Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Глава 1. Комплименты и угрозы
У добротного бревенчатого дома Пелагеи внезапно прорезался голос. Причем не лишь бы какой, а мужской, бархатный, пленительный. Таким только комплименты делать.
– Ты сегодня само очарование, – заявил он. – Настоящая фея.
Пелагея аж с табуретки свалилась. Кудри нечёсаны, на носу пятно от сажи. По кружевным юбкам, которые она носит одну поверх другой, так вообще прачечная плачет. Конечно, к лицу и фигуре не придраться – хоть сейчас на конкурс красоты выезжай. Но всё равно, с "феей" – это как-то уже перебор.
– Ай-яй-яй, – сказала она. – Врать нехорошо!
Добавилось ей забот с утра пораньше. Мало того, что кот по кличке Граф Ужастик подхватил какой-то вирус не от мира сего, так еще и дом на воспитательную беседу напрашивается.
Заслышав голос, Пелагея не стала носиться с криками: "Караул! Помогите! Пожар!" Потому что, во-первых, дом со всех сторон окружен густым лесом, и никто, кроме, разве что, медведя, на помощь не придет.
А во-вторых, поживите в одиночестве, как она, пару веков – и вы сразу поймете, что голоса в доме, где кроме вас никого, – решительно не повод для беспокойства.
Еще Пелагея могла вполне вооружиться кочергой, вычислить укрытие злоумышленника и накостылять ему по первое число. Но если бы злоумышленник собирался украсть что-нибудь, помимо ее сердца, он едва ли стал бы льстить ей ни свет ни заря.
– Так как, ты говоришь, тебя зовут? – поинтересовалась она, ставя разгореваться на плиту вчерашнюю кашу.
– Э-нет, свое имя я не скажу. Для начала мне надо убедиться, что ты ненормальная.
– Чего-чего?
– Не такая, как все, – смущенно перефразировал дом.
На чердаке хлопнули крышкой люка. Невидимка преодолел этаж с библиотекой и тайной комнатой, спустился по винтовой лестнице, оставляя отпечатки пальцев на пыльных перилах. Произвел оглушительный хлопок, а затем в воздух взмыли черпаки, кастрюли, ложки с вилками и прочая кухонная утварь.
– Ерунда, – с олимпийским спокойствием сказала Пелагея. – Мой кот и не такое может. Покажи ему, Граф Ужастик!
Угольно-чёрный кот меланхолично зевнул и нехотя повернул к хозяйке сытую морду. В его бездонных глазищах рождались и умирали галактики. И несмотря на то, что он подхватил потусторонний вирус, ему удалось поднять силой мысли целый горшок с розмарином.
– Видал? – лучилась гордостью Пелагея.
– Так и есть, – согласился тот. – Ты абсолютно ненормальная! Точнее сказать, не такая, как все, – быстро поправился он. – Но дай-ка я кое-что еще проверю…
Не успела она опомниться, как очутилась в кольце рук. Невидимых и очень крепких. Кто-то совершенно прозрачный возвышался позади нее, как огромная живая мышеловка, и напряженно дышал в затылок.
– Эй, что за шутки такие? – воспылала гневом Пелагея. – А ну пусти!
Но незнакомец как в рот воды набрал. Стоит, держит. Хватка – железная.
Тогда Пелагея разозлилась по-настоящему, извернулась и применила свой коронный приём по выведению противника из строя. Раздался грохот падающего тела. Где-то хрустнула чья-то кость. За хрустом последовало непечатное междометие. И невидимка вынес окончательный вердикт:
– Решено. Подходишь!
– Куда подхожу? – не уразумела Пелагея.
– На роль моей ученицы подходишь, – жизнерадостно уведомили ее. – Только скажи-ка мне вот что. У тебя хоть раз отношения были?
– Ну-у-у, – протянула она, – один безумный поэт пытался сделать меня своей музой.
– Это не в счет, – отмёл невидимка.
– А остальные от меня шарахаются. Наверное, видят во мне призрак своей скорой кончины, – усмехнулась Пелагея.
– Идеально, – прозвучал донельзя довольный голос. – Ты действительно та, кто мне нужен.
