Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Кофе.

– Боюсь, вы ошиблись, – ответил он, отставляя чашку подальше от себя. – Этот напиток имеет с кофе столько же общего, сколько…

– Ладно, ладно, – вздохнула я. – Поняла. Куплю нормальный. Не растворимый. Дайте руку.

Он, кажется, был предельно недоволен, что я его перебила, но ничего по этому поводу не сказал, просто молча протянул укушенную ладонь. Это он правильно сделал, лекция по этикету – не то, в чем я отчаянно нуждалась в это безумное утро.

С царапиной на руке я покончила быстро, благо опыт в обработке укусов за два года сосуществования с Косяком у меня накопился немалый. Но, как оказалось, травмы моего гостя одним укусом не ограничивались – присмотревшись, я заметила у него на виске покрытую запекшейся кровью рану, похожую на след от удара и до сих пор почти не видную под падающими на плечи волосами. Ничего чрезмерно отвратительного в ее виде не было, но меня отчего-то слегка затошнило. Я даже не смогла что-то внятно сказать, только промямлила невразумительно:

– У вас…

Он не стал спрашивать, что я имею в виду. И на миг мучительно сжал губы, прежде чем рублено ответить:

– А. Это.

Решив не задумываться, я промокнула в перекиси очередной кусок ваты и потянулась к ране, но Павел вдруг отшатнулся – явно рефлекторно, повинуясь внезапно поднявшему голову застарелому страху, и глянул на меня почти что беспомощно. У меня тоскливо сжалось сердце. Ну что еще за…

– Можно? – действительно, лучше было сначала спросить.

Павел посмотрел на меня, на вату в моих пальцах и медленно кивнул.

– Я осторожно, – отчего-то понизив голос до шепота, пообещала я.

Только решив, что надо бы вернуться в комнату и взять пластырь (ну не бинтом же было заматывать, в самом деле) и сделав шаг к двери, я поняла, что он все время, пока я обрабатывала рану, не выпускал мою руку из своей.

Из дома я все-таки смылась – почувствовала, что еще немного, и мозги перегреются и сгорят, не выдержав нарастающей атмосферы всеобщего сумасшествия. Очень кстати вспомнилось, что я еще могу успеть на последние две пары, а потом еще и в редакцию. И вообще, у меня неожиданно обнаружилась просто масса дел. Павел, слава богу, ничего против моего ухода не имел, только затребовал какой-нибудь исторический труд – нетрудно догадаться, для чего.

– Я думала, вы наблюдали за… нашим миром, – пробормотала я, доставая с полки изрядно запылившийся учебник истории. ЕГЭ я сдала в прошлом году, а руки все не доходили выкинуть, кто бы мог подумать, что эта макулатура мне еще пригодится?

– К сожалению, я не имел возможности покинуть замок, – ровно ответил Павел, забирая книгу. – Поэтому мои знания о том, что происходило в мире, весьма… обрывочны.

– Ну, тогда изучайте, – ответила я, снова отводя взгляд. – Я скоро приду.

Я соврала, конечно. На самом деле, в планы мои входило как можно дольше дома не показываться. И плевать, что того, кто даже об электричестве имеет весьма поверхностное представление, оставлять надолго одного в квартире чревато последствиями. Я все еще хранила слабую надежду, что свалившаяся на меня проблема отпадет сама собой, ибо не чувствовала в себе никаких сил нести ответственность за всю эту катавасию с воскрешением. Это только в кино все это прикольно и интересно, а мне всего через сорок минут, проведенных в обществе пришельца из иного времени, отчаянно хотелось вернуться к прежней, нормальной жизни.

Перед тем, как я хлопнула дверью, вскрылась еще одна заслуживающая внимания деталь. Когда я, завязав кеды, выпрямилась и потянулась за висящей на вешалке курткой, Павел негромко окликнул меня:

– Натали…

У меня в груди будто что-то крючком подцепило и с силой дернуло наверх. Какая-то вопиющая странность. Хотя, казалось бы, куда уж страннее.

