Текст книги "Горе победителям (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Едем.

Шоферу не нужно было повторять дважды: машина сорвалась с места, едва не проехав кому-то из фотографов по ногам (тот еле отскочил в сторону, хотя если бы не успел – Бертран не пожалел бы об этом). Управление осталось далеко за их спинами; чувствуя себя так, словно только что улизнул от погони, Бертран откинулся на сиденье, провел по лицу ладонью.

– Вот твари, – сказала Катарина своим обычным голосом, раскрывая портсигар и извлекая из него еще одну сигарету. – Надеялись, что я расколюсь.

– Какая самонадеянность, – проговорил Бертран.

– Я об этом и говорю, – отозвалась Катарина и несколько раз подряд щелкнула зажигалкой, но, судя по ее глухой ругани, так и не сумела высечь искру. – Да чтоб ее, все время забываю заправить… есть тут у тебя?..

Бертран не успел предложить ей свою – запустив руку в карман автомобильной двери, Катарина извлекла оттуда кое-что маленькое, белое, что было принято ей за зажигалку по ошибке, а на самом деле представляло из себя флакон с мятным освежителем для рта, который Бертран оставил в машине несколько недель назад и до сих пор не удосуживался забрать.

– Ого, – Катарина повертела флакон в руках, будто перед ней был сувенир с другой планеты, – что это, Берти? У тебя кто-то появился?

– С чего ты ре… – начал Бертран возмущенно, но осекся, услышав, что его голос звучит так же фальшиво, как вконец расстроенный инструмент. Катарина звонко хохотнула. Бертран заметил, что на ее лице появились морщины – как Като ни стремилась прятать их, они выдавали себя всякий раз, когда она улыбалась.

– Та девочка, с которой тебя видели на Кеа? Мне прожужжали о ней все уши! Скажи спасибо, что мои друзья не очень болтливы в том, что касается прессы… но боже мой, Берти, сколько ей лет?

“Зачем я только приехал”, – подумал он одновременно с тоской и злостью. Но отступать было поздно.

– Она совершеннолетняя.

– Спасибо и на этом, – Катарина не переставала ухмыляться, и Бертран вспомнил, за что когда-то начал ее ненавидеть. – А… она всегда ходит с таким цветом волос или только по большим праздникам? Знаешь, если вдруг…

– Като, – сказал Бертран, обрывая ее, – у меня сегодня не очень много времени на разговоры. Ты не думаешь, что у нас есть более животрепещущие темы для обсуждения?

Катарина замерла на секунду с открытым ртом. Кажется, такого резкого ответа она от него не ожидала.

– Как хочешь, – произнесла она, возвращая ему флакон; Бертран спрятал его в карман, будто тот был уликой. – Просто хотела, знаешь ли, поддержать ни к чему не обязывающую беседу. Но если ты так уж хочешь поговорить о делах – поехали туда, где нас не будут слушать. В “Золотом фазане” все такие же чудесные отбивные?

Отбивные оставили ее полностью довольной, как и поданное к ним вино; после пары бокалов Като несколько разомлела, закинула ногу на ногу – Бертран невольно задержался взглядом на полосе солнечного света, пролегшей от ее острого колена до тонкой, упакованной в изящную туфлю щиколотки, – посмотрела на Бертрана, будто ждала от него чего-то – а, вернее, ей было чего от него ждать.

– Итак? Какие мысли?

Бертран ответил ей мрачным буравящим взглядом. Подозрения, с которыми он столкнулся днем, все еще не оставляли его – хотя теперь, когда он увидел Катарину, ее лицо, ее глаза, над насмешливым выражением которых будто не имели власти прошедшие годы, эти подозрения стремительно, хоть и совершенно беспричинно таяли.

– Берти, – Катарина чуть приподнялась на стуле, прижала к груди ладонь, будто Бертран только что толкнул ее, – только не говори, что в своем воображении решил свалить все на меня. К чему мне это?

– Кто еще мог знать? – спросил Бертран, надеясь, что она не увидит, как ему неловко. – Эти бумаги с моими подписями, которые оказались в “Пчеле”… кто мог их достать? Могла ты. Мог твой отец.

