Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– И все равно я не понимаю, – тихо проговорил он, – как?

И посмотрел на меня, будто я могла дать ему ответ на этот вопрос.

– Так, – моей многозначительности мог бы позавидовать какой-нибудь библейский пророк. – Время было такое. Говен… Ужасное. Тогда особо не разбирались – кого расстреливать, зачем расстреливать. Вы еще про террор не читали, а там уж…

Он, кажется, даже не слушал, что я говорю, просто пил молча чай, глядя куда-то сквозь меня. Тут только, впервые вглядевшись в его лицо, я поняла, что на нем застыло и неизменно прорывается сквозь маску любых эмоций выражение человека, которого давным-давно утомила какая-то затаенная многолетняя боль. Была ли причиной этого сердечная рана, потеря близкого человека, одиночество, чье-то предательство или что-то еще, я предположить не решилась. В конце концов, это было и не так важно.

– Вот что, – я заговорила, потому что надо было что-то говорить, – завтра я сделаю копии ключей. Сможете уходить, когда вам удобно. Просто, меня днями дома не бывает. Не торчать же вам тут безвылазно, в самом деле.

– Вы работаете? – спросил он внезапно, отвлекаясь от самокопаний.

– Нет, я учусь. На… на журналиста.

– Теперь этому нарочно учат?

Я не смогла понять, издевается он или нет, но все-таки позволила себе слегка обидеться за свою будущую профессию:

– Конечно, учат. И это совсем не так легко, как может показаться.

Павел сделал еще один маленький глоток.

– А где ваши родители? Вы живете здесь одна?

Я даже обрадовалась подобным вопросам – по крайней мере, они свидетельствовали о том, что я больше не имею дело с живой куклой, которой, кроме ее собственных переживаний, ничего больше в этом мире не нужно. И пугающая отчужденность исчезала постепенно из его взгляда, сменяясь искрами живого интереса. Но руки он, что интересно, так и не убирал.

– Мама живет отдельно. С моим отчимом. А отца я не помню, он ушел, когда мне было лет семь.

– Ушел? – нахмурился Павел. – Почему?

– А черт его знает, – ответила я безмятежно. – Просто в один прекрасный день забрал свои документы, какие-то вещи и исчез. Мы, правда, не особо скучали. Знаете, когда кто-то из родителей – сволочь, это поначалу парит, а потом вроде как привыкаешь. Но когда он исчезает наконец-то – такое облегчение…

Не знаю, с чего я вдруг разошлась на эту тему. Просто отчего-то мне показалось, что он меня поймет. Как позже выяснилось, интуиция меня и тут не подвела. Но в тот момент Павел от комментариев ограничился. Начались неудобные вопросы.

– Что же привело вас в мой замок поздней ночью? Признаться, я даже не подозревал, что там есть еще кто-либо, кроме меня. Надеюсь, вы простите, что я испугал вас своим появлением.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила заверить его я. – В конце концов, я сама виновата, что пришла посреди ночи. Раньше я призраков никогда не видела, а тут мы… мы с моим другом поспорили, смогу ли я провести ночь в Михайловском одна. Вот и получилось… знаете, я ужасно устала и адски хочу спать. Если что, вы же знаете, как свет выключить, да?

– Конечно, – ответил он.

– Тогда спокойной вам ночи, – вежливо сказала я, поднимаясь.

– Приятных снов, сударыня.

Чашка с моим нетронутым чаем, едва теплая, так и осталась стоять на столе.

Я зашла в комнату, заперла дверь и без сил упала на диван. Не знаю, сколько я сидела, закрыв глаза и то проваливаясь в дремоту, то, будто оступившись, судорожно выныривая из нее. Наверное, я бы так и провела весь остаток вечера и ночь, не вставая, если б мое внимание не привлек неясный шорох из угла комнаты.

Найти его источник не составило мне труда – шум издавала коробка из-под новых босоножек, которую я уже месяц забывала убрать в шкаф. Кто-то будто скреб изнутри по картонным стенкам, а затем и вовсе с силой ударился о них, но коробка и на сантиметр не сдвинулась, не позволили уложенные аккуратной стопкой книги на крышке.

