Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Эсфирь улыбалась всё шире и шире: волшебство на кончиках пальцев работало безупречно. Повиновалось, не выходя за рамки. Перекраивало реальность согласно ее воле и представлениям о прекрасном.
Покружившись в золотых вихрях, табуреты приняли форму изящных мягких стульев с резными спинками. Скамейка восстала из пыли и деловито потопала в угол, на ходу обрастая по бокам причудливыми рельефами. Полы засияли чистотой, чайник – новенький, полированный – без всяких уговоров сам прыгнул на конфорку, где вспыхнуло голубоватое газовое пламя. Ох, до чего же приятно наводить порядок при помощи бытовой магии!
Одно плохо: как Эсфирь ни старалась, как ни напрягала мышцу фантазии, снаружи хижина осталась такой же, что и прежде. Неприметной, скособоченной. Дунешь – развалится.
Она еще немного поколдовала внутри, чтобы вернуть на родину Шкаф с замашками дизайнера и душевую кабину. Эсфирь наивно полагала, что эти ребята даны по умолчанию в базовой комплектации, но Вершителя свергли – и шкафа с душем как не бывало.
Затем она озаботилась постельным вопросом (кровать, диван, раскладное кресло и, пожалуй, достаточно). Разместила на заднем дворе небольшую теплицу-оранжерею, качели и крытый бассейн с купелями. Оценила творение рук своих – и осталась довольна.
Она попивала мятный чай из глубокой чашки с орнаментом, утвердив локоть на скатерти в зеленый горошек, и хмуро раздумывала о том, сколько магии понадобится на поддержание интерьера в первозданном виде.
И вдруг в дверь настойчиво постучали. А потом поскреблись и потребовали открыть именем закона – смешным хрипловатым голоском.
Эсфирь чуть не расколотила чашку о столешницу, поспешно проглотила чай и бросилась открывать.
К ней нагрянули всей честной компанией. Кекс, Пирог (Ну растолстели, негодники!). Юлиана и Вековечный Клён (Какое счастье, вы живы!). Пелагея (Силы небесные, что они с тобой сделали?!) и ее сногсшибательный куратор, который на самом деле чуть не сбил Эсфирь с ног. Он бесцеремонно ворвался, задев ее плечом (надо полагать, не нарочно). Огляделся и потребовал объяснений.
– Почему так пусто? Где Вершитель? У нас была договорённость…
– Терпение, уважаемый, – утомлённо ответила Эсфирь, потирая ушибленную руку и проходя на середину гостиной. – Я заперла его в надёжном месте. Наговоритесь еще. А пока что я здесь главная. Будете плохо себя вести – пойдете лесом. Уяснили?
Настроение у нее резко испортилось. Она обвела гостей слегка затуманенным, уставшим взглядом и рухнула в раскладное кресло.
– Присаживайтесь, что встали?
Эсфирь вяло сосчитала гостей, щёлкнула пальцами – и к столу из шкафчика потянулись батальоны чашек с блюдцами, сахарница и десертные ложки. А второй стул на секунду пошёл рябью и наплодил своих двойников, которые расторопно выстроились по периметру стола.
Юлиана отмерла первой: скользнула к Эсфири на соседний стул, участливо положила ладонь ей на плечо и клятвенно пообещала:
– Отныне больше никаких каруселей! Ни обычных, ни снежных. Честное слово! Я так исстрадалась. А ты… Тебя не узнать! Если бы та снежная карусель нас не разделила…
– Что сделано, то сделано, – отозвалась та. – Я связалась с Вершителем, и теперь у меня нет сердца, зато есть сила и власть.
– А я, – проронила Юлиана. – Мне больше незачем писать книги. За свое стремление к славе я чуть жизнью не поплатилась. Знаешь, уроки судьбы слишком жестоки. На наши запросы она выставляет чересчур высокие цены. Настоящая жадина.
Неожиданно Юлиана поджала губы и, шумно втянув носом воздух, накрыла лицо руками.
– Ой, извини. У меня сейчас истерика будет, – любезно предупредила она. И, не откладывая в долгий ящик, ударилась в слёзы.
Нервное истощение. Стресс. Шок. Удивительно, что она всё это время держалась молодцом.
