Текст книги "Горе победителям (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

========== Пролог ==========

1974

Рабочий день давно кончился, и вернувшиеся из Парижа обитатели Нантерра разбрелись по домам; не была исключением и молодая женщина, занимавшая маленькую квартиру на пятом этаже одного из тех домов, что тянутся унылыми, похожими друг на друга кварталами вдоль бульвара Эмиля Золя. До поры до времени вечер женщины ничем не отличался от других, похожих на него вечеров: вернувшись домой и забрав крошечного младенца-сына, проведшего день под присмотром соседки, она накормила его содержимым пластиковой бутылочки, себе же разогрела скромный ужин, но, утомленная, не съела его даже наполовину – задремала, поставив рядом с собой тарелку, у мерцающего телевизора, где, как обычно в вечерний час, транслировали легкомысленный кинофильм. Ребенок повозился немного и уснул тоже; так, ничто не беспокоило этих двоих, пока по квартире не разнесся пронзительный, за душу хватающий дверной звонок.

– Что за черт… – проговорила женщина хрипло и поднялась, держась за голову. Вид у нее был изможденный, как у человека, претерпевающего жестокие лишения: лицо бледное и заострившееся, лихорадочно блестящий взгляд, до того исхудавшие плечи и руки, что остались от них, казалось, только кости и невесомый слой кожи. До двери женщина добрела, опираясь о стену – звонок уже стих и не повторялся, но обитательница квартиры желала убедиться все же, что ей не почудилось.

– Кто там? – спросила она так громко, насколько хватало ее голоса, но из-за двери никто не ответил. Раздражаясь все больше, женщина повторила свой вопрос, но в ответ вновь услышала тишину.

– Чертовы мальчишки, – буркнула она и хотела уже было вернуться в кресло, но что-то – наверное, она сама не поняла, что, – задержало ее, заставило подойти к двери ближе, открыть ее, пусть и оставив между собой и неизвестным снаружи хрупкую преграду в качестве цепочки.

На лестничной площадке никого не было, и женщина успела презрительно хмыкнуть, увидев перед собой пустоту, но тут же, догадавшись опустить взгляд, не сдержала изумленного вздоха. На полу у самой ее двери, возле порога, лежала запакованная в плотную бумагу, перетянутая шнуром посылка с аккуратно выведенными на боку именем и адресом получателя. Ни марок, ни почтового штемпеля на коробке не было – как и имени или адреса отправителя.

Женщина выждала еще несколько секунд, но, поняв, что от посылки не исходит видимой угрозы, решилась все же подобрать ее. Та оказалась легка, и женщина подняла ее без труда, осмотрела со всех сторон, убедилась, что указанные на посылке адрес и имя – «Вивьенна Вильдерштейн», – принадлежат ей.

– Все в порядке, Герберт, – сказала она заволновавшемуся в кроватке ребенку, вернувшись в комнату с находкой в руках, – это просто Пер Ноэль поднажрался да решил заглянуть к нам в начале апреля. С ним бывает такое… со всеми, я тебе скажу, бывает. Когда ты вырастешь – сам поймешь.

Нетрудно догадаться, что разговор с тем, кто едва мог понять смысл ее слов, был для Вивьенны всего лишь способом угомонить разбушевавшееся в ее сердце волнение. Несколько секунд она колебалась, стоит ли вскрывать посылку, даже перечитала адрес еще раз, дабы убедиться: что бы ни было внутри, это предназначено ей и более никому.

– Хорошо, – пробормотала она, проходя в кухню и беря со стола нож, которым спустя секунду и перерезала стягивающий коробку шнур, – если это чья-нибудь паршивая шутка…

На всякий случай нож далеко не откладывая, она сорвала обертку с коробки и открыла ее. Внутри не было, на первый взгляд, ничего очень уж необычного: несколько толстых, увесистых тетрадей, исписанных от корки до корки, забитых схемами, списками и рецептами – последние были составлены по всем правилам высокой кухни, но имели мало отношения к кулинарии. Содержимое записей у любого здравомыслящего человека вызвало бы лишь ухмылку, но пока Вивьенна листала страницы – лицо ее все больше бледнело, и руки, а затем и все тело, начали дрожать.

