Текст книги "Конец партии: Первая искра (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Ты серьезно? Ты поселила у себя парня? А Андрей?

– Андрей не против, – никогда, ни при каких обстоятельствах моя мать не должна была узнать о Терпсихоре и всем остальном. – И вообще, Павел не парень, он… он немного постарше.

Похоже, это было ошибкой: в муттер мгновенно проснулся старший инспектор полиции нравов.

– Наталья, как это понимать? Ты сожительствуешь с мужчиной?!

– Я не сожитель… то есть, мы живем вместе, но не сожит… это не то, что ты подумала! – не оставляла я попыток объяснить. – Мы не спим! Он просто… просто снимает у меня комнату! И вообще, он нормальный…

– Что ты предлагаешь мне понимать под словом “нормальный”? – продолжала наступление мама. – Как ты предлагаешь мне…

И тут она замолкла и уставилась мне за спину. Я мигом ощутила что лечу, нелепо размахивая руками, в какую-то бездонную черную бездну. Если бы вручался приз “самый большой питерский лузер месяца”, то за этот вечер его, несомненно, отдали мне.

– Добрый вечер, – как и всегда после свидания с Энжи, Павел пребывал в отличном настроении. – Чудная погода сегодня, даже дождя не было…

Отправив зонт на установленную над вешалкой полку, он принялся стягивать с себя плащ. Маму мою он, видимо, просто за мной не увидел. Это было худшим из всего, что он мог сделать: даже если бы он завалился пьяный или обкуренный, но заметил ее с порога, было бы и то лучше, чем то, что ему предстояло пережить сейчас.

– Простите, мужчина, – протянула мама, надувшись от ярости, – вы вообще кто?

Он, наконец, нашел ее взглядом, и брови его недоуменно поползли вверх. Я тихо покашляла и разом ощутила, как меня с обеих сторон пронзили два взгляда:

– Познакомьтесь… Ваше… Павел Петрович, это моя мама…

Явно испытывая неловкость за допущенную оплошность, он шагнул к матери и чуть наклонил голову.

– Очень рад встрече, мадам.

– Ага, взаимно, – хмуро ответила она, смеривая Павла оценивающим взглядом. Сердце у меня замирало всякий раз, когда матушка останавливала взгляд на его лице: я некстати вспомнила, что в институте она защищала диплом по его военной реформе. Если она его узнает, последствия могут быть…

– Так вы и есть квартирант? – осведомилась она и с суровым видом протянула раскрытую ладонь. – Паспорт покажите.

Вот это был нокаут. Пожалуй, я могла бы выпутаться из чего угодно, но объяснить матери отсутствие любых документов у моего квартиранта было бы выше моих сил. Оставалось лишь одно – сказать правду, и пусть меня потом забирают в сумасшедший дом. Я, насколько можно было это сделать за секунду, приготовилась к тягостному, наполненному самыми разнообразными эмоциями разговору, и тут Павел с совершенно невозмутимым выражением достал, так сказать, из широких штанин.

На самом деле он достал знакомую каждому жителю нашей страны бордовую книжку из нагрудного кармана рубашки, но это ничего не меняло, я все равно застыла, как громом пораженная.

– Ага, – с сосредоточенным видом мама принялась листать страницы. – Ага…. Романов Павел Петрович, хм…

Я не могла понять, как она его не узнает. Разве имя и фамилия вкупе с внешностью ничего ей не говорят? Она же наверняка миллион раз видела его портреты, когда писала диплом! Но нет, судя по лицу муттер, ей даже в голову не могла прийти подобная мысль.

И все-таки, откуда у него паспорт?

– Ага-ага, понятно, – после долгого изучания документа мама наконец вернула его владельцу. – И что, давно вы тут живете?

– Около трех месяцев, – ровно ответил он, убирая паспорт обратно в карман. – Вас что-то не устраивает?

Она сделала вид, что не слышала вопроса.

– И много вы платите?

В этот момент он немного завис, но ответила за него я:

– Десять тысяч в месяц.

– Ну, неплохо, – преисполнившись какими-то своими мыслями, мама постучала по полу носком туфли. – Ладно, Наташ, нальешь мне чаю?

