Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Отвали, – бросила я, давясь слезами. Пальто я не стала даже накидывать – просто перебросила его поперек локтя, влезла в ботильоны и вывалилась из квартиры. Анжела – за мной.

– Подожди! Ты что, Нат? Останься!

– Иди ты… – я ловко увернулась от ее попытки схватить меня за локоть и юркнула в подошедший лифт. Последним, что я слышала, прежде чем металлические створки захлопнулись, был истошный крик подруги:

– Наташа! Подожди! Андрей! Мать твою, Андрей!..

Я героически сдерживала порыв разрыдаться, пока ехала в пойманной машине до Думской, и позволила себе сделав это, только завалившись в первый попавшийся бар и навернув одну за другой пару рюмок клюквенной настойки. В субботний вечер в тесном помещении было не протолкнуться, орала музыка и клубился густой дым от множества сигарет, но меня это нисколько не беспокоило – даже наоборот, как показалось мне, укрыло от внешнего мира невидимым щитом. Когда вокруг творится такая хрень, как у меня, ни на кого нельзя положиться и все вокруг оказываются сволочами, единственное, что остается – укрыться так под сенью питейного заведения, затеряться в толпе, погрязнуть в множестве голосов и пить. Последнее – особенно. Я бросила на барную стойку еще одну купюру и махнула бармену, который тут же принялся наливать.

Третья стопка меня немного отогрела, я подняла голову, которую до этого держала опущенной, и повернулась в зал, где дергались под музыку пьяные тела.

Бредовые идеи лезли в голову одна за другой. Может, найти себе парнишу на одну ночь для экстренного лечения сердечных ран? Хотя, зачем это, я никогда не приветствовала случайные связи из банального опасения подхватить какую-нибудь гадость, а теперь мне и вовсе далеко не надо ходить за желающим затащить меня в койку – за стенкой живет… Отринув от себя мысли о спонтанном сексе в туалете, я повернулась к бармену.

– Дайте еще одну порцию.

Судя по его взгляду, у меня начал уже косить взгляд, но мне было плевать. Я решила напиться – значит, я напьюсь.

И тут сидевшая рядом со мной высоченная девица, закончив потягивать мохито, спрыгнула со своего стула и нырнула в зал, уступая место еще одной посетительнице.

Похоже, у меня был вечер неожиданных встреч. Освободившийся стул заняла ни кто иная, как Амалия Григорьевна. Сначала я решила, что обозналась, но наткнулась на пронзительный, безумный взгляд и обреченно поняла, что это вовсе не так. А жаль.

И она меня тоже узнала, удивленно подняла брови и спросила, перекрикивая шум:

– Наташа?! Вы что тут делаете?

Тут же передо мной поставили очередную стопку, и все вопросы отпали сами собой. Женщина посмотрела на настойку, потом на меня и сочувственно покачала головой:

– Что-то случилось?

– Нет! – перед ней я точно не была настроена раскрывать душу. – Все зашибись!

Она отлипла, но ненадолго – заказала себе какой-то кислотного цвета коктейль и вновь принялась доставать меня:

– Почему вы мне не позвонили? Я ждала звонка!

“Потому что тебе лечиться надо”, – чуть не сорвалось с моего пьяного языка.

– Потому что… потому что не было возможности! – выкрутилась я. Амалия чуть прищурилась.

– Его больше нет?

Я решительно покачала головой и опрокинула в себя настойку. Как бы я ни была расстроена и выбита из колеи, во мне не появилось ни малейшего желания сказать этой сумасшедшей хоть слово правды. И я отвернулась, красноречиво махнула бармену на пустую стопку, всем своим видом показывая, что продолжать разговор не намерена, но Амалия все не отставала от меня.

– Вы действительно думаете, что это позволит вам справиться с несовершенством мира?

До меня не сразу дошел смысл ее вопроса. Я невольно вздрогнула. Она что, мысли читает, эта психованная?

– Вы откуда знаете, о чем я думаю? – по пьяни я всегда становилась ужасно прямолинейной. Амалия рассмеялась:

– По вам не скажешь, что у вас праздник. Значит, вас что-то огорчает. Я не спрашиваю, что. В конечном итоге любые огорчения – несовершенство мира. И глупо думать, что алкоголь их исправит.

