Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Считай, что мое мнение изменилось.

– Да тебя прямо облагородили, я погляжу.

– Работал специалист, – засмеялась я. Андрей, судя по выражению его лица, хотел сказать что-то обиженно-ревнивое, но встретился со мной взглядом и передумал, только со смешком махнул рукой. Свой путь мы закончили без приключений, и у подъезда я, зашвырнув в урну пустую бутылку, начала прощаться.

– Точно не хочешь, чтобы я поднялся? – с беспокойством уточнил Андрей, заглядывая мне в лицо. Я постаралась придать своему лицу как можно более непринужденное выражение, хотя при мысли о том, что мне предстоит одной подняться в опустевшую квартиру, меня начинала грызть изнутри лютейшая тоска.

– Точно, точно. Я сама. Все хорошо.

– Что-то мне слабо верится, – буркнул Андрей, но все-таки, оставив мне на прощание долгий поцелуй, ушел. Я еще несколько минут стояла у дверей, глубоко и размеренно вдыхая свежий вечерний воздух, прежде чем зайти в дом. Лифт, как обычно, не работал, и на свой этаж я поднялась пешком, привычным жестом отперла квартиру, и тут ощутила под ковриком что-то маленькое и твердое.

Это оказалась связка ключей – тех ключей, которые я четыре месяца назад выдала новоиспеченному квартиранту. Не понимая, зачем было оставлять их под ковриком, я бросила их на полку в прихожей рядом со своими собственными. “Не буду думать об этом сегодня. Подумаю завтра”, – решила я, сбрасывая балетки и проходя на кухню. День выдался, пожалуй, самый насыщенный в моей жизни, но, несмотря на залившее меня утомление, спать мне хотелось меньше, чем выпить чашечку кофе.

Я держалась из последних сил, то и дело натыкаясь взглядом на следы чужого присутствия: повернутые ручками в одну сторону чашки на полке, застарелый след от клея на подоконнике, записка на холодильнике, извещавшая меня о том, что молоко закончилось. Стараясь не дать воспоминаниям истерзать себя заново, я поставила нагреваться турку и тут увидела на столешнице рядом с плитой запечатанный бумажный конверт. Не представляя себе, что может оказаться его содержимым, я разорвала бумагу и, перевернув конверт, обомлела.

На столешницу высыпались деньги: шесть купюр по пять тысяч рублей. Еще две спланировали мне под ноги. Сорок тысяч. Квартирная плата за четыре месяца.

Я вспомнила про оставленные под ковриком ключи и, обхватив себя за локти в нелепой попытке защититься от чего-то, опустилась на пол и тихо, безнадежно завыла. Это не было рыданиями – слезы у меня уже кончились, осталась только возможность издавать глухой, протяжный звук, который может принадлежать разве что тому, кого ранили точным, смертельным ударом и оставили так умирать.

Дверь квартиры распахнулась, и я, подхваченная на секунду безумной мыслью, вскинула голову. В голове метнулся какой-то невменяемый бред: “Пожалуйста, пусть случится чудо”. Что будет тогда, я предположить не успела, ибо последняя надежда угасла, хоть и не подкосила меня отчего-то окончательно. На пороге кухни стоял Андрей.

– Ты… ты зачем пришел? – икнула я, чувствуя подступающий к горлу ком. Вместо ответа он подошел ко мне и легко, как пушинку, поднял с пола.

– Я же тебе говорил, что не брошу, ну…

– Ты.. ты… – я хотела сказать “ты все время что-то обещаешь”, но не выдержала-таки, разрыдалась. Оказалось, что слезы у меня еще остались, и в изобилии, и я насквозь пропитала ими рубашку Андрея, пока он, нашептывая что-то успокаивающее, бережно гладил меня по волосам.

– Ладно, Нат, хватит, – сказал он, когда я несколько поутихла и даже попыталась от него отстраниться. – Все уже кончилось… садись, я сам кофе сделаю…

Он помог мне опуститься на стул, будто боялся, что я упаду, если сейчас меня отпустить. Думаю, он был недалек от истины.