– Не может быть, – вздохнула она, берясь за другие тетради: в них было примерно то же самое, причем заметно было, что к ним не единожды возвращались, что-то переписывая, исправляя или помечая.

– Невозможно, – повторила Вивьенна, доставая из коробки последнее, что там оставалось: записную книжку в черном переплете, явно недешевую, тоже испещренную заметками, многие из которых, судя по сбившимся строкам, делались наспех, чуть ли не на ходу; когда Вивьенна раскрыла ее, оттуда вылетел и шелестяще опустился на пол сложенный вчетверо лист бумаги. Он тоже был не пустым – кривые, прерывистые, выведенные нетвердой рукой слова едва складывались во фразы, но Вивьенна, приложив некоторые усилия, все же смогла прочитать написанное.

«Существует поверье, что убивший колдуна забирает его дар себе, и пусть мы оба знаем, что это не так – дар невозможно украсть или перенять, нельзя взять в аренду, купить или отобрать силой, – мне кажется, что в таком порядке вещей была бы толика справедливости, которой нашему миру иногда отчаянно недостает. Я безгранично жалею о том, что произошло с Андре: с того дня, как я узнал о его судьбе, меня не покидала мысль, что любой из нас мог оказаться на его месте, и я вхожу в это немаленькое число. Я не хочу повторять слово «справедливость», использую «закономерность» на замену ему – vae victis, как сказал один из наших предков, и я могу лишь отдать должное той, кто оказалась сильнее меня».

Почти с минуту Вивьенна сидела, не двигаясь, перечитывая короткое письмо вновь и вновь. Глаза ее понемногу заволокло пеленой слез, которые она долго не решалась выпустить наружу – но зарыдала в конце концов, негромко, но исступленно, комкая бумагу в руке, но не решаясь отбросить ее прочь от себя.

– О боже, боже, – слетало с ее сухих, побелевших губ, – что я наделала?..

Вторить ей начал и ребенок, безошибочно понявший, что с матерью что-то не так; их общий плач, слившийся воедино, огласил тесное пространство квартиры, вытеснив все прочие звуки, даже те, что доносились из телевизора, где именно в этот момент сменилась картинка – фильм прервался, экран погас на секунду, а затем появилось на нем лицо диктора, который заговорил торопливо и опечаленно: «Мы прерываем показ для срочного сообщения…»

========== Часть 1. Время жить. Глава 1. Бертран ==========

сорок три года спустя

«Новости Бакардии»

12.01.2017

15:34 Warner Bros.: Кейт Бланшетт сыграет Флору Бакардийскую

По информации, появившейся на официальном аккаунте компании Warner Bros. в Facebook, актриса Кейт Бланшетт была утверждена на роль Флоры Бакардийской в грядущем историческом блокбастере «Венец королевы». Режиссерское кресло забронировано за Ридли Скоттом, создателем «Гладиатора» и «Бегущего по лезвию».

«Я чрезвычайно рада, что буду воплощать эту роль на экране, – поделилась Бланшетт в своем Twitter. – Флора – один из самых известных и значительных женских персонажей европейской истории, и я приятно взволнована тем, какую работу мне предстоит проделать над ее образом».

Как уже известно, в центре сюжета фильма будет находиться история правления Флоры, начиная с ее восшествия на трон в мае 1907 года, затем – неудавшееся покушение 1915 года, окончившееся гибелью короля-консорта, и «союзническая» оккупация Бакардии Францией в июле 1916. Можно предположить, что на экране раскроют историю антифранцузского восстания 1919 г., переросшего в революцию, которая уничтожила бакардийскую монархию и вместе с ней саму королеву – не пожелав отрекаться от престола, но и не препятствуя родственникам и придворным покинуть страну, Флора приняла яд. По свидетельству историков, ворвавшиеся в опустевший дворец мятежники нашли лишь труп королевы, сидящей на троне в полном облачении, что было на ней во время коронации – говоря об этой сцене в своем последнем интервью, Скотт признался, что она «поразила его в самое сердце».

