Текст книги "Жажда/water (СИ)"
Автор книги: kissherdraco
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)
― Но я не…
― С чего ты взял, что я тебе поверю?! После всего?! После того, как узнала, кто ты?!
― Потому! Потому что не то, чтобы я говорил, что лю…
И тут что-то внутри него смолкло. И он замолчал.
Совершенно.
― Мне плевать! Я тебе отвратительна, помнишь? Омерзительна! Так грязна, что никогда не узнаю, как это – быть чистой… Я всегда буду в разряде грязи! Той, что никогда не отмоется, не исчезнет, никогда не изменится! Меня не исправить никаким заклинанием, Малфой, я такой родилась, и останусь такой навсегда! Только подумай об этом! Подумай о моей крови! Густой и черной. Текущей. Подумай о ней у себя на языке, когда ты погружаешь зубы мне в губу, Малфой! Как долго тебя рвало после этого? А в другой раз? Никакая ванна не будет достаточно долгой, правда?! Ничто и никогда не смоет этот тухлый мерзкий вкус! Эту вонь! Ты мне все время говоришь! Так много раз, что это накрепко засело у меня в голове, и я не могу забыть! Да! ДА! Я грязнокровка! И поэтому я знаю, Малфой! Вот откуда я знаю, что ты врешь! Врешь сквозь свои чертовы зубы! Просто ждешь удобного случая опять ударить и сломать меня! Но с меня довольно, понял?! С меня хватит, Малфой! Ты больше не сможешь, я тебе не позволю…
Единственное, что он мог сделать.
.Опять.
И она снова позволила ему.
Оба падали.
От ощущения друг друга.
И это было единственное, что он мог сделать.
Драко поцеловал ее – так, что почти потерял равновесие. И почти… полностью…. потерялся в ощущении.
Суровая простота. Абсолютная сложность. Целовать Гермиону Грейнджер.
Но до того, как он смог опустить руки, обвить их вокруг нее, толкнуть ее к ближайшей стене и почувствовать под губами великолепную кожу … она отстранилась.
Отстранилась. Задыхаясь. Отступила.
― Нет, Грейнджер, ― прохрипел он, ― не надо.
― Хватит, ― пробормотала она, мотая головой.
― Не надо, ― повторил он, и бездумно, отчаянно схватил ее за руку и рванул к себе.
Она споткнулась. Всем телом врезалась в него.
Стоять так. Прижавшись. Звук дыхания.
Драко прислонился щекой к ее щеке.
― Ты должна понять, ― выдохнул он так близко к ее уху, что почти слышал в нем тончайшие вибрации своего голоса.
«Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня и почувствовала, как это прожигает дыры в твоей коже. Поняла. Это объяснение.»
Он протянул между ними руку и завладел ее второй рукой.
Дрожа, крепко прижал ее к члену.
И застонал от прикосновения, привалившись головой к Гермионе.
Твердый член, болезненно упирающийся в ткань штанов.
Лихорадочный пульс. Ее.
Гермиона всхлипнула.
― Вот, что ты со мной делаешь, Грейнджер, ― прорычал он. ― Чувствуешь?
Она молчала.
― Когда я думаю о тебе, ― хмуро пробормотал Драко низким голосом, тыкаясь бедрами в жар ее руки. ― Когда ты рядом. Я ничего не могу поделать, Грейнджер. Я падаю. И я не могу выбросить тебя из головы. Не могу… У меня мысли путаются, блин. ― Он задышал быстрее. ― Ты это понимаешь, Грейнджер?
Гермиона чуть-чуть подвинулась.
Он удержал ее.
― Я бы хотел, чтобы было иначе. Клянусь всей жизнью, которая мне еще осталась. Но я не могу с этим справиться.
Она опять дернулась. На этот раз сильнее.
Вырвала руку.
«Нет. Пожалуйста, только… нет.»
― Отпусти меня, ― тихо сказала она, обдавая его дыханием.
«Но я не хочу.»
― Малфой.
Медленно. Он опустил руки.
― Послушай…
― Не говори, Малфой, ― прошептала она. Ее распухшие глаза были полны слез. ― Просто… не надо.
Он уставился на нее.
«Не надо?
Почему?
Если я не могу прикоснуться к тебе. Мне нужны слова. Чтобы дотронуться. Что угодно. Почувствовать.
Посмотри на меня.
Посмотри, твою мать, во что я превращаюсь».