“Привидение”, – испугалась бы я три дня назад. Но я решила, что пока что в моей жизни довольно мистики и, решительно поднявшись с дивана, приподняла картонную крышку. Стоило только между ней и стенкой образоваться щели шириной едва ли в мой палец, как сквозь нее каким-то непостижимым образом проскользнула белая, пушистая молния.

– Косяк! – вскрикнула я от неожиданности, не обращая внимания, что горностай взбирается по мне, безжалостно выдергивая нити из кардигана. – Ты что тут делаешь?

Зверек посмотрел на меня, как на конченную идиотку, и издал недовольный стрекот, который обычно обозначает, что несчастного обидели до глубины души. Последний раз Косяк вел себя так, когда Андрей посчитал очень остроумным привязать сосиску к ножке стола, от души позвать зверя угоститься и ржать, как упоротый, наблюдая за бесплодными попытками бедняги утащить еду в укромное место.

Тяжелое, сонное чувство в момент отлило от меня, уступив место праведному гневу. Тем, кто тусит у меня на хате, позволено, конечно, многое, но обижать горностая я не позволю никому. Прижимая к себе тяжело дышащего зверя и чувствуя, как колотится под шкуркой маленькое сердце, я распахнула дверь и вышла в коридор.

Павел, слава яйцам, не успел еще отбыть ко сну – мне не особенно хотелось вламываться к нему в комнату. В коридоре мы и столкнулись.

– Ваше Величество, – начала я грозно, предъявляя ему перепуганного Косяка, – вы зачем его в коробку засунули?

На него мое недовольство не произвело ни малейшего впечатления. Смерив зверька холодным взглядом, Павел ровно ответил:

– Ваш питомец, сударыня, изрядно тяготил меня своим поведением.

– Чем это, интересно? – я не была намерена отступать. – Он никогда первым не кусает, если его не трогать!

– Я не проявлял к нему никакой враждебности, – голос Павла оставался спокойным, но я чувствовала, что величество начинает закипать. – Но он не оставлял меня в покое. Даже после того, как я несколько раз выставлял его за порог.

– Ну, значит, он просто хотел… – я посмотрела на Косяка, потом на висящие в прихожей часы, и тут меня осенило, – да он просто есть хотел! Вот и все. А вы его в коробку… а если бы он задохнулся?

– С превеликим удовольствием я бы отправил этого зверя на воротник, – заявил Павел, как отрезал. – Но он, как видите, жив и вполне здоров. Не думаю, что имеет смысл более обсуждать это. Доброй ночи.

И чинно ушел, держа голову прямо, оставив меня одну офигевать от подобной наглости.

– Охренел, – высказалась я после того, как дверь второй комнаты закрылась. – Просто охренел. Император, что ты хочешь… ладно, Кось, пошли, я тебе жрать дам.

“В конце концов, – думала я, выкладывая Косяку в миску очередную порцию корма, – это пока мелочь, сраться с ним из-за этого тупо. Надо сделать человеку скидку, он привык, что ему все задницу вытирают…”

Впрочем, последнее мое суждение, как выяснилось час спустя, оказалось в корне неверным. Накормив горностая и почувствовав небольшой прилив сил, я решила не откладывать дела в долгий ящик и села читать то, что сегодня днем распечатала для меня Оля. Рядом с собой я, по обыкновению, поставила тарелку с печеньем и бутылку колы, но, как отметила с удивлением, отложив последний лист, не притронулась ни к чему. А потом села, облокотившись на стол и подперев подбородок сцепленными ладонями, и невидящим взглядом посмотрела на стену, отделявшую мою комнату от гостевой. В душе бродило странное опустошение. И дико хотелось курить.

Сигарету я, наплевав на собственные правила, выкурила прямо в комнате, даже не особенно стараясь пускать дым только в форточку. Дым я гоняла по легким медленно, почти что вдумчиво, размышляя над тем, что только что прочитала. Потом вышвырнула бычок в окно и, протирая глаза от режущего их дыма, принялась перебирать бумажки, как слепая.