***
Вечером, после ужина, чужак сообщил, что желает остаться на ночлег. Весь день он ничего не ел и не пил. Из того, что предлагала Пелагея, в рот и крошки не взял.
– При исполнении не положено, – объяснил он. – От человеческой пищи я потеряю невидимость. И прощай тогда моя анонимность.
Ишь, какими выражениями сыплет! "При исполнении", "анонимность". Разведчик он, что ли? И если ему человеческая пища не подходит, то какая? Неужели вампир? А может, оборотень или и того хуже – один из этих, нечистых?
Впрочем, что Пелагее терять? Ее время всё равно на исходе.
Предоставив невидимку самому себе, она выпустила Графа Ужастика на улицу (кот отчаянно просился на грязное дело) и сама вышла во двор.
Сгущались сумерки. Робко проступали в небе первые звёзды. Небольшая березовая роща позади дома покачивалась на ветру загадочно и заговорщически.
Пелагея двинулась к роще и обняла березу, прижавшись к ней всем телом. Прильнула ухом к коре, слушая, как в тишине текут по древесине соки. Зажмурилась. Стать бы одной из них, белоствольных. Укорениться в земле, чтобы не знать ни печали, ни страданий.
В носу защипало. По щекам против воли покатились слёзы.
– Березка-березка, – пробормотала она еле слышно. – Боль не даёт мне покоя. С каждым днём она всё сильнее. Помоги, отведи беду, забери болезнь.
Дерево шелестело листвой, гнулось и тихонько стонало в сердцевине. Вот уже который день приходила к нему Пелагея, моля об исцелении. Да только разве ж оно способно помочь?
Боль… Она возникала всё чаще. То резкая, то ноющая, особенно мучила она по ночам. Пелагея теряла в весе, ее постоянными спутниками стали слабость и головокружение. В область солнечного сплетения непрестанно ввинчивалась невидимая раскалённая игла. А кожа истончилась настолько, что стали видны сосуды.
Странный недуг день за днём пожирал силы, облизывался на красоту и свирепел с приходом ночи.
Когда Пелагея вернулась в дом и легла на кровать, в темноте ее беспардонно ухватили за руку, спровоцировав волну озноба. Эта волна прокатилась по ней от макушки до пяток, заставив шевелиться волосы на голове. В кровати уже кто-то был. Ах да, невидимка и потенциальный учитель. Учитель чего, интересно?
– Ты же в курсе, что способна себя исцелить?
Нет, Пелагея была не в курсе.
– Я ведь уже говорил тебе, что ты фея, не так ли? – продолжал невидимка. – Надень.
Пустота мягко охватила ее руку, и на палец само собой село кольцо.
– Это твой перстень. Прости, однажды мне пришлось его украсть. В оправдание скажу, что немного его зачаровал, и теперь он усиливает веру в себя.
Пелагея ощутила, как от кольца по всему телу разливается тепло, будто ее целиком окунули в солнечный летний день, давая возможность дышать полной грудью. Но дыхание перехватило, когда вслед за солнечным теплом на нее обрушился целый водопад воспоминаний. Одно за другим, как в цветном калейдоскопе – эти яркие воспоминания укладывались в ее бедный мозг, не давая ни секунды на передышку.
Кадр первый: она идет в пышных одеждах по цветущему саду среди облаков. Кадр второй: вокруг нее красивые, смеющиеся подруги и любовь, много любви, от которой хочется плакать. Кадр третий: спуск в средние миры к озеру, где они с подругами любят купаться. Не забыть перстень, ни в коем случае не забыть. Потому что в нем заключена память о тебе прежней. Потому что на границе со средними мирами эта память стирается, и только перстень может ее вернуть.
Пелагея откинулась на подушку с гудящей головой, зарылась под одеяло и накрыла подарок невидимки ладонью.
– Я фея, – пробормотала она. – Да ладно. Да не может быть.
– Больше двух веков прожить – разве ж это по-человечески? – резонно отозвался гость. – Я к тебе не из простой прихоти явился, между прочим. Срок твоей жизни в средних мирах подходит к концу, и если ты не овладеешь мастерством феи, если от тебя людям не будет никакой пользы, тебя ждет забвение. Ты просто исчезнешь, – припечатал "аноним" и потянул одеяло на себя.
