Текст книги "Любовь ювелирной огранки (СИ)"
Автор книги: Julia Candore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Лицом и манерой держаться она была похожа на его женщину лишь отдаленно. Больше всего сходство прослеживалось в характере. То же глубокое спокойствие, та же недоверчивость и медлительность, а порой – совсем детская, трогательная наивность.
И почему он сразу ее не разглядел? Нелепая, несуразная, в шуршащих юбках, с иглами и ножницами, рассованными по карманам, со шлейфом времени, застиранного до дыр, – она будто умышленно избегала внимания, затаившись в сердцевине леса.
Но Ли Тэ Ри ее нашёл и узнал. И уже ни за что не отпустит.
– Представь, – сказал он, – что я на тебя нападаю. Защищайся!
Куратор надвинулся, скрючив пальцы в устрашающем жесте «наброшусь, покусаю, поцарапаю» и зверски исказив физиономию. Пелагея захихикала. Ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы принять серьезный вид и вспомнить день, когда иероглифы вонзились ей в грудь.
Она зажмурилась, выставила руки перед собой. И такой она в этот момент была милой, что эльфу нестерпимо захотелось ее обнять.
Свечение из ее ладоней исходило совсем слабое, куда слабее той ослепительной вспышки света, которая остановила в подземелье Джету Га.
Ли Тэ Ри досадливо цокнул языком, покачал головой и, не сходя с места, превратился в снежного барса. Пелагея вздрогнула, но не убоялась. Где-то в дебрях ее души родилось странное желание почесать у этой мохнатой твари за ухом.
– Нет, так не пойдет, – пробормотал куратор, возвращая себе прежний облик вместе с парчовым шлафроком. – Погоди.
Он убежал и спустя четверть часа вернулся с двумя снежными барсами. Ага, стало быть, сам не справляется, поэтому приятелей привёл.
– Фобос, Деймос, взять! – скомандовал шеф.
– Славные котики, – кисло улыбнулась Пелагея и сделала шаг назад.
Гибкие тела, длиннющие хвосты, короткие лапы. И пятна, кольцеобразные пятна на светлом меху. Если «славные котики» решат, что ты еда или враг, можешь прощаться с жизнью.
Глаза у ирбисов были голубые и красивые. Но Пелагея, наученная горьким опытом, прекрасно знала, что это далеко не признак миролюбия.
При воспоминании о Гарди и его подлости у нее возникло непреодолимое желание драться. Набить морду хоть кому-нибудь. Ох, хорошо, что куратор не умеет мысли читать. Очень бы удивился.
Барсы оскалились и зарычали на Пелагею. Пелагея рыкнула на них, не переставая пятиться. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. На нее надвигалось само воплощение смерти. Большое, пушистое, чрезвычайно раздраженное тем, что его приволокли в кабинет шефа.
Она отступала, пока не наткнулась на стену. Ну всё, дальше некуда. Тупик.
И притвориться мёртвой не вариант.
– Шуруйте отсюда! – прикрикнула на хищников Пелагея. – А не то я вас…
Она стиснула зубы, простёрла руки – и из них полилось свечение. Хотя, скорее, заструилось. Тоненькой, не впечатляющей струйкой. Барсы издали странный подвывающий звук. Вероятно, им стало щекотно.
Куратор критически хмыкнул и скривил губы. Фея боялась недостаточно.
– Это что? Твой максимум? Никогда не поверю.
Элемент внезапности – подлететь, толкнуть, обнять со спины – сработал куда эффективней. Стоило эльфу очутиться в непосредственной близости от Пелагеи, как у нее перехватило дух. От того, как сильно сжали ее в обруче рук. От шумного выдоха, что прокатился по затылку. От громкого стука сердца, не ее сердца – чужого.
Она вжалась лопатками куратору в грудь. Вернее, это ее, Пелагею, вжали. Яростно и бескомпромиссно. И она кожей ощутила: Ли Тэ Ри верит в нее. Он был уверен, что всё получится.
И, словно по команде, из ладоней тотчас хлынул мощный поток света, полностью затопив помещение всего через пару секунд. Ирбисы от такого поворота событий слегка ошалели и смылись подобру-поздорову.
Не сказать, чтобы у Пелагеи в этот момент прослеживалась ясность мыслей. Она тоже, если можно так выразиться, ошалела. Причем не слегка, а как положено. Только вот, в отличие от голубоглазых зверюг, ее отнюдь не прельщала идея смыться.