Моральные ресурсы Юлианы уже давно были на исходе. А тут такой удобный случай подвернулся. Как не воспользоваться и не пореветь?
На выручку ей метнулся Киприан. Во-первых, чтобы она могла с чистой совестью выплакаться на его груди. Во-вторых, чтобы никто другой случайно не перехватил инициативу. Например, Ли Тэ Ри. Впрочем, он-то как раз и не намеревался. У него имелись заботы поважнее.
– Нам бы раны обработать, – нарочито громко сказал он. – Да одеться во что-нибудь человеческое.
– Так, – встрепенулась Эсфирь и вскочила с кресла – прямая, как струна. – Пелагея, идёшь со мной.
Она отвела Пелагею в Шкаф с Характером и велела ей раздеться. Та весьма неохотно стянула с себя парчовый халат куратора. Она мёрзла, хотя перстень грел, и мелко стучала зубами.
– С ума сойти! – впечатлилась Эсфирь, когда ей открылся живописный вид на лопатки. По спине будто тёркой прошлись. Царапины, порезы, кровоподтёки. Без слёз не взглянешь. – Героиня ты моя! Так, постой…
Она отступила на шаг, сконцентрировалась на своем представлении о прекрасном и щёлкнула пальцами.
Ничего, ровным счетом ничего не произошло. Вот что с этим волшебством не так? Коз испепелить – испепеляет, капитальный ремонт провести – проводит. А людей с их болью начисто игнорирует.
Пришлось Эсфири по старинке смазывать боевые ранения борной кислотой и перекисью водорода. Дуть всякий раз, как Пелагея принималась пищать, изводить мотки пластыря и уговаривать ее потерпеть еще чуть-чуть.
Пелагее вымыли волосы шампунем с кокосовой отдушкой, нарядили ее в платье из тяжелого черного шелка, которое струилось до пола и представляло собой образец антикварной готики. Дали выпить какую-то невозможно горькую настойку для восстановления сил и в таком виде вернули в гостиную.
– Погоди, ты что, постриглась? – вытаращилась на нее Юлиана.
– А ты только сейчас заметила? – удивился Киприан.
Юлиане пришлось признать, что до сих пор она была эгоистично поглощена собственной бедой, которую, по идее, пора бы уже оставить в прошлом.
– Держите, – смущенно прошептала Пелагея, отдавая куратору шлафрок. Ее ресницы трепетали. Шёлк платья шелестел и переливался в свете торшера. Алебастровая кожа на открытых плечах и шее прямо-таки искушала на прикосновение.
Ли Тэ Ри взял мантию, ненароком дотронувшись до пальцев Пелагеи. Сглотнул образовавшийся в горле ком и проводил ученицу потемневшим, полным обожания взглядом.
Чуть позже они все перебрались на застекленную веранду, которую незадолго до их прихода создала Эсфирь. Она приноровилась по щелчку пальцев добывать из воздуха горячие напитки. Сидела в кресле-качалке, завернувшись в плед, и маленькими глотками потягивала из чашки кофе.
Юлиана капризно пеняла Вековечному Клёну на его черствость и разгильдяйство, потому что он что-то там опять сделал неправильно и без любви. Шпыняла Кекса с Пирогом, когда они прибегали и начинали возиться под ногами. И оглушительно сморкалась в салфетки.
Ли Тэ Ри смотрел на нее с неприкрытым раздражением и морщил свой благородный нос. А потом бросал недвусмысленные взгляды в сторону Пелагеи, которая сосредоточенно цедила из пиалы очередную тонизирующую пакость и которую занимал (нет, ну надо же!) исключительно пейзаж за окном.
Всё это казалось Эсфири таким милым и привычным, что она на мгновение даже представила, будто не было никакого Вершителя, никаких испытаний и разлук. Что она вновь дома, в стране Зеленых Лесов, и Юлиану уволили с работы, но это пустяки, потому что с финансовой поддержкой короля они совсем скоро откроют своё издательство. Что на дворе лето, а вовсе никакая не зима. Светит солнце, страхи далеко, и можно беспечно качаться на качелях хоть целыми днями напролёт. Радоваться в полную силу. Полной грудью вдыхать цвет жизни. Потому что ты ни за кого не в ответе. Потому что ты – свободна.