– А ну отдай! – немедленно воспротивилась Пелагея.
– Ты должна поверить, – упорствовал учитель, перетягивая одеяло на свою сторону. – Повторяй за мной: я больше не больна.
– Я больше не больна, – стиснув зубы, злостно процедила Пелагея. После чего крепче ухватилась за свободный край и снова рванула одеяло на себя.
– Нетушки, так не пойдет. Повторяй громко и чётко.
– Я больше не больна! – с расстановкой прокричала Пелагея. И замолкла, поражаясь тому, насколько громкий, оказывается, у нее голос.
Дом ответил удивленной тишиной. Смолистые бревна впитали ее крик и припасли до поры до времени: когда от страха у Пелагеи отнимется дар речи, стратегические запасы воплей придутся как нельзя более кстати.
Пелагея замерла в положении лёжа. И поверила. Поверила яростно, неистово, изо всех сил.
"Я фея. Я могу. У меня получится".
Зажмурилась, выжимая из себя последние слёзы. И выдохнула свои сомнения из души прямиком в пустоту.
А потом у них с невидимкой состоялся довольно занимательный разговор.
– Уважаемый учитель, почему тебе так важно, чтобы я была не в себе? – поинтересовалась она шепотом и уставилась в потолок. – Какая-то неправильная проверка, не считаешь?
С соседней подушки послышался вздох: видимо, "уважаемый учитель" не очень-то любил вдаваться в подробности.
– Таким, как ты, малость сдвинутым, доступна запредельная магия, – расплывчато пояснил он. – Если человек спокоен перед лицом необъяснимого, он аномален. Если пространство вокруг него, образно выражаясь, набито ватой, и реальность воспринимается как сквозь толстое стекло, он опять же аномален. Ты – аномалия, поэтому притягиваешь к себе Дар. Но чтобы грамотно распоряжаться этим Даром, предстоит много учиться.
Пелагея была вынуждена признать, что ваты и стекла в ее мире действительно предостаточно. И перед лицом необъяснимого она ведет себя, мягко говоря, нестандартно. Ох, до чего же хочется узнать, что собой представляет это лицо!
Ей в голову закралась крамольная мысль: а что если напоить чужака чем-нибудь исподтишка, пока он спит. Пара капель – и дело в шляпе. Почему он от нее скрывается? Неужели так сложно показаться? Или его физиономия кирпича просит?
– Ладно, – сказала она. – А что насчет второго пункта? Если подумать, отсутствие отношений не такое уж и важное условие. Или у вас там секта по отлову невинных дев?
Под боком у нее не то хрюкнули, не то фыркнули.
– Ничего ты не понимаешь, глупая фея. Меня послали к тебе еще потому, что сердце твоё не как у людей. С твоим сердцем нельзя влюбляться, особенно безответно. Его ни в коем случае нельзя разбивать. Оно чрезвычайно хрупкое, и его огранка должна оставаться идеальной до самого конца.
– До какого такого конца?
Вот ведь дурень! Тупица. Дубина стоеросовая. Зачем он о конце-то обмолвился?!
– Да так, пустяки, – отмахнулся невидимка, мысленно дав себе пинка.
В эфире повисла тишина. Скрёбся в низкое оконце куст крыжовника. Ухал в лесу филин. По небу, застилая луну, рваными клочьями неслись облака. Черная ночь настороженно висела над лесом, как будто что-то подозревая. Эдакий дотошный следователь в плаще с сотнями всевидящих звездных глаз.
Пелагея прокручивала в уме слова гостя и думала о своем одиночестве. Когда к одиночеству привыкаешь, оно становится свободой. А свобода – лучшее, что может случиться с человеком. Жаль, понимание этого факта пришло слишком поздно. Поздно – потому что:
– Слушай меня внимательно. Ты обязательно должна приехать в край Зимней Полуночи и поступить ко мне на стажировку. Иначе умрёшь.
– Угрожаешь?
– Если бы!
В воздухе из полумрака перед Пелагеей неожиданно материализовались три картонных листка.
– Билеты, – скупо пояснили ей. – Можешь взять с собой еще двух попутчиков. Поезд привезет тебя ко мне… – призрак замялся и кашлянул. – Да, привезет. Рано или поздно. И тебе лучше поторопиться. За тобой по пятам гонится твоя погибель. Недуг стережет у порога, время на исходе. А мне пора.
