо, блин, что я еле услышала, но я поняла. Ничего не сказала, но поняла.
Теперь Гарри слышал слезы в голосе Пэнси.
― Я такая дура! ― крикнула она. ― Почему, Милли? И то, как эта сука на него смотрела. То, как они смотрели друг на друга. Блин! Он сказал ее имя, когда мы трахались, бл*дь, и я не обратила внимания! Как я могла быть такой чертовой дурой…
С него было достаточно.
Гарри прижал ладони к ушам так сильно, что череп как будто зазвенел от боли.
Нет. НЕТ.
Пэнси ошибается. Она даже не представляет, насколько ошибается.
Она не могла бы навалить большую кучу дерьмовой чуши.
И он должен найти Гермиону.
Найти и спросить ее, и убедиться.
И Гарри бежал от этих голосов к подземельям. Так быстро, что можно было выдохнуть легкие прочь. Так быстро, блин, что сердце могло лопнуть и взорваться.
Не Гермиона. Не Гермиона.
В голове билась одна мысль.
Не с Малфоем.
С кем угодно, только не с ним.
Он не мог ошибиться. И даже если Пэнси права. Это только Малфой ее хочет. Только Малфой. Не она. И если он хоть пальцем ее тронет, блин, Гарри переломает все его гребаные кости. Все-до-одной-его-чертовы-кости.
А Пэнси бредит. Просто пытается придумать объяснение, почему у нее не ладится с Малфоем. Гермиона не такая. У нее нет ничего общего с этим безумием. И надо быть полной дурой, чтобы вообразить, что все это имеет хоть какой-нибудь смысл. Потому что его нет.
Это не имеет совершенно никакого чертова смысла.
Вот почему она ошибается. И чем скорее она это поймет, тем лучше.
Так почему же сердце Гарри билось так сильно? Так, что готово было выпрыгнуть наружу?
Он был уверен, что это просто дерьмовая куча преувеличений и лжи. Но ему не нравилось то, что они с ним делали. Это ненадолго, уговаривал он себя, только до тех пор, пока он не найдет Гермиону, не спросит у нее и не убедится. В том, что там не было ни слова правды. И она скажет ему правду. Настоящую правду. И он поверит каждому ее слову.
Между ней и Малфоем ничего нет. Они ненавидят друг друга. Это видно за версту. Она отчаянно ненавидит его. Так же, как и Гарри. Так же, как и Рон.
Гарри помчался вниз по шершавым каменным ступеням, в подземелья. Слова Пэнси визжали у него в голове.
Как они смотрят друг на друга.
Нет.
Не.
Гермиона.
Гарри не хватало воздуха, его мысли путались.
И тут он услышал крик. Громкий, хриплый, разрывающий уши голос.
Малфой.
Гарри добежал до двери и остановился так резко, что почти упал. Потный. Задыхающийся. Боль. Жар.
Кровь кипит в жилах и стучит в ушах.
― И что бы на это сказал мой отец? Он бы разорвал меня на х*й в кровавые клочья и наплевал на них! Ты грязная, и ты омерзительная, и ты грязнокровка! И я ненавижу тебя! Я, к чертовой матери, ненавижу тебя за то, что ты есть, Грейнджер! Я хочу, чтобы ты сдохла!
Гарри сжал кулаки.
Он убьет его.
(Нет. Не. Гермиона.)
Он убьет его, на хер.
Глава 6
У Гермионы было одно воспоминание.
Самое дорогое, самое любимое воспоминание о ней, Гарри и Роне.
Это было в Норе, летом после четвертого курса. Был август, может быть, самый конец августа, и была, наверное, одна из самых мучительно жарких ночей в ее жизни. Слишком жарко, и слишком влажно, и вместо сна – только горячечные, неудачные, провальные попытки заснуть. По крайней мере, для Гермионы. Она до сих пор не могла понять, как, прости Мерлин, ухитрилась заснуть Джинни. А Гермиона только лежала, прилипая к простыням. Без малейшей надежды на что-нибудь вроде ночного сквозняка.