– У вас есть способы получше? – спросила я хмуро, вертя между пальцами пятисотрублевку. Глаза Амалии загорелись еще пуще, и на секунду мне стало не на шутку страшно. Казалось, у моей собеседницы вот-вот сорвет чердак окончательно.

– Конечно, есть! Может, хотите узнать?

– Ну… – я не была уверена, что хочу это услышать. – Ну, валяйте…

– Нести свет миру, – загадочно произнесла Амалия, потягивая коктейль, – свет, который разгонит мрак. Вы понимаете?

– Ну? – я никак не могла понять, куда она клонит. Двести с лишним граммов настойки в организме этому только способствовали.

– В момент воспламенения может погибнуть несколько человек, но вспыхнувший свет принесет истину и счастье всем людям. Понимаете?

– Бред какой-то, – замотала головой я и схватилась за новую стопку. – Счастье для всех? Чтобы никто обиженный не ушел? Какое-то…

Амалия посмотрела на меня долгим взглядом и вдруг сказала:

– Здесь не лучшее место, чтобы это обсуждать. Может, хотите проехаться со мной?

– Зачем? – чувствуя, что пьянею уже окончательно, тупо спросила я. Яркие глаза моей собеседницы полыхали в полумраке, как два огня, и, казалось, пытались прожечь меня насквозь, а бледное, словно высеченное из камня лицо расплывалось в клубах дыма, становясь похожим на застывшую в ироничной гримасе маску. Я в очередной раз содрогнулась, почти кожей ощутив, как эта женщина всеми силами пытается вызвать у меня доверие. И вместе с этим я чувствовала, что нет сейчас на всей земле человека, которому я доверяла бы меньше, чем ей.

– Вы ведь хотите знать? – спросила Амалия вкрадчиво. – Хотите знать все? И даже больше?

– Как можно знать больше, чем все?

– А вы думаете, что есть границы?

Вместо ответа я бросила на стойку деньги, тотчас исчезнувшие в ладони бармена, и, подхватив сумку, спрыгнула со стула. Пол под моими ногами угрожающе покачнулся, но я удержала равновесие и, глядя теперь на Амалию почти снизу вверх, заявила:

– Вы уж простите, но я сейчас не настроена вести филф… философские беседы. Я просто хочу нажраться. И чтобы мне никто не мешал.

Она даже виду не подала, что я ее обидела, обронила только (причем я не слышала ее голоса, но каким-то непостижимым образом прочитала по губам):

– Вы совершаете ошибку.

– Не первую и не последнюю, – буркнула я в ответ и, невежливо расталкивая народ, принялась пробираться к выходу.

Чем закончилась ночь, я помню смутно. Вроде бы, я обошла по меньшей мере половину баров Думской, перепробовала, кажется, весь ассортимент алкогольных напитков, предлагаемых этими заведениями, и только часов в пять утра на подгибающихся ногах завалилась домой. Понятия не имею, что я из себя представляла, но догадаться могу – ничего хорошего. Вроде бы я даже увидела, что Павел уже проснулся и сидит на кухне со своими книжками, но не исключала, что мой пьяный к чертям мозг просто-напросто подкинул мне такой глюк. В любом случае, я, параллельно жалуясь вполголоса на несправедливость жизни в общем и Андрея в частности, кое-как умылась и завалилась спать, не раздеваясь. Пожалуй, в одном Амалия была права – алкоголь и в самом деле хреновый способ бороться с несовершенством мира, ибо лучше мне, увы, не стало ничуть.

========== Глава 9. Терпсихора ==========

Утро выдалось непроглядно-серым, покрывшееся тяжелыми тучами небо то и дело раздраженно поливало улицы Петербурга мелкой изморосью, но это ничуть не помешало толпе туристов наводнить Михайловский замок с самого утра. Среди них ничем не выделялся мужчина средних лет в сером плаще и с тростью в руках, вынырнувший, будто из ниоткуда, из-за спин толпы стрекочущих японских туристов и с удивительной легкостью взбежавший по широкой лестнице, ведущей к главному входу. Странно чему-то улыбаясь, он купил входной билет и беспрепятственно приступил к осмотру экспозиции. Впрочем, как выяснилось скоро, витрины с экспонатами интересовали посетителя крайне мало – скользя по ним равнодушным взглядом, будто каждый день мог созерцать их беспрерывно, он целенаправленно двигался в западную часть замка, где как раз в этот момент намечалось какое-то необычное оживление.

