Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Ну ты даёшь, – ошеломленно протянула Эсфирь, глядя на Пелагею так, будто та была не то богиней, не то могущественной колдуньей.
– Дело не во мне, а в доме, – поспешила оправдаться Пелагея.
Она была близка к истине, как никогда.
***
В краю Зимней Полуночи солнце отлынивало от работы и решительно отказывалось заступать на дежурство. Так что ночь и день слились воедино. Ветвистые, опутанные гирляндами деревья давали вдоль брусчатки круглосуточную иллюминацию. Все доступные циферблаты показывали разное время, а ручной хронометр Юлианы приказал долго жить. И Пелагея расценила это как знак: пора на боковую.
После столь насыщенного событиями путешествия ее разморило. И заснула она, как убитая. В просторной комнате, под одеялом с узором из рогатых оленей, в красном колпаке с помпоном. А форточку закрыть забыла.
И очень напрасно.
Мороз рисовал на стекле узоры. Через форточку, сквозь сон, вливался в сознание мелодичный перезвон бубенцов. А перстень заделался портативной батареей и грел руку, распространяя тепло, которое брало начало в далёком прошлом.
Во сне Пелагея снова была феей – звонкой, прекрасной, беспечной. Ей нравилось проводить время с подругами, а подруг манили средние миры. И она тоже заразилась тягой к неизведанному. Озеро. Спуститься к заветному озеру в средних мирах, чтобы искупаться, поймать брызги водопада, ощутить вкус воды и свободы от запретов.
Что Пелагее запреты? Кто их вообще выдумал? Почему Верховные так любят ставить рамки?
Драгоценности вместе с одеждой складываем на берегу – не хватало еще посеять кольцо памяти. Без него домой попробуй вернись. При Переправе память ведь начисто стирается. Причем, что примечательно, только у фей.
Впрочем, это меньшее из зол. Например, вот у другого народа – Незримых – так и вовсе меняется облик. И не исключено, что мутирует сама суть. Да, феи еще легко отделались. Видимо, с людьми, что живут в средних мирах, у них гораздо больше общего, чем принято считать.
С людьми и с эльфами.
Об эльфах Пелагея знает лишь понаслышке. Говорят, они страшно красивые, гибкие и стойкие, как тростник. А если полюбят кого – то раз и навсегда. Ей рассказывали печальную историю об эльфе, который без памяти влюбился в человеческую женщину, а та умерла. И теперь он обречен на вечную жизнь в одиночестве и страданиях. Глупый, если подумать. Зачем было связываться с человеком?
В зелени деревьев сладко поют птицы. Солнце проглядывает сквозь кроны, как большой добрый покровитель, призванный защищать.
Пелагея снимает одежду и перстень. Вынимает бриллианты из ушей. Расстёгивает колье. И складывает все свои сокровища на большом горячем валуне. Ну а теперь пришла пора веселиться. Она резко уходит на глубину, в прозрачную чистую воду, к разноцветным водорослям, красным глазастым ракам и причудливым ракушкам.
И вдруг начинает задыхаться.
Куда подевался весь кислород из лёгких? Она же вдохнула с запасом. Почему на поверхность никак не всплыть?
Пелагея хватается за горло, а там… Там уже больно держат чьи-то узловатые пальцы. И она выныривает из сна.
Окно нараспашку. Под едва различимый перезвон бубенцов, среди ароматов кофе и корицы, в праздничном сиянии гирлянд, на нее навалился всей своей безразмерной костлявой тушей – и душит, душит, исступленно душит… Кто? Правильно, кондуктор-оглобля с пакетом на голове.
Глаза Пелагеи застелило сумраком. Она пробовала сопротивляться, но спросонок ее сковало слабостью, и попытки вырваться больше походили на трепыхания рыбы, которую вытащили на сушу. Что ж, отлично она поплавала. Жадное мироздание позаботится, чтобы она покинула этот мир – так или иначе.
Перемахнувший через подоконник парчовый халат несколько спутал планы мироздания.
– Прочь от нее, безголовый! – громыхнул на всю комнату голос. Такой знакомый, чтоб его!
Шлейфом за носителем халата следовал отчетливый запах какао-порошка, который в сочетании с молоком даёт незабываемый вкус счастья. Ну да, тот самый, новогодний, предваряющий несбыточное волшебство.
