Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Как будто у меня был выбор. Еще секунда – и мне в спину вновь упирается пистолетное дуло, и я продолжаю спускаться почти на ощупь, всеми фибрами души боясь одного – наступить в темноте на труп. Я даже взглянуть на него испугалась, когда мы проходили мимо – едва увидев грузное тело, лежащее темной кучей у подножия лестницы, отвернулась, зажмурилась и шла вслепую, пока мы не удалились от него на порядочное расстояние.

– За что боролась, – разом сочинила эпитафию Амалия. – Она ведь действительно верила, что вы убиваете смотрительниц, вы же знаете, Ваше Величество?

– Знаю, – ровно ответил Павел. – Она призналась мне.

– О, вы даже общались?

– Немного.

Я подумала, что Нина Сергеевна, скорее всего, помогла моему квартиранту сделать паспорт. Больше некому.

– Ну и зачем она полезла в подвал? – допытывалась Амалия. – Вы что, ей о ларце рассказали?

– Напротив, старался отговорить от подобного поступка.

– Видимо, недостаточно старались.

– Вы могли оставить ее в живых.

Амалия посмотрела на него, как смотрит взрослый на умственно отсталого ребенка.

– Я правда не пойму иногда, вы правда такой тупой или прикидываетесь.

– Вы намеренно пытаетесь разозлить меня? – спросил он, не меняя тона. Амалия ответила так же спокойно:

– Нет, просто спрашиваю… кстати, мы скоро придем?

– Уже пришли.

Я остановилась и оглянулась по сторонам. Не знаю, чем коридор, в который мы зашли, отличался от десятка таких же, мимо которых мы прошествовали, не обратив на них внимания, но Павлу, конечно, было виднее. Тут Амалия обвела фонариком стены, и я заметила на одной из них знакомый мне испещренный резьбой камень. Значит, Павел не пытался никого обхитрить и действительно привел масонов на место.

– Значит так, – Амалия освободила своему пленнику руки, и он с видимым облегчением принялся растирать затекшие запястья, – если дернетесь – ну, вы знаете. Открывайте.

Он не торопился – бросил короткий взгляд на меня и молодчиков, будто пытаясь что-то про себя измерить. Затем непонятно чему усмехнулся и, надавив на резной камень, заставил открыться проход в стене.

– Вау, – Амалия просунула голову в образовавшуюся нишу, – неплохо так спрятали… мы бы и не догадались…

– Заходите, – с самым гостеприимным видом сказал Павел. Но женщина не была склонна отвечать на его приглашение вежливым “спасибо”: схватила меня за руку, с силой притянула к себе и прижала к моему виску пистолет. Чувствуя, как от ужаса перехватывает дыхание, я замерла, боясь, что стоит мне пошевелиться, и эта безумная спустит курок.

– Вы первый, – непререкаемым тоном заявила Амалия. С безразличным видом пожав плечами, Павел исчез в нише. Следом Амалия толкнула меня и кое-как втиснулась сама, а вот сопровождавшие нас молодчики в силу габаритов в проход не пролезли. Понаблюдав немного за их попытками, Амалия тихо чертыхнулась и приказала:

– Стойте там и ждите нас.

– Есть, – глухо отозвались они и, как я смогла заметить, застыли, как стражи, по обе стороны от входа. Не выпуская меня, Амалия шагнула к возвышавшемуся посредь комнаты ларцу. Павел оказался к ней совсем близко: все-таки для троих подземное помещение было маловато.

– Открывайте, – одной рукой вытащив из кармана ключ, Амалия вручила ему Павлу. – Без сюрпризов.

И сильнее вдавила дуло мне в висок, да так, что я слабо вскрикнула – то ли от боли, то ли от осознания того, что меня сейчас прикончат. Павел глянул на меня и чуть заметно улыбнулся с таким видом, будто мне было совершенно не о чем беспокоиться, но я ничего не могла с собой поделать: ноги предательски подкашивались, Амалии, судя по всему, приходилось применять силу, чтобы удерживать меня и не давать упасть на пол.

Замок тихо щелкнул, и покрытая резьбой крышка еле заметно приподнялась над ларцом. Павел глубоко вдохнул, глядя на него с непонятной тоской.