– Отец? Берти, перестань! Зачем ему это?

– Ему лучше знать, – процедил Бертран, – может быть, он решил, что я ему больше не нужен и лучше будет от меня избавиться.

Катарина замахала руками, будто отказываясь верить, что Бертран мог сказать нечто подобное.

– Какая чушь, Берти! Невероятная чушь. Отец тебя всегда очень ценил. Даже любил… по-своему, хотя со стороны, я согласна, это довольно сложно понять.

Бертран позволил себе скептическую усмешку. Последний раз он видел Аллегри несколько лет назад, вскоре после избрания Фейерхете – разговор получился прохладным, и Бертран был только рад поскорее его закончить. Аллегри ни в чем его не упрекал, но ему никогда не нужно было делать это, чтобы заставить Бертрана ощущать себя школьником, плохо выучившим урок, или, того хуже – марионеткой, чье единственное возможное предназначение состоит в том, чтобы, повинуясь чужому движению, послушно и в заданном ритме дергать руками и головой. Одним своим присутствием Аллегри душил его, лишал собственной воли, превращал в болванчика, способного только кивать в сопровождение чужих слов – и поэтому Бертран поторопился уйти, сославшись на дела в министерстве. Что подумал тогда Аллегри, увидев его побег? Не решил ли, что куклу, вышедшую из-под контроля, пора отправлять на свалку?

– Хватит упиваться своей паранойей, Берти, тебе это не идет, – продолжала тем временем Катарина, задумчиво проводя ногтями по поверхности стола. – Это кто-то копает под отца. Он стал много кому неудобен. Ты знаешь, кто автор статьи в “Пчеле”?

– Некто под псевдонимом “Шарлотта Корде”, – ответил Бертран, криво улыбаясь в знак того, что оценил остроумие исторической отсылки. – Выяснить настоящее имя труда не составит, но… ты же знаешь “Пчелу”. Там работают те, кому нечего терять в смысле репутации. У них могут быть какие угодно источники.

– Все равно начать следует с этого. Попробуй найти что-нибудь по своим каналам. А я посмотрю свои.

– И все же – откуда бы ни случилась утечка, это так или иначе связано с твоим отцом.

Катарина пожала плечами. Конечно, ей сложно было воспринимать Аллегри как угрозу, и догадки Бертрана не могли встретить понимания с ее стороны.

– Я собираюсь навестить его на этой неделе, – добавил Бертран. – Поговорим по душам.

– Хорошая мысль. Может быть, он знает, кто мог пронюхать или проболтаться.

Катарине принесли десерт – истекающие кремом эклеры, к которым она всегда питала слабость, – и разговор ненадолго прервался. Бертран, отказавшийся от сладкого, пил кофе, попутно пытаясь представить, что будет ждать его, когда он переступит порог загородного дворца Аллегри, и не спустят ли и на него стаю доберманов, что рыскают каждый день вдоль высокой ограды, кровожадно глядя на каждого, кто подбирается к ней слишком близко. Сталкиваясь с ними, Бертран всегда чувствовал сковывающий ужас, будто был затравленной добычей, хотя ни одна из собак не посмела бы сделать лишнего движения без приказа своего хозяина; впрочем, у Бертрана было мало сомнений в том, что дай Аллегри команду – и любой из доберманов мгновенно перегрыз бы неугодному посетителю горло.

– Сходим куда-нибудь вечером?

Бертран не сразу понял, что слова Катарины обращены к нему. Наверное, лицо его приобрело достаточно красноречивое выражение, чтобы она закатила глаза, как в разговоре с беспросветным кретином, не понимающим очевидных вещей:

– Я говорю – нам нужно появиться вместе, Берти. Где угодно, на любом паршивом торжестве, только чтобы нас заметили. Чтобы эти сволочи, которые точат зуб на тебя, увидели, что ты не боишься. Что ты здесь, что я здесь, и что мы вместе никому не дадим макать себя в дерьмо.

Она говорила совсем не о том, о чем он подумал в первую секунду – и он все равно не мог поверить в то, что слышит.