― Мы так больше не можем, ― пробормотала она, ― Пойми ты. ― Она провела тыльной стороной ладони по щеке. ― С меня хватит, Малфой. Это никогда. Никогда не даст нам ничего, кроме опустошения.
«Нет... Не смотри на меня.
― Я просто… Я говорю. Для нас обоих, Малфой. Ради всего… Ради Гарри и Рона. Старосты Девочек и Старосты Мальчиков. Всего, чего каждый из нас когда-нибудь хотел добиться…
― Грейнджер…
― Пожалуйста, Малфой, не надо, ― она шмыгнула носом, опять вытирая лицо. ― Просто не надо. Я никогда не пойму, что это такое. Мы никогда не поймем. И даже пробовать – слишком опасно. Слишком больно. И я не хочу этой боли. Я не…
― Но ты не можешь просто…
― Прекрати! ― всхлипнула она, быстро опуская глаза, и еще одна капля упала на пол. ― Извини. Или… Я не знаю, что со мной. Но это – то, как оно должно быть, Малфой. Все. Кончено. ― Она подняла на него глаза. ― Это конец.
Это конец.
Драко не шевелился.
«Нет. Неправда. Не так просто. Ты не можешь вот так взять и сказать это, и надеяться, что»…
― Я действительно так думаю, Малфой, ― выдохнула она. ― На самом деле. Если мы продолжим – в конце концов, это сломает меня. Необратимо. И я не позволю, чтобы это случилось.
Ее губы все шевелились. Что еще она могла сказать?
Он услышал достаточно. Понял.
Понял, что она ничего не поняла.
Ничегошеньки.
Все, что он мог слышать.
«Кончено».
Кончено. Повторяй, снова и снова. Выше леса. Дальше радуги.
Как она ошибается. Во всем. Это же очевидно. Ты не можешь решить прекратить это. Если бы она могла. Если бы это могло сработать. Он бы сделал это, разве не ясно? Еще черт знает когда. Даже раньше, чем оно началось.
Он не хотел. Ничего из этого. А сейчас она думает. Думает, что все кончено.
И она верит себе. Абсолютно. Мерлин… почему… ты что, не понимаешь, что все зашло слишком далеко?
Пробормотать «пока» вслед ее исчезающей спине. Глядя, как она поворачивает за угол.
Еще раз.
Она не может верить.
На самом деле, не может верить в это.
Потому что он не верил.
__________________
Глава 10
― Я тут подумала, ну, и… кое-что должно измениться, Драко. Но я готова попробовать еще раз.
― Что?
Пэнси шла за ним всю дорогу из Главного зала и загнала в угол в пустынном коридоре третьего этажа.
― Мы. Я готова дать нам еще шанс.
Драко не слишком хорошо позавтракал. Он просто… сидел и придумывал причины не верить. Причины, почему она ошибается. Пялился через весь зал на Грейнджер. Поттер сидел к нему спиной, а Уизли лицом, и убийственного презрения в его глазах с лихвой хватало для того, чтобы опустить, отвести взгляд. Но Драко только переводил его обратно на Гермиону. В ожидании, что она поднимет глаза.
Ни разу. Она ни разу не взглянула на него.
― Драко, ты меня слушаешь?
Пэнси раздраженно уперла руку в бок. Во всем ее облике было что-то отчаянно уязвимое. Весьма необычно для шлюхи вроде нее.
― Да, слушаю.
― Ну?
«Что ну? Это что, шутка? Ты последнее, о чем я думаю, Пэнси. Честно говоря, настолько последнее, что не уверен, что мысль о тебе вообще когда-нибудь придет мне в голову».
Драко вздохнул.
― Слушай, Пэнси. С чего ты взяла…
― Я заметила – в последнее время с тобой что-то не то. В общем... ты такой несчастный, Драко. Наверное, из-за того, что мы поцапались.
― Что?
― Знаешь, мне тоже плохо. Вот я и думаю – нам просто надо попробовать помириться. Естественно, кое-что придется изменить, но…
― Заткнись, Пэнс, ― пробормотал Драко, мотая головой. ― Просто, пожалуйста. Заткнись. ― Он чувствовал себя выжатым, как лимон.
Если бы это было в любой другой день. Если бы Драко не был так переполнен кипящим неверием. Потерян, без остатка, без нее. Грейнджер. Тогда бы он расхохотался, на весь коридор. Из-за того, что Пэнси могла вообразить, что их отношения значат для него больше, чем стакан тыквенного сока за завтраком. Каковой, если честно, не значил почти ничего.