Когда хватку на горле ослабили, перед глазами у Пелагеи малость прояснилось. Она различила темные разметавшиеся волосы, которые доставали мужчине до плеч, изящную руку с тонкими, как у девушки, пальцами. А потом эта рука ухватила душителя за воротник и отцепила от Пелагеи так легко, словно он весил не больше, чем кулёк подарочных конфет.
– З-з-зелень сушеная, – просипела Пелагея, обретя возможность выражаться членораздельно.
Первым ее порывом было схватить с полки фарфорового толстяка (он носил чудной красный комбинезон и седую бороду до пояса) и обрушить его на голову кондуктору. Точнее, на то место, где голова, по правилам анатомии, должна располагаться.
Но спаситель в парчовом халате и сам прекрасно справлялся. Начистить физиономию тому, у кого этой физиономии не наблюдается, задача сродни высшему пилотажу. И тем не менее, новоявленный телохранитель справился с ней в два счета.
Он врезал каланче аккурат в ту точку, откуда расходились нарисованные оленьи рога. И убийца с воем повалился на спину. Впрочем, на спине злодей провалялся недолго. Окно всё еще было открыто, и он ловко ускользнул, как только к нему вернулась способность двигаться. Отвлекающий манёвр, подлый удар костлявой ножищей в живот – и прыжок в качестве завершающего элемента.
Пахнущий Новым годом субъект пережил удар с честью – даже равновесия не потерял. И в запале стукнул кулаком о подоконник.
– Ушёл! Вот ведь гад!
– Кто это? – отважилась на вопрос Пелагея.
– Таких, как он, мы зовем Безголовыми, или Марионетками, – без особого энтузиазма пояснили ей. – Их выращивают на специальной среде, у них нет собственной воли. Их используют в исключительных случаях. И тебе лучше не видеть, что под маской.
– Стало быть, я – случай исключительный, – резюмировала она. – Но всё же, кто вы сами такой и зачем постоянно меня спасаете?
– Я вынужден тебя спасать, глупое ты создание! – чуть ли не рыдая от бессилия, поведал ей телохранитель. Он предпочел не поворачиваться к ней лицом. Так и стоял, глядя на улицу. Будто Пелагеи для него не существует.
На лиловых соцветиях его шлафрока отражались пятна света от гирлянды. Желтое, оранжевое, зеленое, голубое…
Он дёрнулся, когда за дверью заскреблись и затявкали.
– Ручка высокая, не достаю, – рычал Пирог.
– Именем закона, откройте! – заливался лаем Кекс. – Не препятствуйте операциям службы безопасности!
Внезапно господин Шлафрок метнулся от окна к кровати. Навис низко-низко. И Пелагея, конечно же, малодушно зажмурилась, потому и не смогла разглядеть его лица. А он прошептал ей на ухо – голосом, которым можно бы лёд топить:
– Слушай внимательно, – произнес, опалив дыханием кожу. – Здесь ты в опасности. Если хочешь остаться в живых, приходи ко мне в ОУЧ, там о тебе позаботятся.
Говорил он на полном серьезе, но Пелагея не выдержала и нервно рассмеялась.
– ОУЧ? Ха-ха!
– Отставить "ха-ха", – пресёк веселье тот. Грозный, сердитый. Ну просто прелесть. – ОУЧ расшифровывается как "Организация Управления Чудесами". Ищи снежную карусель. Карусель приведет тебя куда надо. У меня всё.
Когда Пелагея рискнула открыть глаза, Кекс и Пирог по-прежнему скреблись в дверь, яростно вещая о каких-то законах и препятствиях следствию. А Шлафрок снова стоял к окну передом, к кровати задом. И рассматривал на стене странную светящуюся закорючку. Она настойчиво горела неоновым синим, и при взгляде на нее почему-то хотелось сию же секунду обуться и двинуться в путь, сквозь мороз, пургу и неважно что еще.
– Вот ведь гад! – повторил Шлафрок, поднося к закорючке маленький треугольный прибор, который крепился на запястье при помощи ремешка.
Пелагея ахнула: сияние закорючки втянулось внутрь треугольника, и таинственный знак исчез со стены.