– Ты… для этого приехала? – проговорил Бертран оцепенело, понимая, что до сих пор не додумался задать ей этот вопрос. – Только из-за того, что…

Он замялся, полностью обезоруженный; что до Катарины, то она с непреходящей невозмутимостью прикончила эклер, прежде чем ответить:

– Не знаю, как это у вас принято, Берти, но Аллегри не бросают семью. А мы с тобой – все-таки семья. Или ты уже об этом забыл?

Бертран молчал. Катарина бережно, чтобы не размазать помаду, стерла салфеткой с губ остатки крема и проговорила, подхватив сумочку и поднявшись, глядя на Бертрана совсем для себя не обычно – без снисходительности, но с состраданием.

– Дам тебе небольшой совет, Берти. Мне когда-то чудовищно романтичной казалась история про то, как принцесса целует лягушку, и та превращается в принца. Или принц превращает лягушку в принцессу, это не так уж важно. Только потом я поняла, что они оба были бы куда счастливее на своем месте – принцесса во дворце, а лягушка в своем болоте. У каждого из нас своя природа, Берти, и если мы будем стараться изменить свою или чужую – добьемся этим только того, что все будут несчастны. Не попадайся на это второй раз, ладно? Не ошибись, Берти. Не ошибись.

========== Глава 14. Вопросы без ответов ==========

“Vogue”

07.07.2017

12:15 Короли красной дорожки: кого можно было встретить на благотворительном вечере в “Royal Буххорн”?

<…>Большим сюрпризом для собравшихся стало появление в зале отеля Катарины Одельхард-Аллегри в сопровождении мужа, ныне возглавляющего министерство труда. Последний раз пара выходила в свет более десяти лет назад – в 2005 году они появились на вечеринке в честь годовщины основания “Банка Аллегри”; интересно, что местом проведения мероприятия был также выбран “Royal”.

[фото]

(на Катарине: платье Valentino Spring 2017 8 тыс. f., туфли Valentino Garavani 5 тыс. f., серьги Boucheron Serpent Boheme 5,5 тыс. f., колье Boucheron Serpent Boheme 10 тыс. f.

на Бертране: смокинг Corneliani 7 тыс. f., рубашка Brunello Cucinelli 1,5 тыс. f., галстук Brunello Cucinelli 1 тыс. f., туфли Corneliani 3 тыс. f., часы Carl von Zeyten CVZ0055RWH 1,5 тыс. f.)

Не так давно министр с супругой оказались в центре внимания прессы из-за их причастности к так называемому “делу “Соловья””. Никаких комментариев от них, как и от представителей министерства, не последовало. “Я не хочу, чтобы кто-то мог хотя бы подумать, что я принимаю всерьез эту чушь, – единственное, что сказала Катарина на вопрос журналистов. – Я всего лишь хочу провести приятный вечер”. Судя по тому, что она и ее муж покидали мероприятие одними из последних, гостеприимство организаторов не оставило их равнодушными <…>

***

часы класс)) стимпанк))

Бертран чуть не поперхнулся кофе, который принесла ему немногословная, непроницаемо-приветливая горничная Аллегри.

Не знал, что ты читаешь “Вог”.

я нет) но ваша тусовка поднялась в топ самых обсуждаемых новостей в твиттере)) и ты тоже

Нужно ли мне знать, что пишут?

лучше не надо

Бертран вздохнул, прикидывая про себя, окажется ли Хильди настолько недальновидной, чтобы начать задавать лишние вопросы или, того хуже, устроить сцену ревности. Все, что он успел узнать о ней, однозначно отвечало ему “нет”, но он решил все же увести разговор с опасной темы – тем более, у него не было никакого желания обсуждать вечер, утомивший его больше, чем самые долгие, монотонные министерские заседания.

Тебе стало лучше?

Она ответила с небольшой задержкой.

вполне)) все в порядке

“Все не в порядке”, – подумал Бертран с ожесточением, глядя на закрытую дверь приемной Аллегри, перед которой сидел уже четверть часа, будто школьник, которого привели к директору. Конечно, горничная рассыпалась перед ним в извинениях, принесла кофе и целую вазу рассыпчатых кремовых пирожных, на которые Бертран, с самого утра мучимый спазмами в желудке, даже не посмотрел. Он отдавал себе отчет, что рискует, отправляясь сюда – но с другой стороны, если Аллегри действительно решил уничтожить его, то терять Бертрану было уже нечего; если же Аллегри ни при чем, то таким союзником, как он, не стоило разбрасываться.

