Текст книги "То, что меня не убьёт...-1"

Автор книги: Карри

У первых деревянных домов, окружённых дощатыми заборами и штакетником, толпа игроков рассыпается и всасывается в город. Теперь они – в игровой зоне… Не зевай – или останешься самое малое без жетона.

Особо желторотые теряли жетон, не успев даже понять, что выбыли из Игры: кто-нибудь шустрый просто срывал его у них с шеи. Или брал безжетонника в «рабство»: жетон ему оставляли, но взамен требовали лезть всюду вперёд «хозяина». Призрачный шанс уцелеть у таких «рабов», конечно, оставался – но уж очень он был призрачен… «Рабами» можно было откупаться, меняться, заслоняться в битве… Популярности такой малопочтенный и неприятный, хоть и временный, статус недотёпам не прибавлял, но… Правилами это не запрещалось. Немногие соглашались остаться в Игре на таких условиях.

Проще всего было двигаться именно сейчас, по пустынным ещё улицам, на которых почти любое движение означало, что это игрок… или милиция – горожане появлялись обычно чуть позже. Сонный город выглядел декорацией. Гасли фонари, шмыгали кошки, просыпались птицы… Игроки старались уйти вперёд как можно дальше. Кто-то угонял неосторожно забытый в подъезде велосипед. Даже детский самокат, украденный с балкона второго этажа, не считалось зазорным использовать – по пустынным улицам он давал какую-никакую, а скорость.

Правда, и магических ловушек на этом этапе оказалось понатыкано немало. Въехать в них на самокате или велике было очень просто и неприятно. Не сумеешь выбраться – будешь болтаться, как муха в паутине, до самого конца Игры. И не надейся, что помогут: горожане тебя просто не увидят, а остальным некогда.

Кажется – до заката уйма времени. Но ведь и город не так чтоб самый маленький, пробеги-ка до его окраины на своих двоих, да отыщи там финишный контрольный пункт… Это тебе не Люксембург и не княжество Монако.

Зрители разошлись по гостиной, каждый следил за своим игроком. Миль перехватила управление большим зеркалом, и теперь оно показывало вид города сверху. Повинуясь желанию, давало приближение выбранного участка. Юрий пока двигался в группе молодых хиз-Владаров из младших родов, Игхар держался рядом с ним.

Кое-где уже случались локальные схватки с применением Дара: сверху отлично просматривались бледные в свете встающего солнца вспышки. Миль поначалу с интересом наблюдала за переплетением намерений сражающихся сторон – у всех они были тёмные, а какими ещё они должны быть, когда хочешь если не убить, так хоть прибить немного прыткого соперника. И скоро уже могла указать до завершения атаки, кто пострадает – тем точнее, чем дольше наблюдала. Затем пришлось закрыть глаза, так как начинались какие-то неправильные впечатления: место ещё пустовало, а намерения на нём уже возникали и даже принимались сражаться… Но спустя пару-тройку минут Миль разобралась в том, что видит. Потому что через короткое время игроки являлись как раз туда, где незадолго перед их приходом Миль мерещились боевые действия, и делали точно то, что ей привиделось… Причём, эти, ещё неслучившиеся, события двоились и троились, но какие-то из них всегда выглядели ярче других – они в конце концов и реализовывались.

Она покосилась на азартно переживающих за своих игроков сородичей, и усмехнулась про себя: хорошо, что она не в Игре, а то ей не нашлось бы равных на поле боя, что было бы нечестно. Но смотреть на Игру стало интереснее – ведь теперь она не столько следила за игроками, сколько проверяла себя. Она даже отвлеклась на некоторое время от того, как Юрий проходит маршрут. А когда спохватилась, то не нашла его на игровом поле.

Зеркало исправно показывало городские улицы и передвигавшихся игроков, среди которых Юрия не было! Миль вгляделась внимательнее – в ответ на её волю зеркало показало лица игроков и вновь принялось отслеживать, смещаясь, какие-то пустые участки… И до Миль дошло! Она даже почти беззвучно рассмеялась: Юрий просто отвёл всем глаза – всем, кроме зеркала, которое по природе своей было всевидящим и всезнающим.