– Умница, – ласково проговорила Амалия и, отняв дуло пистолета от моей головы, всадила Павлу в грудь одну за другой две пули.

Наверное, я закричала. Не знаю – эхо выстрелов оглушило меня до того, что в ушах зазвенело. Павла отнесло к стене, и он, обливаясь кровью, рухнул на пол. Этого вынести я уже не могла – какая-то часть меня, до сих пор задавленная страхом, от одной мысли о том, что терять больше нечего, мгновенно пробудилась и раскрыла крылья во весь их немалый размах. Не осознавая толком, что творю, я вывернулась из хватки женщины и храбро вцепилась в руку, держащую пистолет.

Она выстрелила еще раз – пуля ушла в потолок, и мне на макушку осыпался ворох каменной крошки. Теперь я не слышала совсем ничего, но это не помешало мне ударить Амалию коленом в живот и второй рукой вцепиться в рукоять пистолета мертвой хваткой. На какой-то момент мне даже показалось, что сейчас мне удастся вырвать оружие из ее рук, но тут меня ослепила вспышка боли: Амалия ребром ладони врезала мне по переносице. На секунду я потеряла ориентацию и ослабила хватку, но этого ей хватило, чтобы отшвырнуть меня в сторону и, сказав что-то (я не смогла прочитать по губам, что), направить дуло пистолета мне в грудь.

Одна-единственная вспышка – и все тело мое на секунду превратилось в пропитанный болью ком. Я даже вскрикнуть не смогла, только судорожно попыталась вдохнуть, когда пуля прошила мне грудную клетку где-то рядом с сердцем, и тут же поняла, что дышать больше не могу. В горле при вдохе судорожно заклокотало что-то соленое и горячее. Повернув голову, я попыталась прокашляться. Кровь.

“Я умираю”, – мысль была настолько ясной и естественной, что не вызвала никаких эмоций. Шевелиться я тоже не могла, мне оставалось лишь беспомощно наблюдать, как Амалия делает шаг к ларцу, с торжествующим видом поднимает крышку, и…

– Простите, – вдруг донесся до меня, как сквозь вату, голос Павла, – вы не это искали?

Это было невозможно, но он стоял возле стены, живой и не подающий никаких признаков близкой смерти. Только лицо его было неестественно бледным, а в руке было зажато что-то металлическое и, судя по опасному блеску, острое. Что-то, что я, кажется, видела этой ночью во сне.

Амалия успела лишь обернуться, когда короткое, толстое лезвие пронзило ее насквозь. Умерла она, наверное, мгновенно, и последним, что застыло на ее лице, было выражение бесконечного, какого-то по-детски расстроенного изумления.

Пробормотав что-то вполголоса, Павел с силой выдернул меч из тела побежденной противницы и, даже не удосуживаясь удостовериться, что она мертва, метнулся ко мне.

– Натали!

Я уже ничего не чувствовала, даже боли. Я слышала-то его с трудом – звон в ушах, заглушающий все остальные звуки, становился все громче.

– Натали, я же вас просил… – он почти разорвал на мне кофточку, и при одном взгляде на рану лицо его исказилось. – Боже, Натали, не смейте, смотрите на меня.

Я и рада была бы сделать это, но сосредоточить на чем-то взгляд была уже не в состоянии. Кажется, он меня по щеке погладил, но я этого уже не ощутила.

– Невозможно, – сказал Павел будто не мне, а кому-то еще, хотя мы в комнате остались наедине. – Я не могу… Но нельзя… нельзя по-другому…

Я не могла даже представить, о чем он, но в голосе его слышались слезы, и мне неожиданно остро захотелось хоть как-то его утешить. Из моей груди вырвался невнятный предсмертный хрип, я хотела собрать силы на то, чтобы хотя бы взять Павла за руку, но ощутила, что тело уже оставили все силы. Вот и все. Конец.

И тут мне в руку вложили что-то твердое и холодное, и последние слова Павла, который он сказал перед тем, как душа моя, сделав последнее усилие, приготовилась вырваться из тела, я услышала чрезвычайно ясно и четко:

“Теперь он ваш”.