когда мы теперь увидимся?

Бертран прикрыл глаза, заставляя себя сосредоточиться, восстанавливая в памяти все подробности своего расписания на ближайшие дни.

Во вторник вечером. После девяти.

хорошо)

– Господин Аллегри ждет вас.

Обратилась к нему секретарша, премилое создание с точеной фигурой и копной тщательно уложенных светлых волос; проходя мимо нее, Бертран коротко улыбнулся ей и в ответ тоже получил улыбку, дежурную и безликую.

– Принеси чаю, Делли, – раздался из кабинета голос хозяина – громкий, бодрый, ничем не выдающий того, что принадлежит он человеку, недавно справившему девяностый день рождения. Конечно, годы не могли пройти для Аллегри вовсе не замеченными: если во время их с Бертраном прошлой встречи тот, как Бертран смутно помнил, нашел в себе силы встать из-за стола и шагнуть ему навстречу, то теперь остался сидеть, выкатившись к посетителю прямо в кресле – отделанном кожей, снабженным хромированными колесами и целой панелью из каких-то футуристических датчиков.

– Берти, друг мой, – радушно произнес Аллегри, протягивая Бертрану руку, и тот в некотором ошеломлении (ему все еще странно было осознавать, что этот человек оказался подвластен хоть чему-то, хоть роковому течению времени) пожал ее. – Сколько я тебя не видел? Слышал о том, что Альверн взял тебя в министры… есть хоть какие-то мозги у этого павлина!

Он закатился обратно на свое место, предоставив Бертрану опуститься в кресло для посетителей. Стол стоял у окна, за которым видно было гигантский, наполненный солнечным светом сад, в котором как будто перемешались все существующие в мире цвета и формы – сейчас там никого не было, только перекрикивались и носились с ветки на ветку редкие птицы.

– Чудесная погода сегодня, верно? – спросил Аллегри, нажимая на кнопку в подлокотнике своего кресла – окно раскрылось шире, впуская в кабинет еще больше воздуха и вместе с ним проклятой пыльцы, от которой у Бертрана тут же начали слезиться глаза. – Не хочешь остаться на обед? Сегодня накроют на террасе…

– Благодарю, – отозвался Бертран, говоря в нос, как простуженный, – но меня ждут дела в Буххорне…

– Правда? Жаль, – Аллегри посмотрел на него и с видимым сожалением вновь нажал кнопку; окно закрылось, а из-под потолка послышалось мерное гудение кондиционера. – Вижу, ты все так же не переносишь дары многоуважаемой Флоры, как и раньше. Знаешь, что сказала мне Като? Что ты вообще не изменился с тех пор, как она видела тебя в последний раз.

Бертран с радостью бы оставил его реплику без ответа, но делать этого было никак нельзя: Аллегри смотрел на него так, будто бросил шар в боулинге и ждал, когда тот выбьет полный страйк.

– Она тоже не изменилась, – заметил Бертран со всей дипломатичностью, на которую был способен.

Аллегри, явно ожидавший чего-то более красноречивого, пожал плечами:

– Странно, если бы да. Я вообще не думаю, что людям свойственно меняться, Берти. Наша скотская природа ничуть не изменилась за все существование цивилизации, а кто-то хочет, чтобы одно-единственное человеческое существо становилось другим за год, два, даже десять! Надо быть идиотом, чтобы так думать. Если держать в мыслях тот факт, что люди не меняются – жизнь как таковая становится намного понятнее…

Словно в подтверждение своих слов, он продемонстрировал тут же, что самые незначительные его привычки все так же остаются при нем: секретарша внесла в кабинет поднос с чаем, который Аллегри, сколько Бертран его помнил, предпочитал и кофе, и всем остальным напиткам, и старик принялся самостоятельно наполнять чашку. Терпкий, крепкий аромат, с которым Бертран уже успел сродниться, раскинулся вокруг стола; Бертран вспомнил Хильди – интересно, что бы она сказала по поводу содержимого чайника Аллегри? Оценила бы по достоинству или забраковала как не стоящее внимания?