Я с трудом поверила в это, но буря миновала. Вручив мне рубашку, которую до этого продолжала держать в руках, мама с царственным видом прошествовала в кухню. Не зная, что делать с отданной мне вещью, я не нашла ничего лучше, кроме как вернуть ее Павлу.

– Простите мою маму, – сказала я на всякий случай, хоть и видела, что он не зол. – Она…

– Не стоит, Натали, – проговорил он. – Моя была много хуже. Сделайте мне тоже чай, я сейчас приду.

И удалился к себе. Радуясь про себя, что все кончилось с куда меньшими неприятностями, чем мне казалось на первый взгляд, я пришла в кухню и включила чайник. Сидящая за столом муттер тем временем извлекала из сумки коробку со слоеным тортом, бормоча при этом слова, заставившие меня ощутимо насторожиться:

– По-моему, я его раньше где-то видела…

– Да ну? – сказала я, не поворачиваясь к ней лицом. – Не знаю…

– Показалось, наверное, – тут же сказала мама умиротворенно и одним резким движением открыла коробку.

Чаепитие продолжалось в атмосфере напряженного перемирия, пока черт меня не дернул за язык спросить:

– Мам, а ты бы не могла еще раз сказать, откуда взялся этот ключ?

Я выложила на стол звякнувший подвеской айфон и запоздало пожалела об этом, почувствовав, как еле уловимо напрягся сидевший рядом со мной Павел. Мама посмотрела на меня взглядом учителя, который отчаялся объяснить какую-то элементарщину закоренелому двоечнику:

– Я же говорила уже сто раз, Наташ.

– Давай в сто первый, – упорствовала я, хрустя куском торта. Матушка закатила глаза, но все же начала рассказ:

– У тебя, Наташа, очень именитые предки. С моей стороны точно, кто там был со стороны твоего отца – я не знаю и знать не желаю… Так вот, был такой старинный дворянский род, Аргамаковы, и мы с тобой от них происходим.

Павел, размешивающий чай, с неожиданной силой ударил ложкой по стенке кружки. Но мама даже не обратила на это внимания: она была вся в событиях двухсотлетней давности.

– Так вот, Наташ, твой пра-пра-прадедушка заказал своей жене шкатулку, в которой она хранила письма и какие-то другие бумаги. И ключ к ней. Шкатулка, кстати, до сих пор сохранилась, только замок на ней давно сломался, я туда складываю старые фото. Ключ вместе с ней передавался по наследству, и вот, он у тебя.

– А он не может… – медленно произнесла я, приподнимая над столом айфон и наблюдая, как покачивается на цепочке ключ, – еще что-нибудь отпирать?

– Что? – удивилась муттер. – Об этом я ничего не знаю.

– Заказал жене, значит… – пробормотала я себе под нос и тут, подняв взгляд на Павла, увидела, что он, смертельно бледный, судорожно поправляет на шее платок. Руки у него тряслись, как у эпилептика.

– С вами все в порядке? – мама, от которой, конечно, не укрылось его состояние, чуть приподнялась со стула. Он заговорил хрипло, как будто ему на шею вновь набросили смертельную петлю:

– Благодарю, все… все хорошо, я вас оставлю на секунду…

Мама недоуменно смотрела, как он, чуть заметно пошатываясь, выходит в коридор, а потом наклонилась ко мне и шепнула с подозрением:

– Наташа, а ты точно уверена, что он нормальный?

– Да, – протянула я, пытаясь избавиться от ощущения, что у меня внутри что-то, как железом по стеклу, скрежещет. – Да, абсолютно уверена.

Пожалуй, теперь я знала, при каких обстоятельствах у моего пра-пра-прадедушки оказался этот небольшой невзрачный ключ, украшенный мальтийским крестом.

Еще раз взяв с меня честное слово, что мой квартирант не сумасшедший, мама сочла ревизию завершенной, попрощалась и ушла. Закрыв за ней дверь, я прислонилась к ней спиной и долго стояла так, считая собственные вдохи, думая, как теперь поступить. Но, сколько я ни старалась придумать хотя бы несколько вариантов поведения, мне упорно вырисовывался лишь один. И я, по пути почти срывая с телефона подвеску, направилась в бывшую родительскую спальню.