Картонки упали на покрывало, и невидимка вскочил на ноги, оставив на кровати знатную вмятину. Пелагею прошиб холодный пот.
– Погоди! Где я поезд возьму? – хриплым от волнения голосом спросила она.
– Если есть билеты – придет и поезд. Если однажды тебя потянет вдаль, не сомневайся: путешествию быть.
Глава 2. Пелагея уходит из дома
Теперь она отлично помнила свою прошлую жизнь, но абсолютно не помнила, как заснула. Кажется, невидимка просто велел ей закрыть глаза, вслед за чем она провалилась в глубокую темную яму. И выбралась из нее только сейчас, под утро.
За лесом лениво разгоралась заря. Вклиниваясь в сонную перекличку птиц, какой-то дятел-трудоголик самозабвенно долбил сухое дерево в поисках еды. Вот у кого нужно уточнять, сколько тебе жить осталось. Кукушка со своими тремя несчастными "ку-ку" на роль оракула годится с большой натяжкой.
Пелагея чудесным образом исцелилась. Ночью ее впервые за долгое время не донимала боль. А с рассветом обнаружилось, что в организме произошли перемены. Зрение стало лучше, в голове установилась небывалая ясность, а тело приобрело ни с чем не сравнимую легкость. Новое рождение, не иначе.
Пелагея озадаченно посмотрела на билеты, которые после ухода невидимки так и остались валяться на кровати зловещим напоминанием. И перевела взгляд на перстень – он сидел у нее на указательном пальце, как влитой. В овальной золотой оправе зеленел изумруд с вкраплениями радужных блёсток. Настоящий? Подделка?
Нет, это она, Пелагея, подделка. Хотя точнее было бы сказать, чужая. Инородный объект. Нелегал, которому за незаконное пребывание на территории средних миров грозит безвременная кончина.
Но кто сказал, что этому так называемому учителю можно верить? По-хорошему, учинить бы ему допрос с пристрастием, припереть к стенке, как принято у всех порядочных следователей. Узнать, какого трухлявого пня он свистнул у нее перстень тогда, на озере. А заодно выведать, что не так с сердцем и почему его нельзя разбивать. Рано он сбежал. Ох, рано.
Убедившись, что части тела функционируют, как им полагается, Пелагея выступила на середину комнаты, раскинула руки, несколько раз повернулась вокруг своей оси… И ничего.
До визита чужака она чуть ли не каждый день превращалась в горлицу и летала по делам в лес, а то и дальше: в ближайший город, за холмы, к морю. Отныне, видимо, не суждено. Обернуться горлицей у нее не вышло.
Черный, мохнатый и вечно недовольный Граф Ужастик силой мысли подогнал к Пелагее табурет, куда она, недолго думая, и рухнула.
"Я фея. Значит могу. Могу. Могу-у-у", – принялась твердить она. Встала, развела руки в стороны. Поворот, другой, третий – и опять ничего хорошего. Полный провал.
"З-з-зелень сушеная! У меня украли вторую ипостась, – резюмировала Пелагея. – Призрак проклятый! Да чтоб ты мухоморов объелся!"
Поехать, что ли, в край Зимней Полуночи и потребовать назад свою законную сверхспособность?
Ну уж дудки! На его коварные уловки Пелагея не поведется! И разумеется, никуда не поедет. Лес буквально пророс в нее корнями, и она предвидела: в какие бы края ее ни занесло, ей придется повсюду носить лес с собой. А это довольно обременительно.
"Никуда, – злостно пробормотала она. – Ни за что!"
И вышла во двор, решительно шурша юбками.
В бадье для умывания плавал березовый листок. Кроны ворошил заспанный тёплый ветер. Утро всячески намекало: "Не расслабляться! Будет жарко".
Пелагея плеснула в лицо воды, утёрлась полотенцем с вышитым орнаментом и подняла голову. Из леса на нее в упор смотрел серийный убийца – здоровенный черный вепрь. Крупный секач два метра в холке, с налитыми кровью глазами. Клыки – как бивни моржа.