Разумеется, она надулась из-за того, что ей не дали договорить, и, как всегда, требовала объяснения – молча, поджав губы.
― Ты несешь чушь, ― сказал Драко. Коротко и ясно.
― Извини, что?
― Брось, Пэнси. Ты и я? Это была просто е*ля.
― Я пытаюсь дать тебе шанс, Драко! ― она кипела от ярости.
Драко снова помотал головой.
― У меня нет на это времени. Извини.
― Ты извиняешься?
Он обдумал это.
Да. Да, ему было жаль. Разве не странно? Ему было плевать на ее чувства. Они его не заботили, как заботили бы порядочного человека, но ему все равно было жаль. Потому что больше всего на свете хотелось, чтобы все было иначе: почти хотелось чувствовать все это к Пэнси, а не к Гермионе. Как все было бы просто. Как удобно.
― Да, Пэнс. Я извиняюсь.
Пэнси выглядела так, как будто ее ударили по лицу.
― И за что конкретно ты извиняешься, Драко? ― выплюнула она, ― За шлюху Грейнджер? Давай, скажи это. Как будто я раньше не знала.
Как быстро она об этом заговорила. Драко пришло в голову, что Пэнси с самого начала предполагала, что будет послана.
― У меня к тебе нет никаких чувств, Пэнси. Придется смириться.
― Отвечай на вопрос, Малфой!
Он хотел. Действительно, честно хотел. Швырнуть правду ей в лицо, здесь и сейчас. Зная, что она раззвонит по всему миру. Малфой и грязнокровка. Разве может быть больший позор для его имени? Хотя, какая разница? Наверное, это все равно убьет его, рано или поздно.
«И да, я хочу ее. Засунь это в свою немерянную пасть и проглоти, Паркинсон».
― Я уже сказал. И не собираюсь повторять.
― Что? Что ничего нет? Думаешь, я поверю? После всего?
― Если честно, мне насрать. Мне уже все равно, Пэнси. Ну когда ты это поймешь? Я тебе никогда не докладывался, и не собираюсь. У нас с тобой никогда не былоничего, кроме секса.
― Ты сказал ее имя.
― Что?
― Той ночью, ты сказал ее имя.
― Какой ночью?
― Когда вернулся с собрания префектов. Ты злился, помнишь? Сказал мне заткнуться. Ничего не говорить. Развернул и нагнул на кровать. Зачем? Чтобы не видеть, кто это? Чтобы можно было представить, что я – это она?
― Может, мне просто нравится эта поза.
― И когда ты кончил, ты прорычал его. Ее имя.
― Может, тебе послышалось, Пэнси. Не приходило в голову?
― Мне никогда ничего не слышится, Малфой. Ты представлял, что я – это она.
Да. Представлял. И только сейчас это понял. Но не мог признаться. И не только из-за собственного позора. А почти. Почти из-за Грейнджер.
Если это выплывет наружу. То уничтожит их обоих.
― Зачем ты это с собой делаешь? ― голос почти бесстрастен, в голове пустота. ― Если так уверена, что я сказал имя другой девки, с какой радости хочешь дать нам еще шанс? Я думал, ты не потерпишь пренебрежения, Пэнси. А кто попробует – тому не поздоровится. Так зачем?
Мгновение она колебалась. Потом, кажется, нашла слова.
― Это имеет смысл. То, что мы вместе. Мы чистокровные, Драко, а чистокровные не должны путаться со всякими прочими.
Он был полностью согласен. Совершенно не должны.
Но почему-то делал это.
― Тогда почему не кто-то еще? Я не единственный чистокровный в школе, Пэнс.
― Ты отклоняешься от темы.
― Нет. По-моему, это ты отклоняешься.
― Но все всегда думали, Драко. Все и всегда – что мы с тобой предназначены друг для друга…
«Кто, ради Мерлина?..»
― … и ты должен жениться на чистокровной. Мы на седьмом курсе, Драко. Твое время истекает.
Драко почти рассмеялся. И одновременно его почти стошнило.
―Жениться? Мы?
― Это желание твоего отца.
― Нет. Он никогда не высказывался прямо. И, если ты не заметила, он умер.
И тогда. Крошечная иссохшая часть его сознания шепнула. Что, может, он и умер, но все равно знает. А Драко ухитрится предать все, к чему стремился всю жизнь.
― Но…
― По-моему, этот разговор окончен, Паркинсон. Пора бы уже двинуться дальше.