Человеческая судьба со всеми ее изломами рассыпалась передо мной стопкой испещренных текстом листов. Родился, рано потерял отца, вырос отщепенцем, женился, женился второй раз, ибо первая жена умерла при родах, долгое время прожил почти что в изгнании, затем занял престол (лишь потому, что милая матушка не успела у него каким-нибудь образом трон отобрать), пытался реформировать страну, восстановил против себя знать и… был убит, преданный теми, кому доверял. Про убийство я читала по диагонали – не смогла выдержать даже первых двух абзацев текста, наткнулась на замечательную фразу “Убийцы бросились на Павла, который лишь слабо защищался, просил о пощаде и умолял дать ему время помолиться” и скомкала лист, отшвырнула его к стене. В голове осталось лишь слово “задушили”, в душе – ощущение необъяснимой мерзости. Зашибись. Зашибись.

Что ж, по крайней мере, я знала, с кем имею дело. Я бегло просмотрела короткую выдержку из какой-то статьи, озаглавленную “личные качества”. С “резкостью и подчас безаппеляционностью в решениях” я, предположим, уже познакомилась. С “невероятной вспыльчивостью и такой же невероятной отходчивостью” – пока что нет, но стоит взять на заметку. От “тонкой душевной организации”, предчувствовала я, мне предстоит еще натерпеться вдоволь. Что до “безукоризненно учтивого отношения к женщинам” – ну, предположим. А вот дальше началось кое-что интересное.

“С детства Павла волновали благородные идеалы рыцарства, и, повзрослев, он не изменил им. Когда в 1798 году Мальтийский орден, потерпев сокрушительное поражение от армии Наполеона, оказался в самом беспомощном и безнадежном положении, Павел предоставил ему убежище в России и принял титул Великого Магистра”.

Чуть ниже располагался портрет, изображавший Павла при всем параде – в шикарной мантии из шкурок каких-то дальних родственников Косяка, в сверкающей короне, бархатном облачении с крестом и увешанного с ног до головы сверкающими регалиями. Я секунды две взглядывалась в портрет, пытаясь понять, что в нем не так. А потом меня осенило.

Ключ от ларца, с которого и начался весь сыр-бор, все так же мирно висел на моем айфоне. В свое время я так часто смотрела на него и вертела в руках, не желая выпускать из пальцев, чтобы ни в коем случае не потерять, что запомнила каждую черточку, чуть ли не каждую царапину на резьбе. И крест, в виде которого была выполнена верхняя часть ключа, тоже был мне знаком. Только такой же формы орден висел на шее Павла на портрете. И такой же крест, я точно помнила, украшал крышку подвального ларца.

Кое-что прояснялось. Так, по крайней мере, мне хотелось думать, чтобы не ощущать себя совсем уж бредущей во мраке. Значит, без господ мальтийцев тут точно не обошлось. Про них стоило бы погуглить поподробнее, но я неожиданно ощутила, что сил моих сейчас хватит только на то, чтобы добрести до постели и сомкнуть веки. А остальными делами можно будет заняться завтра. Написать статьи, сходить в универ… да, в универ…

В полусне я разделась, оставшись в одной футболке, забралась на диван и натянула на себя одеяло. День вышел одним из самых странных в моей жизни, и последующие ничего хорошего не сулили. Впрочем, оставалась последняя надежда на мальтийцев. Может, они примут своего бывшего главу? Но, в любом случае, сначала стоило во всем разобраться…

Подхваченная неспешным течением собственных мыслей, я незаметно для себя погрузилась в полудрему. И тут меня заставил подскочить на постели раздавшийся из соседней комнаты дикий вопль, полный почти звериного ужаса.

Толком не осознавая даже, что происходит, я, в чем была, бросилась в коридор. Внутри все леденело от страха – люди не орут так жутко без всякой причины, что-то произошло, но что, черт возьми, могло произойти?! Чисто машинальным движением я зажгла в коридоре свет и, не помня себя, дернула дверь спальни.

– Ваше Величество!

– Нет! – закричал он в голос, едва ли не падая с кровати от ужаса. – Не трогайте меня! Не смейте!