Сердце пропустило удар-другой, совершило лихой кульбит и с мастерством профессионального ныряльщика ухнуло в пятки. По коже подрал мороз. Как вы там говорили? Погибель гонится? Ну вот она, родимая. Явилась, не запылилась.
Пелагею накрыло волной ужаса. Она судорожно сглотнула и принялась пятиться – медленно, осторожно, чтобы не разозлить, не спровоцировать. Но вепря не проведешь. Как только она сделала шаг назад, чудовище бросилось на нее из кустов.
Она чудом успела забежать на крыльцо, заскочить в прихожую, запереть дверь на задвижку. И стоило ей почувствовать себя в безопасности, как два кабаньих клыка с оглушительным треском пронзили дверь насквозь. Пелагею прошила сотня ледяных игл. Неужели и правда конец?
Ну уж нет. Не на ту напали! Она подлетела к тумбе, достала из верхнего ящика шкатулку с лунной пылью – и развеяла пригоршню в воздухе. Пространство заискрилось золотом, завертело пыль в воронку празднично-блестящего смерча – и соорудило из частиц длинную полупрозрачную лестницу на чердак, с пылу с жару.
– Скорее, Граф Ужастик! Я тебя тут не оставлю, – заявила Пелагея, подхватив откормленного кота под пузо.
– Мр-ряу! – запротестовал кот. Он ненавидел, когда его носят на руках. Прямо сейчас он испытывал легкое недомогание и был не в форме, но как оправится, хозяйке точно несдобровать. На своем опыте убедится, каково это, когда тебя отрывают от земли.
Они с Пелагеей были уже на самой вершине лестницы из лунной пыли, когда дверь сдала позиции и проломилась под напором вепря. К счастью, ступеньки снизу уже порядочно подтаяли. Первая хорошая новость. А что касается второй, то банка со светлячками (эдакий живой осветительный прибор), оказалась под самым потолком, на крюке. Хотя обычно светлячков вешали на гвоздь в передней. Повезло – так повезло.
Толкнув рукой крышку люка, Пелагея загрузила на чердак недовольного Графа Ужастика, сорвала с крюка банку и тоже забралась наверх – в пыльное царство подушек и одеял.
Одеяла с подушками на чердаке выпадали с регулярностью атмосферных осадков, укладывались друг на дружку (а иногда на случайных посетителей) и исправно погружали всех живых существ в летаргический сон.
На Пелагею чары чердака не действовали. Поэтому когда ей в голову вмазалась метко запущенная подушка, она и бровью не повела.
– Идем, Граф Ужастик. Надеюсь, стена из плюща выведет нас, куда положено.
Удерживая банку-светильник перед собой, Пелагея продралась сквозь залежи одеял и вышла к плющу, затянувшему стену сверху донизу. Когда-то в незапамятные времена она еще могла задаваться вопросами, почему в банке до сих пор не сдохли светлячки и как этому ползучему растению удаётся существовать без воды и света на мрачном чердаке.
С годами она поумнела, смекнула, что светлячки – непоправимо волшебные и питаются исключительно добрыми словами. А плющ поглощает тьму вместо света и растет, как на дрожжах, потому что нехватку воды успешно компенсирует сновидениями Пелагеи.
– З-з-зелень сушеная, – бормотала она, раздвигая шуршащие плети в поисках тайного хода. – Не удивлюсь, если кабана на меня натравил всё тот же уважаемый учитель. На стажировку… В край Зимней Полуночи… А не то твои дни сочтены. Ха!
Пелагея впервые в жизни так неистово мечтала кого-то укокошить.
Она поставила на пол банку со светлячками, чтобы иметь в распоряжении обе руки, и продолжила активно прощупывать стену на предмет тайного хода. Тайный ход, козлище, обнаруживаться не спешил.
– Да чтоб тебя ёжики покусали! – процедила напоследок она. И с пронзительным "Ай!" провалилась куда-то в заросли плюща.
Затем из зарослей донеслось шевеление. Тонкая белая ручка высунулась из проёма, проинспектировала пол и наконец ухватила банку всеми пятью пальцами.
– Граф Ужастик, ползи сюда! – крикнула Пелагея. – Я нашла!