Глава 31. Разрешите войти в заблуждение
Зачем только Эсфирь взвалила на себя роль Вершителя? Может, еще не поздно отказаться? Даровать рыжему карлику амнистию и пусть делает, что пожелает?
Она вспомнила недавний эпизод с Разной Жутью, заброшенной в страну Зеленых Лесов и вызвавшей катаклизм. И резко передумала. «Никто, кроме тебя, с этой ношей не справится. Терпи».
В отличие от нее, кое у кого терпение всё-таки иссякло. Вековечный Клён так утомился от претензий и слёз Юлианы, что под смехотворным предлогом сбежал на мансарду. Там было не убрано, из угла в угол шныряли мыши, под скошенной крышей колыхалась паутина, а в круглое немытое окошко украдкой заглядывала луна. Идеальное место, чтобы расслабиться, принять медитативную позу и вспомнить, кто ты есть.
– Кхм! – раздалось за спиной Киприана, и тот неохотно повернул голову.
– Простите, что нарушаю ваше одиночество, – сказал Ли Тэ Ри, проходя и садясь рядом на груду какого-то тряпья.
– Да ничего, – с ангельски-кротким видом вздохнул тот, поправляя кленовый венок на своих огненных кудрях.
– Давно хотел спросить, как вам удалось отрастить мантию? – осторожно полюбопытствовал эльф. – Это какое-то колдовство?
– Колдовство. Скажете тоже, – усмехнулся Киприан. – Я ведь отчасти дерево, а деревья склонны к регенерации. На месте отрубленных веток появляются новые побеги, листья…
– То есть вы способны пустить корни, покрыться корой и даже принести плоды? Как интересно! Хотел бы я на это взглянуть.
– Как-нибудь обязательно покажу, – пообещал человек-клён.
Они еще немного посидели молча среди пыли, паутины и теней. А как спустились в гостиную, тотчас угодили под прицел взглядов. Юлиана смотрела на Киприана с таким упрёком, словно он оставил ее одну не на двадцать минут, а на двадцать лет. Пелагея тоже почему-то избрала в качестве мишени Киприана. Видимо, чтобы невзначай не встретиться взглядом с куратором.
Ох и занятная девица! Она что, до сих пор тушуется из-за того поцелуя? Так это еще цветочки были. Ли Тэ Ри еще и не такое может.
– Идём, – сказал он, подходя и решительно беря ее за руку. – Дела в ОУЧ сами себя не переделают.
Он замолк и в замешательстве уставился на Пелагею. Ее рука была холодная, как ледышка.
– Ты почему мёрзнешь? – требовательно спросил он. – Кольцо что, сломалось?
– Не знаю, – потупилась Пелагея. – Вроде бы греет, а вроде и нет.
Куратор нахмурился, крепче сжав ее ладонь.
– Как вернемся, сделаю тебе новое кольцо. А пока…
– А пока утепляйтесь, – ввернула Эсфирь, вручая Пелагее шубу, наскоро сотканную прямо в воздухе. – Мех искусственный, – пояснила она. – Ни один пушной зверь не пострадал.
– Кстати о пушных зверях, – вмешалась Юлиана, когда мимо нее на полной скорости пронеслось нечто упитанное, мохнатое и зубастое в количестве двух штук. – Мне бы на время Кекса с Пирогом пристроить. Хочу к Пелагее в гости наведаться. Эсфирь, будь другом, последи за ними, а?
– Э-э-э, – протянула та. Она предвидела, что два болтливых меховых клубка в пределах личного пространства доставят ей уйму хлопот.
– Кормить всего раз в день! – привела веский довод Юлиана. И Эсфирь сдалась.
Тем временем Ли Тэ Ри демонстрировал Киприану свои выдающиеся способности в области метаморфоз. Он вышел во двор, картинно взмахнул полой шлафрока (позёр несчастный). И превратился в снежного барса под возгласы горячего одобрения. Вековечный Клён был в восторге.
А что касается Пелагеи, то ей тут восхищаться было больше нечем. Да и незачем. К чему проявлять эмоции и выказывать расположение, если они друг другу, в сущности, никто? Ли Тэ Ри всего лишь взял ее под свою опеку, и то потому, что Вершитель настоял. У них договор – Пелагея собственными ушами подслушала. Она – безумный проект, экспериментальная модель, к которой не принято испытывать чувств, помимо исследовательского интереса. Ли Тэ Ри же жаждет вернуть свою женщину, которая дорога ему больше жизни.