Но цели своей, какой бы она ни была, мужчина не достиг – пересекая один из залов, он замер и еле уловимо подобрался, словно готовясь отразить нападение. Замерла и советовавшаяся о чем-то со смотрительницей администратор музея, которой повезло всего на секунду пересечься с посетителем взглядом. Разом побелевшее ее лицо дернулось в гримасе неверия.

– Быть не может, – прошептала она, не слушая уже, что говорит ей ее собеседница. – Не может быть.

Мужчина медленно обернулся и посмотрел на нее. Судя по тому, как судорожно шевельнулась ее рука, женщина с трудом удержалась от того, чтобы схватиться за сердце.

– Нина Сергеевна, с вами все в порядке? – прошамкала старушка-смотрительница, повернувшись в ту же сторону и своим подслеповатым взглядом ничего подозрительного не уловив. Мужчина продолжал стоять неподвижно, разве что трость переложил из одной руки в другую.

– Все хорошо, Валентина Васильевна, – мертвым голосом проговорила администратор. – Мне нужно на секундочку отойти…

Оставив смотрительницу недоумевать от того, как резко оборвался разговор, Нина Сергеевна на нетвердых ногах приблизилась к странному посетителю.

– Это вы? – спросила она отрывисто, жадно вглядываясь в его лицо. – Это действительно вы?

Он, до сего момента напоминавший застывшее изваяние, заметно смягчился, едва встретив ее полный обожания взгляд.

– Глаза вас не обманывают, мадам. Это действительно я.

– О, Боже, – больше слов у женщины не нашлось, она попыталась сделать реверанс и едва не упала, но посетитель успел подхватить ее под локоть. – Ваше Вел… То есть… Как… как это возможно?

– Сейчас это неважно, – ответил ее собеседник. – Могу я рассчитывать на вашу помощь?

Судя по ее выражению лица, он мог и не спрашивать – ответ разумелся сам собой:

– Все, что угодно, Ваше Величество.

– Где мы можем побеседовать?

Нина Сергеевна подумала секунду, затем с непонятной боязнью оглянулась туда, откуда слышался шум нескольких голосов, которые без всяких усилий перекрывал один-единственный женский, а затем кивнула посетителю в противоположную сторону:

– Пойдемте ко мне в кабинет.

При этом она быстро разжала и вновь сжала кулак, будто хотела тронуть своего собеседника за руку, но не решилась этого сделать.

Первое, что сделала Нина Сергеевна, заведя странного посетителя в кабинет – тщательно заперла дверь на замок. От мужчины это не укрылось, и он заметно занервничал:

– Зачем это?

Администратор посмотрела на него, будто что-то про себя решая.

– Не надо было вам сюда приходить.

– Почему?

– Здесь с самого утра эта жуткая женщина, – ответила Нина Сергеевна, садясь за древний письменный стол и движением руки сдвигая в сторону разбросанные по нему бумаги. – Не знаю, что она тут делает, но она привела милицию и…

– Подождите, подождите, – коротким жестом мужчина призвал свою собеседницу к молчанию. – Я ничего не понимаю. О ком вы говорите?

Нина Сергеевна сцепила пальцы. Взгляд ее так и норовил соскользнуть с лица посетителя то на письменный прибор на столешнице, то еще ниже, к самому краю стола, но она заставляла себя смотреть прямо, хоть это явно стоило ей не одного усилия.

– Ее зовут Амалия, – сказала она наконец. – Она уже давно тут… не знаю, как это сказать. Ошивается. Простите.

Мужчина только махнул рукой, всем своим видом показывая, что не намерен цепляться к словам.

– Вы наверняка ее видели, просто не обратили внимания, – продолжила администратор, явно ощутив себя увереннее. – Хотя сложно было не заметить. У нее совершенно безумный взгляд…

– А, да… – задумчиво протянул ее гость, вспоминая. – Что-то такое… впрочем, продолжайте.