В ту ночь Гермиона решила, что она, без сомнения, относится к тем, кто предпочитает холод, а не жару. Разумеется, если это не такой холод, что трудно дышать. Тогда, скорее всего, лучше, чтобы было жарко, да? Только если это не так, как сейчас.
Мерзнуть или жариться?
Размышления ненадолго отвлекли ее. Мерлин, а что еще было делать? Лежать, смотреть в потолок, или в пол, или на Джинни, или просто в пространство сгущающейся ночи. Все это было совершенно неподвижным.
«Боже мой. Кажется, мне еще никогда не было так скучно», – думала она примерно каждые пять минут.
«Да. Все еще скучно».
И вдруг она услышала голоса из открытого окна. Мальчишки.
Голос Гарри.
― Думаешь, она не спит?
И Рон:
― Может, кинуть что-нибудь в окно?
― Давай. Только найди что-нибудь поменьше.
"Кинуть что-нибудь"? – Гермиона отбросила бесполезные размышления и бесполезные простыни и как можно тише подошла к окну. И как можно быстрее. Потому что нечего Рону кидать в их комнату что ни попадя.
Она высунулась в окно. Гарри и Рон стояли внизу на траве.
Гермиона нахмурилась. ― Вы, двое! ― крикнула она шепотом. ― Какого лешего вы там делаете?
Рон уронил камень на землю. Она заметила, что это был большой камень, и задумалась, в лучших традициях заботливой мамочки: – «Какого Мерлина он думал? Если бы он забросил сюда эту штуку, чем хорошим это могло бы кончиться»?
― Спускайся, Гермиона! ― позвал Гарри.
― Тише вы! ― ответила она, оглядываясь на Джинни. ― Зачем? Что вы там делаете в такой час?
― Все равно слишком жарко, чтобы спать.
― Окей. ― Если что-то на свете и могло предотвратить печально знаменитую гневную тираду Гермионы Грейнджер, то, пожалуй, и даже безусловно, только это.
Дальше воспоминание перескакивает немного вперед.
Они лежат на траве. Гарри, потом Рон, потом Гермиона.
Глядя вверх на самое огромное, черное, яркое небо, какое она когда-либо видела.
Они не разговаривали целых полчаса. Просто лежали. Просто дышали.
Ей уже было не так жарко. Она вдыхала прохладный воздух и почти дрожала. И это было прекрасно. Это было как раз то, что надо. Не слишком жарко, не слишком холодно. В конце концов Гермиона решила, что выбрать невозможно. И самое странное, ее это устроило.
Она чувствовала себя так…
Так…
Надежно. В безопасности.
Там. И тогда. Лежа рядом с двумя своими лучшими друзьями. Двумя мальчишками, которые нравились ей больше всех на свете. Мальчишками, без которых, даже в свои всего пятнадцать, даже зная их всего четыре года, она не представляла, как сможет обойтись. Вообще, когда-либо.
Она надеялась, что они постареют, но все равно не потеряют друг друга.
Гермиона уже любила их обоих. И ей вдруг захотелось им об этом сказать.
― Знаете, я…― Она замолчала.
«Нет, постой, – подумала она. – Может быть, лучше не говорить об этом так прямо»? – В конце концов, они же мальчишки. Они могут просто взять и высмеять ее.
К тому же, она страшно, до смерти устала. Лежа там и глядя в небо. И, весьма возможно, это была просто сентиментальная чушь, которую лучше не говорить вслух.
― «Знаете, я» – что? ― Разумеется, Рон.
― Я просто... Я просто надеюсь, что мы будем друзьями еще долго-долго.
Молчание.
― Рон?
― Ага. Я думаю, все будет окей.