Павел в молчании стоял у окна, сложив на груди руки, и с отсутствующим видом наблюдал за тем, что происходит на улице. Там, впрочем, ничего особенного не происходило, как я смогла увидеть, когда подошла и встала рядом: грузчики, сопровождая все свои действия звучными и сочными репликами, таскали через двор какие-то коробки. Павел ничем не подал виду, что заметил мое присутствие, только дернулся чуть, будто хотел повернуть голову в мою сторону и не смог.

– Ваше Величество… – я осторожно тронула его за плечо. Ответом мне был лишь потухший взгляд: в нем не было ни укора, ни обвинения, только смутно знакомое мне блеклое выражение, которое я не видела с той самой ночи, когда в одной футболке прибежала к нему, охваченному ужасом от увиденного кошмара…

Я протянула ему ключ.

– Возьмите.

Страдальчески сжав губы, он качнул головой.

– Возьмите, – повторила я настойчивее. – Он мне не нужен, я не смогу его носить теперь, потому что… потому что получается, что мой дед…

Выговорить “убийца” у меня не хватило сил. И воздуху в легких тоже не хватило.

– Не надо, – проговорил вдруг Павел, отстраняя мою руку. – Не надо этого. Я должен был сам об этом подумать.

– Я не знала, – пробормотала я, не зная даже толком, в чем пытаюсь оправдаться. – Честное слово, я не знала.

Я никогда не чувствовала, что этот ключ такой тяжелый. Руку давило к полу так, как будто я держала в ней пятикиллограммовую гирю. А еще я подумала, что вот сейчас, от этой тяжести, беспомощно расплачусь и тогда уж буду выглядеть совсем жалко.

– П-простите, – только и нашла в себе силы сказать я. И в этот момент Павел посмотрел на меня так, будто заметил, что я стою рядом с ним, лишь сейчас.

– За что? – спросил он изумленно. – Вы не виноваты в том, что он совершил… да у меня мысли не было обвинить вас, ладно, будет вам…

Бормотание его сорвалось на какой-то полувнятный шепот, и он сгреб меня в объятия, со всей возможной силой прижал к себе и так, почти не дыша, застыл. До меня донесся еле слышный металлический звон – это упал на пол выскользнувший у меня из ладони ключ, но подобрать его успеется еще сотню раз, главное – ничто больше не жгло мне руки горящим углем, и я, унимая дрожь в коленях, смогла обнять в ответ.

В конце концов, думала я, пряча лицо у Павла на груди, теперь все должно устаканиться окончательно. Еще пару месяцев назад я не могла представить, как можно устроиться в нашем мире, не имея ни документов, ни прописки, ни постоянного источника дохода и, главное, ни малейшей возможности все это получить. А теперь, когда я поняла, что все эти препятствия лишь кажутся непреодолимыми, жизнь должна была окончательно вернуться в свое обычное русло, с одним только исключением – у меня появился еще один человек, кого я могу назвать близким.

И еще, подумала я, поднимая голову и встречая лучистый взгляд Павла, пожалуй, это взаимно.

Началась сессия: наступило время для литров кофе, бессонных ночей и отчаянных попыток впихнуть в свой мозг совершенно немыслимые объемы иноформации за чудовищно короткий промежуток времени. К середине июня я все еще умудрялась каким-то образом оставаться без хвостов, но самые зубодробильные экзамены были еще впереди, и я в перерывах между написанием шпор и зубрежкой отрабатывала жалобный взгляд, который вкупе с фразой “Ну хотя бы троечку” должен был действовать на преподов, как яркий свет солнца – на беззащитную снежинку.

А вот Анжелу едва не отчислили. С начала года они невзлюбили друг друга с каким-то преподом, который все время придирался к ней почем зря и отчетливо грозил завалить на экзамене. Чтобы иметь хотя бы призрачный шанс остаться на стипендии, Анжела должна была принести ему какой-то склеенный из бумаги макет и, разумеется, доделывая эту жуткую штуку в последний вечер, опрокинула на нее чашку с кофе.