– Я так и не смогла понять, что ей нужно, – призналась Нина Сергеевна. – Не знала, как от нее отделаться. А потом начались эти смерти, и она…

Она запнулась на секунду и все-таки дала слабину, опустила взгляд. Мужчина, поглядев на ее смущение, с осуждением проговорил:

– Раньше вы ничего от меня не скрывали.

– Мне стыдно, что я ей поверила, – прошептала Нина Сергеевна. – Она обвинила в этих смертях… вас…

Он едва не выронил трость, которую сжимал до этой секунды в руках. Женщина продолжала неотрывно смотреть в стол и не видела, как ее собеседник с нервным смешком откидывается на спинку скрипящего стула. На скулах его медленно проступили розоватые пятна.

– Меня?

– И она сказала, – быстро, как на исповеди, заговорила администратор музея, – что нужно позвать медиума, чтобы… чтобы… чтобы помочь вам упокоиться с миром.

– Иными словами, выставить меня вон из замка, – голос мужчины был спокоен, но в нем отчетливо зазвенели угрожающие нотки. Нина Сергеевна подняла на него испуганный взгляд.

– Вы все не так поняли, Ваше Величество! Я действительно думала, что так будет лучше! Сейчас сама не понимаю, как могла такое думать… но вы знаете, эта Амалия так умеет убеждать…

Ее собеседника это, кажется, не убедило. Продолжая хмуриться, он сдавил в пальцах набалдашник трости.

– Продолжайте. Вы нашли медиума?

– Нашла, – продолжила свое покаяние Нина Сергеевна. – Позвонила по первому попавшемуся объявлению, а там такой милый парень по имени Андрей, и помощница с ним, Наташа…

Трость беспомощно выскользнула из пальцев странного посетителя и с гулким звуком ударилась о пол, но мужчина даже не подумал о том, чтобы ее поднять. Выражение гневного недовольства на его лице сменилось крайней степенью удивления.

– Наташа? Вы ничего не перепутали?

– Нет. Так ее и зовут. Я ее последний раз видела… недели три назад. Вас в замке не было, я решила, что она справилась с работой, отдала ей деньги, и она исчезла. А что? Вы хотите ее найти?

– Мне не придется прилагать к этому усилий, – усмехнулся мужчина. – Эта очаровательная мадемуазель любезно согласилась предоставить часть своего дома в мое распоряжение, когда… когда в этом появилась необходимость.

По нему видно было, что он старательно обходит в беседе какую-то тему, распространяться на которую не желает или не может, но Нина Сергеевна искусно делала вид, что этого не замечает. Пришла ее очередь удивляться:

– Так вы живете у нее?

– Именно так, – добродушно кивнул он. – Но я не замечал за Натальей каких-то… мистических способностей. Склонен даже предполагать, что их и вовсе нет… Впрочем, об этом я с ней поговорю.

Нина Сергеевна коротко рассмеялась и принялась, несмотря на прохладу, обмахиваться одной из бумаг, как веером.

– Вот уж никогда бы не подумала… вот почему она была такая…

– Давайте вернемся к Амалии, – предложил мужчина. – Когда я исчез, что она сделала?

– Пропала на какое-то время, – ответила Нина Сергеевна, откладывая в сторону лист. – Потом вернулась, еще какое-то время… ошивалась, а вчера умерла Елена Васильевна, и сегодня является Амалия, с милицией, с МЧС, черт пойми с кем, простите… они вход в подвал перекрыли и ходят туда-сюда… как будто ищут что-то… и она меня совсем пугает….

– Ищут, – повторил мужчина задумчиво, устремляя взгляд куда-то в пространство. – Значит, все-таки я был прав…

За последнюю фразу его Нина Сергеевна ухватилась, как почуявший добычу пес – за малейшее дуновение ветерка, но не успела задать вопрос, ибо в дверь с настойчивостью заколотили.

– Нина Сергеевна! – раздался снаружи требовательный женский голос. – Нина Сергеевна, вы тут?

В смертельном страхе женщина подскочила со стула.

– Это она!