“Хильди, Хильди”. Бертран не ждал от себя такой мысли, но подумал, что прибыл сюда и ради нее тоже – по крайней мере, помочь самому себе значило для него в определенной мере помочь и ей.

– Вы читали последние новости? – спросил он, не желая больше тратить время. Аллегри, вопреки его ожиданиям, не стал тянуть с ответом или уклоняться от него, только поморщился, поднося ко рту чашку:

– Конечно, читал. В современном мире, Берти, новости нападают отовсюду: даже если не хочешь чего-то знать, все равно узнаешь рано или поздно.

– У вас есть… – конечно, Бертран не был самоубийцей, чтобы допустить в своих словах прямое обвинение или хотя бы намек на него: Аллегри и без того смотрел на него, как удав на добычу, – …догадки, кто может стоять за всем этим?

– Я хотел задать тебе тот же самый вопрос, – произнес Аллегри, разглядывая Бертрана, будто выжидая, когда тот сделает ошибку. – Сам понимаешь… не так много людей были посвящены в подробности дела. Откуда могла произойти утечка?

Голос его был прохладен, и Бертран осознал, что сам стал жертвой того подозрения, которое уже несколько дней терзало его самого. О таком он даже не задумывался; по спине его, по плечам и рукам, доходя до кончиков пальцев, пробежала волна мурашек.

– Вы думаете, я сделал это? – спросил он, стараясь, чтобы не дрогнул голос. – Подставил сам себя? Но зачем?

– Или проболтался не тому человеку, – произнес Аллегри учительским тоном, – не появилось ли недавно рядом с тобой людей, с которыми ты мог быть… откровенен сверх меры?

Знал ли он про Хильди? Сейчас в этом, правда, не было особой разницы: Бертран вспомнил их встречи, всегда короткие, обрывавшиеся будто на полуслове, все отвоеванное у Бакардии время, что они проводили вместе – и непререкаемо ответил:

– Нет.

Аллегри хмыкнул, отпил из чашки, поставил ее на блюдце. Через ободок перелились, поползли по белоснежной фарфоровой стенке несколько темных капель.

– Тогда мы в тупике, Берти. Всех, кто знал о деле, я знаю лично. Ни один из них не причастен. И ни одна.

Бертран ему не поверил. Слишком сложно ему было представить, что Аллегри может чего-то не знать.

– Получается, – произнес он, складывая на груди руки, – публикация в “Пчеле” появилась из ниоткуда?

– Почему же? Кто-то, по крайней мере, набрал этот текст и отправил его в редакцию. Кто это, кстати? Ты уже выяснил?

– Выясняю, – буркнул Бертран, снова ощущая себя ребенком, которого вызвали к доске, и испытывая от этого острейшее неудовольствие. – “Пчела” гарантирует анонимность тем, кто этого хочет. Но мои люди смогут найти автора статьи.

– Уже что-то, – заметил Аллегри, снимая обертку с кубика сахара, лежащего на блюдце, и отправляя его в рот целиком – эту привычку, усвоенную им с послевоенных лет, Бертран также заметил за ним давно. – Начни с этого человека, Берти. Выясни, кто был его основной целью – ты, Като или я. Это сузит круг подозреваемых… у тебя, должно быть, порядком завелось врагов?

– Легче перечислить тех, кого я могу назвать друзьями, – ответил Бертран.

Аллегри шумно разгрыз еще один кубик – в ссохшихся чертах его лица проявилось на миг восторженное выражение мальчишки, получившего долгожданное, так желанное им угощение.