По правде, она совершенно не возражала против того, чтобы провести в объятиях Ли Тэ Ри остаток жизни.
– Пелагея, ты дрожишь. – Кажется, он впервые обратился к ней по имени. Еще бы ей не дрожать, когда обнимают тут всякие. – Неужели у тебя ко мне чувства?
– Глупости какие, – фыркнула та, вырываясь. «Ни за что не признаюсь первой».
Ли Тэ Ри понятливо улыбнулся краем губ. Бросил на нее быстрый взгляд исподлобья, обошел кругом.
– Отлично. Мы добились, чего хотели. У тебя действительно необычный дар. Но всё-таки выдвигаться нам лучше вдвоём.
Пелагея осовело похлопала на него ресницами.
– Твою подругу спасать будем или нет? – осведомился куратор, приблизившись и заглянув ей в глаза. Если он надеялся отыскать в них осмысленность, то напрасно.
– А почему вдвоём? Я и сама могу…
– Без стимула у тебя ничего не выйдет.
– Какого стимула?
Он придвинулся вплотную, задышав ей в щёку. И шепнул на ухо так, что по коже подрал мороз:
– Отгадай с трех раз.
Глава 26. Крылья есть – ума не надо
– Погодите-ка, господин куратор, – опомнилась Пелагея и вывернулась из очередных потенциальных объятий.
Ли Тэ Ри, который тянулся к ее талии, проворно сцепил руки у себя за спиной. Рефлекс «хватай и держи» в последнее время проявлялся в нём что-то уж слишком активно. Вторая ипостась шалит, не иначе.
– Вы мне кое-что задолжали. Напоминаю: горлица, – сказала Пелагея, возвращая себе самообладание.
– Будет тебе горлица, – обезоруживающе улыбнулся тот. – Нет, не пытайся предъявлять мне претензии. Я к этому не причастен, – открестился он под ее вопрошающе-укоризненным взглядом. – У тебя механизм заблокирован, только и всего.
– Что-что?
– Ментальный блок, в твоей голове, – пропел куратор. И, подойдя, мягко сжал ее виски в ладонях, попутно всматриваясь в очи дивные. Пелагея аж дар речи потеряла. Вот это у шефа смелость! Стоит, гипнотизирует, лбом прижимается ко лбу. Ну правда, запредельная отвага!
А вдруг у Пелагеи в кармане ножницы заточенные? Или, скажем, игла?
Ничему его жизнь не учит.
– Так, всё понятно, – отстранившись, с апломбом сообщил он. – Тебе необходимо какое-нибудь потрясение. Приятное потрясение. Тогда ментальный блок будет снят, и твои способности вернутся. Я, знаешь ли, в таких вещах специалист.
– Мне тоже всё понятно, – скопировала его тон Пелагея. – Вы, господин куратор, типичный лгун и фантазёр. Придумали тоже, потрясение, – буркнула она и, похоже, вознамерилась уйти.
Ли Тэ Ри не мог этого допустить. Только не сейчас.
Он не до конца понимал, что творит, когда, повинуясь бесконтрольному импульсу, притянул ее к себе и порывисто накрыл поцелуем ее губы.
Время шло. Мигала под балдахином гирлянда. Откуда-то с нижних этажей доносилась приглушенная праздничная музыка. По спальне плыл сумрак, напитанный предчувствием чуда.
Мастер по части устранения психологических блоков, судя по всему, несколько увлёкся процессом излечения своей подопечной.
Дыхание одного умалишенного эльфа и спятившей феи смешивалось в тягучем поцелуе.
Ли Тэ Ри целовал Пелагею, укутывая ее в тепло и ласку. Зарываясь пальцами в коротко стриженые вьющиеся волосы. Делясь концентрированной нежностью, идущей прямо из сердца.
И, что примечательно, Пелагея сопротивления не оказывала. Она отвечала на поцелуй так охотно, словно всю жизнь только этого и ждала. Ноги у нее слегка подкашивались. Какой-то невидимый поршень ходил в груди, наращивая температуру тела.
Голову вело, разум затуманился. Ощущения обострились до предела.