========== Глава 17. Новые люди ==========

Открыв глаза, я поняла, что не чувствую своего тела – ни рук, ни ног, ни туловища. Но вместе с тем я не лишилась способности что-то видеть и ощущать: хоть и с опозданием, но до меня дошло, что я уже не в подземелье замка. Для подвала в помещении, где я оказалась, было слишком натоплено, а окон там и подавно не могло быть. Снаружи уже сгустилась ночь, и меня это насторожило, ибо в первую неделю июля в Питере так темнеть не может. Сколько же я пролежала без сознания? И где я?

Хоть я по-прежнему не ощущала себя в полной мере, но оказалось, что тело все-таки осталось при мне. Я даже смогла подняться на ноги и оглядеться, чувствуя удивительную, невиданную легкость в движениях, будто стоит лишь захотеть – и ноги мои оторвутся от пола, а я сама взлечу под потолок. Глаза быстро привыкли к темноте, и я смогла разглядеть очертания мебели: какой-то ширмы, комода, зеркала, каминной решетки и… кровати, на которой кто-то мирно спал.

Окончательно перестав что-либо понимать в происходящем, я заозиралась в поисках выхода. Таковых обнаружилось даже два. Одна дверь была настолько искусно замаскирована под стену, что выдал ее лишь маленький замок, на который как раз в тот момент попал отблеск вышедшей из-за облаков луны. Подумав, что она, скорее всего, закрыта, я хотела выбраться через вторую дверь, выглядевшую на порядок солиднее, но тут за ней раздался топот множества шагов и неясный гул голосов. Верховодил ими один, басовитый и грубый, обладатель которого был, если судить по интонации, изрядно под градусом:

– Ломай!

Тут же послышался первый сокрушительный удар по дереву, от которого, кажется, даже стены сотряслись. Перепуганная до смерти, я шарахнулась куда-то вбок, судорожно ища взглядом, где можно спрятаться, и тут, увидев, что до сих пор спавший человек подскочил с постели, не сдержала изумленного возгласа.

Это был Павел. Внешний облик его нисколько не отличался от того, что я привыкла наблюдать, разве что одет он был странно – в какую-то белую хламиду, более всего напоминавшую ночнушку. Испугался он не меньше моего и судорожно заметался по комнате в поисках укрытия, причем мое присутствие игнорировал в упор. Как будто меня вовсе нет. Или я… я – призрак.

Я хотела окликнуть его, чтобы проверить свою догадку, но не смогла выдавить из себя ни единого звука – все мои попытки сказать хоть что-то беспомощно разбивались о невидимую, но окружившую меня непреодолимой стеной границу. Дверь потряс очередной удар, и Павел молнией юркнул за оконную штору.

Несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, на меня будто вытряхнули несколько пригоршней ледяной крошки. От осознания того, что сейчас произойдет на моих глазах, я ощутила подкатывающую жуть.

Третьего удара дверь не выдержала, распахнулась, и комната в момент заполнилась людьми. Вспомнив, что где-то среди них затерялся и мой далекий предок, я попыталась отсыкать его взглядом, но не увидела ни в одном лице хоть одной знакомой черты. Я и сами лица-то видела плохо – от охватившего меня страха перед глазами все мутнело и прыгало, я смогла лишь понять, что в спальню вломились человек пятнадцать, не меньше.

Кто-то метнулся к опустевшей постели.

– Он убежал!

– Нас раскрыли, господа! – крикнул один из заговорщиков, судя по голосу и виду – самый младший.

– Не паникуйте, Платон Александрович! – тут же рявкнули на него. – Он где-то здесь!

Но остальные, кажется, были более настроены разделять настроения пессимиста Платона. По рядам заговорщиков пробежали растерянные шепотки. Еще один человек, которого я смогла узнать благодаря увиденному в википедии портрету – генерал Беннигсен собственной персоной, – кажется, единственный из всех сохранил хладнокровие и, шагнув к кровати, коснулся ладонью простыни.

– Гнездо теплое, – сказал он, оборачиваясь к остальным. – Птица недалеко.

Я, замершая у окна, смогла краем глаза увидеть, как Павел обреченно прикрыл глаза и тихо, почти неслышно выдохнул.