– Твою дивизию, – выругалась я, врубая свет – выяснять отношения с Павлом в полумраке явно было делом безнадежным. И подействовало, он сразу замолчал, но посмотрел на меня так, будто видел впервые в жизни. Не надо было быть экстрасенсом, чтобы понять, что бедняге просто приснился кошмар. А чтобы догадаться, что привиделось ему в этом кошмаре, нужно было и вовсе сложить два и два.

Чувствуя, как подгибаются колени, я с трудом прошла в комнату и ничтоже сумняшеся плюхнулась на край постели. Ноги не держали меня совсем.

– Ваше Величество, – я устало и сонно потерла виски, – с вами все в порядке?

– Я… – он был бледнее мела, шевелить губами явно стоило ему гигантского напряжения сил, – Всего лишь сон… морок…

Помотав головой, будто отгоняя от себя что-то назойливое, он сел на постели рядом со мной. Его трясло.

– Д-двести лет, – пробормотал он, стуча зубами. – Д-двести лет я… не видел снов. А теперь…

– Принести вам воды? – предложила я, потому что не знала, что еще можно предложить. Не глядя на меня, он кивнул.

– Да, спасибо.

В воде я развела немного новопассита, справедливо рассудив, что успокоительное сейчас Павлу будет очень кстати. Благодарно он принял стакан из моих рук, но пил медленно, ибо у него зуб на зуб не попадал, а руки дрожали до такой степени, что он даже стакан к губам подносил с трудом. Я осторожно забрала у него опустевший сосуд, поставила его на пол рядом с кроватью и вдруг – не знаю, что на меня нашло, – порывисто обняла Павла за вздрагивающие плечи, прижалась к нему всем телом, словно в стремлении согреть.

– Не беспокойтесь, – заговорила я тихо, осторожно касаясь кончиками пальцев его судорожно сцепленных рук. – Не волнуйтесь, все хорошо, вы в безопасности.

Он не отвечал мне, но и не отстранялся, напротив, неловко пошевелился, прижимаясь еще крепче. У меня замерло на секунду сердце.

– Вы в безопасности, – повторила я. – Никто вас здесь не тронет.

В душе что-то медленно отмирало, корчилось, как сгорающая бумага. Наверное, то холодное чувство потерянности, которое вот уже второй день преследовало меня. Я даже не задумывалась, насколько двусмысленно все это выглядит со стороны, особенно если учесть, что я так и не надела хотя бы пижамные штаны и теперь бесцеремонно прижималась к Павлу голыми коленками, которые не мог прикрыть легкий, потертый хлопок футболки. Впрочем, сам Павел этого, кажется, тоже не замечал. Осторожно скосив взгляд, я в этом убедилась – он сидел с закрытыми глазами, будто бы несмело склонив голову мне на плечо, тихо выравнивал сбившееся с ритма дыхание. Дрожь его постепенно унималась.

Мы сидели так не очень долго, минут пять, не больше, и отстранились друг от друга одновременно. Неловкость не замедлила повиснуть между нами. Павел глядел на меня чуть смущенно, понимая, несомненно, как выглядел только что. У меня было не меньше причин глядеть на него схожим образом, но я здраво рассудила, что лучше мне сейчас исчезнуть.

– Спите спокойно, Ваше Величество, – сказала я совершенно нормальным голосом, будто ничего не случилось и, поднявшись с постели, поспешила убраться из спальни. Сердце все еще тревожно постукивало, но успокоилось совсем скоро, стоило мне погасить свет и снова забраться под одеяло.

В темноте я видела, как устраивается между подушками дивана Косяк. Еще немного, и квартира погрузилась в тишину, которую никто уже не смел нарушить до самого утра.

========== Глава 6. Дыши легко ==========

Странное дело, но, поднявшись в девять по будильнику, я ощутила себя выспавшейся и бодрой, как будто кто-то влил в меня целое ведро жизненных сил. Первой мыслью, пришедшей мне в голову, было воспоминание о разыгравшейся ночью сцене, и я хотела было смутиться, но вовремя осадила себя: в конце концов, я не сделала ничего предосудительного, впору было бы ощущать себя виноватой, оставь я Павла наедине с его кошмарами. Поэтому я повела себя, будто ничего не случилось – нашла в куче сваленной на стуле одежды джинсы и, облачившись в них, выплыла из комнаты.