Когда она позвонила мне в истерике, мне сначала показалось, что у нее кого-то убили. Но потом, когда я поняла, что случилось, и постаралась донести до нее, что без стипендии жизнь тоже есть, пусть и не столь радужная, она сквозь рыдания послала меня на три известные буквы и потребовала дать к телефону Павла. Он выслушал ее всхлипы с непроницаемым видом, потом посмотрел на часы, сказал, что будет через полчаса, собрался и уехал.

Да, всю ночь они занимались тем, что склеивали заново этот дурацкий макет. Причем Павел умудрился между делом поправить какие-то ошибки в расчетах, что помогло Анжеле получить заветную четверку и в честь этого эпично проставиться в “Толстом фраере”. Больше у нее таких осечек не случалось, пятерки она штамповала со скоростью пулемета “Максим” и была вполне довольна жизнью. Вдобавок ко всему она вполне определенно начала говорить о том, что скоро станет мадам Романовой, пару раз я заставала ее со свадебными каталогами в руках и изумлялась, насколько изменчив мир.

Словом, жизнь искрилась как могла. И жизнь была прекрасна. Если бы не эта сессия и один маленький эпизод, после которого все полетело к чертям собачьим…

А началось все достаточно прозаично – я, чуть ли не приплясывая, возвращалась домой с очередного экзамена, обрадованная внезапно свалившимся “отл” по предмету, который я знала дай боже на три, и услышала, как меня окликнули:

– Эй, девушка!

Мысленно готовя стандартное “У меня парень есть”, я обернулась и увидела, что у тротуара неподалеку от меня притормозила черная, выдраенная до блеска машина без номеров. Обращался же ко мне парень, вылезший с заднего сиденья.

– Девушка! – повторил он, сверкая дороброжелательнейшей из всех возможных улыбок. – Девушка, не хотите ответить на пару вопросов? У нас реалити-шоу!

========== Глава 13. Прирожденный убийца ==========

Оказалось, что черная машина – не просто машина, а целый лимузин. Парни любезно предложили мне устроиться на заднем сиденье, где, наверное, могло поместиться с десяток таких девушек, как я, сами сели на сиденья напротив и ненавязчиво замкнули у меня на запястье тонкий браслет, от которого бежал куда-то в недра машины завитый в пружину черный провод.

– А это зачем? – спросила я, в недоумении дернув рукой. Но первый парень, которого я про себя окрестила Рыжим, тут же поспешил меня успокоить:

– Ничего страшного. В него встроен диктофон, он будет записывать ваши ответы.

– А, ну ладно, – подавляя нарастающую тревогу воспоминаниями о рассказе Таньки Звягинцевой, я откинулась на спинку сидения и пытливо воззрилась на ведущих. – Ну, и что от меня требуется?

– Просто отвечайте на вопросы, – заулыбался Рыжий; его напарник тем временем был занят тем, что щелкал каким-то пультом. – Если все ответы будут приемлемы, вы выйдете в следующий этап.

– О-кей, – улыбнулась я и попыталась напрячь мозги: вопросы наверняка будут на соображалку, а с ней под конец сессии у меня было туго. – Валяйте.

Рыжий покосился на своего напарника. Тот нажал на какую-то кнопку и, заслышав короткий тонкий писк, с готовностью кивнул.

– Как вас зовут?

– Наташа, – представилась я, ерзая и пытаясь найти удобное положение: кажется, под ткань кресла, кроме пружин и набивки, засунули еще ворох каких-то железок. Парни переглянулись, и молчаливый напарник Рыжего покивал с выражением, что все, мол, в порядке.

– Такие вопросы девушкам, конечно, задавать не принято, – продолжил Рыжий воодушевленно, – но сколько вам лет?

Я никогда не понимала этого дурацкого кокетства по поводу возраста и поэтому ответила без обиняков:

– Девятнадцать.

– Вы родились в Петербурге?

– Да.

С каждым моим ответом напарник Рыжего кивал. Судя по всему, пока что мои ответы всех устраивали.

– Вы, наверное, студентка? – улыбнулся мой собеседник, и мне сложно было не улыбнуться ему в обратную:

– Ага. Я с журфака. Первый курс.

– Понятно-понятно… – он постучал кончиками пальцев по подлокотнику кресла. – Вы, наверное, начитанная девушка? Музеи любите?