Имя исполнителя роли Горация Джеральдина, спутника и супруга королевы, пока остается неизвестным. По слухам, пробы проходили Ральф Файнс, Мадс Миккельсен и Джордж Клуни, но боссы студии пока колеблются, кому из них предложить контракт. Бюджет «Венца королевы» оценивают в 80 млн. $ – таким образом, после выхода фильм станет самой масштабной картиной, освещающей события бакардийской истории.

15:46 Официально: Бертран Одельхард назначен главой Министерства труда

Правительство не стало тянуть с объявлением имени того, кто сменит на посту Фредерика Бергманна, скоропостижно скончавшегося в ночь на 10 января от обширного инфаркта. Премьер-министр Патрис Альверн объявил о назначении после утреннего совещания кабинета.

«Господин Одельхард – человек, которому можно доверять, – добавил он в интервью с нашим корреспондентом. – Никто из нас не сомневался в том, что предложить это место ему – лучшее из возможных решений».

Комментариев от новоиспеченного министра получить пока не удалось. Известно, что до сих пор он не занимал значимых правительственных постов. Его политическая карьера началась в 2004 году, когда он оставил пост директора в «Банке Аллегри» и баллотировался в депутаты нижней палаты парламента; в 2010 он активно участвовал в организации предвыборной кампании Алеиза Фейерхете, тогда еще кандидата в президенты от «Свободной Бакардии», и после нее получил должность в партийном казначействе под руководством Бергманна. После того, как Фейерхете в 2014 был избран, Бергманн получил пост министра труда, и Одельхард числился его первым заместителем. Его имя называют среди соавторов «Закона Бергманна», принятие которого в ноябре 2015 вызвало волну протестов в столице и других крупных городах Бакардии; глава партии «Бакардийское трудовое сопротивление» Идельфина Мейрхельд, призывавшая к массовой забастовке, уже высказалась о назначении Одельхарда в своем Twitter: «Хоть монархию и отменили сто лет назад, но династическая преемственность работает как надо… чем будет отличаться один наш министр от другого? Скажу вам прямо: только тем, что тот был волосат, а этот – лыс!». Многие эксперты также сходятся во мнении, что Одельхард будет продолжать курс, взятый его предшественником… <>

***

Получив в полное свое распоряжение кабинет на третьем этаже министерства, Бертран начал с того, что избавился от двух вещей, которые уже год приводили его в состояние крайнего раздражения. Первой была репродукция в золоченой раме, чудовищно пошлая, долженствующая изображать то ли нимфу, то ли кого-то из античных богинь, но смотревшаяся в лучшем случае как рекламный постер к фильму сомнительного содержания; Фредерику, несомненно, доставляло удовольствие такое соседство, но Бертран, едва зайдя в кабинет, непреклонно велел секретарю найти и отрядить кого-нибудь, кто убрал бы дородную, призывно изогнувшуюся нимфу подальше с его глаз. От второй вещи он не без удовлетворения избавился собственноручно: то был маятник Ньютона на металлической подставке, который Фредерик принимался приводить в действие каждый раз, когда Бертран заходил к нему с докладом или отчетом. Приходилось говорить под сопровождение из перестукивания чертовых металлических шариков, и всякий раз Бертрану начинало казаться, что стучат они, отдаваясь звонким оглушающим эхом, прямо у него в черепе. Теперь он злорадно отправил маятник в мусорное ведро и, понемногу начиная ощущать себя полновластным хозяином министерского кабинета, опустился в кресло, попытался упорядочить хотя бы мысленно дела, что обступили его со всех сторон и немедленно требовали его внимания.