Гермиона улыбнулась. Вот оно – Рон, который с ней полностью согласен. Конечно же, с совершенно неуклюжим совершенством. Я думаю, все будет окей.
Совершенно.
― Гарри, а ты? ― Она слегка повернула голову. ― Ты тоже надеешься, что мы останемся вместе? Когда повзрослеем?
― Наверное.
― Наверное?
― То есть, наверняка. ― Помолчал. Откашлялся. ― То есть, я совершенно уверен.
Ее сердце радостно забилось от этих слов. «Я совершенно уверен».
Прекрасно. Потому что теперь, когда они это сказали, так и должно быть. Они останутся друзьями – вот так, как сейчас, навсегда. Так, потому что нужно позарез, это основа существования, это абсолютно необходимая необходимость.
― Обещаете?
Гарри ответил первым. ― Да.
― Ты тоже, Рон. ― Она толкнула его в бок.
― Ладно, ладно, я обещаю.
― Хорошо.
Она услышала, как Рон перекатился на другой бок и что-то пробормотал Гарри. Что-то насчет «женщин».
И, Мерлин, наверняка она просто слишком устала – действительно очень устала – и слишком счастлива, потому что ей было наплевать. Наверняка. А еще она была в безопасности.
Очень надежно и безопасно – вот так лежать рядом с Роном и Гарри.
*******
Вот какое воспоминание было у Гермионы. Невероятно драгоценное.
Надежно и безопасно, потому что она знала. И знание согревало.
Она никогда их не потеряет.
Да. И, пожалуйста. Пожалуйста. Кто бы ни был там, наверху. Только они трое.
Сделай так, чтобы это никогда не изменилось.
______________
Глава 7
Сердце Гермионы оборвалось.
Гарри.
******
Сколько он простоял за дверью?
«Нет. Пожалуйста. Не смотри так».
― Гарри…
Гермиона никогда больше не хотела видеть его таким. Никогда, до тех пор, пока не перестанет дышать. Ее вдруг пронзила кипящая в нем боль. И он был в ярости. Дикая, слепая ярость.
Он стоял: кулаки стиснуты, губы сжаты, глаза горят. И глядят мимо нее, сквозь нее, упираясь в парня за ее спиной. Гермиона не смела взглянуть, но она была уверена, что Драко тоже на него смотрит. И его глаза тоже горят.
«Скажи что-нибудь».
― Гарри?
"Почему ты так смотришь?
… и сколько ты услышал?
… и почему ты так тяжело дышишь"?
«Ну не очевидно ли? Посмотри на него. Он мог услышать абсолютно все. И, скорее всего, так оно и было. Каждую ядовитую каплю».
Ей захотелось начать оправдываться. – «Это не то, что ты думаешь. Гарри, это не то, прости меня»…
Но он тяжело дышит. Прямо-таки задыхается. Так страшно тяжело. Значит ли это… что он бежал? Может быть, он только что пришел. И, если так, это все меняет. Выходит, он не мог слышать все. Но этот взгляд. Тогда почему он смотрит так странно?
«Я не понимаю, пожалуйста, скажи что-нибудь, что угодно. Скажи, что именно ты слышал, что из того, что он сказал, ты слышал, Гарри, и тогда я смогу что-нибудь ответить, потому что»…
«…нет. Гермиона, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, сосредоточься»…
"…потому что я не могу коснуться правды – разве что ты уже ее знаешь… Я не заговорю об этом, если только ты уже не… Не могу рассказать тебе. Не сейчас.
Я не могу сказать тебе правду, Гарри, потому что сама ее не знаю.
Но если ты слышал, слышал Малфоя, тогда ты уже знаешь. Ты знаешь? Ты догадался, Гарри? Я не понимаю. Но ты будешь ненавидеть меня, да? Почему ты так смотришь, это из-за меня? Я хочу попросить прощения, но если ты спросишь, за что, и я не смогу… не смогу сказать тебе, произнести этих слов, потому что сейчас это слишком тяжело, сейчас у меня в голове слишком много всего, я боюсь, я сломаюсь"…
«Гермиона, успокойся»…
«…и, Мерлин, будь добр, перестать так таращиться на Малфоя».