Павел уже сидел на кухне (для меня до сих пор оставалось загадкой, во сколько он привык подниматься с постели) и сосредоточенно листал упомянутый мной уже исторический справочник. Но, судя по тому, как мой гость то и дело потирал виски и морщился, чтение явно давалось ему нелегко.

– Доброе утро, Ваше Величество, – жизнерадостно заявила я, переступая порог кухни. – Как вы себя чувствуете?

– Доброе утро, – отозвался он, отрываясь от книги. – Неплохо, благодарю…

И вновь его лицо исказила мимолетная страдальческая гримаса.

– По вам не скажешь, – вздохнула я, щелкнув кнопкой чайника. – У вас что-то болит?

– Голова, – признался он. – Думаю, тому причиной погода…

Я посмотрела за окно, где впервые за последние недели две ярко светило солнце и слышалось радостное чириканье почуявших тепло птиц, и подумала, что переборщила ночью с новопасситом. Не стоило вкачивать в неподготовленного человека лошадиную дозу успокоительного, пусть я и хотела как лучше…

– Я вам аспирин разведу, – предложила я, прикинув, что от безобидной шипучки вряд ли будет хуже, – хотите?

Павел неопределенно пожал плечами:

– Всецело полагаюсь на вас.

По пути в комнату за аптечкой я споткнулась о Косяка. Зверек вылез из своего ночного логова и теперь выжидающе хлопал глазами, требуя еды.

– Идем, чудовище, – вздохнула я, вытаскивая пачку обезболивающего, – я тебе жрать дам.

Косяк почти церемонно зашел в кухню и, дожидаясь возле миски своей порции, посмотрел на Павла почти пренебрежительно: вот мол, меня кормят первым, а ты сиди и жди, ничтожество. Впрочем, моему гостю явно светило ждать еще дольше, ибо еда в холодильнике закончилась от слова совсем. Стоило вчера, возвращаясь от Анжелы, зарулить в супермаркет на углу, но убитое состояние не позволило мне этого сделать, и как результат – полное отстутствие любого намека на завтрак. Впрочем, я недолго думала, что делать – сбегала в кофейню напротив и принесла оттуда по меньшей мере половину меню. И, конечно же, пакет молотого кофе. Впрочем, сварить его у меня все равно получилось хреново.

– Кажется, он недоварен, – критически заявил Павел, отставляя чашку в сторону. Я, решившая не выпендриваться и пьющая старый добрый “Нескафе”, подавила желание закатить глаза. Не угодишь этим монаршим особам.

– Извините уж, – хмыкнула я, намазывая на тост вишневое варенье, – я кофе никогда не варила. Первый блин, как говорится…

– И всю свою жизнь вы пили эту мерзость? – странно, что мой несчастный растворимый не вскипел от одного брошенного на него взгляда.

– Именно так, – заявила я, чувствуя себя почти что угнетенным пролетариатом. Если честно, я всерьез опасалась, что этот разговор выльется в перепалку, от которой, памятуя про приснопамятную Павлову вспыльчивость, можно будет ожидать чего угодно, но мой суровый судья неожиданно рассмеялся:

– В какой, право, ужасный мир я угодил.

“Прямо мне на голову”, – чуть не добавила я язвительно. В любом случае, обстановка разрядилась, настроение мое после вкусного завтрака несколько улучшилось, и я решила сразу брать быка за рога, проще говоря – перейти к наиболее актуальным проблемам нашего сосуществования. Когда оно успело стать нашим – я понятия не имею. Наверное, в тот момент, когда я выкинула визитку Амалии. Может, чуть позже. Разницы, в сущности, никакой.

– Вот что, Ваше Величество, – начала я бодро и решительно, – вам надо переодеться. Не будете же вы в том, что есть, по улицам ходить.