Дверь кабинета приоткрылась, и внутрь заглянул Микаэль.

– Берти? Ничего, что я без доклада?

Бертран только махнул рукой:

– Прекрати. Будешь расшаркиваться, когда меня изберут в президенты.

– Может, не так уж много мне времени осталось? – весело спросил Микаэль, закрывая за собой дверь и подходя к столу. – Надо использовать его как следует. Как ты тут, обживаешься?

– Как видишь. Пока все еще… – Бертран замялся, задумавшись, какими словами лучше описать его теперешнее состояние, – сложно привыкнуть. Все-таки, никто этого не ожидал.

– Врачи тоже. Я только что с ними говорил. Сказали, Фредерик, хоть и ни в чем себе не отказывал, здоров был как бык. Перед Рождеством сдавал кардиограмму, еще какие-то анализы – идеально! И тут инфаркт…

Бертран нахмурился.

– Думаешь, что-то нечисто?

– В том-то и дело, что нет. Ты же понимаешь, ко мне тоже пришла эта мысль, и врачей я потряс как следует, но они ни в какую: инфаркт, и все. Никаких следов… чьего-то вмешательства. Совершенно естественный процесс.

Его слова Бертран нашел заслуживающими доверия – да и ему самому, если честно, собственное предположение стало казаться смехотворным сразу после того, как он поторопился высказать его вслух. О том, что Фредерик вел никогда не отказывал себе ни в женщинах, ни в выпивке, ни в прочих развлечениях весьма определенного толка, было давно известно не только в политических кругах, но и за их пределами – детали той или иной безумной вечеринки, в которой глава министерства принял самое деятельное участие, то и дело попадали на страницы газет или набирали сотни тысяч просмотров на Youtube, и для всех, начиная от пресс-секретарей и заканчивая самим Бертраном, наступала пора хвататься за головы. Самому же Фредерику было чудовищно все равно, что говорят о нем; после очередного скандала он затихал ненадолго лишь для виду, а потом с неиссякающим пылом пускался в очередной безумный загул. Едва бы ему простили это, не будь он другом Алеиза еще со студенческих времен, но на деле его положение было непоколебимым, и Бертран мужался про себя, готовясь терпеть его выходки вплоть до истечения президентского мандата, и поэтому – ему даже не особенно стыдно было себе в этом признаться, – узнав о случившемся, испытал только робкое, вялое облегчение. Конечно, Фредерик сам довел себя до могильной плиты: вполне вероятно, что переборщил со стимулирующими веществами, до которых он всегда был большой охотник…

– Мир его памяти, – подытожил Бертран, больше всего на свете желая закрыть тему и не возвращаться к ней, но в наследство ему досталось слишком много вопросов и проблем, которые нельзя было просто так спустить на тормозах. – Теперь нам нужно… разгрести здесь все. Произвести небольшую ревизию расходов и трат.

Микаэль поморщился, будто застигнутый врасплох приступом зубной боли.

– Ты себе представляешь…

– Представляю, – твердо оборвал его Бертран, – но я – не Фредерик, никто не будет позволять мне то, что сходило с рук ему. Я прекрасно знаю, что он часто злоупотреблял своим положением, и от следов этих злоупотреблений необходимо немедленно избавиться.

Сдаваясь, Микаэль коротко кивнул.

– Если хочешь, у меня есть пара надежных аудиторов…

– Нет. Никаких людей со стороны. Пусть ты уверен, что они будут держать язык за зубами, но журналисты сейчас наготове, все ждут жареного, и я не хочу собственноручно сервировать им еще и десерт. Нам придется заняться этим самостоятельно – отряди на это дело пару своих помощников… я лично возьму на себя часть этой работы. Чем раньше, тем лучше нам будет покончить с ней.