– Это было ожидаемо. Политика – грязное дело, Берти. Мой отец, помнится, хотел, чтобы я стал политиканом. Несмотря на все свои недостатки, он верил в демократию, мой отец. Верил, что человечество способно чему-то научиться, верил в прогресс, в справедливое будущее… хорошо, что он давно уже на том свете и не может видеть, что оставили от его идеалов те, кто, по его мнению, должен был строить светлое завтра. Манипуляции и демагогия! Вот все, что осталось нам от демократии. Она выродилась, ее больше не существует.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бертран растерянно. – Мы сохраняем основные принципы демократии, как можем. Даже последние выборы…

– Выборы! – хохотнул Аллегри. – Фарс! Мой отец, говоря о демократии, думал, что народ будет выбирать лучших, наиболее достойных, чтобы служить своей стране – и что же сейчас? Выбирают того, кто, по их мнению, наименьший осел! И ненавидят тех, кого вынуждены были выбрать, потому что другого выхода не было – разве это демократия? Это пародия на нее!

Уязвленный, Бертран поспешил подняться на ноги. Пора было возвращаться в Буххорн, а он, черт побери, так ничего и не узнал – зато позволил втянуть себя в совершенно бесполезный разговор.

– Все что мы делаем, мы делаем для блага страны, господин Аллегри.

– Несомненно, Берти, – ответил ему Аллегри сумрачно и разочарованно. – Не забывай почаще себе это повторять.

***

В министерстве его поджидал Микаэль – для разнообразия, с хорошими новостями.

– Мы ее нашли!

– Не здесь, – шикнул на него Бертран, косясь на секретаря, который наверняка уже навострил уши. – Поговорим у меня.

Дверь он запер собственноручно, очень тщательно, и только после этого принял у Микаэля из рук планшет с открытой на экране страницей в Facebook. “Алексия Арнульфинг”, – гласило имя в заголовке. Бертрану оно не сказало ни о чем.

– Кто это?

– Известная любительница жареного, – ухмылка Микаэля не оставляла сомнений в том, что эту страсть госпожи Арнульфинг он изучил всесторонне. – Она состоит в “Бакардийском трудовом сопротивлении”. Большая часть коммюнике, которые они выпускают – ее работа.

Бертран опустился за стол, потирая лоб ладонью. Конечно, чего-то подобного нужно было ожидать с самого начала – но он, пожалуй, даже надеялся на то, что все окажется не так просто и безыскусно.

– Понятно, – сказал он, листая страницу: фотографии на ней не было, в графе “место учебы” был предсказуемо указан Национальный университет. “Интересно, не знакомы ли они с Хильди?”. Теория была занятной, но едва ли претендовала на реалистичность: использовав всю силу своего воображения, Бертран так и не смог представить, чтобы Хильди и девушку из “Трудового сопротивления” могло связывать хотя бы приятельство. – Очередной щенок Идельфины, тявкающий по команде.

– Ага, – согласился Микаэль, подходя к нему, жестом попросил планшет обратно, чтобы открыть кое-что еще – на этот раз видео с Youtube. – Только история у нее интересная. Вся ее семья – ультраправые. Голосуют за Фирехтина. И она сама начинала в какой-то связанной с ним газетенке. Как-то пришла на встречу Идельфины с ее приятелями в каком-то кафе, и это попало на видео, вот, погляди…

Он запустил ролик; Бертран сразу увидел Идельфину – невозможно было перепутать ее огненно-рыжую шевелюру, неизменное красное пальто с небрежно распахнутым воротником, манеру стоять, широко расставив ноги и держа руки в карманах, ее въедливый голос, от звука которого словно натягивался и вибрировал воздух – то ли Бертран слишком хорошо это помнил, то ли чувствовал даже через экран.

– Что я вижу? – говорила она, стоя над съежившейся на стуле, скромно одетой девицей лет семнадцати. – Пурпурный барон послал сюда своего рядового?

– Я здесь по заданию редакции, – пробормотала девица обескураженно. – Вы имеете что-то против?

– Ни в коем случае! – засмеялась Идельфина. – Мне просто стало интересно, не перепутали ли вы по случайности место встречи – обычно поклонники Фирехтина добровольно сюда не заходят. Слабые нервы, тонкая душевная организация, похожая на грядку с нежными эдельвейсами… не обессудьте только, если я ненароком в нее наступлю.