Мужчина, по всей видимости не ожидавший такого взрыва эмоций, попытался успокоить ее:

– Позвольте, мадам, разве стоит так…

– Нельзя, чтобы она вас видела! – громко зашептала Нина Сергеевна, бесцеремонно хватая своего гостя за плечо; он же был настолько ошеломлен, что даже не попытался скинуть руку.

– Но разве она…

– Пожалуйста, – проговорила женщина умоляюще. – Пожалуйста, спрячьтесь. Я очень вас прошу.

Он смотрел секунду ей в глаза, где горел один лишь безраздельный страх – за него, – а потом вдруг проговорил, сдаваясь:

– Куда?

Спустя секунду за ним закрылась дверь соседнего миниатюрного помещения, где Нина Сергеевна, очевидно, в свободное время попивала чай. Впрочем, мужчина притаился за этой дверью так, чтобы иметь возможность слышать и даже видеть через маленькую щель у косяка, что происходит в кабинете. А туда тем временем ступила рослая темноволосая женщина, весь облик которой излучал деятельную уверенность без малейшего отголоска суеты, зато с изрядной примесью фанатизма.

– Чем обязана, Амалия Григорьевна? – спросила администратор холодно, жестом приглашая посетительницу сесть. Но на пути к стулу Амалия споткнулась об оставленную предыдущим гостем кабинета трость.

– Ох, черт, это что такое?

От лица Нины Сергеевны начала медленно отливать краска. Поспешно она выхватила из рук Амалии трость, не дав женщине толком разглядеть ее.

– Это… это мое, простите.

– Ваше? – Амалия удивленно приподняла брови. – Не знала, что вам такое…

– Мне нравится, – отрезала Нина Сергеевна нервозно и осторожно прислонила трость к столу рядом с собой. Только затем, удостоверившись, что та не упадет вновь, она села на стул и, сложив руки, пытливо посмотрела на посетительницу.

– Так чем обязана?

– Я просто пришла принести извинения, – сказала Амалия небрежно, – мы учинили небольшой погром…

– Следы вашего присутствия мы уберем, – отозвалась Нина Сергеевна с неприязнью. – Но мне хотелось бы… узнать причину, так сказать.

Темноволосая женщина мигом навесила на лицо очаровательную улыбку, ее широкий прямой рот при этом будто изломился.

– О, ничего особенного. Просто мне в голову пришла идея… раз смерти продолжаются, а привидения больше нет…

Администратор музея продолжала молча смотреть ей в лицо, не позволяя своему взгляду даже чуть скоситься в сторону соседней двери.

– …значит, возможно, мы ошиблись? И опасность исходит не сверху, из замка, а из его подвалов?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Ну как же так. Просто представьте себе: кто-то решил найти проход в замок, чтобы, предположим, похитить экспонаты. Или копает подкоп. Но ему раз за разом попадаются несчастные женщины, и он вынужден убить их, чтобы они его не раскрыли. Понимаете?

По виду Нины Сергеевны можно было сказать, что предложенная версия вряд ли вызвала у нее большой энтузиазм, но все же администратор со всей присущей ей вежливостью кивнула. Амалия заулыбалась с еще более искренним выражением.

– Поэтому мы хотим прочесать подвалы. Не волнуйтесь, если там что-то есть – мы это найдем.

– Не сомневаюсь, – бесцветно ответила Нина Сергеевна. – И ни в коем случае не волнуюсь. Вы же знаете, я вам верю.

– О, – невозможно было представить более признательного выражения, чем то, которое появилось на лице Амалии Григорьевны, – мне так приятно это слышать…

– Только будьте осторожны. В подвалах недавно трубу прорвало, чуть фундамент не рухнул. Я все-таки хочу видеть музей в целости и сохранности.

– Не беспокойтесь, – Амалия порывисто поднялась со стула, – музей мы не потревожим. Ничуть. Спасибо за понимание.

– Обращайтесь, – администратор тоже заставила себя улыбнуться, уже в спину уходящей посетительнице. И, стоило цокоту каблуков Амалии затихнуть в конце коридора, как Нина Сергеевна, постепенно избавляясь от залившей ее лицо бледности, устало откинулась на спинку стула. Из соседней комнаты неслышно вышел ее необычный гость.