А затем обладатель жаркого голоса и не менее жаркого дыхания театрально, будто красуясь перед кем, взмахнул полой халата, лихо перепрыгнул через подоконник – и натурально растворился в снегопаде. Человек-невидимка, ни манер, ни такта. Просто взял и испарился. А как же "До встречи", "Буду ждать"?
Покорил, заинтриговал – и смылся. В этом все мужчины.
"Человек-невидимка, – осенило Пелагею, когда она спустила ноги на пол. – Так это ты приходил ко мне в лесной дом, ты вернул перстень. И способность превращаться в горлицу тоже ты отнял. Ну держись теперь! Доберусь я до тебя".
Она прошаркала в тапочках к двери, впустила двух маленьких негодующих псов, и Пирог немедленно учуял запах Нового года. А Кекс взял след Каланчи.
Пелагея все еще ощущала у себя на горле его скрюченные пальцы. Поэтому без промедления отправилась в ванную. Смыть с себя этот смертельный ужас. Больше мыльной пены, сильнее напор воды…
Заснуть после банных процедур ей так и не удалось. В голову лезло всякое, в основном – с кровавыми подробностями. Как бы она собственноручно отутюжила убийцу, если бы ее не подвели силы. Как бы вытрясла из Шлафрока душу и заставила поплатиться за кражу дара.
Горлица, в которую она когда-то умела превращаться, смеялась, как маленькая зловредная ведьма, которой плевать на жизненные трудности с высокой колокольни. И порой Пелагее очень не хватало этого злодейского смеха.
– Надо искать снежную карусель, – поделилась она наутро с Юлианой и Эсфирью. Помятая, растрепанная, на себя не похожая.
– Карусель? – оживилась Юлиана. – Обожаю карусели!
Глава 7. Ювелирная работа
Пелагея обнаружила, что натянула юбки шиворот-навыворот, и принялась переодеваться. Она подавленно известила подруг о новом покушении, и те хором ахнули.
– Смотрю, ты популярна, – с долей зависти сказала Юлиана.
Пелагея кисло заметила, что популярность у киллеров едва ли добавляет преимуществ. Затем она помянула ОУЧ, незнакомца в шлафроке – и снова получила охи-вздохи. На сей раз восторженные.
– Если бы я уже не принадлежала Киприану, парень точно бы попался в мои сети, – мечтательно изрекла Юлиана. – Я о том эффектном красавчике в халате. Мы его у качелей встретили. По-моему, он немного "ку-ку", со сдвигом по фазе. Но это поправимо.
– Больно загадочен, – хмыкнула Эсфирь. – И похоже, он за нами следит. Не рискнула бы я с таким связываться.
– Но выбора маловато, – отозвалась Пелагея, шнуруя ботинки. – Еще одно покушение – и можете копать мне могилу.
– Ой, что ты, что ты! – замахала руками Юлиана и стала поспешно собираться. Она сдёрнула с вешалки чье-то пальто, которое выросло до нужных размеров вместе с остальным домом. – Никаких могил! Тоже мне, придумала. Кекс, Пирог! Готовьте свои носы! Идем искать снежную карусель.
Пелагея пребывала в таком скверном настроении, что у нее не нашлось добрых слов даже для светлячков. Она несла в одной руке банку, а другой прикрывалась от метели, которая с распростертыми объятиями неслась ей навстречу.
Следующим пунктом в череде сегодняшних неудач значилось столкновение. Не прошла Пелагея и двух шагов, как в кого-то врезалась.
– Сыроежки трухлявые! – не выдержала она.
Напротив нее, в заснеженных шубках, толклась стайка легкомысленных низкорослых девиц. Шапок они не носили, видимо, из принципа. По бокам от их замысловатых причесок торчали заостренные уши, характерные для эльфов. Вот они-то, наверное, и проживали во всех этих маленьких домах. Никто тут не вымер и не вымерз. Всего-то отлучился на денёк-другой.
– Ой, простите! – пискнула предводительница отряда. – Мы с экскурсии.
Эсфирь прищурилась, чтобы рассмотреть толпу, которая неслась над трактом чуть в отдалении. Горожане возвращались с попутным ветром, верхом на метели. Они буквально оседлали метель и мчались каждый в своем снежном кресле, которое рассыпалось на мерцающие снежинки, стоило ему коснуться земли.