– Вы знаете мое имя? – резко спросила я, поворачивая голову. Он помолчал секунду – кажется, мой вопрос чем-то его изрядно грузанул. И ответил со странной поллулыбкой, которая могла значить сразу все:

– Вы уже представлялись.

– Да? – озадаченно переспросила я. – А я не помню…

Я действительно не помнила, чтобы успела сказать ему, как меня зовут? В замке? Во дворе? Или вовсе в машине? Впрочем, воспоминания о прошедшей ночи были настолько размытыми, что выделить из них такую мелочь было нереально. Я поразмышляла с минуту и решила не перегружать мозги лишний раз. В конце концов, Павел император, а не экстрасенс. А мое имя у меня на лбу не написано. Значит, я все-таки умудрилась вчера его назвать.

– Называйте меня просто Наташей, – наконец сказала я. – Без отчества, хорошо?

Действительно, если меня по имени-отчеству будет величать человек, который старше меня лет на двести, недолго будет и с ума сойти.

Он чуть приподнял брови, как будто я не к месту отмочила какую-то неприличную шутку, но согласно кивнул:

– Bien.

Ужасно чесался язык все-таки объяснить ему, что я не полиглот, но стремление поскорее уйти все-таки пересилило.

На пары я, подумав всего минуту, все-таки забила, ибо мне в голову пришла куда более перспективная мысль – отправиться в Михайловский. Самый жуткий вариант развития событий, при котором бывший призрак оставался у меня надолго, с каждой секундой становился все более и более вероятным, так что забрать у Нины Сергеевны обещанную мне за работу медиума сумму было бы весьма кстати. Хотя бы шмотки, черт возьми, купить. А с идеей поехать во Францию придется пока распрощаться.

По пути я успела пару раз набрать Андрея, но его телефон был в глубокой отключке. Неужели обиделся? Но, скорее всего, он просто забыл зарядить мобильник, а сейчас спит – полдень у него считается ранним утром, и без весомой причины Андрей глаз не откроет часов до двух. Так что беспокоиться причин не было, но я позволила себе немного побыть истеричкой: скинула ему сообщение с просьбой срочно перезвонить. Слова “случился полный пиздец” и “нужна твоя помощь” должны были, по идее, убедить его, что дело действительно нешуточное. Решив, что ничего больше все равно добиться пока не смогу, я ускорила шаг и совсем скоро оказалась перед знакомой мне дверью кабинета Нины Сергеевны.

Зато меня перестала мучить совесть, что я поступаю нечестно. Привидения в замке больше нет. А где оно должно оказаться в результате, вопрос второстепенный.

– О, Наташенька, – Нина Сергеевна тщетно пыталась замаскировать расстроенный вид улыбкой, – вы так внезапно убежали утром…

– Полное энергетическое истощение, – отчеканила я какую-то чушь. – Ночь была… сложная, я на ногах еле стояла.

– Верю, верю, – женщина жестом предложила мне сесть. – Он был так привязан к этому месту… а теперь его нет…

“Если бы”, – мелькнуло у меня в голове.

– Вы довольны результатами работы? – я не чувствовала в себе сил долго говорить с этой доброжелательной тетушкой, она пила из меня силы не хуже заправского вампира. Лучше всего было просто забрать деньги и уйти.

Нина Сергеевна недолго молчала, прежде чем ответить.

– Вы сделали то, что от вас хотели.

Сказано это было таким тоном, будто я – офицер СС, только что запихавший в газовую камеру пару сотен евреев. Какую-то секунду я даже хотела сгоряча выложить ей все, но вовремя осеклась. Если администратор музея и верит в существование привидения, это еще не значит, что она примет на веру его воскрешение из мертвых. Скорее уж, я просто покажусь ей сумасшедшей. Возможно, мне действительно стоило сойти с ума, чтобы было легче.

– Я пришла за деньгами, – устало сказала я, складывая руки на коленях. Меня все больше одолевала какая-то отстраненная апатия.