С каким-то паническим ожесточением заговорщики ринулись обыскивать комнату. Поиски не продолжались и минуты – штору отодвинул тот самый обладатель пьяного баса, которому принадлежала идея сломать дверь. Увидев Павла, он расхохотался.

– Вот вы где, Ваше Величество! Выходите…

Бледный и решительный, Павел шагнул навстречу своим убийцам.

– Чем могу служить, господа?

Кто-то опять заволновался, но его успокоили резким тычком под ребра. К Павлу вышел Беннигсен, доставая откуда-то из-за пазухи свернутую бумагу.

– Вы арестованы и низложены. Подпишите отречение в пользу великого князя Александра.

– Арестован? – Павел не удостоил протянутый лист и взглядом. – Что значит арестован?

– Подпишите, – тихо повторил Беннигсен, и тут же кто-то предусмотрительно подал Павлу перо. Тяжело дыша, тот оттолкнул руку.

– Как вы смеете… – голос его срывался. – Что я вам сделал?

Кто-то из заговорщиков переглянулся, и тут один из них, держащий подсвечник, выкрикнул:

– Да ты мучаешь и тиранишь нас уже четыре года!

Павел обернулся на голос, и тут же последняя решимость смертника, которой он почти полыхал до этого момента, погасла в один момент. Нет, наверное, слов, чтобы описать, как мертво и страшно прозвучал его вопрос:

– Как, и Ваше Высочество здесь?..

Отвлекшись на минутку от кошмарной сцены, я вперила взгляд в не дрогнувшего ни на миг офицера. Это и есть Александр? Но нет, при внимательном взгляде на лицо заговорщика память подкинула мне совсем другой портрет: великого князя Константина.

Я почувствовала, что меня начинает тошнить. Наверное, все я бы отдала, чтобы не видеть этого больше, уйти, раствориться в воздухе и никогда больше об этом не вспоминать. Но ноги будто приросли к полу, у меня не получилось даже зажмуриться. Все, что я могла – стоять и смотреть, чувствуя лишь, как в груди разливается обжигающей горечью осознание собственного бессилия.

– Я ничего не подпишу, – проговорил Павел спустя секунду гнетущей тишины, и с отсутствующим видом отступил. Беннигсен растерянно обернулся. Кажется, к такому повороту событий он был не готов. И тут вперед вышел пьяный бас, в руке которого – мое сердце в один миг разлетелось на миллионы осколков, – поблескивала золоченая табакерка.

– Подписывай, тебе говорят! – рявкнул он, встряхивая Павла за плечо, как то ли куклу, то ли тряпку.

– Уберите руки, – прошипел тот, с силой отталкивая его, но здоровяк даже не шелохнулся, когда его ударили по ладони. Только в его стеклянных от выпитого глазах прорезалась неприкрытая злость.

– Сволочь, – приговорил он и, коротко замахнувшись, ударил несчастного в висок. Из раны мгновенно хлынула кровь, я беззвучно вскрикнула, но меня, конечно же, никто не услышал. Павел рухнул навзничь под ноги офицерам, и они столпились вокруг него, взволнованно обсуждая, что делать дальше. Чувствуя, как воздух стремительно накаляется от ищущей выход всеобщей ярости, я обернулась на дверь и увидела, как Беннигсен, комкая в руке отречение, стремительно и бесшумно покидает комнату.

Я будто смотрела плохое и очень реалистичное кино и не могла даже отвести взгляда, чтобы не видеть, что последовало потом. Тот, кто держал свечу, азартно крикнул “Бей его!”, и на распростертое на полу тело градом посыпались пинки.

“Прекратите!” – крикнула бы я, если б могла. С первым глухим криком, донесшимся из-за множества сапог, меня как надвое рассекло, и я завопила уже что было сил, наплевав на то, что услышать меня никто не может. Я рванулась вперед – бесполезно. Попыталась хотя бы поднять руку – бесполезно. А удары все продолжались и продолжались, кажется, этому не было конца.

– Аргамаков! Отдай быстро! – вдруг рявкнул кто-то, и я рывком подняла голову. Один из офицеров безуспешно пытался отобрать у другого расшитый шелковый шарф.

– Вы с ума сошли!

– Хватит дурить! – здоровяк с табакеркой рывком приподнял залитого кровью Павла от пола и без всяких видимых усилий поставил его на колени. – Души его!