Интересно, что же за экскурсия такая для всего города сразу?
– Ой, а вы ведь фея, да? – прилипла к Пелагее предводительница. За ее спиной тотчас радостно защебетали:
– Фея! Какое чудо!
– Я вовсе не фея, – отрезала Пелагея. – Вам показалось. – И, стиснув зубы, обошла отряд, чтобы вновь очутиться один на один с бураном.
Она впервые столь остро почувствовала себя инородной, лишней, никому не нужной. Не для нее дул попутный ветер. Не ее ждали горячие камины и лимонный чай с имбирем. За ней охотилась Марионетка, под маской у которой, судя по словам Шлафрока, творится настоящая ядерная катастрофа.
И Пелагеи, по сути, уже не должно было существовать. Не женщина, а недоразумение в чистом виде. Досадный сбой в программе мироздания.
– Может, тогда вы – фея? – услыхала она вопрос, адресованный Юлиане. Ну почему эти малявки никак не угомонятся?
– Я-то? – подбоченилась Юлиана. – А что, вполне может быть. Я и летать умею, вот правда. Вниз по вертикали. Ха!
Девицы поняли, что над ними издеваются, сникли и заторопились прочь. Кекс и Пирог, которые примчались с новостями сквозь эту замечательную пургу, совершили то, на что способна далеко не каждая фея. Они посеяли в рядах эльфиек смуту и хаос пополам с умилением. Псов хотели потрогать, погладить, почесать за ухом и непременно накормить какой-нибудь пакостью, которая собакам строго противопоказана.
А вокруг приземлялись всё новые и новые эльфы – в праздничных одёжках, забавных сапогах с бренчащими пряжками и носами, загнутыми в кренделя. Снеговые кресла распадались на фейерверки сияющих снежинок. Было красиво, празднично и волнительно.
Но на Пелагею, Юлиану и Эсфирь большинство поглядывало отнюдь не по-доброму. И даже слегка настороженно. Понаехали тут, понимаешь, дылды всякие. Влезли без спроса, чужой дом увеличили, чужое пальто на себя напялили (все претензии к Юлиане), труп чуть было посреди комнаты не оставили. Сплошное ходячее бедствие! Да еще и собак зачем-то притащили.
– Р-р-рав! – оповестил их Кекс. – Мы нашли карусель!
Вот умеют эти мохнатые следопыты, когда надо, быть расторопными. Пелагея как раз страстно возжелала куда-нибудь исчезнуть, чтобы нарядные коротышки перестали смотреть на нее как на врага народа.
Хотя слово "страстно" немного неверно отражает смысл. Для нее внешний мир до сих пор проглядывался нечетко, будто сквозь толстую искаженную призму. Иногда за этой призмой меркло солнце, тухли улыбки и протухали идеальные планы. И тогда Пелагея, наблюдающая за невзгодами из своей скорлупы, всем сердцем желала перестать быть. Растаять. Научиться, как невидимка, исчезать за пеленой пурги.
Снег скрипел под ногами. Юлиана без умолку о чем-то трещала, Эсфирь хранила глубокомысленное молчание, Кекс и Пирог вели. Карусель располагалась на отшибе, вдали от построек. Белая, огромная, явно рассчитанная на взрослых, что не могло не радовать.
И ни Юлиана, ни Эсфирь понятия не имели, что это наполовину иллюзия. Что каждое сидение карусели на самом деле представляет собой врата внутрь сканирующего вихря. Что вихрь анализирует твои мысли и намерения. И на основании полученных данных переправляет тебя, куда посчитает нужным. А вовсе не туда, куда ты хочешь сам.
Юлиана, Эсфирь и Пелагея были твердо уверены: они перенесутся все вместе прямиком к Организации Управления Чудесами. Встретят там господина в шлафроке и заживут счастливо.
И Юлиана уже строила свои идеальные планы, пока Кекс с Пирогом забирались в ее рюкзак. Она сидела, удерживая рюкзак на коленях (ух, ну и тяжеленные же вы, ребята!) – и он сопел двумя маленькими носами двух маленьких ищеек. А Эсфирь разгоняла карусель ногами, вспомнив старые добрые времена, когда внутренний критик еще не запрещал ей дурачиться и хохотать по любому поводу.