– Могли бы позвонить и сообщить номер своей карты, – удивилась Нина Сергеевна. – Зачем было приходить? Тем более, вы так устали…

Я не знала, что на это ответить. Что, благодаря засевшему в моих мозгах дурацкому стереотипу, была уверена, что эта степенная пожилая женщина в жизни не имела дела с банковскими переводами? Ничего не сказав, я поднялась со стула.

– Я пришлю вам смс с номером.

Ее негромкий, вкрадчивый голос зацепил меня у самого порога:

– Наташа, что случилось?

Я коротко обернулась. Перебороть желание рассказать этой тетушке все оказалось куда сложнее во второй раз. Но я все-таки не решилась.

– Ничего, – ответила я и, попрощавшись, вышла.

Сообщение о том, что на мой счет начислено сто пятьдесят тысяч рублей, пришло мне получасом позже, когда я буквально залетала в редакцию своей несчастной газетенки. Известие о получении злосчастной суммы хоть чуть-чуть подняло мне настроение, и к Оле, полненькой секретарше нашего главреда, день-деньской просиживающей за игрой в “Косынку”, я обратилась даже доброжелательно:

– Он меня искал?

– Ага, – ответила Оля, хлопая зеленоватыми глазами-пуговицами. – Просто в ярости. Орал, как резаный.

Неудивительно – наш главред внешне похож на огромную, заплывшую жиром свинью, и любит повизжать, полностью соответствуя образу. Я не помню, когда он последний раз говорил со мной нормальным голосом. По-моему, полгода назад, когда принимал на работу. Но он может сколько угодно вопить, что уволит меня к чертям, я прекрасно знаю, что этого не случится. А причина одна – в этом придурочном листке работает три с половиной человека, и лучше всех писать гневные статейки, обличающие коррумпированный режим и проклятых бюрократов, получается у меня. Кому-то может показаться удивительным, что я подалась в газету к коммунистам, хотя к их идеям отношусь весьма скептически, но только у них можно по-настоящему развернуться – они начисто лишены всех толерантно-сдержанных комплексов, которыми так любили мне пенять в свое время господа либералы. Можно писать, что хочешь, и даже не особенно выбирать выражения. Лучшей отдушины и не найти. А что платят три копейки – не беда, для денег у меня всегда есть подработка в изданиях поцивильнее, а эти красные пасквили – для души.

– Слушай, Оль, – доверительно сообщила я, наклоняясь к секретарше, – пока меня будут расчленять, не посерфишь для меня кое-что?

Она с готовностью свернула окно с пасьянсом.

– Что?

– Мне нужна вся инфа о Павле I, – заявила я твердо, стараясь ничем не выказать нервозности. – Где родился, когда женился, как умер… все, что сможешь найти. Даже то, что он любил на завтрак. Сделаешь?

– Как нечего делать, – кивнула Оля, открывая гугл. – Еще что-нибудь?

За что я ей симпатизирую, так это за то, что она никогда не задает лишних вопросов и всегда готова угодить. Сказали – сделает. Не сказали, зачем – не ее дело. Даже удивительно, что она забыла у этих пристукнутых последователей идей Ильича.

– И вот это, – вытащив из кармана айфон, я показала девчонке покачивающийся ключ. – Если найдешь, будет отпадно.

Оля секунду повертела ключ в пухлых пальцах и сразу же выпустила, покивав. Я даже не удивилась – у девчонки фотографическая память, ей достаточно бросить лишь беглый взгляд на документ, чтобы запомнить, что в нем написано. Наверное, из-за этого ее до сих пор не уволили, хотя количество испорченных ею клавиатур путем проливания на них чая или кофе, по-моему, идет уже на сотни.

В кабинете главреда на меня долго и самозабвенно орали. Не буду приводить тут этот чрезвычайно эмоциональный монолог, ибо слов в нем было много, а смысла – на одну строчку: я враг народа и вредитель, потому что задерживаю статьи, и при товарище Сталине за такой саботаж меня бы точно посадили лет на десять. И хорошо, если с правом переписки. Я выслушала это все со скучающим видом, пролепетала положенную порцию оправданий и, буквально сгибаясь под тяжестью выдвинутых обвинений, поспешила убраться из кабинета. Зато уволнять меня пока не собирались и даже дали время на дописание – три-четыре дня. Поняв, что садиться за обличение очередного взяточника придется уже сегодня, я вернулась к Оле. Та успела уже развить бурную деятельность и предъявила мне не только банальную статью из Википедии, но и несколько распечатанных отрывков из солидных исторических трудов.