Пелагея пребывала в прострации с примесью блаженства. Блаженства от мягкости губ на ее губах, от трепетных касаний, от пьянящего резонанса внутри, будто туда установили огромный камертон и теперь раз за разом извлекали из него одну и ту же, эталонную ноту.
Где-то на краю сознания трепыхалась вялая мысль, что это ловушка, западня. Самая уютная западня, какие только существуют в природе. Где-то на периферии разума медленно зрел вопрос: «Как далеко ты способна зайти?»
Ли Тэ Ри прижался еще теснее, уместив горячую ладонь на изгибе талии. И Пелагея с пугающей решимостью скользнула руками вдоль его шеи, мало заботясь о последствиях.
Последствия сами позаботились о ней. Внезапно мир заволокло непроглядным мраком, системы жизнеобеспечения отказали, и Пелагея ухнула в бездонную космическую воронку всепоглощающей тишины.
Она абсолютно не помнила, что случилось потом.
Когда ее вынесло из забытья, стрелка на стенных часах показывала ровно двенадцать. Полдень или полночь? А кто его разберет!
Она лежала под балдахином цвета чайной розы, на шелковых простынях, явно не в своей постели. Рядом уютно горел торшер. Добавляла атмосферы разноцветная мигающая гирлянда.
Пелагея приподняла край одеяла: она всё еще была в больничной сорочке. Значит, ничего такого не произошло? Ведь правда?
Провалы в памяти не на шутку ее тревожили.
– У тебя был обморок на фоне переутомления, – уведомил ее Ли Тэ Ри, появляясь в дверном проёме слева от торшера и небрежно опираясь о косяк. – Врач сказал, осложнений быть не должно. Надо отлежаться и пропить курс магических витаминов. – Он демонстративно потряс какой-то баночкой, куда, судя по звуку, засунули кучу крошечных рождественских бубенцов.
Его черная мантия с золотым шитьём шуршала и колыхалась, узкие проницательные глаза в тандеме с точёными гранями скул заставляли терять рассудок. Чувственный излом губ наводил на далеко не благопристойные мысли.
Пелагее понадобилась колоссальная сила воли, чтобы подавить в себе желание спрятаться под одеялом с головой.
Вот с какой стати она вчера в обморок хлопнулась? Слишком много приятных потрясений на единицу времени? Передозировка?
Видимо, живые кристаллы не рассчитаны на такое обилие новых впечатлений.
– Кхм! – Куратор неловко кашлянул в кулак, отвлекая ее от мыслительного процесса. Подошел к столику у изголовья, чтобы поставить туда витамины.
И сделался вдруг таким виноватым, что у Пелагеи возник безотчетный порыв погладить его по головке. И в дополнение чмокнуть в нос. В качестве поощрительного жеста.
– Прости, – сказал он, – за то, что было вчера. Как-то всё спонтанно вышло. Я от себя не ожидал.
Пелагея, если начистоту, тоже ничего подобного от себя не ожидала. Чтобы вот так, без подготовки, пуститься во все тяжкие… Впрочем, на подготовку ей бы потребовалось лет еще эдак двести, что при нынешних обстоятельствах совершенно неприемлемо.
Она была убеждена: стыдиться ей нечего. И раскаиваться не собиралась. В конце концов, она взрослая, вполне состоявшаяся личность. Такая же, как прочие феи. Стало быть, ничто фейское ей не чуждо. Ну пообнимались немного, ведь ничего зазорного…
Нет, всё-таки временами Пелагея вела себя как сущий ребенок. Она возвела на куратора глаза ровно в тот момент, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее в лоб. И тут же зажмурилась от смущения. Поэтому не увидела, как тепло Ли Тэ Ри улыбнулся.
«Моя очаровательная, лохматая непосредственность. Заноза ходячая, люблю тебя», – услышала бы она, если бы могла считывать мысли.
– Температуры нет, – вслух определил эльф тем бесстрастным тоном, за который Пелагее захотелось его побить. – Отдыхай. А мне нужно на задание. Похитители фей, опять, – пояснил он.
– Дождись меня, ладно? – попросил он, на ходу обращаясь снежным барсом. – Не исчезай.
Скосив глаза, Пелагея из положения лёжа пронаблюдала, как стройный, подтянутый силуэт куратора обрастает шерстью и отращивает лапы с хвостом. Горько вздохнула и перевернулась на бок.