– Ты умеешь делать кофе? – слабо спросила я севшим голосом.

– Нет, – ответил он и вдруг мне подмигнул. – Но никогда не поздно научиться… о, а это что за бабки?

Я увидела, как он перебирает в руках эти злополучные сорок тысяч, и ощутила внезапный порыв вырвать из его рук купюры, разорвать их на мелкие части и отправить в мусорный бак.

– Квартирная плата, – ответила я, отворачиваясь. – Павел оставил.

– Охренеть, сорок штук, – пересчитав деньги, Андрей запихнул их обратно в конверт. – И что ты с ними делать будешь?

– Отдам музею, – отрезала я. – Убери их, я не хочу их видеть, мне противно.

Как ни странно, Андрей не стал спорить, а бросил чертов конверт на дно ящика с посудой. Самое лучшее решение – пусть полежит там, а потом я наберусь сил, достану эти деньги и передам Русскому музею в качестве добровольного пожертвования.

– А я думал, он копит, – как бы невзначай сказал Андрей, ставя передо мной чашку кофе – я глотнула и подумала, что лучше бы выпила растворимый.

– На что? – спросила я, стараясь не дать себе закашляться.

– На ринопластику, – усмехнулся он, высыпая в свою чашку три ложки сахара. – Я ему буклетик подкинул, подумал, ему будет интересно…

– Ты безнадежен, – сказала я.

– Не, а что такое-то? – делано возмутился Андрей. – Я почитал, он дико комплексовал из-за своего носа, подумал, пусть исправит…

– Нормальный у него нос, – безжизненно откликнулась я и коротко прибавила, почуяв, что в моей фразе чего-то не хватает. – Был.

Андрей фыркнул.

– А он так не считал. Просто уничтожил меня взглядом, когда я ему эту рекламу дал…

– Андрей, – тихо, даже не надеясь, что до него дойдет, проговорила я, – он умер.

– Ната, милая, – так и есть, не дошло, – он двести лет назад умер. И вообще, в такие моменты я начинаю подозревать…

– О, только не начинай.

– А что? Между прочим, в историю с фотосессией я так до конца и не поверил.

Я только отмахнулась.

– Да прекрати уже. Лучше скажи вот что…

– М? – Андрей отпил из чашки и, кажется, подавил искушение вывернуться наизнанку.

– Твое мнение по поводу произошедшего?

– Ну… – Андрей думал недолго. – Это был какой-то пиздец, но я, если честно, так ни хрена и не понял.

– Сказать по правде, аналогично, – подумала я, прихлебывая намешанную им отвратительную бурду.

Ночь заканчивалась, так и не начавшись, и небо над Петербургом осветили первые лучи солнца. Я смотрела в это небо, чувствуя, что начинаю неуловимо задремывать, и сквозь подкатывающую пелену сна понимала, что оно напоминает чей-то бездонно-ясный, устремленный на меня внимательный взгляд. Под этим взглядом горечь отступала, как будто кто-то ласковой рукой ограждал меня от нее, и на смену ей приходило ясное и простое осознание того, что печаль по тому, кого уже не вернуть, явно не стоила жирного креста, который я, замкнувшись в собственных терзаниях, явно вознамерилась на себе поставить.

– Приключение, блин, – продолжал бухтеть Андрей, давя один за другим зевки. – Парням расскажу – не поверят же…

– Лучше не надо, – усмехнулась я и, поднявшись, взяла его за руку. – Вот что, пошли спать, а то ты сейчас мордой в стол упадешь.

– Отличная идея, – обрадовался он, отставляя подальше от себя чашку и тоже поднимаясь.

Он уснул мгновенно, едва стоило его голове коснуться подушки, а я долго еще лежала с закрытыми глазами и свыкалась с ощущением, что, хоть я и существую на свете уже девятнадцать лет, настоящая жизнь моя началась только сейчас.