Еще раз, жестче. ― Гарри.
«Ты что, не слышишь? Не понимаешь? Мне надо знать. Мне надо знать, сколько ты слышал. Никто ничего не может сделать, пока я не узнаю, что ты слышал».
Говорят, «молчание оглушает». Но сейчас это не описывало и сотой доли того. Даже тысячной. Это было такое молчание, что, казалось, она уже никогда ничего не услышит.
«Что бы сейчас не случилось, Малфой, это твоя вина. Слышишь? Твоя вина, только твоя, и твоих чертовых слов в моей голове, Малфой, КАЖДОЕ СЛОВО, МАЛФОЙ, КАЖДОЕ ЧЕРТОВО ДЫХАНИЕ».
Потому что. Они жгут.
Как раскаленные угли.
И они все еще звучат в голове. И это что-то другое.
Ровным голосом.
― Пожалуйста. ― Просьба. ― Что случилось, Гарри? ― Тихо. Непостижимо, как ей это удалось. Про себя, она это проорала. ― Ты… Что-то случилось?
«Нет. Не притворяйся, что не понимаешь, почему он так смотрит на Малфоя. Наверняка он слышал его крик. И знает, что ты это знаешь. Так не спрашивай, что случилось, потому что вы оба знаете, что».
И наконец. Наконец.
― Отойди от него, Гермиона. ― Она не помнила у Гарри такого голоса. Он был более низким и хриплым, чем когда-либо.
Что это значит? Это значит, он слышал… сколько?
― Гарри… что случилось? Пожалуйста. Успокойся.
― Я спокоен.
― Нет, ты не…
― Отойди от него, Гермиона.
― Пожалуйста, это просто…
― Заткнись и сейчас же иди сюда!
― Нет! ― На щеках Гермионы выступил багровый румянец. ― До тех пор, пока ты не успокоишься!
Гарри мельком взглянул на нее.
«Посмотри на него. Он чувствует. Разве ты не видишь, что он чувствует твою ложь? От нее комнате уже нечем дышать».
Гермиона выдохнула. ― Пошли отсюда. ― Она осторожно шагнула к нему. ― Мы с Малфоем закончили. Мы закончили, Гарри. Давай, пошли уже.
Гарри опять посмотрел на Драко. Он вообще почти не отрывал от него взгляда. И, Мерлин. Впервые в жизни, она была благодарна Малфою. Потому что он до сих пор ничего не сказал. Интересно, почему? Услышал ее безмолвные молитвы? Или, может быть… еще не пришел в себя после тех, предыдущих слов?
Тех самых, что крутятся, и крутятся, и крутятся в ее собственной голове.
И тут, совершенно естественно, возвращаясь к реальности и прерывая драгоценное молчание:
― Что ты собираешься делать, Поттер? ― Почти выдохнул Драко.
Гермиона напряглась. Гарри уставился на него. Долгим, тяжелым взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Холодно. Зло.
― По-моему, это давно переросло в вонючее шоу Поттера, – протянул Драко. – Так давай же, ускорь процесс и опусти, наконец, занавес. Я сгораю от нетерпения.
Она не могла не поздравить его. – «Отлично, сильно»… – У Драко совершенно натурально получилась его классическая высокомерная тирада. Идеально. Он звучал почти. Нормально. Как будто они просто встретились в коридоре после уроков. Обменялись стандартными оскорблениями. А не стояли в комнате, атмосфера в которой накалилась до тысячи градусов. И она не поняла, то ли еще больше разозлилась, то ли почувствовала облегчение. Потому что все, что сейчас звучало хоть сколько-то знакомо, было как праздник.