Пелагея опять была где-то не здесь. Она, разумеется, заняла свое место, но постоянно ждала подвоха и сидела в снежном кресле с отсутствующим видом. А под диафрагмой свивало гнездо тоскливое одиночество.
Карусель разогналась, бешено завертелась вокруг оси, образовав собственную метель. Под визг Юлианы и сдержанное "ой-ой!" Эсфири сидения отсоединились от креплений, чтобы пуститься в свободный полёт.
Итак, карусель развалилась. Снежная завеса застелила обзор.
"Так и знала", – пробормотала Пелагея. При столь очевидной диверсии мироздания она не издала не звука. Больше не было ни неба, ни земли. И ей показалось, что она тоже вот-вот перестанет быть.
В сплошной, бескрайней белизне кто-то набело переписывал ее жизнь.
И в связи с этим она не испытала ни страха, ни горечи, лишь крепче стиснула в руках банку со светлячками. За мгновения до смерти Пелагее полагалось увидеть в ярком калейдоскопе всю свою прошлую жизнь. Но калейдоскопа не случилось, потому что никакой смерти на сей раз не планировалось.
Трёх сообщниц разделили. Насильно развели по разным направлениям и забросили неведомо куда.
Пелагея упала лицом во что-то мягкое, тёплое и грозно рычащее.
Под Юлианой, Кексом и Пирогом спружинила страховочная сеть, высоко натянутая над каменистой местностью.
А Эсфирь опять решила применить ноги, и успешно бежала по воздуху, пока со всего разгону не впечаталась носом в ветхую деревянную дверь.
***
Говорят, что если украсть кольцо феи, пока она купается в озере средних миров, она забудет о том, кем была, и навсегда останется среди людей. Ли Тэ Ри, разумеется, слышал эти небылицы, но верил не особо. Навряд ли у фей мозг как у золотой рыбки. А если и правда так, то грош им цена.
В тот день на берегу он украл перстень не потому, что ему понравилась фея. А потому, что понравился перстень. Ли Тэ Ри был потомственным ювелиром из семейства эльфов, где все кругом слыли гениями и великими мастерами.
Его младшие сестры-близняшки стали отчаянными лётчицами. Они напропалую изобретали летательные аппараты и пропадали в своем ангаре от рассвета до заката. Старший брат занялся исследованием микрочастиц и погряз в изучении устройства природы, за что вскоре удостоился какой-то там премии. Мать ударилась в кулинарию, а отец и дед скрупулёзно прививали Ли Тэ Ри любовь к ювелирному делу, в чём весьма преуспели.
Очень скоро Ли Тэ Ри с головой ушёл в это непростое искусство. Он днями напролёт кропотливо разрабатывал дизайн, отливал украшения из золота и серебра, полировал, чеканил, наносил гравировки и напыления. И казалось, ничто во всем мире не способно отвлечь его от столь захватывающей работы.
…Пока однажды Ли Тэ Ри, чистокровный эльф из знатного рода, не полюбил обычную женщину (что вообще-то, не поощряется). Женщина мало чем отличалась от прочих представительниц рода человеческого. Ни какой-то дивной красоты, ни таланта в ней не было. Разве что богатый внутренний мир да необузданная страсть к путешествиям.
И вот ради того, чтобы путешествовать с нею вместе, эльф и бросил свое ремесло. Дед и отец, само собой, горячо возражали, но куда их доводам против юношеского максимализма?
Любовь Ли Тэ Ри не была ни подделкой, ни каким-то мимолетным увлечением. Он привязался к Обычной Женщине искренне, всем сердцем. И оставив в мастерской оборудование с инструментами, рванул в кругосветное странствие.
Приблизительно в то же время, на одной из вечерних прогулок по набережной, ему довелось познакомиться с шефом организации под забавной аббревиатурой АРГХ.
Шеф – тонкая, грациозная дамочка неопределенного возраста с амбициями выше среднего – как-то на удивление быстро склонила его к сотрудничеству и втянула в проект по добыче энергии. В детали она не вдавалась и, как именно будет вестись добыча энергии, не уточняла.