========== Эпилог ==========

Равнодушный взгляд мента не изменился даже после того, как Анжела нашпиговала его деньгами до такой степени, что чуть не треснули карманы мундира. Гонорар за роль Первого Актера в спектакле, несколько золотых побрякушек и даже подаренный когда-то давно матерью жемчужный кулон – все ушло на то, чтобы найти ответ на один-единственный вопрос.

– Вы его нашли?

Мент долго смотрел на Анжелу и молчал, а затем медленно, как будто ему было лень, моргнул.

– Его пробили по всем нашим базам, – густо ответил он, постукивая пальцами по каким-то бумажкам. – Либо вы что-то перепутали, девушка, либо такого человека никогда не существовало.

– Ничего я не перепутала, – прошипела Анжела, чуть приподнимаясь от затопившей ее ярости. – Что значит “не существовало”?

– То и значит, – кажется, мент подавил искушение зевнуть, и девушке захотелось впечатать его носом в стол. – Паспорт у него левый. Сделан черт пойми как. А человека такого и не было. Он не рождался, нигде не учился, собственностью не владеет, ни по одному делу у нас не проходил.

Анжела откинулась на спинку стула и шумно вдохнула. Она не могла поверить в то, что ей говорят. А мент продолжал монотонно, продолжая смотреть своим рыбьим взглядом – вроде бы и на посетительницу, а вроде бы и куда-то сквозь ее голову:

– Ни в одной базе его нет. Как будто появился из ниоткуда.

– Бред, – пробормотала Анжела, сцепляя ладони и чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Мент легко согласился:

– Бред. Только это нашли, вот, гляньте.

Он вытащил из стола засаленную картонную папку, в которой сиротливо лежала одна-единственная бумажка – ксерокопия с какой-то записки. Впрочем, Анжела тут же, нетерпеливо схватив листок, поняла, что это вовсе не записка, а заявление об отказе от госпитализации. Не было никаких сомнений, что почерк был тот самый, да и кривоватая, будто у писавшего соскользнула рука, подпись “Павелъ” была девушке знакома.

– И все? – пробежавшись по тексту, она подняла взгляд на мента. Тот развел руками:

– И все.

– Да за что я вам платила, – комкая в руке бумагу, гневно заговорила девушка. – Человек исчез, а вы даже не…

– Я же сказал вам уже, – невероятно усталым тоном сказал мент, – не исчез он, а не существовал никогда. Не было его.

– Да что за чу…

– Вы, я надеюсь, понимаете, – кажется, полностью уверившись, что имеет дело с сумасшедшей в стадии обострения, вкрадчиво заговорил мент, – что невозможно в современном мире прожить сорок с лишним лет, нигде не отметившись?

Анжела посмотрела секунду в его ничего не выражающие глаза, а потом, осененная внезапной догадкой, схватила бумагу с росписью и выскочила из кабинета прочь. Мысль, пришедшая ей в голову, была совершенно невероятной, но это было последним, что осталось. Впрочем, был и второй вариант: признать себя душевнобольной, страдающей галлюцинациями, и добровольно сдаться на попечение людям в белых халатах. Но Анжела и это отмела, позвонив Свете и Костику: они тоже видели его на вечеринке в честь дня рождения. Сразу трое не могли видеть один и тот же глюк. Чувствуя то ли облегчение от осознания собственной адекватности, то ли нарастающее напряжение от того, что все мировосприятие готово вот-вот полететь к чертям, Энжи выбежала из отделения, взяла такси и помчалась в Русский музей.

Не сказать, чтобы ей там сильно обрадовались: все смотрительницы ходили как пришибленные, поминутно сморкались в платочек и каждому, кто готов был их слушать, начинали плаксивыми голосами вещать о какой-то безвременно ушедшей из жизни администраторше. Будь Анжела в другом настроении, она бы, вне всякого сомнения, присоединилась к сочувствующем, но тогда пришлось ограничиться тем, чтобы найти наиболее адекватную из музейного персонала, припереть ее к стенке и сунуть под нос листок с автографом.