― Ты не можешь… Не с ней… ― Пэнси замолчала. Шмыгнула носом и отступила. Медленно, – в тень у противоположной стены. Помотала головой. В ее голосе была такая боль, что Драко вздрогнул. ― Ты делаешь большую ошибку, Малфой, ― пробормотала она. Он почти слышал слезы, струящиеся ее по щекам и звенящие в голосе. ― Я понятия не имею, что происходит. Но знаю одно. Ты пожалеешь. Вы оба пожалеете.
«Да. Поздравляю, возьми с полки пирожок». – Он уже жалел о каждом из бесконечной вереницы образов Грейнджер, не выходящих из головы. И, черт возьми, будьте уверены, она тоже жалела. Сожаление было таким невыносимо острым, что Драко почти чувствовал его вкус на языке.
Не то, чтобы это его останавливало. Что угодно из этого.
― Последний раз говорю. Не знаю, о чем ты.
― Ну. По крайней мере, насчет одного ты прав.
― И что же это?
― Каждый, кто перейдет мне дорогу, заплатит.
Драко сжал зубы.
― Это угроза, Паркинсон?
― Ты сломал мне жизнь, ублюдок.
Он посмотрел в потолок.
― Я в этом искренне сомневаюсь.
― Но и свою – в чертову тучу раз больше.
Драко резко взглянул на нее.
Потому что – несмотря на то, что он знал… Пусть твердил себе это каждое утро, и каждый вечер, и каждую минуту в промежутке – услышать это вот так, сказанным вслух другим голосом, непохожим на голос отца… его сердце сжалось.
Он сломал себе жизнь. В самом деле? Грейнджер разрушила его гребаную жизнь.
И, наверное, почти довольна собой. Почти. Преподав ему урок. Напоив Драко его собственным ядом.
Такого никому не пожелаешь. Невозможно, просто немыслимо. Потому что… да, он жесток и ему нравится жестокость… но это – слишком грубо, гнусно, и словно пропитано, насыщено ненавистью, и любовью к ненависти, и тягой к ее телу. Полный пи*дец, куда хуже, чем все, что мог сотворить с кем-то Драко. Сильнее любой магии, какой он когда-либо осмеливался пользоваться. Почти неодолимее законов отца. Неписаных правил его жизни. И, кажется, так и должно быть – судя по тому, насколько оно им противоречит.
― Не говори, что великому и ужасному Драко Малфою нечем крыть, ― съязвила Пэнси.
Драко все еще смотрел на нее, хмурясь, чуть наклонив голову на бок.
Он не ненавидел Пэнси. Просто она его жутко раздражала. А сегодня, этим утром, помешала его неверию. Залезла в голову большой жирной ложкой и взбила мозги в еще больший чертов гоголь-моголь.
Всё те последние слова. О разрушении.
Драко думал о Грейнджер, о том, как она ошиблась, что этот кошмар не кончился, потому что дыра у него в груди никуда не делась. И он все еще задыхается из-за нее. Он думал об этом всю ночь. Все предыдущие ночи. Три – с тех пор, как они в последний раз разговаривали. Казалось, тысячи – с тех пор, как целовались в последний раз. И мысль о ней отвлекла его от размышлений о себе. О том, каким он стал ничтожеством.
Почти наверняка Пэнси права. Он уничтожен.
―Может, когда ты наконец поймешь своей тупой башкой, что между нами все кончено, ― прорычал Драко, – слова скребли по поверхности мозга, заглушая мысли. ― Мы опять сможем стать друзьями, Пэнс. До тех пор. Оставь меня, на х*й, в покое.
Оставь меня, на х*й, в покое, как она.
Пэнси помотала головой.
― Знаешь, что хуже всего? ― прошептала она, лицо все еще в уродливой тени. ― Возможно, она даже не хочет тебя.
― Ты что, глухая? Я сказал, уйди. ― Он почти удивлялся, почему сам до сих пор не ушел. Почему его тело считало, что ему необходимо это услышать.
― Спорим, я права, а, Малфой? Она не хочет, чтобы ты испортил ее идеальные благопристойные юбочки, и из-за этого ты лезешь на стену и на х*й сходишь с ума. Ты поэтому такой в последнее время?
― Заткнись, Паркинсон. Или я не уверен…
― Быть отвергнутым грязнокровкой. Ниже некуда.
― Ты не поверишь, до каких глубин я дошел, ― огрызнулся Драко. ― С тобой путался, например.
― Не обманывай себя! ― рявкнула она, ― Не притворяйся, что я для тебя ничего не значила!