Кто он для Пелагеи? Шеф, куратор, малость сдвинутый эльф, которому однажды взбрело в голову отработать на ней методику страстного поцелуя.
В действительности между ними ничего нет и быть не может. Знай своё место, Пелагея. Ты не подходишь. Тебя бы поместить в какой-нибудь музей естествознания, в витрину, за стекло. Фея с кристаллом вместо сердца, смирись и не отсвечивай: ты слишком странная для любви.
Она ехала у снежного барса на спине, в шубе из искусственного меха. И смаковала деструктивные мыслишки о том, что было бы неплохо сбросить эту шубу, лечь в снег и замёрзнуть до смерти. Потому что кому она такая нужна?
И хватит уже куратору с ней носиться. Ему стоило бы заняться поисками той самой, что была ему предначертана. Он должен вернуться, потребовать у Эсфири свободы для Вершителя, а потом вытрясти из него душу. Ведь обещания надо выполнять.
Но Ли Тэ Ри что-то не спешил ни Вершителя вызволять, ни душу из него вытряхивать. С куратором определенно творилось неладное.
***
На протяжении пути Юлиана безостановочно чесала языком, озвучивая мысли обо всём, что видит. Она дёргала Киприана за мантию, вынуждая задирать голову к незнакомым созвездиям, и сочиняла им названия. Жаловалась, что у нее мёрзнет нос. Хохотала из-за всякой ерунды, которая приходила ей на ум. И снежный барс втайне мечтал о том, чтобы от смеха у нее потрескались щёки.
Когда они дошли до ледяного дворца, Юлиана обнаглела до такой степени, что остановилась, топнула ногой и во всеуслышание заявила:
– Здесь!
– Что «здесь»? – не уразумел Киприан.
– Прорастай, – с озорной улыбкой распорядилась она. – Люблю жить возле дворцов. Красивый вид и всё такое. Ну?
«Баранки гну!» – едва не надерзил он в ответ. В последний момент передумал, сокрушенно вздохнул и крутанулся вокруг оси, приминая скрипучий снег подошвами кожаных шнурованных ботинок. Черная мантия на секунду скрыла его от посторонних глаз. И началось перевоплощение.
Земля завибрировала, как от глубинного тектонического сдвига, и все, кто был в округе, – стажёры, мастера, инструкторы – от неожиданности приросли к месту. А потом бегом ринулись из ледяного дворца – и застыли у площадки, где Юлиана отдала распоряжение прорастать.
Там же, придерживая Пелагею за плечи (или, правильней сказать, придерживаясь за Пелагею) стоял их шеф в эльфийском обличье. Сменил ипостась, чтобы лучше видеть и ярче чувствовать. Там же светилась от гордости Юлиана. Вот, мол, посмотрите, какой необычный у меня поклонник. Никому из вас не чета.
А Киприан у публики на глазах – с треском, хрустом, шорохом – покрывался бурлящей патокой коры, тянулся к звездам, растил ветви, формируя высоко в небе раскидистую огненно-рыжую крону. Бугристый ствол затвердел и разгладился, от корней к основаниям листьев заструилась сияющая плавленая лазурь. Под ногами выросла густая зеленая травка, и в радиусе кроны вдруг стало тепло-тепло.
Юлиана с облегчением прислонилась к дереву, стянула с себя пальто, которое ей одолжила Эсфирь. Устало прикрыла веки. А зрители словно онемели. Волшебным зрелищем их буквально пригвоздило к земле. И расходиться они что-то не торопились.
Ли Тэ Ри был ошеломлен, и это еще слабо сказано. По его губам блуждала неуверенная улыбка. Он опасливо протянул руку за периметр зеленого круга, поймал частицу света – и она испарилась на его ладони. Весь купол под кроной был полон этой невесомой золотой взвеси. Пылинки парили под безупречно-рыжей листвой, опадали на траву, касались колокольчиков и кустиков земляники, которые повылезали то тут, то там.
– У меня же не галлюцинации, правда? – проговорил Ли Тэ Ри и, отделившись от Пелагеи, подошел к самому контуру. За чертой начиналось бесстыжее, неуместное лето. Разгар сезона, ягодная пора. И это среди вечной мерзлоты, среди снега и льдов. Аномалия в чистом виде.