Да, поддержание отвода требовало концентрации, зато давало возможность идти вперёд, не отвлекаясь на глупые атаки остальных игроков, которым просто нравилось сражаться, хоть и не до смерти. Пусть играют, тратя время. Солнце неторопливо-неумолимо двигалось своим путём и уже подбиралось к полудню.

Улицы города, охваченные игровой зоной, для игроков стали неузнаваемы. И ни повернуть назад, ни выйти из Игры они не могли, пока жетоны оставались при них. Но и без помощи не оставался ни один пострадавший: только что на глазах зрителей эвакуировали очередного попавшего в ловушку, он влетел в неё с разбегу и у него был выбор – попытаться выбраться, если хватит умения, надеяться на выручку других игроков или снять и бросить жетон… Самому не удалось, другим он оказался не нужен, висеть в ловушке до заката ему не улыбалось, так что скоро его жетон, коротко звякнув об асфальт, замигал маячком, на который и поспешили спасатели. Следующий бедолага банально подвернул ногу и тоже выбыл… Не скакать же до окраины на одной ножке.

Впрочем, неудачники огорчали лишь тех, кто за них болел.

Миль, улыбаясь, смотрела в зеркало. Она несколько успокоилась. Юрий не позволит себе попасть в ловушку, ввязаться в глупую драчку и уж постарается не подвернуть ногу… Не сегодня. Его намерения – светлые, он просто хочет дойти до финиша. И – Миль проследила его путь – пройти осталось немного. Он доберётся задолго до заката.

…Ха – а не слишком ли быстро для пешего он движется?…

Уже перед самым контрольным пунктом Юрий отменил заклинание отвода глаз. Игхар, поддерживая, помог ему аккуратно сойти с кентавра, после чего тоже отменил своё – и здоровенный кентавр распался, став тем, чем и являлся: группой тяжело дышавших, мокрых от пота молодых мужчин в спортивных трусах и майках. Хиз-Владары переглянулись – и усмехнулись. А что было делать, если именно Юрий так глупо и бездарно оступился и потянул связки в самом начале маршрута. Целители за пять минут и воспоминаний не оставят о такой мелочи – но до целителей ещё надо добраться… А эти спортивные ребята всё равно вышли на пробежку… И воспоминания об этой пробежке у них останутся самые тёплые. Так что – все довольны, все смеются… А главное – всё в пределах Правил.

И оба молодых хиз-Владара направились, поддерживая один другого, к контрольному пункту… где их ещё никто так рано и не ждал.

А Миль, раз уж с её дядей всё оказалось в порядке, а Игра ещё не закончилась, спокойно развлекалась: она обнаружила, что вероятные намерения, которые ей только что удалось научиться видеть, можно поправлять… направлять… изменять… Даже вот так – посредством зеркала. Только она никак не могла решиться вмешаться в события. Рука не поднималась влиять на жизнь живых людей там, где всё должен был решить случай – и их собственная воля вкупе с усилиями. Что-то удерживало её, какое-то предчувствие ли, инстинкт ли… Тем более, что больших изменений сделать было нельзя. Можно было лишь добавить энергии тому либо другому варианту развития ситуации. Тогда события, следуя поправке, либо уходили в сторону и следовали новым путём, либо, пройдя точку поправки, продолжались прежней линией, но по благополучному варианту – без синяков, например.

Для пробы, увидев, что через минуту игрок собирается свернуть направо и попасть в огненную ловушку, а рядом ветвятся бледные возможные варианты его намерений идти прямо и ввязаться в схватку и проиграть (отказаться он не намеревался бы ни за что) и намерения пойти влево, где путь был пока свободен, Миль перераспределила немножко энергии в «левый» вариант, но увидев, что там его через пару минут ожидает встреча с мотоциклом, тут же отозвала ту добавку, плюнула мысленно – и не стала вмешиваться. В итоге игрок влип-таки в ловушку, но, вовремя выставив защиту, отделался лёгкими ожогами и продолжил путь!