― Ты для меня ничего не значила.
― Я знаю, что это неправда.
― С чего ты взяла?
― Потому что это продолжалось четыре года, Драко!
― Большую часть которых мы оба трахались с кем попало.
― Нет. Большую часть которых ты трахался с кем попало. Последний год, Драко? Только ты.
― Не смеши мои тапки, Паркинсон. Ты даже не скрывала. Никто из нас не скрывал.
― Ну, я врала, ― выдохнула она. ― Врала, потому что не хотела, чтобы выглядело так, будто я влюблена.
Драко недоверчиво уставился на нее.
― А ты уверена, что не врешь прямо сейчас?
― Да, Малфой. Возможно, пару раз я и давала кому-то после того, как отсосу, но в последний год ты единственный, с кем я доходила до конца. Единственный, с кем я занималась любовью.
Драко почувствовал, что ему не хватает воздуха.
― Какого?.. Я с роду не занимался с тобой любовью, Пэнси. Даже не думал, что ты знаешь такие слова.
― И ошибся, не правда ли?
― И не я один. Могу поклясться могилой отца, что ни за в жизни не стал бы заниматься с тобой любовью.
― Ну, разумеется, ― издевательски протянула она. ― Наверное, вся жизнь заполнена попытками забраться в грязные трусы Грейнджер, а?
― Как скажешь.
― Все равно. Можешь грубить, сколько хочешь, Драко, но даже ты не можешь отрицать, что мы были связаны. Больше, чем ты когда-нибудь будешь со своей тупойгрязнокровкой.
«Больше? Ты не представляешь. Нет ничего больше».
― У нас ничего не было.
― Ты не любил меня? Может, хоть чуть-чуть? Это даже не приходило тебе в голову?
Где ты была в последние годы, Пэнси? Он – Малфой. Он не умеет любить. Даже если захочет, – говорил он себе, – не сможет. Сын мертвого Пожирателя Смерти, насиловавшего, калечившего, пытавшего, убивавшего. Его не учили ничему другому. Он научился ненавидеть даже любовь матери. Сжимался от нее. Объятия, поцелуи, – и не так, как смущенно жмется большинство сыновей. А так, как учил отец.
Спросите Драко о любви, и все, что он сможет сказать – что любил только один раз. Отца. И это его полностью уничтожило.
― Драко? ― ее глаза мерцали. Надежда, отчаяние, ожидание – в крошечном отблеске света.
― Что тебе еще сказать? ― прошипел он, ― Ты была не больше, чем дырой для е*ли, Пэнси.
Драко сам вздрогнул от своих слов. Потому что в этом жестком отказе было что-то знакомое. Что-то – в ней, стоящей перед ним вот так и вдруг сникшей от его слов… у него перехватило дыхание. Он что, никогда так раньше не делал? Разве это так уж невозможно? Потому что, кажется, с Пэнси у него получилось.
― Извини, ― вырвалось у него. ― Я не хотел.
Драко не знал, что вызвало такую реакцию. Его предыдущие слова, или его извинение.
Пэнси шмыгнула носом.
― Я… я больше не знаю тебя, Драко, ― сказала она надтреснутым голосом.
Извини, ― повторил он.
― Почему… почему ты не можешь просто… просто выбросить ее из головы? ― Пэнси шагнула вперед. На щеках темные пятна, глаза припухли. ― Ты сказал… сделал… столько ужасного, Драко, но я могу… забыть. Обо всем этом, может быть. Я попытаюсь. Только… разве ты не помнишь, что у нас было?
Он помотал головой. Ему это не нравилось. То, как она унижалась перед ним. Никто, никогда не должен быть в таком отчаянии. Как он. Как он – из-за Грейнджер.
Его сердце защемило из-за боли Пэнси. Потому что у этой боли вдруг оказался такой знакомый вкус. Мерзкий и грязный. От которого невозможно избавиться.
― Не мучай себя, Пэнс, ― буркнул он, ― У нас ничего не было. Не трать слез.
― Как ты можешь так говорить?
Потому что он медленно цепенел. Потому что стоять перед ней было все равно, что перед зеркалом. Кусочек отражения капли его боли.
Драко почти. Симпатизировал. Вдруг. Так быстро, что даже странно. Почти сопереживал.
― Я просто… просто не думаю, что нам надо продолжать отношения, Пэнси.