– Ну… – я смутилась, – я вообще в искусстве не очень…

– Ну, когда последний раз в музее были?

У меня неожиданно трепыхнулось сердце. Во всем этом был какой-то ощутимый подвох, но какой, я понять пока не могла. Мне не надо было далеко ходить, чтобы вспомнить, когда я последний раз была в музее, но отчего-то я решила не говорить начистоту:

– Не помню. М-м-м… кажется, весной.

– И что за музей был? – в выражении Рыжего неожиданно прорезалось что-то кошачье, как будто он наконец дождался, когда из норки покажется мышь. И это мне не понравилось совсем.

– Эрмитаж, – рубанула я, жалея уже, что согласилась сесть в эту чертову машину. От меня не укрылось то, что напарник Рыжего, разом напрягшись, вскинул на меня пронизывающий взгляд. Мой собеседник еле видно подобрался, словно готовясь к прыжку.

– Эрмитаж? Вы не путаете?

– Нет, не путаю, – если врать, то уж до конца. Парни переглянулись, и я с нарастающим изумлением увидела, как на их лицах появились совершенно одинаковые гримасы людей, которые долго-долго что-то искали и, наконец, нашли: торжество напополам с облегчением и, что напугало меня до глубины души, непонятное зловещее обещание.

– И как, – вопросил Рыжий, поворачиваясь ко мне, – понравилась вам экспозиция?

– Еще как, – пискнула я, обмирая. Он снова заулыбался, но от этого я только больше съежилась, охваченная страхом.

– Знаете, мне кажется, нам стоит поболтать поподробнее. Поздравляю, вы прошли в следующий этап.

– По… спасибо, – лепетнула я, сталкиваясь с холодным взглядом молчаливого парня с пультом. – А… где вы хотите поболтать?

– Скоро увидите, – подмигнул мне Рыжий и повернулся к водителю. – Давай, гони на…

И тут я увидела, что из-под его идеально выглаженного черного пиджака торчит ни что иное, как кобура с выглядывающей из нее пистолетной рукоятью. Я никогда не славилась способностью быстро анализировать ситуацию, но тут был не тот случай, когда требуется подробный анализ. Просто в моем мозгу метнулась вспышкой одна-единственная мысль: “Опасность!”, а остальное тело делало само, без участия разума.

На то, чтобы сорвать с руки браслет, мне потребовалась доля секунды. На то, чтобы распахнуть дверь машины, пока та не успела тронуться с места – еще одна. А дальше я, перемахнув через капот припаркованной рядом иномарки подобно какому-нибудь герою боевика, стремглав кинулась бежать.

– Стой! Стой, сволочь! – донесся мне вслед голос Рыжего. – Леха, давай за ней!

Я услышала, как визжит резина: машина резко страртанула вперед. Не чуя под собой ног, я влетела в подземный переход и кинулась на другую сторону улицы. За мной по ступенькам бежал дробный топот, сопровождаемый окриками:

– Стоять! Стоять, кому сказал!

Я никогда не любила заниматься физкультурой, и особенно меня утомляли занятия бегом. Сколько помню, что в школе, что в универе я вместо кросса предпочитала прятаться где-нибудь в кустах или за деревьями и предаваться размышлениям о жизни, иногда даже не отказывая себе в том, чтобы выкурить сигаретку. Нормативы я всегда сдавала со скрипом, некоторые по три-четыре раза, и учителя стоном стонали от моей безнадежной лени. Посмотрели бы они на меня сейчас, наблюдая, как я, наверное, ставлю мировой рекорд!

У меня не было времени сообразить, куда бежать, и поэтому я, вместо того, чтобы дернуть к дому, предпочитала нестись в другую сторону. Срезав через Екатерининский сквер и по пути едва не растоптав чьи-то разложенные на траве бутерброды, я выскочила на набережную Фонтанки и что было сил понеслась к мосту. Но сил у меня оставалось уже немного – дыхание сбилось на свистящие хрипы, а в печени неумолимо закололо, я чуть сбавила скорость, и меня тут же схватили за рукав.