Ей кое-кто, между прочим, горлицу обещал. Сколько, говорите, обещанного ждут?
Ли Тэ Ри скрылся в дверях, оставив после себя пустоту. И Пелагея мысленно воздала хвалу этой пустоте, потому как на нее вновь нахлынули недавние воспоминания и щёки обожгло румянцем. Она совершенно не узнавала себя в той дерзкой, беззастенчивой девице, которая вчера обвивала руками шею куратора, не сопротивляясь поцелуям.
Сейчас она бы с удовольствием повернула время вспять… Чтобы прожить всё заново, не пропустив ни единого мгновения.
Скомкав одеяло ногами, она вскочила с кровати и принялась курсировать по спальне. Ну точно, как есть, сумасшедшая.
Для некоторых фей приятные потрясения не проходят бесследно. Вот и Пелагея оказалась в их числе. Она просто так, без всякого умысла, сделала по комнате шаг, поворот, шаг, поворот, раскинула руки – и исчезла под грудой смявшейся больничной сорочки, которая стала вдруг слишком большой.
А ведь куратор просил не исчезать.
Он планировал вернуться, припереть свою фею к стенке или к другой вертикальной (а лучше горизонтальной) плоскости и высказать всё, что думает. Ну-ну, пусть попробует проделать это с горлицей.
Вероятно, после вчерашнего некий психологический барьер всё-таки был преодолён. Иначе кое-кто не хлопал бы сейчас крыльями и не хохотал от восторга. Следовало признать: куратор не такой уж и фантазёр.
Пелагея в обличье горлицы навернула по спальне почётный круг, издала ехидный ведьмовский смех, после чего торжествующе вылетела в окно. Ее обуревала жажда деятельности и яркая, незамутнённая радость. Благоразумие? Предусмотрительность? Что вы! В нынешнем состоянии она могла запросто влипнуть в какую-нибудь передрягу.
У старушки-судьбы есть довольно занимательная традиция: сладкие моменты счастья она чередует с неудачами, белые полосы – с черными. Судьба ратует за разнообразие. И как ее ни уговаривай, к каким хитростям ни прибегай, она остаётся верна себе и своей идиотской «зебре».
По меркам судьбы, Пелагея пережила слишком много счастливых моментов, так что ее персональная чёрная полоса была уже на подходе. Точнее, две аккуратные лыжные полосы.
В заснеженный лагерь на лыжах приехала Эсфирь. Она была чем-то глубоко озабочена и пришла в откровенное замешательство, когда над нею с глупым «Курлык! Курлык!» принялась кружить горлица.
– Пелагея, ты, что ли? – наконец догадалась она.
– Ха-ха-ха! – с закрытым клювом пропищала горлица. – Я, кто же еще!
– Послушай! Это, конечно, здорово, что ты можешь превращаться! – задрав голову, крикнула Эсфирь. – Но я здесь, чтобы просить тебя о помощи. У Юлианы большие проблемы. Кажется, однажды ты уже была недалеко от того места, где ее держат. Покажешь дорогу?
С направлениями у Пелагеи-горлицы всегда находился общий язык. Она могла ориентироваться по солнцу, по звездам и даже по ветру. Знала, где безопасней приземлиться, а где и вовсе не стоит.
А тут в довесок – путеводные иероглифы, действие которых не изгладилось окончательно.
– Подожди меня здесь! – пискнула горлица. И упорхнула, чтобы через несколько минут вернуться с зажатым в лапках крюком, на конце которого болталась банка со светлячками.
– Ты их с собой берешь, что ли? – удивилась Эсфирь. – А не надорвёшься?
– Ерунда, – заверила Пелагея, тяжело взмахивая крыльями.
Она была довольно упитанной крупной птичкой, но банка всё равно тянула к земле.
«Оставила бы светлячков в метадоме да не мучилась. Что за глупая прихоть?» – скажете вы.
Пелагея и сама не могла взять в толк, ради какой сушеной зелени дались ей светлячки. Они зачем-то понадобились внутреннему голосу и шестому чувству. Эти двое наперебой занудно твердили: «Возьми банку, возьми банку». Вот и как тут не взять?
– Извини, я бы помогла, – развела Эсфирь руками, в каждой из которых было по лыжной палке. – Но, как видишь, немного занята. В рюкзак тоже не влезет. Он битком набит оружием, аптечкой и Шансами. Мало ли что пригодится.