Какие выводы должна была сделать Миль? Верно: не лезь, куда не просят, без тебя обойдутся! Или уже решайся на изменения и не мечись туда-сюда! Судьба же вот не мечется, а гнёт свою линию… если человек не очень упрямится.

Или для удачного изменения надо быть рядом с местом событий? Ведь тогда и энергии, наверное, уйдёт меньше? Хотя – находясь в эпицентре, разве можно увидеть общий план? В этом случае на события будет накладываться и твоя линия? Этак можно и своими вероятностями управлять? А надо ли? Прошлого-то всё равно не поправишь, а будущее столь изменчиво, вдруг подтолкнёшь – да не туда?

И зеркало потеряло для Миль всякую привлекательность. Собственная реальность так или иначе зависит от наших решений. Хотя бы в мелочах мы решаем, как её изменить, ежесекундно. Или у нас есть такая иллюзия. Соблазн был велик. И Миль принялась играть с вероятностями.

Где больше всего событий? Где никто не обратит внимания на её игры? Там, где больше людей, где изменения и так происходят то и дело – и никого это не удивляет. Давай, не робей!

Например, чайник закипит только в то время, в которое ему положено закипеть, тут менять что-то не стоит, это будет заметно. А вот если фартук у повара развяжется пять раз подряд – это да, смешно и сойдёт за чью-то шутку… Или огонь спички может упорно гаснуть хоть семь… восемь раз подряд – плохие спички попадаются иногда и целым коробком. Попутно спасаем тарелку, которой сегодня неминуемо быть бы разбитой… И пальчик девушки, нарезавшей хлеб, убережём от неизбежного пореза…

Миль сидела с чашкой неостывающего чая в кухне, где обычно редко проводила больше минуты, и щёки её горели от удовольствия, глаза весело поблёскивали, а совесть ну ни капельки не мучила за вмешательство в естественный ход событий… Главное – чтобы никто так и не узнал, чему она научилась. Почему-то в этом Миль была совершенно уверена…

Юрию и Игхару за досрочное завершение маршрута начислили дополнительные баллы, чем они оба вскоре вдохновенно хвастались домочадцам за очень плотным не то обедом, не то ужином. На вопрос – а как им это, собственно, удалось, ни тот, ни другой не отвечали, лишь весело переглядывались, как смешливые первоклашки. И выглядели при этом очень довольными. И вместе со всеми досматривали финиш основной группы игроков – из которых половина также догадалась использовать в качестве транспортного средства бедных горожан, тех, что помоложе. То ли игоркам сил не хватало на большее, то ли знаний, а может, просто не повезло – но прибывали они, оседлав одну человеческую особь, редко кто вёл за собой «заводного». Надо ли упоминать, в каком мыле падали на финишную черту эти «кони», ведь бежать их заставляли со скоростью, заметно превышавшей их естественные возможности. Целители «лошадок», конечно, немедленно приводили в нормальное состояние, но судьи, сочтя нанесённый здоровью людей вред значительным, по нескольку баллов с таких игроков сняли, хотя и поставили им «зачёт». Кое-кто из наездников даже догадался сойти с «коней», не доезжая до финиша… Однако, поскольку судьи следили за каждым вздохом игроков, с таких догадливых баллов сняли ещё больше – за оставление человека в опасности… Хотя зачёт в Лицее сдавали по этой теме все, значительными целительскими способностями обладал далеко не всякий Изменённый. Наверное, поэтому игроки не оказывали людям помощи по окончании использования – берегли силы для себя.

День давался игрокам на восстановление, а послезавтра им предстоял второй этап. Финалисты забрасывались куда-то в дикую местность, куда – никто заранее не знал, и предлагалось не только там выжить, но и найти некий артефакт, а потом доставить его в конкретное место. Пешком, разумеется. Ну или верхом на ком-то, как на первом этапе. Настоящий Артефакт был один, остальные – пустышки. Активированный боевой Артефакт давал в бою значительное преимущество, экономя силы владельца, тут тебе и неограниченное количество файерболов, и защита от чужих боевых заклинаний… Очень полезная штука. Но попробуй отличи оригинал от пустышек, активировать-то его можно был лишь для участия в третьем этапе… Да даже и пустышку найти было непросто. Поэтому участники второго этапа старались захватить и доставить все подвернувшиеся под руку артефакты, в том числе и найденные другими игроками. А те, утратив добычу, могли уже не напрягаться более и спокойно выходить из Игры. Зато на этом этапе у них ещё имелась возможность вернуться домой.