Бертран вздохнул, показывая, что не меньше Микаэля удурчен перспективой утонуть в фиктивных сделках, подделанных счетах и любовницах на несуществующих, но щедро оплачиваемых должностях. Он не считал себя святым – да и не являлся им, конечно же, – но то, что творил Фредерик, иногда выходило за любые грани здравого смысла; если бы хоть малая часть из этого просочилась в прессу…

– Значит, – усмехнулся Микаэль, – будем заметать чужие следы?

– Именно так, – ответил Бертран серьезно. – У меня сейчас встреча с Патрисом, но потом я вернусь и займусь этим. Возьму на себя… – он сам не верил, что способен на столь самоотреченческий жест, – личные расходы. На транспорт, охрану, прочие мелочи… ты проверь остальное. Все должно быть готово к четвергу.

– Так точно, шеф, – сказал Микаэль с легкой насмешкой, но Бертран далек был от того, чтобы испытывать возмущение по этому поводу: в конце концов, еще недавно они были на равных, оба числились заместителями Фредерика, пока невидимая, но неумолимая сила (можно сказать – рок, но на деле все проще – Патрисова воля) не выбрала Бертрана, чтобы подхватить его и вознести наверх, в этот кабинет, где он, как ни сохранял внешнее спокойствие, все еще чувствовал себя захватчиком.

– Надеюсь, плохие новости для нас закончатся хотя бы на время, – произнес он, прежде чем распрощаться с гостем.

Как выяснилось совсем скоро, он крупно ошибся.

***

Патрис встретил Бертрана буквально с распростертыми объятиями – шагнул к нему, радушно разводя руки в стороны, но в последний момент все-таки опомнился, поняв, что его посетитель не очень расположен к бурным проявлениям чувств, и просто протянул ладонь для пожатия.

– Поздравляю с назначением, господин Одельхард.

– Благодарю за оказанное доверие, – откликнулся Бертран, – не могу сказать, что я ожидал…

– Не стоит, – произнес Патрис, улыбаясь своей извечной кошачьей улыбкой. – Кто еще, если не вы? Мы все знали, что в министерстве вы делали за Фредерика половину работы. Сложной он был персоной, наш Фредерик. Но точно знал, когда нужно говорить, а когда стоит промолчать, а это очень ценное качество в наши времена. Ценнее него, наверное, только верность… вы согласны?

Нельзя было не оценить его намек, и Бертран ответил без всякого колебания:

– Всецело.

Его ответ, очевидно, устроил премьера; не переставая улыбаться, Патрис продолжил:

– Мир памяти Фредерика, он теперь в месте, где слово «кризис» – просто пустой звук. А нам необходимо двигаться дальше. Президент ожидает от нас активного продолжения реформ. Первая стадия прошла успешно… пусть и не без небольших неприятностей. Но впереди вторая, более обширная. Необходимо стимулировать нашу экономику, избавиться от пережитков прошлого, которые тянут ее назад… вам и самому это известно, я полагаю.

– Разумеется. Я присутствовал на консультациях, которые проводил господин Бергманн. Мы сошлись на том, что необходимо нивелировать влияние «преференций Деливгара» на процесс найма и увольнения работников. Законы приняли в шестьдесят втором – и они до сих пор действуют в полной мере, в наши дни, когда обстановка успела сотню раз измениться…

– Да, Фредерик говорил мне об этом. По его расчетам, отмена «преференций» позволит сократить безработицу на три-пять процентов…

«По моим расчетам», – чуть не поправил его Бертран, но вовремя вспомнил, что пока он не в том положении, и заставил себя замолчать. Ему не впервые было сталкиваться с тем, что Фредерик представляет как свою ту работу, что проделали его помощники, ночами не вылезавшие из министерских кабинетов – и сейчас было не лучшее время восстанавливать справедливость. Потом, потом… а ныне Бертран не мог позволить своим мечтаниям простереться слишком далеко в область честолюбивых замыслов. Необходимо было сосредоточиться на работе.

– Будут новые протесты, – предупредил он, хотя вообще-то этот факт был до того очевиден, что можно было и не акцентировать на нем внимание.