― Прекрати, Малфой, ― вмешалась Гермиона. ― Просто не суйся, ладно? Мы уходим. ― «Правда, Гарри? Да». ― Мы все равно тут уже закончили.
Драко посмотрел на нее. Она отвела глаза. – «Закончили»? – Спрашивал его взгляд. – «Ты же знаешь, что мы далеко не закончили».
И это – это было не как праздник. Потому что это было незнакомо. Или, может быть?.. Может быть, уже знакомо. Их собственный персональный ад. Их уже почти дом.
Драко смотрел, как Гермиона делает последние несколько шагов через комнату, к Гарри. Медленно. Медленно и осторожно, и так жутко испуганно. Как она останавливается перед ним, протягивает руку и трогает его за плечо. Тревожно, робко и беспокойно. И мягко. Пальцы, прикасающиеся к плечу. Очень мягко.
Драко сжался.
"Конечно же. Только так. По-грейнджерски. Упрыгать с чертовым Поттером. Трижды проклятым Поттером и его дурацкими спаси-девушку очками. Я слышу, как ты дышишь, Грейнджер. Знаю, почему ты дрожишь. Боишься, что сейчас его терпение лопнет, он повернется и начнет орать на тебя.
«Шлюха. Дура и шлюха». – Так он скажет? Потому что он, наверняка, слышал каждое мое слово. Да? Поэтому ты так трясешься"?
Драко хотел, чтобы он слышал. – «Слышишь, Грейнджер»? – Хотел. – "Я почти хочу этого, твою мать, Грейнджер, хочу, чтобы он бросил тебя, как ты сейчас бросаешь меня. И не думай, что я не знаю, что ты хочешь остаться. Если бы его тут не было. Ты бы осталась…
Вы**ать из тебя все Грейнджерское.
Не говори, что ты не хотела бы остаться ради этого.
Просто чтобы услышать, как я скажу это еще раз.
Мои слова, Грейнджер, ты слышала их, и ты все еще слышишь их. От тебя смердит ими.
Вот почему я знаю, что мы не закончили.
Мы не закончили. Ничего подобного".
Гарри стряхнул руку Гермионы, и стоял, и смотрел, и мерил Драко пронизывающим взглядом с головы до ног с острым гадливым отвращением. А Драко возвращал, выплевывал это ему обратно. Прямо в лицо.
«Это чувство взаимно, Поттер, уверяю тебя».
Драко сказал бы это вслух. Выкрикнул бы это. Но ему было почти любопытно. Любопытно, что сделает этот парень. Этот парнишка, глядящий на него с выражением, которого он еще никогда не видел на его лице. Совершенная, ослепительная ненависть. Наверняка, перед тем, как ворваться сюда, он тренировался перед зеркалом.
Но Драко было наплевать. Совершенно наплевать. Гарри мог делать все, что угодно, он уже… Уже выиграл. До полной и окончательной победы.
Потому что даже интересно, как бы он полез на стену, если бы узнал, что Драко пробовал ее губы.
Он посмотрел на нее. На Гермиону.
«Я касался этих губ, Поттер. И еще буду».
Она нервно взглянула на Гарри.
― Ты можешь прекратить это? ― прошептала она, ― Перестань так смотреть на него. Давай обсудим это, ладно? Вернемся в нашу гостиную и поговорим об этом.
Драко почти рассмеялся.
"Ради бога, Грейнджер. Давай ты как следует постараешься и, наконец, поймешь, ты, тупая сука -
– Он ничего не слышал. Ни малейшего намека на правду. И знаешь, откуда я это знаю, Грейнджер?
Потому что это Поттер. Он бы не смог стоять под дверью все это время. Он бы не выдержал больше одного моего злобного слова в твой адрес. Он бы ворвался сюда после первого же оскорбления, Грейнджер. Он был бы здесь, как только я назвал тебя шлюхой, и подстилкой, и слабой маленькой сукой. Он бы был здесь. Разве не ясно? Он бы никогда не позволил тебе услышать всего этого. Никогда бы не позволил этому коснуться этих сладко невинных девственных ушей. Никогда, если бы мог предотвратить это. Он был бы здесь.