Откуда у Эсфири детский школьный ранец с пучеглазой совой и сердечками, Пелагея решила не уточнять. И напрасно: узнала бы о подруге много нового. Например, что она изобрела способ красть вещички у ничего не подозревающих мирных граждан, всего-навсего просунув руку в экран, которых в амфитеатре пруд пруди (оказывается, так можно!). Что вооружаться она предпочитает ножами и вилками из столовой Вершителя, а еще кастетами – также незаконно приобретенными.
– Если выдохнешься, – сказала Эсфирь, – сядешь мне на плечо.
«Если выдохнусь, – подумала Пелагея, – рухну в какой-нибудь сугроб. И везите меня в реанимацию».
Она летела под звездами, которые были похожи на сотни далёких маячков. И каждый из них звал: «Сюда! Ко мне!». Снег умиротворяюще скрипел под лыжами Эсфири. Блёстки снежинок носились в воздухе.
И только мороз – зараза колючая – портил всю идиллию. Похоже, он задался целью сотворить из горлицы ледышку. Она мёрзла, даже несмотря на воздушные прослойки в перьях. И в какой-то момент банка со светлячками просто выпала у нее из лап.
Эсфирь остановилась, хлопнула себя по лбу и с чувством сообщила, что она та еще тупица. Надо было сразу подвесить банку к рюкзаку. А не выяснять опытным путем, как долго горлица пролетит с грузом под действием гравитации.
– Прости, – сказала она, прикрепляя крюк к петле на ранце. – С некоторых пор я сама не своя. Представляешь, этот урод Вершитель украл мое сердце.
– В каком смысле украл? – пискнула горлица, присаживаясь ей на плечо. – Ты, случаем, не влюбилась в него?
– Пфф! – скривилась Эсфирь. – Нет, дорогая, дела обстоят куда плачевней: он заменил мое сердце живым кристаллом, пока я была в отключке. Наделил всемогуществом. Дал право распоряжаться судьбами.
– А ты что?
– Сослала его в одно надёжное место, подумать над своим поведением.
– Разумно, – отозвалась Пелагея. – Но всё же не торопись с выводами. Со мной он провернул то же самое. Вместо сердца вставил кристалл. Но Вершитель вроде как спас меня, дав вторую жизнь. Так что я на него зла не держу. Может, он и тебя спас? Подумай хорошенько.
– Спас? Хм… Разве что от прежней, неидеальной меня.
Глава 27. Последний аттракцион
– Ой, всё! – отмахнулась Эсфирь, выйдя из задумчивости. – Пустые разговоры. Давай скорее продолжим путь.
С непривычки, из-за долгого отсутствия практики крылья у Пелагеи побаливали. Мороз вытягивал из нее остатки тепла и сил, и она уже жалела, что ввязалась в эту авантюру. Куратор ведь просил не исчезать. Кто за нее учиться будет? Кто ювелирное искусство будет постигать?
«Сначала Юлиану спасём – и сразу за учёбу, честное слово!», – клятвенно обещал внутренний голос. Ох, ненадёжный он стал компаньон. Совсем от рук отбился.
Пелагея летела против ветра, слабея с каждой минутой, и задавалась вопросом: какого размера сейчас тот кристалл, что вживил в нее Вершитель? Ведь наверняка уменьшился. И энергии, конечно, генерирует недостаточно.
Горлица поняла, что еще немного – и можно будет закапывать ее бездыханный труп. Она притормозила и опустилась Эсфири на плечо.
– Что, совсем худо? – спросила та.
– Крылья ломит, – пожаловалась Пелагея.
– Тогда, может, ты обратно превратишься и пешком пойдешь? – предложила Эсфирь. Неумолимая и отчаянная. Сегодня она точно не предложит отступить.
– Нельзя превращаться, – пискнула горлица. – Без одежды замерзну насмерть. Если б я ее себе сама сшила, трансформация прошла бы по всем правилам. Ой, я и перстень ведь в той комнате обронила…
Эсфирь нахмурилась, решительно отбросила палки, стянула перчатки и взяла пташку в руки. А руки у нее были горячие, как прогретое солнцем лето. Да и вся она, если начистоту, была летом. Спелым, сочным июльским днём в обличье женщины. Высоким небом августа, которое утрамбовали в хрупкую человеческую оболочку и заставили жить в мире, полном проблем.