Посчитав словесное расчленение несчастной оконченным, Идельфина развернулась, чтобы вернуться к своему месту – там был уже установлен микрофон, разложены бумаги и ее дожидалось с полдюжины человек, но в этот момент девица, краснея, подскочила со стула и выкрикнула ей в спину:

– Вы просто трусите!

Бертран посмотрел на Микаэля.

– Она осталась жива?

Микаэль кивнул на экран:

– Смотри дальше.

– Вы просто трусите! – продолжала девица, приближаясь к Идельфине почти вплотную; та, вновь обернувшись к ней, смотрела на нее, как на ожившее чудо света. – Вы окружаете себя только теми, кто разделяет ваши взгляды, и не желаете видеть и слышать тех, кто думает по-другому! Вы боитесь, что они окажутся правы, заставят вас сомневаться в себе! А вы, видимо, и без того постоянно в себе сомневаетесь, поэтому предпочитаете закрыть глаза и заткнуть уши! И вы хотите управлять нашей страной – чем же вы тогда отличаетесь от тех, кто находится при власти сейчас?

Ответ Идельфины на видео не попал – ролик оборвался на моменте, когда она, меняясь в лице, приготовилась открыть рот. Бертран не сразу смог внятно прокомментировать увиденное; масла в огонь подлил Микаэль, пояснивший:

– Это было три года назад. Теперь эти двое неразлучны. Алекса всюду с ней ездит, готовит ее выступления, всегда сидит в первых рядах… не хочу, чтобы ты думал, что я пересказываю сплетни, но ты же знаешь Идельфину и ее… м-м-м… широту взглядов.

– Знаю, – сказал Бертран брезгливо, давая понять, что не собирается развивать тему. – Но это не отменяет вопроса, кто же подкинул нашей неугомонной парочке некоторые интересные сведения о моей биографии. Им самим узнать было неоткуда.

– Ты был у Аллегри?

– Сегодня. Он утверждает, что все прошло мимо него.

Микаэль приблизился к окну, выглянул наружу, будто там мог найтись ответ, принялся задумчиво барабанить пальцами по стеклу.

– Я не так хорошо знаю старикана, как ты, Берти, но мне почему-то кажется, что он не врет. Это не его стиль. Он человек… старого мира, и ты это знаешь. Если бы он хотел от тебя избавиться – тебя бы уже нашли в пруду, как Ферзена. И концы в воду.

Он усмехнулся, довольный собственным каламбуром; шутка меньше всего показалась Бертрану смешной, но в то же время он не мог отринуть от себя мысль, что в словах Микаэля может быть рациональное зерно. Аллегри всю жизнь не скрывал презрения к крайне правым и крайне левым; стал бы он связываться с ними даже затем, чтобы от кого-то избавиться?

– Думаешь, – высказал Бертран самое очевидное предположение, пришедшее ему в голову, – кто-то из “Республиканского действия” может иметь к этому отношение? Выборы через полтора года. Лучшего времени, чтобы организовать нападки на правительство, не может быть. Я мог оказаться просто в роли аперитива.

– Может быть, – ответил Микаэль. – Знаешь, какой слушок прошел недавно в министерствах? Что Фейерхете хотел полностью переформировать кабинет. И не просто так – а ввести туда людей, поддерживающих идею европейского объединения. Ему она давно покоя не дает. Он хотел заручиться поддержкой всех, кому она по нраву… независимо от того, к какой партии они принадлежат.

Бертран ушам своим не поверил:

– Он что, хотел привести в правительство кого-то из “Республиканского действия”?

– Говорю же, это слухи и ничего больше. Ты же знаешь, как это бывает – кто-то что-то сказал, кто-то не так услышал… но когда Фредерик умер, Фейерхете с Патрисом совещались почти сутки. Якобы думали, звать кого-то из них или нет. Говорят, даже предварительные договоренности были… но потом что-то изменилось, и решили назначить тебя.

– Как интересно, – протянул Бертран, начиная чувствовать острую необходимость в том, чтобы выкурить сигарету. – И что, кто был кандидатом на мое место? Сам Вассерланг? А он не погнушался бы?

Микаэль посмотрел на него, наконец-то оставляя стекло в покое – эти ритмичные постукивания начали не на шутку раздражать.