– Да стой же ты, блин, – Рыжему, судя по покрывшемуся испариной лбу, тоже было мало удовольствия носиться за мной в костюме, – никто тебя не собирается… ай, сука!

Последнее его восклицание было реакцией на то, что я что было сил пнула его в коленку. Притормозившая рядом с нами машина (и когда только успел развернуться на светофоре?!) даже дверей открыть не успела, как я снова бросилась прочь. Была у меня короткая мысль броситься в воду, но я решила приберечь ее на крайний случай – если уж деваться совсем будет некуда, можно и искупаться в реке. Но пока что я перелетела через мост, как на крыльях, и понеслась по улице Ломоносова по направлению к Лиговке.

– Стой! – орал мне вслед неугомонный Рыжий. – Стой! Стрелять буду!

Редкие прохожие от этого вопля шарахнулись в стороны. Их можно было понять – я тоже, вспомнив про кобуру, с визгом шатнулась в сторону, едва не вылетев при этом по инерции на проезжую часть. Очень вовремя – в асфальт совсем рядом со мной с хлестким звуком вонзилась пуля.

Вот теперь было самое время для паники. Все еще не понимая, что происходит и почему меня преследуют, я резко повернулась и, увидев первую ведущую во дворы подворотню, юркнула туда, как мышь в спасительную щель в полу.

Судьба благоволила ко мне в этот день: во-первых, двор оказался проходным, а во-вторых, за моей спиной послышался пронзительный вой милицейской сирены. Неудивительно – попробуйте пострелять из огнестрела в центре Питера!

Пользуясь неожиданно свалившейся на меня форой, я принялась петлять по дворам, надеясь запутать преследователей и затеряться. В какой-то момент мне показалось, что никто за мной уже не гонится, и я, тяжело привалившись к стене, попыталась одышаться. Меня потряхивало, а ноги стали будто ватные: все остатки своих сил я употребила на то, чтобы не упасть.

И тут из арки послышался звук шагов и знакомый мне голос:

– Да тут она где-то, Лех. Да я откуда знаю, как… Да найду я ее, не парься, ну…

Почти в отчаянии я заметалась по двору, но тот оказался закрытым, поймав меня, как в капкан. Бежать было некуда.

Чувствуя, как подгибаются ноги, я развернулась, чтобы встретить своего преследователя лицом к лицу, и приготовилась отбиваться. Особых шансов на успех против взрослого крепкого парня при оружии у меня, конечно, не было, но разве это аргумент, чтобы сдаваться без боя?

И тут случилось то, что, кроме как чудом, не назовешь. Дверь ближайшего ко мне подъезда с писком отворилась, и оттуда вышел степенный, явно никуда не торопящийся мужчина. Подбрасывая в ладони ключи от машины, он пошел к арке, а я, метнувшись мимо него, успела протиснуться в едва-едва не захлопнувшуюся перед моим носом дверь.

На какой-то момент я едва не впала в эйфорию от мысли, что спасена, но тут же поняла, что вряд ли это надолго. Рыжий вряд ли круглый идиот и поймет, куда я делась, наткнувшись на этого мужика с ключами. А запершись в подъезде, я попала в еще один капкан, только еще более узкий. Но покорно ждать, пока Рыжий пойдет осматривать подъезды, я не собиралась. Может, удастся уйти через крышу? На это тоже шансов не было, но все лучше, чем сидеть в ожидании, пока за тобой придут.

Лифта в подъезде не было, и я, с трудом шевеля задеревеневшими ногами, принялась подниматься пешком. Но тело плохо слушалось меня – преодолевая очередную ступеньку, я споткнулась и непременно упала бы, если б меня кто-то не подхватил под локоть.

– Эй, аккуратнее…

Это оказалась женщина лет тридцати на вид, растрепанная, по-домашнему одетая и смолящая отвратительно воняющую дешевую сигарету. На меня она глянула подозрительно:

– А я тебя не припомню. Наркоманка, что ли? Ты к кому?

– Я не наркоманка, – слабым голосом ответила я, опираясь о подоконник и пытаясь одышаться, – за мной гонятся…

И тут случилась самая жуткая в мире вещь – тремя этажами ниже лязгнула входная дверь.