― Почему? ― Слезы из глаз. ― Что бы там ни было…
― Нет, не надо…
― Нет, это ты не надо, Малфой! ― выкрикнула она, и глубоко вздохнула, широко раскрыв глаза. ― С чего ты взял, что она захочет тебя, Драко?
― Пэнси…
― Откуда ты знаешь, что она тебя не пошлет? Она подруга Поттера, забыл? Мы их ненавидим. Ты их ненавидишь.
― Я в курсе. И – да, ненавижу.
― Так что изменилось, Драко? Что, к дьяволу, изменилось?
«Не знаю. Никогда не знал. Никогда не узнаю. Просто изменилось. Так сильно, что с тем же успехом так могло быть всегда. И тебе надо держаться от меня как можно дальше, потому что это то, что бы делал я, если бы меня не переклинило. Ушел бы, и никогда не возвращался».
― Ты ошибаешься, Пэнси. Грейнджер тут не при чем.
Еще более странно. Он снова делал это не столько для себя, сколько для Гермионы.
― Докажи.
― Не могу.
― Ты знаешь, что можешь. Только один раз. ― У Пэнси был такой опустошенный голос, что Драко почувствовал тошноту.
И в то же время то, о чем она просила… на мгновение… показалось почти убежищем. Почти говорило – просто закрой глаза и сделай это. Только один раз. И представь мягкие кудри, темные глаза, книги, и перья, и ноги под столом – вызывающие такое жгучее желание и искушение.
― Драко?
Тихий голос. И он открыл глаза, потому что пока он думал, пока размышлял, они закрылись, оставив его в темноте с теми яркими картинками – ее. Грейнджер. Как всегда.
― Просто уйди, Пэнси, ― почти беззвучно прорычал он. ― Просто сделай себе одолжение и исчезни.
― Почему ты не можешь…
― Уйди. Немедленно. А то сделаешь в тысячу раз хуже.
Она посмотрела на него. На лице проступало опустошение, как гниль на дереве. Оно сказало все, что Драко хотел выкрикнуть. Проорать Гермионе. Я не верю тебе и ненавижу тебя. Я хочу тебя. И не могу быть с тобой. Почему. Ты не понимаешь, каково мне.»
Пэнси повернулась, чтобы уйти.
*******
Гермиона перевернула страницу.
Сколько дней прошло с тех пор, как они в последний раз разговаривали? Три?
Три дня, как она сказала ему, как оно теперь будет. Без вариантов, без исключений. Кончено, раз и навсегда, и еще раз, чтобы без ошибок. В конце концов, она же Гермиона Грейнджер! Вот к чему она стремилась последние несколько недель. Снова стать собой. Здраво рассуждать, здраво мыслить и поступать благоразумно.
А из всего, что есть в мире благоразумного... она и Малфой занимали последнее место. Вот самое главное, о чем ни в коем случае нельзя забывать. Никогда. Потому что без здравого смысла от нее ничего не останется, говорила она себе, а Драко так далек от благоразумия, морали, здравомыслия, что лучше держаться от него… подальше. И это… имело больше смысла, чем любая страсть, когда-либо опалявшая ее тело.
В конце концов, он хотел решить проблему. И она дала ему решение. Без языков, и прикосновений, и выворачивания наизнанку. Ответ прост. Все. Конец.
Гермиона перевернула еще страницу.
Неважно, что он сказал. О том, что остановился, потому что ему было не наплевать, о том, что что-то изменилось. Она ненавидела это, но не могла не думать о том, что ей показалось, когда он задыхался, горел, дрожал над ней… что было в его взгляде. Раньше она бы постаралась выбросить это из головы… его победа… но теперь, после тех слов, его слов, оно вернулось и крутилось, непрерывно проигрывалось у нее в голове. Ну и что. И пусть – до тех пор, пока воспоминание не потускнеет настолько, что она не сможет вспомнить, в каком коридоре они разговаривали…
… все равно. Что бы там ни было. Что бы оно ни было, лучше держаться от него подальше, как и от Малфоя.
Она знала, что плохо себя чувствует. Хуже чем плохо. Мертвой. Но она придет в себя – все справляются. Это не конец света. Борьба не будет долгой. Все кончено. Самое трудное позади: сказать ему. Увидеть его глаза.
Его.
Малфой.
Драко.
Ничего-ничего... скоро у нее пропадет желание плакать, слыша это имя, – когда подступают слезы, пересыхает в горле и невозможно отдышаться, потому что воздуха словно не хватает. Словно каждая частичка ее сердца разрывается от боли.