Сегодняшние союзники послезавтра становились соперниками… И это к лучшему, потому что на третьем этапе все дрались против всех в условиях полигона. Побеждённые на третьем этапе принадлежали победителю – он мог их отпустить; мог натурализовать в своём клане на правах младшего рода. А мог и основать свой собственный клан. Это была его добыча, и добыча неплохая: даже проигравшие в финале сначала ведь должны были до него ещё добраться, значит, это были очень сильные изменённые, с хорошим набором генов.

В финале сражались только двое.

В Призёры выходил лишь один.

И Приз того стоил.

Юрий, кстати, в прошлой Игре срезался именно при прохождении второго этапа. Найденный артефакт он благополучно утопил при форсировании болотца – а тот, как назло, оказался тем самым, единственным настоящим. Утонуть самому Юрию не дали, но из Игры он выбыл. И, таким образом, третий этап прошёл без него – и без Артефакта… Что заметно выхолостило итог Игры, ведь финалисты остались без ферзей в эндшпиле. Финал в тот раз сильно напоминал обычную разборку старшекурсников. Судьям пришлось назначать дополнительное время, чтобы выявить победителя, и с кислыми минами долго следить, как выдохшиеся финалисты сначала файерами, а потом и кулаками примитивно мутузили друг друга на потеху помиравшим со смеху у своих зеркал зрителям… А когда ни у одного финалиста не достало сил, чтобы в течение одной минуты встать и победно хотя бы пнуть противника – судьи согласились, что ни один из них не достоин Приза, и впервые в истории Игры объявили позорную ничью…

Ка-а-ак же приподнялись в тот раз букмекеры!..

Но что поделать – Судьба своенравна, и далеко не всегда в финал попадают лучшие…

А среди домочадцев после той, провальной для младшего Владара, Игры на некоторое время стала очень популярной некая песенка, которую они довольно долго принимались слегка издевательски мурлыкать, едва завидев неудачливого игрока:

 
Вот солнышко скрылось за край,
И месяц плывёт – баю-бай…
Лежит под ногами Земля —
И горы на ней, и поля… —
Огромною хлебной горбушкой —
И давит Слонам на макушки…
Что давят без горя и страха
На панцирь Большой Черепахи,
А та, в черепаший черёд,
По дивному морю плывёт…
А море бурлит оттого,
Что нету под ним ничего…
Ну, разве – земля, как лепёшка…
Да звёздочек целая плошка…
И там, на высокой горе,
Приз выиграв в главной Игре,
Сидит и тоскует Герой,
И звёзды срывает порой,
Как будто цветка лепестки…
Зубами скрипя от тоски…
Спи, папин любимый Герой,
И землю копытцем не рой…
 

Если вы думаете, что Юрий, прекрасно догадывавшийся, кто автор этих строк, злился, так вы ошиблись: он всегда задерживался, чтобы, дирижируя исполнителю, непременно дослушать песенку до конца, а то и подпеть и похлопать – а после благодарно раскланяться. Иногда он даже просил исполнить песню на бис… И делал это так часто (а отказать ему было нелегко), что энтузиазм певцов стал угасать, а постепенно и вовсе сошёл на нет…

Куда попадут игроки на этот раз, знали лишь устроители и судьи, а они, связанные не только совестью, но и Присягой, болтливостью не отличались. Может, у кого-то из судей и возник бы соблазн помочь игроку из своего Клана – всё же, хоть и изменённые, но тоже люди – да после принятия Присяги сжульничать они, при всём желании, просто не имели возможности: Присяга не Виза, убивала на месте. То есть, могла бы убить – за всю историю существования Игры ни один судья не захотел проверять на себе её действенность…

Так что в период Игры ни одного Главу Клана нельзя было застать дома: все они занимались Игрой. А следом попропадали из дому и большинство игроков, особенно с приближением начала второго этапа. Просто он проводился весьма далеко от людных мест, и всех игроков накануне собирали вместе – чтобы утром они были уже на дистанции.