Но было в ней нечто неуловимо-гипнотическое, отчего Ли Тэ Ри хотелось безотлагательно согласиться на любую авантюру под ее авторством. А звали ее Джета Га. Чудн о е имечко, ничего не скажешь.
В лабораторию АРГХ он взял свою возлюбленную (не исключено, что тоже по совету Джеты).
Там-то и случилась беда.
АРГХ представляла собой летучую модернизированную станцию, которая состояла из нескольких частей. Первая часть болталась в далеком космосе, вторая висела на орбите, ну а третья – гигантский дирижабль в тускло-зеленых тонах – парила в нижних слоях атмосферы, над каменистой равниной, пустой, голой и враждебной.
– Мы намерены выкачивать энергию из космических черных дыр, – гордо сообщила Джета Га, когда они с Ли Тэ Ри и Обычной Женщиной поднимались к дирижаблю в воздухоплавательной камере, шарообразной и прозрачной, как мыльный пузырь. – Наша цель – использовать силовые линии магнитного поля внутри горячей плазмы, которая окружает черные дыры.
Ли Тэ Ри плохо себе представлял, что под этим подразумевается. А вот Обычная Женщина неожиданно прониклась, уловила суть и, оказавшись далеко не дилетанткой, принялась доказывать Джете, что ее затея с дырами – полный бред.
Джета спорить не стала, но затаила нешуточную обиду. Подумать только! Какая-то пигалица вздумала ее учить!
Наверное, поэтому в лаборатории сразу всё пошло не так.
Глава 8. Глупый эльф. Умный эльф. Безумный эльф
Внутри обитого металлом дирижабля отчетливо пахло наукой и сумасшествием. Сплавленные воедино, они, как правило, дают плачевный результат.
В капсулах, пройти к которым можно было лишь по шатким железным мостикам, зрели чудовищного вида химеры, автоматоны двойственной природы. Человек и машина, живое и неживое, соединенные в равных пропорциях.
Обычная Женщина поразилась до икоты, но мысли о том, что такие эксперименты по меньшей мере негуманны, решила придержать при себе и в слова не оформлять.
Они втроем шли по дребезжащему мосту, их шаги гулко отражались от стен дирижабля, а внизу чернели жуткие пропасти, где наверняка варились в резервуарах части будущих монстров. Воображение у Обычной Женщины работало на износ. Она в красках представляла себе безобразные сцены, которые могли бы сочетаться с чавканьем, хлюпаньем и скрежетом там, на дне. Хваталась за холодные перила мостиков – и леденела сердцем.
Ее спутник оказался куда менее впечатлительным. Похоже, его пленил голос Джеты Га. А может, перспектива разжиться энергией из космического пузыря, который поглощает всё, что попадает в поле его гравитации.
А может, и то, и другое.
Экспериментальный образец, черная дыра, расположенная за десятки тысяч световых лет отсюда, отображалась впереди, на сверхчувствительном экране высотой в два человеческих роста.
– Мы за ней наблюдаем, – коротко сообщила Джета. – Исследования идут полным ходом. Хотите подключиться? Стать частью команды…
– Нет! – выкрикнула Обычная Женщина. – Он не станет! Мы возвращаемся.
– Да кто ты такая, чтобы решать за него? – вскинулась на нее глава станции. – Ты, ничтожное земное создание, куда тебе тягаться с вечными эльфами? Лучше испарись, не лишай его счастья.
Судя по всему, не Джета наблюдала за черной дырой. Черная дыра молча и зловеще наблюдала с экрана за Джетой.
Стоило ей распалиться, выпустить злость из-под контроля, как активизировалась и бездна на экране.
Космическая воронка улавливала речь избирательно.
"Испарись", – услышала она.
"Лишай счастья", – вняла приказу она.
И первое, и второе в понимании черной дыры были вещами вполне совместимыми. И она начала испаряться. От нее сквозь экран прорвались облака копоти. А прорвавшись, обратились уродливыми аспидными головастиками. Пиявками, чьи челюсти напоминали акульи и были снабжены исключительно острыми белыми клыками.
Джета обмерла, но быстро сориентировалась, вооружилась лучевой пушкой и прикончила пиявок. Почти всех. Одна из них извернулась и впилась клыками в затылок Обычной Женщины.