В конце концов, наплевать, потому что в конце концов его не будет.
Еще одна перевернута. Страница пятьдесят девять.
― Ты вообще читаешь?
Гермиона рывком подняла голову. Она почти забыла, что сидит в гриффиндорской гостиной, а не у себя. Она скучала по тишине, но так надо. По крайней мере, пока ей опять не станет все равно.
― Да, а что?
Гарри пожал плечами.
― Ты не водила глазами.
― И?
― Не знаю.
Она помотала головой и опять уставилась в книгу. Козел. Перевернула еще страницу.
― Но ты только открыла ее, ― не отставал Гарри, явно веселясь. ― Предыдущую страницу. Ты не читала.
Гермиона раздраженно подняла глаза.
― И? Что с того? Я уже раз десять прочитала этот учебник от корки до корки, Гарри, – заведомо больше, чем ты.
― Я просто пошутил.
― Не надо.
― Успокойся.
― Извини?
Рон торопливо проглотил шоколадную лягушку.
― Заткнись, Гарри, ладно? ― проворчал он, бросая на него многозначительный предостерегающий взгляд.
«Наверняка намекает на что-то, о чем они говорили пару дней назад».
― Прости, ― пробормотал Гарри, поворачиваясь к огню. ― Думаю, это было явно лишнее.
― Тебе в самом деле стыдно, или ты просто думаешь, что должен извиниться, потому что Рон на тебя так посмотрел?
Черт. Да что с тобой, Гермиона? Она и не представляла, насколько разозлилась. Явно преувеличенная реакция, и…
― Как посмотрел? ― защищаясь, спросил Рон.
― Не трудись, Рон, ― нахмурилась она, ― Уверена, ты рассказал Гарри про то, какая я в последнее время нервная. ― Хотя он мог бы и сам заметить. ― Знаешь? Скажи ему, чтоб был со мной поосторожнее.
― Но Гермиона… ― Рон не мог справиться с изумлением. Гарри тоже. Она захлопнула книгу.
Гарри дернулся.
― Я извиняюсь, потому что мне стыдно, Окей? ― он украдкой взглянул на Рона.
Гермиона была уверена, что сейчас этот взгляд говорил – ага, то самое время месяца?
― Прекратите, вы оба!
― Что прекратить? ― два голоса, с равным замешательством.
Странно. Все это. Внезапная потребность ни с того ни с сего столкнуть их лбами. Возможно, Гарри и заслужил, чтобы ему как следует врезали, но Рон? Рон ничего не сделал. Тогда почему ей хочется сбежать от них? Почему тянет в собственную гостиную?
― Я просто хочу побыть в тишине и покое, ясно? Или я слишком многого хочу?
― Нет, ― быстро сказал Рон, не давая Гарри раскрыть рта. ― Извини, хм… Миона.
Но она помотала головой и вздохнула.
― Мерлин. То есть. Я просто… знаете. Через два дня этот Бал, и я немного нервничаю.
― Естественно, ― кивнул Рон.
«Естественно, – повторила она про себя. – Ты – лживая сука, и когда-нибудь они об этом узнают».
― Джинни отдала тебе платье, которое купила? ― Гарри сделал отчаянную попытку сменить тему.
― Да, ― короткий кивок. В памяти мелькнуло что-то кремово-белое. Гермиона тогда быстро запихнула длинное платье в шкаф, чтобы ее не стошнило прямо на него.
― И?
― Оно чудесное, ― соврала она. Хотя так и было. Только, к несчастью, ему не повезло ассоциироваться со всем, что относилось к тому вечеру. Вечеру, когда ей придется войти под руку с Малфоем. Когда все ее безупречные планы превратятся в великолепную кучу осколков у ее ног. Наверняка. Потому что Гермиона не была дурой. Она мечтала сохранять равнодушие, но сейчас это было возможно только вдали от него. А Бал был не вдали. Он приводил ее прямиком к нему.
Да, мне показалось, оно милое, ― согласился Рон. ― Хотя немножко похоже на свадебное.
Гарри скорчил рожу.
«Нет. Не думаю, что и вам нравится идея, что я буду выглядеть, как невеста Драко».
― Я его еще не мерила, ― промямлила Гермиона. Почему-то ей все еще хотелось уйти. ― Но померяю. Как-нибудь.