Тайный ход на чердаке служил своего рода порталом. Задашь пункт назначения при помощи голосовой команды – и тебя со всеми удобствами переправят хоть на Луну, хоть на дно самой глубокой расщелины. Главное правило – вежливость. Порталы, сплетенные из плюща, грубиянов органически не переваривают.
– К Юлиане, пожалуйста! – распорядилась Пелагея, когда кот всё-таки приволок свое откормленное пузо к отправной точке. – Юлиана нам непременно обрадуется.
***
Юлиана обитала под Вековечным Клёном в стране Зеленых Лесов. И именно сегодня она обрадовалась бы чему угодно, только не очередным дармоедам, которые валятся, как снег на голову. День у нее выдался прескверный. А ведь как всё славно начиналось!
Она бесстрашно и отчаянно мчалась к морю босиком по осени, устланной тяжелыми расписными тканями. Мимо стройными рядками проносились деревья – сплошь в багрянце и золоте. В спину дул плотный, упругий ветер, сбежавший из лета. На полную катушку светило солнце. Лёгкие летящие одежды развевались в потоках тёплого воздуха…
Юлиана не заметила, как ее вынесло в холод, где посреди серого невзрачного суходола в цветастом сари стояла Эсфирь. Эсфирь обожала оборачиваться в куски пёстрой материи, распускать свои гладкие обсидианово-черные волосы и подводить глаза сурьмой.
– Ты пересекла точку осеннего равноденствия, – мрачно сообщила она. – Сбегай-ка домой, переодеться. Скоро похолодает.
И тут Юлиана проснулась. На рабочем месте. В разгар рабочего дня.
Над нею нависал шеф собственной персоной. Его лицо было словно вылеплено из воска.
– Не хотел тебя будить, – проворковал шеф. – Ты так мило улыбалась и причмокивала.
Юлиана отодвинулась вместе со стулом, произведя ужасающий скрежет.
– Не-е-ет…
– Я мог бы ограничиться выговором или штрафом, да только ты уже не впервые ворон считаешь, – всё тем же елейным голоском промурлыкал шеф. – Что ты, интересно, по ночам делаешь, раз днем у тебя тихий час?
– Не-е-ет, пожалуйста, – Юлиана сделала жалобные глаза, собираясь пасть ему в ноги и молить о прощении.
– Уволена! – рявкнул тот. – Чтобы через час духу твоего здесь не было!
Вот так, собственно, и началась новая эпоха в жизни отдельно взятой сотрудницы издательства. Что там у нас теперь по плану? Биржа труда, безработица, зубы на полке. А в довесок – два вечно голодных пса по кличке Кекс и Пирог.
И в этот лихой час для полного, так сказать, набора к Юлиане под Вековечный Клён принесло Пелагею. Причем с прицепом в виде вредного кота, который подхватил какую-то гадость в одной из своих бесчисленных галактик (да-да, тех самых, что рождаются и умирают в его глазищах) и мог вполне стать разносчиком магической заразы.
В роли швейцаров сегодня выступали Кекс и Пирог. Завидев Пелагею, которая взбиралась по пригорку с упитанным котом на руках (вот ведь лентяй бессовестный!), они подняли сумасшедший лай и ринулись ей навстречу.
Глядя им вслед, Юлиана испустила горестный вздох.
Она носила свою любимую походную юбку, куда успешно влезала невзирая на объемы съеденного. Ее аккуратный вздернутый носик и густая копна вьющихся волос служили объектами воздыхания для бесконечного числа поклонников. Она стояла на травке, которая зеленела круглый год. Под драгоценной, огненно-рыжей кроной, которая не пропускала дожди и холод. Возле гигантского дерева, способного защитить от грабителей и прочих мерзких типов. Но ее всё еще что-то не устраивало.
– Мне надоело жить вечно! Вечно живешь – вечно борешься за выживание. И страдаешь. Замкнутый круг! – сказала она и сгоряча пнула Вековечный Клён мыском замшевой туфли. Тот даже не шелохнулся.
– Ой, ну прости, прости! – осознала свою грубость Юлиана и обхватила необъятное дерево, насколько доставало рук. – Больно, да? Обижаешься?
Вековечный Клён не обижался.
Ему не было больно.
Обратившись человеком, он немедленно обнял ее в ответ.