– Не буду, – согласился он. Меня это даже воодушевило.

– Ну, тогда давайте поедем и купим, чего сидеть?

Павел разом насторожился:

– Куда?

– Да… – его подозрительность неизменно сбивала меня с выбранной колеи. – Да тут торговый центр… две станции на метро проехать…

Идея резко перестала казаться мне хорошей и своевременной. Может, величество еще толком в себя не пришел? И вообще, как он отреагирует на толпу на улице, на толкучку в метро? Столько народу сразу он, наверное, даже на своих любимых парадах не видел. И не задохнется ли он? Дым отечества, конечно, сладок и все такое, но наш воздух по сравнению с тем, которым дышали двумястами годами раньше – сущий ад. В общем, я чего-то не на шутку испугалась и уже отчаянно искала предлог для того, чтобы сдать назад, когда Павел вдруг сказал:

– Вы правы, сударыня, без этого не обойтись. Как мы отправимся?

– На метро, – пробормотала я.

– Что такое метро? – он смотрел на меня, почти не моргая, и от этого пронизывающего взгляда мне стало не на шутку жутковато.

– Ну… – я попыталась объяснить, используя свои скудные познания в технике. – Это под землей ходят поезда…

– Что такое поезда?

“О, чертова бабушка”, – подумала я. – “Будет действительно сложно”.

Мне пришлось долго рассказывать про ужасы обезьянника и сумасшедшего дома, где заявление о том, что ты представитель царской фамилии, только прибавит лишнюю строчку в твоем диагнозе, прежде чем Павел с оскорбленным видом согласился сменить свой мундир на вытащенную мной с антресолей старую отцовскую куртку. Та была немного широковата в плечах, но хотя бы не бросалась в глаза. Уломать величество влезть в джинсы я смогла, лишь заявив, что иначе его примут за голубого.

– И шпагу тоже придется оставить, – произнесла я в конце концов почти безнадежно.

– Я понял, – в голосе Павла слышалась неприкрытая ирония.

Шпага, кстати, была знатная, в коммиссионке за такую отвалили бы тысяч семь, не меньше. Это стоило запомнить на черный день: пять тысяч долларов сумма солидная, но не бесконечная.

Единственное, чему замену найти не удалось, были Павловы ботфорты, но на это я уже плюнула – в конце концов, под джинсами не видно. Так, представляя из себя хоть и не странную, но все равно весьма колоритную парочку, мы и вышли из дома.

Как и следовало ожидать, Павел попытался вдохнуть воздух полной грудью, но тут же закашлялся и тяжело навалился на забор у кромки тротуара.

– Что с вами? – испуганно вопросила я, готовясь, если что, подхватить его под локти. Павел устремил на меня мутноватый взгляд.

– Не волнуйтесь, просто головокружение…

Пришел в себя он, впрочем, быстро – минуты за две, и мы без дальнейших инцидентов продолжили свой путь.

В метро моему спутнику решительно не понравилось. Кажется, все предопределило то, что его при входе на станцию защемило турникетом. Десятиминутную поездку Павел выдержал стоически, но, выйдя на улицу, не преминул заявить:

– Это самый отвратительный способ передвижения из всех, о которых мне доводилось слышать.

– Зато дешево, – ответила я, думая о другом. Он не преминул вспылить:

– Вы считаете приемлемым ради лишней монеты уподобляться… животным, запертым в клетку?

Ах, какие мы нежные. Помереть просто.

– Приходится, – я тоже начала раздражаться, ну что за манера всюду лезть со своим уставом. – У меня, например, монеты лишними не бывают. Да и в пробках стоять как-то не особо хочется.

– В проб… что?

– О, – зловеще улыбнулась я, – если вам не нравится метро, с пробками вы еще познакомитесь. Все дороги забиты, сидишь в машине, за полчаса проедешь столько, сколько бы за пять минут пешком прошел…

В общем, питерскими транспортными проблемами я загрузила его нехило. Весь короткий путь от станции метро до торгового центра Павел пребывал в крайней задумчивости и что-то про себя высчитывал. Наверное, во сколько могло бы обойтись разрешение ситуации с бесконечными заторами. Я ему не мешала, даже напротив, обрадовалась короткой передышке. И, пользуясь молчанием, снова набрала Андрею.

“Апппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…”

– Ну что за, – ругнулась я, убирая телефон в карман. Внутреннее мое беспокойство все нарастало, теперь его уже не рябило, а порядком штормило. Не появляться и не давать о себе знать больше суток для Андрея уже нетипично. Если бы он хотел, то непременно нашел бы способ связаться со мной. Может, с ним что-то случилось?

Стараясь не дать подозрениям и дурным предчувствиям ввергнуть себя в панику, я набрала сообщение Анжеле с просьбой дать мне номер кого-нибудь из приятелей этого без вести пропадшего: свой молескин я, как назло, умудрилась забыть дома. Через пару минут я стала счастливой обладательницей данных некоего Лехи, но набрать ему не успела, ибо перед нами уже распахнулись стеклянные двери торгового центра.

– Как они открываются сами собой? – мигом заинтересовался Павел. Черт возьми, он напоминал мне пятилетнего ребенка. Только вряд ли я подходила на роль заботливой мамаши.

– Ну, там стоят такие датчики, – принялась путано объяснять я, – они замечают движение, и двери открываются.

– Удивительно, – проговорил мой спутник восхищенно. Теперь я чувствовала себя представителем чудовищно прогрессивной внеземной цивилизации, проводящим экскурсию для пришельца с отсталой Земли. И в голове разом звякнул колокольчик: надо будет обеспечить этого пришельца мобильником, а то он влипнет куда-нибудь и даже не сможет позвать меня на помощь.

Со шмотками мы управились удивительно быстро и беспроблемно. Я, если честно, опасалась, что сейчас не к месту полезут императорские замашки, но Павел вел себя на удивление адекватно, вдобавок ко всему я была неотступно рядом, готовая подстраховать, если он ступал на скользкую почву. Так, например, случилось, когда улыбчивая продавщица мило поинтересовалась, какого размера рубашки привык носить мой спутник. Несколько секунд Павел безмолвно втыкал, а потом ответил с печальной улыбкой:

– Сожалею, но я не имею представления, о чем вы говорите.

Тут пришла очередь девушки недоуменно моргать, но я, как заправский Чип или Дейл, сразу пришла на помощь:

– Да вы на глаз гляньте. По мне, так тут нужно что-то типа S-ки.

– Ага, поняла, – в глазах продавщицы тут же зажглась искра понимания, и она принялась вытаскивать коробки. В общем, спустя несколько минут я с удовлетворением отметила, что в обычной одежде Павел весьма мало отличается от обычного жителя Питера, даже длинные волосы не портят его внешний облик, а, напротив, придают импозантности. Была только одна маленькая, но неприятная деталь – несмотря на то, что рубашку он застегнул на все пуговицы, из-под воротника все равно выглядывала уродливая багровая полоса, оставленная когда-то офицерским шарфом.

– Выглядите отлично, – тихо проговорила я, подходя к нему. – Но вам нужен шейный платок.

Черты его лица будто заледенели на секунду. Он молча кивнул.

Впрочем, с платком, на мой субъективный взгляд, вышло даже лучше. А уж в сочетании с купленным в магазине напротив серым плащом – вообще конфетка. Я даже немного повеселилась, представив, какое было бы лицо у Нины Сергеевны, если бы она узнала, куда ушли ее кровные. Одно я знала точно – вряд ли тетушка из Михайловского была бы недовольна.

– Ну, – с интересом сказала я, когда мы с Павлом сели передохнуть в кафешке этажом выше, – как вы себя чувствуете?

Он легко улыбнулся.

– На порядок… уютнее.

– Ну, еще бы, – ответила я. – Теперь на вас не будут смотреть, как на сумасшедшего. Уж скорее – как вон те две девчонки за угловым столиком.