Как слепой, Аргамаков шагнул к своей жертве, и я ощутила, как в сердце у меня становится совсем пусто. Неужели…

Я видела, что у моего предка (осознание этого было резким и гулким, как выстрел в замкнутом пространстве) дрожат руки. Накинув Павлу на шею шарф, он попытался затянуть петлю, но гладкая ткань за что-то зацепилась. Тонкая серебряная цепочка с мальтийским ключом.

– Черт, – Аргамаков одним движением сорвал с шеи Павла ключ и явно машинальным движением сунул его в карман. – Черт, черт, черт…

Он не успел – Павел просунул ладонь между шеей и смертельной петлей.

– Господа… – сорвалось с его разбитых губ. – Messieurs, au nom du ciel…epargner moi…laisser moi le temp de…prier…Dieu…

Полный отчаяния взгляд – видно было лишь один глаз, второй заплыл и был целиком залит кровью, – заставил Аргамакова замереть. Руки его ходили ходуном, и исполнить задуманное он не смог. Его оттолкнули.

– Да что ты закопался! – я с ужасом увидела, что за шарф схватился тот, кто до этого момента держал свечу. По лицу Павла покатилась слеза.

– Константин… – успел выговорить он, прежде чем на его шее рывком затянули петлю. Больше он не издал ни звука – только невнятные хрипы, которые спустя минуту оборвались. Я медленно осела на пол, чувствуя, как последний взгляд несчастного намертво, как клеймо, впечатывается в душу, и тут только поняла, что плачу.

– Готово дело, – удовлетворенно произнес кто-то, и тут все вокруг закрыла непроглядная мгла. Больше не было ни замка, ни спальни, ни Павла, ни тех, кто его убил.

Вокруг меня было тихое и абсолютное ничего.

“Так даже лучше”, – подумала я. – “Что угодно лучше, чем это”.

Не знаю, сколько я провела так, не чувствуя себя, раз за разом гоня от себя увиденную мною сцену и против собственной воли начиная во всех подробностях вспоминать ее. С одной стороны, могла пройти минута. С другой – целая вечность. Я ничего не видела, кроме этого последнего взгляда, ничего не слышала, кроме этих предсмертных хрипов, и они не прекращали терзать меня ни на миг, заставляя ощущать себя так, будто и я сама в чем-то виновата. Наверное, если бы я могла, то разорвала бы себя на части от этого ощущения, но у меня не было тела – только эти воспоминания, затмившие и заволокшие все остальное. Словно и никогда не существовало моей жизни – только это, это, это…

И тут я поняла, что ко мне приближаются чьи-то шаги. Эти звуки распороли сомкнувшийся вокруг меня густой и мучительный кокон – я неожиданно поняла, что все еще жива, могу думать, дышать и говорить. И видеть я тоже могла: взгляд мой зацепился за приближающийся в такт шагам дрожащий огонек свечи.

– Кто здесь? – крикнула я, наслаждаясь тем, что наконец-то слышу свой голос. И ответил мне хорошо знакомый, тот, от которого все внутри меня совершило головокружительное сальто:

– Это я.

Хотя в этом не было никакой необходимости – нас уже разделяло менее пары метров, – я метнулась вперед, едва при этом не сшибив Павла с ног.

– Наташа, вы что, осторожнее, – засмеялся он, с трудом оберегая от падения лампаду, которую держал в руке. Но я не чувствовала в себе сил его выпустить – только уткнулась безвольно в его мундир и, ощущая щекой холод какого-то ордена, пробормотала:

– Это было ужасно…

– Я не думал, что вы это увидите, – ответил он, осторожно умещая лампаду на каком-то возвышении рядом с собой. – Мне жаль.

– Вам жаль? – я подняла на него глаза, и он со вздохом полез за платком. – Вам жаль? Да это я… я не могу представить, как…

– Конечно, жаль, – подтвердил он, осторожно стирая следы слез с моего лица. – Разве я мог не знать, какое впечатление произведет на вас это зрелище? Но увы, многое в мире происходит против нашей воли, и с этим ничего не поделаешь…

Постепенно приходя в себя, я отступила от него на шаг и огляделась. Вокруг нас все еще была темнота, но она более не казалась мне пустой и пугающей: хоть это место определенно не было ни залом замка, ни каким-нибудь еще знакомым мне помещением, я неожиданно ощутила себя в нем спокойно и защищенно.