А знаешь, почему?
Потому что он не ищет правды. Он ищет оправдания.
Повода, чтобы держать тебя подальше от меня.
Так что не волнуйся насчет своего драгоценного Поттерчика. Потому что, какова бы ни была причина этого дикого взгляда, что бы этот урод ни думал, что он знает, или мог бы, или так жаждал знать, он не знает. Ничегошеньки он не знает.
Так что решение за тобой. Думай, говорить ему, или нет, Грейнджер. Чертова грязнокровная шлюха опять на коне. И я почти надеюсь, что это решение уничтожит тебя. И он больше никогда не заговорит с тобой.
И ты прибежишь обратно ко мне.
Потому что, Мерлин, я хочу знать, как это – отыметь тебя в отчаянии.
Вы**ать, а потом выкинуть тебя.
Из моей головы. Из моей крови. Из моей абсолютной чистоты".
― Давай, Поттер, ― прорычал Драко. ― Что ты там собирался делать? Или кишка тонка?
― Я тебя предупреждал, ― прошипел Гарри. Он все еще тяжело дышал. Не так, как раньше, не так часто, но все еще тяжело, глубоко и яростно.
― Я предупреждал, чтобы ты держался от нее подальше.
― И?
― И я велел тебе оставить ее в покое.
― Ага, я помню, ― криво ухмыльнулся Драко. ― Но я просто не мог удержаться.
Он знал, что Гарри не знает правды. И что не он будет тем, кто ему скажет. Но это не значило, что ему нельзя позабавиться с его жалкими перегретыми мозгами. Почему бы и нет? Столько, сколько сможет. И самый смак – Драко всю дорогу будет знать, что это больше, чем просто слова. Так же, как и она.
― Не надо, Малфой… ― Опять Гермиона. Почему-то вдруг. Просит. Его сердце подпрыгнуло.
«Заткнись. Просто заткнись, ты, тупая сука». – …Этот чертов голос…
― Просто дай нам уйти. ― Умоляет.
Почему ее голос так скребет по нервам? Почему это настолько невыносимо?
Гарри, сквозь стиснутые зубы: ― Мы никуда не идем. ― Пристальный взгляд. ― Мы остаемся здесь, Гермиона. Мы не уходим.
― Гарри, пожалуйста…
«Потому что», – понял Драко – «она вполне до сих пор может думать, что Гарри все слышал».
«Перестань мучить ее, ты, тупой ублюдок. Просто скажи что-нибудь, чтобы эта сука перестала дрожать. Посмотри на нее. Ты что, не видишь? Она почти плачет»…
«Стоп. Осторожно. Потому что ты уже пробовал эти слезы. Это было так о**ительно вкусно, в сочетании с кислотой рвоты у тебя во рту. Прошлой ночью. Прижавшись к ней. Так скажи что-нибудь. Что угодно, только бы до нее дошло».
― Что ты задумал, Гарри? ― спросила Гермиона, широко раскрыв глаза. ― В любом случае, это плохо кончится. Понимаешь? Если ты и я сейчас просто уйдем, мы разберемся. Что ты там… слышал… или думаешь… про меня… Гарри, мы можем просто…
― Я никуда не пойду! До тех пор, пока этот ублюдок не извинится перед тобой!
Гермиона застыла.
«И давайте еще упростим это для нее».
― За что, Поттер?
― За все. За то, что ты желал ей смерти. За то, что ты сам еще дышишь, Малфой.
Драко почти видел, как ее затопило понимание.
Гермиона прокрутила это в голове. Еще раз. – «За все. За то, что ты желал ей смерти». – "И?
И?
За прикосновения? За языки? За губы… зубы … руки?.. Ты что, забыл, или ты не знаешь"?..