– О боже, – прошептала я, ощущая, как от лица мелкими толчками отливает кровь, – боже, боже, он тут, он меня поймает.

– Кто “он”? – спросила женщина, туша сигарету в пустой кофейной банке. Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась в нее мертвой хваткой, чувствуя, как в такт поднимающимся шагам гулко колотится сердце, и почти бессильно зашептала:

– Помогите мне, пожалуйста, спрячьте меня, а то они меня поймают!

Первым ее порывом, кажется, было отцепить меня от себя и смыться, но она глянула мне в лицо, затем почему-то потянула носом, как почувствовавшая свежатину собака, и схватила меня за запястье:

– Ладно, пошли.

Я не могла поверить в то, что сумела-таки спастись, даже когда женщина тщательно закрыла за нами дверь собственной квартиры. Прихожая, как и у меня до появления квартиранта, была захламлена, то же самое можно было сказать о коридоре. Но мне не дали толком осмотреться и толкнули в обклеенную какими-то странными таблицами кухню:

– Чай будешь?

– Буду, спасибо… – пробормотала я, изучая первый попавшийся лист: “Понедельник – неблаг. положение Луны. Отдых. Вторник – лучш. день для связи с мертвыми. Среда – заг. на удачу. Четверг – Венера/Юпитер. На любовь. Пятница – набухаться с Леной”.

– Может, чего покрепче? – прервала мое недоуменное созерцание хозяйка. – Виски пьешь?

– Пью, – действительно, сейчас мне не помешало бы принять грамм сорок, чтобы хотя бы успокоить дрожь в руках. Оценивающе глянув на меня, женщина хмыкнула и достала из забитого бутылками серванта едва-едва початый “Jack Daniels”.

– Ну и чего у тебя случилось? Кстати, меня Люда зовут.

– Наташа, – представилась я, тем временем разглядывая развешанные на холодильнике какие-то непонятные символы. – Да за мной парни какие-то гнались… хотели в машину затащить…

– Вот суки, – процедила Люда, ставя передо мной стакан. – А ты убежала? Молодец.

– Ну, если бы не вы…

– Да брось, неважно. А еще что случилось у тебя?

Под ее изучающим взглядом мне стало откровенно неуютно. Ну что за день, все время встречаю людей, которым нужна от меня какая-то непонятная хрень.

– Вы что имеете в виду?

– От тебя несет непонятно чем, – честно ответила Люда, делая маленький глоток чая. – Не пойму. То ли мертвечиной, то ли не знаю…

У меня неприятно засосало под ложечкой. Все это оказывалось решительно за гранью моего понимания.

– Э-э-э… я вас не пойму… вы экстрасенс, что ли?

Люда скривилась.

– Ну, что-то типа того. Так проще будет.

– А-а-а, – протянула я, перекатывая между рук прохладный стакан, еще раз обвела взглядом увешанные схемами стены, и меня осенила гениальная мысль: я явно неспроста попала в эту квартиру, может, стоит заручиться консультацией специалиста? Я, конечно, давно уже забыла думать о причинах того, что произошло той самой мартовской ночью в подвале Михайловского замка, но от того, что мне не у кого было спросить. А тут у меня появилась прекрасная возможность, и грех было ей не воспользоваться.

– Ну, тут такая фигня случилась… – я помолчала, прикидывая, как бы лучше объяснить. – Короче, вот призраки… они существуют, да? Кто они?

– Души, которые не могут попасть в мир мертвых, – живо ответила Люда. – По разным причинам… а что, ты встретила призрака?

– Ага, – кивнула я. – И он… он каким-то образом ожил.

У моей собеседницы глаза полезли на лоб.

– Ожил? Это как?

– Ну, вот так, – ответила я. – Взял и ожил. Теперь у него материальное тело. Он со мной в одной квартире живет.

Нетрудно было догадаться, что женщина слышит о подобном впервые. Она долго молчала, обдумывая мои слова и глядя в окно, а затем вдруг поднялась со стула и вышла из кухни.

– Вы куда? – окликнула ее я.

– Хочу тебе кое-что показать!

Оказалось, она пошла, чтобы принести из комнаты допотопный, дышащий на ладан ноутбук. Поставив черного монстра так, чтобы и мне было удобно смотреть в экран, она щелкнула мышкой, открывая какую-то папку.