– Я тоже умерла? – решилась я. Павел с улыбкой покачал головой.

– Нет. Вы живы.

Я хотела обрадоваться, но получилось как-то вяло. Вопросов на языке крутилось множество, и я решила, что сейчас самое время их задать:

– Тогда где мы?

– Я бы сказал, между, – задумчиво проговорил Павел, глядя на огонь лампады. – Позади нас – мир, который мы хорошо знаем и к которому привыкли, а впереди…

– Что впереди? – спросила я, когда он замялся.

– Я не знаю, – признался он. – Я не мог туда пройти. Поэтому не могу вам рассказать.

Пляска огня за стеклом вновь увлекла его, и он замолк. Приблизившись к лампаде, я поднесла к ней руку и ощутила жар. Значит, я действительно жива.

– Что было в ларце? – наконец спросила я. – Я не увидела… что вы держали в руках?

– Источник, – ответил Павел, не отрывая взгляда от огня. – Он не дал мне умереть, вернул меня к жизни, связав душу с телом, которое создал.

– И вы двести лет не могли до него добраться?

– Не мог. Ларец невозможно открыть без ключа. Я жил в замке и ждал, когда кто-нибудь принесет мне его.

Он отвел, наконец, взгляд от лампады и посмотрел на меня. Я пробормотала несколько смущенно:

– Ну… я же не знала…

– Я сказал вам все еще тогда, – заявил он серьезно. – Моя благодарность безгранична. Теперь источник принадлежит вам.

Я, хоть умри (какой каламбур, однако), не помнила, когда он такое говорил, но его последующие слава стали для меня настоящим шоком. Растерявшись, я чуть не сшибла лампаду себе под ноги.

– Мне?.. Но…

– Это единственное, что могло вас спасти, – заметил Павел.

– А что теперь будет с вами?

Грустно улыбнувшись, он пожал плечами:

– Не скрою, я хотел бы пожить еще немного, но теперь вернуться я уже не смогу.

– Ч… что? – в один момент я оказалась возле него и порывисто схватила за руки, не желая верить в то, что только что услышала. – Вы уходите? Насовсем?

Он кивнул, и я почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы.

– Но… как же… – я сильнее сжала его запястья, не желая отпускать. – Просто так уходите? А… – я хотела сказать “Анжела”, но вышло почему-то совсем другое. – А я?

Я ожидала, что он засмеется, но этого не произошло. Напротив, на его лицо набежала печальная тень.

– Вам предстоит еще многое, Натали. Я всеми силами хотел этого избежать, но это так же невозможно, как заставить ветер дуть в другую сторону…

– О чем вы? – спросила я, окончательно переставая что-либо понимать. Павел ощутимо вздрогнул, как будто что-то вспомнив.

– Этого я вам сказать не могу. Вы сами поймете… со временем.

– Но…

Я забыла, что хотела сказать, в одну неуловимую секунду, которая потребовалась ему, чтобы притянуть меня к себе и прижаться теплыми губами к моему лбу. От этого простого прикосновения я всем телом задрожала и обняла его в ответ – вышло как-то неуклюже и неловко, будто я что-то недоговариваю. Павел, наверное, ощутил это и заговорил торопливо, отстраняясь:

– Живите, как вам кажется нужным. Я сделал, что мог, но в конце выбирать все равно придется вам.

– Э… хорошо… – окончательно потерявшись, ответила я. – Но я все равно не понимаю, о чем вы.

Он еще раз коротко поцеловал меня, прежде чем отпустить и сделать первый шаг в темноту.

– Обязательно поймете. Прощайте, Натали.

Я хотела кинуться к нему, но передо мной словно выросла невидимая стена, в которую я уперлась, не в состоянии сделать и шагу вперед.

– Не уходите… – только и смогла сказать я, безуспешно силясь хоть как-то его удержать.

– Не тоскуйте обо мне, – пожелал он мне, с каждой секундой все более скрываясь во мгле. – Помните: важно не бессмертие тела, а бессмертие души.