– Мы к этому готовы, – ответил Патрис равнодушно. – Для нас это не сюрприз: спасаешь утопающего – будь готов к тому, что он и тебя попытается утащить ко дну.

Лучшей аллегории Бертран не смог бы придумать, и поэтому просто склонил голову, признавая точность мысли своего собеседника. У него самого еще с осени мысли о том, что творится на улицах, не вызывали ничего, кроме головной боли: казалось бы, «сытые десятилетия» закончились без малого тридцать лет назад, а люди до сих пор вели себя так, будто для них это потрясающе нежданная новость.

– Может быть, пообедаем в «Северной звезде»? – предложил вдруг Патрис, чем в первый миг вверг Бертрана в растерянность. – Собирался туда сегодня, говорят, у шеф-повара новое коронное блюдо: омар в винном соусе по рецепту прямиком из дворцовой кулинарной книги… давно хотел попробовать. Заодно и обсудим дела.

Предложение было лестным, и пренебречь им, наверное, было бы неразумно, но Бертран, поразмыслив немного, решил все-таки сделать это.

– В другой день, может быть, – сказал он опечаленно, всем видом показывая, что сожалеет об отказе, но вынужден отступить перед силой обстоятельств. – Тороплюсь обратно в министерство, господин Бергманн столько всего оставил…

Патрис не показал разочарования – напротив, добродушно засмеялся, потирая руки:

– Верно о вас говорили – вас с Фредериком будто создавали одного в противоположность другому. Не представляю, чтобы он отказался от обеда в «Звезде», будучи в здравом уме! Впрочем, я не настаиваю – думаю, у нас будет еще полным-полно поводов заглянуть туда.

Прощаясь, он проводил Бертрана до самых дверей. Остановившись у выхода из кабинета, они еще раз пожали друг другу руки.

– Удачи вам в вашей новой должности, – сердечно сказал премьер, сжимая ладонь Бертрана так, что у того чуть не хрустнули пальцы. – И мужества – думаю, они вам понадобятся в равной степени. Только… не ошибитесь.

Что-то подсказало Бертрану, что лучше не переспрашивать у Патриса, какой смысл таился в его последних словах; охваченный назойливым дурным предчувствием, но решивший не придавать значения этому интуитивному, наверняка не имеющему под собой оснований движению сознания, он сделал шаг прочь из кабинета.

***

Следующие дни пронеслись так быстро, что Бертран еле успевал различать, где заканчивается один и начинается другой: он засиживался в министерстве до ночи, приходил домой за полночь, чтобы, проглотив таблетку снотворного, забыться сном без сновидений на несколько часов, а затем отправлялся обратно, к бумагам, проверкам, расчетам и совещаниям. Казалось бы, такой ритм жизни давно должен был стать привычен ему, но именно сейчас Бертран чувствовал себя так, будто на него со всех сторон сыпятся тяжелые камни, а он, чтобы не дать им расколоть надвое землю под своими ногами, должен успеть подхватить каждый и аккуратно поставить на место. С ревизией Фредерикова «наследства» он покончил так быстро, как мог, и с радостью решил, что теперь сможет навсегда забыть об этом, и поэтому телефонный звонок, раздавшийся в его кабинете как-то поутру, прозвучал для него, как гром среди ясного неба.

– Это Робье, – произнес в трубке голос с явным французским акцентом, – начальник охраны.

– Какие-то проблемы? – осведомился Бертран, перекладывая трубку в левую руку, чтобы правой иметь возможность подписать только что поданную ему записку. Подпись все равно вышла косой, неаккуратной, и от этого Бертран испытал досаду, граничащую со злостью.