Поскольку Женщина была обычной, она ничего не увидела и не почувствовала. От кого так яростно отстреливается Джета Га? Почему Ли Тэ Ри замер, как изваяние, с глазами, потемневшими от страха?
Она спускалась с дирижабля в "мыльном пузыре" и недоумевала. Расспросить эльфа у нее не хватало духу – он был бледен и испуган. И смотрел на нее с таким состраданием, что она чуть было сама себя жалеть не начала. Справлялся о самочувствии. Интересовался, не болит ли где.
Обычная Женщина отмахивалась и говорила, что с ней всё в порядке.
На следующий день у нее заболела душа.
Будучи в прекрасной физической форме, возлюбленная Ли Тэ Ри отказывалась даже встать с кровати. Она не хотела есть. Ее донимала смертельная тоска. И если раньше она радовалась буквально каждой мелочи, то теперь ее не радовало совсем ничего.
Она худела не по дням, а по часам. Вокруг нее разрасталась серость. Неосязаемая – зато весьма ощутимая. Отталкивающая.
Ли Тэ Ри сходил с ума от бессилия.
А потом Обычной Женщины просто не стало. Она растаяла, как снег. И когда Ли Тэ Ри утром вошел в ее комнату, на кровати, под одеялом, лежала лишь ночная сорочка. Еще хранившая ее тепло.
Проклятые черные дыры.
Проклятая Джета с ее идиотскими амбициями!
Она еще заплатит ему по счетам.
– Это вы, эльфы, живете вечно. А она все равно бы умерла. Лет эдак через пятьдесят, – опрометчиво заявила она, когда Ли Тэ Ри встретился с ней на равнине. Злой, мстительный, до безобразия красивый в гневе. – Останься со мной в АРГХ. Я Джета Га – дочь самого космоса, сестра бесконечности.
– Инопланетянка?
– Фу, как грубо! Шовинист? Я, между прочим, ее защитить пыталась. Кто виноват, что ты ее не уберег?
Возразить эльфу было нечего. Но и от сотрудничества он отказался.
Извлекать энергию из черных дыр? Безумный, опасный проект. Надо бы еще подумать, как сравнять станцию АРГХ с землей.
Лично у Ли Тэ Ри энергии на это не было.
Друзья перестали его узнавать. Он осунулся, отощал и ходил, как потерянный. А в один прекрасный день подсел на азартные игры.
Он проводил за играми сутки напролет, делал ставки, бился об заклад. Его преследовали сокрушительные победы, он получил прозвище "Везунчик" и был записан в книгу рекордов.
Только спустя несколько лет удача решила продемонстрировать ему лопатки: он проспорил. Теперь ему надо было украсть у какой-нибудь феи ее драгоценность. Рисковое дело, но куда ему отступать? Он был отчаянным эльфом, отчаянным от кончиков пальцев до самых глубоких каньонов души.
Так, собственно, и случилось, что Ли Тэ Ри стащил у феи перстень памяти, лишив ее возможности вернуться домой. Чем серьезно провинился перед Вершителем.
***
Почему эта наглая дверь встала на пути? В планы Эсфири совершенно не входило впечатываться в нее лицом и рвать сари. Но тем не менее, впечаталась, порвала. Неприлично выругалась – и, держась за лоб, где намечался приличный синяк, столкнулась с хозяином дома.
Точнее, избушки. Очень дряхлой избушки, которую кое-как приткнули в сердце непроходимого леса.
– Вы кто-о-о? – простонала Эсфирь, глядя на нескладного… да нет же, на весьма даже представительного мужчину с огненно-рыжей… да нет же, седой шевелюрой, которую он, судя по длине, никогда в своей жизни не стриг.
Мужчина менялся на глазах. Посмотришь на него правым глазом – рыжий, нескладный. Посмотришь левым – представительный и седой. Но в его зрачках всегда прячется по воронке размером с целую вечность, обознаться не выйдет.
– Я, – выдал этот диковинный экземпляр, – Вершитель. А вы кто, дамочка? А-а-а! – понимающе протянул он. – Мироздание прислало мне помощницу! Ну, входи, располагайся. Добро пожаловать в "УПС".