– С меня шоколадка, – брякнула я, оценивая объемы текста. Даже речи не могло идти о том, чтобы читать все это прямо здесь. – Распечатай, а?

– Один момент.

Пока Оля сражалась с допотопным принтером, я успела сбегать в ларек за плиткой “Аленки”, чему секретарша обрадовалась, как ребенок. В результате, разошлись мы весьма довольные друг другом, но, не успела я выйти на улицу, как на меня снова навалилась необъяснимая тоска. На часах было всего четыре часа дня, а возвращаться домой я все так же не испытывала ни малейшего желания. Может быть, забуриться в какую-нибудь кофейню и сидеть до позднего вечера, потягивая кофе по капле в час?

Идея представлялась мне единственно возможной, благо и подходящее кафе было в двух шагах, но тут же передо мной замаячила перспектива куда более привлекательная. А все из-за того, что айфон в кармане пронзительно тренькнул, оповещая о новом сообщении: “Привет, как насчет встр? Заходи ко мне, поболтаем :)” от отправителя “Анжела”.

========== Глава 5. Тебе это снится ==========

У каждого есть такой друг, без которого свою жизнь представить невозможно – она сразу кажется какой-то бесцветной, скучной и совсем на себя не похожей. Для меня им, сколько себя помню, была Анжела. Она была на три года старше меня, но эта разница не ложилась между нами пропастью ни в раннем детстве, когда она, самоотверженно размахивая подобранной с земли палкой, защищала меня, ревущую, от привязавшейся собаки, ни даже в средней и старшей школе – мы тусовались в одной компании, заражали друг друга идеями разной степени безумности, самозабвенно предавались играм. Воспоминания того времени давно размылись у меня в памяти, осталось только одно. Мне было лет десять, и мы самозабвенно верховодили игрой в казаков-разбойников – почему-то эта игра причиняла нам какое-то необъяснимое, азартное удовольствие, и нам ничего не стоило увлечь в нее всю разношерстную дворовую компанию. Сколько помню, мы с Анжелой всегда разделялись: я была атаманом казаков, причем подчас мне приходилось буквально с боем вырывать это звание в ожесточенных спорах с мальчишками, она же предпочитала главенствовать над разбойниками. И один раз она спросила у меня, когда я после игры сидела и, сдерживая слезы, растирала разбитую в кровь коленку:

– Почему ты всегда играешь за хороших?

Вопрос поставил меня в тупик. Я подняла голову и недоуменно посмотрела в серьезное лицо подруги.

– Потому что они хорошие, – такой ответ показался мне наиболее логичным. Анжела криво и снисходительно усмехнулась над моей наивной речью – в тринадцать лет она уже самозабвенно предавалась подростковому нигилизму.

– А кто тебе сказал, что они хорошие? Может, не казаки хорошие на самом деле, а разбойники. Или они все хорошие. Или все плохие.

– Я думаю, что они хорошие, – упрямо возразила я. – Значит, так и есть.

Она ничего мне на это не ответила, и тема сама по себе замялась. Не знаю, почему именно этот маленький разговор так четко отложился в моей памяти – казалось бы, в нашем детстве была куча моментов куда более ярких…

В общем, с того времени много воды утекло, но дружба наша со временем только крепла. Я, пятнадцатилетняя пигалица, утешала ее, когда она не выдержала экзамен в художественную школу и была на той опасной грани, за которой лежит полное разочарование в собственных силах. Ни разу не ставлю это себе в заслугу, но она выдержала удар, выкарабкалась и на следующий год с блеском поступила в технический.

– Видишь, – улыбалась она, показывая мне очередной чертеж, – все на своем месте. Я все равно рисую.