Эльф не мог отвести глаз от Вековечного Клёна. А Пелагея жадно ловила взглядом каждый невольный жест, каждое движение куратора.
Восхищенный Ли Тэ Ри отличался от строгого Ли Тэ Ри, как день от ночи.
Рот слегка приоткрыт, рука простёрта, на лице выражение умилительной беспомощности и удивления. Хотелось подойти к нему со спины, сцепить руки у него на поясе, прижаться щекой к узорной ткани мантии. Пелагея с трудом сдержалась.
***
– Могу я вернуться в метадом? – спросила она, когда куратор расхаживал по мастерской, бледный от необъяснимого волнения.
– В метадом? – переспросил он, вскинув точёную бровь. – Зачем?
– Ну, ведь мой убийца уже не жилец, – сдавленно рассмеялась та.
– Только попробуй уйти, – пригрозил куратор. – Без моего разрешения ни шагу из кабинета. Кроме того, у нас сейчас занятие. Садись и берись за работу. Заказ на сегодня – кольцо с аметистовой вставкой, семнадцать миллиметров.
– Ты не так делаешь! – спустя минут десять вспылил он и подскочил к Пелагее, чтобы отобрать у нее инвентарь.
У самого Ли Тэ Ри инструменты валились из рук. Он нервничал без причины, ругался сквозь зубы, портил камень за камнем, гнул щипцами оправы и наконец попросил успокоительного.
В гранёном стакане воды, который Пелагея принесла в спальню, толкались и потрескивали ледяные кубики. Куратор возлежал под балдахином, белый, как простыня. Он скрестил на груди руки, как покойный рыцарь где-нибудь в склепе. Для полной картины недоставало лишь зажатого в этих руках меча.
– Вы как? – спросила Пелагея, ставя поднос на прикроватный столик.
– Сил моих больше нет, – блёклым голосом произнёс Ли Тэ Ри. – Монстры, беготня, Вековечные Клёны. Так и свихнуться недолго.
Пелагея обвела взглядом комнату, где они с куратором на днях активно заслуживали общественное порицание. И кровь опять прихлынула к лицу.
Шеф напрасно переживает: они оба уже давно и безвозвратно свихнулись.
У них, можно сказать, коллективное помутнение рассудка.
Разница состоит лишь в том, что Пелагея отдаёт себе в этом отчёт и очень скоро примет меры, чтобы стабилизировать свое психическое состояние. А куратор о собственной аналогичной проблеме, похоже, и не догадывается.
– Поправь мне подушку, будь добра, – слабым голосом попросил он. И Пелагея машинально наклонилась, чтобы выполнить просьбу. А когда вспомнила, что она, вообще-то, не служанка, и собралась вознегодовать, пальцы куратора нагло обвили ее запястье, и он резко сократил расстояние, потянув фею на себя.
Пелагея неуклюже рухнула на эльфа.
– Ай! Вы что себе позволяете?
Он подвинулся, устраиваясь рядом с ней поудобнее. И заключил ее в цепкие объятия.
– Прости. Давай полежим так немного, – настойчивый шёпот в затылок. – Ты ведь тоже толком не отдохнула.
Грудь Пелагеи беспокойно вздымалась под тесным лифом платья. Они чужие. Им нельзя быть вместе. Но для тех, кто, по замыслу мироздания, не должен друг друга любить, они непозволительно много лежат в обнимку.
Ли Тэ Ри хотел чувствовать ее дыхание. Выкрасть тревоги, приласкать, подарить тепло.
Пелагея порывалась сказать, что утешительные акции ей ни к чему, что куратору давно следует наладить свою личную жизнь. Ее так и тянуло заявить, что она преспокойно восстановится без его деятельного участия и вот эти вот тиски охотничьего капкана – совершенно излишняя мера. Но слабость вдруг накатила, как штормовая волна.
И если Пелагея полагала, что не сможет заснуть, то она глубоко заблуждалась.
Глаза стали неумолимо слипаться. На изнанке век словно бы опустили театральный занавес. И сознание на дикой скорости унеслось в черную воронку безвременья, к пограничью между жизнью и смертью.