Надо было сходить в Хогсмид и купить его самой. Разумеется, она бы сделала это. Если бы была кем-то другим. Перспектива похода по магазинам за платьем возбуждала большинство девчонок так же, как и сам Бал. Это обостряло предвкушение, позволяло строить планы, действовать. А она сказала: «извини, Джинни, не сегодня. Придется поймать тебя на слове и попросить купить мне платье. Все равно, какое». И протянула галеоны. Джинни нахмурилась, посмотрела на нее так, как будто никогда и ни за что на свете не сможет понять, какого черта Гермиона не хочет пойти.
«Потому что это напоминает мне о Бале, Джинни. А Бал – о Малфое. А это вытаскивает на поверхность все, что я пытаюсь упрятать как можно глубже. Его язык, руки, то, как он почти погрузился в меня. Поэтому я не могу, Джинни. Извини. Потому что готова ухватиться за малейшую возможность представить себе, что его не существует».
Рон поежился и угрюмо бормотал:
― Я так рад, что не придется опять надевать ту уродскую мантию. Она совершенно испортила тот Рождественский Бал. Худший вечер в моей жизни.
― Все еще обвиняешь мантию? ― ухмыльнулся Гарри.
― И совершенно справедливо, ― не сдавался Рон, исподлобья глядя на него.
Гермиона хотела что-то добавить, ввернуть по поводу прошлого Бала – они с Гарри не уставали дразнить Рона по этому поводу. Но почему-то не могла найти слов. Не было сил даже на то, чтобы улыбнуться.
Да. Похоже, настал момент, когда ее полностью поглотила депрессия. Высосала все, что могло хоть как-то согреть сердце. Гермиона поняла, что пора уходить, – с тех пор, как кончились уроки, отвлечься больше не удастся. Даже с лучшими друзьями. По крайней мере, не сейчас, как это ни печально.
― Я так устала… Рон, Гарри… пойду-ка я к себе.
Осторожный и проницательный взгляд Гарри.
― Еще только полседьмого.
Гермиона пожала плечами.
― Я знаю. Наверное, приму ванну и пораньше лягу спать.
― Разумно.
Но перед тем как встать, перед тем, как собрать вещи и выпрямиться, Гермиона всем сердцем пожелала, чтобы там не было Малфоя. Готового сдобрить словами трехдневный урожай отчаянно жалких взглядов. Взломать молчание.
*******
С ней было бы лучше. Это-то Драко знал. То, как она двигалась под ним несколько дней назад, сводило с ума. Как его сны. Да. Грейнджер двигалась так же, как в его снах. Нет. Лучше. Так, как будто знала их, и играла свою собственную роль, – забралась к нему в голову и позволила отыметь ее там.
Извиваясь под ним. Вот так. И если он закроет глаза, позволит этому поглотить его, то почти сможет отключить достаточно света, и боли, и «не то, не то, не то», чтобы потеряться в ее глазах, вообразить ее тело, сжимающееся вокруг него.
―Драко!
Но не тогда, когда она говорит. Не тогда, когда Пэнси произносит его имя.
― Заткнись, ― выдохнул он, двигаясь в ней с такой силой и скоростью, что слова почти потерялись.
… Она стояла в общей гостиной Старост. Слезы на щеках, глаза все еще красные и припухшие. Пароль. Она знала его с тех пор, как он затаскивал ее люда, чтобы перепихнуться. И вот она здесь, готовая умолять об этом.
Но Драко не поддавался. Она могла быть кем угодно. Но она – не Грейнджер…
Ее юбка сбилась вокруг талии. Он не хотел, чтобы она снимала форму. Так можно проводить параллели. Просто смотреть на блузку, воображать, что слизеринский галстук… это его галстук, и она надела его для него. Предательство. Грязное предательство Гриффиндора, и все – для него.
Драко издал хриплое, низкое горловое рычание. Стал двигаться резче... Она стонала под ним, и он ничего не мог поделать, кроме как попытаться, отчаянно попытаться мысленно изменить этот звук. Сделать выше, мягче, как у нее. А потом – громче, потому что хотел заставить ее кричать.
― Кричи для меня… ― задыхаясь, проговорил он, хватая ее запястья и удерживая у нее над головой. Вколачиваясь в нее с такой силой, что сыпались искры из глаз. Взгляд все еще прикован к блузке. Его галстук.
… Раньше, когда он увидел ее. Долю секунды думал, что это Грейнджер, стоит у камина, ждет его, чтобы сказать, что передумала. Поняла, что ничего не может поделать, что падает. Как он. Но он ошибся. Это было как удар в живот, такой сильный, что почти захотелось сплюнуть кровь.