Эти две, по виду малолетки малолетками, не сводили с нас глаз с того самого момента, как мы зашли в кафе. Предметом их внимания был, как нетрудно догадаться, в основном Павел, а не я. Регулярно, впрочем, девчонки и на меня бросали заинтересованные взгляды и принимались перешептываться, наверняка гадая, кем я прихожусь своему спутнику: дочерью, племянницей, любовницей или, упаси боже, женой.

Павел на секунду пересекся с девицами взглядом, чем заставил их покраснеть и захихикать вдвое громче, и его неожиданно потянуло на ностальгию:

– Как-то раз, помню, я приехал с визитом в Смольный институт… я не помню точно, когда это было, но, собственно, в этом нет никакой важности. Я помню лица учениц, встречавших меня в большом зале. Иные – я видел это так же точно, как вижу вас сейчас, – смотрели, почти не скрывая страха. Иные – с благоговением… А иные – точь-в-точь как эти юные девицы. Возможно, не так уж много изменилось в мире?

– Я вам больше скажу, – нам принесли свежевыжатый сок, и я с наслаждением осушила залпом полстакана, – мир вообще не изменился, Ваше Величество. Разве что внешне. А внутри – все то же самое.

– И это печально, – вздохнул он. – Я тешил себя надеждами… и все свои силы употреблял лишь на то, чтобы приблизить наступление царства благоденствия и справедливости. Жаль осознавать, что все было напрасно.

Ну вот, у него опять начинался депрессняк. Тонкая душевная организация, так было написано, да?

– Мне кажется, что царство благоденствия вообще никогда не наступит, – из меня всегда был плохой утешитель. – Это просто… не в человеческой природе, чтобы все было хорошо. Что-нибудь обязательно должно быть плохо. И это плохое разрушает все остальное.

– У кого вы прочитали подобные суждения?

Вопрос завел меня в тупик.

– Ни у кого, – честно призналась я. – Конкретного имени не назову. Сама додумалась, наверное.

На последней моей фразе Павел откровенно развеселился.

– Никогда бы не подумал, что у вас есть склонность к философии.

– Это из-за того, что я блондинка, да? – немного обиженно протянула я и потеребила в пальцах прядь волос. – Все так думают. А потом удивляются…

– Я не хотел задеть вас, Натали, – торопливо сказал Павел. И я отлично знала, что он говорит это искренне.

– Не-не, все нормально, – поспешила я заверить его. – Не парьтесь.

Я хотела сказать еще что-то, но нашу беседу прервала подоспевшая официантка со счетом наперевес.

Обратно мы шли пешком. Не только потому, что запихнуть Павла в метро, если ему там не понравилось, было делом заведомо безнадежным, но еще и потому, что на нашем пути располагался App Store. Куда я, собственно, и потащила своего спутника.

– Я не уверен, что это необходимо, – попробовал возражать он, но меня было уже не остановить: я же чувствовала, что тут-то точно абсолютно, на все сто процентов права. Поэтому я ответила, любовно наблюдая за тем, как нам заворачивают новехонький, блестящий черный 4S:

– Поверьте мне, Ваше Величество, без этого сейчас никуда. Они у всех есть, даже у президента такой, разве вы хуже?

В общем, он не стал отрицать, что в вопросе техники я секу больше, чем он, и сдался. Как оказалось, принцип пользования айфоном вовсе не оказался для него китайской грамотой – уже вечером, спустя сорок минут моих не всегда понятных объяснений, он вник, как надо звонить и писать смски. Научить его оказалось даже проще, чем мою бабушку – с той я промучилась часа три, никак не меньше.

Наблюдая за тем, как Павел с интересом копается в айфоне, я вспомнила, что забыла позвонить этому Лехе, чей телефон еще утром прислала мне Анжела. Поэтому, сказав что-то вроде “Я вас оставлю на секунду” и даже дождавшись короткого, явно машинального жеста, что меня отпускают, я удалилась в свою комнату и набрала номер.

– Аллё, – судя по сиплому голосу, парень явно хорошо отдохнул вчера. – Аллё, эт кто?

Я отметила про себя еще одну странность: я прообщалась с Павлом всего пару дней, а такая вопиющая фамильярность начала резать уши не хуже любого лезвия. Воистину, к хорошему быстро првыкаешь.