А потом, не спросив, отняли сердце.
Эсфирь всё еще злилась на Вершителя. Ей казалось, что приговор к кукольной колонии строгого режима для этого расчетливого мерзавца – слишком мягкое наказание. И поразмышлять над степенью своего коварства у него там не выйдет. Он будет лежать на какой-нибудь кушетке, вытянув руки по швам. Одеревеневший, безмозглый, как глиняная статуэтка на музейном хранении. Лежать – и наслаждаться жизнью. Вернее, ее отсутствием.
Десять лет, двадцать – не имеет значения. Безмозглому законсервированному Вершителю любой срок в небытии как с гуся вода.
– Ну что, согрелась? – спросила Эсфирь у горлицы. Та издала удовлетворенное «Урр!» и спорхнула с ее руки.
И в этот же миг кто-то швырнул в них снежком. Мимо. Следующий снаряд впечатался в рюкзак Эсфири, и она разгневанно обернулась. Снежная баталия? Кому там, интересно, неймется?
Из-за скалы, девственно белой, как и весь снег в округе, слегка пошатываясь, вышел Гарди. И если бы у Пелагеи-горлицы имелись пятки, ее сердце (вернее, кристалл) стопроцентно ухнуло бы туда. А Гарди, расслабленный, лощёный, пригладил свою встопорщенную шевелюру, блеснул в лунном свете образцовой хищной улыбкой и подбросил на ладони очередной снежок.
Мысли Пелагеи экстренно организовали собрание, и в мозгу сформировалось несколько выводов.
Вывод первый: козловод (козлодой, козлопас и прочие «козло-», на какие хватит фантазии) всё-таки выжил. Хотя она была уверена, что куратор его пришил.
Вывод второй: Гарди следил за ней и прибыл по ее душу. Очевидно, с той же подлой целью – пришить.
И вывод третий: похоже, у него случился сбой в программе (если таковая имеется). Собрался уничтожить Пелагею снежками? Ха! Как это мило!
Впрочем, целился он почему-то в Эсфирь.
Она стояла, вперив в негодяя воинственный взгляд, когда следующий метательный снаряд вмазался ей аккурат в живот, обтянутый пёстрой тканью лыжного костюма. Снежок Эсфирь стряхнула. То есть попыталась стряхнуть. И с ужасом обнаружила, что какая-то извивающаяся мазутно-черная гадость размером с кулак цепляется за ее пальцы.
– Да чтоб тебя! – выругалась она. И, не устояв на лыжах, рухнула, неловко взмахнув руками.
Уже при падении следующий снежок метко запустили ей в голову. И опять та же история. Под белым слоем глазури – увёртливый цепкий сгусток.
– Проклятье! Пелагея, улетай без меня! – крикнула Эсфирь, силясь отцепить от себя еще одну масляную пиявку.
Гарди посчитал, что главная помеха обезврежена. И, переступив через лыжницу, по хрустящему снегу двинулся к птице, которая зависла в воздухе, не веря в происходящее.
Он оказался куда более живучим и непредсказуемым, в сравнении с обычной Марионеткой. Модернизированный автоматон, не отличимый от человека. В него действительно была заложена программа.
«Поручили убить – значит, убью», – будто бы говорила вся его грузная медвежья походка.
Кажется, Ли Тэ Ри и впрямь повредил этому чучелу микросхемы. Наёмный убийца проделывал десятки мимических упражнений в минуту, не переставая идти. И выглядело это, по правде сказать, устрашающе.
Горлица обязательно бы от него улизнула, если бы мороз не взялся за нее снова. Ей попросту не хватило энергии для манёвра, поэтому Гарди с лёгкостью сцапал ее, зажав в кулаке.
– Тебе нужен кристалл, не так ли? – пропищала горлица.
– Превращайся назад, чтобы я смог тебя убить, – любезно предложил ей тот.
– Мне и самой жизнь уже не мила, – пошла на хитрость Пелагея. – Так что буду только рада. Но позволь дать совет: не стоит убивать меня на холоде, кристалл не получит всех моих жизненных сил. Дай добраться до равнины. Там, в тепле, он наполнится до краёв.
К счастью, автоматон не заподозрил подвоха и выпустил птицу, разжав мясистые пальцы. И та, едва очутившись на свободе, бросилась к Эсфири.