Она же, вспомнив, что я три года оттрубила в школьной газете, подкинула мне идею поступить на журфак. Поначалу я только посмеялась, полагая, что меня срежут на первом же этапе конкурса, но, почти что на спор, все же подала документы. Как оказалось, не зря – в августе я чуть в обморок не упала, увидев свое имя в списке зачисленных.

– А я предчувствовала, – заявила Анжела, когда мы отмечали мое поступление в обществе друг друга, – никогда не бойся рискнуть.

Рисковать-то я всегда любила, только из этого почти всегда выходила какая-то фигня. И то, что случилось со мной в Михайловском, приближалось опасно близко к эталону моего лузерства.

По пути к Анжеле я еще раз безрезультатно позвонила Андрею, и в душе у меня начало, как рябь на водной глади, подниматься беспокойство. Казалось бы, такое случалось уже не в первый раз, но Андрей всегда объявлялся раньше, чем эта рябь дорастала до полноценного цунами. Я даже ревновать перестала, до того искренне он на это обижается. Просто он до ужаса необязательный, а электроника у него долго не живет – сколько телефонов он потерял или сломал за время нашего знакомства, я уже давно забила подсчитывать. Но, как бы я ни старалась себя успокоить, под ложечкой все равно нехорошо засосало. Скинув Андрею еще одно смс, я полезла за молескином, куда когда-то записала телефон кого-то из его приятелей, и тут из моей сумки вылетел белоснежный прямоугольник, плавно спланировал на самый край растекшейся у тротуара лужи.

Визитка, которую дала мне Амалия Григорьевна.

Посомневавшись немного, я подняла листок – цифры порядком размылись, но были все еще различимы. Вспомнив, что говорила мне эта странная женщина, я в нерешительности замерла, закусив губу.

Позвонить? Вот уж кто будет рад видеть Павла у себя дома, так это она. Опять же, он ожил – у нее будет одной проблемой меньше. И у меня будет одной проблемой меньше. А она еще и денег обещала…

Действительно, ну что в этом плохого? Амалия этого восставшего нормально накормит, напоит и приголубит во всех смыслах этого слова. У нее ему точно будет лучше, чем у студентки-раздолбайки, давно забывшей о том, что такое нормально питаться и ложиться спать раньше трех часов ночи. Амалия о нем позаботится…

Все укладывалось идеально ровно, как паззл, но что-то все равно мешало мне набрать написанный на бумажке номер. Смутное, я бы даже сказала мутное предчувствие. Какая-то недостающая, но очень важная для всей картины деталь. А я, хоть Анжела и любит надо мной за это посмеиваться, часто склонна доверять не голосу разума, а интуиции, проще говоря – желанию своей левой пятки. Если мне что-то кажется, черта с два меня в этом переубедишь. Вот и тогда мне казалось, что наилучшим выходом будет не звонить Амалии, а разорвать ее визитку на мелкие клочки и швырнуть обратно в лужу.

Впрочем, я нашла некий компромисс – рвать визитку не стала, а просто скомкала и бросила в удачно подвернувшееся мусорное ведро. И в слепом стремлении уйти подальше от этого места зашагала быстрее, почти воровато запахивая воротник.

Анжела встретила меня лучезарной улыбкой и бутылкой Егермастера. Насчет последнего она угадала – если честно, принять чего-нибудь горячительного мне хотелось с самого утра, но жрать при Павле виски показалось несколько неприличным.

– У, да ты совсем заучилась, – протянула Энжи, проводив меня на кухню и внимательно посмотрев мне в лицо. – Восставший из ада! Спать не пробовала?

– Я нормально сплю, – вяло возразила я. – Налей мне побольше, ладно?

Она замерла на секунду, и ликер едва не перелился через край рюмки.

– Что-то случилось?

Глупо было от нее скрывать, что что-то случилось, конечно. За столько лет мы настолько друг друга изучили, что малейшие перемены настроения друг друга улавливали, как свои собственные. А у меня, наверное, все потрясения на лице написаны, как всегда. Я открыла рот, чтобы выложить все подруге начистоту, но неожиданно с языка сорвалось совсем другое:

– С Андреем поссорилась.

– Да? – Анжела закончила разливать ликер и села напротив меня. – А что случилось?