– Мы получили новую смету на будущий месяц, – сказал Робье несколько стесненно. – Вы вычеркнули пункт «расходы особого назначения»…

Бертран с трудом вспомнил, о чем идет речь. «Расходы особого назначения» составляли ни много ни мало семь тысяч бакардийских флоринов в месяц – больше, чем получал депутат парламента. Мысленно поапплодировав неизвестной любовнице Фредерика, которая продемонстрировала ему умения, достойные такого вознаграждения, Бертран выбросил эту строчку из сметы и думать о ней забыл. То, что кто-то решил позвонить ему с этой чушью, отвлекая от первоочередных забот, было в его глазах крайней степенью наглости, что он и решил резко высказать своему собеседнику:

– Да, вычеркнул. Потому что, позвольте заметить, я – не мой предшественник, и все те… сотрудники особого назначения, которым он считал нужным платить до этого, вовсе не могут рассчитывать на подобную щедрость и от меня. Вам понятно?

Трубка недолго молчала. Кажется, Робье с трудом усваивал услышанное.

– Нам необходимо поговорить, – в конце концов заявил он.

– Что? – Бертран чуть не выронил телефон из пальцев. – Да что происходит?

– Это не телефонный разговор, – обрубил Робье таким тоном, что у Бертрана на секунду отнялся язык. – Спуститесь в сад, господин министр. Я должен кое-что объяснить вам с глазу на глаз.

Министерство труда Бакардии занимало часть обширного, построенного в античном стиле здания, где еще при Фердинарде VI находилось государственное казначейство; в другой части располагалось министерство финансов, и между связующими эти части галереями находился внутренний двор, который все работники про себя называли «садом». Летом здесь могло в глазах зарябить от обилия цветущей зелени, и многие не отказывали себе в том, чтобы скоротать под сенью пышных кустов и деревьев минуты, оставшиеся от обеденного перерыва. Бертрану, правда, это мешала сделать сильнейшая аллергия на пыльцу, поэтому в теплое время года он старался держаться от сада подальше – но сейчас, зимой, когда только голые, похожие на птичьи лапы ветви кустов напоминали о приходящем и уходящем великолепии этого местечка, он был в полной безопасности, за исключением того, что, выбитый из колеи словами Робье, он собирался так спешно, что забыл в кабинете шарф.

– Простите, что заставил ждать, господин министр, – Робье, грузный мужчина с огромными руками, которыми он мог, наверное, обхватить слона, приблизился к нему, слегка запыхавшись. Бертран нетерпеливо кивнул, показывая, что хочет немедленно перейти к делу.

– Вам необходимо восстановить оплату расходов особого назначения, – заявил тот сразу, без обиняков. – Если вы этого не сделаете, то ваша деятельность на посту министра… может оказаться под очень серьезной угрозой.

– Действительно? – иронично переспросил Бертран. – Кого же Фредерик прикормил на этом посту? Кого-то из детей президента?

Робье мелко вздохнул и, кажется, поборол искушение с силой прижать к лицу ладонь.

– Нет, господин министр. Сумма, которую вы видели – это действительно расходы на вашу охрану. На другую охрану, если можно так сказать.

Бертран окончательно отказался что-либо понимать. Похоже было, что один из них двоих не в себе – и Бертран был склонен думать, что свихнулся Робье.

– Какую еще другую? – спросил он. – От чего или кого меня могут охранять за такую сумму? От похищения пришельцами?

«Лучше бы кто-нибудь охранял меня от вашей глупости», – едва не сказал он в сердцах, но Робье успел открыть рот первым:

– Господин министр, что вы сделаете, если я скажу вам, что магия существует?

========== Глава 2. Особая охрана ==========

«Бакардия сегодня»

17.01.2017

12:34 Тайные брюссельские переговоры? Новый виток интриги Бакардия-ЕС

<…> В отличие от своих предшественников, президент Фейерхете с первого дня своего избрания говорит о том, что не следует враждебно воспринимать возможность получения Бакардией полноценного членства в ЕС. Лозунг «В ногу со временем, в ногу с Европой» был одним из определяющих в кампании Фейерхете 2014 года и, возможно, позволил ему получить преимущество (52,4%) во втором туре выборов, но вместе с этим вызвал и массу недовольства. Среди правящей элиты страны, в особенности в партии «Свободная Бакардия» (до 2010 года – «Социал-демократическая партия Бакардии»), к которой принадлежит президент, тон всегда задавали евроскептики, однако Фейерхете смог объединить вокруг себя тех, кто, по крайней мере, не встречает европейский проект в штыки. Тем не менее, о возможности вхождения Бакардии в состав европейского сообщества он высказывается очень осторожно, не желая обострять противоречия как внутри партии, так и среди населения страны.