Глава 3. Популярность и причины ее отсутствия
Янтарь листьев он стряс с себя, как шуршащее конфетти. Втянул ветви, разгладил морщины коры и сравнялся ростом с Юлианой. На его прекрасном, будто из мрамора выточенном лице водворилось выражение, где читались и любовь, и сострадание, но по большей части – исключительно ангельское терпение.
Сам он был человеком лишь наполовину. На четверть – деревом. Еще на четверть – Незримым, высшим существом из верхних миров, сосланным в средние за провинность и в наказание обращенным в клён.
Всякий раз, как он вот так, без предупреждения менял облик, сердце у Юлианы заходилось от сладкого трепета. Она любила в нем всё, начиная от венка из кленовых листьев на голове, от курчавых волос, в которых полыхал пожар, – и заканчивая полами струящейся черной мантии, пахнущей свежестью лугов и какой-то совершенно безумной, недосягаемой свободой.
Юлиана любила его собственнически, без намёка на нежность. Иногда она была слишком резкой и эгоистичной, но Вековечный Клён прощал, не успев толком обидеться. Он знал, как несовершенна человеческая природа и как тяжело в этом мире дается людям самообладание.
Яркий шуршащий поток листвы на несколько долгих мгновений закрыл их, обнимающихся, от чужих глаз. Дал время насладиться друг другом под высоким голубым небом ранней осени.
– Ты еще не прожила достаточно долго, чтобы считать, что живешь вечно, – прошелестел Клён Юлиане на ухо. – Но ладно, так и быть. Если я уйду, вы станете обычными и умрёте ровно тогда, когда придет срок. Так что…
– Так что не смей нас бросать, понятно? Я того, сдуру ляпнула.
"Что ты, интересно, по ночам делаешь, раз днем у тебя тихий час?" – вспомнились ей гневные слова шефа. Ох, о таком не принято говорить вслух. Да, конечно, всем в городе давно известно, что ее дом – Вековечный Клён – на самом деле дерево-оборотень по имени Киприан.
Мало кто знает, что по ночам он превращается в человека и обнимает ее до потери пульса, после чего зацеловывает до состояния, близкого к обморочному, и покрывается корой, удерживая Юлиану в крепких объятиях.
И уж точно никому невдомек, что Юлиана, оказавшись в заточении внутри Вековечного Клёна, долго разговаривает с ним по душам – о вещах, понятных только им двоим. Об их собственной целой вселенной, где нет места посторонним.
Прямо сейчас эти посторонние яростно вторгались в их привычный распорядок. Ладно, почти привычный. В середине дня Юлиане полагалось строчить статьи для газеты в издательстве, откуда ее вытолкали чуть ли не с кулаками.
– Представляешь! – возмущалась Пелагея где-то у нее за спиной. – Забрался ко мне в дом полтергейст. Нёс какую-то чушь насчет того, что я фея, а потом заявил, будто жить мне осталось всего ничего. Да еще кольцо дурацкое не снимается…
Во время телепортации она прокрутила в уме предыдущие события и пришла к неутешительному выводу, лишенному всякого логического подкрепления: нет, никакая она не фея. Просто кое-кто при помощи разных магических побрякушек вздумал морочить ей голову.
Только вот с какой целью?
И зачем она билеты на поезд с собой взяла? Проверить? Убедиться, что невидимка солгал?
В ее душе бал правили махровый консерватизм пополам с дремучим скепсисом. Она упорно ставила знак равенства между прогрессом и катастрофой, новому предпочитала забытое старое и редко принимала на веру чужие слова.
Кекс – белый мохнатый пёс-метеор на коротких лапах – обнюхал Пелагею и с задорным лаем помчался обратно к Юлиане: отчитаться, что носительница консерватизма и скепсиса только что прибыла на Звездную Поляну.
Коротышка-Пирог, тоже мохнатый, но только чёрный и полная противоположность дружелюбному Кексу – фыркнул на Графа Ужастика, чихнул в пылу праведного гнева – и усеменил, чтобы предупредить: кот Пелагеи доставит уйму хлопот.
– Пёс с ним, с котом. Положите его возле Клёна, – велела Юлиана и строго зыркнула на Киприана: мол, давай-ка, превращайся уже обратно, придется тебе поработать целителем.