Эсфирь ни за какие коврижки не вошла бы в избу, которая дышит на ладан и на вывеске у которой значится нечто вроде "УПС", если бы ее учтиво не взяли под локоток и не провели в прихожую.
– А как эта аббревиатура…
– Управление Потусторонними Силами, – охотно расшифровал хозяин допотопного сооружения, снова перетекая из рыжего образа в седой. – Как я понимаю, ты связана с нашей феей.
– Ничего вы не понимаете, – проворчала Эсфирь.
И возвела глаза к потолку – медленно, осторожно, чтобы не спугнуть волшебство момента. На белом ровном потолке, чересчур уж высоком для ветхой лачуги, красовалась лепнина – пухлые ангелочки в цветах или что-то наподобие того. Там же сияли люстры из хрусталя.
Потом взгляд Эсфири переместился чуть ниже и идентифицировал позолоту. В избушке (хотя теперь ее стоило бы называть дворцом) золотили всё, что можно и нельзя: дверные ручки, плинтуса, ажурные лестничные перила, карнизы, столовые приборы и даже зубочистки.
Бархата и шелков здесь тоже имелось в избытке.
– Вершитель? – переспросила Эсфирь, не спеша поднимать челюсть. – А кто это?
– Если вкратце, то я вершу людские судьбы, – отозвался хозяин. Ни злой, ни добрый. Вежливый. Безразличный. – И ты будешь мне помогать. Но для начала переоденься.
Эсфирь с глупейшим выражением лица оглядела свое сари – грязное, рваное, совершенно не подходящее к помпезной роскоши дворца. Кивнула – и была немедленно представлена Шкафу.
"Шкаф, это Эсфирь. Эсфирь, это Шкаф". Именно так, с большой буквы.
Кто бы мог подумать, что всегда такая сдержанная и аскетичная, она потеряет голову от платьев?
У Шкафа был характер. По параметрам приближаясь к обеденному залу, он исполнял роль примерочной, стилиста и художника-модельера одновременно.
И когда Эсфирь ввели в эту примерочную и оставили там одну, у нее натуральным образом перехватило дыхание. Зеркала. Лампы. Снова зеркала. Ряды вешалок с нарядами из зеленого крепа, серебряной синели, тафты, муслина, шелкового газа. Поистине царственный размах.
"Если Вершитель вершит людские судьбы посредством красивой одежды, то я, пожалуй, соглашусь ему помогать", – подумала она, спешно стягивая с себя рваную тунику.
Эсфирь избавилась от нее без сожаления. И когда она предстала перед зеркалами в обнаженном виде, гладкий плитчатый пол вдруг искривился, пошел волнами и заставил ее отскочить – прямиком к сливной решетке.
Тут же вокруг Эсфири задернулись шторки, и с потолка хлынул освежающий ливень. Перед глазами материализовались полочки с мылом, шампунями, губками и прочими банными принадлежностями.
"Ага, – сообразила она. – Новая одежда на чистое тело. Никак иначе".
Шампунь ей попался с ароматом ванили и кокоса. Гель для душа до одури пах персиком. И из душа Эсфирь вышла вся благоухающая, завернутая в широкое белое полотенце. Предвкушающая что угодно, только не это:
"Клац!" – и все лампочки в примерочной синхронно погасли.
– Эй, что там у вас за шутки, господин Вершитель? – крикнула Эсфирь своим фирменным оглушительным контральто, от которого дрогнул бы даже матёрый уголовник.
Вершитель если и дрогнул, вида не подал. Он не отозвался, зато свет вернули. И теперь полотенца на ней не было.
Она стояла на облаке, окутанная слоями легчайшего газа в закатных тонах. Шелкового газа, разумеется. А облако на поверку оказалось парой чрезвычайно удобных, мягких ботинок на шнуровке и плоской подошве.
Так она и вышла к столу, куда ее по анфиладам провели – нет, не слуги – колокольчики. Они висели через каждые несколько шагов и призывно тренькали: мол, правильно идёшь, не останавливайся.
Откуда-то из глубины избушки (то есть, дворца, конечно) доносилась музыка ветра, тихий перестук фарфоровых палочек на сквозняке.
Эсфирь дошла до места назначения и мгновенно поставила диагноз: Вершитель – типичный транжира, прожигатель жизни и просто человек, не знающий меры.