– Да мудак он, – отмахнулась я, все еще не понимая, почему внутри меня будто стоит невидимая стена, не позволяющая рассказать начистоту, что произошло со мной сегодня утром. – Просто… вчера я его послала, а сегодня захотела помириться. А его все нет и нет. И телефон выключен. Куда он мог смыться?

– Понятия не имею. Ты же знаешь Андрея. Он может начать бухать в Питере, а закончить где-то в деревне под Ростовом.

Что интересно, в ее словах не было ни грамма преувеличения – такой случай в богатой биографии Андрея действительно был.

– Но телефон…

– Потерял или загнал, чтобы взять добавки, – рассудила Анжела. – Не волнуйся, он обязательно позвонит.

– А если нет? – неожиданно произнесла я почти с отчаянием.

– Что значит “нет”? – фыркнула подруга и опрокинула в себя содержимое рюмки; я тут же последовала ее примеру. – Позвонит, конечно. Проспится и позвонит.

– Но я же его… ну, вроде как послала вчера…

– Ну и что? – не теряла оптимизма Энжи. – Велика важность. Я вот своего тоже послала. И ключи от его драндулета выкинула ему…

Я почувствовала, что у меня глаза лезут на лоб. У кого угодно полезли бы, если бы он знал, что “драндулет” – это новехонький Бентли, который Анжеле достался с легкой руки очередного ее ухажера. Но она рассказывала об этом, даже не меняясь в лице.

– …чтоб прекратил мне пенять, что я ему что-то должна. Так он уже три дня мне названивает, не прекращая! Хорошо, у меня вторая симка есть, а то хоть вешайся…

Я молчала, все еще не в состоянии это уложить в голове. Конечно, о вспыльчивости и самолюбии Анжелы прекрасно известно всем, кто хоть немного тусовался в нашей компании, но каждый раз она умудрялась отмочить что-то, отчего всем резко хотелось проникнуться никчемностью собственной жизни.

– В общем, не парься, – Анжела бодро разлила по стопкам новые порции тягучей травянистой жидкости, – позвонит как миленький. Вы же не серьезно собрались расходиться?

– Нет… – пробормотала я растерянно. Действительно, я даже представить не могла себе в тот момент, как это – разойтись с Андреем и остаться совершенно одной. Пусть у меня регулярно мелькали такие мысли в последнее время, но это было в той бесконечно далекой жизни, которая была “до”. До того, как я поднялась с холодного паркета Михаловского замка и, давя дрожь, коснулась призрачной руки…

– Эй, ты о чем задумалась с таким видом? – Анжела помахала ладонью перед моим лицом. – Ты вообще тут?

– Да, я… – я поднесла стопку к губам, но в последнюю секунду пить передумала и поставила ее обратно. – Просто погода кошмарная…

– Согласна, погода говно. Мама третий день на голову жалуется… думаю сплавить ее куда-нибудь через пару недель, ей отдохнуть надо. И нам тоже, – тут Анжела весело подмигнула мне, и я ощутила, как на моем лице сама собой появляется улыбка. Когда речь заходит о вписке у Анжелы, не начать предвкушать просто-напросто невозможно.

В общем, настроение у меня немного улучшилось, и мы просидели на кухне до позднего вечера. Содержимое пузатой бутылки скоро подошло к концу, но я совершенно не чувствовала опьянения, только тяжелую, свинцовую усталость. Мое полусонное состояние от Энжи, конечно, не укрылось.

– Эй, чувак, да ты сейчас мордой в стол, – приговорила она, поднимаясь. – Да и мама скоро придет, тебе домой…

– Нет, – я содрогнулась всем телом при мысли о том, что (вернее, кто) будет ждать меня, когда я переступлю порог. – Нет, Энжи, я домой не хочу…

У нее даже глаза перестали чуть-чуть косить.

– Вот еще прикол! Это еще почему?

Но я не могла придумать внятного объяснения, почему я не хочу домой. А объяснять Анжеле про Михайловский замок, про Павла теперь точно казалось сущим безумием. С нее станется решить, что у меня белая горячка, и из благородных дружеских побуждений вызвать милых людей в белых халатах.