Киприан пожал плечами, недоуменно глянул на нее своими дивными глазами с застывшим в радужке янтарём. И врос в землю, как полагается любому уважающему себя дереву. Только в образе дерева он мог излечивать тяжелые недуги братьев меньших.
– Что за кольцо? – осведомилась у Пелагеи Юлиана и бесцеремонно ухватила ее за руку, где на пальце красовался золотой перстень с изумрудом. – Не снимается, говоришь? Выглядит дорого. Эх, продать бы его… Меня сегодня с работы уволили, знала? Теперь я официально нищая, никому не нужная писательница.
Она выпалила всё это на одном дыхании и ждала, что ей посочувствуют, удивятся, почему вдруг писательница, попросят почитать ее книги. А она гордо ответит, что строчит свои невероятно фантастические и запредельно гениальные проекты по ночам (разумеется, кроме душевных бесед с Киприаном). Но их не ценят и не понимают.
Ничего из вышеперечисленного не произошло. Пелагея стояла с запястьем, зажатым у Юлианы в руке, и глупо моргала. Ну и ладно, что с нее взять? Как есть, из лесу пришла.
– В общем, ты тут отдыхай, устраивайся, – подавленно сказала Юлиана. – Сиропчика кленового попей, укрепляет. А я пойду проветрюсь.
Сюжеты своих невероятно фантастических и запредельно гениальных проектов она обсуждала с единственным на земле человеком. Этим человеком была Эсфирь.
Ее смуглый точеный профиль, иссиня-черные волосы с пущенной впереди белой прядью и изящная фигурка, упакованная в ярко-красное сари, могли бы по праву считаться достопримечательностью страны Зеленых Лесов.
Никто не одевался так экстравагантно, как она. Никто, кроме нее, не позволил бы себе общаться с королем на равных. И уж конечно, ни одна живая душа не сунулась бы в заброшенный замок к Рифату – сумасшедшему ученому, помешанному на электричестве. А Эсфирь регулярно наведывалась к нему в гости, таскала сумки с продуктами и предметы первой необходимости.
И никто понятия не имел, чем они там вдвоем занимаются.
Что с королем, что с Рифатом – Эсфирь ни с кем из них не позволила бы себе вольностей. Значит, что получается? Дружба? Взаимовыгодное сотрудничество?
Ее прозвали женщиной-кинжалом, женщиной-стрелой. Ей, как никому другому, была свойственна прямолинейность и острая жажда справедливости. Она владела несколькими боевыми искусствами, отличалась тягой к экзотике и столь пламенной любовью к свободе, что все прочие "любови" просто-напросто тускнели на ее фоне.
Юлиана чрезвычайно гордилась знакомством с этой сумасбродной дамочкой. Вместе они могли учинить какую угодно авантюру. Вот, например…
– Качели, – как-то совсем не по-взрослому пискнула Юлиана.
– Так чего же мы ждем? – весело отозвалась Эсфирь.
Они встретились на центральной улочке города Вечнозеленого, забрели в пустой заросший двор и обнаружили на площадке качели-балансир, достаточно высокие для великовозрастных девиц, замысливших окунуться в детство.
Длинная балка, покрашенная в канареечно-желтый, возмущенно скрипнула, когда на один ее конец взгромоздилась Юлиана, а на другой, подобрав сари, уселась Эсфирь.
– Меня уволили, – сообщила Юлиана, оттолкнувшись ногами от земли и возносясь к небесам.
– Клевала на работе носом? – понятливо усмехнулась Эсфирь и тоже оттолкнулась ногами. – Ночью спать надо, а не книги писать. Кстати, какая у тебя уже по счету?
– Седьмая, – скорбно вздохнула та. – Я так мечтала стать известной писательницей, но, похоже, мечты останутся мечтами. Издательства меня отшивают. Говорят, не вписываюсь, не формат. Я в отчаянии.
– А что такое формат? – поинтересовалась Эсфирь.
– Драконы там всякие, нечисть, ведьмы на мётлах. Те же оборотни с вампирами. Представляешь, людям нравится именно такое. Ах да, еще когда тело предаёт и страсти бушуют. Любовные романы, то есть.