Тьма. Густая, обволакивающая, бескомпромиссная тьма. Сумбур сновидений. И пробуждение в каком-то неясном томлении.
Пелагея была абсолютно одна. В тишине, в бессмысленной пустоте. Без малейшего представления о том, куда, собственно, подевался Ли Тэ Ри.
Красный, зеленый, голубой, жёлтый. Гирлянда под балдахином мигала с разными ритмами, беззвучно пародируя известные новогодние песни.
Внутри у Пелагеи что-то дрогнуло и надорвалось, выводя шаткое умозаключение. Он ушёл, потому что понял наконец: они друг другу не пара. Не исключено, что после столь продолжительного тесного контакта у него на Пелагею началась индивидуальная непереносимость. Куратор – этот пагубно прекрасный псих – осознал степень своего идиотизма и поспешил исправиться. Встать на верный путь, найти Вершителя, потребовать у него свою возлюбленную.
Именно так и должно быть. А Пелагея… Она как-нибудь перебьется.
Глава 32. Сокровища для Пелагеи
Она твёрдо решила не раскисать. В конце концов, есть дела и поважнее душевных мук.
Первым на повестке стоял вопрос по поводу горлицы: с какого такого перепуга там, на равнине, горлица вдруг превратилась назад в человека? Точнее, в одну незадачливую фею. С этим вопросом следовало разобраться как можно скорее. Потому что если ударом из нее снова вышибут вторую ипостась, будет совсем невесело очнуться во вражеском стане, да еще и в чем мать родила.
«Обзавестись одеждой собственного изготовления», – мысленно поставила пометку Пелагея. И, обернувшись горлицей, полетела к Юлиане с весьма странной просьбой.
– Ударь меня! Ну пожалуйста, ударь!
– Не надоедай, – надув щёки, отмахнулась Юлиана. – Не видишь что ли, я занята.
Просто ужас какая деловая, она на секунду оторвалась от исписанных листов, поудобнее перехватила авторучку, добытую невесть где, и вернулась к рукописям.
– Опять? – удивилась горлица, присев на ветку Вековечного Клёна. – Ты же вроде завязать хотела.
– Хотела, – кивнула Юлиана. – Но тут такое дело… Творческий зуд – нестерпимая дрянь. К тому же, я не лишь бы какую муть пишу, а честную историю про вашу ледяную организацию. Всё, как есть, без прикрас.
– Я там тоже буду?
– А то! Иметь такую чокнутую подругу и не написать о ней книгу способен разве что ленивый. Ты меня вдохновляешь.
Она вдруг вскинула голову и воззрилась на Пелагею-горлицу с дразнящей улыбкой – парадоксально жизнерадостная для человека, которого всего какие-то сутки тому назад чуть не скормили кровавому исполину. Это завораживало.
Пелагея даже на «чокнутую» не обиделась. Она и сама осознавала: крыша у нее немного съехала (что, учитывая исходные данные, в принципе, не удивительно). Превращается в пернатых тварей, просит себя ударить. И ведь наверняка же снова рухнет голая к корням Вековечного Клёна. На виду у сотен любопытных глаз.
Откуда сотни глаз – спросите вы. Ну, тут всё объяснимо.
Вековечный Клён устроил в краю Зимней Полуночи беспрецедентную иллюминацию. Эдакий здоровенный живой ночник, который включился по своему произволу.
К нему, в ущерб работе, стекались целыми толпами. Прогульщики. Лодыри. Прознай об этом Ли Тэ Ри, непременно придёт в бешенство. Впрочем, если он всё-таки побежал личную жизнь налаживать, на чем мысленно настаивала Пелагея, то в ближайшее время ему вряд ли будет дело до нарушителей трудовой дисциплины.
Горлица посидела еще немного на ветке, погрелась в портативном передвижном лете под кроной могучего дерева – и упорхнула, пролетев над головами зевак.
Если обратиться к языку метафор, то прямо сейчас она успешно воздвигала вокруг своих чувств высокий забор. «Не думать о кураторе, не думать о кураторе. Наплюй на него, будь добра».
Как ни странно, подобные формулировки работали. Очень скоро Пелагея думала о чем угодно, только ни о Ли Тэ Ри. Она вернула себе человеческий облик, заперлась в чистилище шефа (на двери так и было написано – «чистилище»; смех один) и крутанула вентили. С боковых стенок в гидромассажную ванну ударило несколько мощных струй. А Пелагея уселась на белом керамическом бортике и спустила ноги в воду, дожидаясь, пока ванна наполнится до краёв.