Потому Миль нервно ёрзала перед зеркалом, а оба нынешних её опекуна отсутствовали. Но дядьку она хотя бы могла видеть. Что, правда, не облегчало её переживаний: путь его вовсе не был ни простым, ни лёгким. Помучившись пару часов наедине с зеркалом, Миль запустила в ни в чём не повинное стекло подвернувшимся под руку тяжёлым пресс-папье, но, к счастью, промазала… и, выскочив из своих покоев, покинула особняк. Ну не было больше у неё сил сдерживаться и не попытаться вмешаться в Игру наперекор естественному течению событий! Упёртый её дядька нипочём не соглашался отказаться от участия в Игре – так и пусть будет, как ему хотелось, пусть всё складывается по воле случая! Дался ему этот Приз…

И Миль решила, что больше не подойдёт ни к одному зеркалу. По крайней мере, до завершения второго этапа. Какой смысл изводиться, наиграется – и вернётся домой ненаглядный Юрочка… А шаг за шагом следить, как он набивает себе шишки и неизвестно зачем рискует жизнью – слишком мучительно.

Сказано – сделано. Миль оставалась в парке до вечера. Не передать, как скучно и маетно ей было слоняться по дорожкам да аллейкам. Но зато удалось перемочь желание допросить ближайшее зеркало на предмет дядиных похождений. Минуя столовую, она отправилась в постель и, как ни странно, крепко уснула…

Утром, за завтраком, у неё уже не осталось никакой возможности пребывать в неведении относительно результатов второго этапа. Дядя прошёл в финал. Новость эта совсем не обрадовала Миль. Уж лучше бы проиграл, как и в прошлый раз, и был бы уже сегодня дома, но что толку мечтать…

Из оживлённых разговоров родичей она уяснила, что артефакт Юрию не достался, что в третий этап вышли совсем немногие, но очень сильные игроки, ей весело сообщили и каковы ставки на них, и что уже известно, где будет проводиться финал. Старый, предназначенный к сносу комплекс заводских зданий – чем не полигон…

Тут на Миль вдруг накатила дурнота, воздух вокруг стал твёрдым и запер горло…

Кофейная чашка выпала из рук… Уютная кухня отодвинулась, утратив чёткость и материальность, а взамен перед глазами проступили очертания захламлённого просторного двора с грязным бетонным покрытием, серым и потрескавшимся, с нездорового вида полусухими травинками, прозябающими в трещинах… Ветер мотал эти травинки, тащил пыль и песок по пятнистому старому бетону, и пыль прилипала к поверхности пятен – подсыхающих, вязких, исчерна-бурых… страшных…

Воздух в лёгких закончился, Миль с мучительным стоном принудила себя вздохнуть…

…Она по-прежнему сидела на кухне в окружении множества почти родных людей, которые не шевелились и все как один пристально смотрели на неё… И в кухне стояла просто небывалая тишина. Не рассеивался поднявшийся над осколками чашки пар, зависли взметнувшиеся занавески… крупинки сахара замерли белой дорожкой между ложечкой и чаем…

Миль кашлянула, и тишина разбилась, задвигались люди, подходя поближе.

– Что ты увидела, девочка? – настойчиво спросила сидевшая напротив пожилая женщина с внимательными тёмными глазами, и осторожно, чтобы не брякнуть, отложила чайную ложечку.