– Вы в порядке, мадам? – заботливо осведомился он, бросая подозрительный взгляд на дверь, за которой скрылась темноволосая женщина. Нина Сергеевна улыбнулась ему.

– С ней всегда так. Вроде хорошо, а сидишь будто на иголках.

– Могу понять, – молвил он, подбирая свою трость. – Что ж, одно я понял точно.

– Что, Ваше Величество?

– Что мне действительно стоит подождать, пока все успокоится, – заявил мужчина решительно, запахивая воротник плаща. – За себя у меня нет причин тревожиться, но… если это то, о чем я думаю… лучше пока не… впрочем, не буду утомлять вас этим. Надеюсь, мы прощаемся ненадолго.

– Конечно, – обрадовалась Нина Сергеевна, – заходите, когда хотите, только пусть эти сначала уйдут…

Заверив ее, что зайдет обязательно, странный гость шагнул к двери, но тут до него донесся тихий оклик женщины:

– Ваше Величество…

– Да? – он обернулся и посмотрел на нее вопросительно. Нина Сергеевна вобрала в грудь воздуха, точно вопрос дался ей нелегко.

– Что спрятано в подвале? Что они ищут?

Он постоял немного молча, неизвестно что обдумывая, и наконец ответил с самым честным выражением:

– Ничего. Абсолютно ничего.

Словами не описать, насколько погано я чувствовала себя в то утро. Грубо говоря, это и утром-то не было, ибо я с огромным трудом продрала глаза лишь в три часа дня. Во рту было ужасно сухо, все тело будто налилось свинцом, а в голове методично и неумолимо бухало что-то огромное и тяжелое. Вяло застонав от боли, я перекатилась на другой бок и попыталась нащупать рядом с собой кружку с водой. Если б ее не оказалось на месте, мне бы, наверное, пришлось умереть, потому что встать с постели и дойти до кухни было в тот момент явно выше моих сил. В голове еще мелькали остатки вчерашнего вечера, но они были настолько мутны и разрозненны, что я даже не пыталась пока сложить их во что-то осмысленное. Нашарив-таки на полу чашку, я жадно приникла к ней, но на донышке, как назло, осталось всего несколько капель – они прохладно скользнули по языку, лишь раззадорив жажду еще пуще. От несправедливости мира я испустила страдальческое мычание и, не следя за тем, куда катится выпавшая из руки чашка, рухнула обратно на подушку. Меня начинало мутить.

– Наконец-то вы проснулись, Наталья.

Голос Павла звучал прохладно и ровно, но каждое слово все равно одавалось в моей несчастной голове гулкой болью. С трудом повернув голову к дверному проему, я посмотрела на своего квартиранта мутно:

– А… вы… – говорить было еще труднее, чем шевелиться; язык, казалось, распух до чудовищных размеров и ворочался с трудом.

– Я вижу, отдых удался на славу, – тоном разочарованного папаши проговорил Павел, снисходительно глядя на меня. – Неужели прилично юной девице пить, как гусару?

“Нет, только не это”, – мигом опухло у меня в голове. Похоже, нравоучений от бывшего императора было не избежать, но я была не в том состоянии, чтобы выслушивать их. Легче было пойти и повеситься, но даже на это, боюсь, сил бы у меня не хватило. Вот и пришлось лежать пластом, не шевелясь, и даже пытаться что-то ответить:

– Я… не… да я вообще…

Дальше голос сорвался на невнятный сип, и я, подавленно замолчав, закрыла глаза. Павел еще некоторое время молчал, а потом в нем, видимо, сочувствие одержало верх над суровостью:

– Принести вам воды?

– Да! – у меня даже голос прорезался. – Да, спа… спасибо…

Гигантскую поллитровую кружку я осушила залпом, не обращая внимания на то, что вода стекает по подбородку и льется на грудь. Глотку изнутри прекратили драть невидимые когти, но лучше от этого не стало, ибо ни головная боль, ни слабость во всем теле никуда не делись. Теперь Павел смотрел на меня скорее с жалостью, точь-в-точь моя мамуля – она тоже, когда я просыпалась после пьянок с друзьями, сначала злилась, а потом начинала заботливо вокруг меня хлопотать, предлагая наперебой боржоми, аспирин и какие-то непонятные народные средства. Но я успела достаточно себя изучить, чтобы понять, что мне не помогает ни одно. Только…

– Пиво, – прошептала я, с усилием заставляя себя моргать – даже слабый свет пасмурного дня, льющийся в окно, неустанно давил на мозг. – Ваше Величество, будьте человеком. Сходите за пивом. Пожалуйста.