– Чувак, честное слово, – пробормотала я умоляюще, – можно я у тебя останусь? Я честно не…

– А спать ты где будешь? В сортире? Слушай, тебе правда надо отоспаться…

Тут, наконец, сонливость во мне победила, и я утратила всякое желание спорить. Будь что будет, свой крест придется тащить до конца. Я даже почти не протестовала, когда Анжела вызвала мне такси и сунула в руку несколько сотенных купюр.

– И не спорь, – мягко сказала она, пресекая мои слабые попытки вернуть деньги. – Ты глянь на себя, чудо. В метро ты в обморок грохнешься. Езжай уж так…

Я бы непременно вернула ей эти злосчастные деньги, если б не знала, что она, черт возьми, права.

– На, держи, – она неловко сунула мне в руку мою сумку, и тут же несколько распечатанных Олей листков вылетело оттуда, рассыпалось по полу. – Ой, блин…

Несколько секунд мы ползали по полу на четвереньках – я собрала почти все листы, последний Анжела долго выковыривала из-под шкафа при помощи ложечки для обуви и, взяв в руки, с озадаченным видом замерла.

– Это кто?

Я выглянула из-за ее плеча и посмотрела на лист. На нем не было текста, только портрет какой-то миловидной темноволосой девушки. “Анна Лопухина, многолетняя фаворитка Павла” – гласила мелкая подпись. Слабо понимая, что могло до такой степени удивить Анжелу, я протянула руку, чтобы забрать бумагу, и тут меня осенило.

Анжела и девушка на портрете были чрезвычайно, я бы даже сказала дьявольски похожи. Конечно, это было не фотографическое сходство, но что-то общее в чертах определенно присутствовало – форма рта и носа, линия подбородка, выражение темных, похожих на блестящие омуты глаз. Думаю, распусти Анжела волосы, можно было бы и вовсе подумать, что портрет писался с нее.

– Ну нахрен, – нервно рассмеялась подруга, возвращая мне листок. – Что это за телка?

– Ты подпись не прочитала, что ли? Анна Лопухина ее зовут, – я осторожно сложила бумагу и убрала ее обратно в сумку. – Не волнуйся, она откинулась… лет двести назад.

– И бывает же такое, – безмятежно откликнулась Анжела. – Это как в кино, вчера по телику крутили…

Она принялась было пересказывать мне сюжет фильма, но ее прервал звонок телефона – такси уже поджидало меня во дворе. Все еще пытаясь обдумать, какие последствия может иметь увиденное мною только что, я потянула на себя дверь.

– “Ты заходи, если что”, – голосом волка из мультфильма произнесла Энжи и рассмеялась. – Только отоспись сначала, а то на тебе лица нет.

– Попробую, – слабо улыбнулась я. – Насчет вписки напишешь?

– Конечно, – кивнула Анжела, и я, соприкоснувшись с ней щеками на прощание, пошла к лифту.

Хотя бы какая-то польза была от Егермастера – шевелить отяжелевшим мозгом стало на порядок труднее. Поэтому дверь собственной квартиры я отпирала, ни о чем не задумываясь. В том числе и о том, что я, пообещав скоро вернуться, отсутствовала ни много ни мало десять часов. Я от души понадеялась, что величеству не придет в голову устроить мне выговор за долгое отсутствие, ибо в полупьяном состоянии я слабо себя контролирую и могу, не соображая, наговорить ему много хороших и ласковых слов. А ссориться с ним мне не хотелось ни в какую, потому что иначе придется выпереть его на улицу, а в нашем индустриальном мире он не протянет и двух дней.

Я шагнула в прихожую и, вытащив из ушей наушники, прислушалась. Встречать меня, конечно, никто не собирался, и подавать признаки жизни тоже. Даже Косяк не выпрыгнул из своего очередного убежища где-нибудь под шкафом, услышав скрип открывающейся двери. В квартире царила гнетущая тишина.

– Эй, – осторожно позвала я, против воли испугавшись, что случилось что-то страшное, – Ваше Величество?