У нее в запасе имелся еще один легальный повод поубиваться: светлячки. Точнее, их отсутствие. Эти преданные козявки сделали всё, чтобы спасти ее друзей. Где же они теперь?
Она всласть наплескалась в ванной, вытерлась кураторским полотенцем и оделась в готическое платье Эсфири. В сердце (то есть там, где оно должно располагаться) поселилась какая-то пакость наподобие призрачного ржавого штыря. Он прокручивался и прокручивался, порождая волны не физической, а скорее, душевной боли.
Пелагея ошибочно связывала эту боль с беспокойством за светлячков.
Что если они потерялись и не могут найти обратную дорогу? А что если… Худшее предположение она всегда оставляла недодуманным, недосказанным. Потому что готовиться к худшему, но рассчитывать на лучшее – это одно. А воображать себе худшее в трехмерном формате, буквально подталкивая его к свершению, – совсем другое.
Пелагея меланхолично шаталась по коридорам, отпугивая встречных одной своей траурной миной. Она даже новую банку приготовила и везде таскала ее с собой на случай, если светлячки всё-таки прилетят.
После лекции по Основам Чудесного Языка она набрела на роскошный церемониальный зал с узорными капителями колонн, барельефами и натёртыми до блеска мраморными плитами пола.
Заглянула внутрь, но заходить не стала. Устроилась снаружи, на ступенях, и с чувством досады принялась грызть сдобное сахарное ушко. Она убедила себя, что горюет о потерянных светлячках. Их незавидная участь занимала все ее мысли, благополучно вытеснив оттуда шефа… Чтоб у него хвост отсох и шерсть обсыпалась!
С шефом они не виделись уже больше дня.
Разжившись пряниками и чаем в термосе, Пелагея планировала предаться печали, заняться саморазрушением и опуститься до максимально низкой отметки, когда ниже просто некуда. Эмоциональная стабильность, душевное равновесие – эти утешительные призы почти всегда достаются тем, кто достигает дна.
Нагрянул шеф нежданно – как снег на голову.
– Прости, что так долго отсутствовал, – выдохнул он, взбегая по ступеням и присаживаясь рядом.
– Да пустяки, – хладнокровно заверила его Пелагея с набитым ртом.
Ли Тэ Ри отлучился на столь длительный срок вовсе не потому, что разочаровался в своих чувствах к фее. Ему надо было кое-что организовать.
– Идём со мной, – сказал он. И потянул ее за руку, хотя велико было искушение последовать примеру дикарей из каменного века: закинул на плечо и понёс.
Ли Тэ Ри мечтал вновь целовать эти губы, тонуть в этом невыносимо нежном взгляде.
Пелагея страшно не хотела быть обузой.
У нее на душе творился лютый бардак (вот бы прибрался кто).
– Вещи с едой оставь здесь. Не до них будет, – сказал Ли Тэ Ри.
– Куда вы меня ведёте?
– Секрет.
– Перестаньте со мной нянчиться, – высказала наболевшее Пелагея.
– Хочу – и нянчусь, – обернувшись к ней, заявил этот ненормальный тип.
Он иронично изогнул бровь и сложил губы в издевательской усмешке, которая иную, менее сдержанную особу уже спровоцировала бы на рукоприкладство.
– Но ведь я вовсе не та, кто вам нужен, – возразила Пелагея. Она чуть ли не бежала за куратором, пока он целеустремленно тащил ее прочь.
– Вот как? – отозвался эльф. – А если я скажу, что ты именно та? Сильно удивишься?
Пелагея вдруг поняла, что контраргументы израсходованы. Она не знала, что и думать. Впрочем, потом подумает. Теперь, когда она честно учится на фею, ей не грозит преждевременная смерть за авторством Вселенной. Да и враги вроде как повержены. А значит, времени у нее вагон.
Вагоны времени. Интересно, существуют ли такие взаправду или это лишь фразеологизм? Может, где-то есть центр управления временем, службы доставки времени и всё такое?