Как известно, наибольшее число голосов за Фейерхете в 2014 году отдали жители крупных городов и конгломератов: Буххорна, Равенсбурга, Линдау и проч., между тем среди жителей провинции и сельской местности процент симпатий к избранному президенту был и остается чрезвычайно низок. Причина подобного расслоения кроется в неудавшейся про-европейской реформе 1996 года, предпринятой по инициативе президента Альбрехта Витта: больше всего от нее пострадали владельцы небольших сельскохозяйственных угодий, чья продукция не смогла составить адекватную конкуренцию той, что планировалось импортировать из сопредельных стран. После долгих протестов, ядро которых составляли бакардийские фермеры и виноделы, реформа была свернута; сам Витт назвал эксперимент «провалившимся». С тех пор идеи объединения с Европой не дают всходов на бакардийской земле – жители «маленькой Бакардии» неизменно предпочитают на выборах тех кандидатов, которые придерживаются принципов обособленности и протекционизма.

Другой непримиримый противник европейского объединения, на первый взгляд, не имеет с «маленькой Бакардией» ничего общего, однако его мнение может быть в глазах политической элиты куда более весомым, чем мнение жителей провинции. Это Фабиан Аллегри, сын героя войны и Сопротивления Фердинанда Аллегри, глава «Банка Аллегри», в прошлом году отметивший 90-летие. Несмотря на возраст, он непреклонно придерживается позиции по европейскому вопросу, которую озвучивал неоднократно в своих выступлениях и интервью. «Что такое Европа? – спрашивал он в 2006 году, комментируя результаты президентских выборов (победу одержал Северин Гласьер, нарушив многолетнюю гегемонию представителей «Социал-демократической партии» на президентском посту). – Мне она представляется чем-то вроде огромной системы сообщающихся сосудов, а в такой системе, как всем известно из школьного курса физики, должен соблюдаться основной принцип – принцип равенства. Это хорошо для тех, кто не может похвастаться высоким уровнем своего, назовем это так, содержимого – им щедро добавят недостающего из запасов того, у кого содержимого в избытке. Я не хочу быть тем, кто расшвыривается своими запасами ради гипотетического светлого завтра для кого-то другого. Я не вижу ни одной причины, по которой Бакардия должна объединяться с Европейским Союзом – кроме, конечно, той, что кому-то не терпится отгрызть от нас кусок и подбросить его кому-нибудь еще».

Господин Аллегри не отошел от дел и управления банком, хоть и мало показывается на публике в последние годы, и ничто не говорит о том, что его точка зрения на вопрос объединения Бакардии и ЕС могла претерпеть какие-то изменения. Можно предположить, что открытое заявление Фейерхете в пользу дальнейшего расширения сотрудничества с ЕС приведет президента и его сторонников к открытому конфликту с Аллегри и его окружением – в таком конфликте не заинтересованы, по крайней мере сейчас, ни на той, ни на другой стороне. <…>

***

Бертран подождал немного, пока его собеседник засмеется, но единственным донесшимся до него звуком было посвистывание ветра. Робье смотрел на него упрямо и серьезно – так, будто не произнес только что какую-то чушь, взятую им со страниц сборника детских сказок.

– Шутка затянулась, – сказал ему Бертран, улыбаясь в знак того, что оценил идею по достоинству. – Вы отработали прекрасно, но, пожалуй, пора прекращать. Кто это все задумал? У вас с собой скрытая камера?