Ни слова в ответ, только с кухни донесся пронзительный звон бьющегося стекла. Тут уже я перепугалась окончательно и, не разуваясь, метнулась вперед по коридору. Подстегнутое алкоголем воображение, словно издеваясь, подкидывало мне картины одна другой мрачнее, вплоть до моего гостя, сосредоточенно вскрывающего себе вены осколком. О том, что не я одна могу бухать вследствие стресса, я почему-то не подумала.

Конечно, Павел был жив и никаких самоубийственных порывов не проявлял. Просто сидел за столом, безвольно спрятав лицо в ладонях, и, судя по ходящим ходуном плечам, что-то глубоко и отчаянно переживал. Рядом валялась открытая на середине книга, которую я дала ему утром, и пустой коньячный бокал с отбитой стенкой. По скатерти расползлось отвратительное, латунного цвета пятно.

– Ваше Величество, – нерешительно произнесла я, приближаясь к Павлу, – что у вас…

Я осеклась, ибо взгляд мой упал на страницу, на которой был открыт трижды клятый исторический справочник. Текста там было с гулькин нос, зато почти весь разворот занимала заботливо кем-то отреставрированная фотография подвала Ипатьевского дома. Думаю, все хоть раз видели изображение этой изрешеченной пулями стены.

У меня внутри как будто что-то прихватило льдом. Так со мной всегда происходит, когда я всей душой хочу что-то сделать, но сделать ничего нельзя.

– Соболезную, – ощущая сухость в горле, пробормотала я. Что, в конце концов, я могла еще сказать? Павел отнял руки от лица и устремил на меня негодующий взгляд, как будто я была виновата в убийстве его потомков:

– Как это допустили? Кто?

– Ну как “кто”, – пожала плечами я, швыряя осколки бокала в мусорник, – наше тогдашнее правительство, конечно. Эти… большевики.

– Это не люди, – произнес Павел с ожесточением, захлопывая книгу. – Это… это… они хуже якобинцев…

Я имела очень приблизительное представление о том, кто такие якобинцы, и поэтому просто кивнула:

– Я и не спорю.

“Никогда не говорить ему, где я работаю” – в мысленном списке того, что делать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, тут же появился еще один пункт. Сразу за “Никогда не поправлять Андрея, когда он путает ударения в словах”.

Холодные щипцы, вот уже третью минуту пережимавшие что-то в груди, постепенно разжались, и туда, где раньше была пустота, начало медленно просачиваться сострадание. Оно было, конечно, обречено стать бездеятельным – вряд ли какая-то неведомая сила, поднявшая Павла из мертвых, согласится сделать еще одно исключение и для его родственников. Да и моя квартира этого не выдержит уже, честное слово.

Я вспомнила, что неплохо было бы спросить, как он вообще умудрился вернуться к жизни. Недаром же он так стремился к тому ящику в подвале, значит, вполне мог знать, что случится в итоге. В то же время, судя по шоку, в котором он пребывал, воскреснув, такое развитие событий стало для него, мягко говоря, неприятным сюрпризом. В общем, расспросить его определенно стоило. Но не сейчас. Конечно, не сейчас.

Молча я налила две чашки чая. Голова тяжелела все больше, разум отказывался работать окончательно. Я ничего не чувствовала, только всепоглощающую усталость да редкие уколы сочувствия к Павлу, на которого последнее время душевные потрясения сыпались одно за одним.

Я поставила перед ним чашку, но он, судя по отрешенному взгляду, этого даже не заметил. Пришлось, тяжело вздохнув, коснуться его запястья.

– Выпейте, – произнесла я в ответ на вперившийся в меня тяжелый взгляд. – Не… не переживайте так, что ли. Я знаю, что это тяжко, но дело было так давно…

Он ничего не ответил и молча глотнул из чашки, а я руку от его руки убирать не спешила, охваченная какой-то бредовой мыслью, что от этого ему уж точно станет немного полегче. Звучало это, конечно, как редкостной наивности чушь, но в тот момент казалось мне чуть ли не святой истиной.