Миль пожала плечами и написала на столе:

«Не знаю. Какой-то двор. Но почему-то мне кажется, что там было что-то…»

Она суеверно не дописала фразу, но каждый понял её правильно. Люди помрачнели, веселье словно сквозняком выветрилось из кухни, а следом – и из всего дома… Младшей наследнице Владаров ниспослана весть – смутная, но недобрая. И кого бы из троих она ни касалась – одинаково плохо…

Конечно, Ксанду о событии на кухне доложили. Но он занимался обеспечением Игры и вернуться домой не мог. Разговор через зеркало мало чем помог: ничего угрожающего в видении как будто и не было. Пятна? Да, похожие на кровь. Но чья кровь? Атмосфера? Да, как будто недобрая. Но недобрая для кого? У Миль это был первый случай такого рода, и она не знала, как всё понимать. Следует подождать, посоветовал Ксанд – если весть являлась определяющей для неё, вероятен был повтор.

И повтор состоялся… Миль видела этот двор и наяву – видения повторялись ещё дважды в течение дня – и во сне, в ночь перед самым стартом третьего этапа. С каждым разом двор являлся ей всё более подробно, наполняясь деталями и мелочами. Миль успела рассмотреть стоящие по периметру двора серые-бурые различной этажности развалюхи непонятного назначения, окружающую двор полурассыпавшуюся бетонную ограду с торчащей из неё там и тут ржавой арматурой и вид за оградой – то есть отсутствие такового: вокруг ограды до самого неба (следуя местной тенденции – тоже серого, с расплавленной кляксой солнца в самом зените) дрожало бесцветное марево, и было ли там что или нет – понять не представлялось возможным, взгляд соскальзывал и уплывал куда угодно… С той стороны марева вид, надо думать, был таким же.

Но лучше всего рассмотреть удалось близлежащую площадку. Ту самую, бетонную, растрескавшуюся и с мотавшимся под ветром травянистым сухостоем. А ещё лучше – пятна. С каждым разом они становились всё… ээ… свежее. Ночью они уже выглядели алыми и даже дымились местами, как будто кровь пролилась только что… Видеть это было так жутко, что Миль резко проснулась и вскочила, вся мокрая от пота. Подбежала к окну, распахнула его настежь, отбросила прочь влажную, липшую к телу сорочку и блаженствовала нагишом в прохладных потоках свежего ночного воздуха, пока не замёрзла и не то, чтоб успокоилась, но как-то отвлеклась… задышала ровно.

Прямо напротив стояла в небе полная яркая луна и смотрела круглым ликом своим гипнотически, пристально-равнодушно. Свет её не столько помогал, сколько мешал взгляду, засвечивая взор, а не освещая ночной пейзаж. И одновременно будоражил тело, наполняя его мелкой дрожью и вызывая стремление куда-то двигаться, что-то делать… Дрожь становилась всё крупнее и сильней, перерождаясь в ломоту… боль… Комната тоже вибрировала, смазывались очертания предметов, скруглялись углы… И тишина при этом стояла оглушающая, а воздух густел…

Миль зажмурилась, тряхнула головой и… и усилием воли прекратила разрывающую тело пляску дрожи. Плюнула в сторону бессмысленно-яростной луны, скорчила ей рожу, пулей метнулась в постель. Поёрзала, устраиваясь… и вновь заснула.

Ближе к утру Миль сквозь сон то ли послышалось, то ли впрямь кто-то ходил вокруг кровати, скрипя паркетинами… присаживался в ногах, наваливаясь на одеяло, вздыхал, ворчал что-то глухо себе под нос, стонал жалобно, утробно, дышал холодом то в затылок, то, найдя щёлку, задувал под одеяло… трогал за косу… а когда Миль натянула одеяло на голову – щекотал чем-то ледяным оголившуюся ступню…

Но Миль, хоть и удивилась во сне, но не проснулась до самого рассвета. А проснувшись, пожалела, что не открыла глаз и не спросила, чего он приходил, о чём хотел предупредить младшую хозяйку. Впрочем, на фоне неприятных сновидений – вряд ли о чём-то хорошем…

Посетив ванную, Миль, зевая, уселась перед трюмо, взялась за щётку, собираясь прибрать косу и заплестись, глянула в зеркало… и выронила щётку: коса была заплетена, да как! Волоски лежали один к одному, плотно, ровно, пробор пересекал голову от макушки до лба чёткой, как по линеечке, линией, видимая в зеркале часть волос даже в сумерках спальни сияла и переливалась, словно обработанная каким-то лаком, а ведь – Миль коснулась волос – никакого покрытия на голове не ощущалось, волосы ласкали руку, как шёлк! А дальше – Миль неверяще ощупала причёску – коса была как-то затейливо и очень хитро заплетена во множество косичек, уложенных красивым, даже на ощупь, узором… Хм, а узорчик-то напоминал что-то знакомое…

Как было не попытаться разглядеть эту красоту?! Миль никогда в жизни не проводила у зеркала столько времени… молча благодаря того, кто ничего больше сделать для неё не мог, как она догадалась, но уж что мог – сделал отменно и от души! Или что там у него…

Перебирая в гардеробе одёжку, вдруг вспомнила – и не смогла пройти мимо сто лет не надёванного своего старенького, коричневого бархата, с золотым шитьём на плече платьица, сшитого ещё светлой памяти бабулей. Оно по-прежнему выглядело новым, по-прежнему подстраивалось под нужную длину и развивающуюся фигуру, его по-прежнему не было нужды стирать или штопать – и оно, по-прежнему, оставалось самым любимым. И всё так же знакомо-ласково прильнуло к телу, даря ощущение защиты и заботы… Словно привет от бабули передало.

Нежно погладив надетое платье по рукаву, Миль сунула ноги в самые удобные, пусть и не парадные, туфельки и сочла себя готовой. «К чему готовой?!» – вдруг шарахнула мысль. А и в самом-то деле – спросила себя Миль. К чему это ты готовишься? И почему? А потому, ответила она сама себе.

«Уж не знаю, почему, но сегодня мне хочется быть во всеоружии.»

И горько усмехнулась: хорошо же «всеоружие» – старое платье, старые туфли… да причёска.

Она уже выходила и потому не видела, как в самом тёмном углу показалось что-то ещё более тёмное, мохнатое… вздохнуло, взмахнуло чем-то и пропало…

А в глубине зеркала, словно в ответ тому, тёмному, тоже вздохнуло и пропало чьё-то отражение…

Миль шла по коридорам в сторону кухни и удивлялась: дом был полон народу, лица мелькали всё больше знакомые, но и незнакомых хватало. Странно. Торжеств никаких вроде не предвидится, и никаких приказов от деда как будто не поступало… впрочем, надо спросить у старшей распорядительницы, возможно, всё изменилось за ночь. Что – неужели Юрка выиграл финал?! Хотя – когда бы он успел, солнце только недавно взошло. Да и радости на лицах не наблюдается…

Напротив – младшую из Владаров встречают настороженными взглядами, словно спросить о чём-то хотят, но взгляды тут же отводят… Да что такое происходит, в конце-то концов?!

С этим вопросом она и вошла в кухню… и остановилась на пороге: в кухне, в малой столовой, да и – она сделала шаг назад, изогнулась, бросив взгляд назад, в широченный дверной проём – в малой гостиной тоже люди сидели плотно, занимая все кресла, стулья, диваны… Складывалось такое впечатление, что присутствовал ВЕСЬ клан хиз-Владаров, со всеми побочными ветвями и младшими родами.

– Чего стоишь – проходи, сестрёнка! – раздался над плечом знакомый голос и в спину её легонько подтолкнули. Миль оглянулась – глядя сверху вниз, ей во весь рот улыбался Игхар. Какой же он стал здоровенный! Наблюдая за его похождениями в зеркале, она как-то этого не находила… наверное, потому, что там он всегда был возле Юрия, а с тем в росте мало кто мог соперничать. – Ну, что таращимся, родичи? – продолжал Игхар, обращаясь к окружающим. – Быстренько подвинулись и освободили одно посадочное место! А лучше – два! – он устроился рядом, потирая ладони в предвкушении, и потянулся за тарелкой с бутербродами. – Не знаю, как ты, а я с утра всегда голодный!..

– Если б только с утра! – фыркнула девушка напротив, и люди вокруг сдержанно заулыбались.

– Мне что – голодать тебе в угоду?! Я же ещё расту! – возмутился Игхар, отправляя в рот бутерброд – в смысле, весь сразу, как паровоз в депо.

– Ага, растёшь, только в последнее время как-то больше вширь! – заметила девушка, подмигивая Миль. За столом грохнули уже в открытую. Заулыбалась и Миль.

– А я виноват?! – не сдавался Игхар, не забывая подтягивать поближе очередную тарелку с едой. – Мне мышечную массу надо как-то наращивать или нет? Я же не девица, чтобы иметь 90-60-90 при моём-то росте! – он манерно растопырил ладони, отставив мизинцы, и, чуть приподнявшись, повилял задом, изображая нижние 90.

Девушка вдруг быстро перегнулась через стол и достала Игхара ложкой по лбу:

– Сколь раз говорено – не крутись за столом, неслух!

Игхар, не успевший увернуться, мужественно потёр пострадавшее место и развёл руками:

– Вот так и живём… Миль, позволь представить тебе мою старшую сестру, Алку!

– Ты уж представишь… – проворчала девушка, сверкнув глазами на брата.

– Извиняюсь: Аллара-хиз-Владар-хиз-Грай. Младшая из моих старших сестёр.

Миль подняла брови: двойное родство! Кивнула, испытующе глядя на родственницу.

Та тоже поклонилась и ответила не менее внимательным взглядом.

– Я предпочитаю отзываться на Лару, если уж некоторым не удаётся выговорить моё полное имя. И не имею претензий за наложенное проклятье – если тебя это волнует. Он его заслужил. Да и родство моё с хиз-Граями почти символическое… Брат, ты сестру кормить намерен или так и будешь набивать только собственное брюхо?

Ну, это она уже напрасно: чашка перед Миль была полна и исходила ароматным паром,

а дотянуться до любого блюда не трудно и самой… Просто ей не хотелось есть. Чему в этом случае могло иметься лишь две причины: либо она была нездорова, либо крайне расстроена. Со здоровьем проблем никаких, стало быть…

– Хорошо, кстати, выглядишь! – это, продолевая баррикады еды во рту, Игхар адресовал уже опять ей. Миль посмотрела на него и встретила вполне серьёзный взгляд. – Только чего такая мрачная?

Видимо, она помрачнела ещё больше, потому что он перестал жевать, с усилием проглотил всё, что было во рту, и спросил тихо-тихо:

– Что, так плохо? – Миль только плечиком пожала и опустила глаза. Наверное, да, если уж и со стороны это так заметно. Взгляд её зацепил чашку с остывающим кофе… вернее, отражение на его поверхности. Что-то с ним было не так. Откуда там взяться качающимся сухим былинкам?…

Миль тут же зажмурилась, и быстро вышла из-за стола, не отвечая на вопросы, стараясь отогнать видение, и оно как будто отступило… но изобретательно рассыпалось на множество фрагментов и принялось коварно настигать свою жертву, появляясь всюду, куда ни падал её взор: на гладких изогнутых боках стаканов и плоских лезвиях ножей, в чистых оконных стёклах, в блестящих пуговицах, в глазах встречных людей, в натёртых до зеркального блеска паркетных и каменных полах, не говоря уже о самих зеркалах… недостатка в которых, как уже упоминалось, в доме не было.

И Миль, поняв, что увильнуть не получится, смирилась…

На этот раз она увидела не только пустой двор с пятнами крови – она увидела и того, кому эта кровь принадлежала. В самой большой луже крови неподвижной чёрной грудой, скорчившись в комок, на грязном бетоне лежал её дядька, обожжёный, обезображенный, почти спёкшийся. Он был трудноузнаваем, но ей ли не узнать своё, родное, драгоценное… На этот раз видение было озвучено: кто-то, с трудом выталкивая из груди воздух, мучительно, жутко выл…

И, вынырнув из видения, прежде чем вырубиться, Миль поняла, что это воет она сама…

В себя она пришла почти сразу – её даже поднять не успели. Решительно высвободившись из рук целителей, она потребовала встречи с дедом, но вспомнила, что ни дед, ни дядя сейчас недоступны, и повернулась вокруг себя, разыскивая зеркало.