Он удивленно приподнял брови и ответил с непонятным смешком:

– Позвольте, это уже наглость.

– Почему это? – резонно спросила я. – Тут ларек за углом. Иначе я до вечера не встану… ох…

– Мне кажется, я не похож на посыльного.

– Я этого и не говорю, – его императорское чувство собственной важности не на шутку взбесило меня. – Я просто прошу вас об услуге. Бескорыстной услуге. Не потому, что вы посыльный, а просто так. Просто потому что… потому что…

Боже, как у меня болела голова.

– Потому что вы есть, – произнесла я за неимением других аргументов и снова закрыла глаза, желая всем своим видом показать: если не хочешь оказать мне первую помощь, хотя бы оставь в покое, и без твоих нотаций плохо. Несколько секунд стояла тишина – наверное, он смотрел на меня и удивлялся, как можно было напиться в такие дрова, чтобы наутро напоминать нечто аморфное и неподвижное, разве что слабо пульсирующее от боли. Я сама удивилась бы, если честно, если б были силы.

Дверь комнаты захлопнулась.

– Ну и пожалуйста, – пробормотала я еле слышно и, отвернувшись к стенке, вновь смежила веки. Но боль была сильнее подкатывающей дремоты и сносила ее начисто, как бурный речной поток хлипкую плотину. Счет времени я потеряла, поэтому не знаю, сколько лежала так неподвижно, проклиная себя и весь мир заодно. Правильно мне Амалия говорила что-то про несовершенство мира… если, конечно, я ее и впрямь встретила, а мне приснилось это все по пьяни. Питер, конечно, большая деревня, но не настолько же.

Я не успела как следует углубиться в воспоминания о том, что было вчера, чтобы хоть как-то спастись от своего гнетущего состояния, как вдруг дверь комнаты опять распахнулась. Я даже головы не повернула, настолько мне было плевать.

– Что вам еще? – спросила я сипло, зарываясь носом в подушку. Наверное, впервые за все время нашего с Павлом сосуществования я была настолько близка к тому, чтобы начать его искренне ненавидеть.

Спустя секунду я необычайно ясно осознала, что от ненависти до любви один шаг. Потому что мой квартирант достаточно бесцеремонно, хоть и мягко развернул меня за плечо и протянул открытую, восхитительно запотевшую бутылку “Оттингера”.

– Не может быть, – выпалила я, хватая бутылку, будто боясь, что он передумает и заберет. – Вы решили меня спасти?

– Только пообещайте мне, что не будете больше так напиваться.

– Не буду, – ответила я совершенно честно: в тот момент даже мысль о том, чтобы еще раз притронуться к чертовой клюквенной настойке, лишь подняла у меня внутри очередную волну тошноты. Я принялась хлестать пиво огромными глотками и, разумеется, почти тут же поперхнулась от ударивших в нос газов.

– Можете не торопиться, – заметил Павел, почему-то не торопящийся покидать комнату. – Я не собираюсь ее отнимать.

Я только булькнула в ответ что-то невразумительное и продолжила жадно пить. А он все не уходил, терпеливо ждал, пока я опустошу бутылку и буду в состоянии хоть как-то поддерживать разговор. Пелена, заволокшая сознание и помутившая все эмоции, немного разогналась, и я ощутила нечто, похожее на настороженность. Словно меня спалили за чем-то постыдным. Я попыталась припомнить, что такого, с точки зрения Павла, могла натворить за последнее время, но ничего, как назло, на ум не шло. Разве что Косяк немного погрыз только что отпечатанные фотки, но в этом, если разобраться, моей вины нет. Поэтому я совершенно спокойно допила пиво, поставила бутылку на пол и, кое-как приняв сидячее положение, более-менее осмысленно воззрилась на своего спасителя.