Она едва поспевала за широким кураторским шагом. Ли Тэ Ри пружинисто шёл по бесконечным ледяным коридорам, оставив церемониальный зал далеко позади. Затем он внезапно остановился, нажал на выпуклый прямоугольник в стенной нише, и перед Пелагеей разъехались створки абсолютно белого лифта.
Очень узкого лифта. Подходящий объем для тех, кто хочет, но всё никак не отважится пойти на сближение.
Они втиснулись туда вдвоём. И Пелагея старалась как можно реже дышать, чтобы не выдать волнения. А Ли Тэ Ри с трудом контролировал руки, чтобы не наброситься на Пелагею с объятиями. Сердце бешено наращивало темп.
Если тело еще как-то подвластно контролю, то с сердцем – дохлый номер. Этот сентиментальный товарищ совершенно неуправляем.
Лифт был скоростным, но при этом снижался так долго, что казалось, будто движутся они прямиком к земному ядру. И вот, наконец, остановка.
– Идем, – шепнул куратор, всё-таки не удержавшись и приобняв Пелагею, чтобы вывести ее в мрачное подземелье.
Сквозняк лизнул ее за плечи.
– Ох, как тут холодно, – поёжилась она. «Холодно, холодно», – безучастно подтвердило эхо, отражаясь от куполообразных потолков, откуда свисали сталактиты. И отскакивая от стен, где наготове мерцало несколько керосиновых ламп.
Ли Тэ Ри покровительственно укутал Пелагею в лиловую согревающую накидку и завладел одной из ламп.
– За мной.
Они подошли к небольшой каменной платформе, рядом с которой в свете лампы блеснули две ленты рельсов. А над ними – струны тросов и цепей. Вокруг клубилась тьма, загустевшая, как черничный конфитюр. Сквозняк зловредно тёрся о ноги и со скуки позвякивал колокольчиком, висящим на предельном столбе с цифрой «четыре». Где-то монотонно шумел водный поток. В отдалении стучали кирки и отбойные молотки.
Куда Пелагея попала? В шахту? Ли Тэ Ри что, собрался на практике познакомить ее с добычей минералов?
Неожиданно мрак распороли бледные лучи трамвайных фар. Трамвай пробежал по рельсам, грохоча колёсами. И скрылся, даже не притормозив. Во всех его окнах горел свет.
Пелагею передернуло. С некоторых пор она стала с опаской относиться к железнодорожным составам, где не экономят на освещении. Посттравматический синдром, можно сказать. Неудачный опыт поездки в край Зимней Полуночи, когда ее чуть не прикончил яд, всё еще не выветрился из памяти.
– Страшно? – спросил Ли Тэ Ри. – Я тоже помню, как мне пришлось тебя в поезде откачивать. Давай избавимся от этих глупых страхов раз и навсегда.
К их платформе как раз подъехал светящийся трамвайчик – аккуратный, компактный и с виду довольно безобидный. Куратор подтолкнул ученицу, чтобы она первой зашла внутрь. Принципиальный момент.
Пелагея, сглотнув, набралась решимости и по ступенькам взошла в салон. Сухо, тепло, мягкие красные диванчики в продольных рядах. Ли Тэ Ри поднялся следом, легко подтянувшись на поручнях.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – какую сами выберете, – раздалось из динамика.
«Жизненно, – подумала Пелагея. – Хотя зачастую всё же станция выбирает нас. И конечной не избежать».
«Пока мы вместе, – подумал Ли Тэ Ри, – конечная нам не грозит».
Безнадежный оптимист.
Трамвай плавно покатился по рельсам, набирая бег под мерный перестук колёс. Пелагею повело вбок. Она ухватилась за спинку красного диванчика и рухнула на сидение, вся в поту. Похоже, куратор перешел на новый уровень садизма. Сперва пытал ее ювелирными инструментами в мастерской, теперь вот на блоки подсознания переключился.
Сидит напротив, щёку ладонью подпёр, а улыбка-то какая обворожительная! Тиран отмороженный. Чтоб у него…
Внезапно путь пошёл под уклон. Пелагею мотнуло вперед (так что она чуть лбом в шефа не врезалась). А затем впечатало в замшевую спинку, и пальцы правой руки непроизвольно впились в поручень, а левая попыталась нашарить ремень безопасности. Тщетно. Никаких ремней предусмотрено не было.