– Ты как? – пискнула горлица у подруги над ухом.
– Я буду в норме, – глухо отозвалась она. Лыжи с палками были разбросаны, как попало. Ранец с пучеглазой совой завалился на бок. А сама Эсфирь вытянулась пластом на земле, бледная и изможденная. Ее дрожащие ресницы покрылись инеем. Но обескровленные губы растягивались в улыбке, что несколько обнадёживало. – Не беспокойся, лети. Обещаю, со мной всё будет в порядке.
– А точно? – не унималась горлица.
– Честное слово.
«Снег лежит, чем я хуже? – читалось у Эсфири на лице. – Полежу, на природу полюбуюсь. Вон, какая кругом морозная сказка!»
Судя по всему, переохлаждение ей не грозило (она как-то хвасталась, что ее лыжный костюм спасает от любых низких температур). Прилипчивые сгустки из снежных шаров тоже не представляли опасности – они рассосались, едва Эсфирь их от себя оторвала.
Возможно, встать ей мешала внезапно подступившая депрессия. Но даже в этом случае за нее не стоило переживать. Авантюристки вроде нее предпочитают не падать духом, где попало. Они выбирают красивые места, где можно вдоволь похандрить. Умереть, если совсем невмоготу. И в срочном порядке воскреснуть, дабы не выбиваться из напряженного графика.
Одно было ясно: помочь своей крылатой напарнице Эсфирь сейчас не в состоянии.
Поэтому Пелагея кое-как самостоятельно отцепила крюк от рюкзака, подняла банку со светлячками в воздух и устремилась прочь, взмахивая крыльями на остатках выносливости.
Гарди увесисто топал за ней по пятам, и она боялась, что он вот-вот передумает, схватит ее и задушит. А ей, хоть ты тресни, нужно было на равнину, куда звали иероглифы, куда тянуло собственное обостренно чутьё. Пелагею не покидало чувство, что именно там она нужна больше всего.
«Где вы, господин куратор? – обреченно думала она, сжимая крюк из последних сил. – Раньше вы всегда приходили на помощь. Почему же сейчас вас нигде не видно?»
Пелагея дышала часто и поверхностно, мысли путались, завязываясь в тугие узлы. Страх прочно забаррикадировался изнутри и рос, ширился, подтачивая и без того чахлую надежду на спасение.
«Он не придёт. Сегодня он не придёт».
Ее глаза наливались ночью. Непроглядной, кромешной тьмой. Звезды теряли свой блеск. Луна собиралась погаснуть – предположительно, навсегда. Как вдруг посреди снежной пустыни перед Пелагеей выросла каменная арка, ведущая в совершенно другой, умеренно тёплый, летний мир. Эта арка была словно потайное окошко в открытке, куда так и подмывает заглянуть. К тому же, иероглифы указывали как раз туда.
Каменистая равнина, обдуваемая ветром со всех сторон горизонта, встретила далеко не ясным солнышком. Под небом катились низкие угрюмые тучи. Из-под камней робко торчали одинокие стебли травы. Убийца позади хрустел по гравию, приминая их к земле подошвами тяжелых ботинок. Горлица оглянулась. Ох, лучше бы не оглядывалась. Она увидела, что Гарди достал нож.
– Ну что, пора, – сообщил он так невозмутимо, словно не человека планировал прикончить, а всего-то разрезать именинный торт.
У Пелагеи ёкнуло в груди, но банку со светлячками она не выпустила. И, ощутив неожиданный прилив сил, рванула от Гарди, что было духу.
***
В камере, где Джета Га с недавних пор решила откармливать пленников, на тонкой нити перед Юлианой свесился паук. Но Юлиана даже внимания не обратила. В ее глазах стояли слёзы.
– Знаешь, – сказала она Вековечному Клёну, – я решила, что больше не хочу гоняться за признанием. Мне не нужна никакая дурацкая слава. Достаточно, чтобы ты был рядом. Обними меня, пожалуйста, а? Мне так хреново.
Киприан великодушно заключил ее в объятия, пристроив подбородок у нее на макушке. Погладил по спине. Вздохнул и впервые за долгое время подал голос:
– А я всё ждал, когда ты определишься, популярной тебе быть или счастливой. Это, знаешь ли, принципиально разные вещи.
– Фи, нежности! – фыркнул до безобразия вредный Пирог, выползая из-под скамейки.
– Действовать надо, а не сидеть и в жилетку плакаться, – проворчал Кекс, который только что бросил дурное дело рыть подкоп в дощатом полу.
– Молчать, козявки! – пригрозила Юлиана, не отлипая от Вековечного Клёна. – На себя бы посмотрели. Только и можете, что ерундой страдать.
Пирог зарычал, Кекс прижал уши к голове. Киприан напрягся. Потому что в дверном замке внезапно заскрежетали ключом. А затем дверь со скрипом отворилась, и из тени выступила Джета Га, невозможно гордая собой.
– Ну и как дела? – уперев руки в бока, осведомилась она.
Брови у Киприана сошлись к переносице. Он аккуратно отодвинул в сторонку хлюпающую носом Юлиану и встал напротив Джеты, чтобы задать злободневный вопрос.
– Вы нас на землю спустите? – требовательно спросил он.
– А что, уже укачало? – ухмыльнулась та, пожирая его алчным взглядом. – Если укачало, прошу ко мне в каюту. Там идеально налажена система против воздушных ям.
Она всегда была неравнодушна к красавчикам, а тут такой потрясающий экземпляр. Джете так и хотелось сказать Киприану: «Бросай ты эту мымру и оставайся со мной». Но памятуя о прошлой неудаче с эльфом, который сходил с ума по земной женщине, она решила перестраховаться и проработать предложение более тщательно.
– А вообще, мы уже идём на снижение и скоро приземлимся, – сообщила она. – Так что готовьтесь к выходу.
Она захлопнула дверь, и Юлиана оживилась. Не может быть. Неужели их отпустят?
– Что-то здесь нечисто, – проворчал Пирог, просеменив к порогу и принюхиваясь.
– Чую, туго нам придется, – проскулил Кекс. И вновь заскрёб когтями по полу, хотя было очевидно, что затея с подкопом обречена на провал.
О том, что дирижабль достиг земли, пленников оглушительно проинформировала сирена. Видимо, при спуске что-то вышло из строя – Джета сто лет не сажала аэростат в долину.
Когда сирена взвыла, Юлиана скривилась и заткнула уши. Кекс с Пирогом принялись ошалело носиться по камере. Киприан же только головой покачал. Лично он готовился не к выходу, а к худшему. И худшее не замедлило.
В дверном проёме возник какой-то угловатый тип в желтом комбинезоне и синих резиновых перчатках. Он носил занятные круглые окуляры и усы, которые смотрелись на нём, как нелепая мохнатая гусеница, по недоразумению заползшая под нос.
– Прошу за мной, – прогнусавил он. И компания пленников покорно двинулась по мрачным коридорам дирижабля.
Обувь проводника душераздирающе лязгала по металлу. Моргали в потолке беспокойные, бледные лампочки. Юлиану знобило. Она ёжилась, обняв себя за плечи – ее неотступно грызли скверные предчувствия.
И они не обманули.
– Дело труба, – пробормотала Юлиана, что как нельзя лучше описывало ситуацию. Когда кончился дирижабль, началась труба – герметично запаянный железный тоннель. Куда он ведет, поди догадайся.
– Чего застыли? – окликнул их с Киприаном охранник. – Вперед и с песнями!
– Они не хотят по-хорошему, – донесся до них приглушенный голос Джеты Га. И в этот момент позади проскрежетало. Где-то с пронзительным грохотом обрушилась металлическая плита – и пол под ногами у Юлианы резко ушёл вниз. Вся честная компания утратила равновесие и заскользила по наклонной поверхности. Кто на животе, кто на спине – кому как повезло.
Юлиана обожала качели. Горки? Горки она ненавидела всей душой.
Прямо сейчас ее несло невесть куда. Вероятней всего, навстречу гибели.
И да, она опять не ошиблась в предчувствиях.
Глава 28. Куратор начинает паниковать
Сегодня снежный барс был необычайно быстр и ловок. Бабочки у него в животе однозначно приносили удачу. Если можно считать удачей спасение нескольких незадачливых фей, которые чудом не угодили в плен к чокнутым учёным. Джета Га не отступится, поэтому придется усилить охрану границ, основательно втолковать стажёрам и гостям, куда ходить можно, а куда нельзя.