– Смотри сюда.

Первой она показала мне жутковатую черно-белую фотографию: белоснежный женский силуэт под каменными сводами похожего на собор здания. В последней догадке я, как оказалось, ошиблась:

– Это Тауэр. Анна Болейн. Только недавно ушла, бедняга. А до того все искала дочь и стремилась увидеть муженька, отправившего ее на смерть. А вот кое-что посовременнее.

От следующей фотографии у меня по спине пробежали ледяные мурашки. Сделано фото было, судя по всему, не так давно, и качество позволяло почти детально разглядеть на фоне деревьев фигуру приподнявшегося в стременах черного всадника. В первую секунду я подумала, что он выглядывает что-то на горизонте, но спустя миг поняла, что смотрит он в камеру. Просто у него нет лица.

– Твою мать, – я подавила искушение зажмуриться, – это что?

– Еще один несчастный, – пожала плечами Люда. – Судя по рассказам местных, бродит уже лет двести. Недавно какая-то тетка смогла до него достучаться, но единственное, что удалось из него вытрясти – что он кого-то ждет. Дал обещание дождаться, и поэтому не уходит. На замечание о том, что вряд ли дождется, вспылил и унесся. Больше на контакт не идет. Ты вообще понимаешь, к чему я все это?

– Если честно, не очень, – призналась я. Люда со вздохом закрыла жуткое фото.

– Их всегда что-то держит. Незаконченные дела, несдержанное слово… может быть, жажда мести. Я никогда не слышала о том, чтобы они возвращались, но если это произошло – будь уверена, он сделал это для того, чтобы устранить то, что его держит. А потом уйти.

Очередной глоток виски где-то на пути к моему желудку обратился в ком снега. Я попыталась судорожно сглотнуть, но у меня не вышло.

– Жаж… жажда мести?

– Может быть, – Люда была безмятежнее любого штиля. – Как он умер?

– Убили, – прошептала я, ощущая, что руки вновь начинают дрожать.

– Самая вероятная версия – хочет отомстить убийцам, – пожала плечами женщина. Я протянула, как в прострации, зная, каким будет ответ:

– Но они давно умерли…

– Ну… есть их потомки, наверное, – предположила она, даже не подозревая о том, что этими словами загоняет мне в душу огромный ледяной штырь. – Я не знаю. Говорю же, не слышала о таких случаях. Но я бы с ним поаккуратнее, он же нечисть в каком-то смысле…

– Нечисть? – уже беспомощно спросила я, сдавливая в руке стакан.

– А кем, по-твоему, будет вернувшийся к жизни призрак? – хмыкнула Люда. – Он же наверняка не ест, не пьет…

– Почему? Ест, с аппетитом…

– Дело не в этом, – закатила глаза Люда. – Есть он может. И пить тоже. Просто не хочет. И никакое оружие его не возьмет – черпанет силы откуда-нибудь и восстановится… не сталкивалась с таким?

У меня перед глазами замелькали давешние картины: ночь, больница, реанимация, и изумленный до глубины души молодой санитар, не понимающий, как мог человек, которого сшибла на полной скорости машина, остаться без единой царапины. Пол начал медленно уходить у меня из-под ног.

– Кстати, – задумчиво произнесла увлекшаяся размышлениями Люда, – ведь, чтобы из мертвых подняться, ему сил ого-го сколько надо было. Откуда же он их взял?

У меня не было сил говорить, поэтому я просто пожала плечами. Мне резко захотелось еще виски. Желательно – всю бутылку.

– Наверное, тебя пожрал, – предположила моя собеседница. – С тобой все в порядке было? Обморок? Слабость? Так, чтоб идти не могла.

– Было, – шепнула я. – Но зачем для этого надо было тащить меня в подвал…

– В какой подвал?

– Там… в подвале здания был какой-то ящик. Я его открыла, а потом ничего не помню…

Люда с озадаченным видом почесала подбородок.

– Ящик? Странно. Может, из-за этого ящика его убили, раз он так к нему стремился?

Я посмотрела на нее, осененная. Удивительно, как такая простая мысль не приходила мне в голову.