– Вам легко говорить… – пробормотала я, и ответом мне был лишь тихий, с каждой секундой гаснущий в тишине смех. Последним донеслось до меня еще одно “прощайте”, на которое я даже не успела ответить – силуэт Павла полностью растворился в темноте, и я осталась совершенно одна.

Одиночество было зябким. Поведя плечами, я обернулась и увидела, что Павел забыл лампаду – она так и осталась гореть на том возвышении, где он ее установил. Осторожно, стараясь не касаться раскаленного металла, я взяла ее в ладони. Огонек чуть покачнулся, но не потух, и я, заботливо прикрыв его ладонью, зашагала обратно – в сторону, противоположную той, куда удалился тот, кто сохранил мне жизнь в обмен на свою собственную.

Голова гудела так, будто в ней работала сотня отбойных молотков. Сознание возвращалось ко мне медленно, но я, стряхивая с себя полуобморочное оцепенение, рывком приподнялась и поспешно осмотрела себя. Вся кофточка была залита кровью, но на груди моей не было ни раны, ни царапины, ни даже самого маленького шрама. Наполовину сплющенная гильза от пули валялась рядом. Я покрутила ее в руках и, решив не грузить себя излишними вопросами, попыталась подняться на ноги.

Тут же вскрылась еще одна, до сих пор не замеченная мною деталь. В руке у меня была зажата рукоять меча с коротким, наполовину покрытым засохшей кровью лезвием. На секунду мне показалось, что он чуть заметно завибрировал, когда я перехватила его поудобнее, но тут меня отвлек голос Андрея, раздавшийся с той стороны ниши:

– Ната! Ната, ты там?!

Не представляя, как он мог здесь оказаться, я подорвалась мгновенно. Позволила себе обернуться на секунду лишь на пороге комнаты: труп Амалии лежал, нелепо раскинув руки, в луже крови, над ним возвышался настежь открытый пустующий ларец. Больше ничего в помещении не осталось, если не считать белеющей в углу, в беспорядке сваленной одежды. Стараясь не думать о том, что происходило здесь, пока я была без сознания, я протиснулась в нишу и оказалась – вот сюрприз-то, – под двумя пистолетными дулами.

Похоже, ощущение того, что в меня кто-то целится, грозило уже войти у меня в привычку. Но я после всего увиденного даже не испугалась толком, даже поняв, что пистолеты на меня наставили вовсе не сопровождавшие Амалию молодчики, а мои старые знакомые Рыжий и его напарник. Молодчики лежали рядом, и их остекленевшие глаза были устремлены в потолок каменного коридора. Рядом лежал еще один труп – незнакомого мне молодого парня, поймавшего, как и я, пулю в сердце.

– Ната! – Андрей выскочил откуда-то сбоку и, не теряя ни секунды, сгреб меня в объятия, покрыл быстрыми, короткими поцелуями мое лицо. – Ната, ты не представляешь, я так волновался…

Чувствуя, как в груди медленно что-то оттаивает, я прижалась к нему.

– Извини, я так больше не буду…

– Я думал, тебя убили, – он все не находил в себе сил расцепить руки, и я всей душой желала, чтобы это продолжалось как можно дольше: от ощущения того, что рядом кто-то есть, все увиденные мною за последние несколько часов ужасы начали отступать и бледнеть, будто кто-то провел по ним ластиком. – Никуда больше одну не отпущу, слышишь?

– Не отпускай, – легко согласилась я.

Неизвестно, сколько бы мы стояли так, если бы не предупредительный кашель Рыжего:

– Ребят, а вы не хотите поговорить?

Андрей выпустил меня тут же и шагнул вперед, непререкаемым жестом заставляя меня зайти ему за спину.

– Что вам от нас нужно?

– От тебя – ничего, – проговорил Рыжий с неприязнью. – Она пусть отдаст то, что у нее в руках. Это наша реликвия, мы уже давно ее ищем.

Андрей тут же обернулся на меня.

– А что у нее… ух ты, Нат, откуда?