– Спасибо. Я, если честно, не ожидала, что вы пойдете…

– Я никуда не ходил, – ответил Павел. – Молодой человек из компании, расположившейся этажом ниже, согласился исполнить это за меня.

Я чуть не свалилась с дивана. Наш дом давно уже терроризирует какая-то гопота, оставляющая на лестничных пролетах тонны пустых бутылок и шелухи от семечек, бодро посылающая в известном направлении всех, кто осмеливается сделать им замечание, и каким-то непостижимым образом всегда умудряющаяся смыться до приезда милиции. Да как Павел делает это, черт возьми? Сначала сосед с дабстепом, теперь они…

– Весьма неряшливые молодые люди, – уточнил он ничего не выражающим тоном. – Но они дали обещание, что избавятся от следов своего пребывания, и я позволил им остаться.

Я решила ничему не удивляться. В отношении моего квартиранта это бесполезно.

– Вы… – я не договорила, потому что других слов, кроме “охуенны”, у меня не было, а материться при Павле я не рисковала. На него мое восхищение никакого впечатления не произвело: он скользнул по мне безучастно-изучающим взглядом, как оценщик по редкой скульптуре, и вдруг спросил:

– Я могу попросить вас об ответной услуге?

Я, признаться, немного озадачилась. За прошедшие три недели я оказала ему миллион и одну услугу, если говорить, положа руку на сердце, но он, хоть и благодарил, явно воспринимал все это как само собой разумеющееся. И никогда ни о чем специально не просил. Спрашивал – да, но не просил. Я попыталась прикинуть, что могло прийти ему в голову, но быстро поняла, что это бесполезно, и решила уточнить прямо:

– Конечно, а… о какой?

Лицо его на секунду исказилось, будто он хотел сказать совсем не то, что произнес в итоге:

– Побыть моделью.

– Моделью? – у меня глаза на лоб полезли. – Какой моделью?

– Для моих фотографий, – заявил он. – Я решил запечатлеть вас в образе девяти муз.

Не нужно было быть профессором логики, чтобы понять, к чему он клонит. Я подавленно замолчала, неожиданно живо и во всех подробностях представив себе, чем кончится эта фотосессия. Представила – и ничего не ощутила, ни неприятия, ни желания, ничего. Только одна, весьма здравая мысль неожиданно объявилась в моей голове: “Все давно к этому шло”.

– Вы ведь не откажете мне в столь незначительной прихоти, – проговорил Павел с еле заметным нажимом. Я внутренне содрогнулась. Откажешь ему, как же.

– Конечно, нет. Как пожелаете.

Он, явно довольный моей покладистостью, заулыбался.

– Тогда… в семь часов вечера.

– Отлично, в семь, – ответила я, и он наконец-то вышел. Я снова упала на подушку и попыталась вытащить из сознания хоть одну мысль, чтобы как-то обдумать все произошедшее за последние сутки. Но в моей несчастной голове осталась лишь одна, давящая, как и любая абсолютная истина: “Все давно к этому шло”.

Мне не пришлось даже заставлять себя не думать о предстоящем вечере – он воспринимался как нечто абсолютно логичное, нечто вроде операции, без которой никуда. Муки совести меня тоже не мучили: в конце концов, Андрея я недвусмысленно отправила куда подальше, я свободная девушка, могу ложиться в постель с кем хочу. Тем более, чем черт не шутит, вдруг мне даже понравится?

Совершенно успокоившись от последней мысли, я еще немного повалялась, сходила в душ, посидела немного за компом, удалила все сообщения от Андрея, не читая их, и, немного подумав, закинула его в черный список. Слез больше не было, даже обида на него куда-то испарилась, и мысль о том, что я его больше не увижу, отчего-то не вызывала никакого расстройства. Я даже подумала, что зря устроила истерику на вписке и заставила беспокоиться Анжелу – лучше было бы спокойно объяснить Андрею, в чем он не прав, сказать, что мы расстаемся, и пойти пить дальше. А давать пощечину, только если бы он совсем не отставал. Так, конечно, было бы гораздо лучше, но кому и когда все стоящие идеи приходили в голову вовремя? Сообразить в подходящий момент, как лучше себя повести, никогда не было моим коньком, что тут говорить.