– Мне называли другое имя. Цинциннат Литц.

========== Глава 15. Иная сторона ==========

“Новости Бакардии”

11.07.2017

14:50 Рейтинги Алеиза Фейерхете стремятся к историческому антирекорду

<…>Абсолютный антирекорд народной поддержки до сих пор остается за Северином Гласьером: в конце 2013 года на вопрос об одобрении его деятельности на посту президента отрицательно ответили 8% опрошенных бакардийцев. Фейерхете, однако же, близок к критическому значению: последний опрос общественного мнения показал, что свою поддержку ему готовы выразить лишь 11.5% населения Бакардии. Это на несколько процентов ниже данных четырехмесячной давности: в марте 2017 года рейтинг президента колебался около 17-18%. Стали ли причиной столь резкого падения слухи о новой трудовой реформе, циркулирующие в правительственных кругах Бакардии? Нам не удалось получить официальные комментарии на этот счет: пресс-секретарь министра Бертрана Одельхарда отказался беседовать с журналистами о дальнейших шагах министерства.

На фоне столь резкого снижения уровня симпатий к президенту и его окружению рост демонстрируют рейтинги представителей оппозиции. Лидер “Республиканского действия” Клеменс Вассерланг получил 35% народного одобрения (против мартовских 31%), глава ультраправого “Движения за единую Бакардию” Леопольд фон Фирехтин – 27% (против недавних 23%), однако самый стремительный взлет совершили показатели Идельфины Мейрхельд – если в марте свое одобрение основательнице “Бакардийского трудового сопротивления” были готовы высказать 25% опрошенных, то ныне

эта цифра составила 41%<…>

***

– Вы выглядите весьма подавленным, Бертран, – сказал Патрис после того, как его собеседник, зайдя в кабинет, отказался и от чашки кофе, и от бокала чего-нибудь покрепче. – Это из-за того, что пишут?

Бертран пожал плечами, стараясь по мере сил сохранять на лице выражение вежливого безразличия. День, да и вся неделя у него действительно не задались – спасибо тому неизвестному, кто не удержался и выдал журналистам информацию о проекте реформы, уже почти готовом, но еще не представленном ни парламенту, ни общественности, так что теперь министерству приходилось держать практически круговую оборону от желающих раскопать подробности, – но он был далек от намерения жаловаться на это премьер-министру.

– Могу посоветовать вам только мужаться, – проговорил Патрис с сочувствием, глядя на Бертрана со снисхождением бывалого солдата, дающего указания новобранцу. – Все мы рано или поздно через это проходим. Выборы через полтора года, а вы – новичок в правительстве… неудивительно, что первой мишенью решили сделать именно вас.

Бертрана сложно было обмануть подобным проявлением внимания – чувствуя, что его разглядывают под лупой, замечая каждое его движение, он сделал неуклюжую попытку увильнуть в сторону:

– Это не стоит обсуждения.

– Конечно, не стоит! – подтвердил Патрис. – Никто и не думает, что у этого “дела Соловья” будут какие-то серьезные последствия – по крайней мере, для вас. Все мы понимаем, что хороший адвокат развалит дело в два счета… если, конечно, эти идиоты вообще осмелятся выдвинуть обвинение.

– Разумеется, – процедил Бертран, стараясь прикинуть, когда же премьер-министру надоест говорить об этом и они смогут приступить к обсуждению более существенных вещей. Он не хотел тянуть – бессмысленная отсрочка не несла облегчения, только все новые и новые приступы раздражения, неприятно стягиваюшие грудь.

Патрис недолго помолчал, пытливо рассматривая его. Конечно, недовольство Бертрана от него не ускользнуло – и он расценил его как-то своеобразно.

– Бертран, вы проделываете огромную работу, – наконец произнес он с таким видом, будто ему стоило большого усилия решиться на это. – Меня часто упрекают в том, что я расточаю похвалы до того, как дело сделано, но я ясно вижу – вы уже сделали очень много. Многие битвы у нас еще впереди, это верно. Но я понимаю уже сейчас, что никто не справится с ними лучше, чем справитесь вы.