И это значит...
Это значит, что…
Гарри слышал только последние несколько слов? Те, где Драко хотел, чтобы она сдохла? Это поэтому он стоит тут перед ней и почти дымится от ярости? Не может быть. Совершенно невероятно. Она вряд ли вообще когда-нибудь видела его таким, с тем жутким видом, с каким он ворвался в комнату. Нет. Случилось что-то еще. Она знала. И то, что это было не то, что они тут с Малфоем орали друг другу, едва ли принесло облегчение. Потому что было что-то еще. Определенно было что-то еще.
Гермиона в полной растерянности посмотрела на Гарри.
Он повторил. ― Извинись перед ней. ― Его дыхание начинало успокаиваться. Но она видела, что все в нем как будто кричало. Мысли, опасения, недосказанности. – «Так на чем мы остановились»? – Ее мозг опять заработал, пусть еще не вполне оправившись от потрясения.
«Ты вбежал, надрываясь от безмолвного крика. Почему»? – Она не хотела спрашивать – что, если она уже знала ответ? Дерьмо. Чертова неразбериха. Хаос. Эмоции. Она не могла с этим справиться. С Гарри, с Драко, с их сказанными, и несказанными, и прошептанными словами. Полное чертово изнеможение.
Предполагается, что она может сообразить, как остановить это? Что-то не похоже.
― Слышал, как я сказал пару гадостей, а, Поттер? ― Нахмурился Драко. Его голос достиг тех же глубин. Что и голос Гарри. Опасный оттенок. ― Не мог удержаться, чтобы не вломиться в дверь, как самый сраный герой всех времен и народов на лихом коне? ― Его верхняя губа ехидно выгнулась. ― А что, если ты не ее тип? ― «Потому что так оно и есть». ― Это никогда не приходило тебе в голову?
― Я предупреждал тебя, Малфой.
И Гарри вытащил палочку.
(И мысли Драко понеслись с бешеной скоростью.)
Гермиона ахнула. Нет. Никаких палочек. Никакой драки. ― Гарри, убери палочку, ― яростно, толкая его под руку. ― Это так не делается. Если это все, что тебя разозлило – то, что он мне сказал, то это ничего не значит, Окей? Мне на это совершенно наплевать, понимаешь? ― Ложь. Горько-соленая тухлая ложь, – «но, пожалуйста… опусти ее. Опусти ее, пока мир не раскололся пополам, и с тобой что-нибудь не случилось, Гарри». ― Понимаешь, его слова для меня ничего не значат. Я их почти не слышу, Гарри. Я даже не слушаю.
― Это не только слова, ― прорычал он; рука напряжена, палочка нацелена.
― Тогда что? Будь так любезен рассказать мне, в чем дело, Гарри! ― Она вцепилась в его руку с палочкой. ― И будь любезен отпустить ее! Это не метод! Это никогда не работает, слышишь? Неужели магия ничему тебя не научила? Все эти годы, только одно – мертвые и покалеченные, Гарри. Просто не делай этого. Я обещаю, что бы это ни было, мы разберемся. Мы поговорим об этом. Пожалуйста.
Драко сжал зубы. ― Отдай ей, Поттер, ― прошипел он, прищуриваясь. ― Если ты действительно так меня ненавидишь, если ты на самом деле хочешь, чтобы я держался от нее подальше, заставь меня. Заставь меня. Иди сюда и покажи, что ты можешь. Покажи мне – без палочки.
Прямое приглашение.
Что-то очень холодное, казалось, взорвалось у нее в груди.
«Что он делает? Какого черта он делает»?
― Положи палочку и докажи это, ― вот такое приглашение. ― Потому что при помощи магии, все происходит слишком быстро, Поттер. Только словами – все происходит слишком быстро. Ты не услышишь, как хрустят кости. Ты не почувствуешь, как рвется кожа…