– Удивительно, – изумленно пробормотала женщина, что-то про себя сопоставив, – подпись абсолютно аутетичная… Но ведь это современные чернила, да?

Ощущая, как мир трещит по швам, Анжела отобрала у нее бумагу и безапелляционно потребовала:

– Есть у вас здесь его портрет?

– Конечно, – сказала женщина немного растерянно. – У вас за спиной.

Анжеле пришлось уговорить себя обернуться.

Взглянув на ее лицо, смотрительница сама чуть не упала в обморок. Наверное, слишком жутким было появившееся на нем выражение запоздалого осознания.

– С вами все хорошо? – пискнула женщина, пытаясь подхватить Энжи под локоть; та отдернула руку, будто ощутив прикосновение змеи.

– Нет, ни хрена, – отрубила она, чувствуя, как к горлу подступает тягучий и невероятно горячий ком.

Смотрительница еще крутилась вокруг, что-то озабоченно щебеча, и ее голос внезапно показался Анжеле до того отвратительным, что она, подавив желание отпихнуть от себя женщину что было сил, круто развернулась на каблуках и метнулась из зала к выходу. Подстегивали ее собственные обломки здравого смысла, впивающиеся под кожу не хуже раскаленных игл.

Остальное Анжела помнила, будто в тумане. Вроде бы она рыдала навзрыд, как не рыдала класса с пятого, на скамейке в саду возле замка, потом поднялась и, шатаясь, как пьяная, пошла по направлению к Марсову полю. Куда она идет, Энжи не имела ни малейшего понятия, она только слабо осознавала, что хотела, кажется, броситься с Троицкого моста, а затем каким-то образом оказалась в Петропавловском соборе.

– Но это же невозможно, – шептала она, как в бреду, безотрывно глядя на одно из надгробий. – Невозможно.

Руки почти не слушались ее, но она смогла развернуть зажатую в руке бумагу и снова уставилась на подпись.

Верить или нет?

– Простите, девушка, – вдруг раздался совсем рядом с ней вкрадчивый, мягкий голос, – вы в порядке?

Говоривший оказался импозантного вида, мило улыбающимся мужчиной, из того типажа, который всегда вызывал у Энжи приятные вибрации в области живота. И его участливая улыбка казалась настолько искренней, что девушка даже попыталась слабо улыбнуться в ответ.

– Скажите мне, – сказала она медленно, на автомате принимая из рук мужчины идеально отглаженный платок: очевидно, тушь все-таки потекла, – как вы считаете, может ли человек вернуться из мертвых?

– Конечно, – с невероятным убеждением ответил мужчина, заглядывая ей прямо в глаза. – Конечно, может. Даже не сомневайтесь.

– Действительно? – Энжи старалась говорить спокойно, но голос все равно срывался на невнятные всхлипы. Бережным жестом отведя с ее лица прядь волос, мужчина кивнул:

– Да, Анжела, действительно.

Даже в том состоянии, в котором она находилась, девушка смогла почуять какой-то подвох и на всякий случай на шаг отступила. Платок в ее руках уже окрасился серыми полосами, но она не обратила на это внимания – взгляд ее намертво приковался к неестественно блестящим, гипнотящим глазам незнакомца.

– Вы знаете, как меня зовут?

– Я знаю гораздо больше, – ответил мужчина и вдруг протянул Анжеле руку; несмотря на середину июля, он носил плотные кожаные перчатки. – Может, вы тоже хотите узнать?

– Узнать что? – спросила Анжела почти беспомощно, все свои силы употребляя на то, чтобы запретить себе протягивать ладонь в ответ. Мужчина вдруг с видом заговорщика подмигнул ей.

– Все. И даже больше.

– Даже больше?

Мужчина кивнул.

– Идите со мной.

Девушка обернулась на надгробие, будто в поисках какого-то совета, но мраморный саркофаг остался безмолвен.

Ну, Анжела и пошла. С чего было не пойти?

Продолжение следует…