– Потом объясню, – ответила я, легко перебрасывая меч из руки в руку – несмотря на то, что явно был сделан из металла, он не весил практически ничего. Отдавать мне его отчего-то жутко не хотелось, ощущение было от этого, будто расстаюсь с каким-то давним и верным другом, но мне же не привыкать к разлуке с тем, к кому успела привязаться всем сердцем?

– Вы же не хотите ругаться с нашим орденом, правда? – вкрадчиво осведомился напарник Рыжего, с жадностью хищника наблюдая за тем, как я кручу в руках меч.

– Вы мальтийцы? – спросила я. Все становилось на свои места прямо у меня на глазах.

– Именно, – Рыжий махнул перед моим носом дипломатическим паспортом, но я лишь мотнула головой, всем видом показывая, что верю ему и так. – А где Его Величество, кстати?

– Ушел, – буркнула я. – Нет его больше.

Парни переглянулись и облегченно выдохнули.

– Ну, так даже лучше, – пробормотал напарник Рыжего вполголоса. – А то еще убеждай его…

– Согласен, – кивнул ему Рыжий и требовательно протянул мне раскрытую ладонь. – Ну, давай его сюда.

Я с сомнением покосилась на них. Затем на Андрея. Во мне бродило неясное ощущение, что я поступаю неверно, бесполезно пытаясь отсрочить то, что спустя какое-то время все равно наступит. Пытаюсь… заставить ветер дуть в другую сторону. Но все сомнения я отмела разом, когда напарник Рыжего выразительно поднял пистолет.

– Ребята, мы очень торопимся.

Больше я не думала ни секунды.

– Забирайте.

И решительно вложила в протянутую ладонь Рыжего меч. Лицо парня сразу же осветилось, будто он прикоснулся к тайне, которую пытался всю жизнь разгадать. С благоговением, едва ли не целуя лезвие, он взялся за меч обеими руками и отступил. Товарищ его посмотрел на реликвию точь-в-точь так же восторженно, за что заслужил ехидный Андреев смешок:

– Ну ты еще подрочи на него.

– Пошел ты, – без толики раздражения ответил тот, убирая пистолет. Чувствуя, как на меня волнами накатывает облегчение вперемешку с чудовищной усталостью, я подхватила Андрея под локоть.

– И что? Мы можем идти?

– На все четыре стороны, – сообщил Рыжий. – Орден не имеет к вам претензий. Даже наоборот.

– Мы предоставим вам компенсацию, – добавил его напарник, – за те неудобства, что мог вам причинить… наш бывший магистр.

Я ощутила себя так, будто меня собираются макнуть в чан, наполненный грязью, и резко отрубила:

– Не причинял он мне никаких неудобств.

– А это с какой стороны посмотреть! – тут же оживился почуявший верную добычу Андрей. – Да ее грохнуть могли!

Я вцепилась в его локоть изо всех сил и протянула умоляюще:

– Не надо, пожалуйста…

– А сколько компенсация? – он меня как не слышал. Мальтийцы переглянулись, и после короткого обмена взглядами Рыжий неуверенно протянул:

– Хм… пять тысяч долларов вас устроит?

Андрей тут же закивал, взял у Рыжего визитку с обещанием прислать номер моего счета, а мне, несмотря ни на что, захотелось в голос засмеяться. Кто бы мог подумать, что эта история закончится тем же, с чего и началась. И мое желание отказываться от денег резко куда-то улетучилось, ибо я тут же поняла, какое наилучшее применение можно им найти.

– Сорбонна? Ты не шутишь? – когда я озвучила свою мысль Андрею, он даже споткнулся. Я с улыбкой до ушей кивнула.

– Ага. Хочу свалить туда по обмену. Хотя бы на семестр.

– Ты же языка не знаешь…

– И что? К третьему курсу выучу, – беспечно отозвалась я и приложилась к бутылке пива, которую Андрей мне купил в первом встреченном нами магазине. Сам он с увлечением глушил какую-то слабоалкогольную химическую гадость, но мне отчего-то совсем не хотелось его отчитывать. На душе было так легко и свободно, будто я наконец-то нашла то, к чему давно и неосознанно стремилась. Пожалуй, я даже могла назвать себя почти счастливой.

– А я думал, ты ненавидишь французский, – заметил Андрей, когда мы перешли Невский и направились к моему дому. Я пожала плечами: