Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Юлиана кляла себя за недальновидность.
– Эй, подопытный образец сбежал! – раздалось далеко позади. Что ж, если подопытный образец – она, тогда, действительно, пора делать ноги.
Впрочем, далеко она не ушла. Ее голова решила, что сейчас самое время пойти кругом. Юлиана устало прислонилась к стеночке – и ее очень быстро настигли: топот, голоса, звон чего-то неприятного (Наручников? Цепей?).
Дальше – из-за нарушения в организме водно-солевого баланса, а также нехватки витаминов и минералов – было как в кошмарном, сюрреалистическом сне. Ее куда-то волокли, во что-то заковывали, обзывали разными нехорошими словами. И в итоге бросили в глухую металлическую капсулу без света, где пахло, прямо скажем, не розами.
Юлиану тут же окружили два маленьких шерстяных – и весьма, надо заметить, слюнявых – существа. Они сопели, лизали ей щёки, топтались по ней лапами.
«Ну всё, – подумала она обреченно, – теперь мне точно крышка. Меня съедят».
Правда, вскоре до нее дошло, что топчутся и сопят не какие-то там инфернальные порождения мрака, а всего-навсего ее питомцы – Кекс и Пирог.
– Хозяйка, ты цела? – хриплым голоском осведомился Кекс.
– Хозяйка, тебя сильно били? – зачем-то уточнил Пирог.
– Хозяйка, есть хотим! – хором возвестила эта мохнатая мелюзга.
Вот ведь! Нигде от оглоедов спасу нет!
Глава 21. Ножницы
Ли Тэ Ри и Пелагея сидели в мастерской и синхронно заливались румянцем в свете янтарной лампы. Время нарочно плелось, как черепаха. «Так-так-так», – лениво отсчитывала стрелка на старинных настенных часах.
– Господин куратор, – первой нарушила молчание Пелагея. – Я тут спросить хотела. Может, у вас есть ножницы? Я свои в кармане юбки оставила, а юбка в метадоме.
Удивительно, но среди обилия всевозможных ювелирных инструментов ножниц не нашлось. Ли Тэ Ри пожал плечами и для порядка вывернул содержимое ящиков. Нигде. Ни единой пары.
С тех пор, как Пелагея при официальном знакомстве буквально приставила ножницы ему к горлу, этот предмет для пыток и шантажа был каким-то непостижимым образом исключён из его арсенала.
– Тогда я, пожалуй, отлучусь ненадолго, – сказала Пелагея. – Вы же не возражаете?
Ли Тэ Ри не возражал. Ему жутко хотелось побыть наедине с собой, вытряхнуть содержимое своей головы точно так же, как он проделал это с ящиками. И убедиться, что в будущем ни одно компрометирующее слово не слетит с его языка. «Милое пугало». Нет, ну надо же!
Она ведь ему не нравится. Совсем. Ни капли. Он опекает ее только потому, что приказал Вершитель.
Пусть это милое пугало (тьфу, то есть Пелагея) ползет, куда заблагорассудится, и оставит его в покое. Пусть несносная фея делает, что хочет. Ему всё равно.
А Пелагея, едва куратор дал согласие, чуть ли не пулей вылетела из мастерской, спустилась в лифте на первый этаж и, не оглядываясь на злополучные пеньки, которые оставила от берез коза, во всю прыть рванула прочь.
На коридоре, который, казалось, целиком состоял из льдистого неонового пламени, мстительная троица стажёрок в очередной раз покусилась на ее причёску. Но Пелагея после тренировок по различным видам Искусств приобрела такую ловкость, что ей ничего не стоило оставить конкуренток с носом.
Она прокралась к метадому в ночи (которая, в общем-то, никогда и не кончалась) по скрипучему снегу. И вдруг:
– Пссс! Пелагея!
– Чего?
– Загляни ко мне в иллюзию. На пару слов.
Окликнул ее не кто иной, как призрак Сильверин. И, судя по интонациям, он пребывал в глубокой печали.
Когда Пелагея проникла внутрь иллюзии номер тринадцать, Сильверин изо всех сил пытался произвести хорошее впечатление: не кривлялся, не вращал глазами, а из звуков издавал преимущественно всхлипы.
«Завывания? Скрежет ногтя по стеклу? Не дождетесь, сегодня я само очарование», – транслировал весь его ранимый облик. Чрезвычайно подозрительно.
– Я скорблю и тоскую, – заламывая призрачные руки, поведал полтергейст.
– А что случилось? – немедленно прониклась состраданием Пелагея.
– Я привязан к своей иллюзии, будь она неладна. Оттого и несчастен. А ведь, знаешь, я могу стать голубым. И зеленым. И… Тебе какой цвет нравится?
– Ты это к чему клонишь?
Сильверин подлетел к ней вплотную, провоцируя волны холодной дрожи. И уставился с мольбой: глаза в глаза.
– Позволь мне всего на один вечер стать твоим платьем! Я прикован к иллюзии, как проклятый. И выйти отсюда смогу, только соприкоснувшись с феей. Ну пожа-а-алуйста! – заныл он. – Так хочется попасть на бал к живым. Хоть разочек.
– Ни за что, – отрезала та.
Призрак умолял. Заклинал. Давал обеты. Но она была непреклонна. На бал? Во-первых, она не умеет танцевать. Во-вторых, какой, к дохлым вепрям, бал?!
Нет, дело не в Сильверине, дело в ней самой. И в Юлиане, которую надо выручать. Если твои друзья в беде, о каких торжествах вообще может идти речь?!
Покинув иллюзию, Пелагея бегом припустила к себе в заброшенный метадом. Отыскала испачканную в крови юбку (никто так и не догадался ее постирать), вывернула карманы и обнаружила ножницы.
Их она собиралась использовать с варварской целью: волосы. Отныне никаких длинных волос, за которые можно ухватиться, которые можно дёрнуть. С сегодняшнего дня, точнее, ночи, одной уязвимостью станет меньше.
Пелагея собрала в кулак всю свою волю, а также спутанные патлы – и мужественно обрезала их за несколько подходов.
– Я должна бороться. – «Чик!» – На укладку этих кудрей всегда уходила уйма времени. Неоправданные траты. – «Щёлк!» – Спасу Юлиану. Разберусь с Вершителем, который забрал у меня сердце. Верну себе способность превращаться. – «Клац!»
– Ты что творишь?! – в ужасе воскликнул кто-то у нее на пороге.
Вот вечно вторгаются без стука. Ну что за манеры?
Пелагея оглянулась и от неожиданности выронила ножницы на дощатый пол. К ней вломилась женщина, вооруженная лыжными палками. В комбинезоне – красном с ярко-желтыми вставками. С каким-то баулом за плечами.
– Твои прекрасные кудри! Как ты могла?! – звучным контральто воскликнула женщина. И Пелагея наконец-то ее признала. Эсфирь.
– Постой. Погоди-ка. Вершитель что, тебя отпустил? – опешила она.
– Отпустит, – сказала Эсфирь, проходя в метадом и усаживаясь на кровать. – При условии.
Она расчехлила крупный свёрток, который прятался у нее в бауле, и показательно взвесила его в руках.
– При условии, что ты пойдешь на бал в его платье.
– Но я не…
– Пойди, очень тебя прошу! – наклонилась к ней Эсфирь, разом потеряв напускную невозмутимость. – Вершитель сказал, ты должна пойти. Именно в платье, которое он для тебя сшил. И тогда… Тогда я буду свободна.
– Вот как? Но знаешь что… Юлиана. Она в беде. Я хотела ее спасти.
– Сразу после бала, ладно? – умоляюще шепнула та, заглядывая ей в глаза.
Пелагея фыркнула. Ну правда, что подруга, что призрак. Заладили одно и то же. Дался им этот бал!
– Смотреть не могу, как ты себя изуродовала, – перешла на авторитетный тон Эсфирь. – Иди к зеркалу, давай хоть подровняем.
Она расстегнула молнию на лыжном костюме, подхватила с пола ножницы и сразу сделалась такой деловой, что можно было даже не сопротивляться: все равно заставит. Пелагея послушно уселась перед зеркалом и зажмурилась, предвидя скорую катастрофу: как ни стригись, во что ни одевайся, а ждёт тебя провал.
Зачем же еще создавались балы, если не затем, чтобы на них позориться?
Эсфирь так искусно орудовала ножницами, что уже через четверть часа на Пелагею можно было взглянуть без содрогания.
– Красотка! – вынесла вердикт страшно довольная Эсфирь, любуясь шапкой ровно подстриженных вьющихся волос. – А теперь давай примерим платье. Эй, стой! Ты куда?
Пелагея поднырнула ей под руку, бормоча что-то про свою дырявую башку.
– Светлячков у куратора забыла, – призналась она. – Подожди здесь, я мигом.
Ли Тэ Ри сидел за столом, слившись с ювелирной лупой в единое целое, и сосредоточенно ковал какое-то ожерелье, когда к нему в мастерскую влетела взмыленная Пелагея.
Он увидел ее – и чуть собственноручно не убил.
– Что ты с собой сделала?! – вскричал он, не вполне отвечая за свои чувства. И вскочил из-за стола. – Знал бы, близко тебя к ножницам не подпустил! Ты мне прежней нра…
Остаток фразы он поспешно проглотил. После чего у него, похоже, вообще отнялся дар речи. А Пелагея прошмыгнула мимо, схватила банку со светлячками, извинилась. Отдавила эльфу ногу, снова извинилась. И была такова.
За время, пока она, как заведенная, бегала туда-сюда, произошло несколько роковых событий. Событие первое: кто-то пробрался в метадом, стукнул Эсфирь по темечку, закатал ее в покрывало и засунул весь этот свёрток под кровать. Когда Пелагея вернулась, ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, откуда исходит яростное: «Помогите!» и «Вытащите меня отсюда!».
Событие второе произошло сразу после нападения: кое-кто (видимо, всё тот же злонамеренный персонаж) старательно разбросал по метадому обрывки черной материи. Какая интересная традиция перед балом! У них так каждый год бывает?
– Платье Вершителя! – простонала убитая горем Эсфирь, которую Пелагея наконец распеленала и к чьей шишке приложила лёд. – Они искромсали его твоими ножницами!
– Платье? – ахнула та. – Да что ж за день сегодня! Постой, ты сказала «они»?
– Их было трое, – подтвердила Эсфирь. – Я лишь мельком увидела. Одна рыжая, другая…
– Не надо, не продолжай, – насупилась Пелагея. – Знаю я эту компанию. Прохода мне не дают. В самом плохом смысле, – дополнила она в ответ на вопросительный взгляд подруги. – Взъелись на меня не пойми за что. Но как они догадались, что ты привезла платье? Следили за мной? Или…
Пелагею осенило. На нее снизошло озарение, причем так стремительно снизошло, что на улицу она выскочила без обуви. А зачем обувь, если идти тут всего ничего? До ближайшей иллюзии одного коварного полтергейста.
– Ну да, ну да. Это отчасти моя заслуга. – Под тяжелым взглядом Пелагеи Сильверин поперхнулся и перефразировал: – Ладно, вина. Хоть я и не могу отсюда выбраться, у меня, знаешь ли, отменный слух, – без малейшего чувства раскаяния заявил он. – Я всё-о-о подслушал. И о платье в том числе. А девицы весьма удачно проходили мимо и громко обсуждали, как ты их достала. Вот я и решил…
– Ты дундук, – обиженно буркнула Пелагея. – Из-за тебя моя подруга…
– Что тут у вас? – поинтересовалась Эсфирь, входя внутрь.
– Мама дорогая! – взвыл полтергейст, взлетая под купол иллюзорного метадома и приземляясь у Пелагеи за спиной. – Как, ради всех покойников, ей удалось проникнуть в мою иллюзию? Она что, тоже того… Необычная?
– Главный виновник перед тобой, – отчиталась Пелагея, отступая в сторону. – Можешь его поколотить, если от этого тебе полегчает. Только вот вряд ли твои удары нанесут призраку вред.
– Не надо меня колотить! Воспользуйтесь мной, – предложил альтернативу Сильверин. – Ты ведь не сможешь получить свободу, если Пелагея не появится в платье Вершителя на балу, – обратился он к Эсфири. И та побагровела от гнева: подслушал, гад!
– А я, – продолжал меж тем полтергейст, – могу в точности скопировать испорченное платье. Никто не заметит разницы.
– В этом и заключался твой план, – хмуро подытожила Пелагея, переплетя руки на груди.
– Попасть на бал, да, – ухмыльнулся тот. – Если б ты мне не отказала, ваше платье было бы сейчас в порядке.
Пелагея мрачнела. Казалось, еще немного – и она взорвется, как праздничная хлопушка. Хотя нет, скорее, как граната. Ведь повод для взрыва совсем не радостный.
– На пару слов, – шепнула ей Эсфирь и потянула за руку к выходу из иллюзии.
– Вершитель меня испепелит, – уже снаружи поделилась предчувствием она. – Точно тебе говорю.
– И что ты предлагаешь?
– Давай воспользуемся услугами этого негодяя, раз он так настаивает. Заодно проверим, настолько ли он хорош, как утверждает. Сможет ли скопировать платье. Я-то, в отличие от него, знаю, как оно должно выглядеть. Он сам пока не понял, на что подписался. Устроим ему веселую жизнь, а?
Глава 22. Я не позволю тебе любить
– Рукава-буфы – это как? – озадаченно уставился на Эсфирь Сильверин.
– Надутые, естественно.
– Ясно-ясно. Но знаете что, госпожа лыжница? Со своими запросами вы меня угробите.
Эсфирь развела руками, злорадно ухмыляясь.
– Тебя уже давно, дружок, угробили. Так что перестань давить на жалость и продолжай. Сам же к живым хотел.
Полтергейст обреченно вздохнул. Если с кружевной отделкой тонкого плетения, потайной молнией и рукавами-буфами он еще мог смириться, то мысль о том, чтобы стать не голубым, не зеленым, а – о ужас! – чёрным, погружала его в беспросветное уныние. Ну как так? На бал, на праздник радости и света – и вдруг в чёрном?
Сильверин выгибался и так, и эдак. Месил сам себя, точно тесто какое. Сжимался, распухал там, где просили. Делал невозможное и прыгал выше своей призрачной головы.
– Ну как, устраивает? – наконец устало спросил он.
– Один в один, – одобрила Эсфирь. И повернулась к Пелагее. – Давай, переодевайся.
Теперь у призрака не было глаз. Точнее, он тщательно прятал их под пояском на сборке.
– Только попробуй подсмотреть – и ты труп, – пригрозила Пелагея, забыв, что и без того имеет дело с трупом.
Сильверин обожал свою суматошную, трогательно неуклюжую фею, поэтому подглядывать не стал. В конце концов, разве призраков интересуют чьи-то тела? Не-е-ет, их интересуют исключительно души.
Пелагея влезла в предоставленное платье, отметив про себя, что нигде не жмёт. Только вот очень в нем холодно.
– Слушай, а ты не мог бы чуточку потеплеть? – попросила она.
– К сожалению, это не в моей власти, – отозвался полтергейст. – Я утратил живительную искру, которая наполняет людей теплом. Уф, надеюсь, ты не схватишь простуду.
У Пелагеи был перстень-обогреватель. И лишь поэтому она не продрогла до костей. Она походила в платье туда-обратно, покрутилась, поприседала, упала-отжалась (мало ли какая оказия приключится во время танцев). Платье проверку выдержало.
– Ну что, выдвигаемся? Бал-то вот-вот начнется, – обеспокоился призрак.
Эсфирь всерьез опасалась, как бы он на балу не выкинул какой-нибудь фортель.
– Только попробуй раствориться в воздухе! У меня связи с Вершителем! Испортишь Пелагее праздник – жизни тебе не дам! – закатав рукава, прокричала она вслед удаляющейся парочке: фее и ее черному наряду.
– Хм, раствориться в воздухе? Какая гениальная идея! – издевательски проорал Сильверин, выпучив красные вращающиеся глазищи у Пелагеи на спине.
А Эсфирь не врала. У нее, и правда, имелась с Вершителем связь, о которой она даже не подозревала. Да притом такая крепкая, что умом тронуться можно.
Прямо сейчас Вершитель настраивал свою «Мировую Линзу», чтобы поглазеть на торжество и не привлечь к себе внимания. Он приник к Линзе глазом с заиндевелыми ресницами, откинул на спину длинную седую гриву – и принялся созерцать.
Сперва полюбовался Эсфирью («Ай, хороша! Не зря я у нее сердце украл, ох не зря!»). Затем переместил фокус на ледяной замок Ли Тэ Ри. Минуя стены, бликующие под звездами и луной, без приглашения проник на бал. А там…
Ёлки зеленые! Дождик из фольги, гирлянды, хрустальные шары. Хлопушки с конфетти. Оркестр. Люди в масках. И нелюди тоже. Веселятся, болтают, пьют. Вдыхают ароматы мандаринов, шоколада, хвои, корицы и бергамота. Восхитительная новогодняя атмосфера.
Так, где там его неприкаянный эльф? Ага, за ёлкой прячется. Потягивает из бокала какой-то шипучий напиток. Из примет: парчовый халат, гладко зачесанные смоляные волосы, отлитая из золота маска на пол-лица и бегающий под этой маской взгляд. Ищет кого-то? Ох, да известно, кого.
Сегодня. Сегодня всё откроется. Ли Тэ Ри взглянет на Пелагею в платье Вершителя, и моментально прозреет. Упрямый, гордый эльф наконец увидит истину: Пелагея и есть его женщина. Та, кого Вершитель превратил в фею, наделив вместо сердца живым кристаллом. Та, кого Вершитель увёл у смерти из-под носа и сохранил специально для ювелира. Зачем? А вот это уже другой вопрос. Не для сегодняшнего бала.
Танцуйте, веселитесь, радуйтесь жизни! Неудобные вопросы будете задавать потом.
Пелагея продвигалась под яркими лучами прожекторов, в толпе разряженных гостей, не понимая, кто есть кто. На каждом встречном сидела какая-нибудь пёстрая маска, в прорезях которой сверкали незнакомые глаза.
– О, привет, дорогая! – прозвучал рядом голос Паоки. – Пришла? Очень тебе рада. Вот, надень. – Девица протянула Пелагее гримасу ужаса из папье-маше. – Теперь тебя точно никто не узнает.
Резинки щёлкнули за ушами – и мир стремительно сузился до двух щёлок, проделанных в этом жутко неудобном слепке. Руки Пелагеи потянулись было к лицу, чтобы маску снять, но Паока шутливо погрозила пальчиком: правила.
Что ж, есть правила – придется соблюдать.
Оркестр наигрывал залихватскую мелодию – совершенно неритмичную и бессвязную. Гимн хаосу, самый настоящий. Крики мартовских кошек и то получше будут. Впрочем, гостям какофония пришлась по душе. Их музыкальный вкус ничуть не страдал. Они смеялись и попивали коктейли. А кое-кто даже пустился в пляс.
Серебрились гирлянды, мигали фонарики, сделанные из осветительного льда. По залу лениво плыли зачарованные подносы с угощениями.
В ушах стоял отменный гул.
Найти бы какой-нибудь укромный уголок, чтобы переждать эту вакханалию. Итак, решено: отправляемся на поиски укрытия.
– А платье у тебя что надо! – крикнула Паока ей вслед.
Призрак, который прикидывался платьем, возликовал и зашевелился, но Пелагея призвала его к порядку, подтянув на груди лиф.
– Веди себя прилично! – шепнула она Сильверину.
– Ты не говорила, что у платьев существуют нормы приличия, – беззлобно огрызнулся полтергейст.
– Просто не двигайся, ладно? Замри.
– Усёк, – ответило платье. И заткнулось. Очень вовремя, надо сказать.
Кое-кто смотрел на Пелагею, не отрываясь, будто отверстие просверлить хотел.
Сквозь скопление народа к ней протискивался ключевой гость сегодняшнего вечера – мистер Шлафрок. И ни его золотая маска, ни гримаса ужаса от Паоки, призванные сохранять инкогнито, со своей задачей не справлялись. К Пелагее неумолимо приближался шеф собственной персоной. И все взгляды, конечно же, были обращены к нему. А у некоторых не только взгляды.
Стоило куратору на секунду ослабить бдительность, как он оказался в оцеплении. Три завистницы – Рыжая, Карамель и Могильная Плита – шурша и переливаясь в своих вычурных костюмах, обступили его со всех сторон. И давай ворковать.
Несмотря на наличие масок, Пелагея сразу их узнала. Она достаточно хорошо изучила врага.
На сей раз мстительницы не пытались никого проучить и не выкрикивали угроз. Кричали их наряды (разумеется, в переносном смысле): «Ну же, обрати на меня внимание! Взгляни, как я великолепна!»
Безвкусное сочетание перьев, блёсток и рюшей у пресловутой троицы сражало зрителя наповал. А их оживленная болтовня была способна довести до нервного срыва даже самого сдержанного филантропа. Когда эльфа окружили, он ощутил приступ острой инсектофобии: убей или беги. Кто выпустил этих насекомых? Откуда они взялись?
Слетелись к нему, точно мухи на варенье. Или лучше сказать, бабочки на мёд. Жужжат, крыльями машут, прохода ему не дают. Прихлопнуть болтливых мутантов – точно не вариант.
Ли Тэ Ри с радостью бы сбежал, если бы не одно обстоятельство непреодолимой силы. Весьма габаритное, рослое обстоятельство, чей интерес к Пелагее вызвал у куратора необъяснимую тревогу.
– Вы танцуете? – материализовался рядом с ней какой-то плечистый экземпляр в маске. – Позвольте вас пригласить.
Он был настойчив и, судя по развороту плеч, сдаваться просто так не собирался. Поэтому Пелагея вынуждена была уступить.
– Если честно, – покаялась она, – я отвратительно танцую.
– Ничего, – басовито прогудел кавалер, хватая ее за руку своей безразмерной лапищей. – Научим.
Пелагея глянула на его растрепанную шевелюру соломенного цвета – и у нее отлегло от сердца.
– Гарди?
– Он самый, – громыхнул тот. – А вы что подумали, уважаемая фея?
Пелагея много чего подумала. Она не была такой уж наивной дурочкой и предвидела, что на балу ее может поджидать неприятный сюрприз в виде очередной подосланной Марионетки, например. Спрашивается, почему пошла? Так ведь всё ради подруги! После столь самоотверженного шага со стороны Пелагеи Вершитель просто обязан выписать Эсфири вольную.
– У вас замечательное платье, – похвалил Гарди, описывая с Пелагеей круг по залу в древнем затейливом танце. – Уй! Холодное! – добавил он, когда подол хлестнул его по ноге. – Оно из какого-то особого льда? Желеобразного, да?
Пелагее было сложно сочинить правдоподобную ложь на ходу. Не признаваться же, право слово, что в роли платья выступает призрак!
У нее путались ноги и мысли. Она то и дело наступала на мыски здоровенных туфель партнера. Голова раскалывалась от гвалта гостей, в равных пропорциях слитого с чудовищно неправильным аккомпанементом. Ох, почему она не нашла укромный уголок прежде, чем ее утащили танцевать?!
И почему это Гарди замолк?
А кавалер, и правда, что-то не донимал ее разговорами. Как выяснилось, он засмотрелся на вырез платья и претендовал на пару звонких пощёчин.
– Стоять! – воспылала гневом Пелагея. – Что за дела?
Они затормозили прямо посреди зала, помешав нескольким танцующим парочкам выделывать пируэты.
– Дико извиняюсь, – пробасил Гарди. – Вы мне это… Понравились очень. С самого вашего появления, если честно. Может, выпьем по бокалу и поговорим в сторонке?
Нет, ну каков нахал!
– Ничего она с вами пить не будет! – рявкнул Ли Тэ Ри, появляясь из ниоткуда, как грозный бог-громовержец. – Фея идет со мной – и точка.
Он гневно выхватил ее руку из громадной ручищи великана и потянул Пелагею прочь. Перед ним благоговейно расступались. Казалось, зал был битком набит одними дамочками, которые рвутся к шефу в ученицы. Все, кто попадался эльфу на пути, повально ахали, призывно шелестели подолами и источали дурманящие ароматы парфюма.
– Платье, прическа, маска. Ты просто кошмарна! – бросил он на ходу.
И Пелагея тоже ахнула. Вот дурында! На ней-то всё это время была гримаса ужаса из папье-маше. Мало кому понравится смотреть на такое во время танца. Вот Гарди и выбрал меньшее из зол. То есть, вырез.
Она осознала свою ошибку слишком поздно: нагрубили парню ни за что ни про что. Спрашивается, кто побежит извиняться? Лично Пелагея никак не могла вырваться: ее запястье крепко застряло в руке Ли Тэ Ри, точно в капкане каком.
Она не задавалась вопросом: «Как же Гарди ее вообще узнал, если она изменила прическу и напялила дурацкую маску?». Ей было не до того.
А Вершитель навел на них свою Линзу и потирал руки в предвкушении, с масленой улыбочкой, за которую Эсфирь уже давно бы ему врезала (разумеется, мысленно).
Знал бы он, что Ли Тэ Ри тащит свою ученицу вовсе не потому, что платье открыло ему глаза, страшно бы разочаровался.
Углубившись в безлюдный коридор, эльф на ходу сорвал с себя маску, и Пелагея последовала его примеру, избавившись от гримасы ужаса. Порой маски сильно усложняют жизнь.
Куратор вывел ее в какой-то необитаемый участок дворца, где прямо в толще ледяных стен тлели алые угольки. Развернул к себе – и неожиданно услышал о своей персоне много нелестного. Пелагея, казалось, научилась чревовещанию. Ее гневный голос звенел в воздухе, хотя рот явно был на замке.
– Я тебя ненавижу! – распалялась она. – Ты самый отвратительный из тех, кого я встречала. Мешаешь людям жить, запираешь призраков внутри иллюзий, распоряжаешься судьбами, как прикажет Вершитель! Да как тебя только земля носит, сволочь ты поганая?
Глаза у Пелагеи расширялись, а сама она бледнела с каждой вырвавшейся фразой. Что за ерунда? Откуда звук?
Потом до нее резко дошло. У платья развязался язык. Платье пренебрегло всеми правилами приличия и изволило подать голос.
– Эй, – подёргала она за свой собственный рукав. – Эй, Сильверин, ты чего? Я не знала, что у вас с господином куратором вражда. Предупредил бы хоть.
– А я, – заныло платье. – Я что, знал, по-твоему, что ты на балу с этим типом встретишься?
Ли Тэ Ри поочередно переводил ошеломленный взгляд с губ Пелагеи на ее платье, успешно минуя вырез.
«Совсем ку-ку, да?» – вопрошало выражение его лица.
Затем он вдруг протянул руку к платью, коснулся пояса – и дернулся, как от слабого электрического разряда. А платье вконец спятило и решило проявить норов. Оно слетело с Пелагеи, оставив ее практически голой (она предусмотрительно надела нижнее белье). Закружилось вокруг эльфа, теряя формы, с таким трудом наработанные. Громко взвыло раненым волком – как будто нарочно, чтоб оглушить. И, взмыв к перекрестью арок, со скорбным завыванием унеслось через открытое стрельчатое окно.
Короткая шелковая комбинация просвечивала. Пелагею трясло – причем точно не от холода.
– З-з-зелень сушеная! – посетовала она, потупив глаза и не смея взглянуть на куратора. – Вот поганец! Да как он мог?
По фойе пробежал легкий ветерок. А в следующую секунду ей на плечи с шелестом опустилась тяжелая ткань, пахнущая шоколадом и специями. Парчовый шлафрок. Она вздрогнула и наконец осмелилась поднять взгляд. Без шлафрока Ли Тэ Ри в каком-то чудн о м облегающем костюме баклажанового цвета выглядел куда менее внушительно. Всё равно что черепаха без панциря. Тонкий, высокий, обманчиво-беззащитный. Впрочем, суть его осталась прежней.
– Я ведь говорил тебе, что ты не такая, как прочие феи? Предупреждал, чтобы не вздумала безответно влюбляться? – грозно вопросил Ли Тэ Ри, сверкая на Пелагею своими потрясающе притягательными, чернющими глазами.
– Но я не…
Она не договорила, а он уже импульсивно сжимал ее в объятиях. Он обнял ее – и внутри у Пелагеи ожила, затеплилась искра, разгораясь все ярче и ярче, пугая до смерти.
– И я тебе не позволю. Не позволю любить безответно, – прошептал куратор.
И столько в его словах было нежности, столько рвущихся наружу чувств, что Пелагея задрожала, вырвалась и, кутаясь в шлафрок, без оглядки умчалась прочь. Ей впервые стало страшно по-настоящему. Она бежала, и в голове у нее загнанно билась всего одна мысль: «Что это? Что это сейчас такое было?»
– Прости, сам не пойму, почему меня так к тебе тянет, – потерянно пробормотал Ли Тэ Ри ей вслед.
«Что значит «не пойму»? – озадачился Вершитель, нацелив на него Мировую Линзу. – По-моему, всё как раз понятно. Я что, недостаточно информации в платье вложил? Ну да ладно. Пусть сами дальше разбираются».
Он решил, что на сегодня его миссия выполнена, и с чистой совестью покинул наблюдательный пост. А всё как раз только начиналось.
Если б у Пелагеи было сердце, оно бы, несомненно, выпрыгивало из груди. Шутка ли – такую скорость развить? Она остановилась, выравнивая дыхание, и оценила обстановку. Ледяные стены, ледяные колонны и арки. Ледяные сталактиты, свисающие то тут, то там. И ни единой живой души.
Впрочем, нет. Кое-кто здесь был.
– Гарди? – не поверила Пелагея. И эхо ее голоса поскакало по анфиладам, подальше от места развития событий. – Что ты здесь делаешь? То есть, – она замялась, – мне очень жаль.
– Поздно уже. Извиняться поздно, – с кривой ухмылкой ответил тот.
В свете боковых, вмонтированных в стены ламп он шатался так, будто перебрал с горячительным. А его голос звучал глухо и пугающе. И это в помещении с первоклассным эхом!
Но как, кабан его пришей, как ему удалось так быстро догнать Пелагею?
– Здесь есть тайные ходы, – просветил ее Гарди. – И я всё видел. Ты втрескалась в своего шефа. Не пытайся отрицать. У тебя чувства на лице написаны. И он, похоже, тоже неровно к тебе дышит. Только знаешь что, он тебе не пара. Он и мизинца твоего не стоит. Ты чрезвычайно ценна.
Походка могучего эльфа внезапно обрела твердость, и он упругим шагом настиг Пелагею за считанные секунды, оттеснив к ледяным сталактитам.
– А я насчет чувств соврал. Мне просто надо было остаться с тобой наедине, – выдохнул он с маниакальным блеском в глазах. В голубых, чтоб его, глазах. Которые просто не могут, не должны быть глазами убийцы.
Тогда почему вдруг нож? Откуда у него нож в руке? Что он собирается делать?
– Ты, и правда, очень ценна, – осклабился Гарди, водя ножом у нее перед носом. – Для Джеты Га. Для ее проекта. Если я зарежу тебя прямо тут, без свидетелей, о тебе и не вспомнит никто, кроме твоего идиота-шефа. А у нашей команды появится мощнейшее орудие – живой кристалл, пропитанный кровью феи. Так что прими свою смерть спокойно. Она послужит на благо науки.
От страха Пелагея начала задыхаться. Ох, ну почему она такой дурой была? Почему не заподозрила, что Гарди лазутчик? Он ведь частенько себя странно вёл. И эта его коза, которая березы ни за что, ни про что съела…
Бешеной каруселью завертелся перед глазами список дел, которые Пелагея мечтала сделать до того как умрёт. Любование звездопадом, полёт в облике горлицы, как в старые добрые времена. Первый поцелуй (почему бы нет?).
Она не собиралась молить о пощаде. Бесполезно и непродуктивно. Сбежать? Да вы только гляньте на эту гору мускулов! Куда тут сбежишь? Что остаётся? Правильно, заговаривать зубы.
– Ты служишь Джете? – сбивающимся голосом уточнила она.
– А то не видно, – процедил Гарди, явно не намереваясь пускаться в объяснения. – Хватит резину тянуть.
Что ж, Пелагея, по крайней мере, попыталась. Заговорить зубы не вышло. Значит, конец? Теперь точно конец, да?
Шпион успел лишь полоснуть ее по груди, когда сзади на него набросился куратор. Они долго боролись, но Пелагее было не до поединка. Заполучив резаную рану, она ударилась затылком о сталактит и, как подкошенная, рухнула на пол.
Боль, шок, полная дезориентация в пространстве.
Глава 23. Вершитель, пошёл вон
Перстень всё еще функционировал, согревая озябшую душу. Маленькое персональное солнце светило внутри, тянулось лучами к ране, пытаясь ее залечить. До Пелагеи приглушенно, как сквозь слои ваты и толстое стекло, доносились звуки борьбы. Сталактитовый зал расплывался перед глазами, будто толстое стекло было вдобавок матовым.
Ох, куда куратору одолеть этого силача! Их весовые категории не равны, он не справится.
Но Ли Тэ Ри справился. Обзавёлся кровоточащей раной в плече и всё-таки справился. Уложил мерзавца на лопатки, выхватил миниатюрный кинжал из-за пояса и… Перерезал горло? Распорол живот? Провернул кинжал в грудине? Пелагея предпочла не думать, как именно куратор вырубил Гарди. Было достаточно того, что этот подонок больше не шевелился и не мешал ей умирать.
Теперь мешал кое-кто другой.
«Очнись! Слышишь меня? Очнись!» – кричал куратор, нависнув над ней и легонько хлопая по щекам. Глупый. Сейчас нужно брать пострадавшую на руки – вот так, верно. И бегом, бегом в медпункт!
К доктору ее доставили тайными ходами, о которых болтал Гарди. Всего спустя пять минут она лежала на кушетке и выслушивала лекцию эскулапа о том, что порез неглубокий, хоть и обширный. И пациентка еще легко отделалась. А вот рану Ли Тэ Ри надо зашивать, причем как можно скорее.
